Сухая вода

По всем законам физики нет этого в природе -
нет лунного затменья при плохой погоде,
нет недовольства в пропитом народе,
хам грезит о хамить свободе,
шахматист умирает в ходе,
натурист рассуждает о моде...

Отражение с виду - грешник,
что залез не к себе в скворечник,
и заняв по дороге трёшник,
покидает, спеша, девичник,
чтоб полнее излиться в скуке,
упаковывая в брюки руки, -
всё должно лежать по науке,
даже старый горчичник.

Не советуй себе спиваться -
может всё ещё оказаться
не реалью - галлюцинацией.
Впрочем, не слаще хрен редьки.
Ты лежишь, даже если ходить,
и безмолвствуешь, если находишь
недурными застойные байки,
где Чапаев с Петькой.

Заграница нам не поможет,
плод внутри демократы гложут,
война оставляет порез на коже
и восклицаешь всё чаще: «Боже!»,
когда не по паспорту, а по роже...
Жизнь предлагает прокрустово ложе.
В прошлом, впрочем, бывало построже.

Я, окружённый телеэкранами,
с четырёх сторон прошиваемый странами,
дикобразнее и печальнее
Себастьяна Святого.
Начальники
оставляют меня в покое,
и подскажет мне чувство шестое,
что отныне я сам-с-усами,
весь пронзённый судьбой - голосами.

Божий Промысел осуществиться
не замедлит ни в месте, ни в лицах,
приоткроется та страница,
где написано что-то о нас,
Но отлиться поэзия в прозе
не спешит, -
разве в этой занозе
воцарится Господний глас?

Я - в грехе - и к пороку приблудный,
вынимаю себя из-под спуда
матерьяльных забот и вещей,
что кружат хороводом реальней
запредельных невидимых граней, -
общежитье людей и мышей.

Ночь не цедит нам в души елея,
в снах - придонная ахинея,
пережёвывание тупиков...
Свежесть невского гиперборея
охлаждает мой мозг быстрее,
чем поток философских слов.

И во всех отношеньях «придонность»
доминирует, как многотонность
весовой категории зла,
и - катком для асфальта раздавлен -
клоп на нижней странице оставлен, -
пучеглазая камбала.

Это я на исходе старанья,
эры солнца недомоганья,
раб искусственного сгоранья
синим пламенем газовой лжи.
Я отмоюсь от перегноя,
а врачи соберутся по трое
и, забыв о сигнале отбоя,
вдруг попросят меня: «Не дыши!»

Это скучная радость старенья
и натужная лёгкость старанья,
нежеланье уйти поколенья,
предназначенного для сгоранья.
Так и бродим мы - изувеченные,
а над нами висит, быстротечная,
человеческой плоти страда -
ныне, присно, во веки вечные
влажной жизни сухая вода.