Про мальчика Женю, который утонул

Смеётесь? А смейтесь, смейтесь. В жизни, в самом деле, так много смешного… Человек хотел повеситься у себя в комнате, не выдержал крюк на потолке, человек упал и сломал себе шею. Это из моих криминальных сводок. За окном темно, я влип в крупные неприятности, временами, когда я думаю о том, что станет со мной в ближайшем будущем, мне так страшно, что даже тошнит. А я пью вино, прячусь от действительности и ужасно хочу быть с кем-нибудь из вас, ДРУЗЬЯ. Вы, вроде бы, недалеко, но у всех свои заботы и дела, и вряд ли хоть один из вас подумает в этот момент обо мне. Но я думаю о каждом из вас, кого я люблю и считаю своими друзьями. Я пересчитываю вас иногда, словно скупой рыцарь, который считает монетки из потёртой шкатулки. Так он поднимал каждую монетку, вспоминая, чьими слезами она полита. Только в моей памяти возникают все счастливые часы, проведенные с вами, с каждым из вас, с каждым. Я слушаю музыку, и что-то светлое и тёплое выплывает из неё и охватывает меня всего. Я знаю, конечно, что это всего лишь память, но мне наплевать, что я сижу сейчас здесь, в тускло освещенной комнате, и пишу эти дурацкие строчки. Я верю в то, что память греет лучше, чем вино и, порой, мне хватает её одной. Хорошо это или плохо? Не знаю, хорошо…

Хорошо сидеть теплым августовским вечером вчетвером за самодельным столом на самодельной же, покачивающейся скамейке, и есть самодельное варенье из только что собранной черники, на зубах хрустит песок, песка много – он везде. С одной стороны прибой, к которому привыкаешь за несколько часов и потом уже не обращаешь внимания, с другой стороны лес, к которому никогда не привыкнешь. Солнце заходит очень быстро, если все время наблюдать за ним - тогда незаметно, а отвернёшься буквально на минутку - и уже больше чем наполовину спряталось. Сейчас оно похоже то ли на некрасивую рюмку, то ли на медицинскую банку, вот это вернее. А они остались вчетвером, все уже куда-то исчезли, уехали что ли, и им хорошо и спокойно, как никогда. Он идет купаться с Любкой и Татьяной. Стелла не купается, только что она доверительно сообщила ему, что у нее застужены яичники. Она стоит на берегу и ругается – она вообще часто ругалась – прошлой ночью ветер с берега далеко отогнал всю тёплую воду, и что, они обе хотят заработать то же, что и у неё? А ты что смотришь, рожа протокольная, у тебя же ноги сводит и башка болит, вообще утонуть захотел? Наглецы весело смеются в ответ, но вода действительно ледяная и все быстро вылезают на берег. Стелла всё ещё с укором глядит на них. Он говорит, что ему очень стыдно, и он сейчас пойдёт и утопится со стыда. Все смеются над глупой шуткой. «Вы только не смейтесь – говорит Стелла – у нас в классе был мальчик, тоже Женька и он утонул». Они, конечно, ржут. Над чем? Просто такая весёлая история. «И чего тут смешного, дураки, – вдоволь нахохотавшись, обижается Стелла. – Ведь действительно был такой парень Женька, пошёл зимой к проруби и утонул». – «Ну вот, а меня кто пожалеет, и вообще, где тут моя прорубь?» - снова плоско шутит он, и все опять зачем-то смеются. Но этот смех затихает довольно быстро. Прозрачный, застоявшийся вечерний воздух натягивается тугими, до неприятного пронзительными струнами долгой какой-то тишины.
Неожиданно Стелла продолжает.
«Мы зимой устроили поход и надо было послать кого-то за водой, к проруби, и он один пошёл с двумя вёдрами… Хватились только через полчаса. Потом долго не могли достать тело… Оно само всплыло через несколько дней. – Стелла молчит, затем начинает снова и голос ее дрожит. – А однажды зимой, когда ещё жив был, идём с девчонками с дискотеки, уже ночь на дворе, а он полураздетый стоит на улице и плачет. Потом увидел нас, сразу замолчал, вытер быстро слёзы, улыбается. «Что случилось?» – спрашиваем. – «Ничего – отвечает, – всё хорошо». Я его домой к себе позвала, он сначала отнекивался, а потом пошёл. Привела его, напоила чаем, он отогрелся и по-настоящему повеселел. Там, при свете, стало видно, что все лицо у него в синяках. Оказалось его отец опять нажрался и бил мальчишку по лицу железной кочергой. Да и ходить раздетым в холода Женьке приходилось не впервой. Матери у Женьки не было – умерла давно. Отец никогда ничего ему не покупал, наоборот, если случалось, что тётка пришлёт к осени что-нибудь тёплое, или, скажем, школа поможет, так он сразу заберёт, а потом пропивает. Напившись, бил сына часто и жестоко. А жили они в основном на Женькино пособие. Однажды отца хотели судить. На суде он плакал, стоял перед сыном на коленях, умоляя замолвить за него словечко. И Женька вдруг тоже расплакался – «Отпустите, пожалуйста, папу – попросил мальчик – он ведь хороший и я его люблю». Отца простили. Впрочем, и свои, и Женькины слёзы тот скоро позабыл, и всё оставалось по-прежнему. Тётка хотела забрать мальчика, но он не поехал. Почему? Кто знает, наверное и вправду верил, что папа без него совсем пропадёт… В классе, да и вообще, вокруг, у него было много друзей, его любили и жалели. Впрочем, жалости он не терпел – по жизни был человеком неунывающим, а если что, так каждый может сам себя очень даже неплохо пожалеть. Да и кому, скажите, захочется уезжать из родных мест, где всё знакомо и любимо да такой степени, что каждое прожитое мгновение отдаётся сладкой болью в груди? В конце концов, в последний год перед смертью, он перебрался жить в интернат. Там парень прижился – по сравнению с домашней, жизнь в интернате казалась просто райской.
Стеллу, видимо, увлёк собственный рассказ. Он смотрит на неё и удивляется – неужели это та Стелла, о которой он сперва решил, что она страшна, как божий грех, толста и толстокожа, к тому же хамка и вообще, ****ь порядочная. Теперь, узнавая её ближе и ближе, он поражается, сколько, оказывается, нежности в ней и доброты, и ещё, не то чтобы сказать женственности, а скорее чего-то бабьего, такого странного обаяния. Он слушает её и к горлу подкатывает ком – они все уже забыли о том, как только что смеялись – это было что-то дикое, страшно далёкое и глупое.
Учился Женька по-прежнему в своей школе, не в интернатской – так договорились. А однажды… - Стелла молчит, потом глотает слюну, словно сглатывая тяжкое нежелание продолжать и, мрачно вздохнув, наконец, снова начинает говорить. – …однажды мы всем классом отправились в поход. Встали у озера – ну и надо же кому-то идти за водой. Должны были идти два человека, но лень всем было. Вызвался безотказный Женька – «Давайте я схожу!» - Хотел ему помочь ещё один парень, но он был любимчиком нашей учительницы, и она всё время держала его при себе. Так и решили, что Женька один понесёт два ведра. Лагерь был в лесу – озера оттуда не видно. Он наверное решил зачерпнуть оба ведра сразу. И вёдра перетянули худенького паренька-шестиклассника. Только спустя полчаса решили, что слишком долго ходит Женька за водой… Хоронили его за счёт школы. Отец на похороны не пришёл – упивался где-то за смерть сына. С учительницей случилась истерика – она сидела у директора и плакала – «Во всём виновата я одна, накажите меня, пожалуйста». Её не наказали, ведь это была замечательная учительница, дети безумно её любили, а она всегда старалась сделать для своего класса всё, чтобы жить ребятам было интересней. Но, естественно, её пришлось уволить, она уехала в другой город. А похоронили Женьку всё ж по-хорошему. Пришла чуть ли не вся школа. Многие плакали. И, несмотря на зимнее время, вся могила обыкновенного мальчишки-утопленника была завалена цветами.
Вот и вся история.
Они молчат. А чего тут говорить? Наконец кто-то решается: «Да, Стелла, здорово развлекла!» Тяжёлое чувство в груди и ещё что-то, мерзко давящее голову, постепенно рассасывается. Спустя десять минут они уже играют в вист на ёлочные иголки похабными картами и громко, весело смеются, – а почему бы и нет? – в жизни ведь так много смешного.