Купидон и Психея. Поэма с Авторским рисунком

При копировании рисунка - просьба
сохранять целостность изображения.


 Дорогой Читатель!

Поэма «Купидон и Психея» – поэтическое повествование о том, как Душа вступила в вечный брак с Любовью. В глубокой древности, на рубеже II и I тысячелетий до н.э., у древних греков и римлян наиболее интенсивно шёл процесс возникновения различных легенд и мифов, со временем постепенно слившихся в систему своеобразного религиозного мировоззрения. Наряду с мифами о возникновении жизни на земле и др. существовало много разрозненных мифов о Психее.

Психея, – олицетворение человеческой души, – обычно изображалась в виде бабочки или юной девушки с крыльями бабочки.Такие изображения души появились в V–IVвв. до н.э. Во II веке н.э. древне-римский писатель Апулей в “Метаморфозах” (“Золотом осле”) объединил различные мифы о Психее, сочетая при этом мотив страдающей, мучающейся души с распространённым у разных народов сюжетом о чудесном суженом. Апулей не только благополучно пережил враждебное языческим (дохристианским) сказкам Средневековье, – но его повесть о Купидоне (Амуре) и Психее была истолкована Фульгенцием (в V веке) в религиозно-мистическом духе как святая любовь души к божеству. В XVII веке к сюжету о Купидоне и Психее вернулся французский поэт Лафонтен; в XVIII веке – поэт И.Богданович в своей поэме “Душенька”. Изображения Купидона и Психеи в живописи и скульптуре едва ли можно пересчитать. К этому сюжету обращались в своём творчестве драматург Мольер, композиторы Люлли, Франк.

Сегодня Вашему вниманию предлагается оригинальная трактовка сюжета, ни в чём отнюдь не повторяющая вышеназванные поэтические произведения Лафонтена и Богдановича. Будем надеяться, что и наш Читатель откликнется на слова Апулея в 1-й книге его романа “Метаморфозы. В XI книгах”: “Внимай, читатель, будешь доволен”.
____________________________________________

PS!
Значения слов, помеченных звёздочкой, приводятся в словаре в конце текста поэмы.
Заглавные буквы в тексте произведения и словаре означают знак ударения.




Дмитрий и Ольга Николаевна Шарко

КУПИДОН и ПСИХЕЯ. Поэма


Часть I

...Там, где волны плещут синью в золото песков,
где земля цветёт садами, и поют ручьи, –
жили-были царь с царицей… Серебро висков
утверждало, что стареют даже – и… цари.
Старость царственных супругов – что поделать с ней? –
утешалась тем, однако, что совсем не зря
жизнь прошла: они имели взрослых дочерей:
трёх красавиц. Дочки были гордостью царя.
Красоту двух старших дочек можно описать:
есть слова и восклицанья, – был бы лишь язык!
Но, увидевши Психею*, – слов не подобрать:
забывало сердце биться, видя дивный лик!
Красота Психеи, – младшей, – повергала в шок:
толпы всюду шли за нею! И, любуясь ей,
след цветами украшали – след прекрасных ног! –
и считали, что… Венера* ходит по земле:
что рождённая из пены снова родилась,
взявши семя от сиянья света ярких звёзд!
Так божественно прекрасен свет лучистых глаз;
и дыханье ароматно лепестками роз!..
И съезжались отовсюду принцы и цари
поглядеть на это чудо, хоть «одним глазком»:
и – лишались дара речи, вдруг потрясены!
Воплощение Венеры! – нет сомнений в том!
И не в силах оторвать свой взгляд от красоты,
в знак немого восхищенья дивной красотой –
лишь с восторгом целовали, глядя вслед, персты:
выражая поклоненье девушке земной!
Уж никто не едет в ПАфос* на зелёный Кипр.
Позабыты Книд*, КифЕра*: храмы все пусты.
Не творят богине люди – в храмах тех – молитв;
и угасшею золою хладны алтари.
Лицезреть любви богиню в каменных чертах,
поклоняясь лишь холодной мраморной красе?.. –
нет: хотелось видеть людям свет живой в глазах!
И молились – как богине! – смертной красоте…

…И разгневалась богиня, восклицая так:
«Потерплю ли я, Венера, наглости такой?!.
Чтобы смертная земная – тлен ходящий, прах! –
разделяла славу, имя и сам облик мой!?!»
Негодуя, с краской гнева алой на лице, –
настоящая Венера, яростью дыша,
продолжала возмущаться: «Мне!., моей красе
отдал яблоко златое, суд Парис* верша!..
Не Юноне*, не Минерве*! – а Венере: МНЕ!
Так уж смертной ли равняться с этой красотой?!.
Но не дам я самозванке счастья в красоте:
уж поплачется Психее: го-о-орькою слезой!..»
И сейчас же призывает сына своего.
Златокудрый сын богини, шалый бог любви, –
(и Юпитер* сам боится дерзких стрел его!) –
Купидон* явился сразу. «Сын мой! Помоги…» –
и Венера, в лихорадке ярости дрожа,
рассказала Купидону  ч т о произошло;
и Психею показала, – та куда-то шла, –
и сказала: «Отомсти ей страшною стрелой:
пусть она воспламенится от любви к тому,
кто – последний между смертных: жалок, нищ и наг,
и ничтожен, и противен, и порочен… Ну… –
чтоб совсем последний самый. И уже в летАх.
Заклинаю материнской верностью моей!
Заклинаю отомстить ей узами родства!
Купидон, отмсти жестоко дерзкой красоте!
…Да вскурятся ж фимиамы в храмах для меня!»
Успокоившись, Венера сына обняла,
с облегчением вздохнула и – своей рукой –
Купидону подкрутила, отвела со лба
и красиво уложила локон золотой.
А потом поцеловала, чмокнувши в висок, –
и, окинув сына взглядом, мать произнесла:
«Как красив ты! Возмужал как: настоящий бог!..
…Коль понадоблюсь тебе я, – то найдёшь меня
ты в чертогах Океана…» И она ушла.
Ей, родившейся из пены от лазурных волн –
Средиземноморских чистых – нравилась вода
и морских богов могучих весь подводный сонм*…



Часть II

Между тем самой Психее прибыли в том нет:
ч т о  ей взоры восхищённых и цветы у ног?!.
В жёны взять её не смеют – просто сущий бред! –
ни царевич, ни сапожник, ни скупец, ни мот*…
Две сестры давно уж в браке: вышли за царей
и живут в соседних царствах счастливо, без бед…
Не мила себе! Психея: одиноко ей,
и обидно ей… И плачет… Жениха – ...всё нет.
Потеряв совсем надежду принимать сватов,
царь-отец решил, что это – кара от небес…
…Искупительною жертвой славил он богов, –
и оракул* Аполлона истину отверз*.
И сказал протяжный голос, прорицая: «Царь!
Ждёшь напрасно ты обычных смертных женихов.
Будет дик, жесток, ужасен – как дракон! – твой зять.
Всех он мучает и ранит: смертных и богов.
В погребальные одежды дочь ты обряди:
как невесту у обрыва на скале оставь.
Во дворец свой возвращайся, – и её не жди.
Будет дочь твоя женою». Испугался царь.
Недовольный и печальный он домой идёт...
…И, зловеще-жуткий жребий выслушав, жена
убивается по дочке, грусть слезой течёт…

…К погребальной свадьбе шьются платье и фата…

Вот настал и день прощанья: в трауре страна.
Весь народ скорбит и плачет, и несёт венки;
и Психею как невесту слёзно хороня, –
уж ведут к скале той страшной: волей злой судьбы.
Плачет бедная невеста, и отец, и мать.
Ничего здесь не поделать: зол упрямый рок!
«Ладно, – всхлипнула Психея. – Что уж причитать!?.
Плакать надо было раньше… Как жесток урок!
Не мою красу земную надо было петь;
называть второй Венерой, в гнев богов вводя.
Красоте моей несчастной – дОлжно умереть!..
Я спешу отдать супругу своему себя!
Вот достойная награда вам за красоту…
Но зачем седины рвёте? Хватит вам скорбеть.
Что без пользы тяжко мучить старость вам свою?
Что – от слёз без меры – слепнуть?   Н е и з б е ж н о   ведь!..»

…Так пришли они к обрыву, к страшной той скале.
И Психея там осталась вскорости одна.

…По домам в печали тяжкой расходились все;
ниже плеч поникла в горе голова царя…



Часть III

Вот стоит Психея, плачет и дрожит, как лист;
и трепещет жутким страхом чистая душа;
и, глаза закрыв, страшится даже глянуть вниз!
И стоит всё на обрыве, – разве что… дыша…

…Вдруг к Психее прикоснулся ласковый Зефир*:
всколыхнул ей полы платья и, одежду вздув,
приподнял слегка и, нежно окунув в эфир,
он невидимым потоком на неё дохнул… –
и спокойным дуновеньем сносит со скалы…
И принёс её в долину на цветущий луг.
И, как пёрышко Психею в травы опустил, –
и она… глаза прикрыла… И заснула вдруг.
Ей спалось уютно-сладко: как младенцы спят:
на душистом мягком ложе сочных пышных трав…
Как прекрасна! Как к лицу ей свадебный наряд!..
…Спит царевна, от событий – всяческих – устав…

Отдохнув, она проснулась с лёгкою душой:
с удовольствием вдохнула аромат цветка;
любовалась чудным лугом, пышной красотой
и, вдали завидев рощу, – встала и пошла…

…В роще высятся платаны, ели и дубы;
и ручей звенит хрустальный сладостной струёй;
куст магнолии душистой, распустив цветы, –
отражаясь, вскинул ветви прямо над водой.
И стоит неподалёку сказочный дворец:
божеству лишь и пристало жить в такой красе!
Весь в камнях он драгоценных, в мраморе крылец;
всё сверкает и искрится в злате-серебре...

Не увидевши препятствий, чтоб войти вовнутрь, –
наша милая Психея в сей дворец вошла...
Ах! Какая красотища! – Жемчуг, перламутр!..
...И Психея, изумляясь, шла по залам... – ...шла...
Кость слоновая и туя* – в сводах потолка;
злата чистого колонны подпирают их.
Серебром чеканны стены: праздник серебра!
Звери дикие и птицы оживают в них.
Пол мозаикой украшен: жаль по нём ступать!
Да: поистине блаженен тот, кто здесь живёт:
ходит здесь по самоцветам; может созерцать,
наслаждаясь всем прекрасным… Только не идёт
ей совсем никто навстречу: ни слуга, ни раб;
ни дворца хозяин!.. Будто всеми брошен он.
…И одна она бродила, и, вконец устав, –
вдруг нечаянно зевнула!.. Ах, как клонит в сон!
Вдруг доносится до слуха: «Слушай!.. Госпожа!
Это всё, что здесь ты видишь – в с ё ! – твоё.  Т е б е.
Мы – твои рабы без тела: мы – лишь  г о л о с а.
Но, – чего б ни пожелала: телу иль душе, –
мы тотчас тебе исполним… Коли хочешь спать,
пред тобой – направо – спальня: ждёт тебя постель.
Коль купания захочешь, – стоит лишь... с к а з а т ь:
будет быстро всё готово!..» И… открылась дверь…
И вошла Психея в спальню. Златотканный шёлк,
покрывавший ложе сверху, лишь приподняла, –
как вспорхнуло покрывало: словно ветерок
прислужил ей… И Психея в платье прилегла…

…С ощущением блаженства приоткрыв глаза,
и припомнив всё подробно, – улыбнулось ей:
« Э т о  даже и представить – мысленно – нельзя!..»
И вздохнула: «Жаль, что станет мне супругом змей!..»

А потом она купалась в водопаде струй:
всё вокруг сияло светом солнечного дня;
ветерок ласкал ей кожу, словно поцелуй,
и сушил ей влажный локон: «Всё здесь для тебя!..»

Вот Психея воротилась снова во дворец.
Перед ней возникли яства: вИна, как нектар;
апельсин и сочный персик.. Песня, наконец:
голос пел ей под кифару, что «любовь – есть дар…»

…Вот и сумерки сгустились, – и уж время спать.
Чутко спит Психея. Слышит: будто лёгкий стук!..
Кто-то в спальне к ней подходит… Стал её ласкать,
целовать, шептать со страстью!.. Это был супруг.
Но задолго до рассвета – удалился он:
целовал супруг Психею в спящие уста
и шептал о том, что… счастлив, наконец-то: …с о н!..
сладкий, лёгкий и блаженный… «Как она чиста!..»

…Расплескалось солнце златом нежности лучей, –
и Психея приоткрыла глаз… – затем другой…
И, счастливая, сказала: «Разве ж это – змей!?.
Нет: он статен и приятен! Нет, не змей муж мой!..»
Рассмеялась, подскочила, стала мужа звать:
«Где ты, ласковый супруг мой, данный мне судьбой?
Ах, откликнись!.. Подскажи хоть: где тебя искать?!.»
Но… дворец был пуст, как прежде: ни души живой!..

День прошёл, – и ночь спустилась. …Он пришёл опять:
и опять шептал ей страстно о любви своей…
И Психея тоже стала мужа обнимать,
изучая в ласках тело: ну какой он змей?
Всё – мужское: голос, плечи, крепкая рука…
И своей рукой блуждает по его спине…
«Ах!.. что это: что такое? – два больших крыла!
Так он… бог? О!.. Бог крылатый дан в супруги мне!..»



Часть IV

Между тем – в большой печали и отец, и мать:
нет родительскому горю и слезе конца:
нет и проблеска надежды снова дочь обнять!..
…И две старшие спешили повидать отца…

…Жизнь Психеи – дышит счастьем: всё прекрасно! Но:
днями – слишком одиноко… И взгрустнулось ей:
«Как там мать с отцом? Как сёстры? Слишком уж давно
я с родными не видалась… Ах, как тяжко мне!..»
Целый день она вздыхала: «Жаль отца и мать!
Ничего им не известно о судьбе моей…
Как бы старость их утешить: весточку послать?..»
И… расплакалась Психея по родне своей!..

А когда опять стемнело, и вошёл супруг, –
ощутил он, что… припухло веко от слезы;
и спросил её: «Психея.., ч т о  случилось вдруг?
Разве есть причина плакать? Ну же?.. не молчи…» –
«Ах, невидимый супруг мой! Жаль отца и мать.
Ведь они со мной расстались, думая, что я…
замуж выйду за дракона! Как бы передать,
что я – счастлива с тобою, что – любима я..?»
И, целуя нежно веки, он ответил ей:
«О, любимая! Послушай,  ч т о  тебе скажу.
Мать с отцом твои имеют старших дочерей:
завтра сёстры будут плакать, выйдя на скалу, –
полагая, что, конечно, нет тебя в живых…
Я велю Зефиру…» – «Милый! Мой бесценный друг!..» –
«Нет, Психея: ты дослушай. Это –  в а ж н о!..  В них –
зависть, злоба и коварство, и корысти дух!
Опасайся их расспросов: лучше – отмолчись.
Бойся сестринских советов: гибельны они.
Не пускай к себе их в душу: просто – отвернись.
И   з а п р е т   мой – (крепко помня!) – в тайне сохрани:
не пытайся-не старайся видеть черт моих!
Любопытством ты отринешь счастье от себя, –
и меня тем непременно счастья ты лишишь:
знай, что носишь ты под сердцем нашего дитя.
От тебя одной зависит,  к е м  младенцу быть:
коли тайну сохранишь ты – то родится бог;
коль – хоть слово! – сёстрам скажешь… – бога не родить:
будет он земной, как люди и умрёт в свой срок».
Расцвела, смеясь, Психея с радости такой!
И захлопала в ладоши! И, – сама дитя, –
обещала всё исполнить: «Сладостный ты мой!
Как могу лишить я счастья самоё себя?!.
Как остаться без объятий сильных рук твоих?
Как не слышать шёпот сладкий властно-нежных губ?
Не играть рукой своею в локонах твоих?
МнЕ ль? лишиться упоенья слушать сердца стук?!.»
Вновь невидимые губы дарят поцелуй…
Вновь невидимое тело дарит жар любви!
Локон с локоном смешался, как слиянье струй…
И огонь любви пылает Тайною в груди!..

Утром вновь она проснулась, как всегда, одна.
Привела себя в порядок. Съела апельсин.
Снова счастьем заискрилась, вспомнив про дитя:
«Интересно, кто родится: дочка или сын?..»
Тут увидела Психея, растворив окно,
что… сестрицы! очумело пред дворцом стоят!
Обе трусятся от страха и твердят одно:
«Где мы?.. Кто нас?.. Непонятно…» Вдруг они глядят:
машет им рукой Психея: мол, ко мне! Сюда!..
И смеётся колокольцем, глядючи на них:
«Подождите: я иду к вам!.. Я спущусь сама!..»
И она сбегает к сёстрам и целует их:
«Как родители? Здоровы ль?» – «Плачут по тебе». –
«Вы, родные, как вернётесь, передайте им,
чтобы слёз своих не лили больше обо мне:
ибо счастлива я в браке с мужем со своим…» –
«Да: мы видим, что богат он… Но, видать, что скуп:
при таких богатствах можно платьем-то… сверкать!
На тебе же драгоценны – лишь рубины губ
и глаза сапфирной сини…» – «Рано осуждать.
Вот, к примеру: всё, что есть здесь… – это всё моё…»
И Психея показала,  к а к  она живёт…
Всё сияло светом счастья: голос, взор, лицо!
Сёстры старшие раскрыли в изумленьи рот…
А тем временем Психея их ведёт к столу
чрез дворцовые палаты, радуясь родным…
«Я боюсь, сестра…» – «Я тоже дальше не пойду…
Не хочу сидеть со змеем за столом одним!..» –
шепчут две сестры друг другу… Мнутся и стоят.
Удивилась им Психея: «Что случилось вдруг?
Разве гости дорогие кушать не хотят?
Или что-то вас смущает? Может… голос слуг?» –
«Нет, Психея. Мы боимся… мужа твоего!
Ну, как он сожрёт обеих? Всё ж-таки… дракон!» –
«Что супруга вам бояться? Дома нет его!» –
«Ну… кто знает! Вдруг вернётся без добычи он?!.»
Тут Психея рассмеялась: «Он людей не ест!
Так что, гости дорогие, – милости прошу!..» –
«Коль не ест – живьём глотает!.. Где бы нам присесть?..»
И тотчас уселись обе к пышному столу.
Вина – сами! – льются в кубки: ни рабов, ни слуг!
Проплывают вереницы самых редких блюд.
И звучат кифары, флейты, – услаждая слух.
…Блюда вносят – и уносят, и – ещё! – несут…
И от роскоши – сводило у обеих дух!
Обе, кушая, давились завистью к сестре.
Но, тая её умело, рассуждали вслух:
«Жить – со змеем-то! – опасно… Мы – не по злобе:
как тебя послушать… чтО же ...ты родным-то! врёшь?!.
Как ты можешь быть счастливой, коли муж твой – змей!
– тьфу! – Как с гадом мерзким этим в ложе ты идёшь?!.»
И с издёвкой рассмеялись: «Ври-то хоть умней!..»
И ответила Психея: «Я вам не лгала.
Змеем – вы! – его назвали. Только он… не змей…»
И смешалась тут Психея... «Кто же он тогда? –
сёстры тут переглянулись. – Грязный любодей!» –
«Нет! Не дам я вам в обиду мужа моего! –
и зарделись алым гневом щёки, как цветок! –
Даже думать так не смейте гадко про него!..» –
«Да-а?.. Он что же: безупречен? Может, скажешь… бог?!.»
Но молчит Психея… Снова сёстры за своё:
«Мы тебе добра желаем! Свой священный долг
исполняем пред тобою! Нам – не всё равно:
почему ты утверждаешь, что супруг твой – бог?»
И Психея… им открылась: «Крылья у него!» –
«Как зовут его?» – «Не знаю». – «А каков лицом?» –
«Я ни разу не видала черт лица его…» –
«Как так можно?!. Вдруг он станет вскорости отцом!» –
«Да!.. Мы ждём уже ребёнка. Муж мне сам сказал.
Как хочу дитя родить я! Я увижу в нём
те черты, что мне любимый видеть запрещал…» –
«Ах, Психея!.. Как глупа ты: знаешь ли о том,
что крылат бог смерти ТАнат*? Если ж это он… –
то… кого тогда родишь ты? Жуткое дитя!..
…Правда, много их, крылатых: шалый Купидон,
ГименЕй*,.. МорфЕй*,.. и ГИпнос*!..» – «Отчего ж нельзя
посмотреть тебе на мужа?.. Что дурного в том?!» –
тут и средняя сестрица голос подала.
«Непроглядной чёрной ночью он приходит в дом…
Мне нельзя супруга видеть… Слово я дала…» –
«Что за глупости, Психея! Мало ль в мире слов!?.
Впрочем, здесь одно лишь важно: чтобы  –  о н  –  н е    з н а л.
Приготовь ты к ночи лампу с маслом до краёв;
а чтоб свет от этой лампы муж не распознал, –
где-нибудь в укромном месте спаленки поставь:
и покрой ты свет от лампы глиняным горшком.
А когда уснёт он крепко, – тут-то ты и встань:
соскользни неслышно с ложа лаской*; босиком
ты пройди, – и свету лампы дай простор светить!
А когда его рассмотришь, всё верни назад…
Видишь, глупая: всё – ...п р о с т о!  Нас благодарить
ты должна за чуткость нашу!.. Что отводишь взгляд?» –
«Да… – растерянно произнесла Психея. – Да…»
И мелькают тени страха на её лице.
Закружился рой сомнений: тонет в них душа!
И Психее стало жутко в тесном их кольце.
«Как мы славно угостились!.. Впрочем-то… тебе
эту роскошь дали даром… Где б нам отдохнуть?
Разморило нас: как много крепости в вине!..
Мы вздремнём слегка, а после – уж в обратный путь…»
И они уединились... Но не спится им.
Слишком много потрясений: как? опять – всё – ей !
Ест – что хочет! Пьёт – что хочет! Во дворцах богинь
столько роскоши и злата!.. И супруг – не змей!
И одна из них сказала: «Как несправедлив,
жалок, слеп, противен жребий, данный мне судьбой!
Я всех старше и умнее…» И, вина отпив,
продолжала: «…Рождены мы матерью одной.
Но досталась я… в служанки! лысому глупцу.
Муж мой мне в отцы годится; злостно он ревнив.
Я и рта раскрыть не смею этому скупцу,
чтобы мне он ожерелье к празднику купил.
Телом он совсем тщедушен, ростом невелик.
Глянешь: –тьфу!..– плешивей тыквы, на кривых ногах!
Дом весь держит на запорах, – скаредный старик!..
Е й   же – всё втройне: и мужа, и любви, и благ!»
И другая подхватила: «А что   м н е   дано?
Хоть не так уж стар супруг мой, – да со мной не спит.
Все суставы от подагры скрючены давно.
У него – одна забота: где теперь болит!
Я при нём – лишь как сиделка: то втираю мазь,
обжигая белы-руки нежные свои;
то вонючие припарки ставлю: тряпки, грязь!
Да, сестра… Как справедливы все слова твои!..
Но, признаться-то… по-правде… наш совет – во вред.
Коль на что запрет наложен – надо исполнять.
Коли бог супруг – божествен и его запрет!..» –
«Но запретное, сестрица – ...сто-желанней! знать…»

…Получивши от Психеи множество даров,
сёстры старшие прощались с младшею сестрой:
говорили, обнимая, много разных слов, –
и Зефир, служа Психее, их отнёс домой…



Часть V

…Вся измучилась Психея… И, в конце концов,
запаслась горящей лампой, скрыв её горшком:
«Если я решусь – то гляну на его лицо…
А что лампу принесла я… – преступленье ль в том?!.»

…И пришёл супруг любимый: вновь её ласкал;
и горячими губами к ней опять прильнул:
снова жадно, ненасытно, нежно целовал…
И, конечно, утомился – и, устав, заснул…

…Слыша ровное дыханье мужа своего,
поднялась Психея с ложа и, не чуя ног, –
лишь на цыпочках ступая! – быстро и легко
подошла к той самой лампе и… сняла горшок.
Разгорелось ярче пламя, – и она взяла
в руки – с внутреннею дрожью – сей светильник свой,
и при робком свете этом к ложу подошла:
подошла – и… обомлела: красоты такой
никогда никто не видел! Сам бог Купидон
спал, божественно покоясь в безмятежном сне.
Вот он: дикий и жестокий; страшный, как дракон;
причиняющий страданья всем – всегда – везде!
…Расплескалось в свете лампы золото волос:
сонный локон разметался на мужских плечах;
брови – крылья чёрной птицы; безупречен нос;
и, как будто бы… улыбка на его устах.
Импульсивными толчками перья на крыле
в самых кончиках тончайше-нежно-золотых
трепетали в беспокойстве, двигаясь во сне…
И Психея всё стояла, созерцая их.
Лучезарность истекала и, струясь во-вне,
проникала прямо в сердце, вечным сделав миг!
И Психея позабыла:  к т о  она и  г д е,
позабыла всё на свете, впившись взглядом в лик…
Неожиданно вдруг лампа, – в зависти ль своей,
то ль желая поцелуй свой так запечатлеть, –
затрещала, разгорелась ярче и сильней,
брЫзнувши горячим маслом – и ожгла, как плеть!
Эх ты, лампа! Как смогла ты в наглости своей,..
ты, презренная прислуга таинствам любви, –
как посмела ты оставить след свой на плече:
на прекрасном теле бога Страсти и Любви!?.
И от сильного ожога бог тотчас вскочил
и увидел, что… Психея, – клятву запятнав! –
ставит лампу с ярким светом близ его ноги
и «прости» своё лепечет, на колени став!..
Но… взяв лук златой и стрелы, – покидая дом, –
нет: не принял он объятий любящей души!
И взлетел в ночное небо к звёздам Купидон!..
А Психея, ухватившись за его стопы,
с ним летела, как привесок жалкий, вся в слезах:
всем раскаяньем держалась за любовь она!
Но… разжались пальцы – сами! – в звёздных небесах,
и, чернея, приближалась страшная земля…
Нет, не дал душе разбиться быстрый Купидон:
подхватив её на руки, сам принёс к земле
и оставил, и покинул плачущую он, –
и к вершине кипариса бог любви взлетел.
И сказал он ей: «Психея! Ты ещё дитя…
Не послушалась меня ты, – потому теперь
станем оба мы несчастны. Нам теперь нельзя
вместе быть. Закрыта крепко между нами дверь.
Мать моя, любви богиня, повелела мне
покарать красу земную, наказав тебя.
Но… себя! стрелой я ранил, и несу в себе
рану сладкого страданья, мучась и любя.
Ты, запрет нарушив строгий, стала видеть  т о,
что не выдержать земному разуму никак.
Ты – земная – стала между небом и землёй.
Предстоят тебе страданья и мучений мрак.
Знай: великая Венера обратит тебя, –
мстя тебе, – в свою рабыню и измучит всласть.
Не одобрит нашей связи, нашего дитя.
Лучше ей не попадаться: берегись пропасть!..»
Так сказал он, – и на крыльях устремился ввысь.
А Психея, горько плача, бросилась к реке
и, с обрыва падши, камнем полетела вниз…
Но… очнувшись, оказалась на златом песке:
речка кроткая не смела удержать в себе
то, что ей, её глубинам, не принадлежит.
Купидон ей не простил бы: быть тогда беде:
даже воды речки быстрой бог воспламенит!
И стремительной волною на златой песок
речка вынесла Психею, ласково журча…

…Зеленел неподалёку маленький лесок.
Было утро. Грело солнце, с неба свет луча…



Часть VI

Купидон, взлетевши в небо, прилетел домой:
жил с Венерой на Олимпе он в златом дворце.
И лежал он, и стонал он в спальне золотой, –
но совсем не от ожога скорбь в его лице!
Эта боль!.. Она в нём бродит; рану бередит:
где теперь его Психея – та, что всех милей?
О! Разлука с ней… – разлука сердце холодит.
Быть с любимою в разлуке  –  ч т о  ещё больней?!.
Сразу стали все судачить: что – к чему – да как.
Лишь Венера знать-не знает  ч т о  произошло:
ей в чертогах Океана благодатно так,
что не хочется ей вовсе покидать его.
Вдруг негаданно-нежданно прилетела к ней
птица чайка-белокрылка, стала верещать:
Купидон лежит с ожогом сильным на плече;
а в народе, мол, семейство стали попрекать:
мол, Венера всё забыла, удалясь от дел;
а сынок – в переживаньях от своей любви;
через то – нет страсти нежной, холодна постель,
процветают похоть, гадость, грубость и грехи;
стало всё неблаговидно: в людях нет любви,
и никто не помышляет, чтоб создать семью;
нет почтения к сединам: ропщут старики…
И так далее… Венера – ей: «Благодарю.
А скажи мне: кто такая, что всему виной?
Кто она, – что причинила мальчику ожог?
От кого лежит-страдает сын мой золотой?
Муза?.. грация?.. иль нимфа?» – «Слышала, что бог
любит девушку Психею…» – «Как!?. Не может быть!
Это ложь, враньё и сплетни!.. Убирайся вон!
Как ты смеешь, негодяйка, сплетни разносить?!.»

И богиня поспешила на Олимп в свой дом…

Вот стремительно Венера входит в свой дворец
и проходит сразу в спальню к сыну своему:
«Ах, негодник! Безобразник! Ах ты, оголец*!
Так-то преданно ты служишь делу моему?
Пусть Воздержанность, с которой вечно ссорюсь я,
голову тебе обреет, крылья обкорнав!
Я всегда оберегала от неё тебя, –
а теперь-то вот позволю проявить свой нрав!
Ты связался с недостойной!.. Вы с ней  –  н е   р а в н ы!
Я просила отомстить ей, наказать её!
Что же слышу я: что ты с ней… О какой любви
может речь идти  –  с о   с м е р т н о й,  горе ты моё!?.
…Где искать её?.. Скажи мне: всё равно найду.
Уж задам я ей, увидишь! И задам – вдвойне:
за себя и за тебя ей всласть я отомщу!
И не смей, – смотри не вздумай! – вдруг перечить мне!..»

Разъярённая Венера вышла из дворца
и столкнулась вдруг с Церерой* и Юноной. Вмиг
те заметили во взгляде отблески свинца
и спросили у Венеры: «Как твой озорник?
Сильно ль мучится ожогом? – бедное дитя?»
И Венера, распаляясь снова, говорит:
«Что бессмертному ожог тот? – это ерунда!
Он посмел любить Психею, – и по ней скорбит!
Я велела Купидону  –   н а к а з а т ь   её:
страсть постыдную внушить ей к старому хлыщу,
не имеющему вовсе в жизни ничего!
А  что сделал сей негодник!?. Я ей – отомщу!..
…Я молю вас: помогите мне её найти.
Уж на ней я отыграюсь, чтоб не смела впредь
помышлять о Купидоне!» – «Как так?.. Погоди, –
отвечали ей богини, – он-то… взрослый ведь!
Почему с таким упорством не желаешь ты
своему дитяти счастья? Преступленье ль в том,
что Психея с Купидоном страстно влюблены?!.
…Это – к лучшему, что сын твой – сам познал любовь!
Ведь распущен он и дерзок, дик и так жесток,
что любой из нас боится стрел его златых!» –
«Всех он ранит без разбора, – жгучей страсти бог!
Хоть бывают сладки раны, – лишь страданья в них!
А бывают и смертельны, гибельны подчас!
Сколько мук от них и смертным, и самим богам!
Ведь, помилуй, все страдают от его проказ!
Может, он… остепенится?» – «Всё шутить бы вам!» –
«Как же ты – любви   б о г и н я! – против их любви?» –
«Как же ты – л ю б в и   богиня! – злобою кипишь?» –
«Ох, гляди, совсем угаснут алтари твои, –
коли – сыну! – ты разлукой вечною грозишь!..»
И богини рассмеялись. Но… – известно всем, –
что божественные шутки правду говорят.
И Венера рассердилась. Уж теперь совсем:
с новой силой жаждой мести вспыхнул жёсткий взгляд!..

…Ей подали колесницу: пять пар голубей, –
белоснежных и весёлых, – впряжены в неё;
упряжь золотом сияет и игрой камней:
бог огня Вулкан* из злата сам ковал её.
…Вот Венера быстро мчится в колеснице той:
взгляд решительно сверкает, брови сведены!..
И пришла она в покои свёкра*. «Что с тобой? –
задал ей вопрос Юпитер. – …К а к  наш бог войны?» –
«Марс*?.. Супруг всё время занят: всё воюет он, –
кротко молвила Венера. – …С просьбой я одной…
Внук Ваш, грозный громовержец, сын мой Купидон, –
полюбил... Невесту выбрал, не решав со мной!
Кое-что исправить надо… О, Юпитер! Дай
мне Меркурия* на время…» – «Хорошо. Возьми…–
улыбнулся ей Юпитер. – Брови не сдвигай
больше так! А то не видно вовсе красоты!..»

…И Венера попросила, чтоб Меркурий-бог
снизошёл сейчас на землю и разнёс бы весть.
Чтоб прикинуться «не знавшим» ни один не смог!
Пусть ей выдадут Психею, – что «порочит честь»
Купидона и Венеры... Кто её найдёт, –
эту беглую рабыню! – то получит он
семь сладчайших поцелуев от Венеры: в счёт
будущей её опеки, – если он влюблён...

И разнёс Меркурий-вестник эту весть везде.
Знали все: Венера – ищет – беглую свою.
Весь народ знал! Всё живое знало на земле:
раз объявлен грозный розыск, – то… найдут! рабу.



Часть VII

А меж тем пришла Психея во дворец к сестре.
Рассказала ей про горе, про свою беду
и сказала: «О, сестрица! Будь добра ко мне:
дай приют мне, кров и пищу…» – «Что ты?!. Не могу.
Ты рабой Венеры стала! Прячься – ...где-нибудь!
У меня – нельзя: поскольку… сёстры мы с тобой.
Ты теперь дорогу к дому – моему – забудь:
ведь не стану рисковать я этой головой!?.» –
и она, жеманно вскинув руки к голове,
взбила волосы, поправив головной убор!..

…И, злорадно усмехаясь, вслед глядела ей…

И всё ярче алчной мыслью разгорался взор:
«Так-так-так… Бог нежной страсти ей супругом был!
Поделом её прогнал он: ведь она глупа!
Раз прогнал, то, вероятно, сразу же забыл…
Может, он меня полюбит? – я ведь молода,
хороша собой, умна я!.. Чем ему плоха?
Мать – одна у нас с Психеей; и один отец.
Я ли менее достойна бога-жениха?
И похожи мы с Психеей… чем-то.., наконец!»
И она заторопилась «к матери с отцом»:
быстро мужу сочинила байку про «болезнь», –
и слеза бежала «в горе» по её лицу:
так как «только что узнала горестную весть»…

…И пришла она к утёсу на крутой обрыв;
и, раскинув руки, встала на его краю
и сказала: «Эй!.. Ну где ты? Слышишь ли, Зефир?
Я пришла сменить Психею: во дворец лечу!..»
И шагнула сразу в пропасть – и… упала вниз!
И она разбилась насмерть…
                Жалко ли её? –
пусть её жалеют Злоба, Зависть и Корысть.
Ну, а мы о ней не скажем больше ни-че-го…

И со среднею сестрою было всё точь-в-точь.
Точно так же рассуждая, на утёс взошла…
И теперь уж невозможно ей ничем помочь…

…Воздалось им – по заслугам. Получили? – Да.



Часть VIII

…А Психея шла, питаясь тем, что подадут;
спелой ягодой лесною; всем, что даст земля…
Обветшало, стало блеклым платье там и тут…
А бедняжечке Психее и сказать нельзя
имя собственное! Сразу предадут её
за семь сладких поцелуев как рабу любви…
И скитается Психея, выпачкав своё
бело-личико… Но где же ей приют найти?..

…Вот увидела Психея на крутой горе
храм кормилицы Цереры. Только в храме том
всё лежало в беспорядке: брошены везде
ворохи пшеницы спелой, сжатые серпом…
И Психея разобрала и сплела в венки
колос ворохов пшеницы, колос ячменя;
аккуратно поднимая острые серпы, –
все орудия для жатвы вместе собрала
и в священную корзину положила их…
И явилась в храм Церера и сказала так:
«Как мне жаль тебя, Психея!.. Только слёз твоих
не умею осушить я… Нет… Совсем никак…
В дружбе мы давно с Венерой. И её сердить
не могу я и не стану. Потому – иди:
я тебя ей – лишь   н е   в ы д а м…  Так тому и быть.
Поищи другого места, где себя спасти…»

Побрела Психея дальше. И пришла она
в храм Юноны. Храм искусно зодчим возведён;
и богатыми дарами полн у алтаря;
и убранством потрясает всех входящих он.
И упала на колени, горько зарыдав,
разнесчастная Психея и взмолилась вверх:
«О, всесильная Юнона! Разве, жизнь мне дав,
ты допустишь так погибнуть? Ты спасаешь всех
матерей, что ждут ребёнка! …Защити меня!!!»
И явилась ей Юнона, и сказала так:
«Пред Супругом я – замолвлю – слово за тебя:
коль заступится Юпитер, – вступишь в Вечный брак.
Но до той поры придётся многое снести,
и служить моей невестке, и в рабынях жить.
Мало что; исправить можно… Но себя спасти
ты ещё, Психея, можешь… Сможешь… Может быть».
И Юнона рассказала, как туда идти:
где живёт любви богиня тайно на земле;
рассказала,  к а к  Психее там себя вести:
«Ум, Терпенье и Старанье призови к себе!»

…И пришла она к Венере, стала у ворот…
И зловредная Привычка выбежала вдруг
и противно заорала, свой раскрывши рот:
«А-а!.. Явилась наконец-то, дрянь! Давно тут ждут!»
И за волосы схватила, – и поволокла.
А Психея… лишь стонала в хватке цепких рук;
и – безропотна, как агнец – чистая душа,
слыша грязь и оскорбленья, шла под хохот слуг…

В зал роскошный, весь из злата, в тысячах огней
привела её Привычка, – а сама ушла.
И любви богиня, грозно глядя в очи ей,
говорит: «…Ну что ж, зачтётся, что  с а м а  пришла.
Эй! Забота и Унынье! Поручаю вам,
верные мои служанки, эту вот рабу.
Приступайте же немедля к собственным делам
и усердствуйте, покуда я не позову!..»
И усердствовали обе: лишь свистела плеть!
Всяко мучили Психею, истязая всласть.
Кто б увидел, так сказал бы: «Как всё то стерпеть!?.»
Но Психея претерпела муки все, крепясь…

…И опять стоит Психея в зале золотом
пред богинею Венерой, голову склонив
над своим, уже заметно-круглым животом…
Но Венера – беспощадна: за руку схватив,
вывела она Психею из дворца во двор
и, показывая кучу, жёстко говорит:
«Здесь ячмень, горох, мак, просо и различный сор.
Разложи по разным кучкам: как земля родит.
И до вечера управься. Я вернусь – взгляну
на твои труды... Посмотрим, как мне угодишь!..»
И ушла, смеясь: оставив во дворе одну.
Опечалилась Психея… «Что ты здесь стоишь? –
муравей спросил Психею. – Не помочь ли чем?»
И Психея рассказала про печаль свою…
Глядь, уж здесь весь муравейник! Есть работа всем:
просо – к просу, мак – лишь к маку, а зерно – к зерну!..

…Прибыла Венера с пира: вся в гирляндах роз,
опьянённая игристо-сладостным вином:
«Ну, готова ли работа?» – первым был вопрос.
И, увидевши все кучки, усмехнулась: «В том,
что твоих лишь рук тут дело, – мне не надо лгать:
к т о - т о    выполнил работу… Ну да ладно уж!..
А-ах!.. – Венера тут зевнула. – Ладно. Будем спать.
Съешь сухарь… А для младенца – пара спелых груш…»


В полдень, выспавшись, Венера вновь зовёт к себе.
И опять стоит Психея в зале золотом.
«Вот. Ещё одно заданье я даю тебе.
Ты ступай сейчас, Психея, за златым руном.
Глянь в окно. Вон: видишь рощу: вдоль реки растёт?
На краю же этой рощи, – где густы кусты
и, соседний с тихой речкой, вод источник бьёт, –
там пасутся без надзора три златых овцы.
Принеси клочок мне шерсти драгоценной их:
к а к   его ты раздобудешь – безразлично мне…»
И пошла искать Психея тех овец златых, –
и спустилась к полноводной голубой реке...

...Вдруг Зефир обдул прохладой, – и слетел к воде:
и запела ей тростинка прямо из реки:
«О, Психея! Слушай!.. Слушай, что скажу тебе!
В зной палящий к диким овцам ты не подходи.
Причиняют гибель смертным острые рога;
их укусы ядовиты; словно камни – лбы!
Подожди ещё немного: пусть спадёт жара:
и смирятся овцы. Смело ты тогда иди.
На шипах кустов найдёшь ты много шерсти той…»
И послушалась Психея голоса с небес.
Лишь когда исчез бесследно жар дневной и зной, –
собрала с кустов неспешно шерсть златых овец;
и за пазуху сложила, и пошла назад…

И любви богине кротко отдала руно.

Что ж…  Венера промолчала, опустивши взгляд,
и, подумавши, сказала: «Дам ...ещё одно».

И наутро вновь Психея – в зале золотом;
и опять она внимает:  ч т о  ей предстоит…
«…Вот тебе сосуд хрустальный: принеси-ка в нём
вод источника, который с той скалы бежит.
Все стигИйские* болота им всегда полны.
Даже капля! вод забвенья душу умертвит!
Зачерпни мне от истока ледяной воды:
что, стекая вниз, питает – Лету* и Коцит».
И взяла сосуд Психея, и пошла к горе,
из скалы которой хлещет мёртвых вод исток;
и пришла к почти отвесной мрачной той скале.
Но… никто! никто из смертных никогда б не смог
путь найти туда, к истоку!.. И стоит она,
не решаясь вверх продолжить шаг неверный свой:
и сама, как камень стала средь камней она, –
и не в силах даже плакать: высохшей слезой…
Но от благостного взора Провиденья – нет!.. –
не укрылось, что невинно мучится душа,
и что в каменной Психее гаснет жизни свет…
И летит с высот Олимпа к ней орёл, спеша!..
Птица бога-громовержца! Бог Юпитер – сам! –
отпустил его на землю, – и орёл слетел,
и, над бедною Психеей медленно кружа,
ей сказал: «Очнись, Психея! Возвращу тебе
я сосуд Венеры полным. Дай мне лишь его!..»
Отдала орлу Психея ценный тот сосуд, –
и взмахнуло пред глазами мощное крыло,
и исчез орёл из вида: как и не был тут!..

И действительно принёс он страшной той воды.
И взяла сосуд Психея, и пошла назад…

…И сказала ей Венера: «И опять!  –  н е   т ы!
Ну, тогда… – теперь уж лично! – ты… сходи-ка в ад!
И богине Прозерпине*, – что Цереры дочь, –
ты скажи: Венера просит дать чуть-чуть взаймы
красоты вот в эту склянку… Знаю, ты не прочь
на себя примерить прелесть этой красоты.
Но… прими совет богини и не открывай
эту склянку, что наполнит красотой она.
Впрочем… ты – вольна: как хочешь с нею поступай.
Только помни:  н е з е м н а я !  эта красота…»

Ах, Венера! Как жестока, зла! бываешь ты!
Впрочем, ты и откровенна: кто не слеп – узрит!
Кто не глух – услышит голос: голос Доброты.
Претерпи, душа! И Стойкость – всё вознаградит.



Часть IX

Страшно, очень страшно стало в ад идти душе:
в царстве мрачного ГадЕса* есть лишь путь   т у д а;
а   о т т у д а  –  нет возврата: коль пришёл – уже
не вернёшься ты на землю: больше – никогда!
И отчаянье вползало в душу много раз
и свивалось там холодной жуткою змеёй…
Но, собрав все силы духа, шла она, крепясь:
шла со склянкой к Прозерпине, шла за красотой…

И пришла Психея снова в храм Юноны: в храм,
где защитница рожениц всем благоволит*;
принесла Юноне жертву, положив к ногам
белой статуи богини – розу… Но молчит
ей в ответ богиня брака… И пришла она
в храм кормилицы Цереры и молилась там;
и просила, чтоб Церера ей совет дала…
Но с безмолвием внимало просьбам и мольбам
изваяние Цереры…
                И опять идёт,
а куда – сама не знает! – уж три дня она:
на плечах своих котомку жалкую несёт,
а в котомке – лишь сухарик да ещё вода…

…Вот идёт Психея лесом: тяжко уж идти…
Видит: тащутся навстречу две старухи ей:
старость скрючила их спины, волосы седы,
и клюка – для них опорой… Поравнявшись с ней,
просят нищенки у нищей подаянья: «Дай,
милая, нам хоть водицы… Уж четыре дня
мы и крошечки не съели…» – «Вот вам мой сухарь.
Коль хотите – размочу вам…» – «Дай нам сухаря…»
И старухи, – охнув, кряхнув, – сели на пенёк,
поджидаючи: когда же им сухарь дадут…
И одна из них спросила: «Путь твой: как далёк?» –
«Ах, самой бы знать!.. Не знаю – я – куда иду!..»
И Психея рассказала про свою беду;
и старухи покивали обе головой…
Вот Психея положила в руки им еду, –
и… в лепёшки превратился вдруг сухарь простой!..
Это были две богини в образе старух:
и Церера, и Юнона сжалились над ней!
…И Психея им внимала – обратившись в слух:
две монеты, три лепёшки в путь тот дали ей.
И старухи научили, как Психее быть.
Рассказали ей подробно, где ей в ад сойти;
как, войдя в него, вернуться, чтобы дальше жить;
рассказали,  к а к   ей дОлжно   т а м   себя вести.

…И пришла она в АхАйю*, отыскав ТенАр*;
и в расщелину Гадеса – робкая – вошла;
две несла во рту монеты от загробных чар,
а в суме – лепёшки с мёдом, с примесью вина.
И идёт, бедняжка, в ТАртар* в хладной черноте
по единственной дороге, мрачной и пустой:
в царство мёртвых! та дорога: никого. Нигде.
Только мрак и холод бродят по дороге той…

Вот!.. Плетётся еле-еле хроменький осёл
и везёт он дров вязанку… Рядом с ним идёт
молодой слепой погонщик… бьёт осла бичом…
Глянешь, – так и не понятно: кто кого ведёт?
Вдруг хромой осёл споткнулся, – и упал весь груз!
Врассыпную вся вязанка!.. – прямо перед ней!
Но – нельзя в Гадеса царстве раскрывать ей уст!
И – нельзя! помочь слепому... Ах!.. – иди скорей!
И прошла Психея мимо: это – мёртвых мир!
А она – жива! Любима! В ней живёт дитя!
Всё, что здесь – всего лишь   с м е р т и   торжество и пир:
только мёртвым быть здесь можно. А живым – нельзя.

…И опять черна дорога, мрак и пустота;
и идёт по ней Психея, крепко сжавши рот…
Вот глядит она: пред нею АхерОнт*-река, –
и ХарОн* с шестом на лодке душ умерших ждёт...
Без Харона невозможно реку переплыть, –
и со всех взимает плату за провоз старик.
Да нельзя – самой Психее – за себя платить!
И она, одну монету спрятав под язык,
подошла к Харону в лодке, опустив глаза
и зажав в губах – вторую… И старик Харон,
опершись на шест, неспешно взял монету сам.
И вошла Психея в лодку, – и отчалил он…

Переправившись на берег, вновь пошла она.
Всё мрачней, черней дорога: холод неземной!
АсфодЕлом* бледно-чахлым шепчутся поля, –
и… лепёшку! голос просит чей-то за спиной:
«О, как вкусно пахнет мёдом: я не ел пять лет!
Сжалься!.. Смилуйся, Психея: пожалей меня…
Хоть одну лепёшку дай мне! Преступи запрет!
Посмотри, как измождён я, как измучен я!..»
Но нельзя ни оглянуться, ни лепёшку дать:
ведь тогда она не сможет выйти в мир земной!
На пути обратном надо Церберу* их дать:
каждой жуткой пасти – в зубы: каждой – по одной.
И в чертоги Прозерпины продолжая путь,
подошла она к воротам, где тот пёс сидит
трёхголовый; ей ужасно на него взглянуть:
на его трёх крепких шеях – змей клубок шипит!
...Но взирал пёс равнодушно, как Психея шла:
потому, что  –  в   Т А р т а р  –   Цербер пропускает всех;
но из Тартара – обратно – Цербер никогда
никого не выпускает, – без лепёшек тех...

…И вошла она в чертоги Прозерпины. Ей
царства мрачного богиня предложила сесть
на мягчайшие сиденья в виде лебедей;
и за пышный стол звала свой: предлагала съесть
разных кушаний… Психея поклонилась ей,
и с почтеньем Прозерпине склянку подала,
и сказала: «О, царица умерших!.. К тебе –
по велению Венеры в Тартар я пришла.
Красоты! – тебя Венера – просит дать взаймы,
положив вот в эту склянку для неё: …чуть-чуть!
Ей всего-то на денёк лишь нужно красоты:
обещает после пира сразу долг вернуть».

Прозерпина улыбнулась с пониманьем. Взяв
у Психеи эту склянку, вышла не спеша
и вернулась тут же с полной; и, её отдав –
попрощалась. И Психея сразу же ушла…

...Вот и снова те ворота: Цербер зарычал, –
и взвились с угрозой змеи, норовя куснуть;
и драконий хвост ужасный – вмиг оскалясь! – встал
и готов убить Психею, – преграждая путь!
И, дрожа, дала Психея три лепёшки псу:
три медовые лепёшки на хмельном вине…
И утихли сразу змеи сонно на весу;
хвост обмяк, – и… растянулся Цербер в крепком сне!..
И Психея осторожно мимо пса прошла,
из ворот тех быстро вышла и пошла к реке:
драгоценную монету за щекой держа,
шла Психея, возвращаясь к жизни на земле…

…Вот старик Харон доставил к берегу пять душ, –
и в молчаньи души мёртвых в Тартар побрели…
И вошла Психея в лодку, – и мечтала уж
о тепле, о свете солнца, счастье и любви…

…Вот в конце дороги тёмной виден яркий свет!
И Психея всё смелее, радостней идёт!
Вот уже открылось небо: как прекрасен  –  ц в е т!
Ах, какое счастье слышать, как земля поёт!
...Опьянённая вдыханьем воздуха земли, –
несмотря на тяжесть плода чрева своего, –
словно бабочка Психея: не идёт: летит! –
окрылённая – победой – духа!.. Но её, –
между тем, змей любопытства – с каждым днём сильней! –
уговаривал… шептал всё: «…склянку тайно вскрыть…»
О! Как сильно захотелось ей увидеть   т о,
ч т о  Венера собиралась на пиру носить!
И… задумалась Психея: «Сколько всяких бед
пережить пришлось мне в муках, побывать в аду!
Я любимого лишилась, преступив запрет!
Нет: не надо мне у змея быть на поводу!»

И пришла она к Венере, и вручила ей
эту склянку с красотою и произнесла:
«О, великая Венера! А возможно ль мне
на тебе самой увидеть:   ч т о   я принесла?»
Но богиня… рассмеялась: « МнЕ ли! брать взаймы
к р а с о т ы?!.  Н е т:  сон ты смертный в склянке принесла!
Испытанье – любопытством! – выдержала ты.
…Если б склянку ты открыла, – ты бы умерла».



Часть X

Купидон всё это время мучился, страдал:
под предлогом тяжкой раны отошёл от дел;
никуда с Олимпа вовсе больше не летал, –
и никто уж не влюблялся от любовных стрел…

…И Юпитеру Юнона стала говорить:
«О, Супруг мой, громовержец! Выслушай меня.
Сердцу бога невозможно запретить любить:
Купидон, наш внук, страдает: в спальне заперся.
Весь извёлся бедный мальчик!..  С м е р т н а я   она.
Не ожог его измучил… Вот,  ч т о   знаю я:
...вскорости родит Психея плод любви – дитя.
А со смертной Купидону – в брак! – никак нельзя!..»
И как раз вот в это время Купидон вошёл
во дворец царя богов всех, деда своего.
И спросил его Юпитер: «Что ты в ней нашёл?..
Ну… вот в  т о й:  что обожгла так правое плечо?..» –
«Ах, Юпитер! Так ты знаешь про Психею всё!?.
Не могу я без любимой ни летать, ни жить!
Обожгла…  л ю б о в ь ю   с е р д ц е! – вовсе не плечо…
И должна моя Психея скоро уж родить…
Милости твоей прошу я!..» – «А что скажет… мать?»
(Уж давно вошла Венера Купидону вслед).
И ответила Венера: «Что могу сказать?
Что она… вполне достойна! Возражений – нет…»

И доставили Психею тут же на Олимп.
И собрание созвали тотчас всех богов.
И с амброзией* Психее чашу поднесли, –
и сказал Юпитер:  «В е ч н ы м – в е ч н а я   л ю б о в ь!
Пей амброзию, Психея! Я дарю тебе
с ней бессмертие и вечность: будет  р а в н ы м  брак!
Купидон! Мой внук любимый! Вот: бери себе
ты её  –  б е с с м е р т н о й!  –  в жёны. Да свершится так!»
И Психея осушила чашу всю: до дна!..

Счастью – не было предела в свадебном пиру!..

…И ВолЮпту-дочь Психея вскоре родила:
дочь прекрасную: что люди Нежностью зовут.

...И сегодня брак тот длится: не расторгнуть уз!
Расцвела их дочка Нежность: плод большой любви...

…И поёт в небесных сферах хор прекрасных муз,
славя Вечный брак бессмертных, вечность красоты!..

К о н е ц

20.06 – 03.07.2005г.


СЛОВАРЬ:
__________________________________


АмбрОзия – пища олимпийских богов, дающая бессмертие и вечную юность.

АсфодЕл – дикий тюльпан в царстве мрачного ГадЕса.

АхАйя – римская провинция на территории Древней Греции, образованная с 27 года до н.э. (в период подчинения Греции Риму).

АхерОнт – река в подземном царстве ГадЕса, в которую впадают ПирифлегетОн)
и КоцИт (КокИт).

БлаговолИт – проявляет доброжелательство, благосклонность.

ВенЕра (греч. АфродИта) – богиня любви и красоты, родившаяся из белой пены волн Средиземного моря; КипрИда – ещё одно прозвище богини.

ВулкАн (греч. ГефЕст) – сын ЮпИтера (ЗЕ;вса) и ЮнОны (ГЕры); бог огня и
кузнечного ремесла.

ГадЕс (греч. АИд) – бог подземного царства мёртвых; брат ЮпИтера (ЗЕвса)
и НептУна (ПосейдОна).

ГименЕй (греч.) – бог брака у римлян и греков.

ГИпнос (греч.) – бог сна; сын НЮкты (НОчи), брат-близнец ТАната (СмЕрти).
Изображался крылатым юношей. От имени «ГИпнос» происходит
слово «гипнОз».

ЗефИр (греч.) – западный ветер; олицетворение тёплого ветра, приносящего дожди. В поэзии означает приятный и лёгкий ветер.

КифЕра – остров у южного побережья Пелопоннеса.

КнИд – приморский город в Малой Азии. В этих местах (Книд, КифЕра, ПАфос)
находились самые знаменитые храмы ВенЕры (АфродИты).

КупидОн (АмУр) - у греков

ЭрОт (Эрос) – в переводе с латинского «вожделение». Бог любви у римлян;
сын ВенЕры (АфродИты) и МАрса (АрЕса), бога войны.

ЛАска – небольшое хищное животное семейства куньих.

ЛЕта и КоцИт – реки в подземном царстве мёртвых. ЛЕта – река забвения, глоток воды из которой заставляет души умерших забыть земную жизнь. Отсюда выражение «кануло в ЛЕту», т.е. забыто навсегда.

Марс – (у греков АрЕс) – бог войны; сын ЮпИтера (ЗЕвса) и ЮнОны (ГЕры).

МеркУрий (греч. ГермЕс) – бог торговли и обогащения; вестник богов Олимпа,
осуществляющий связь богов со смертными.

МинЕрва (греч. АфИна) – богиня мудрости, покровитель-ница городов и ремёсел;
воинственная, непобедимая в сражениях даже богом
войны МАрсом (АрЕсом); дочь ЮпИтера (ЗЕвса), родившаяся
из его головы.

МорфЕй (греч.) – бог сновидений; сын бога ГИпноса. В античном искусстве
изображался в виде старика с крыльями.

МОТ – расточительный человек.

ОголЕц – озорной мальчишка, молодой парень.

ОрАкул – по представлениям древних, одно из средств общения божества с
человеком. Оракулом называлось как само прорицание, так и место,
где оно давалось. В ДельфИйском оракуле, основанном богом
Аполло;ном, волю божества изрекала п И ф и я. Прорицания
давались жрецами (жрИцами) и ими же истолковывались.

ОтвЕрз – раскрыл, открыл.

ПарИс (греч.) – троянский царевич, второй сын ПриАма и ГекУбы. Когда богиню
раздора Э р И д у не пригласили на свадьбу ПелЕя и ФетИды,
она подбросила гостям золотое яблоко с надписью: «Прекраснейшей».
Из-за обладания яблоком возник спор богинь Юноны (Геры), Минервы
(Афины) и Венеры (Афродиты), каждая из которых считала себя самой
красивой. Богини обратились к Юпитеру (Зевсу), чтобы он решил, кому
должно достаться яблоко, но Юнона была женой Юпитера, Минерва –
дочерью, а Венера – невесткой; и Юпитер поручил решение спора
Парису: Юнона обещала ему власть и богатство; Минерва – мудрость
и воинскую славу, Венера – самую красивую женщину в жёны. Парис
присудил яблоко Венере, которая помогла ему похитить жену
спартанского царя МенелАя красавицу Елену. Это похищение вызвало
Троянскую войну. В связи с этим возникло выражение «яблоко раздора».

ПАфос – город на острове Кипр.

ПрозерпИна (греч. ПерсефОна) – богиня произрастания злаков и земного плодородия;
владычица преисподней; жена Гадеса (Аида), похищенная им против воли
матери ЦерЕры (ДемЕтры), богини плодородия и земледелия; дочь
Юпитера.

ПсихЕя (от греч. psyche – душа) – олицетворение человеческой души; изображалась в
образе бабочки или юной девушки с крыльями бабочки.

Свёкор – отец мужа.

Сонм – скопление, множество кого-нибудь.

СтигИйские (болота) – т.е. расположенные близ главной реки подземного
царства С т и к с.

ТАнат (греч.) – бог смерти; изображался в чёрном плаще, с чёрными крыльями и мечом
в руках; брат-близнец бога сна Гипноса.

ТАртар (греч.) – глубочайшие недра земли, нижняя часть преисподней.

ТенАр – мыс на Пелопоннесском полуострове к югу от Спарты; ныне М а т а п а н.

ТУя – дерево, родственное кипарису; древесина туи с прожилками, образовывавшими
красивый узор и издававшая запах лимона, ценилась очень высоко.

ХарОн (греч.) – сын ЭрЕба (МрАка) и НЮкты (НОчи); перевозчик душ умерших через
подземные реки, берущий плату за провоз (для чего умершему древние
клали в рот мелкую монету).

ЦЕрбер (греч. КЕрбер) – свирепый громадный трёхглавый пёс, на шеях которого живут
змеи, а на хвосте – пасть дракона.

ЦерЕра (греч. Деме;тра) – богиня плодородия и земледелия, мать ПрозерпИны
(ПерсефОны); сестра ЮпИтера (Зевса).

ЮнОна (греч. ГЕра) – сестра и супруга ЮпИтера (Зевса); сестра
ЦерЕры (ДемЕтры); богиня брака, покровительница рожениц
и младенцев.

ЮпИтер (греч. Зевс) – царь всех богов; брат ГадЕса (АИда) и НептУна (ПосейдОна).




ПУТЬ К БЕССМЕРТИЮ (послесловие от авторов)

Купидон и Психея – сюжет классический. То есть современный всегда. Для всех времён. Для всего человечества. Один из самых древнейших в истории литературы и искусства: возникший примерно на рубеже II и I тысячелетий до нашей эры.
Считается, что поначалу у древних греков и римлян существовало несколько различных мифов о Психее, являющейся олицетворением человеческой души, и что именно древне-римский писатель Апулей, живший во II веке нашей эры, соединил их в единый сюжет, изложив в виде сказки на страницах своего романа «Метаморфозы. В XI книгах» («Золотой осёл»).
Поскольку легенды, мифы, сказания и всё устное творчество любого народа принадлежит всему человечеству, и никому из авторов не возбраняется обращаться к этому достоянию в своём творчестве, – художники, скульпторы, поэты, драматурги и композиторы всего мира множество раз использовали миф о Купидоне (Амуре) и Психее в своих произведениях… Однако удивительно, что поэты за всё это время создали всего лишь две поэмы: в XVII веке – французский поэт Лафонтен, и в XVIII веке – поэт И.Богданович (поэма «Душенька»).
Авторы настоящей поэмы «Купидон и Психея», восхитившись глубокой духовно-философской мыслью мифа греко-римского эпоса о единстве божественной любви и души человеческой, – изложили его в своей трактовке, исходя из личного понимания мистичности неразрывного единства Божьего и Души человека.
Ещё в шестом веке до н.э. в городе Кротон (Италия), древне-греческий учёный, математик, философ, Великий Посвящённый Пифагор в гроте Прозерпины, располагавшемся в подземной части храма Цереры, рассказывал небесную повесть Психеи своим ученикам, достигшим высокой ступени обучения в его школе. Все Посвящённые давали клятву о неразглашении полученных знаний, сознавая как запретность, так и бесполезность этого разглашения. Но всё же обычным людям эти знания давались в примитивной форме под видом мифов, чем Посвящённые указывали дверь к Свету и Истине тем, кто способен был её увидеть, задуматься о смысле жизни и захотеть этих знаний осознанно.
Каждый человек при рождении обладает невинной, чистой, прекрасной душой, – каковой и является Психея. Однако… каждый ли может сохранить её?.. – ведь у Психеи было две старших родных сестры, которые были воплощением зависти, злобы, корысти и коварства.
Родившись на земле, душа должна жить и расти духовно по законам мироздания в условиях земного существования. В этом и есть цель её рождения: жить и расти, духовно обогащаясь. И, – соответственно, – душа на земле вступает в отношения с окружающими её другими людьми; пребывает в различных обстоятельствах; принимает собственные решения, от которых зависит её дальнейшая жизнь и участь. Душа сталкивается со всем многообразием жизненной реальности: страхом перед неизвестностью (супружество с «диким, жестоким, ужасным, как дракон!..»); приятной неожиданностью («Нет: он статен и приятен! Нет, не змей муж мой!..»). Ей даётся беззаботная жизнь в любви и роскоши, совершенно неожиданно дарованная небесами (в действительности же – всё по принципу: «подобное притягивается подобным»); душа переживает скуку и печаль; сталкивается со злобой, завистью, корыстью и коварством; искушается собственными сомнениями, ожесточённо борющимися в душе; она сталкивается с собственным любопытством, повергающим душу в глубины печали, страданий и мытарств, в борьбу с привычками, заботами и унынием. Душа подвергается испытаниям «холодной змеёй отчаяния»; она проходит через полное омертвение чувств, отрешённость от жизни, – вызванными непомерно жестокими испытаниями и страданиями («…и сама, как камень стала средь камней она…»).
Однако душа проявляет раскаяние, стойкость, подчинение и терпение, доброту и сострадательность, ум и целеустремлённость, – чувствуя и осознавая свой долг сохранить и вЫносить, дать жизнь растущему в ней плоду: «божественному младенцу».
И, – обратите внимание, дорогой Читатель! – всегда – в самых жутких и неисполнимых, безвыходных ситуациях, – всегда! – у души есть помощники: что означает: никогда не надо предаваться унынию и отчаянию. «До конца претерпевший – спасётся», – сказано в Библии.
И вот, наконец, пройдя через земные и адовы муки, – радуясь победе духа своего! – душа вновь слышит голос «змея любопытства»… И… она вновь! колеблется, и ей нестерпимо хочется заглянуть в тайное, неведомое и закрытое… Но: наученная горьким опытом утраты любви и благополучия, – которое, впрочем, она в своё время и не могла оценить по достоинству, не испытав мук и лишений, – душа теперь уже способна дать правильную оценку настойчивому шёпоту любопытства: и, преодолев его, – отказаться от рокового решения «…склянку тайно вскрыть…».
Принятие единственно верного и правильного решения даёт возможность душе Возвыситься и Вырасти до божественного союза с Любовью. И, поскольку «Любовь есть Бог», а «Бог есть Любовь», – душа становится РАВНОЙ в этом брачном союзе и приобретает БЕССМЕРТИЕ и ВЕЧНОСТЬ.

Дмитрий и Ольга Николаевна Шарко.