***

        Выходя каждый раз из операционной он плакал… Это не зависело от исхода операции – он плакал даже тогда, когда операции были успешными… Это не зависело и от самих операций – простых или сложных, больших или малых. Никто не знал, почему так…
В один день в отделении появился новый больной. Это был седой сорокалетний майор, проведший на войне всю служивую жизнь. От него-то все и узнали, почему у хирурга слезы после операций появляются.
Майор, а в то время еще совсем зеленый лейтенант, впервые попавший на войну, был придан со своим взводом медсанбату, для охраны. Ему, молодому и ретивому, хотелось боевых выходов, риска, выстрелов и адреналинового азарта боя. А он вынужден сидеть в тылу и охранять «коновалов». Служба была трудной и неинтересной, как он считал. Бойцы заступали в караул через день: один день одна половина взвода несет караул, на следующий день – вторая половина взвода.
Раненых привозили часто: кто на мине подорвался, кого при сопровождении колонны зацепило, были и разведчики – они чаще сталкивались с «чехами» в рейдах. Это давно стало будничной картиной и для взвода охранения, и, подавно, для военных медиков.
Время было ближе к вечеру. К палаточному городку примчался «УАЗ» без номеров. Не доехав до КПП, «УАЗ» остановился. Дежурившие на КПП бойцы изготовили оружие и взяли «УАЗ» на прицел. Водитель нарочито медленно, как будто говоря – не стреляйте, развернул машину. Вышел, открыл задние двери и снова сел за руль. Бойцы охранения через открытые дверцы увидели в кузове окровавленное тело мальчика. Сержант связался по «ТА-шке» с дежурным и доложил ситуацию. Дежурный стал докладывать дальше по команде. Сержант не стал дожидаться указаний свыше. Отдав распоряжение бойцам – прикрыть в случае чего, пошел к машине.
В машине, на растеленой кошме,  лежал пацан лет восьми. Сквозь бинты проступала кровь. Мальчишка был бледен, без сознания… Взяв его на руки, сержант понес мальчика к операционной палатке… Навстречу уже шел лейтенант с доктором. Увидев самовольство сержанта, лейтенант хотел тут же устроить ему разнос. Но вмешался «док».
- Бегом, но аккуратно, в операционную.
       Так вдвоем они и пробежали к палатке. «Док» пошел мыть руки, медперсонал готовил все необходимое для операции. А сержант вышел из палатки и стоял, курил трясущимися руками. Докурив сигарету, вернулся на КПП. Машины на дороге уже не было.
       Операция и борьба за жизнь мальчика длилась четыре часа. Молодой «док», старший лейтенант медицинской службы, хирург от Бога, устало снял перчатки, бросил их в урну. Ничего не говоря операционной медсестре (да и не надо было ничего говорить, все всё знали. На войне быстро становятся профессионалами). Вышел из палатки. И столкнулся с начальником медицинской службы полка. Доложив ситуацию по мальчику, «док» достал сигарету, засунул её в рот и упал с дыркой в голове…
       Выстрела никто не слышал… Нач.мед упал на землю быстрее, чем сам себе мог представить… Но все было тихо…
       Впоследствии было установлено, что стрелял «чеховский» снайпер из «зеленки». Прочесывание ничего, как это часто бывало, не дало. Нашли только место, откуда он стрелял.
       Нач.мед на операции не ходил. Он не мог делать операции после такой смерти старшего лейтенанта. Он не мог свыкнуться с мыслью, что медики, лечащие всех – и своих, и чужих – погибают на этой войне. Что погибают лучшие и талантливые, как «старлей». Пацан, которого оперировал «старлей», подорвался на собственной мине, когда пытался её установить перед колонной «федералов» (это потом контрразведка сообщила). Мальчишку спас русский доктор. А «чеховский» снайпер не промахнулся. Вот такая «благодарность» хирургу за спасенную детскую жизнь…
       После замены, нач. мед продолжил служить в одном из военных госпиталей. Стал снова оперировать. Но каждый раз, выходя из операционной, по его щекам текли слезы. Перед его взором всегда стояло уставшее лицо «старлея»…