Агасфер

            Поэма-апокриф

Ни облачка, ни даже дуновенья.
Друг против друга. Вечность, не глазей!
Они стояли лишь одно мгновенье
Глаза в глаза   - Господь и фарисей.

Меж ними крест лежал в пыли дорожной
В подтёках крови, видно по всему.
И в фарисейском взгляде осторожном
Стоял отказ от помощи Ему.

Во всей фигуре, в голосе и в тоне
Неверие сквозило, словно хмарь.
Босой, избитый, в стареньком хитоне
На казнь идущий, разве это  - царь?

В венце терновом, это ль  – победитель?
Презрительно взглянул на свой манер.
Он уходил, воитель и гонитель,
И вдруг услышал: «Слушай, Агасфер!

За то, что не уверовал и ныне,
А тянешь с Римом общую вожжу.
За то, что усомнился в Божьем Сыне,
Тебя твоим бессмертьем накажу!

Пойдёшь ты по сему предназначенью
До Страшного Суда сквозь толщу лет.
Узришь победу Нового Ученья.
Ты понял всё»? Молчание в ответ.

Откуда Назарянин знает имя?
Неужто вправду?.. Нет! Не может быть!..
Киринеянин, проходивший мимо,
Поднял тот крест. Да как же всё забыть!?

Досада, эта вечная тревога.
Упрямое, обходит забытьё.
Ах, как давно всё было! Вспомнил Бога,
И трудный хлеб свой и своё питьё...

Он схоронил своих друзей, всех близких,
Сменил жильё и внешность изменил.
Высокий берег стал у речки низким,
А он всё жил и лишь Его винил.

Зачем тогда не дал знамений с неба?
Ведь мог бы дать! И сколько бы спаслось!
А вечно жить, да это та же небыль,
Всю душу проходящая насквозь.

Безумный сон с открытыми глазами,
О, эта нереальность бытия!
То казни ждать в глубокой грязной яме,
То ждать приёма у государя.

Бессмертие! Когда бы не усталость,
Он вспомнил время юности своей,
Свою так рано вызревшую старость.
А память смерти, - он забыл о ней!

Его страшил сначала час расплаты.
Похоронив родню до одного,
Он перестал бояться даже ада,
Но только не бессмертья своего.

Бессмысленность, где не поставишь точку,
Где некому поплакаться в судьбе.
Какая боль -  бессмертье в одиночку,
Когда вокруг всё чуждое тебе.
 
Чужой среди своих единоверцев,
Чужой для всех, для Неба и Земли,
Он иногда в тоске искал те дверцы,
Что к смерти избавительной вели.

Однажды даже бросился он в пропасть,
Но, словно лист, спланировал на дно.
С тех пор он знал про эту невозможность,
Что смерти, как искуса, не дано.

Его давно не посещала лира,
Псалтирь забросил где-то там в веках.
Он говорил на всех наречьях мира,
На всех живых и мёртвых языках.

Так дважды жил в туманном Альбионе,
В столетьях двух. О, эта смена мест!
В нём видели то пришлого шпиона,   
То колдуна - иль бегство, иль арест.

Теперь он жаждал смерти, только смерти –
Дать отдых телу, главное  - душе!
Усталость эту кто бы мог измерить, -
Не золотой песок при дележе.

Он видел возведенье Новой церкви
В божественных строительных лесах.
Иисус Христос! Созвучия не меркли,
Звучали на Земле и в Небесах.

И вдалеке поставленная веха
Маячила идущим по  Нему.
И слышалось: Я  - Альфа и Омега,
Я- Жизнь и Путь, и Истина всему!

Женились люди, жили, умирали,
Жизнь шла своей привычной чередой.
Всё восходило жёстко по спирали,
Отмеченной невидимой чертой.

Светило солнце над простором вешним.
К земле прижатый древнею виной,
Завидовал он даже людям грешным,
До срока уходящим в мир иной.

Господь простит, коль люди повинятся,
А у него без срока круговерть.
О, если б можно было поменяться,
Отдать своё бессмертие за смерть!

Вернуть одно, всего одно мгновенье –
Далёкий день, свой роковой искус.
Где солнце жжёт, где нет ни дуновенья.
Где он стоит, и жив ещё Иисус...