Архипелаг. 4. Пленные

          ПЛЕННЫЕ

Здесь бумага просто кровоточит…
Кровью, но чужой, а не моей,
Смотрят на меня из вечной ночи
Лица давно сгинувших людей.

Тех, кто выжил и пришёл из плена,
Кто домой летел, бежал и полз,
Всем им Родина клеймо «измена»
Выжгла и столкнула под откос.

Но об Игоре когда-то слово
Западало в юные сердца,
И смотрели юноши сурово,
И за Русь сражались до конца.

И сочувствовали полоненным
Из веку на всей святой Руси,
И молились, как за убиенных:
"Сохрани их, Боже, и спаси".

Снаряжались долгие погони,
Отбивался вражеский полон,
И гремели боевые брони,
Заглушая колокольный звон.

В иноземных армиях порядок
Для того, кто спасся, был другой:
Знали там, как долог и несладок
Путь, которым ты пришёл домой.

А у нас пещерный коммунизм,
Словно повернул что в головах,
Тыловой квасной патриотизм
Отыгрался на фронтовиках.

Сталин суховатою рукою
Подписал, сомненья отрубив:
Пред угрозой плена русский воин
Должен застрелиться, коли жив.

Застрелись, умри, взорвись, зарежься,
Растопчись травинкой под ногой,
Ну а перед смертью тем утешься,
Что Верховный мысленно с тобой.

Счёт пошел тогда на миллионы
В плен попавших Родины солдат,
Их частей поникшие знамена
Где-то посейчас ещё висят.

Киевский мешок – как ухнул в воду,
Керченский десант – весь в землю лёг,
В наступленье Харьковском народу
Полегло бессчётно к боку бок.

И густыми массами солдаты
Попадали в вражеский охват,
И брели колонны виноватых,
Наших, в плен захваченных, солдат.

Где вы, стратеги и полководцы,
Кто стояли у руля тогда?
Ваша непригодность к руководству
Еще ждёт истории суда.

Будет суд суров и беспристрастен,
Ему мемуары – не указ,
Милосердный, беспощаден к Власти,
Он придёт, и он осудит вас.

Он ещё насадит вас на вертел,
В Высшей справедливости своей,
Он уравновесит вашей смертью
Муки вами преданных людей.

Вспомнит он за Волховом болота,
И сегодня полные костей,
Брошенные, списанные роты
Наших погибающих людей.

Тяжка ваша чаша прегрешений,
Но один всё ж выделю я грех –
Не признав Гаагских соглашений,
Вы предали пленных, оптом, всех.

Вот под Вильнюсом, в дымке, в тумане,
Костерки среди лесных болот.
Бродят, бытия уже на грани,
Пленные, как будто чей-то скот.

И пекут из кожуры лепешки,
Кости гложут павших лошадей,
Из навоза крутят козьи ножки
И собою кормят жирных вшей.

А потом, вернувшихся из плена,
Проведя через проверок сеть,
Наверху засевшая измена
Отправляла в лагерь умереть.

В наш, советский, не немецкий, лагерь,
На свои, советские, угли,
Заскрипели ворота ГУЛАГа –
И опять потоки потекли.

Всё это как поглотили воды,
Вон из нашей памяти ушло,
Не пойму я – почему народа
Это моего не потрясло.

Немцы на судах с ума сходили
И трясли поникшей головой,
И свои ведь их, свои судили
За терзания земли чужой.

Мы их виноватим – это верно,
Наших же правителей вина
Тяжелее их вины безмерно –
Это всё-таки своя страна.

Так мы извели своих героев
Долгой смертью на родной земле,
Мы пред ними виноваты втрое.
Кто? Без исключения – мы все.