Последний день

- Сколько у нас времени? – пробежался по звукам вопросительным тоном профессор.
- Практически не осталось, - ответил сержант.
- Не забыть бы, ничего не забыть, ничего не забыть, ничего… - двигался по спирали звуков профессор. Внезапно спираль сгорела; яркой вспышкой раздался вопрос, - А Достоевский?
 - Уже упакован.
 - Так, пусть все по отделам проверят списки, - не унимался профессор. Азбука и словари разных народов, физика, фантастика, математика – всё должно быть по полочкам, по полочкам, по полочкам… и картины! Тоже по времени и по стилям!
 - Не волнуйтесь, профессор.
 - Да,да. Всё это из-за того, что нам так мало осталось жить, и так много надо сделать! Чтобы человечество, как эпоха не прошла бесследно! Надо, надо, надо… - спирали звуков профессора рисовались и вспыхивали в пространстве, одна за другой.
 - Понимаю, профессор. Это наша последняя миссия.
  До конца света осталось немного. Все люди уже были предупреждены об этом. Оставался один день. Миллионы людей начали делать всё, что им захочется (или вернее всё, что не успели сделать): одни признавались в любви, другие воровали вещи (хотя зачем), третьи  паниковали, четвертые  молились, пятые  лаяли, шестые смеялись. Земля, созданная из хаоса всего-навсего возвращалась в хаос – ничего больше.
  Ученые узнали об этом еще за год. Солнце исчерпало запас своего  горючего и готово уже было разорваться на части и погубить всё, что было создано с такой любовью и математической точностью. Тогда профессор предложил свою идею: если Земля исчезнет, а мы не можем спастись, то пусть хотя бы спасутся книги человечества. Вдруг их найдут в вечном космосе. Нужно лишь создать маленькую ракету-архив и запустить ее в открытый космос таким образом, чтобы во время грандиозного взрыва и гибели людей, она была бы в безопасности. А взрывная волна вытолкнула бы ракету из солнечной системы. Идея была сумасшедшей, но все люди Земли не желали пропадать бесследно. Многие даже стали слать свои фотографии (когда узнали о плане профессора), дабы на них полюбовались другие расы. Ракета-архив была последним шансом хотя бы что-то спасти, маленьким шансом: по подсчетам ученых ракета могла столкнуться с метеоритом в 8 случаях из 10 до того, как ее обнаружат. Но и это того стоило.
  Ракета была запущена и находилась уже в безопасном расстоянии.
 - Всё в порядке, профессор, - успокоил сержант.
 - Всё в порядке, всё порядке… - все уже привыкли к этим спиралям профессора.
Он держал в руках Божественную комедию Данте. В книге была фотография его покойной жены Эвелин. Профессор с ума по ней сходил, еще когда они учились в университете на факультете точной механики и оптики. А на вечеринке после выпускного, он неуверенно подошел к ней, держа за спиной открытку (содержание которой было наполнено отрывками стихов Алигьери из кантики «Рай», из 10 песни), а также букет лилий – она обожало и Данте, и лилии (он это знал) – он вручил ей эти сюрпризы и поцеловал; а затем, чуть ли не шепотом продекламировал:

 В то время, как от смуты отрешен,
Я с Беатриче в небесах далече
Такой великой славой был почтен.

Через полгода они поженились. Он называл ее своей Беатриче. Профессор много работал, а Эвелин была, наверное, его музой – точно как у Данте. Потом у них родились дети: дочь Беатрис и сын Адам. Время шло, дети взрослели, дети выросли, время шло, а у Эвелин был обнаружен рак. Она умерла три года назад и не увидит конца света рядом с любимым профессором. У него в руках была только книга Данте с ее фотографией между страниц.
  Солнце взорвалось. Волна быстро дошла до Земли и вскоре вытолкнула ракету-архив за пределы умирающей системы. Миллиарды людей вышли на улицу: каждый занимался тем, чем мог заниматься в эти минуты. Профессор стоял один на улице. Было прохладно. Но профессор был одет как обычный профессор: черные брюки, туфли, рубашка и поверх всего белый халат. В стеклышках его очков отражалось хмурое небо, а за стеклышками непокорно рождались слезы, которые скатывались по старому морщинистому лицу. Седые кучерявые волосы развивались по ветру. Профессор держал книгу Данте с фотографией Эвелин в обеих руках. Он сжал крепче книгу и продекламировал:

Как мне сияет луч его единый,
Так вечным Светом очи напоя,
Твоих раздумий вижу я причины.