Полеты во сне и наяву

Бесплотны мы во сне, летаем – я это ощущал не раз:
Законы жизни, мира отвергая,
Уходит что-то в ауру от нас,
Но оставаясь в сфере тех влияний,
Лишь распластавшись  вмиг по сторонам,
И покружив по краю блюдца,
Все части станут по своим местам:
Душа и тело вновь вернутся.

Сложатся вместе, в целостность иную,
Где правит мигом долгий век,
И толковать не сможет всуе
Событий тех ушедших человек…
Его раздельной сущность пребывает
В туманный пред рассветом час:
Душа, как пленкой воск свечи стекает,
По полу в  лужицы стремясь...

Скорее не душа, а кровь – тягуча также и жидка
Из пальцев тянется и стынет липко в вязь…
Меняет цвет, как угорь верткий, из садка,
Лежит недвижим,  к холодной сетке притулясь…
За горизонтом небо раньше, чем арбуз,
Кровавым станет, дозрев до срока -  вдруг!
Потоки мутные, прорвавши стенки мета-шлюз,
Кружат в воронке, время разомкнув…

И неразлучник-попугай в истерике забился -
Подругу потерял – и  складки одеяла
(Им клетку затеняли) уж сброшено за край.
Она фантом, но только в самом малом,
Ну а в большом?  – она устала: уходят годы
Невозвратно чрез подлую и едкую черту.
Так низкий гул свинцовой коды
Манит призывно тех, пора кому…

Так и бессрочных – всех, кто телом в коконы застыли,
Остатки сил для будущих храня,
И в ноздрях резко пахнет солью – их убили:
Безглазых шкурок мрачный ряд…
Они распяты, сохнут по станинам,
Еще  свежи, но все одно - смердят…
Не надо им идти в проем в стене глубинный,
Где грань миров –  отметок рваный ряд…

Где жирно угольком проставлены отметки…
Они исчезнут, смывшись в бисерную нить -
В ничто размякнет кованая сетка -
(Недвижный угорь сможет снова всплыть!)…
Минул тот сон тревожный пред рассветом,
Его канву  я долго буду вспоминать -
Не вспомнить все, и глух, пришедший  следом
Лай  бешеных собак, число которым - рать.

Здесь логика и пластика в движеньи,
Их связь одна – и рвется не на счет,
Я – лузер, псам приказывать  не смею:
Сей час он их, где шавок саморост идет:
На свалках мусорных они диктуют  силу,
Природа им ее числом дает.
Такою, что мимо всяк идущий,
Потупив взгляд, скорей пройдет…

В тот миг обычно люди умирают:
Навек их посещает перманентный сон.
Но фалды есть в душе - они  мешают
Не просто  так уйти из тела – вон!
Кружил и я вокруг  нечеткой тени:
В сторонке мать недвижная стоит,
Заполнен рыком каждый зов той сцены,
Где время -  ускоряющий магнит
(Сильней влечет людей к их тлену…)

Незримо фалдами повязан,
Как фетровая кукла в Маппет-шоу,
Потертый  я и также несвободен:
Держаться связей я обязан,
Увидеть бледное лицо твое – табу.
Но слышу мать - она настойчива, зовет,
В руках цветной букетик теребя.
Твой хриплый глас, застрявший в мире тени,
Манит к себе, за темную черту…

И связи все мои, которыми я связан
На зов глухой (сорвался он в звериный рык!)
От песни  позабытых сазов,
Рожденной в таинстве двоих -
Влекут они в провал, отсвечивающий красным,
Что в мыслях видится, и что всегда искал.
На деле то лицо, которое прекрасно -
Всего разверстый в бешенстве оскал…

С его клыков в налете цвета партитуры,
Стекает струйкой едкая слюна,
Сам дирижер, укрытый ноздреватой шкурой,
Все машет палочкой –  из дерева она…
Он задает ей в мире силу ветра,
Порывов рвань и направления тому -
В его мозгу важнее стала  степень веры,
Он силой взмаха предрешает, что к чему.

Пока мы живы, то поминать его не станем -
Его команды четки, нам слышны,
Кругами мчимся от него мы прочь как камни,
Сжимая время скоростью  в спираль -
По партитуре раз так в сотый, книжно
Все машет палочкой мохнатый дирижер…
На самом деле…   я спускаюсь ниже,
И приземлиться мне уже совсем не жаль…