Десятник по А. Солженицыну

           ДЕСЯТНИК

И падал снег на землю белым пухом,
И ветром утрамбовывался в наст,
И со штыка лопаты глухо ухал
На край траншеи глины мокрой пласт.

Траншеи не осилить в полный профиль –
И пайки слабые, и силы нет в руках, -
Мужик, военный, мальчуган-дистрофик,
Из них один военный в сапогах.

А те вдвоём с парнишкой были в чунях,
В обувке из покрышек на тот свет,
Они месили глину, сердцем чуя,
Что им другой дороги просто нет.

К ним шёл десятник, споря с бригадиром,
Из грязи выдирая сапоги,
А ветер, снежным испещрён пунктиром,
Так дул, что напрочь выдувал мозги.

Все головы закинули в траншее,
Смотря на подходящих из-под век,
Прожектора светили еле-еле,
И падал  им на лица белый снег.

Ефрем Поддуев  своё дело знает,
На рейке метку отчеркнул ногтём,
"Пятнадцать сантиметров не хватает" –
Сказал и словно точку вбил гвоздём.

Они смотрели, как он рейкой мерял,
И загнанно дышали тяжело,
А кто-то с неба снег чистейший сеял
Так густо, что их напрочь замело.

И офицер сказал на это бывший:
"Друг, сантиметры эти нам прости,
Не взять нам глины, мокрой и оплывшей,
Нет сил – ты души наши отпусти".

Ефрем в ответ на это усмехнулся:
"А я за вас, ребята, на скамью?
Копайте", – к ним спиною повернулся,
И рейку на плечо забрал свою.

Мальчишка разлепил сухие губы
И прошептал, – да что он мог сказать, –
Но услыхал десятник белозубый:
"И ты, десятник, будешь умирать".

Вновь головы закинули в траншее,               
Смотря на уходящих из-под век,
Прожектора на вышках всё горели,
И  падал им на лица белый снег.

Ефрем силён был и по грязи твердо
Ушёл – и вот в больнице умирал –
Чудовищною опухолью горло
Ему как будто кто-то пережал.

И в голове стреляло и ломило,
Огнём жгло и затылок, и висок,
А шею – и тянуло, и крутило
От правого плеча наискосок.

И вспомнил он тогда, как те стояли,
И тот малой сказал ему опять,
И вновь и вновь слова эти звучали:
"И ты, десятник, будешь умирать".

Ничем, ничем не может он закрыться,
Он хочет жить – и те хотели жить,
Он понял всё, он… он переродится,
Но только, чтобы как-нибудь, да быть.

Но грозная болезнь в права вступила,
И нарастала, словно снежный ком,
И таяли – и плоть его, и сила,
И тело охватил жестокий лом.

А ешё нужно встать и одеваться
И двигать из больницы на вокзал,
И непонятно мне, как не сломаться,
Когда ты под такой каток попал.

Ведь та страна, которой ты когда-то
Служил, как будто выгнала, как пса,
Жестокого, но верного солдата,
Из дома в близлежащие леса.

Мы, люди, – щепки для своей державы,
В траншее мы, кто даже наверху,
Раскаянье стране моей – отрава,
А славословье вечно на слуху.