Из письма Свете. 1999г

Как страшно выглядят ночью дома из автобусов: как будто внутри пусто, какой-то плазматический свет. Автор статьи о Кафке болтает, что если жить в этой отрешенности и даже от себя отказываться, то «я» исчезает и происходит слияние с чердаками, с темнотой, с бельем – сухой остаток мира. Ты, конечно, здорово написала о благой любви, а вот отрешенность еще и еще, и никакой любви. Это, конечно, точка какая-то ужасная, хочется ухватиться за что-нибудь, но не возвращаться, возвращаться не хочется. Может, я зря это пишу, но это правда, я ничего не придумываю, ничего. Тут еще Сашка позвонил, предупредил, что приедет в гости в пятницу, – а мне – так СТРАШНО с ним разговаривать. А после С.Б., когда я в себя пришла – мне так в монастырь захотелось уйти; потому что мне здесь страшно и делать нечего. Это грех большой, я знаю: все это тоска. С.Б. пел, как же можно всех любить, а еще надо всему радоваться.
Есть чердаки, есть ангелы; ангелы – радуются на чердаках – тоска. Они как-то связаны, хотя я не уверена, что они связаны.  Отрешенность – это грех все же, и надо от нее спасаться, а не искать ангелов на чердаках. Но музыку (Элтон Джон) и желания всякие я воспринимаю, как несчастья, от них я падаю, а отрешенность – это глухо, глухо, глухо.

                Наташа.