Он шел

Он шел.
Не важно, что курил в дороге,
Ведь сигарет  с собой не брал.
Не нарываясь на скандал,
Он проходил свой путь, ужасно долгий.
Никто его не подбирал.
Хотя он не голосовал.
А ветер пробил до костей.
Такой настырный, надоевший.
В разнообразии путей
Он выбрал тот, что посложнее
И вот пошел, как воин пеший.
И лишь одно он точно знал,
Что он дойдет, что он сильнее,
Чем одуревшая весна.
Она меняет настроенье,
Как малолетняя девица.
То плачет вдруг она навзрыд,
Потом смеется и стыдится.
А то бывает за мгновенье,
Безбожно забывая стыд,
Все прелести откроет настежь:
Смотри, любуйся, удивляйся.
Да. У нее такое счастье.
Но он смотрел перед собой,
И он молчал, когда весна,
Пред ним раздевшись догола,
Смеялась над его упорством,
Носила пыль над головой,
И с нескрываемым притворством
Клялась в любви и пела оды.
Но он устал от наглой морды
И посему закрыл глаза.
Он продолжал упорно путь,
Ругая матом небеса.
Он права не имел свернуть
Не мог он и остановиться,
Не мог просить он ничего.
Ему не позволяла гордость.
Пожухлые, гнилые листья
Ему сказали эту новость.
Булгаков написал когда-то,
Что ничего и ни за что.
Все принесут. Все то, что надо.
А он не знал, но не просил.
Поглубже впутался в пальто
И шел. Не жалко было сил.
А по весне в грязи дорога.
По ней он чавкал не спеша.
Но нет еще такого бога,
Который смоет грязь с дорог.
Он не придуман. Он не создан.
И потому ужасно просто
Идти, считая каждый вдох,
И тихо в небеса греша.
Но грязь пробралась, как воровка,
В его наружные дела.
Смарала тело очень ловко.
А он все шел. Куда, неясно.
Зачем, терпел он эти муки?
Он знал: был путь, и цель была…
Сейчас остался только путь.
Он сам замерз, озябли руки.
Но он не мог вот так свернуть.
Он мог лишь только умереть.
Остаться на краю дороги.
И представляя эту жуть,
Он чавкал по грязи, сбивая ноги,
И, по пути, встречая смерть.
Как оказалось, то не страшно.
Не злая тетушка она.
А черные ее одежды –
Носились просто ради сна.
Она травила анекдоты,
Как про себя, так про других.
Смеялась вместе с ним до рвоты,
Но не дарила лишь надежды.
Но он надежды не питал давно.
Надежда стала просто ни к чему.
Ему со смертью было б не смешно,
Когда б надежда оставалась в нем.
И стало постепенно все равно,
Куда идти, чего искать.
Привычка жить, как ветер, одному
Играла роль соленых волн.
А волны же у смерти на подхвате,
Гребут к себе, все то, что тонет.
И ради жизни, смерти ради
Купаются в нелепом смраде
Остатки чувств, что в нем таились.
Про них забыл он.
Бесполезно
Искать в грязи родные корни.
В грязи останутся следы
От старых стоптанных ботинок,
От старых брошенных колес.
А он все шел, как нервный пес.
А он все полз удавом длинным.
Ему все было до звезды.
Шагая параллелью пыльной,
Вдыхая смрад, плюя под ноги,
Он жаждал только одного:
Свернуть куда-нибудь с дороги.
Но он не мог. Зачем же надо
Тогда идти через ухабы.
Но шел он. Просто шел.
Зачем?
А просто прошлое он сжег.