Привидение

По окончании седьмого класса я стал собирать документы для поступления в Московский авиационный техникум. Времени было в обрез – всего три дня, так как экзамены в этот привилегированный в те годы техникум начинались 1 июля.

28 июня я поехал сдавать документы, но, приехав в приемную комиссию техникума, обнаружил, что потерял их где-то по дороге. Это сегодня нашедший потерю может тут же позвонить пострадавшему, который в считанные часы-минуты может за нею приехать. А в 50-е годы для этого требовалось минимум неделя. Так что моя розовая мечта растворилась в еще чистом в те годы голубом московском небе.

Домой в Пушкино приехал я свободным человеком – ни к какому учреждению не приписанным. А потому, не дожидаясь, пока документы ко мне вернутся, собрал вещи в дорогу и поехал к бабушке с дедушкой в деревню Малынь (Тульская область) – на родину моей мамы. И было мне тогда четырнадцать лет…

Мой дедушка (Сорокин Николай Николаевич) был знаменитым на всю округу кровельщиком-жестянщиком. Он пользовался славой безукоризненно добросовестного мастера своего дела. И я пошел к нему в подмастерья. Через несколько дней я стал выполнять многие, не слишком ответственные, операции.

Эта «черная» для многих работа была поистине сказочной для пацана-романтика: ведь в малолесистой местности с крышы можно было видеть то, что с земли увидеть никак невозможно. Так, с крыши нашего дома можно было увидеть вершины деревьев, что росли вдоль не нашего, деревенского, а далекого и загадочного «большака» – версты за четыре: за рекой Плавой и окопными укреплениями, которые и моя мама в 1941-м копала. Наверное, это были огромные тополя, которые мне так никогда и не довелось увидеть вблизи.

Работа на крыше для меня всегда была связана с таинственными находками – чего только нельзя найти на чердаках старых домов! Не обошлось без чуда и на этот раз: на чердаке нашего дома я обнаружил… самый настоящий клад – целый мешок денег! Жаль только, что деньги эти оказались времен революции…

История клада выяснилась без труда. Оказалось, что мой прадед, большой труженик-единоличник, человек жестких религиозных нравов и, по-видимому, малообразованный, имел слабость к собирательству «красивых бумажек». Он и представить себе не мог, что бумажные деньги могут со временем превратиться в пыль, а потому, вместо того, чтобы использовать по назначению, складывал их в большой мешок. Таким вот образом клад моего прадеда в конце концов попал в мои руки.

Возвращаясь в Москву, я взял с собой полную коллекцию ассигнаций: получился солидный рулон на сумму порядка 36 тысяч рублей. Но до Москвы я его не довез…

И надо же мне было «додуматься» присоединить к ним еще и шесть рублей настоящих, то есть еще сталинских, на которые можно было купить шесть молочных мороженых. И вот на рынке в Крапивне я с видом миллионера достаю из кармана огромный рулон денег, вытаскиваю из них трешку, беру мороженое, присоединяю два рубля сдачи к пачке, кладу в карман и… отхожу от продавщицы уже без пяти своих и 36 тысяч прадедовых рублей… Представляю, что испытал вор-карманник!


Но вернемся к кровельному делу. Очередная крыша находилась в деревне Архангельское, в трех верстах от Малыни. Дорога проходила сначала по большаку, а затем у раскоряжистой древней лозины с широкими дуплами уходила вправо, на деревню Бегино. (Мама рассказывала, что, когда в октябре 1941-го немцы вошли в деревню, они допытывались у жителей, где находится эта самая Архангельская ветла, что была обозначена на их картах…)

Деревня Архангельское была для меня другим миром. Речка Холохольня была там пошире и пополноводнее нашей Малынки, а главное – теплая (само собой, все реки в те годы были кристально чистыми). Из двух берегов витиеватой Малынки один обязательно был крутым и высоким; Холохольня же протекала в плоской и прямолинейной долине.

Дом принадлежал пожилой бабке. Чтобы не тратить время на дорогу, мы с дедушкой ночевали у нее в доме, от которого у меня остались два сильных впечатления.

Спали на русской печи. Как-то ночью я зажег спичку и… (советую читателю попридержать эмоции) весь потолок на расстоянии вытянутой руки сплошь – через каждые три-четыре сантиметра – оказался покрытым огромными жирными «прусаками» (рыжими тараканами).

Удивительно, за 50 лет я впервые вспомнил об этом только сейчас. Но зато другое обстоятельство врезалось в память на всю жизнь: молодая картошка, томленная в чугунке в русской печи, погруженная в русское (т.е. в сливочное топленое) масло… Вы даже представить себе не можете, какое это было лакомство!

В Архангельском довелось мне встретиться и с настоящей ведьмой. Гуляя по деревне, я увидел в двадцати шагах от себя какую-то сутулую старуху, которая показалась мне до ужаса страшной. Она взглянула на меня, и тут я почувствовал, что мое тело как бы пронизывает ледяной холод. Пришлось сильно напрячься, чтобы не поддаться ужасу. Вернувшись, я рассказал об этом хозяйке дома, где мы ночевали. «А-а-а, это наша ведьма», – объяснила она. Больше проходить мимо «ведьмы» как-то не хотелось…

А где-то через неделю мне понадобилось сходить домой в Малынь – не помню зачем. Темнело. Когда я оказался на полпути – в чистом поле, совсем смерклось. И тут мое сердце екнуло: метрах в двухстах справа от себя я увидел привидение в белом одеянии. Оно двигалось напролом по посадкам, махая руками. Это мне конец за какие-то мои грехи, подумал я. Волосы на голове начали шевелиться…

(Надо сказать, что в четырнадцать лет я был как все: моя логика мышления практически определялась только внешними обстоятельствами – школьным и домашним воспитанием, улицей. Среди прочего, мне привили и веру в Бога. До восьми лет, из которых последние два года я прожил в Малыни, я вместе со взрослыми принимал участие в ежедневных предобеденных молитвах и в ежегодных крестных ходах. А со второго класса – уже в Новодеревенской школе под Москвой меня стали убеждать в том, что Бога нет. Своего же мнения я еще не имел и иметь не мог (оно появится чуть позже). Как все люди, я мог только безропотно верить любому взрослому и любому печатному слову. И потому все кошмарные картины из Дантова ада (издания, кажется, 1940 года, который был у отчима) стояли перед моими глазами как наяву.)

…Я прибавил ходу – ускорило свой бег и привидение. Я дал деру – привидение тоже помчалось вприпрыжку. Сердце рвалось из груди. Минут через пять я посмотрел направо: привидения видно не было. Я осмотрелся тщательнее – никто меня не преследовал. Уф… Вот и старая лозина, еще с полверсты…

Утром на обратном пути в Архангельское я поставил несколько точек над i. «Привидение» я увидел в ярких лучах солнца. Это было… большое пугало от грачей на колхозном поле. С растопыренных палок-рук свисали широкие болтающиеся рукава из белой мешковины, вместо головы – соломенный шар…

В этот день в моем сознании родился удивительный феномен: СОМНЕНИЕ.

АМИНЬ!