Неузнанный Гимн России

«И снится чудный сон Татьяне». А.С. Пушкин

Было лето. Наша ватага вела ремонт системы парового отпления в жилом доме. Ватагой звались мы – я, Василий и Степан. Василий был у нас за старшего в ремонтной тройке от ДЭЗа.
Дом был старым на улице Рылеева в Питере, с подъездом, выходившим во внутренний двор, ограниченный стенами соседних домов. Этакий гулкий колодец-усилитель, из которого звуку трудно бывало вырваться – ударяясь о стены, он только плодил эхо.
Мы были заняты прокладкой шлангов для газовой сварки от подъезда на один из верхних этажей, временно подвязывая их к решёткам поручней лестницы. Лестница была просторной, с пологими маршами. По ней в дореволюционные времена, наверное, удобно было втаскивать на верхние этажи не только пианино, но и рояли. Тяжёлые массивные двери с латунными ручками, с жестяными почтовыми ящиками и кнопками звонков окружали нас на каждой лестничной площадке. За дверями шла оживлённая жизнь, надвигался вечер пятницы. Мы торопились закончить предварительные дела, чтобы завтра, когда хозяева будут дома, заняться непосредственно ремонтом и сменой труб отопления.
Благодаря солидным дверям, мы чувствовали себя почти уединённо. Только лифт за сетчатой решёткой иногда поднимал вверх возвращающихся жильцов и облегчённо останавливался внизу, ожидая следующих пассажиров. На лестнице, как и во дворе, чувствовался резонирующий объём, жаждущий живого музыкального звука.
- Степан, - позвал я напарника и почувствовал призывную гулкость своего оклика.
- А? – отзвался он. Объём лестничных пролётов благодарно завибрировал, явно ожидая более содержательного певческого дуэта.
Рискну, подумалось мне, никто же не спит, рано. Песню о Степане Разине я помнил из уст своей мамы. В советскую пору она часто звучала в исполнении известных солистов и хоров. Я негромко затянул:

«Есть на Волге утес, диким мохом оброс
От подошвы до самого края...»

К моей радости Степан подхватил:

«И стоит сотни лет, только мохом одет,
Ни нужды, ни заботы не зная...»

Откуда что бралось? Эту песню не исполняли десятки лет ни по радио, ни на эстраде. Однако ни у меня, ни у Степана не возникало ни единой заминки. Мы знали песню каким-то глубинным сознанием.

«На вершине его не растет ничего,
Только ветер свободный гуляет,
Да могучий орел свой притон там завел
И кровавую жертву терзает,»

- повели мы песню дальше, благодарно ощущая поддержку лестничного пространства.
Василий откуда-то сверху подхватил уже во весь голос:

«Из людей лишь один на утесе том был,
До вершины высокой добрался,
И утес человека того не забыл,
И с тех пор его именем звался».

Творилось чудо: наше трио усиливалось старинными стенами лестничных маршей подобно сводам храма, нам пелось легко и слаженно. Потом мы все, вспоминая произошедшее, отмечали, что слова и мелодию не приходилось вспоминать и предугадывать! Песня лилась, именно – лилась - сама.
Приоткрылись и открылись несколько дверей. Появились удивлённые улыбающиеся лица. Песню подхватили.

«И поныне стоит тот утес и хранит
Он заветные думы Степана;
И лишь с Волгой одной вспоминает порой
Удалое житьё атамана».

Открывались двери, люди выходили на площадки всех этажей и пели, пели а’капелла, быстро подстраиваясь к общему хору:

«Но зато, если есть на Руси хоть один,
Кто с корыстью житейской не знался,
Кто свободу, как мать дорогую, любил
И во имя ее подвизался, -

Пусть тот смело идет, на утес тот взойдет,
Чутким ухом к вершине приляжет,
И утес-великан все, что думал Степан,
Все тому смельчаку перескажет».

Последние слова - «и утёс-великааан всё, что дууумал Степааан, всё тому смельчаку перескааажет» - в своём громовом раскате, казалось, выплеснулись в колодец двора! Внизу, подняв лица, застыли прохожие – слушали песню.
Вспомнились слова удивления великого Толстого о том, каким чудом родовитая «графинюшка» - Наташа Ростова – в знаменитом эпизоде романа - после охоты – плясала  так же вдохновенно и самозабвенно, как её деревенские сверстницы? Откуда у неё сохранилось это чувство народного танца?
И возникло то же изумление: как сохранилась эта песня в сердцах людей, несмотря на долгие десятилетия полного, казалось бы, забвения?!
После мгновений тишины грянули аплодисменты. Все радовались неожиданному единению, общности музыкальной памяти, внезапно сроднившей, казалось бы чужих людей. Особенно ласково привечали среди нас Степана, он казался именинником, тёзкой грозного Атамана.
И на следующий день всё у нас ладилось в работе, нас прозвали «степанами», подкармливали гостинцами с обеденных столов.

***
Есть песни, над которыми время не властно. Их напевы составляют музыкальную душу народа, иногда таинственным образом воплощаясь в симфонические темы великих композиторов. Иногда такие песни становятся гимнами стран. Возникают эти песни и обретают долгую жизнь в моменты самоосознания народа, в эпохи великих перемен в его судьбе. Возникают они в сознании авторов как озарение в считанные дни, а то и в часы. Но потом надолго остаются в народной памяти. Так, всплеск рыбы на поверхности вечернего озера потом долго кругами волнует его  обширную гладь. И так, как колебания волн соразмерны озёрному пространству, так мелодия и слова песни, оказавшись соразмерными с душой народа, остаются в ней. Может быть навсегда. Остаются самородком в золотоносных пластах культуры.
Автор песни об «Утёсе Степана Разина» - Александр Александрович Навроцкий, офицер, военный юрист, а с другой стороны – литератор: поэт и драматург. Под впечалением книги «Бунт Стеньки Разина» Н.И. Костомарова, написанной в 1858 году, в 1864 году появилось стихотворение. Значительную роль в его создании сыграло внимание Навроцкого-литератора к народным легендам Поволжья. Эпоха была сложной – Россия переживала унижение от поражения в Крымской Войне, несколько лет назад царь Александр дал волю крестьянам, неоднозначно воспринятую обществом.
Интересно проследить эволюцию первоначального текста. Из 13 первоначальных строф, семь были посвящены собственно судьбе Разина - атамана и потом в песенном исполнении исчезли. Шесть остальных строф стали содержанием песни и в дальнейшем редактировались исполнителями меньше и не всегда удачно.
Например, в первой строфе:
«Есть на Волге утес, диким мохом оброс
Он с боков от подножья до края,
И стоит сотни лет, только мохом одет,
Ни нужды, ни заботы не зная,» -  слово «мох» используется дважды, вторая строка редактируется разнообразно: «От подножья до самого края», «от подошвы до самого края», «он с боков от подножья до края».
Во второй строфе две последние строки:
«Да могучий орел свой притон там завел
И на нем свои жертвы терзает,» - могут встречаться в устном исполнении и так:
«Лишь могучий орёл свой приют там завёл
И кровавую жертву терзает».
Всё это, вероятно, следы самодеятельной исполнительской правки в течение долгой жизни песни.
Но величественная мелодия композитора А. Рашевской и торжественный анапест А. Навроцкого в сочетании с кратким названием «Утёс» делают песню неузнанным Гимном России. Истинным Гимном, сочетающим сам образ неприступного Утёса с орлом Славы на вершине, долгожитие песни в народе (стаж, как сказали бы современные канцеляристы), географию – Волга, историю борьбы за народную волю и её глубинную преемственность. Недаром в пору Великой Отечественной Войны у стен Сталинграда мелодия приняла на свои крылья современный той поре текст.
Эту песню вспомнят и узнают все при первых же словах и аккордах. Что, собственно, и произошло на многоэтажной лестнице старого дома на улице Рылеева, в Санкт-Петербурге – Ленинграде.