Степной волк

БЕЛЫЙ ВОРОН

Сыплет снег январский без стесненья.
Сыплет мне за пазуху и ворот.
А между черных сучьев белый ворон
Белой тенью промелькнул, как проведенье.

Белый, белый, белый, белый ворон.
Черный сук, гнездо его хоромы.
И кричат порой спесиво хором
Черные завистники-вороны.
Нелегкая его, похоже, ноша,
Прицельным быть всегда под чьим-то взором.
Но независимо кружился в цвет пороши
Белый, белый, белый, белый ворон.

Разгулявшаяся вьюга в хвост и в гриву,
Ослабев, осела под забором,
А над ветками корявыми красиво,
Независимо кружился белый ворон.

Белый, белый, белый, белый ворон.


ДВОРТЕРЬЕРЫ

Морозный ветер, будь неладен,
Сбивает головной убор.
Будь хоть трижды плох хозяин,
Пса не выгнал бы во двор.

Я от зимы не жду поблажки,
В овчинный кутаюсь тулуп.
Поглядев, вздыхаю тяжко -
Задубевшие дворняжки
У канализационных труб.

Сбились в кучу, словно змеи,
В шерстяной большой клубок,
И, друг друга телом грея,
Трутся шкурой бок о бок.

Не одно прошли крещенье
В крещенский бешеный мороз.
И, не зная слова "мщенье",
Многое прощает пес.

Спят они, не сознавая
В глубине дворов и скверов,
То, что их собачья стая
Из породы двортерьеров.

Пусть бушует вакханалия,
Разбросавши хлопья снега,
Снится кость и тот каналья
С обоняньем человека.

Как кошмары ночью злейшие,
Снятся дворники им вздорные.
Спят на трубах братья меньшие,
Двортерьеры беспризорные.


БРАКОНЬЕРЫ

Чуть слышными шагами меря
Еще не тронутый весенний лес,
Украдкой пробирались браконьеры,
Стволы пустив наперевес.

Пригибалась свежая осока
Под резиновым тяжелым сапогом.
Лосиха, разродившись не до срока,
Детеныша кормила молоком.

Радости и счастья было столько,
Когда сосал он розовый сосок!
Но враждебный глаз двустволки
Уставился прицельно в левый бок.

Огонь и гром покой сломали тихий,
Смешался запах пороха с травой.
Испуганно взметнулась вверх лосиха,
Корпусом ломая сухостой.

Чуть повело, немного вбок качнуло.
Но может быть... Надежда все ж была.
Но под прицел легла другая пуля,
Уже, дымясь, срывалась со ствола.


* * *

Ни забот и ни хлопот
Не знаешь ты в помине.
Мой рыжий кот, домашний кот,
Забавный и ленивый.

Далеких предков верный сын,
Ты, навостряя ухо,
Пробудив в себе инстинкт,
Охотишься на муху.

И, словно рысь, семь раз на дню,
Точишь коготь крепкий.
Но извелись все на корню
В тебе повадки предков.

Когда в лесу трещал мороз
Во всем своем величии,
По следу рыскал чуткий нос,
Ища себе добычу.

Стремленье жить взметало ввысь,
А плоть просила есть.
И жертву рвал поджарый рысь,
Выплевывая шерсть.

Живая кровь точила зуд,
Мороз слабел при быстром беге.
Искал спасительный приют
В валежнике под снегом.

Был одержимостью влечен,
Стремителен, жесток.
Лишь пасовал перед ружьем,
Страшил огня цветок.

А ты лежишь в моих ногах,
Своей играя тенью,
О серых крысах и мышах
Не имея представленья.

Мой рыжий кот, домашний кот,
Лохматые усищи,
Как хорошо, что ты не тот
Матерый рыжий хищник.


ГОЛУБИНЫЙ СТРАУС

Во дворе еще птенцом
Стал инвалидом и безродным.
С перешибленным крылом
Озорной плясал по зернам.

Была лазейка у крыльца,
Там он и прятался, игривый.
Каким-то чудом от птенца
Дорос до голубя красивого.

И, хоть летать он не умел,
Оставив мрачную нору,
Пернатый сердцем был пострел
И храбро шастал по двору.

Глаза у кошек разгорались,
Чтоб в ход пустить когтистый нож,
Но словно бы заранее знали -
Его на мякиш не возьмешь.

Его судьба - забавный казус:
Не раз потрепанный когтем
Отважный голубиный страус
Спасался в логове своем.

Упрямство вновь во двор влекло.
Отведав утром корку хлеба,
Он расправлял свое крыло
С надеждой вырваться на небо.


МУХА

Сколько было упрямого духа
В легком размахе крыла!
Пробивалась настойчиво муха
Сквозь прозрачную дымку стекла.

Но сосновая рамка оконца
Надежно держала прозрачную гладь.
А небо манило, летнее солнце
И такая вокруг благодать.

Нектаром набитые маки,
Качаясь, душисто цветут,
И настойчивей в новой атаке
Штурмовала она пустоту.

Набивались и шишки и раны
На этом нелегком пути.
Я вздохнул и раскинул ей раму:
- Не мучайся. Ладно, лети.

Вот он, воздух, и шелест ветвей!
Близок праздник в свободном полете.
Но дворовый разбойник - большой воробей
Спикировал муху на взлете.


* * *

Собачья жизнь! Собачий холод!
Все тело в язвах и прыщах.
Желудок жутко сводит голод,
Морозы крепнут натощак.

Шерсть взъерошена и взбита,
Ослабли старые клыки -
Вот собака где зарыта,
Потому-то дверь закрыта,
Где кормился я с руки.

Бездомный пес! Бродяга!
Околею в подворотне поутру.
Не вышел рылом. Я дворняга!
Пришелся всем не ко двору.

А вьюга все сильней шерстит,
Да так, что блохи все повылезали.
Кто сказал - дворняги не в чести?
Зачем же нас тогда вы приручали?

Покой нам дали и беспечность.
На поводок, на цепи посадили.
О люди, как бесчеловечно
Вы в нас природу волчью осадили!

Вы научили доверять,
Из нас вы вили плети.
Мы разучились воевать
И зону свою метить.

Но ночь. Холодная луна
В крови мои рефлексы пробуждает.
С клыков стекает бешенства слюна.
Во мне проснулся волк. Он возражает.

Пусть это будет мой последний бой.
Кровавой будет драка!
Выл под холодною луной
Бездомный пес-бродяга.

И, тенью быстрой проскочив,
Сбегались в круг дворняги.
Как призраки, в ночи
Скулили псы-бродяги.


* * *

Утренней росинки блеск
Зеленым оттенком искрится.
Я вошел в этот сказочный лес,
Что контрастно от парков разнится.

Городской, серый наш воробей
Мог завидовать птицам счастливым,
Где мне душу лечил соловей
Неповторимым своим лейтмотивом.

И, как ворожиха-старушка,
Из-за крайнего где-то куста
Дело знавшая туго кукушка
Отпускала мне щедро года.

Где найти благодарное слово
Для хриплого чуть баритона,
Что без всякого умысла злого
Каркала вслед мне ворона.

И, словно коленкой под зад,
Стегали в спину зеленые стебли,
Когда повернул я назад
В родные бетонные дебри.

Ах небесно-пернатые души,
Никогда не расстался бы с вами,
День за днем жили бы душа в душу,
Только вросся я в город корнями.


ПАУК

На дощатую стенку сарая
Лучик солнца в полдень проник.
Узелочки ажурно сплетая,
Плел сети паук-крестовик.

И у пыльного близ подоконника
Свои он силки раскидал.
С матерым инстинктом охотника
Место для жертв выбирал.

Мошкара, насекомые, зрите
На искуство, покуда светло,
Но не ажурные тонкие нити
Вниманье мое привлекло.

Неподвижность и скованность тела,
Странный взгляд, неподвижный извне.
Гипнотическим бликом блестела
Паутина и крест на спине.

И казалось, что место то пусто,
Оптический просто обман.
Про шестое какое-то чувство
Говорил мне когда-то шаман.

Он вибрации чувствовал звук
В неподвижной и скованной позе.
Как загадочен этот паук,
Обладающий чувством гипноза.

Паутина и крестик блестит
Манящим играющим глянцем.
Глаз я не мог отвести,
Два часа наблюдая, как в трансе.

В нем тайна какая-то есть,
А какая - не знаю по сути.
Я ушел, он остался висеть
На волшебном прозрачном батуте.


МАРТОВСКИЕ КОТЫ

Снега сошли, и потеплело.
Сжигают старую траву.
Кошачий Бог, наладив стрелы,
Отпускает тетиву.

Бестактно наглые коты
Дворовым сексапильным кошкам
Наводят стрелки и мосты
Поздно ночью под окошком.

Звучат стенания и стоны
В глубине ночных дворов,
И гудят, гудят гормоны
В жилах мартовских котов.

Пришла весна, и однозначно
Кричат коты себе во славу.
В сезон кошачий новобрачный
ЛяМУР, ляМУР, ляМУРо, МЯУ.


СТЕПНОЙ ВОЛК

Он ошейника не знал и цепи,
В холуи и в шестерки не метил.
Вольным ветром бродил по степи,
Одинокий такой же, как ветер.

Черноземье, типчак, ковыли,
Голая степь и не более.
Убогий участок земли.
Но - раздолье, раздолье, раздолье.

Пусть на завтрак все тот же типчак
Чистил желудок до рвоты,
И, глотая слюну, натощак
Ближе к ночи он шел на охоту.

Исполняя звериный свой долг,
Рвал добычу на части, и значит,
По природе своей был он волк,
Потому и не мог жить иначе.

Иногда лишь холодной зимой,
Морду задрав, лунной ночью
Завывал под луной волк степной
Песню заветную волчью.

Подпевали дуэтом в степи
Все те же бураны степные.
И на хуторе рвались с цепи
В степь на волю собаки цепные.


СОБАЧЬИ БОИ

Рык, слюна, собачья шерсть,
Под потолок взлетели ставки.
Хвост натянутый, как плеть,
Челюсть в мертвой хватке.

Все бранятся как один
«Русские рокфеллеры»:
- Бейся, сука, песий сын,
Гребаный ротвейлер!

Но, похоже, спета песенка,
Чертов пес загнулся!
Ненормативной лексикой
Хозяин пса ругнулся.

- Вот зараза, что за хрень! -
Глотку рвал, набычась. -
Знать не мой сегодня день,
Псу под хвост пять тысяч.


СЕРЫЙ ПОПУГАЙ

Ты не поешь и не кричишь
На бутафорской ветке,
Грустно, жалобно глядишь
Сквозь прутья тесной клетки.

И жизнь идет по графику,
День один в один.
Это ведь не Африка,
А зоомагазин.

Жако, жако, жако –
Серый попугай.
Какой чудак, однако,
Завез тебя в наш край?

Где пестрят, как ленты,
С тобой в одном ряду
Собратья–конкуренты -
Ара с какаду.

Цветные эти бестии
Растопят в сердце лед.
И вот вне конкуренции
Уходят просто влет.

Гортанно и не сжато
Голос их звенит.
На ярком фоне, жако,
Ты смотришься в тени.

И вот утихло пенье,
С ним вместе оптимизм.
Был серым в оперенье,
А серой стала жизнь.

Ах, жако, жако, жако,
Серый попугай.
Ведь жизнь - она двояка.
Брось, не унывай.


  СОБАЧЬЯ СВАДЬБА

В предрассветные часы
Спать бы мне и спать бы,
Да загуляли с ночи псы
На собачьей свадьбе.

Хвосты задрав, как кренделя,
Разношерстной кучкой
Три отпетых кобеля
С молодою сучкой.

И со всей собачьей спесью,
Ревностно и сдуру
Не раз штопаные пёсьи
Рвали себе шкуры.

Со слюной срывалось бешенство
С челюсти собачьей -
За любовь, за первенство,
За собачье счастье.

Только где же это счастье?
Не мешало б знать бы:
Коротка любовь собачья,
Как и собачьи свадьбы.


  МЕЧТАТЕЛЬНЫЙ ПАУЧОК

 Слышал как-то краем уха:
 Ходят слухи, будто муху
 Раздуть можно до слона.
 С этих пор мечта одна.

 Среди затхлости старинной
 И рутины паутинной,
 Где рогатки и капканы,
 Ходят мухи-великаны.

 Мечтать, конечно же, невредно,
 Но худо-бедно бы безбедно
 До конца, скончанья лет
 Обеспеченный обед.

 К черту промыслы сезонные,
 Сквозняки в углах холодные
 И ежегодно точно в срок
 Добывать запасы впрок.

 Напрягая ноги, спину,
 Штопать вечно паутину
 В закуточках конуры
 Для костлявой мошкары.

 Снились сказочные сны,
 Снились серые слоны,
 Но похожие на мух -
 С хоботком, о крыльях двух.

 Спал, мечтая, паучок,
 Пел за печкою сверчок,
 Паучка озвучивая сны,
 Где летали мухи и слоны.


   ВОЛЧЬЯ ОХОТА

Охота нынче задалась,
И не уйти оленю!
Хрипела, скалилась, неслась
Волчья стая быстрей тени.

Клыки - как острые ножи,
Привыкшие кусаться.
Слева, справа обложи!
Чтоб самим не облажаться.

Сегодня наш удачный час.
Счастливый час! О Боже!
А завтра нас, быть может, нас
Охотники обложат.

Вынут грозные стволы
Из чехлов - дубленой кожи,
И, быть может, те чехлы
Из волчьей шкуры тоже.

Пойдет вражда и между нас,
Кровавой будет бойня...
Но это завтра, а сейчас
Наш день, друзья, сегодня.

Так попусту что ж горевать,
Впустую тратя время.
Оленя надо нам загнать!
И не уйти оленю!


       * * *

Хлещет ливень. Вниз по стоку
Ручейком бежит вода.
По проулкам одиноко
Брел неведомо куда.

Насквозь вымокшие ноги.
Пальцы стынут, как в мороз,
И такой же одинокий
Плелся пес, поджавши хвост.

Брат мой меньший, брат несчастный,
К колену жался моему.
В этот день сырой, ненастный
Не нужны мы никому.

В норах спят уютно мыши,
Забились мухи в щели стен.
Разогнал котов на крыше
Ливень около антенн.

Сено свежее из стога
Лошадь ест в конюшне стоя.
Но и нам не одиноко,
Нас с тобой теперь ведь двое.


    БЕСПРИЗОРНАЯ ШПАНА

Под окном крапива и репей,
Чуть поодаль лавка в землю врыта.
Я сидел, а рядом воробей
Трепал краюху хлеба с аппетитом.

Бесшабашный, шебутной и вздорный,
Пережив морозы и ветра,
Маленький шпаненок беспризорный -
Обитатель каждого двора.

Сглотнув слюну и весь дрожа,
Подсел на лавку рядом бомж:
«Хоть режет жизнь и без ножа,
А я попал, как кур под нож.

Кто вот так однажды мне бы
Краюху хлеба выделил сполна...
Но, хоть убей, бомжей не слышит небо,
А мы ведь тоже беспризорная шпана.

Гнием по жизни, как репея корни,
Подкошенные жизнью деловитой.
А воробей, пернатый беспризорник,
В одиночку треплет корку с аппетитом».

Я сказал: «Дружок, не надо злиться»
И поделился колбасой из состраданья.
Схватив ее, он побежал опохмелиться,
Ни здрасте вам, ни до свиданья.


СОБАКА ЧАРА

Ты не ротвейлер, не овчарка
И мне до фени родословная твоя.
Ты собака ласковая, Чарка,
Так называю нежно тебя я.
Мы делим харч и делим будку,
Нарабатывая стаж.
Мы коротаем вместе сутки,
В охранных числясь сторожах.
Ну а когда совсем достанет скука
(Тебе можно, мне нельзя),
Ты, как порядочная сука,
К себе приводишь кобеля.
Я по стахановским замашкам
За двоих тружусь, «стирая пот»,
Пока огуливает шавка
Твою недевственную плоть.
Ну а потом, ну а потом,
Как говорится, на ура
Мы службу вновь вдвоем несем,
Ночь коротая до утра.


СОЛОВЬИ

Сгустились краски. На поля едва
Лунный свет упал лимонным фоном,
Забытая мелодия с магнитофона
Сорвалась песней «Соловей» Алябьева.

Все воздушные незримые слои
Задрожали, меняя тембр и гамму,
Вживую, без фальшивой фонограммы,
Ее тут же подхватили соловьи.

И ничего особенного вроде,
Соловьи поют, гитара стонет,
А душа негаданно вдруг вздрогнет,
Закружившись в звездном хороводе.

Душой и сердцем невольно понимаю
Всю прелестность природы, ее суть.
Который час пытаюсь тщетно я уснуть,
Папиросу изо рта не вынимая.


  БАБКА И СТАРЫЙ КОТ

Бабка старая, он старенький,
Сад гниёт и увядает.
Она к зиме готовит валенки,
Кот сибирский на завалинке
Усы и лапы намывает.

Ветер свищет меж ветвей,
Ломит косточки к дождю.
- Что ты, старый дуралей,
Намываешь мне гостей.
Никого давно не жду.

Нет ни близких, ни внучат,
Отмирает древний род.
Так вот старость и влачат,
Птицы черные кричат,
Да мяучит серый кот.

Гнется старая ветла,
Фикус гибнет на окне.
Бабка всех пережила
От велика до мала
В этой проклятой войне.

Лишь порою бродят тени,
Память бабки вороша,
Да притвором скрипнут сени -
То кот войдет и на колени
Прыгнет верная душа.

Печка топится, и свищет
Сквозняк в трубе у потолка.
Кот мордашкой в ноги тычет,
Как «Отче наш» под нос мурлычет.
У бабки крестится рука.


МОЙ ВЕРНЫЙ ПЕС

Квадратный, черный, мокрый нос,
Висят потешно уши,
Как в детских мультиках барбос
С собачьей кличкой Плюшевый.
Из под взлохмаченных бровей
Глаза глядят отважно.
Каких сословий и кровей?
Не знаю.
И не важно!
Его я просто так люблю,
Даю на шалости поблажки,
По детски мучаю, треплю,
Как куклу неваляшку.
Я не встречал еще добрей
Псов, с такою хитрой мордой.
Смешной, лохматый Бармалей,
Пес мой беспородный.
Но этот пес с забавной внешностью,
Завсегда готов,
В любой момент с холопской верностью
Врага оставить без штанов.
Поднимет шум, и гам, и лай.
Не подходите лучше.
Преданный, как самурай.
Пес мультяшный, Плюшевый.



   ТАРАКАНИЙ ПУТЬ

Где пряники хранились и конфеты,
Кухонная утварь и стаканы,
В бабушкином стареньком буфете
Облюбовали место тараканы.

Выключатель щелк из под руки,
Брызнет яркий свет под абажуром,
И врассыпную мчатся рысаки
Тараканьим бешеным аллюром,

За плинтусные прыгая края,
Срываясь с вертикального откоса...
Но накрывала меткая струя
Их смертельной дозой дихлофоса.

И по пропитанной ядами тропою,
Как по полю минному, в бреду
Уходили рыжие изгои
За спасительную свежую черту.

Через вентиляции, сортиры,
Через щели путаных ходов
В антисанитарные квартиры
Пробиралось племя прусаков.

И только через многие века,
Пережив гоненья и побои,
На тараканьи вырвались бега
Рыжие усатые изгои.


КОНТРАСТ

Во всем соку июль цветет,
Плющом украшены заборы,
Береза белая прядет
Листвы зеленые узоры.

Канитель из свежих роз
Расшила куст шиповника.
Но вот бредет облезлый пес
Под бранный окрик дворника.

Его я взглядом провожу,
Меняя фон и ракурс.
Помойку рядом нахожу,
Заплесневелый хаос.

Кричат блохастые коты,
Бомжи неподалеку,
И чайки гадят с высоты
Птичьего полета.

Но зеленеет вновь газон,
Цветочный запах стойкий,
А чуть правее - жуткий шмон
Заброшенной помойки.


* * *

Мимо мусорных бачков,
Задрав трубой пушистый хвост,
Обитатель местных чердаков,
Сам по себе гуляет кот.

И кошечка домашняя сиамская
(Призов несметное число)
На сироту глядит казанскую
С тоской в оконное стекло.

На нем, почти как эполеты,
Бахромою шерсть висит.
Ах, до чего ж бродяга этот
До безобразия красив!

Через домашнее окошко
Она видит мир чужой,
Где к облезлой серой кошке
Дворовый клеится плейбой.


  ПОПУГАЙ В КУСТАХ

Соловьи в кустах, дрозды,
Воробьишка гость тут частый.
Но откуда взялся ты,
Блудный сын пернатый?

Весь напыщенный и важный,
С лексикой людской,
Монолог ведешь свой бранный
Тихо сам с собой.

Ой, вульгарно как и скверно
Ты по «фене» чешешь,
И зовут, как пить дать, верно,
Не иначе, Кеша.

Тут тебе не буги-буги,
Назад хочется домой.
Уютно светятся фрамуги,
Все одна к одной.

Там ты горюшка не знал,
Ел отборное зерно,
Пока дуру не свалял,
Вылетев в окно.

Потому-то от досады
Воплем режешь мрак,
Перебивая все рулады
Репликой: «Дур-р-рак!»


ЯИЧНИЦА

Он мог бы быть, наверно,
Отменным петухом,
Но жизнь закончил скверно,
Будучи яйцом.
Жизнь - такая хищница
С безнравственным законом.
Зажарен был в яичнице
С луком и беконом.
Кудахтали наседки,
Пока огонь скворчал,
А где-то по-соседски
Петух рассвет встречал.