Язык сопротивления и авангард - МГСП 5

     Невозможно установить строгую границу между поэзией податливой и неподатливой, уступающей и сопротивляющейся – так же, как невозможно установить границу между «искусством» и «не-искусством». Можно предъявить лишь некий поэтический спектр, на одном конце которого будет находится «Я вас любил и т.д.», а на другом – «.д.т. вас Я бил лю». Является ли второй закавыченный текст произведением искусства? Кто-то скажет – нет, а Моррис Вейц (допустим) скажет (или сказал бы) – да. Но если говорится «да», то уже намного проще придти к согласию, что этот текст «неподатлив», хотя определение свойства «неподатливости» дать затруднительно.
     Следуя тому же Вейцу (говорившему об определении искусства), можно сказать, что устанавливать точную дефиницию понятия «неподатливости» – безнадежное дело, однако это нисколько не мешает его использованию.

     Произведения авангарда 20 века имели свойство «неподатливости». И они имеют его до сих пор, несмотря на то, что уже зачислены в «золотой фонд» (что доказывают аукционы). Если «Улисс» Джойса занимает первое место в опросах на тему «какой роман вы считаете величайшим?», то это, конечно, не означает, что он утратил свою неподатливость. Точно так же Эйнштейн мог быть признан зрителями ТВ величайшим ученым, но это не означало бы, что проголосовавшие что-нибудь понимают в его теориях.

     Если говорить о массе, то она податлива и предпочитает все податливое по определению. При желании можно обернуть это суждение и определить податливое искусство как такое, которое нравится массе. Следует, однако, держать в уме, что понятие «масса» не определено – так же, как и понятие «искусства».

     Принадлежат ли массе те интеллектуалы и деятели искусства, которые критикуют авангард и призывают отказаться от экспериментов?
     Вопрос сформулирован в настоящем времени, чтобы избежать повторения «ли» («принадлежали ли»). По сути, он относится к прошлому веку. Потому что сейчас понятие «эксперимента» в искусстве утратило тот смысл, какой оно имело раньше (а может быть, и всякий смысл вообще).
     Экспериментальный авангард (или авангардный эксперимент) стремился к тому же, что и наука, – он хотел открыть новые измерения реальности (с целью преобразовать едва ли не самую суть человека). Сегодня об этом вряд ли помышляют даже в самых шокирующих экспериментах. О торжестве массы и инерции можно прочесть у Бодрийяра («В тени молчаливого большинства, или конец социального» –http://www.highbook.narod.ru/philos/bodr_mass.htm ). Об отсутствии эстетической и поколенческой конфронтации в современном обществе можно прочесть у Эко («На плечах великанов» в книге «Полный назад!» - в инете, кажется, еще не выложена). В 80-х призывы покончить с языковыми и художественными экспериментами стали обычным делом, свидетельствуя косвенным образом о том, что цель этих призывов уже достигнута. Об этом можно прочесть у Лиотара (http://www.stihi.ru/2009/04/28/6664).

     Таким образом, нельзя рассматривать неподатливый язык, как язык авангарда. Скорее, авангардистские (модернистские) опыты были частным случаем использования неподатливого языка. Этот язык пережил авангард.

     Авангард был связан с представлением о прогрессе в искусстве и социальной жизни. Неподатливый язык, сам по себе, с этими представлениями не связан. Он может существовать и в пост-прогрессивную эпоху. Потому что он в первую очередь удовлетворяет индивидуальную потребность неподатливых писателей и читателей в текстах, оказывающих сопротивление.