Об одном тексте Парщикова

Исповедь - Тому в кого не умеем верить.

Нашла полемику вокруг текста "Другой"  Алексея Парщикова, текст был назван непознаваемым -  с закрытым смыслом. Решила попробовать для себя его объяснить и - поделиться с другими.
Парщиков воспроизводит кризисное состояние возраста, в котором человек начинает испытывать постоянный или пульсирующий шум повышенного давления, возникающий чаще всего от бессильного подавленного гнева. Он не может сбросить это состояние (проснуться - как он признается), потому что слишком зависим от ценностей, потерявших сакральное значение (пересохшие боги.)
Человек в этом состоянии часто испытывает усложненный гастрит (нутро болезненно реагирует на горячее и холодное - отчего впечатление, что горячие и холодные спицы).
У Парщикова ещё добавляется чувство страха (оторопь) рождающее ощущения - то жарко, то холодно.
Разрубленный луч, это как бы сам лирический герой (воплощение света, застывшее настолько, что оказалось возможным разрубить - энергия в камне - самоцвете, например, в ставролите,)  решающий параллельные задачи с противоположным результатом, поэтому не может сам с собой договориться.
Чем выше на ступеньках самопознания  человек, тем более подвержен ловушкам тщеславия, которые создают вокруг него невыносимую для его самолюбия тишину. Попытка уединения в глуши не примиряет его с собой. Строфа, посвященная Великой жертве, (Бык-арий)предназначенной Богу - гениальна. Она связывает его воображение с древними корнями его крови, приносившими жертвы и жертвы. Высохший лом на отвалах - видимо, впечатление от лагерной зоны, забытой, заброшенной. На Крайнем севере, например, немало таких мест. Свист ветра  на отвалах может напоминать игру на пиле - заунывный тоскливый звук. Заросшее бурьяном, колючками, место кажется ирреальным как в наркотическом видении, - отсюда импульс на игле.
Видимо - это заброшенная штольня - отсюда - своды. Застолье останков - вид трапезы для умерших - по поверьям древних, в определенное время, например в день Радоницы - души нуждаются в трапезе. (Дзяды - у Мицкевича - насколько я помню). Дух, привидение - следует за лиричесим героем как репей, не отпуская его. Требует воспроизвести, что он видит внутренним взором. Задранный киль возникает как следствие гибели корабля. Именно кормой  и килем задирается тонущий корабль. Во вселенной нет Бога (пустота) - утверждает лирический герой, раз допущено столько страшных гибельных событий. Но если нет Бога - нужно попробовать самому стать Богом, а для этого - самого себя распять. У него не получается, именно здесь и в этом герой чувствует ещё одну подмену истине. Дальше мне лично не нравится бассейн с пираньями как искусственный образ, вставленный для усугубления кровавых ассоциаций. С другой стороны - мелькает мысль, что за цацки цивилизованной жизни (и славы) лирическому герою тоже придется расплатиться кровью. Скормить себя вампирам типа пираний. И тут лирический герой чувствует некоторое присутствие позы, отчего начинает рефлексировать по поводу своего эго - нарцисс он или муравейчик, разменявший себя на заботы как вынести, например, соломинку с поля боя.
По ходу дела обнаружила, что, оказывается, бывают двойные (двухлучевые) эхолоты, так что Парщиков награждает лирического героя способностью улавливать состояние дна (жизни на планете) двумя лучами...
Самопознание героя закончено, (неизвестности больше нет), но пришло время платить по счетам: все, кому он делал больно, - царапины - догнали его
на другом этапе жизни, в другом возрасте.  И здесь он начинает проявлять осторожность, потому что каждый его шаг начинает проявляться, и он сам начинает эти шаги отслеживать (фотоэмульсией залито)...Небоскреб горящий - образ очень точный, - в период высоких давлений голова кажется огромной и именно пылающей. Голова его пущена по рукам, то есть его творчество рассматривается и толкуется так и этак, что только увеличивает и умножает масштаб головной боли. (На физическом уровне человек расплачивается за каждое слово). Конечно - от себя никуда не убежишь,  - другими словами заканчивает Парщиков - по сути, свою исповедь - Тому, в кого хочет и не умеет верить.


ДРУГОЙ
Алексей ПАРЩИКОВ

Он не мог бы проснуться от сирены в ушах.
Его слух не цепляется за разрезы гроз.
Камышей не касаясь, но скользя в камышах,
пересохшие боги по связи незримой ведут его на допрос.

Как монетка глотает на камне свои эллипсы, пока отзвенит,
чертит оторопь своды в его животе чередой ледяных и горячих спиц.
И еще он похож на разрубленный луч, принимающий вид
параллельно дрейфующих стержней по сеткам таблиц.

Он так опустошен, что не знает, ни что говорить, ни кому говорить.
Есть ловушки на горных дорогах, когда подведут тормоза,
в запредельных ракушках таких - тишины не избыть.
Ответвление в глушь, где вибрируя зреет бальзам и очнуться нельзя.

Он выходит на пастбище к вегетарьянцу Арийцу-быку.
Вот погост, и река, и ряды укреплений, которым - капут.
В перспективе косарь то-туда-то-сюда, словно капелька по козырьку.
На могилах собаки сидят, горизонт стерегут.

Всохший лом на отвалах. Ниоткуда - игра на пиле.
В перекрестиях балок - сова: встык кулак с кулаком.
Из колючек родившийся импульс на иглах задержан во мгле.
И к застолью останков мой путник под своды влеком.

Ощущение точно как ставишь ступню на ступень
остановленного эскалатора, - сдвиг на чуть-чуть.
- Будешь ты указательный дух. - Кто сказал? Не репей
ли сказал: ты пойдешь, как блуждающий щуп.

Говори, что ты видишь. - Я вижу ковыль и туман.
Флот в заливе. Срезаю с цепей якоря. Снова - степь и ковыль.
Чик! - и перевернулся корабль, словно вывернутый карман.
Льет с меня в три ручья, словно с киля, когда взмоет задранный киль.

И вселенная наша пуста, как себя невозможно распять: пустота;
гвозди сжаты губами, но перехватить молоток
с правой в левую руку - как? Выпадет гвоздь изо рта.
И никто не пройдет, чтоб разбить эти голени и проткнуть этот бок.

- Нет, - сказали, казалось, сквозь зубы, - это штудии шантажа.
Ты ходил по воде. Ты идешь по бассейну с пираниями в свой черед,
наблюдая со дна за смещением собственных спин в беготне мураша.
Разберись, ты Нарцисс-эталон или наоборот - эхолот.

Он растерян, как можно от факта, что неизвестности больше нет.
Осторожен, как если бы залито фотоэмульсией все кругом.
Но уже мириады царапин поднялись ему вслед,
те, к кому прикасался и что задевал, опознали его в другом,

в полуспящем, крадущемся ощупью по чердакам
(с видом жука, что толкает неровный шар: без него не пройти).
В голове его - небоскреб горящий. Голова его пущена по рукам.
И на загородных просторах себя он чувствует взаперти.


В поисковике обнаружила, что Алексей  Парщиков перешёл в Мир Иной. 3 апреля 2009 года.
Царствие ему Небесное. Получается, написала поминание.