Четыре десятка Петуха

И сорок. Встарь. Прожарена луна.
Опять бессонница и пишется о главном.
Пусть прошлое легко делить на главы,
Но дальше - липко стынет тишина.
Так пол врастает в мелкие шаги
И остаётся калькой для утраты
Единственной не основной черты;
Рассветным эхом из пустой палаты.
Опять вдали… И хочется – дотла.
За струны дёргать каменною лапой.
Перебирать, как чётки, чьи-то даты:
Ну что, сдаёшься?

Твоего седла
Едва коснулся луч, рассветно-грузный,
Багряно-кровный, с семечком арбузным,
Но ты вновь не почувствовал тепла.

Пора уже, и парус небом сшит,
Чтоб направлять. А если штиль - есть грёзы,
Чьи лопасти непоправимо поздни.
И это нас неистово роднит.

Родник
Твоих не вышедших в запас,
Несписанных, не отгулявших дембель,
Таких изысканных и кисловатых фраз.
И сорок фаз отчаянья. И штемпель. 

Букет слогов. «К Элизе». Ре-диез.
А мог бы ми-бемоль. Значенья, право,
Хоть это не имеет… всё же есть.
Но сроки не вмещает телеграмма.

В других иноязычных городах
Твои меридианы не-участий
Ты гладишь бороду, ты говоришь: «в годах»…
И так надрывно, так горчаще счастлив.