Театральная

Я не стала актрисой, - и не думала даже.
Но в маленьком зеркале в своём коридоре
я, порой, наблюдаю таких персонажей...
в контексте таких забавных историй...

***

Весна. И, кажется, пахнет вербой,
счастьем. И солнцем, которого много.
Вот милый ребёнок с огромной верой
в хороших людей и доброго Бога.
Она смеётся, роняет мячики
в речку, радуясь, что те не тонут.
У неё такие глаза и пальчики! –
умилят любого, любого тронут.
Её мир без изъяна: родители, бабушки,
дедушки, - ей известно: любовь бесценна.
А ещё рыжий котик и подружки-лапушки...
Но тут меняется мизансцена.

Выходит стерва, плюющая ядом
в ангельский облик малышки-актрисы.
Она рушит стены, ломает преграды, -
порой для души, но чаще на «бис». И
под ногами её не то чтобы лютики,
никнут матёрые чертополохи.
Её давно и нестерпимо мутит от
вида, как с блюдца с каёмкою крохи
бросает в толпу растерянных и уставших
малая кучка обожравшихся боровов.
Ей бы по ним бы да военным маршем!...
Иль крестным ходом... (Тоже ведь здорово!)

Но для этого есть другой персонаж, -
в этом акте программка оповещает:
«Рекомендуем партеру пересесть в бельэтаж
(за безопасность Дирекция не отвечает)».
Она - солдат, но другая, не Джейн.
Ей не то чтобы нравится  выстрелы слышать,
она просто не помнит, с кем воюет уже.
Апгрейдная версия, Russian edition.
Рваные раны через душу узорами, -
врачи колдовали, боялись не выходят.
Да куда там! Встала, под удивлёнными взорами,
и пошла прямиком из операционной к выходу. 

Так теперь и живёт: сплошным келоидом,
воюет с кем-то, с собой и с самой войною.
Пьёт всякую дрянь, ест - себя, поедом;
и перевооружается наспех каждой весною...

Но, - внимание! – из левой кулисы - птица.
Подобие Икара, но в женском обличье.
Чудо в перьях, - право, есть чему удивиться:
женщина с крыльями, да и сердце птичье.
И голова не кружится от высот и просторов,
и в рампу, как в солнце, верит преданно-слепо.
И всё ей кажется, глупой, что уже очень скоро
она выпорхнет в синее, настоящее небо.
И всё ей мерещится, что мир огромен, а
её роль в этом мире абсолютно экспромтна.
И, в полете, поэтому под барабанный гром она
неосмотрительно бьётся в закрытые окна...

Но всё хорошо, что хорошо кончается.
Бурные перевоплощения и мистификации
в моём коридорном зеркале прекращаются
под финальное действие в шёлковом платьице.
Нет, ну вы гляньте: не персонаж, а душка! И
глаза с хитринкой, и с каблучками сапожки.
У неё блины с мёдом и борщ с пампушками.
Такой сердце вынешь и положишь в ладошки.
Это она на радость чудесного ребёнка
покупает малышке разноцветные мячики.
Это она подметает за стервой обломки,
обещая, что всё наладится, не иначе. И
это к ней после очередного смертного боя
«не Джейн» возвращается, как на родную базу.
Это с ней чирикает женщина-птица весною
о том, как грустно не увидеть небо ни разу. 

А она собирает их всех за чаем с печеньем
и рассказывает истории - добрые очень,
объясняя, что жизнь – это просто пересеченье
пёстрых снов в одном затяжном многоточии...

***

Я не стала актрисой, но в такие моменты
я знаю, что Бог, замерев в изумлении,
тоже смотрит, срываясь на аплодисменты
(полагаю, ему по душе представление).

Бог потом говорит, что спектаклем он
вполне доволен, заходить будет чаще.
А они? Ну, конечно, они все - в поклон,
в реверанс свой самый наиглубочайший.

...Свет гаснет. Вглядываюсь: в зеркале пятна;
пятна с глазами... - вы чего собрались все?
Ах, спектакль!
Развлекаетесь!
Ну, да... занятно...

А ну-ка, теперь все марш в закулисье!

04.2009