2002-2005

Апофеоз эстетики

15.10.02 г.

Красота находит себе место везде:
во всех существующих предметах, в материальном и духовном,
в грации любого движения. Понятие «красота» должно затмить полностью
понятие уродства, непропорциональности, привычных, поэтому банальных вещей
и мыслей. Человечество перестало замечать красоту, поэтому она скрылась
от глаз людей, которые просто не хотят замечать её вокруг.
Повседневность с головой погружает людей в себя, стирая проявления воображения,
заставляя более ограниченно воспринимать окружающий мир.
Человек, подверженный всему этому намеренно обедняет для себя
возможную идиллию бытия. Истинный эстет увидит красоту во всём,
получая огромное удовольствие от созерцания.
Можно привести огромное количество примеров неоценённой по достоинству красоты,
но можно это сделать так: то, что ты считаешь отвратительным, мерзким,
тошнотворным и обыденным;
обрати на это внимание, пойми это, полюби это.





О, мерзкое дитя, одно из граней Красоты!

5.02.04 г.

Погибельной Луной хребет изогнут,
А рёбра склонами горы с хребта растут,
Сердца поэтов – декадентов вздрогнут,
Их разумы, восторгом пьяные, уснут.

О, диво мерзкое, уродства совершенство,
Слепяще и чарующе, подобно чудесам!
Ты нестройна, но тайное блаженство
Не позволяет любящим остыть сердцам.

И чернь зрачков и роговицы краски,
Бесцветные, протёрты до бельма.
Одна из граней Красоты в прелестной маске,
Душа эстетов в этот образ влюблена.

Серебряных волос редки и тонки нити,
Твою головку, плеч касаясь, обрамляя,
Неправильную форму черепа с трудом скрывают.
Вы, воспаляя дух,
Прекраснейшие чувства в грудь струите.

Ты каждый изощрённый взор собою восхищаешь,
Твой стан с чуть перезрелым плодом схож,
Сокрытый страсти жар в невинных пробуждаешь,
За плеву целомудрия взглянуть влечёшь.

О, диво мерзкое, уродства совершенство,
Слепяще и чарующе, подобно чудесам!
Ты нестройна, ты отвратительна, но тайное блаженство
Не позволяет любящим остыть сердцам.






Создания, дышащие лаской

Кошки

6.03.04 г.

Головкою своей к теплу ладони льнёшь,
Очерчивая телом контур рук?
В блаженстве неги грудью издавая звук -
Урчанья робкий шорох,
Ведь только этим ты живёшь.

Кинжалы острые хранятся в ножнах,
Пушистых, мягких лапках коготки,
Как извивается она! Как томны грации, легки,
Взгляд отвести!? Да разве то возможно!?

И стоит прекратить её ласкать,
Как гнев в глазах зелёных воспалится,
На нежной коже рана кровью загорится,
Четыре линии зардеют, а в глазах её
всё продолжает яростью сиять,
Ты недовольно, нежное созданье?
Вот благодарность вся за доброту, тепло
Вон с ног моих! Пустое существо!
Презренно мною ты и отвратительно касанью.



Содрогающийся от ужаса

14.03.04 г.

Плоды природных творений! Как изумительны они и неподражаемы,
и как прекрасны они же, искалеченные, изуродованные, растерзанные,
вывернутые человеком, питающимся преступлением, наизнанку,
являющие собой уже изящное искусство, и в то же время остающиеся
естественными, крадущими сердца заворожённых и бесстыже пожирающими
их перед глазами восхищённых, упаивающих ненасытный дух, теряющий равновесие.
Он содрогается от ужаса, но чувствует, что этот ужас и отвращение
доставляют ему удовольствие. Истинному, чистому наслаждению чуждо сочувствие
или забота об ощущениях того, за кем ты наблюдаешь или кого касаешься,
ибо не размытое рассеянным вниманием блаженство рождается в забвении
совести и морали, умеренности и запрета. И в созерцании, и в плотских утехах,
взирая на боль или страдание, счастье или негу, внимая гласам своих страстей и желаний,
отвлекаясь от иных гласов мольбы или проклятия, рыданий или стонов.






Августейший сеятель Распутств

23.03.04 г.

О Августейший повелитель Асмодей!
Блудодеянья и Распутства гений,
Для продолжения существования людей,
Для их забав, утех и наслаждений
Природою самою ты рождён.
Вот дар во что твой превращён –

Тугим, для верности завязана двойным узлом
Шнуровкою из алого её корсета шея,
О шейка нежная, тепло теряя, багровея,
И страх: как чист и девственен на лике молодом.

И будто сорванный цветок, растение в обличье неживом,
Расставшееся стеблем с водами земли, что мрачна, как агаты,
Оставившее только тусклый цвет и форму, источая ароматы,
Что растворяется, как тёплое дыхание в пространстве ледяном.

Она лежит в ручье прозрачном, как стекло,
В овраге, берега чьи золотой листвой укрыты,
В шелках холодных, ткани кожи из которых свиты,
Бесчувственна ко льду воды, ласкающей её,
 
Скользящей по груди поникшей, по губам,
Их осторожно, плавно контур огибая,
Проскальзывая выше к пышным волосам,
Колышет их, с собой плыть зазывая.






Memento mori

16.05.04 г.

Младенец несмышлёный, что в забаву углублён,
Играет с черепом, бросая наземь пред собой,
Стучит небрежно по нему ладошкой, этим умилён.
Как смерть сейчас близка к нему. Он увлечён игрой.

Широким зевом распахнется окно, в которое ворвется прохлада вечернего зефира,
волнуя обесцвеченные до тусклой белизны занавески, змееподобными лентами лоскутов
 невидимых покрывал обволакивая комнату, похотливо прижимаясь к стенам, потолку
и пропитывая своей новорождённой чистотой и прозрачностью грязь
и пыль пушистого багрового ворса ковра на полу. Вдруг в окошко осторожно впорхнули
три ангелочка, словно слетевшие с какой-то иконы, такие же белокурые и кудрявые,
сверкающие красотой своих ликов.
Здесь в комнате они увидели детскую колыбельку, стоящую прямо в центре помещения.
Подлетев к ней на своих шелестящих крылышках, они отодвинули шторку,
защищающую ребенка от окружающего, заглянули внутрь и увидели спящего младенца,
 повернувшего головку чуть на бок, скованного глубоким сном.
Один из ангелов восхищённо сказал:
“О как он божественно прекрасен,
он походит на нас, а мы умеем летать,
давайте полетаем с ним, покажем ему наш дом,
покажем рай и нашего творца”.
В ответ он услышал одобрение и желание благодеяния со стороны своих собратьев.
Втроём вынув чадо из колыбельки, они поднесли его к окну и бросили в него.

На ликах их личина ужаса застыла,
О, как отчаянна она, порочна и уныла,
Растаяла улыбка озорная льнувшая к устам.
Он полетел, но не навстречу небесам.




В постелях, как в гробах

21.11.05 г.

Они сопят в своих постелях белых, как в гробах,
Пуховым одеялом, словно саваном прикрывшись.
И что же зрят они в своих цветастых снах?
Своих убийц, преследующих их, жестокости напившись.

Фонарный свет по мраку расплывается, деревья спят,
И тени притаились под дырявыми, пробитыми тенями.
Затихший пруд пьёт звезды, те, что всплыть хотят,
От капель отряхнуться, взмыть и вздернуться под небесами.

Дома глаза раскрыли, вспухшая луна подмигивает им,
Запечатляя фосфор свой на их распахнутых ресницах.
Взбивает пену сумрачную ветер бешеным кривлянием своим.
Ему в ту ночь, что распахнула дверь для чар, не спится.




Die Phantasmogorie des Notturnos. Дифирамб Георгу Гейму

14.02.06 г.

О, Георг Гейм, копаюсь в ваших потрохах
Костлявыми отростками хрустальных рук,
Листая книгу, с музой в чёрных волосах.
Быть может, что-нибудь сорвётся вдруг.

Я в вашем мире обитаю полном мрака,
Недосказаний, недосмысла, недослов,
Шершавых образов и фраз с сияньем лака,
Болезней, грязи, лун, морей, птиц и гробов.
«Чёрное»

Морг…мёртвых лбы сквозь простыню белеют,
Холста ткань остужают … воздух тоже светел, бел.
Плоды по осени упавшие, они от смерти млеют.
Стол металлический – их трон, открыл ладони, пел
Медовые мелодии, а шёпот и певучий стон их греют.
«Белое»

Луна виднеется сквозь ответвления уродливых ветвей,
Серебряную нить в дупле паук вымучивал из брюха.
Ветра от крепкого зеленого вина казались зеленей.
Опять глядит в меня Ван Гога призрак, как всегда без уха.
«Чёрное»

Вдоль белых госпитальных коридоров льёт болезнь, плывя,
Как манекен с лазурными бездумными глазами,
На лапках скорпиона, цокая по кафелю, и Я
Испуганно забился в пыльный, жёлтый угол. С нами…
Со мной и мной. Ноздрями ощущаем, что в нас чада льёт струя.
«Белое»



Дуальность сущего, две стороны одной монеты и эффект зебры бытия.