Володе Дубровскому

Как играл он на гитаре!
Как играл!
Ни в ударе, ни в угаре
он не врал.
Он забрался ко мне в душу,
он запал.
Говорил он, а я слушал,
был я мал.

Про речку, речку Вишеру,
про чердынский детдом,
и про грехи, что спишет с рук
мать-Родина потом,
про пацана-мальчишечку
всегда с голодным ртом,
накормит их с излишечком
мать-Родина потом.

Был он тих, когда не пил
и смирен.
Пусть слегка, но все же был
одарен.
По пустой стене цветы
рисовал
А за стаканом бормоты
пел, играл.

Про речку, речку Вишеру,
про чердынский детдом,
и про грехи, что спишет с рук
мать-Родина потом,
про пацана-мальчишечку
всегда с голодным ртом,
накормит их с излишечком
мать-Родина потом.


Он из леса мне в горсти
приносил
землянику. «Не грусти!» –
говорил.
Он рукой мои вихры
шевелил.
Спился, помер до поры
не дожил.

Про речку, речку Вишеру,
про чердынский детдом,
и про грехи, что спишет с рук
мать-Родина потом,
про пацана безродного
у жизни на краю,
про пацана голодного
я за него спою.