Люболь

* * *
Ты жила в заповеднике детских надежд,
Им настала пора раствориться:
Стали сказки тесны, вроде детских одежд,
Поменяли пристрастия принцы.

Фантазёрка! Реальность – для крепкого лба.
В душу здесь не заглянут, а плюнут.
Хочешь выжить – умей, говорят, уступать,
Унижаться, но сдерживать слюни.

Ты от мира хороших не ждёшь новостей,
Но по-прежнему любишь игрушки...
Белоснежку в эпоху поспешных страстей
Нарекли полигамною шлюшкой.

Спи, дитя. Разразится гроза, будет дождь,
Смоет грязь добросовестной прачкой.
Будет сон – Алый Парус, который ты ждёшь.
Завтра утром всё будет иначе.
3 января 1991 года

* * *
Ночь новогоднюю слушай,
Может, услышишь секрет...
Но отравляет мне душу
Горечь твоих сигарет,
Что-то не то в разговоре,
В жестах, в движении губ...
Ах, как не хочется спорить! –
Ночь утопает в снегу.

Хочется стать одиноким,
Хочется под снегопад,
Выдохнуть серую копоть,
Скуку в снегу закопать...
Тише! – испуганной белкой
Мечется пламя свечи –
Cтой, не разменивай мелко,
Не развенчайся, молчи,

Не поворачивай круто!..
...Поздно: четыре нуля.
И, вместе райского фрукта,
Твердый, как камень, муляж.
Зло изгибаются губы,
Мнётся пустая фольга.
 Дыма табачного клубы –
Это  не облака.
11 июля 1996 года

КИНОРОМАН
               
На дырявом полотне кинотеатра
Что-то движется.  (Я вижу  краем глаза:
Ты читаешь наизусть, как будто мантры,
Эти фразы...)

В этом фильме ничего не происходит,
Только скука и разлученные дети...
(Как не хочется на улицу, на холод,
И на ветер!..)

Я не понял ничего, что на экране.
Я и зритель, и актёр одновременно...
(Затянулось окончание романа.
Тянем время...)

На экране кто-то хочет застрелиться,
Кто-то мается, кому-то изменяя...
(Сколько времени ещё роман продлится?
Я не знаю...)

Я смогу закончить бал. Я всё  устрою:
Включат свет по окончании сеанса...
В час финала любят главные герои
Расставаться...
7 января 1995 года

ГОРЬКАЯ  ВИШНЯ

      С.К.
Кружит голову ветер шалый,
Стелет землю цветами вишни.
Удушающе  утешает,
То,
Что долго тебя не вижу.

Всё проходит,  и время лечит,
Как снимают иглу с пластинки.
Всё чужое – глаза и плечи,
И лицо – расписной картинкой.

Губы цвета кровавых ягод,
С терпким привкусом спелой вишни.
Только каплю  слащавой влаги –
Света белого не увижу...

Эти губы убогих губят.
Мне ли плакать? – я злей и выше.
...Прямо в сердце, хмельно и грубо,
Бьёт прицельно картечью
                вишня.

Всё проходит  как реки, речи,
Быстро гаснет горящий порох.
Добивая,  пальни картечью.
Ты – отрава,
И вкус твой – горечь.

Ты посмотришь – ударит током.
Губы с хрустом свои  грызу я,
Кровью,
Словно вишневым соком,
Поцелуи твои рисую.

Ветер северный зло освищет,
Снег укроет дорожки сада...
Смейся, девушка на афише,
Сладкой вишней губной помады.
9 мая 1996 года

* * *
Скачут тёмные мысли
                заевшей иглой на пластинке,
Голос плоти  зовущий
                оленем в тумане ревёт.
Я не верил вчера,
                что любовь – это Зона инстинкта,
Но сейчас,
                как маньяк,
                я  хочу целовать твой живот,

Расплести эти волосы –
                дикой степной кобылицы –
Целомудрия пояс сорвать с тебя,
                словно упряжь,
Дай себя расседлать.
                Не впрягайся  в поклажу ослицей,
Ведь монаший обет
                для тебя  неподъёмный багаж.
 Ты не слышишь «сезам».
                Как открыть в твою крепость ворота,
Чтобы знамя поднять –
                алой кляксой помеченный шелк?
Я уже не стыжусь
                оказаться  здоровым животным.
Напрягается зверь.
                Он готов на коварный прыжок.

И толкает меня
                непорочная  сводня  Природа –
Эту нежную плоть сжать в руках,
                как в тисках палача.
Ягодицы –
                прохладную мякоть  запретного плода –
Разделить пополам
                мощным взмахом живого меча.

Я – взбесившийся бык.
                Я – сосуд, переполненный жаждой.
Вместо песен и слов
                липкой пеной клокочет слюна.
Разреши мне вкусить  нежный плод,
                ароматный и влажный.
Белый цвет простыни дурит голову,
                как белена.
Запах девственной кожи –
                земля, не познавшая плуга.
Я сниму с тебя шлем
                и железные чаши с груди.
И застынет мой конь,
                перед лентой, натянутой туго,
Жарко выдохнут в шею
                припухшие губы:
                «Иди»...
27 июня 1991 года
 
* * *
Мы оба – актёры в театре абсурда.
Молча сидим мы бок-о-бок и курим.
Слов нет в запасе, кончены речи,
Лица усталы, опущены плечи.

Не говори. Не смотри. Мне не больно.
Я никогда не сживусь с этой ролью.
Мы отыграли славно и мило.
Аплодисменты! А ты  загрустила?

Занавес –  майна! Рампа погасла.
Грим умываем кокосовым маслом.
Вытрем салфеткой. Выбросим в урну...
Мы только актёры в театре абсурда.

Может, и вспомнится что-то лениво,
И будем довольны – всё было красиво!
Всё было как будто бы в фильмах Феллини...
Но не из мрамора только – из глины.
1989 год
ЦЫГАНКА

Разоблачи, ударив в барабан:
- Плутовка ты! Блудница  и воровка!..
Но тотчас обратишься сам  в раба,
Одним движеньем тонкой чёрной бровки.
29 мая 1995 года

* * *
               
Ты вошла – легка. И не с кем сверить.
Неземная! Где твои шаги? - 
Кинул, шкурой добытого зверя,
Душу
В тень божественной ноги:
Чтобы ты, светла как воздух воли,
Мимоходом, по делам богинь,
Не коснулась ненароком пола -
Грязи быта, пепла именин.

Ангел мой! – застывший, онемелый,
Постигал я твой высокий стиль...
Что душа? Пустяк!
А ты – летела,
След не отпечатывая в пыль...
1984 год

* * *
Обрати меня в Рыжего клоуна,
Если эта игра так нужна.
Но, с улыбкою нарисованной,
Будет рожа,  как тень, грустна.

Наряди и в колпак с колокольчиками,
Если хочешь, чтоб было смешно, -
В панталончики,
И помпончики -
Невесёлое будет кино.

Не спеши выдыхать междометия,
Скомкай смех,
Посмотри мне в глаза:
Там душа моя – мальчик раздетый,
Привезённый на рабский базар.
1982 год

* * *
Если Феникс – пеплом согрей,
Если ангел – с неба сойди.
Что на свете слаще, чем грех?
Что на свете горше седин?

Кто имеет право судить,
Расставляя точки над «и»?
Если кто-то станет стыдить –
В темноте моё тело найди.

И распустятся плоти цветы,
И сольются мёд и вино...
Кто себя считает святым?
Кто желанье считает виной?

Умирают цветы в ноябре,
И тускнеют, как старый сатин...
Что на свете слаще, чем грех?
Что на свете горше седин?
26 марта 1996 года

* * *
Хочешь? –  Напьёмся вволю
Розового вина,
Нас укачают волны
Неги Седьмого Дня.
Я отменю разлуки,
Спешку коротких встреч.
Сплетни, поклёпы, слухи
Душу не станут жечь.
Смело посмотришь в лица –
Больше не надо врать:
Стану твоим принцем,
Верным, как самурай.
Я отменяю зиму!
Холод собачий! Снег!..

Ну, а сегодня – сгину.
Я обещал жене.........
1992 год

* * *
                Женщине
Ты детей рожаешь, кормишь, лечишь, учишь.
Ты стираешь, варишь, вяжешь, гладишь, шьёшь.
Тратишь слезы по героям телечуши,
И жалеешь, что бессмысленно живёшь.

Обессиленной и выжатой под вечер,
Обезумевшей, потерянной, без снов,
Этот мир, так тяжко взваленный на плечи,
Убаюкаешь под тиканье часов.

Утро, ночь, за годом – год. И жизнь, как свечка.
Торопливо – тушь, помаду, бигуди...
Что обещано в награду? Только вечность.
Кто твои увидит слёзы? Бог один.

Стерпишь мор, бесчестье, войны и полоны,
Что бы ни было – бесправье и нужду.
Примет ласку сердце. Примет семя лоно.
Символ женщины в коротком слове «жду».
14 января 1996 года

* * *
Один звонок, письмо на пару строк –
И ближе даль, и зря упрёк.
Но бьёмся мы в придуманных сетях.
Скажи, зачем всё так?

Болит душа, в созвездия кричит.
Но мир оглох. Но мир молчит.
Но ты – жива, и я покуда жив.
Зачем всё так, скажи?

Я эту ночь пересекаю вброд,
 Сочится мгла в открытый рот –
Кого спросить в полночной глубине,
И кто ответит мне?

В лохмотьях туч запуталась Луна.
Как ночь темна, как ночь длинна!
Не счесть ночей, не заменить ничем.
Скажи, а так зачем?
Ноябрь 1996 года

САРДАНАПАЛ

Я обгладывал женщин, как кости,
И сдирал серебро с позолотой.
Я затягивал скромниц на простынь,
Словно неосторожных – в болото.
Я заманивал чистые души,
В паутину, в капканы и вожжи,
И нетронутость юную рушил,
Обращая невинных в наложниц.
Громче,
Иерихонские трубы,
Что богини стоят на коленях!!
Ветер жаркий
Срываемых юбок –
Это вестник пожара Вселенной.
Заиграли жестокие скулы,
Фугой гибельной горло хрипело,
И зрачки мои – алые угли –
Сладострастно шипели о тело.
Я, пугающей тварью двуглавой,
Рвал на части
Исчадием ада...
В глубину
Обжигающей лавой
Била пена белесого яда...
Помнишь
Жёсткое ложе Прокруста?
Помнишь
Цепкие пальцы и губы?
Жадный меч, проникающий с хрустом,
И любовь,
Что оскалила зубы –
В исступленье,
Фантазией грубой,
В откровенье ревущего стада?..
Лоскуток от разорванной юбки –
Это пропуск из райского сада.
В чешуе из остывшего пота,
В луже ложа,
В холодной пустыне,
Я ищу серебро с позолотой,
Для своей осквернённой святыни.
Ждут меня,
Вместо райской прохлады –
Семь кругов,
Словно семь поколений -
Семь кругов обжигающих Ада.

Страшно мне.
Я стою на коленях.
7 марта 1996 года

* * *     
                Т. З.
Где-то в недрах мягкого вагона
Обречённо скинула манто.
Лишь позёмка кинулась вдогонку,
Вскручивая белое винтом.

Началось бессмертие разлуки
Далью, необъятной для ума.
Впереди – безжалостные руки,
Долгая, холодная зима.

Прошлое – ампир, где медь и бархат,
Мягкий свет, истомное тепло…
Наслажденья сладкий белый сахар
Оказался молотым стеклом.

Прочь, навстречу старому гурману
(Пусть Господь тебя благословит),
Героиней старого романа,
Старомодной книги о любви.

Стук колес – биение аорты.
Не мигая, смотришь в лёд окна –
В близком небе траурным эскортом –
Серая жемчужина – Луна.

Прежде чем врываться как комета,
Прятала венчальное кольцо...
На Луне, как на большой монете
Полупрофиль – женское лицо.
28 марта 1994 года

* * *
                Ирландская песня
Почему так тяжко одному?
Ни следа моей привычной злости.
Сядь со мной, малышка Бетти Мун,
Я не стану задавать вопросы.

Глаз не поднимаешь. Почему
Так грустны зелёные занозы?
Сядь поближе, крошка Бетти Мун.
Я не пьян сегодня и серьёзен.

Я-то понимаю, почему,
Замолкают пьяные матросы,
Если входит крошка Бетти Мун,
Рыжая, как огненная осень.

Про приют, про юность, про тюрьму,
Почему меня по свету носит,
Расскажу малышке Бетти Мун.
Даже если ни о чём не спросит.
4 сентября 1993 года

ИМЕНИНЫ

                Дочери
Сладкий хворост, клубничный зефир,
Шоколадный пломбир и орехи –
Собирается кукольный пир
В Круглом Доме Весёлого Джека:

Буратино – нахал и остряк –
Пахнет чисто зелёною хвоей,
Тараторит и вертится вдвое,
Примеряя сиреневый фрак.

Филимон – перламутровый кот –
Что-то тих, суетой озадачен…
Угощение каждого ждёт,
И весёлая песня в придачу.

«Папа Карло! Шарманку крути!» –
Обезьянка притопнула ножкой,
И подыгрывает крокодил
На коричневой старой гармошке.

Колокольчик! – пришли малыши:
Торопыжка (пиджак наизнанку),
Знайка, гений Цветочной глуши,
И гуашево-пёстрый Незнайка.

День Рождения! Астры, пирог,
 Скатерть – снег, разноцветные свечи ...
Но грустит чёрно-белый Пьеро,
Пряча голову в острые плечи.

В эту полночь не хочется спать,
День Рожденья бывает не часто,
Развяжи на коробочке бант,
Замирая в предчувствии счастья.
15 августа 1994 года

ПИАНИСТКА

Твой  концерт. Сидя рядом с женой,
Я смотрел на тебя, как блажной.
Мне не важно, где Моцарт, где Лист...
Стоп, мгновение, остановись!

Изменилась ты – та и не та...
Я готов тебе ноты листать.
Помнишь скрежет надменного рта? –
Я сказал: «Ты ещё молода».

Мне казалось – я мчал  как  ковбой,
Управляя, как стадом, судьбой,
И, пришпоривая жеребца,
Разбивал мимоходом сердца...

Всё прошло: юность, спесь и аллюр.
Курс игры – поворачивай руль –
Я ничтожен. Ты – суперзвезда,
Нынче Листа играешь с листа!

Боже, рад я тебе и не рад –
Не запеть мне уже серенад.
Голос мой незавиден и глух.
У тебя ж – исключительный слух.

Ты опять на пути, как тогда,
И по-прежнему ты – молода.
Ты напомнила мне,  как я стар...
Не тревожь ты меня, суперстар!

Ты кивнула, сказала:  «Привет!»
Я не помню, что делать  в ответ...
Только мечется что-то в груди:
 «Погоди, погоди, погоди».
5 июля 1994 года

* * *
Памяти  Н.
Я не могу тебя догнать –
Ты высока, как в небе птица.
Ты будешь помниться и сниться -
Мне чашу эту пить до дна.

 Я не смогу тебя понять –
Ты далека и бесконечна.
Но тают жизни, гаснут свечи.
Другие могут и увлечь, но…

Я не смогу тебя вернуть –
Ты будешь так же ввысь стремиться,
А я, довольствуясь синицей,
Лишь в небо изредка взгляну.
1987 год

* * *
Не дай нам Бог пути перекрестить,
Столкнуться у Вселенского разъезда,
И вспомнить, что, прощаясь у подъезда,
Мы не умели сразу уходить.

Не дай нам Бог с улыбкою прозреть,
Что жить поврозь – задача не из трудных,
Что в этой жизни не бывает чуда,
А без любви  уже не умереть.
8 марта 1997 года