миндерла-2. -3

*2
До меня дошло, что я проснулся. Просто, почему-то не открывались глаза и, что-то твёрдое давило на грудь, чуть выше живота. Наконец левый глаз мой слегка приоткрылся. В сознание ворвался красный цвет с какими-то чёрными точками. Медленно и с трудом, но всё-таки открылся и второй глаз. Через этот глаз стали поступать визуальные сигналы с какими –то размытыми зелёными полосками. Я с трудом приподнял голову и вдруг догадался, что передо мной божья коровка на фоне зелёной травы. А я лежу на земле лицом вниз и под грудью у меня кусок кирпича.  Преодолевая тяжелейшую головную боль, я повёл глазами в сторону и увидел торчащие из земли неотфугованные, неокрашенные доски. Боже! Где я? И кто я? Я ничего не мог вспомнить.
Глаза инстинктивно поворачивлись дальше. Чуть поотдаль, прямо у неструганного забора неподвижно лежало тело в зелёных дешёвой ткани штанах и такой же курточке. Я с трудом приподнялся на четвереньки, и тут меня стошнило. Стало чуть легче и наплывами стала возвращаться память.
Мелькнула фигура Андрюши Масленикова с гитарой на слабо освещённой сцене.
Потом мелькнул на той же сцене улыбающийся и что-то рассказывающий Кузьмин.
Потом… какой-то ребёнок снмающий какие-то награды с моей груди. Я опять стал мучительно вспоминать, кто я, какие времена на дворе и что за наградами усеяна моя курточка. В каком я городе, почему я ничего вокруг не узнаю.
И вдруг я всё вспомнил. Ну не всё конечно, но, всё, что было  до того рыжего, щербатого мужика со стаканом солнцедара, который он протягивал мне и широко улыбаясь говорил:
-Давай студент, пей за нашу улицу!-

Память унесла меня на полтора месяца назад, когда наш поезд мчался из Москвы в Красноярск уже вторые сутки и мы вглядывались в пейзаж за вагонным окном, пытаясь узреть Уральские горы. Время от времени поезд делал остановку и мы высыпали зелёной гурьбой на какой-нибудь маленький, густо покрытый пылью перрончик.
К вечеру вчерашнего дня мы все заразились одной и той же «болезнью» . Мы стали коллеционировать значки. В те далёкие времена каждый город, городишко, завод, заводишко, санаторий, санатрьишко и т.д. и т.п. считали своим долгом выпустить значок и не один. Значок посвящённый просто так этому местечку или там фабрике, значок посвящённый дате основания данного местечка или предприятия, кратной пяти лет. Обязательно выпускались значки посвящённые датам со дня Октябьрской революции, короче, чему только они не посвящались. Значки эти до нас никто не покупал в этих одиноко пустующих на перронах киосочках. Так, что наш поезд мчался по бескрайним просторам нашей Родины высасывая из киосочков все значки и пополняя ими сотню коллекций , которые сразу же размещались в экспозицию на наших  фирменных зелёных, стройотрядовских курточках.

В Миндерле мы проработали месяц. Построили эстраду, на которой каждый вечер выступали «Жлобы» и вели наши дискотеки. Построили «Роншан» туалет в стиле Ле Корбюзье с композицией из дырочек между мужским и женским туалетом. Сожгли весь сушняк и не только, в близлежащей тайге, который на тракторе с прицепом подвозил Витя Крицкий. Сожгли на вечерних кострах, которые были каждый вечер. Стволы сухих берёз, перед тем, как их поджечь, ставились пирамидой и достигали в высоту до 15 метров.  Возвели опалубку под столбчатые, огромные фундаменты одного из корпусов фабрики.
Потом пошли дожди. Дороги размыло. Снабжение прекратилось, и нас расформировали.
Как-то утром отряд построили. И Клочков по военному зачитывал список новых бригад. Бригада выходила из строя, ей объявляли место нового назначения. И зачитывалась новая бригада. Я попал в Красноярск на строительство гостиницы. Мы выкладывали в подвале перегородки, (обычно делали это в виде соревнований между группами, в которую входил один каменщик с  двумя подсобниками, на скорость), и утепляли полужёсткими минераловатными плитами изнутри стены гостиницы. Щели утепляли стекловатой. До сих пор вздрагиваю, вспоминая, как по утрам приходилось с отвращением натягивать на себя вонзающуюся мелкими иголками робу. И с каким наслаждением вечером мы долго смывали с себя под душем миллионы противных иголочек.

Я растормошил лежащую у забора фигуру. Фигурой оказался…..Братцы, я забыл, кто была эта фигура! Но разве это так важно! Возможно это был Игорь Скрипкин, будущий главный архитектор Архангельского края, с которым мы по вечерам сидели на большой куче угля посреди огромного квадратного двора окружённого пятиэтажками, в одной из которой было наше рабочее общежитие и с мечтательной завистью вглядывались в свет чужого уюта оранжево мерцавший из окон.
   
Какой у тебя значок интересный, сказал мне Игорёк, после того, как мы с ним выпили в подворотне у ближайшего гастронома по стакану солнцедара. Я посмотрел на свою грудь. На ней не было ни одного старого значка. Всеми значками я оказывается поменялся с мальчишками налетевшими на нас вчера вечером радостной и весёлой гурьбой. Для мальчишек это была неслыханная удача.

 *3

А вот ещё всплыла картинка. Воскресенье.  Я со своим учеником (по кирпичной кладке), вроде бы Серёга, как и меня звали, сидим на вершине одного из Красноярских столбов; «Львиные ворота» называются. Столбы – это скалы такие под Красноярском. Мы по воскресеньям туда ездили. До Дивногорска автобусом, а дальше километров 10-15 пешком. Но красотища там была дикая!
Так вот восхождение позади. Перед нами потрясающая панорама холмистой тайги, на первом плане которой дыбятся скалы, те самые знаменитые столбы.  У Серёги в руках  фотик, обыкновенная «Смена» и он щёлкает эту понараму. Вдруг говорит:
- Подержи меня за ноги, я сниму вид на подножье скалы.-
И с этими словами можно сказать бросается головой с вершины этих самых «Львиных ворот». Я еле успел навалиться своим похудевшим за два месяца изнурительного труда тельцем на его обутые в кирзовые сапоги ноги. Неожиденно страх навалился на меня, поктил неприятной слабостью к низу живота. Колени мои задрожали. Я вдруг вспомнил умиленные лица мам провожающих своих чад, которые отрывались от них на целый месяц. Что бы стало с маманькой Серого, если бы она увидела сейчас этот акробатический этюд на грани жизни и смерти, и не ради победы в жестоком бою за Родину, а ради снимка, который мог бы ещё и не получиться при проявлении плёнки. Напрасно Серёга пошёл в архитекторы, подумал я. Фоторепортёром он был бы незаменимым!
 Серёга съёмку закончил и мы решили спускаться.
И тут началось самое жуткое.
Когда мы поднимались, страха не было. Перед лицом были камни, редкая травка, пробивающаяся сквозь щели и всё. А нам надо было напрягать галеностопный сустав, другие мышцы ног и лезть всё выше и выше, ничего не видя вокруг. Когда же мы приготовились к спуску, мы вдруг увидели, на какую головокружительную высоту мы попали, и как неимоверно круты стены этой скалы. Было невероятно, как мы сюда забрались, и как слезем. К нам на вершину подоспела группа из трёх девушек и инструктора.
-А, кто же вас сюда пустил в кирзовых сапогах!-
Сурово спросил нас инструктор.
На ногах девушек и инструктора были резиновые галоши одетые в обтяжку на тонкие носки. А у нас кирзовые сапоги на хотя и чистые, но портянки.
Только потом мы узнали, что столбизм очень опасный вид альпинизма и каждый год здесь погибает и получает увечья не один десяток смельчаков.
Инструктор взялся помочь нам спуститься. Объяснил принцип непременных трёх точек опоры не смотреть вниз не спешить и не дрейфить.
Самое страшное в «Львиных воротах», было то, что в самом начале спуска надо было прыгнуть с высоты 2 метров на те самые ворота, каменный мостик шириной метра полтора и длиной метра три с половиной. С двух метров, казалось, что прыгаешь на узкую дощечку над бездонной пропастью.
Через час мы с Серёгой сидели у подножья «Львиных ворот» радовались, что наши предстоящие  долгие и неповторимые жизни не прервалась сегодня, и ждали, когда перестанут бешено колотиться наши счастливые сердца. 

Продолжение следует…