Светлана Кузнецова. Продолжение 23

***

Белена росла по заовражьям
В давнем детстве, в ласковой весне.
Может быть, оттуда сила вражья
Прицепилась накрепко ко мне?
Вражья сила, дорогая доля,
Растолкуй мне, в чем моя вина,
В том ли, что среди родного поля
Захотелось пьяного вина?
В том ли, что глаза мои раскосы
И при всей раскосости светлы?
В том ли, что далекие откосы
Мне не по-далекому милы?
В чем вина? Никак не разгадаю,
Не пойму, хоть правды не боюсь.
Посреди веселья зарыдаю,
Посреди печали засмеюсь.
И спрошу тебя, зачем сдружились,
Если дружба вольная не впрок,
Почему под ветром закружились
На распутье бешеных дорог?
И о чем таком с тобою пели,
Если надорвали голоса?
И чего, чего они хотели,
Мимо нас летящие леса?

1977
 
 
***

И вот опять мне снится родина.
И вот опять пуржит пурга.
Что мной утеряно, уронено
На те высокие снега?
Что мной утрачено, убито?
Никак сегодня не пойму,
Какой неведомый убыток
Мешает счастью моему?
Зачем я радовалась мало?
О чем болела голова?
...Ах, здравствуй,
Здравствуй,
Здравствуй, мама,
Как хорошо, что ты жива!..
Она в пальто своем   не новом,
Бедна, беспомощна, бледна,
Платком покрытая пуховым,
На белизне стоит одна.
— Давай пойдем вдвоем по полю,
Она тихонько говорит,—
Давай поплачем, дочка, вволю,
Покуда солнце не горит...

1977
 

***

Милый друг, веселясь и горюя
На сплошной вековой мерзлоте,
Так раскованно вдруг говорю я
О роскошной своей простоте.

Мне не только глядеть не полезно -
Чтобы выжить, не надо мне знать,
Как упрямо ложится железо
На сибирскую трудную гать.

Потому что невиданно краток
И невиданно беден мой миг,
Не измерен в якутских каратах,
Не исчислен страницами книг.

Этот миг от тумана густого
До небесной сквозной чистоты,
От сибирского дна золотого
До высокой моей нищеты.

1977
 

***

Та зима мне запомнилась грязью
И великой распутицей — путь,
Понапрасну славянскою вязью
Я пыталась его зачеркнуть.
Потому что не болью, не мукой,
По заслугам в минувшем виня,
А безликой, томительной скукой
Город твой наплывал на меня.
Наплывала, как серая глыба,
Монотонностью дел и людей
Прошлогодняя Латвия — рыба
Под капроновой сетью дождей.
А над нею в туманном просторе,
Холодна, далека, высока,
Озаряла недоброе море
Голубая звезда Рыбака.

1977


***

Последняя бабья утеха,
Последняя ласка любви,—
Накинуть накидку из меха
На голые плечи свои.

И чувствовать, как забывает
Душа твоя холод и зло,
Как тело твое согревает
Последнее в жизни тепло.

Мечта — никому не помеха,
Но с жизнью она не в ладу.
Не будет накидки из меха
Со мною в последнем году.

1977
 
 
***

Дай погадаю тебе по руке,
Грех твой прощается.
Рыба, ушедшая вверх по реке,
Не возвращается.
Красная рыба,
Белая рыба,
Вот ведь напасть!
Ну, выбирай,
Выбирай:
Либо — либо,
Чтоб не пропасть!
Грех твой прощается.
Грех твой прощается.
Так говорю.
Словом, что ныне к тебе обращается,
Благо творю.

1977
 

***

Ей завидовали — светла!
Говорили, что дура дурою.
Жизнь придумывала, лгала,
Да зато не бывала хмурою,
Потому что с утра до вечера
Неприметность свою расцвечивала.
Приходила я к ней в ночи,
Говорила я — научи!
И она меня принимала,
Только просьбы не понимала...

1977
 

***

За стеною — гибель, гиканье метели.
Говорит подруга: — Мне не встать с постели.
Я взываю к солнцу, а оно не светит.
Кто же мне за это наконец ответит? —
За стеною — морок, изморозь, морозы.
Говорит подруга, утирая слезы:
— Кто меня согреет, кто меня обнимет?
Кто меня у смерти в черный час отнимет? —
Я ей отвечаю: — Это все усталость.
Выпей лучше чаю, отогрейся малость.
Я тебя утешу малою ценою,
Я тебя потешу новостью смешною.

...Но ломает двери вековуха-вьюга.
Ничему не верит верная подруга.

1977


***

А подруга
Лебедью белой слыла.
А подруга
Не шла, а легко плыла.
Далеко видна,
Хороша, хороша,
Да черным-черна
У нее душа.
На ресницах —
Слезная благодать.
Белой птице
С черной не совладать.
Но и черной
В белой груди — беда,
Непокорной
Там не свивать гнезда.
Там не вывести
Ей своих птенцов,
Жизнь не вынести,
Не свести концов.
Белоснежная
Упустила власть.
Вмиг мятежная
В небеса взвилась.
В заповедном сне
Затухает даль.
Не в моей вине,
Что обеих жаль.
Уж такая доля,
Исход такой —
Черной птице — воля,
Белой — покой.

1977
 

***

Что-то нынче нам с тобой тоскливо.
Тянем мы кто в лес, кто по дрова.
Обнищавшее вдовство болтливо,
Только кто из нас двоих — вдова?
Нам вдоветь не поздно и не рано,
Нам вдоветь, пожалуй, просто лень.
Погляди, подруженька, как странно
Светит месяц на осинов пень.
Погляди на синее заречье,
Чьи овраги издали видны.
Что такое наше красноречье
Перед многоречием страны?
Погляди попристальней на край наш,
Что дано родимым называть.
И какая уж такая крайность
В красоте подобной изнывать?
Погляди на это узорочье
И не будь на радости скупа.
С каждым днем короче и короче
Наша беспощадная тропа.
Может, только шаг до расставанья,
К исполненью близится указ,
Ведь морщинки тайного всезнанья
С каждым днем заметнее у глаз.

1977
 

***

Роковую твою юдоль
Положу, как крест, на ладонь.
Тяжела ладонь, тяжела.
Как же так ты жизнь прожила?
Как не выручила, подруга,
Круговая твоя порука,
Круговые твои любови,
Крутизной богатые брови?
Все по кругу,
Ах, все по кругу.
Невозможно вернуть подругу.
В телефон по-детски играю,
Давний номер тот набираю.
Дальний голос звучит едва,
Это значит, что ты жива.
Молча трубку я опускаю.
Тяжкий грех себе отпускаю.

1977
 

ЛЮТИКИ

О лютики, о лютые цветы!
Я редко это «о» употребляла,
Ведь с вами я всегда была на «ты»
И вашу суть своей уподобляла.

Я нашу связь уже не разорву,
Единую с земным единым лоном.
Известно мне с тех пор, как я живу,
Что желтое прекрасно на зеленом.

Расшиты вы по детству моему
И, прочно утвердив к нему причастье,
Раскиданы охапками в дому,
В дому, где было всё — любовь и счастье.

Куриная смешная слепота,
Которую давно коса скосила.
Пусть «лепота» по смыслу — красота,
Но в лепоте совсем иная сила.

И вашей лепотой позлащено
Все то, что в бедной памяти осталось.
И вашей лепотой поглощено
Все то, чего не выдержит усталость.

Вот вы опять лепечете у ног,
Хоть не просила нового свиданья.
...Я бы сплела себе из вас венок,
Когда б не знала страха увяданья.

1977
 

ВЕСЕННЕЕ

Где-то там, в лесах заболоченных,
Замороженных, замороченных,
Начинается тоскование,
Тоскование, токование.

На земле весна торжествует,
О томленье земном толкует,
Тормошит, топочет, хлопочет,
И топорщится, и хохочет.

Молодые и староватые,
Нынче все на жар тороватые.
Все, до самой последней жабы,
На надежды сладкие слабы.

Только лишь во мне эта жадность
Вызывает сегодня жалость.
Жалко ползающих и бегающих,
Ничего о конце не ведающих.

Жалко полной жизнью живущих,
Друг у друга удачу рвущих.
Плачу ночь напролет от жалости
К этой жало таящей талости.

1977
 

ЗАВЕЩАНИЕ

Мои дни нынче — иксы да игреки.
А тянуть без решенья нельзя.
Заводите веселое игрище
Без меня, дорогие друзья!

Затевайте полночные споры,
Разливайте поспешно вино,
Затворяйте получше затворы,
Закрывайте плотнее окно.

Запирайте заботливо души,
Не ссылайтесь сегодня на лень,
Чтобы, ваше застолье нарушив,
Не вошла моя легкая тень.

Чтобы, вытянув слабую руку,
В наступившей на миг тишине
Не взяла она чью-нибудь рюмку,
Не сказала: «Налейте и мне...»

1977