По утрам, в трамвае...

По утрам в трамвае, троллейбусе и везде,
Доверяя точки зрачков комьям белой ваты,
Чуешь зреет тоска к межевой звезде,
Словно тянет запахом резкой мяты.

Понимаешь ведь - мята звучит в руках,
Рассыпаясь спелым жнивьем полушек.
Так о чем же таинственный мутный страх -
Точно тянет откуда-то грохотом песни пушек.

За окном протянулся стылый, литой пейзаж:
Ком земли переваливается экскаватором.
В куртке с американским лейблом Саваж,
Что-то тянет в степи за Улан-Батор.

Звук мелодии звучно и мощно стучит в ушах,
Огорошивая густотой и пределом рифмы,
Точно знаешь - зверь не притих в кустах -
Все же рык будоражит остаток лимфы.

Тысячетонный, автомобильный рой,
Вдоль реки прокатывается по дороге.
Сквозь метро, несущееся стрелой,
Проступает косматая тень тревоги.

Испугавшись, а как же ты скажешь иначе быть,
Занавешиваешь, что пыльные окна, зенки.
Вечно, знаешь, мертвой колодой плыть
В пресноватой реке ледяной поземки.

Болью в горле забьется печальный стон.
Мутно, слезы в глазах отчетливо проступают.
Сердце мрачно колотит прощальный гром
По груди, свистя, разъезжаются вширь трамваи.

Вдруг захочется сразу, не думая, навзничь лечь,
Как ложились деды за полуденной дикой сварой.
Пеленою в ушах, различать в переливах речь,
Не рукой небо щупая, но головой дырявой.

Ай да небо. Оно же все время «то»,
Может быть, окромя, в высоте, полосы белесой.
Тихо терпит, сиплый как визг, перелив авто
И, безмолвно клубясь, зависает густым над лесом.

Выйдешь исподволь, эх, полноги в грязи
И грачи вперемешку клюют на воле.
Дамкой стать или может уйти в ферзи,
Чтобы зрелой грядой зимовать на замерзшем поле.