Братья Ч. 1

1525 г.
В стране при Василии Третьем
Настали и мир, и покой
Но князь – государь был бездетен.
Беды Русь не знала такой.

Сабурова СоломонИя 
Дородна, красива лицом
Но в долгом их браке княгиня
Не сделала мужа отцом.

У многих святынь отмолились,
Нередко  говели вдвоем,
Господь так не выказал милость.
Бесплодному чреву ее.

Гноилась та рана нарывом,
Российский властитель скорбел:
Зачем на смотринах он выбрал
Неродицу  в жены себе.

Боярская Дума просила:
«Хоть братьев скорей ожени.
-Пока не увижу я сына,
Племянники мне не нужны».

Все чаще с тревогой глядел он
На верных  служилых княжат*:
«-Ох, скоро восстанут уделы,
Погибнет страна в мятежах.

Что хан замышляет, припрятав
Батыем отточенный  меч?
-Ох, будут Угра и Непрядва
В обратную сторону течь.

Не дремлют теперь и литовцы,
Стоит у границ наших рать.
-Ох, русские люди, готовьтесь
В неравных боях умирать.

Немолод, помру уже скоро –
Вот будет раздолье врагам.
Не будет вам больше опоры,
Не будет защитника вам».

            
.
              ***
Доселе никто и не ведал
Греховного слова «развод»,
Как гром среди ясного неба
Оно прозвучало в тот год

Светало, день начался летний
Здоровалась с солнцем Земля
Шел князь, как обычно, к обедне
По улицам старым Кремля.

Уж колокол звучно ударил.
Не службу опаздывать – грех,
Но что отвлекло государя?
Зачем посмотрел он наверх?

Дивилась  окольничих** свита
На ветке у  крыши дворца -
Гнездо соловьиное свито,
В нем три желторотых птенца.

Над ними щебечет, хлопочет
Счастливая пташечка-мать,
И слез, что заполнили очи,
Не смог князь Василий сдержать.

«Зачем мне венец Мономаха
Я бармам державным   не рад,
Когда даже малая птаха
Счастливей меня во сто крат».

И разум, и сердце просили
Родительской нежной любви.
Не слыша обедни, Василий,
Поклоны задумчиво бив.

Себе не найдя весь день места,
Вздыхал да стонал тяжело,
Велел, чтоб скорей духовенство
К нему на беседу пришло.


В смятении архиереи
В смятении митрополит
Отец Вассиан Патрикеев***
Сказал: «Бог того не велит.

Не все, государь, в нашей воле.
Сей грех православному чужд.
Писание, вспомни, глаголет:
К жене да прилепится муж.

Затеял не дело ты, княже.
Забудь, да покайся скорей.
Костьми, так и знай, все мы ляжем –
Не будет по воле твоей».

Князь посохом стукнул упрямо:
«Се аз государь на Руси!
Собрать всех княгининых мамок,
С пристрастием их допросить!»

Дьяки враз состряпать сумели
На Соломонию извет:
Она приворотное зелье
Давала, мол, мужу в обед,

Кропила им так же сорочки,
На помощь звала ворожей,
Он волховала… А, впрочем,
Всего и не вспомнить уже.

Монарх ухмыльнулся спесиво:
«Зело мой приказ был хитер.
Сошлю, и пусть скажет спасибо,
Что ждет монастырь, не костер».

Княгиня, лобзая иконы,
В невинности мужу клялась,
Но тщетно: супруг непреклонный
Над ней поглумился лишь всласть.

Навета и розыска после
Сам митрополит Даниил
Свершить над княгинею постриг,
Взяв грех на себя, разрешил

*княжата - потомки удельных князей
**Окольничий – второй после боярина чин в Московском государстве
** *Вассиан Патрикеев (Косой; в миру князь Василий Иванович Патрикеев) (ок. 1470 г. — после 1531 г.) — выдающийся русский церковный деятель и публицист XVI в. Был дальним родственником доверенным лицом великого князя Василия III Ивановича. В 1531 был обвинен в ереси и по приговору суда сослан в Иосифо-Волоколамский монастырь, где, по словам А. М. Курбского, «по мале времени его уморили». Наряду с В.Патрикеевым против развода великого князя выступил преподобный Максим Грек

Ноябрь.
       Поблескивал  иней,
С дубов облетала листва.
Встречал колымагу с княгиней
В Москве монастырь Рождества.

Тот самый, что отдан был вдовам
Защитников  русской земли,
Кормильцы их  сечи  за Доном,
Мамая разбив,  полегли.

Представить могла ль Евдокия*
Дмитрия князя жена,
Что будет дела воровские
Покрыть их обитель должна.

Лампада над входом, померкнув,
Смотреть не смогла на позор,
Насильно Сабурову в церковь
Холопы вели через двор.

Ни лики святые, ни свечи,
Ни крест, ни амвон, ни алтарь
Подобной беды человечьей
Ни разу не видели встарь.

Сюда шли и вдовы, и девы,
Путь выбрав в монашество свой,
Но с жертвою мужнина гнева
Пришлось им столкнуться впервой.

Она чуть не сбросила куколь,**
Она вырывалась, крича.
Один из бояр даже руку
Поднял на нее сгоряча.
 
Тут речь зазвучала лихая,
Закапали слезы дождем.
Сказать бы «Шекспир отдыхает»,
Да классик еще не рожден.

«Я верной была и покорной,
Не чаяла в муже души.
За что меня каре позорной
Предать самодержец решил?

Навеки будь проклят, Василий!
Навеки будь проклят твой род.
Всех вас, кто сему попустили
Господне возмездие ждет!»

Игумен Давид не ответил,
Был страх перед князем велик .
Ее поскорей он за этим
Под именем Софья постриг.
* Евдокия Дмитриевна, жена Дмитрия Ивановича Донского
** Куколь – головной убор, который ныне носит патриарх, а в те времена носили все монашествующие

Декабрь.
Расторгнуты брачные узы,
И праведный гнев поостыл.
Княгиню – страдалицу в Суздаль,
В Покровский везли монастырь.

Лесами бежал первопуток,
Стелилась по-зимнему мгла.
Несчастной казалось, как будто
Она и прожить не смогла.

Тюрьмой был ей княжеский терем,
Давно белый свет стал не мил.
А муж может, был ей и верен,
Да только совсем не любил…

Такие печальные думы
Теснились в ее голове,
И сосен вершины угрюмо
Кивали в небес синеве.

Но лишь показалась обитель,
Белея вдали над рекой,
Как в сердце, давно позабытый,
Нежданно вернулся покой.

Монахини, выйдя на встречу,
Почтительно кланялись ей.
Холодный декабрьский вечер
Казался теплей и светлей.

Чем жить в неизбывной кручине,
Вздыхать, видя деток чужих
Не лучше ль в монашеском чине
Ей Господу Богу служить?

Она улыбнулась и тут же,
Услышав к заутрене звон,
Простила гонителя-мужа:
Пусть станет счастливым и он.

январь 1526


Как просит обычай старинный,
Летела по торжищам весть:
О святках свезут на смотрины
Великому князю невест.

Но, выбор, похоже, уж сделан.
Василий, как отрок влюблен
Чарующим взглядом Елена
Взяла его сердце в полон.

Тому и не стоит дивиться:
Избранница князя юна.
Лицом благолепна девица
И телом дородным стройна.

Из Глинских. Их род невеликий,
Пришли из литовских земель,
Но станут роднею по кике*
Они государю теперь.

Промчались веселые святки.
Окончился ряженых ход.
Попел и псалмы и колядки
Честной православный народ.

Морозы слегка ослабели,
Пришла облачков полоса.
Узорочьем белым метели
Накрыли и Кремль, и посад.

Снега на Великой** по пояс,
Ко рву замело все пути.
Готовился свадебный поезд
Монарха к невесте везти.

Боярским семействам на зависть,
Жених принял сваху с утра.
Составлена рядная запись
(По-нашему брачный контракт).

Невесте затем был подарен
С парчой и мехами сундук,
И шел из дворцовых поварен
Изысканных кушаний дух.

Великого князя, похоже,
Тревожила дума одна:
Хотелось казаться моложе,
Невеста, чай, в дочки годна.

Он думал, раз в сотый примерив
(Не шутка – идти под венец!)
Расшитую золотом ферязь:***
А я ничего…молодец!

Вошел дворянин Беклемишев.
Со свитком он встал у дверей.
Василий спросил: «Кто там пишет?
Давай, говори поскорей.

-Письмо получили сегодня.
Нам Марк написал, патриарх
Из Города Гроба Господня.
Несчастья пророчит нам Марк».

Василий затрясся, читая,
У горла почувствовал ком:
«Поругана церковь святая,
Нарушен Господень закон.

О постриге, ссылке и свадьбе
К нам вести дурные идут.
Всем чадам церковным понять бы:
Не брак это будет, но блуд.

В грехе и гордыне бесовской
Хотел ваш правитель детей.
Родится в державе Московской
Жестокий как Ирод злодей.

Мое вы попомните слово,
Изведав чудовища власть.
Ограбит он церкви Христовы,
Он смерти владыку предаст.

О горе вам, русские люди!
Страшнее, чем прежде орда,
Законный правитель ваш будет
Свои же громить города.

Опалы, и пытки, казни,
И слезы людские узрим,
В кровавом болоте увязнет
Ваш Третий прославленный Рим».

Василий суров и нахмурен.
Письмо он отбросил тотчас:
«Надумал пугать, старый дурень-
Пугал бы других, а не нас.

Эх, жаль, я его не достану,
Владения там не мои,
А то бы лишился он сана,
Отведал бы епитимьи».

К Василию кинулись слуги,
Медка полный ковшик налив.
Один Беклемишев в испуге:
«Кормилец, ведь Марк прозорлив.

Не стал бы он речью негодной
Позорить тебе на весь свет…
-Молчал бы  ты, смерд худородный,
Не надобен мне твой совет!»
* кика – головной убор замужней женщины. В допетровской Руси «родней по кике» называли родственников со стороны жены
** Великая – в те времена главная улица Москвы
*** Ферязь – парадный длиннополый кафтан русской аристократии

21 января 1526 г.
То, горько вздыхая от грусти,
То, счастьем наполнив сердца,
Смеялись и плакали гусли
В умелых руках игреца.

Им вторили дружно сопели,
Дудели рожки, не ленясь,
Гудки*  величальную пели:
«Будь счастлив, наш батюшка-князь».

Венчали влюбленных под вечер,
Когда разыгралась метель,
Как водится, сыр с перепечей**
Разрезали дружки пред тем.

Василий с невестой в соборе,
Забыты былые грехи.
Он верил: Еленушка вскоре
Умножится яко Рахиль.

Затем совлекли покрывало
С ее молодого лица.
И льном с коноплей осыпала
Их сваха, как шли от венца.

Вошли во дворец они чинно,
На свадебный пир воротясь.
Столы уже в трапезной длиной
Ломились от вин и от яств.

В глазах от веселья рябило,
Шутил и смеялся жених,
А сваха, взяв ветку рябины,***
Готовила ложе для них.

Неделя, как их повенчали.
С жены князь не сводит очей,
Ласкает со страстью ночами,
Зовет ненаглядной своей.

С супругой он щедр по-царски,
Ни в чем ни творит ей обид
Но, мужа встречая без ласки,
Елена сегодня грустит.

Державный правитель взволнован:
«В чем дело, голубка моя?
С тобой что случилось, зазноба?
Ответь мне, беды не тая». 
 

В ответ улыбнулась лукаво
Великого князя жена:
«Ты знаешь литовские нравы,
А я ведь в Литве рождена.

Там носят немецкое платье
И бороды бреют паны.
Навряд ли сумею принять я
Обычаи вашей страны.

И ты мне не люб с бородою,
Уж больно седа и густа».
С любимой женой молодою
Монарх пререкаться не стал.
 
А вскоре и смердам, и знати
Пришла удивиться пора.
Была та история, кстати
Задолго до новшеств Петра.

Повсюду в столице шел ропот,
Заметен весьма, хоть и тих:
«Слыхали, босое лицо-то,
Он что басурман? Еретик?»

Известно княгине Елене,
Что скоро послушный ей муж
Наряд своих пращуров сменит
На бархатный польский кунтуш.****

Москву мы на время покинем.
Отправимся в Суздаль скорей
Что стало с опальной княгиней?
Не худо ль в обители ей?

 Нет, жить ей там было не худо.
Смирилась княгиня с судьбой.
Подарки неся отовсюду,
К ней шли богомолки толпой.

Но ей не нужна была жалость.
Все сестры любили ее.
Работой она не гнушалась,
За пряжу бралась и шитье.

Шла первой всегда к литургии,
Усердно молилась она,
Забыв про тревоги мирские.
Но что с ней – неужто больна?

Бледнела она целый месяц,
Тошнило все ночи подряд.
К весне стало ясно: ей тесен
Монашеский скромный наряд.
 
*Сопели, гудки – струнные музыкальные инструменты
**Перепеча – особый пирог, который с благословения родителя разрезали перед венчанием
***Рябина, по старинному поверью предохраняла от сглаза спальню новобрачных
****Кунтуш – одежда польской знати с откидными рукавами