Крыло

Ровно 5 часов утра… Тепловоз громко тарабанил по рельсам, и этот страшный гул кощунственно нарушал молчаливую гармонию зимнего утра. Небо было всё ещё тёмным и тяжёлым от снежных туч, и только исчезновение звёзд предзнаменовало наступление утра.
 Февраль… В феврале утро наступает нескоро, только в восемь начинает светать, и машинист знает это очень хорошо, ведь в восемь оканчивается его ночная смена. Осталось три часа. Три часа рабочего времени, и он сдаст смену, дойдёт до дома и свалится на мягкую белую постель совсем без сил.
 Но сейчас он не был уставшим, отнюдь, это чувство посещало его только по расписанию, чётко по времени, после того, как он сдаст смену и никак не раньше. Его светло-зеленые дальнозоркие глаза уже с адаптировались к привычной темноте ночи, и лишь изредка он включал дальний свет, в случае крайней необходимости.
 Тепловоз мчался и сбивал на лету медленно летящие снежинки. Эта зима была снежной. Просто на удивление снежной и холодной, так что снег не таял и накапливался огромными белоснежными холмами. Машинист сидел в своей кабинке в меховой шапке и теплом жилете,  пил чай из термоса и думал о том, как хорошо было бы сейчас выйти из этого шумного вагона и пройтись по девственно чистому ковру. Но вдруг его дальнозоркий глаз заметил маленькую чёрную точку на небе, которая с бешеной скоростью мчалась навстречу тепловозу. Она всё приближалась и приближалась, всё увеличивалась и увеличивалась, пока машинист не разглядел в точке, птицу. Странно… Ведь какая птица будет среди ночи летать..? Разве что сова. Но это была не сова. Это была ворона, и машинист разглядел её в самый последний миг, когда до столкновения оставались доли секунды, и птица успела лишь зацепить своим черным крылом лобовое стекло. Машинист заметил, как её отбросило в сторону.
 Действительно странно… почему птица летела на встречу тепловозу, словно ослепшая. Но машинист не обратил на это особого внимания и мирно попивал свой чай. Мечтал о летнем отпуске, о том, как они с женой поедут на дачу за город, займутся садоводством, отдохнут как следует.
 Тем временем тепловоз входил в первый крутой поворот, затем должно было последовать ещё два и далее ровная дорога километров так с тридцать... Как только он вывернул со второго поворот, как  метрах в шестидесяти от тепловоза показался человеческий силуэт. Да, точно, это был человек, словно из земли выросший. Не может быть! Не может, не может… Он резко врезал по тормозам. Господи, помоги! Останови его, останови! Тепловоз шел со скоростью 80 км/час и мог не успеть остановиться к нужному моменту. Но на самом ли деле это был человек? Машинист не верил собственным глазам, он думал уже о том, что может всё это ему мерещится, такая себе fata-morgana с непредсказуемым финалом. Но это был человек. Он стоял прямо на шпалах лицом к тепловозу. Вначале были видны только чёрный цвет его брюк, который очень выделялся на светлом фоне снежного горизонта, а белая, отчаянно распахнутая рубаха сливалась с белизной падающего снега. В нервном трепете машинист вскочил с места и, напрягая зрение, начал всматриваться в горизонт. Он увидел очертания человеческой фигуры теперь уже очень чётко и сомнений никаких уже не оставалось… Это был либо сумасшедший, либо отчаявшийся в жизни человек. (А тепловоз, как назло, скорость сбавлял слишком медленно). С каждым метром очертания становились всё отчётливее и отчётливее, и дальнозоркий глаз машиниста разглядел молодого человека, лет двадцати, его распахнутую белую рубаху и тёмноволосую голову, присыпанную на макушке белым-белым снегом. Вид этого молодого человека был красноречивее любых фраз о жизненном разочаровании, он был бледен и большие серые глаза (которые, казалось, как два бездонных тёмных озера, могли утопить в своей бездне любого, кто попытался бы в них не законно взглянуть) смотрели прямо в упор на надвигавшуюся опасность (а может, как на предмет, что положит всему край). Эти глаза смотрели бесстрастно и меланхолично, как будто бы мир для них уже давно не существует, и они тупо наблюдают какую-то до боли знакомую жизненную сцену, финал которой могут без затруднения предсказать. А машинист тем временем не находил себе места, он разрывался от безвыходности, понимая, что жизнь этого человека сейчас в его руках, а сам он всецело во власти техники, какой-то бесчувственной машины. Человеческая жизнь во власти огромного куска металла! Спасти его может только что-то сверхъестественное. Машинист это понимал и положится на «его величество Случай» (авось пройдёт) не мог. Его губы истерично и бессвязно молились: «Останови, Боже, останови… ради всего святого… Уходи, уходи, ещё есть время, уходи! Господи Иисусе, забери его, забери, что творит, что же он творит! Забери…»; а голова искала, хоть малейшую возможность повлиять на ситуацию. Есть! Сигнал. Как он раньше не догадался?! Сигнал! Он начал громко и настойчиво сигналить, как бы пытаясь вернуть его на землю, вывести из транса. А расстояние между ними хоть и медленнее, но уменьшалось... их разделяли всего лишь несколько метров… Движение жизни... громкий сигнал, словно заставил его глаза очнуться. И вот, взор безжизненных глаз медленно карабкался по стеклу тепловоза, пока не столкнулся с умоляющими растерянными глазами машиниста.
 Внутри у него всё сотряслось от неожиданности. Как давно он не видел таких взволнованных добрых глаз. Он моментально осознал всю ничтожность своего положения, но менять что-либо было уже поздно… А машинист тоже в свою очередь содрогнулся, ему показалось, что в глазах молодого человека зажглась искра, зажглась всего лишь на мгновение и бесследно угасла под накрывшей его грудой метала… Было уже слишком поздно. Машинист медленно опустился в своё кресло, и всё ещё встревоженный, думал о том, что в этих тёмных бездонных озёрах хоть и на миг, все-таки вспыхнул огонёк…

                лето 2008