Санитары

Размышленья над записками больного


Упокой, Господи, души невинно убиенных и прости убийцам их, ибо не ведали, что творят.

Собирался спать. Наступало самое сложное время суток. Надо было лечь в постель и заснуть. В последние годы это становилось всё труднее. Уже давно санитар не мог довести себя до такого состояния, чтобы сразу провалиться от усталости в сон. Считать овец или слонов никогда не помогало. Не помогала и молитва впасть в забытьё. Его поджидала бессонница. Был один способ, который чаще всего помогал. Надо было внутренним зрением представить себе свой лоб и включить дворники как на лобовом стекле, стирая все мысли. Если позаниматься этим достаточно долго и внимательно, то мозг очищался и приходил сон.


Но этого не всегда хотелось. Казалось, привыкал к бессоннице. Она всё меньше беспокоила, если бы не ноги. Сначала они были холодными, потом горели. Приходилось скатывать одеяло и охлаждать их под холодным воздухом из форточки. Они долго не остывали. Много раз вставал на кухню и в туалет, курил в постели, переворачивался с левого на правый бок и обратно. Только на неправильном левом боку засыпалось, только после вредного насыщения желудка на ночь.


– Но вредно в жизни всё. Вредна любая жизнь, потому что приводит к смерти. Но жизнь и смерть как сон и бессонница, лево и право, голод и насыщение, и многое и многое другое. Естественно, потому что есть – существует. Можно ли понять, что нам вредно? Вредно, для чего? Для того чтобы избежать смерти? Её избежать нельзя. Для того чтобы продлить жизнь? Но разве существует единая для всех формула продолжительной жизни? Разве продолжительность жизни и жизненный успех – одно и тоже? Известны отдельные долгожители, но рецепты остаются тайной. Почему долгожители – долгожители? и хорошо ли им? Несчастны ли умершие младенцы? По крайней мере, многих несчастий они избежали.


В семье были долгожители, прожившие далеко за восемьдесят лет. Прадед со стороны матери после Октябрьского переворота был скорняком. Один на обширную сельскую округу по реке Медведице он был довольно известен. К нему сносили шкуры забитого скота со всех окрестностей. Выделанные кожи продавались на губернской ярмарке. Однажды прадед вернулся на американском рысаке, запряженном в двуколку, и ошибся. Слишком высоко поднялся он над окружающими в гордыне своего трудолюбия. А высокую траву косят.


Революционный народ заметил скорняка. Рысака призвали в Красную Армию. Комитет бедноты назначил повышенную норму сдачи сена в колхоз и постановил навозить камней на фундамент школы. Прадед исполнил. Норму сдачи сена прибавили, и он сдал в колхоз всё своё сено, заготовленное на зиму, а скотину, детей и жену отправил к дальним родственникам. Старшую дочь успел выдать замуж. Норму сдачи сена опять прибавили. Прадед попытался собрать сено по родственникам, но собрал мало, и отправили его как кулака в Томскую губернию в административную ссылку.


Бабушка рассказывала, что перед раскулачиванием прадед со своим отцом спрятали в заброшенном колодце ведро из-под печной золы, почти доверху заполненное золотыми и серебряными монетами царской чеканки. По некоторым признакам кое-кто из дальней родни воспользовался через много-много лет этим кладом. С друзьями после школьных выпускных экзаменов санитар ходил в поход на Медведицу, но не нашёл даже деревни.


Везли всех по сибирской реке на барже. Через какое-то время баржа причаливала к таёжному берегу, и часть ссыльных высаживали на безлюдный берег. Скорняк мастерил обувь оставшимся в живых из того, что оставалось после умерших, за это его кормили. Удалось отправить письмо родным. Те за взятку получили какие-то справки, и прадед через несколько лет вернулся к отцу с матерью и жене и успевшей овдоветь старшей дочери с двумя детьми, обосновавшимся у дальних родственников, где их мало кто знал. На окраине города со стареющим отцом поставили дом.


Младшая дочь скорняка, бабушка санитара, жила с мужем и тремя детьми на станции Александровской на окраине Царскосельского парка под Ленинградом. В начале Великой Отечественной войны бабушка с детьми поехала в гости к родственникам. В пути поезд разбомбили, но все они остались живы. Началась блокада Ленинграда. Через много лет после войны на многочисленные запросы пришёл ответ с указанием, где был похоронен деда. Но на ту братскую могилу никто не ездил. Однажды узнал от матери, что бабушка с молитвой перед иконами благодарила Гитлера за избавление от мучителя.


Отец скорняка умер. С ним остались женщины и дети. По Ржевскому тракту шли отступавшие солдаты. Скорняк шил для них обувь из автомобильных шин. Те делились пайком. Беженцы гнали скот. Пожитки несли на руках. Прадед выменял у них корову на ручную тележку для вещей. У детей появилось молоко. Потом пригнали пленных немцев. Немцы помогли раскопать большой огород, с которого и сами подкармливались. Меняли продукты из пайка на одежду. Женщины перешивали одежду из старья и продавали на базаре. В городе открыли собор. Прадед стал старостой прихода. В большой семье никто не умер.


Санитар помнил, как прадед сажал его в свой валенок, чтобы не мешал шить обувь из кож. Помнил похороны прадеда. Это были первые похороны, и они его нисколько не напугали. Страх смерти пришел намного позже.


Светало. Закурил. Надо было вставать к корове. Ныла расслабившаяся за ночь спина. Встал, поставил чайник на газ и стал одеваться. Заварил кофе и добавил горячей воды в корм для скотины, приготовленный с вечера. Курил, ждал, когда кофе остынет. Тело медленно просыпалось, готовясь к работе. Стало слышно, как заохала и заворочалась мать за занавеской в своей комнате. Выпил кофе, снова покурил и пошёл в сарай. Снег почти сошёл, только на северной стороне участка под забором серели остатки таявших сугробов. Зелени ещё не было, и серело всё, что не чернело. Корова встретила с плохо скрываемой радостью. Сделала вид, что очень проголодалась за ночь, и сразу уткнулась в ведро с кормом. Но исподтишка довольно и благодарно посматривала на хозяина, устраивавшегося доить. В подойнике зажурчало молоко.


Вспомнилось, как учился доить. Доить коз легче. Трудно, конечно, но по-другому. Козы они все вредные: то даются, то зажимают. Подход к ним нужен, уговаривать, подстраиваться под настроение. Зато доятся быстро, и руки не болят. Корову он выдоил только с третьей попытки. Не хватало силы в пальцах. Кисти ломило, и ничего не получалось. Обидно было до слёз.
– Многое уже смог, сможешь и это, – разозлился он.
От этой отчаянной злости на свою беспомощность и получилось. Пальцы, конечно, болели, и кисти по ночам сводило, но доил.


Вынес ведро с молоком из сарая и пустое ведро из-под корма. Задал сена. Покурил у забора. Поздоровался с соседкой, идущей к своим козам. Вышла мать и тихонько, шатаясь, побрела кормить кур. Корм для кур обходился дороже яиц. Но надо же было к кому-то матери вставать по утрам. Вот и держали их. Вернулся в дом и разлил молоко через марлю по банкам.
– Надо отдохнуть, слегка перекусить и идти убирать навоз.


Неожиданно тихо в дом вошёл опер, когда-то называвший его наставником. Он был очень насторожен. Поздоровались. Как-то неуверенно, озираясь, стал задавать странные вопросы о церковных знакомых. Санитар отвечал на эти никчёмные вопросы, но понимал:
– Случилось что-то необычно-серьёзное, и он боится спросить о чём-то важном напрямик.
– Ты один?
– Остальные на улице...
– Ночью было вооруженное нападение на дежурную часть. Трое сотрудников убиты, есть раненые. Нападавших преступников было двое. Есть подозрение, что с ними был третий. В брошенной преступниками машине обнаружено оружие и много бутылок с зажигательной смесью. У одного во время обыска в доме нашли много религиозной литературы, – решившись, наконец, рассказал опер.


Из двоих названных санитар был знаком только с одним. Первый раз увидел его в доме знакомого собутыльника. Собутыльник называл его «Боженькой». У того был какой-то елейно-неприятный голос. Перебивая пьяное настроение, звал куда-то:
– Приходите к нам, поможем.
– Какой-то сектант, – подумал он.


Второй раз встретились на рождественской службе в Успенском храме. После службы батюшка неожиданно пригласил на трапезу. Случайно оказались рядом за столом. Тем же елейным голосом новый знакомый уговаривал:
– Вступайте в наше православное братство, чтобы бороться с несправедливостью в обществе и государстве.
Что-то стал говорить про политику.
– После выхода из партии я зарёкся не заниматься общественной организованной деятельностью. Активная политика под православными лозунгами несовместима для меня с истинной верой в Бога. Недопустимо использовать религию для борьбы за власть, – ответил он.
Разговор пресёкся.


Следующий раз встретились в автобусе. Заметив, что тот пытается опять заговорить, в резкой форме остановил:
– Ещё раз ко мне подойдёшь, лицо набью! – и тот перешёл на другую площадку.


Обо всём этом и рассказал оперу.
– Это ты погорячился насчёт лица. Он чемпион Ленинграда по гиревому спорту.


Второго преступника не знал. Опер во время разговора всё время оглядывался по сторонам, и он предложил:
– Хочешь осмотреть дом? Я подпол открою.
– Не надо, – задумавшись на мгновение, отказался тот.


После ухода опера осталось впечатление:
– Он подозревал, что я и был тем – третьим.


Потом узнал от того же опера:
– Одного нашли, но признали невменяемым. Он представлял себя Карающей Рукой Бога в битве с земной властью сатаны. Второй, твой знакомый, пропал бесследно.
– А я думаю: нашли где-нибудь в болоте и пристрелили. Не судить же за христианский экстремизм, в стране и исламского терроризма хватает.
Опер молча пожал плечами.


Через несколько лет от бывшего комитетчика достались бумаги якобы того карателя. Это была слепая слабо читаемая машинописная копия воспоминаний, написанных в психиатрической больнице. То, что предложил сделать бывший комитетчик с этим текстом, показалось очередной черной пропагандистской акцией, которые стали привычными перед вошедшими в моду выборами. Предложение отклонил. Но любопытный текст об отношении убийцы к своему деянию санитар отредактировал и сохранил. У них оказалось много общих знакомых.


Родился мальчик в Москве. Отец после возвращения с войны окончил с красным дипломом юридический факультет университета и работал судьёй. Образование на этом не закончил и продолжал заочно учиться в автодорожном институте. Мать работала копировщицей на заводе. Жили в коммунальной квартире в рабочем предместье столицы. Предки по линии отца приехали из Тверской губернии, а со стороны матери из Рязанской возводить всесоюзное авиапредприятие. В комнате жило пять человек: отец, мать, два брата и бабушка – мать отца. Во время войны она потеряла мужа и старшего сына. Оба пропали без вести, и где их могилы неизвестно. До войны дед работал бухгалтером, что считалось привилегированным уделом грамотных людей.


Бабушка тоже была обучена грамоте: с малолетства находилась в прислугах у господ – присматривала за детьми. До Октябрьского переворота вместе с хозяевами объездила пол Европы, о чём свидетельствовали фотографии и открытки, хранившиеся в семье. Господа были сильно привязаны к ней и хотели забрать с собой в Америку. Были даже собраны необходимые для эмиграции документы за подписью самого Ленина, но родители не разрешили уехать. Бабушка, обученная правилам аристократического этикета и частично приобщенная к господской жизни, в советском государстве до самой смерти работала на заводском подсобном хозяйстве работницей теплицы. Внешне ничем не отличалась от женщин своего поколения, но благородство и внутренняя культура выдавали не совсем обычное воспитание. Никогда не сидела возле подъезда и не сплетничала с другими женщинами. Мальчик помнил её тихой маленькой старушкой, не лезшей в чужие дела, никогда никого не осуждавшей и жившей своей внутренней жизнью. Дома она или готовила на кухне, или сидела на диване и читала книгу через монокль.


С бабушкой было легко и интересно. Он любил с ней играть и задавать всякие вопросы.
– Ты меня любишь? – спрашивала она.
Чтобы подразнить он отвечал:
– Нет.
Как бы обидевшись, она обещала:
– Тогда я умру скоро.
– Что такое смерть? – в три года он ещё не знал. Его детскому сознанию было свойственно предощущение вечной жизни. 
– Если родился, буду жить всегда, – казалось ему.
Начинались расспросы, и выяснялось:
– Смерть это долгий сон, и мы просто долго не сможем увидеться.
Это не очень пугало, хотя бабушку он любил, и расставаться с ней не хотелось.


Умерла бабушка скоро, как и обещала. После гибели мужа и сына на войне она подружилась с одиноким стариком из соседнего подъезда. Иногда они сидели на скамейке возле дома и в неторопливом общении коротали старческие дни. Их связывали общие воспоминания, и привязанность друг к другу была настолько крепкой, что она пережила его всего лишь на один день. Узнав, что старик умер, утром пошла на работу, присела там отдохнуть и уснула. Коллеги хотели разбудить, но она была уже мёртвой.


Похоронили бабушку на кладбище, находившемся недалеко от дома. Стоял пасмурный летний день, с утра беспрерывно шёл дождь. Мать раньше забрала детей из детского сада и сказала:
– Пойдём бабушку хоронить.
Предстоявшее событие скорее казалось интересным, чем печальным. Держа мать за руки с обеих сторон, дети перепрыгивали через пупырчатые от дождя лужи, а он задавал вопросы:
– Смерть это сон? а когда она проснется?
– Скоро. Бабушке надо отдохнуть, а потом она вернётся, – успокаивала мать.
Но по голосу чувствовалось:
– Мать говорит неправду.


Открыли дверь в комнату, где в центре на столе стоял гроб с покойной, старший брат как уже понимавший:
– Смерть – это потеря близкого человека, – насупился от слёз и убежал на кухню.
А младший влез на стоявший у стола табурет и с близи стал разглядывать мёртвую бабушку. Кругом молча стояли взрослые, иногда тихо переговариваясь, и это подчеркивало необычность происходившего события. Мать запретила дотрагиваться до гроба, вполголоса пояснив:
– Этого нельзя делать.


Когда бабушку выносили на улицу, и народ двинулся на кладбище, он тоже захотел идти хоронить. В самом конце процессии его несла на руках знакомая матери, но от не прекращавшегося дождя и печального вида людей ему вдруг стало грустно, и он заплакал:
– Я замёрз, не хочу дальше, – и они вернулись домой.


Каждый год на Пасху всей семьёй ходили на кладбище, где приводили в порядок могилу бабушки. Отец с матерью красили ограду, сажали цветы, а дети помогали им. Перед уходом мать на могиле рассыпала пшено, клала конфеты и крашеные яйца. А отец поминал мать стопкой водки. После выпивки искал, где в могиле лежала голова покойной, и выливал водку.


Рядом с кладбищем у входа стояла небольшая красного кирпича церковь. Она находилась за плотным деревянным забором и была окружена садом, откуда всё время раздавался лай собаки на проходивших мимо людей. Храм был разграблен. Его окружали деревянные почерневшие леса, но никакие строительные работы не велись. Это был первый храм, на который он осознанно обратил внимание. Храм был в честь иконы Спаса Нерукотворного. В молодости эти полуразрушенные церквушки всегда притягивали его своей загадочностью. В них была некая тайна, ещё непонятная уму, но чувственно соприкасавшаяся с его внутренней, сакральной жизнью, до времени скрытой под спудом атеистической действительности.


Санитар вспомнил разрушавшийся храм на старом городском Пятницком кладбище. В детстве он слышал от взрослых:
– Снесли на Пятницкую.
 – Это имеет отношение к смерти, – понимал он.
Недалеко от входа на старое кладбище сразу за кирпичными арочными воротами слева начинались древние таинственные могилы священников и заслуженных граждан с мраморными памятниками необычной формы с крестами и длинными надписями. За памятниками на пригорке разрушалась церковь. Здесь был похоронены многие близкие и дальние родственники, большинства которых он не знал. На могилах в основном стояли сваренные из строительной арматуры восьмиконечные кресты и металлические пирамидки со звёздами. Дальше в глубине и по краям кладбища начинали попадаться цементные, реже гранитные и мраморные трапеции новых памятников. В самом конце извилистой аллеи была братская могила, куда их пионерами приводили учителя. А недалеко небольшие татарское и еврейское кладбища.


От детской шалости в сарае сгорели два мальчика, третий выскочил. Он видел обгорелые тела в гробах. Вечером перед сном понял:
– Человек умирает, и его больше нет, но в этом мире ничего не меняется. Всё продолжается так, словно ничего не произошло.
Мальчик представлял:
– Я ведь тоже когда-нибудь умру, и меня здесь не будет, а всё, весь этот яркий солнечный безразличный мир останется таким же, только меня мёртвого не будет в этом мире.
И мальчику стало обидно за эту страшную, первую открывшуюся ему несправедливость. Он долго не мог заснуть, начал тихонько всхлипывать и заплакал. Мать подошла к нему и, наклонившись, мягко спросила:
– Что с тобой?
Он ответил сквозь горькие слёзы:
– Смерти боюсь.
Мать взяла его к себе в постель и положила между собой и отцом. Отец недовольно поворчал сквозь сон и успокоился.


Когда перешёл в среднюю школу, почти стал очевидцем гибели одноклассницы под колесами автомобиля. На самом деле авария произошла за спиной. Увидел только, как кто-то поднимал с земли обмякшее тело девочки. Но когда приехала милиция, его записали в свидетели. И он сам стал думать:
– Я всё видел.
Льстило внимание взрослых, которые очень серьёзно к нему относились. И он давал показания на суде:
– Откуда ехала машина и как сбила девочку?
Судья и многие другие, находившиеся в зале, сильно смутились после его уверенных ответов. Его поворачивали и так, и сяк, что-то чертили перед ним на полу, но так и не добились ничего путного. Терпение взрослых кончилось. И ему стало стыдно:
– Я всё сделал не так, как им нужно.
О погибшей однокласснице почти не думал. Всё внимание было направлено на важность отведенной ему роли в разыгрывавшемся при его участии действии.


Потом с отцом и бабушкой хоронили младенца, родившегося у мамы мёртвым. Мама оставалась в больнице. На похоронах почти никого не было. Младенца похоронили рядом с прадедом. Была зима. Он ждал брата. Но его не было.


Следующие запомнившиеся похороны случились, когда он был старшеклассником. Младшие ребята играли на теплом кварцевом песке в полувагоне, стоявшем на подъездных путях стеклозавода. Появились рабочие. Дети испугались, что их прогонят, и спрятались. Рабочие не заметили детей и не прогнали. Открыли люки внизу вагонов, и песок стал высыпаться через них. С тихим шуршанием он уходил из-под ног детей. Образовались воронки, затягивающие в себя мальчиков. Мальчики закричали, но закрыть люки было уже невозможно. Они задохнулись и спеклись в горячем песке. С другими старшеклассниками он выносил маленькие красные гробы из школы, нёс их от машины до могил. 
– Мне как взрослому доверили такое мужское дело, – и не боялся покойников.
Детский страх смерти прошёл.


Из множества других разрушавшихся на глазах храмов ещё два оставались в его постоянной памяти. Один вспоминался со стыдом и досадой. По пути на дальнее карповое озеро, где они браконьерствовали с разрешения начальника рыбнадзора сами и устраивали пикники для областного и столичного милицейского начальства, стояли кирпичные руины церкви, которые они цинично называли Святым местом. Цинично потому, что это было традиционным местом их первой остановки на пути туда, и последней – обратно. Здесь начинали пить и заканчивали, располагаясь прямо под руинами древних стен. Иногда кощунственно выливали остатки водки внутри развалин или выплёскивали в их сторону как бы в память чего-то, о чём не задумывались.


Заняв должность начальника вневедомственной охраны, среди других своих новых обязанностей с досадой обнаружил необходимость обеспечивать приемы столичных комиссий. Об этой советской традиции он, конечно, знал. Его заместитель часто привлекался начальником милиции для продовольственного снабжения министерских проверок районного отдела. Проверяющих инспекторов по линии охраны надо было принимать самому. В стандартную программу приема входило посещение: склада готовой продукции стеклозавода, сауны и дальнего карпового озера. Так и значилось в отпечатанном плане начальника областного объединения охраны. На водку и закуску выписывалась материальная помощь. После получения скромных хрустальных подарков от руководства стеклозавода следовала культурная программа в сауне. Московские инспекторы часто демонстрировали свои достижения в рукопашном бое, иногда не совсем удачно. Главным было правило:
– На два стакана меньше их.


Но важнее всего было не дать им в темноте расползтись от костра на озере. Помогал илистый берег на месте ночёвки. Забуксовавших в иле инспекторов успевали развернуть в сторону костра. Коллегам на Волге как-то не повезло. Бережно сохранённый на карповом озере столичный инспектор прыгнул у них с высокого обрыва солдатиком и сломал ступни.


Другой храм – Петра и Павла – был не очень далеко от отцовской родины. Его слегка побелили и окрасили снаружи, наверно ещё перед Олимпиадой из опасения, что вдруг и в эту глушь случайно попадут иностранные туристы. Он мог быть заметен с большака. Внутри храма было запустение: без оконных рам и без дверей. По узенькой тесной каменной лестнице можно было подняться на колокольню. Здесь он был со своими студентами, приехавшими отдохнуть на лыжную базу. Спортивный отдых очень быстро превратился в банальную попойку с молодёжной спецификой. Санитар, ведя тяжёлую и изнурявшую борьбу с алкоголизмом, разорвавший все старые опасные связи и всячески уклонявшийся от создания новых ненужных ему отношений, устремился к храму в смятении и молился, крестясь на колокольню, уходившую во мрак ночного неба, об избавлении от обрушившихся на него искушений.


Днём как бы случайно заходил под кров храма и молился в сторону поруганного алтаря. 
– Закончить бы жизнь у стен этого храма.
Видел себя жившим в маленькой сторожке, по ночам – читавшим церковные книги и молитвы перед тлеющей в углу под иконами лампадой, а днём – приводившим в порядок храм и его окрестности.


Странную и, казалось, неправдоподобную историю смерти бабы Ели рассказала мать. Это была бабушка со стороны отца, и он мало видел её. Она была староверка и сторонилась отца как безбожника. Когда изредка заходила к ним в дом, приезжая в город к младшей дочери, никогда не пила и не ела. В её деревенском доме для них была отдельная посуда. Свою посуду во время их посещений она прятала.


Но ему нравился этот старый скрипучий таинственный двухэтажный деревянный дом. Перед приникшими к земле окнами первого этажа стояли высокие и густые с сильным необычным ароматом заросли сельдерея. Вместо крыльца у входа лежал огромный затёртый подошвами плоский камень. Наискосок на противоположной стороне деревенской улицы росла огромная ветла, посаженная прадедом.


В огороде – большие вишни, с которых с помощью лестницы терпкие тёмно-красные ягоды собирали вёдрами. За огородом на обширном сенокосе росли лесные орехи. Огромные ореховые кусты отстояли далеко друг от друга. Орехов было много, но чаще они оказывались незрелыми. Зимой иногда из деревни привозили сушёные, и он грыз их, лёжа на горячей печке. Долго и безуспешно пытался вырастить такие орехи у своего дома.


В огромном крытом дворе жили овцы. Раньше скотины в хозяйстве было больше, во дворе оставалось много свободного места, по которому ходило несколько кур.


На первом этаже было множество деревянных и металлических икон и крестов причудливой формы, старых огромных староверческих книг в толстых переплетах с металлическими застежками. На втором этаже в окнах были цветные стекла. В старинном комоде лежали старые царские бумажные деньги. 
– Бабушка твоя ведь родом из богатой семьи из другой деревни! Как она вышла замуж за простого пастуха?


Её брат жил в Ленинграде. Он был подполковником – участником гражданской, финской и Великой Отечественной войн. На его кителе за многочисленными орденами и медалями едва виднелась ткань цвета голубой волны.


Этот дом достался многодетной семье после раскулачивания прежних хозяев. Возможно, после подавления Есеновического кулацкого восстания.


Бабушка всегда была согнутой, как бы переломленной под прямым углом в пояснице, и ходила на улице с палкой, а по дому, опираясь руками на стены и мебель. Однажды родители оставили мальчика с бабушкой и младшей двоюродной сестрой. Бабушка позвала их молиться. Мальчик очень удивился, когда маленькая девочка охотно и непринужденно встала рядом с бабушкой на колени перед иконами и бодро начала произносить непонятные ему слова молитвы. Бабушка опять строго позвала его, и он заупрямился наперекор её строгости. Прикрикнула, и он вышел из комнаты, навсегда невзлюбив старуху. После этого всю жизнь редко и неохотно бывал у неё. Родители разошлись, и он не видел больше этой странной и вечно злой старухи.


– Она была как бы попом или старостой у деревенских старух-староверок.


Недалеко от отцовской деревни было таинственное озеро. Там водились только очень мелкие карасики. Берега окаймляла широкая неровная полоса зыбучей трясины, поросшей мелким кустарником и редкими берёзками. До водного зеркала лесного озера можно было добраться только узкой лежнёвкой из набросанных тонких стволов и сучьев деревьев. Слой чистой воды в озере был сантиметров двадцать, на длину ладони взрослого, остальное – очень жидкая неосязаемая на ощупь взвесь иловой мути, а дна не было. Деревенские мужики связывали все имевшиеся у них веревки, на конец привязывали тяжёлый камень и спускали его с плоскодонки в воду, но до дна ни разу не достали.


С одной стороны нечистого озера проходила прямая тропинка между деревнями. В молодости дед, обидевшись на кого-то, возвращался один домой той тропкой с танцев в клубе деревни, стоявшей на большаке. Подойдя полем к опушке леса, увидел сидевшего на пне седого старичка, курившего сделанную из кривого корневища трубку.
– Эй! парень, присядь рядом, покури со мной, – предложил старичок.
– Не, не курю я, молодой ещё, – ответил дед.
– Ну, так посиди, отдохни, вместе и пойдём.
– Не, тороплюсь я.
– Тогда и я пойду, – сказал старичок и встал.
Пошли рядом. Но молодой дед шёл по тропинке, а седой старичок лесом. Как-то странно шёл: не задевая кусты и ветки, беззвучно, как будто скользил над землей. Дед не сразу, но заметил, что дело нечистое. Приближались уже к загадочному озеру, когда дед не выдержал больше сжимавшего его душу страха и ужаса и перекрестился.
– А, догадался! А то узнал бы, чем чёрт шутит, – завизжал старичок, прыгнул вниз головой в трясину у берега нечистого озера и пропал.
Только чавкнула трясина и заколыхалась болотная трава. Жуткое было место.


Ослабев, старуха продала свой деревенский дом и переехала в город к младшей дочери. Не сразу забрала все свои вещи, а поехала сначала налегке. Когда вернулись с дочкой на машине за вещами, оказалось, что пропали все старообрядческие иконы и книги. Новые хозяева ничего вразумительного не могли сказать. Обращаться в милицию к безбожной власти староверка не стала. Поплакала и помолилась с подругами. Так пропало то, что она отказалась продать, получая семнадцать рублей в месяц колхозной пенсии, за многие тысячи рублей экспедиции из какого-то ленинградского музея. 


– Старуха-староверка давно устала жить, но смерть не приходила к ней, хотя она очень одряхлела. Велела младшей дочери помочь ей, и та помогла.


Когда санитар с ноткой непонимания и даже осуждения поведал об этом знаменитому московскому пастырю, тот вскинул глаза вверх и, как бы повелевая молчать движением правой руки, перекрестился.


Бабушка по матери долго и тяжело болела. Ей нужен был постоянный уход, и они с матерью взяли её к себе. Вскоре перестала приходить в сознание, послали телеграмму в Белоруссию её младшей дочери. Приехала с мужем.
– Зачем рано вызвали?
Муж уехал.


У бабушки был молитвенник, и санитар каждый вечер после программы «Время» читал молитву об её выздоровлении. Молился, бабушка не умирала, но и не приходила в сознание. 
– Может, я делаю что-то не так. А если на её выздоровленье нет воли Божией, то, что же мне делать? По-другому я не могу.
О том, что есть другая молитва – для безнадёжно больных, не знал. Он любил бабулю и не мог не желать её выздоровления. 
– Может быть, Бог задерживает её ради моей молитвы, показывает силу искренней молитвы, вразумляет меня маловерного? Тогда получается, что я мучаю бабушку, не давая уйти ей от болезненных страданий на покой.
Но она не стонала. Лежала тихо. Давно ничего не пила и не ела. Всё время спала. Изредка бормотала что-то непонятное. И однажды он мысленно обратился к Богу:
– Я не могу не молиться о выздоровлении бабушки, но сделай, Господи, так, как надо.
Через полчаса он подошёл к бабушке, и та была мертва. На поминках он был омерзительно пьян.


После похорон происходил раздел наследства. Договорились с матерью не претендовать на часть дома, отдать свою долю двоюродной сестре.
– Сколько предложат, возьмём, не будем торговаться.
Из вещей взяли икону Божией Матери, которую потом передал в Успенский храм. Иоанн Креститель достался белорусской тётке. Та хорошо разбиралась в ценах на иконы в Литве и Польше.


Московского мальчика окрестила бабушка со стороны матери с молчаливого согласия отца-коммуниста в возрасте примерно одного года. Его крёстным был старший брат, который и носил его во время обряда на руках. Удивительно, но это событие, несмотря на его малый возраст, осталось в его памяти. 
– Это случилось из-за страха, который произвели большие бородатые дядьки с крестами на одеждах, нарисованные на потолках и стенах церкви.


Вскоре умер и отец, который пережил свою мать всего на пять лет. Рано утром, когда мальчик ещё лежал в кровати, за отцом зашли товарищи по оркестру и забрали его играть на похоронах у какого-то еврея. После похорон как обычно выпили, отцу стало плохо, и он умер. Предчувствуя скорую кончину, отец иногда говорил об этом матери, а та не воспринимала его слов всерьёз. 


– Из-за этого предчувствия отец так дотошно занимался нашим воспитанием.


Навыки, которые отец привил ему с малых лет, стали доминирующими чертами характера. Будучи фронтовиком, отец не терпел проявлений человеческой слабости. Дисциплина, порядок, уважение к взрослым – были краеугольными камнями воспитания. За доносительство на брата попадало самому доносчику. За непослушание и провинности наказывал ремнём или ставил в угол, но и строгого голоса хватало, чтобы от обиды начинали течь слёзы. Во время экзекуции не разрешалось ни кричать, ни даже всхлипывать:
– Мужик должен терпеть боль молча и не показывать страданий окружающим.
– Сделал дело, гуляй смело, – гулять на улицу только после выполнения домашней работы.
– Дают – бери, бьют – беги, – была поговорка от гордости и заносчивости.


Четвёрка считалась плохой отметкой и была поводом для дополнительных занятий. Вместо нескольких предложений, заданных на дом, под диктовку отца исписывал по полтетради, чем приводил в изумление учительницу, которая без раздумий выводила отлично. В шахматы отец учил играть ещё с трёх лет, и потом он становился чемпионом в пионерских лагерях и лесных школах. Считать до бесконечности научился в детском саду. Воспитательница рассаживала кружком детскую группу и просила его вслух считать перед всеми. Учителя и воспитатели его всегда выделяли из общей массы детей либо, ставя в пример, либо как последнего хулигана, в зависимости от поведения, но специально выделяться и верховодить среди сверстников он не любил.


Отец не был лишён и человеческих слабостей. Он играл на трубе в заводском духовом оркестре. Ни один митинг, праздник или похороны не обходились без него. В его составе играли в основном ровесники отца и многие из них были фронтовиками. Иногда отец и его брал с собой. По окончании покупали спиртное и отмечали тесным музыкантским кругом. Но пьяного отца он не любил. У родителей происходили скандалы, иногда доходившие до рукоприкладства. Мать убегала к соседям или обращалась к дружинникам. Сидя на кровати, он наблюдал, как отец молча надевал ботинки, а его ожидали большие дядьки с красными повязками на рукавах. 
– Когда вырасту, ни за что пить не буду.


Отца ему было жалко.
– У советской власти было женское лицо. На общественном уровне женщины везде командовали, и такое их противоестественное поведение поддерживалось властью. Мужик, если он не руководитель, должен был всего лишь покорно и смиренно вкалывать. Именно из-за этого, часто неосознанного, чувства неполноценности в мужской среде процветало бытовое пьянство.


Это была обыкновенная советская атеистическая семья. Религиозных обрядов не соблюдали, бесед о религии никто никогда не вёл. Отец был коммунистом, воевал на фронте и любил читать книги о войне. А дети воспитывались на «Неуловимых мстителях», «Армии трясогузки» и прочих кинофильмах о войне и революции. 
– Эти фильмы, несомненно, талантливее и реалистичнее нынешней американской ерунды, где ничего кроме огромных затраченных денег и шизофрении авторов нет.
Любил фильмы советской эпохи:
– Они воспитывали горячий патриотизм.


В детстве очень гордился:
– Я живу в самой большой стране мира – СССР. Все окружающие государства – враги, среди которых враг номер один – США, с которыми хоть сейчас готов идти воевать.
И любимой была игра в войну. Существовало врождённое чувство исключительности Родины – России и русского народа. Это чувство исходило от отца и его товарищей фронтовиков – победителей, которые, в свою очередь, воспитывались православными отцами и матерями дореволюционной России.


В санаторно-лесной школе вдоль коридоров на стенах висели портреты пионеров-героев, с описанием подвигов. Наглядная агитация производила очень сильное впечатление на молодое сознание. Нравился сам дух в классах, который был пронизан непримиримой воинственностью к мировому империализму и патриотизмом. Завучем и учителем истории был крупный пожилой мужчина, воевавший партизаном в Беловежской пуще и любивший рассказывать случаи из боевой молодости:
– Подрывали фашистские поезда, устраивали засады, расправлялись с полицаями.


К детям приезжали солдаты-пограничники и на стадионе демонстрировали задержание шпиона с собакой и стрельбой холостыми патронами из автоматов. Восторгу детей не было предела, и после представления гурьбой выбегали на поле собирать стреляные гильзы.


Летом в пионерлагерях регулярно участвовали в военно-патриотических играх «Зарница».


После смерти отца у матери развился открытый туберкулёз лёгких, и она порознь отдала детей в санаторно-лесные школы, где обучались и жили на иждивении государства. Мать с гостинцами по выходным дням приезжала навещать их. Дома бывали только во время каникул, а летом отдыхали в пионерском лагере. Он был счастлив, обучаясь и живя в коллективной среде сверстников.
– Свежий воздух, режим дня, игры с одноклассниками, разумная закрытость от внешнего мира, широта и свобода, а также любимые учителя и воспитатели, имена которых вспоминаются с благодарностью, все это имело несомненные преимущества в сравнении с жизнью обыкновенного московского школьника.


Учился неровно. Не имея никаких представлений о религии, с удовольствием изучал в школе и самостоятельно точные науки: математику, физику, химию, считая их двигателями прогресса человеческой цивилизации.
– Приобретение знаний и развитие физических и умственных способностей стало самоцелью и смыслом жизни, хотелось принимать в ней активное участие, а не просто плыть по течению. Этому способствовала официальная программа воспитания советской молодёжи.


По возвращении в родную московскую школу он так и не смог привыкнуть к её атмосфере индивидуализма. Класс не был дружной семьёй, а учителя – любимыми наставниками.
– Во внутренних отношениях преобладало лукавство.


Наступил переломный возраст, уходила детская непосредственность, и появлялась куча болезненных вопросов к новой взрослой действительности, ответы на которые господствовавшее атеистическое учение марксизма дать не могло.
– Я продолжал их искать, не имея представления о правильном поведении в обществе. Жизнь становилась сплошной мукой. Вложенные с детства отцом и учителями принципы входили в противоречие с правилами жизни московского общества. Эту перемену, произошедшую за время отсутствия в Москве, принял как объективно развивающуюся действительность. А все проблемы личного характера возложил на себя как результат личного несовершенства.


Санитар очень поздно понял:
– Я много лет доказывал что-то отцу.
Занималась школьными уроками с ним мать. Она стыдилась, что закончила восьмилетку со сплошными тройками. Надо было работать, и она поступила учиться в садово-плодовый питомник, но потом работала, пока могла, швеей. Продолжала семейную традицию. Основной метод её обучения состоял в проверке тетрадей. А ещё всегда просила:
– Расскажи наизусть, что ты выучил?
В младших классах часто поправляла, когда допускал ошибки. 
– Вот, помнишь, когда мы с тобой были маленькими…, – вспоминала она.
А в старших следила только затем, чтобы произносил урок уверенно.


Отец иногда после пьяных скандалов с матерью требовал от него дневник и ругал за плохие оценки. Любил вспоминать:
– За успехи в математике в четвёртом классе меня наградили кожаным ранцем, когда одноклассники ходили за четыре версты в соседнюю деревню в школу с полотняными торбами.


В той школе четвёртый класс был выпускной. На этом общее образование отца закончилось и началось профессиональное. Поступил в городское фабрично-заводское училище учиться на плотника-столяра. Это был единственный способ для сельского мальчишки сбежать из колхоза, где взрослые без паспортов работали за палочки. Учащиеся ФЗУ приравнивались к военным, и за прогулы их сажали. Пришлось и отцу в юности отсидеть полгода. Он вспоминал об этом скупо, как и о шраме от ножевого ранения на плече. Зато гордился:
– Когда я был старшиной в танковой роте, мне как-то пожал руку сам генерал Катуков.


Санитар своё институтское распределение в армию и десятилетнюю службу в милиции относил к желанию превзойти в звании отца.


Играли в шахматы, когда надо было отвлечь отца от скандалов с матерью.
– Пап, давай поиграем, – и расставлял шахматы.
Если выигрывал отец, что бывало чаще, то откровенно радовался, если проигрывал, то говорил:
– Да я поддался.


Однажды, казалось, отец выиграл случайно, сын просто зевнул. На бахвальство отца он вспылил и с обидой потребовал:
– Давай, я без ферзя тебя обыграю!
– Давай.
– Ставь шахматы.
Отец начал расставлять, но, почувствовав себя униженным, нервно сказал сквозь зубы:
– Ставь свои!
Ещё больше разозлился, когда сын снял своего ферзя.
– Поставь.
– Нет.


Сын тоже разозлился, но играл уверенно и без ошибок и выиграл. На этом их шахматные баталии прекратились, но для сына долго ещё не прекращалось его соревнование с отцом. В трудных, казалось, почти безнадёжных, безвыходных ситуациях появлялась та самая спортивная злость, позволявшая полностью сконцентрировать всю волю, все силы и способности на достижении одной самой важной цели, и он достигал её.


Отец появлялся в жизни как-то внезапно, вызывал недоумение и обиду, злость и сопротивление, каждый раз давая какой-то психологический толчок. Как тень отца Гамлета он выходил откуда-то из небытия и исчезал.


Мать находилась всегда дома, и когда жили вместе, и когда он уезжал далеко и надолго и не очень. Она была там, куда всегда можно было всегда вернуться. С одной стороны, это был надёжный тыл, куда он при случае отступал как на заранее подготовленные позиции под яростными ударами суровой жизни. С другой стороны, не сожжённые мосты, под мамину юбку, не позволяли ему с отчаянной смелостью и полным ожесточением безоглядно бросаться в схватки с противниками, чтобы или погибнуть или победить. Возможно, это лишило многих побед и, наверное, избавило от неминуемой гибели.


В начальной школе учился не очень. На одном из первых уроков физкультуры за баловство ему поставили двойку. К физруку появилась неприязнь, и все школьные годы преследовали неудачи в спортивной подготовке. Сначала руки были слабоваты. А когда бабушка откормила козьим молоком, стал полноват. К окончанию школы ему претенденту на медаль натягивали оценку по физкультуре, но медалистом он не стал.


Отличниками и твёрдыми хорошистами с первого класса были дети образованных родителей. У одного мальчика мать была учительницей в школе для глухонемых, у другого – мастером пилорамы с соседнего леспромхоза. Среди частных домов, построенных из дарового леса в основном рабочими леспромхоза, на рабочей окраине города стоял один двухэтажный кирпичный дом, заселённый офицерами милиции. Этот дом и дал большинство отличников начальной школе. Однажды принес табель успеваемости со сплошными тройками за четверть. Плакал от обиды:
– Учительница – соседка бабушки, а так несправедлива.
Мама успокаивала и объясняла:
– У тебя папа с мамой простые рабочие.


В средней школе всё почти сразу изменилось. Учителя не знали толком: кто у кого родители. И, по крайней мере, ему это помогло. В старших классах принимал участие почти во всех городских школьных олимпиадах, хотя и не занимал призовых мест.


Особой дружбы в классе не было, хотя и были соседи-приятели. У него был друг. Он помнил его с тех пор, как помнил себя. Долго они были практически неразлучны, хотя их родители разъезжались всё дальше и дальше друг от друга, и жили уже в разных районах и учились в разных школах. Они не ходили в один детсад, не учились в одном классе. Они жили на одной Пролетарской улице.


Бабушка одного работала сторожем в леспромхозе, одной стороной выходившем на их улицу. В этом же леспромхозе работали его отец и дядя. Отец другого работал заведующим складом прирельсового склада завода пищевых экстрактов, на котором хранились горы мешков с сухофруктами. По улице проходила железнодорожная ветка, на которой постоянно стояли под разгрузкой товарные вагоны. Прямо напротив бабушкиного дома строилась большая продовольственная торговая база.


На улице было много интересного, и было где разгуляться мальчишкам. В цехах леспромхоза отыскивали склады пустых бутылок, хранимых пьянствовавшими рабочими на чёрный день, приносили бабушке, получая от неё в награду конфеты. Лакомились на складах сушёными черносливом, яблоками, грушами и абрикосами. Катались с гор белого кварцевого песка и отыскивали оригинальные пробки от флаконов из-под духов в стеклянном бое на прирельсовых складах стеклозавода. В гараже леспромхоза тайком осваивали вождение автомобиля.


Лакомились белой, жёлтой и красной малиной и ежевикой в зарослях у ветлечебницы, земляникой – на широкой просеке под высоковольтной линией электропередачи и на газопроводе. Собирали в лесу грибы и чернику, устраивали шалаши. Ходили купаться на песочек у висячего моста и на высокий крутой берег у старого военкомата на реку, а через лес на пляж или на обрыв у домика Петра на водохранилище. Ловили рыбу на водосбросе под дамбой водохранилища, на плавунах и островах самого водохранилища.


На плавуны, прибившиеся к берегу у домика Петра или за пионерлагерем, можно было пройти пешком. Там хорошо клевало в чёрных ржавых окнах среди трясины. Вброд можно было выйти и на острова. На большой Ближний остров пастухи гоняли коров с окраины города. Надо было только разуться и задрать штанины повыше. На Ближнем острове было много земляники, маслят и козлят. Клевало там плохо, берега были отлогие и песчаные. Напротив домика Петра, правда, были коряги подмытых прибоем упавших сосен, за которые, бывало, цеплялись плавуны. А так с одной стороны песчаный пляж, а с другой заросшая осокой мелкая заводь, в которой, правда, по весне мужики острожили щуку.

Дальше вброд можно было добраться ещё на один крошечный островок сначала по чуть заиленному мелководью, потом всё глубже, так что узел с одеждой надо было поднимать над головой. Но там было неинтересно: одна осока, резавшая голые ноги до крови. На следующий интересный островок надо было немного проплыть, метров пятьдесят, держа узел с одеждой над водой. Островок был пустынный с остатками осыпавшихся окопов и блиндажа, чуть поросший мелкими сосенками. Позже этот островок они назвали остров Пасхи. Как-то решились поплыть на дальний остров метров за триста. Младший двоюродный брат, приехавший погостить из Белоруссии, вскоре вернулся, а они с другом с трудом, но подгоняемые волной, переплыли. На берег выползали на коленках. На их счастье, на острове оказалась молодая пара с лодкой, которая и выручила их.


Окопов вокруг старой исчезнувшей давно дамбы, находившейся во время войны почти напротив домика Петра, там зимой хорошо клевал ёрш, было много и на островах и в лесу далеко от берега. Здесь стояли зенитные батареи, оборонявшие плотину от фашистской авиации. Если бы её разрушили, большую часть города затопило бы. Но дамбу отстояли. А до города немцы не дошли. Только пленные. Вообще истории ничего не известно о каких-то захватчиках родного города, что для России уникально.


Глубже в лесу сохранились остатки землянок, в которых жили военнопленные, работавшие на нижнем складе леспромхоза и строительстве нового канала от водохранилища к строившейся гидроэлектростанции. Тут же немецкие кладбища с разрытыми в поисках неизвестно чего могилами.


На одно немецкое кладбище по Ржевскому тракту у братской могилы погибших строителей канала своей новостройкой заполз пригородный посёлок. Жители находили человеческие кости, копая траншеи под фундаменты и ямы при посадке деревьев и просто перекапывая огород. Некоторым становилось жутко жить на кладбище, куда-то писали, но безрезультатно. Постоянно вспоминается сослуживец, живший на этом кладбище и умерший в ужасных мучениях от рака, страшно изуродовавшего его лицо.


Когда началась дружба с Германией по поводу военных захоронений даже известному обществу «Мемориал» было неудобно ворошить эту историю. Ведь для приведения кладбища в надлежащий вид надо было переселять переулок. Да вообще глядя по телевизору на ухоженные в Германии могилы советских солдат, признаваться в собственном диком кощунстве не хотелось. Кладбища ведь только назывались «немецкими».


Недалеко в помещениях тубдиспансера располагался госпиталь для военнопленных. Бывшая медсестра того госпиталя рассказывала:
– Их доставляли по железной дороге. Вскрыв прибывшие вагоны, сортировали: кого куда. Иногда, особенно зимой, хоронили целыми замороженными вагонами. Среди больных и раненных немцев было примерно половина, остальные: чехи, венгры, словаки, румыны, итальянцы и другие. Тяжелобольных направляли в госпиталь, других на работы, умиравших тут же хоронили в лесу или недалеко от госпиталя.


Плавать он научился рано на ямах, оставшихся на месте добычи глины – сырья давно исчезнувшего кирпичного завода. Там водились караси и вьюны. На ямах собиралась разновозрастная компания детей с двух-трёх ближайших улиц. Иногда заходили и чужаки, и тогда чаще всего происходили драки за место под солнцем. Различались ближние и дальние ямы. Ближние имели названия. Самая популярная была Глина. Она была почти круглая, в меру глубокая, по серединке большие парни скрывались при погружении стоя с ручками, и быстро прогревалась под весенним солнцем. Особым мальчишеским шиком было искупаться на день рождения Ленина – 22 апреля или ещё раньше. На берегах было удобно разводить костры, печь картошку, играть в карты, загорать. Сооружали трамплины для ныряния. С одной стороны к Глине примыкал мелкий лягушатник, в котором барахтались малыши, не умевшие плавать, поднимая со дна жёлто-коричневую муть. Старшие присматривали, чтобы те не выскакивали на глубину. Когда малыш начинал сам плавать в лягушатнике по-собачьи, он сдавал первый экзамен по плаванию. В сопровождении двух пловцов он переплывал Глину в ширину, затем в длину, и становился пловцом. Можно было заплывать и в находившуюся рядом, через мелкую протоку, Холодную яму с чистой родниковой водой. Последним этапом было проплыть Длинную яму, после неё старшие ребята брали с собой на реку и водохранилище.


Оценив преимущества лодки в исследовании островов, друзья поставили перед собой новую цель. Брошенную, наполовину затянутую песком, но крепкую просмолённую рыбацкую лодку нашли на пляже у границы пионерлагеря. Днём на глазах у жителей прибрежного посёлка начали раскапывать. Когда на берегу появился любопытный мужик, как бы между собой, но чтобы он слышал, сказали:
– Вот придумал дядя работку.
Мужик ушёл. Лодка тяжело всплыла. Расшатали металлический штырь, к которому цепью с замком была прикреплена лодка. Штырь поддавался. Перегонять лодку на новое место решили ночью. Вёсла и черпак стащили заранее, сломав цепь, крепившую их к лодке, на ближней пристани у дамбы, и спрятали их в лесу.


Спать лёг на веранде, сказав родителям:
– В комнате очень душно, заснуть невозможно.
Дождавшись, когда родители уснут, вылез в оставленное открытым окно и пошёл по тёмным улицам на встречу с другом. Встретились у конторы леспромхоза. По широкой песчаной дороге вошли в ночной лес.

Огромные сосны по сторонам почти сомкнулись над головами, оставляя узкую извилистую звёздную речку. Стояла глухая тишина. Впереди слева от дороги светлел силуэт похожий на грузовик с фургоном. Присутствие посторонних ночью на лесной дороге пугало. Но обойти опасное место лесом не возникало даже и мысли. Чёрная стена деревьев и кустов страшила ещё больше. Осторожно двинулись вперёд по правой обочине дороги, старясь ступать неслышно, но слышали шуршавший под ногами песок. От светлевшего впереди пугавшего силуэта неслышно поднимался, клубясь, светлый дымок как от работавшего двигателя автомашины. Метрах в тридцати от окутанного ночным белесым туманом огромного ивового куста страх прошёл. Дорога была пустынна и безопасна, над головой в узком небесном коридоре весело светили яркие крупные звёзды, и они тихонько, ободряя себя, запели:
– А нам всё равно, а нам всё равно! Не боимся мы волка и сову…


Над озером висела огромная яркая как неоновый прожектор луна, заливая волшебным голубоватым светом сверкавшую переливавшимися блёстками под ней гладь воды, острова, лодку, берег и весь прибрежный посёлок с пионерским лагерем. Довольно быстро выдернули штырь, крепивший лодку к песчаному пляжу, она тяжело и плавно покачивалась на тихой воде. Осторожно забрались в неё. Отталкиваясь от песчаного дна на мелководье подобранными по пути вёслами, цепляя килем мелкие камушки, медленно вышли на глубину. Вставили тяжёлые вёсла в уключины и тихо неуверенными гребками стали выводить лодку на середину плёса. Грести учились на яличной станции. Отсыревшая рыбацкая лодка была тяжелей и устойчивей ялика. Оказалась проще в управлении, но сил приходилось прикладывать больше, ворочая большими вёслами. Озарённый сказочным лунным светом берег медленно удалялся, разворачивался, меняя очертания, и уходил в ночную тьму. Ориентировались по луне остававшейся справа за кормой. Обогнули выступ берега у домика Петра, по носу справа появилась дамба. Гребли левее на коряги упавших деревьев у Ближнего острова. Причалили в намеченном месте, спрятали вёсла и почти не понадобившийся черпак под корягами, а штырь с цепью и замком воткнули в песчаное заиленное дно и побежали по домам, возбуждённые от своего дерзкого подвига.


Несколько дней у лодки не появлялись. А когда пришли, не нашли вёсел с черпаком, но лодка оказалась на месте. Перецепили её надёжнее, обмотав цепь вокруг корней и повесив второй замок. Вёсла пришлось опять доставать, на этот раз на дальней пристани у той же дамбы. Ещё через некоторое время перегнали ночью лодку к ближней пристани, зацепили на замок, а вёсла утащили строгать и перекрашивать, чтобы не узнали прежние хозяева, в лес. Смастерили новый черпак. Лодку вытащили сушить на берег. Подсмолили снаружи гудроном как смогли. Покрасили внутри зелёной краской. И исследовательское рыбацкое судно было готово к дальним плаваниям.


Плавали на дальние острова за грибами. Рыбачили на недоступных раньше плавунах. Для пополнения рабочим инструментом исследовательской экспедиции осуществили пиратский набег на пассажирский катер, стоявший на пристани. Сняли кирку, лопату и топор с пожарного щита и перевезли на остров, где расширяли и благоустраивали осыпавшуюся землянку.


Следующей весной планировался большой поход за щукой в заводь дальнего острова прозванного Малиной, хотя там было больше бузины, образовавшей таинственные своды под своими кронами с неприятным запахом. Лодку после зимы просмолили и подкрасили. Дружок заготовил острогу. В плавание вышли на Пасху. Сначала надо было против ветра выгребать вдоль Ближнего острова, за корягами огибать его, подставив левый борт под свежевшую волну. Здесь было очень тяжело: лодку сильно раскачивало и сносило на мелководье к берегу острова. Приходилось часто меняться местами, чтобы равномерней распределять нагрузку при гребле. Когда, почти обессиленные, добрались до островка с замаскированной землянкой, назвали его островом Спасения. На костре сварили в котелке суп с концентратами, поели, размачивая в нём сухари, закусили крашеными яйцами и переименовали в остров Пасхи. К тому времени были нарисованы на миллиметровой бумаге карты почти всех обследованных островов.


Ветер стихал, волна смягчалась. С подветренной стороны острова от волны оставалась мелкая рябь почти на половину пути до цели похода. Ветер подгонял лодку, подталкивая в корму. Зашли в заводь на подветренной стороне острова Малина, разрезая воду носом лодки как крейсер. На высоком склоне в затишке развели костёр для будущей ухи, отдохнули и скинули фуфайки, так разогрелись от бодрой гребли, обсохли от пота на разыгравшемся солнышке. Пошли на промысел. Щука по заводи ходила, но не так обильно как представлялось. По очереди гребли и острожили. Острожили и гребли. Устали. Повезло только один раз другу. Заколол щуку грамм на восемьсот. Уху варить было не из чего. Что-то надо было привезти домой. Очень обрадовались, что костёр ещё дымится, потому что спички замокли, решили хоть чаю заварить, но это дымились остатки их ватников. Чаю расхотелось, и возвращались домой в свитерах, но не замёрзли.


Манили дальние просторы: остров, поросший огромным сосновым бором, напротив устья канала, рыбные плавуны на дальней стороне водохранилища, и возникла новая идея – обзавестись моторной лодкой. С завистью смотрели мальчишки, как пролетали мимо них, поднимая крутую волну, дюралевые «Казанки» с подвесными моторами «Вихрь». Но об этом и мечтать было нельзя.
– Куда спрячешь такое?
Подвесные моторы привозили и увозили хозяева на мотоциклах и машинах или хранили в соседних с пристанью дворах.


Приглянулась деревянная лодка со стационарным мотором – пусковым двигателем от трактора. Рассчитывать, что такое уникальное судно можно где-то спрятать, было наивно, но оно было относительно доступно, и о возможных опасностях не думалось. Мотор был на месте, нужно было только сломать навесной замок, запиравший крышку металлического ящика. Были и другие трудности: с первого раза лодку угнать не удалось. На вёслах вывели её на плёс, залили бензин, но мотор никак не заводился. Сносило течением к дамбе. Отгребали. Мотор урчал, но не заводился. Расстроились. Испугались, что охранник в будке на дамбе услышит их возню в ночной тишине, насторожится, и на берегу их может ждать засада. Погода была облачная, безлунная. Тихонько поставили лодку чуть в стороне от прежнего места и растворились в чёрном лесу.


В следующий раз привлекли приятеля – специалиста по моторам. Ночь была ясная, но безлунная. Хозяева заменили сломанный замок, но и с новым замком справились быстро. Мотор завелся почти сразу и лодка медленно, но уверенно пошла против легкой волны по направлению к дальним рыбным плавням. Береговые огни слева медленно-медленно смещались назад. Впереди ориентиров не было. Решили идти, не теряя из вида левого берега, но на плёсе заглох мотор. Специалист не сразу сообразил, что кончился бензин в баке. Вылил остатки из канистры, быстро завелись и пошли дальше, но мотор оказался прожорливее, чем рассчитывали. Скоро бензин кончился совсем. Берег слева едва угадывался в темноте. Растерялись. Стоял полный штиль. В этот раз вёсел не взяли, в лодке был шест. Без надежды взяли его и опустили в воду. Шестом едва-едва, но дотянулись до дна. Это показалось чудом. До берега было метров двести пологого песчаного дна. Вытащили лодку на берег. В лесу сразу наткнулись на дорогу, которая привела к детской больнице. Возвращались в город по Ржевскому тракту.

На следующий день в воскресенье с новым большим запасом бензина пошли искать лодку. Она оказалась посередине многолюдного загородного пляжа. Сначала опешив, собрались духом и нагло пошли к лодке, разговаривая громко между собой:
– Пьяный дядька бросил лодку, а мы теперь возись с ней.
На пляже было много отдыхающих, приехавших на моторках. Ребята ловили на себе подозрительные косые взгляды, но отчаянно пытались завести мотор. Не заводился. Сердобольные владельцы моторных лодок стали помогать советами. Другие ещё больше хмурились в сомнениях. Надо было уходить. Кто-то из советчиков вдруг сказал:
– В лодке какие-то мальчишки играли, наверно песка насыпали в бензобак или воды налили.
Ребята сделали вид, что окончательно расстроились, безнадёжно махнули рукой и с большим облегчением скрылись в лесу. Возвращались прямиком через лес, чтобы не догнали на лесной дороге. Обошлось.


Мелкое воровство на соседних предприятиях расслабляло и произошло событие, которое могло привести к трагическим последствиям. Напротив бабушкиного дома строились и строились склады продуктовой торговой базы. Они уже подрабатывали на разгрузке из вагонов овощей и фруктов. Как-то так наелись даровых помидор, что долго не могли смотреть в сторону натуральной части заработной платы дома. От посещения этих складов появился соблазн. Друзья рассмотрели:
– Где что лежит?
Соблазнились на варенья и соки.


У дяди, жившего с семьей в одном доме с бабушкой и любившего столярничать, в мастерской было много самого разного инструмента. И была среди него интересная такая ножовка с тоненьким кончиком, который влезал в самые узенькие щёлочки. Эта ножовка и послужила орудием преступления.


В пятницу после окончания рабочего дня мальчишки проникли через забор на территорию базы. Пока один наблюдал за сторожем, второй пропилил несколько досок в подпол склада, сколотил из отрезков дверцу и поставил на петли. Из подпола пропилили пол, смастерили люк, поставили на петли и шпингалеты, чтобы не проваливался под собственной тяжестью. Люк и дверцу делали в наивной надежде сходить в склад ещё, не рассчитывая за один раз забрать достаточно продуктов.


Из склада вытащили в двух коробках сок, варенье, яблочную пасту, и, неожиданно увидев хранившееся там вино, прихватили несколько бутылок. В темноте оттащили коробки по ложбине между забором базы и железнодорожной веткой в кусты за солдатскую тропинку. Дальше утащить не успевали, устали от напряжения, да и скоро уже кончалась едва начавшаяся короткая летняя ночь. Боялись попасться ранним прохожим на глаза.


В субботу днём полакомились в кустах вареньем, пюре и соками. А в воскресенье собрались на рыбалку, на утреннюю зорьку, захватив с собой вместительные рюкзаки. Перетащили остатки добычи в мелколесье по пути на водосброс и спрятали в ямке под маленькой, со срубленной вершиной, но расширившейся от этого и загустевшей ёлкой. Немного порыбачив скорее для виду, вернулись под ёлочку, и попили сухого молдавского вина. От бутылки на двоих их на голодный желудок здорово развезло. Разморённые на солнышке они долго приходили в себя, прежде чем решились вернуться по домам.


На следующий день, в понедельник, опять пошли на утреннюю зорьку, но своего клада не нашли, как ни искали. Видимо кто-то был тайным свидетелем их пьяной оргии и решил избавить их от дальнейших неприятностей. Наверно поэтому и удалось избегнуть этих неприятностей. Возвратившись с рыбалки, они увидели на улице перед складами толпу милиционеров. Дядя рассказал:
– К нам приходили с обыском, а у соседа-уголовника через дом перекопали весь огород. По ветке ходили со служебной собакой, но дошли только до солдатской тропинки.
За выходные дни солдаты, ходя строем туда и обратно, успели плотно затоптать все посторонние следы.
Ходили слухи:
– Из-за петель на люках во всём обвинили строителей, и кого-то из них посадили. Кладовщики списали на кражу свои махинации.
Неясно чего было больше: страха, чувства вины или восхищения от собственной дерзости.


Но самую нравственно страшную кражу они совершили в краеведческом музее. Учащихся туда пускали бесплатно. Истратив карманные деньги на кино и мороженое, от нечего делать, пошли в музей. Там было всё знакомо и скучно. Поглазев на обломки бивней мамонта, затосковали. В зал прошла девушка, оставив сумочку на вахте. Вахтёрша куда-то ушла. И всё произошло как-то само собой. Один встал на стрёме, а другой быстро перетряс содержимое сумочки. Вместе со студенческим билетом и другой ерундой там было десять рублей с мелочью. На эту добычу накупили мороженого и по складному ножу. Студентом он очень сожалел, что пал так низко.


Воровать прекратил, но не сразу. Родители уехали в деревню помогать бабушке по огороду. Чтобы не было скучно, пригласил друга со школьным товарищем. Смотрели польский приключенческий многосерийный телефильм «Четыре танкиста и собака». Заразившись жаждой приключений, решили залезть к соседу в огород и попробовать манившие яркой красотой яблоки на вкус. На одной яблоне сладкие сочные плоды прямо таяли во рту. Распробовав всё и рассовав по карманам и за пазухи, сколько влезло яблок, договорились:
– На следующий вечер вернёмся с мешком.


После окончания телефильма пошли старым путём. Он перелез в соседний сад первым, мешок был с ним. За ним на заборе сидел, готовясь спрыгнуть на землю, друг. А школьный товарищ замыкал колонну и ещё не был виден. Вдруг затрещали ветки кустов и яблонь, кто-то проскочил мимо, ошпарив сильным ударом чего-то твёрдого по руке, и бросился к забору. Друг спрыгнул назад и исчез. Сосед повернулся, схватил его, ошеломлённого внезапностью нападения и болью, за шиворот и потащил в дом. Там быстро произошло опознание вора, и соседка побежала вызывать милицию. 
– Не яблоки мне жалко, а поломанные яблони! – орал сосед.


Милиция приехала быстро и избавила его от визга соседей. В милиции не очень симпатичная тётя разговаривала с ним по-доброму и очень вежливо. Сначала она выясняла:
– Где ты учишься?
– Кто был с тобой?
Пришлось подтвердить имя друга, которого успел заметить сосед, о третьем умолчал.
– Кто твои родители? Где и кем они работают? Где сейчас они находятся? Не они ли послали тебя с мешком за яблоками?
Тут ему стало по-настоящему стыдно. Наконец, до него дошло:
– Для милиции во всём виноваты родители. Это несправедливо. Я подвёл других, маму…


В назначенный день с другом пришли в детскую комнату милиции, дверь была закрыта, подождали немного и ушли. Скоро начинался учебный год.
– Сообщат в школу, а там всё объяснят и вызовут ещё, если надо.
Но их не вызывали. По глазам некоторых близких учителей он догадывался:
– Они что-то знают, но молчат.


Он был в школе на хорошем счету.
Настала пора писать заявление в комсомол. Он не написал:
– Недостоин, – и его не уговаривали.
Предложили, он отказался, и всё. В комсомол он вступил через полгода и скоро стал комсоргом класса.


Пионерские лагеря не любил. Там не пускали за забор, он уходил, его наказывали. Редко дожидался конца смены, родители забирали раньше. Нравились пионерские костры и катера, на которых заезжали в лагерь и уезжали домой по живописному озеру.


На летних каникулах рано начал подрабатывать. Сначала недели полторы упаковывали с другом бутылки в мешки из развалившихся ящиков на стеклозаводе, но больше нравилось качаться на висячем мосту по дороге туда и обратно. Несколько раз так и зависали там. Но зарплату им выдали. Он купил домой любимый ими с матерью торт «Сказка», остальное – рублей четырнадцать с мелочью отдал матери. Потом работал в леспромхозе, начинал с укладки двухметровых чурок в штабеля и погрузки обрезков и горбыля в тракторные телеги и продвинулся до помощника станочка обрезного станка и сортировщика на пилораме.


Учился хорошо. Участвовал в художественной самодеятельности. Писал детские наивные стихи на уровне графомана о любви к девочкам и Родине, в защиту одной американской коммунистки и в поддержку всего героического вьетнамского народа. Посылал их в «Комсомольскую правду», и очень обиделся, когда пришёл ответ, что надо учить «ямбы и хореи», со списком рекомендованной для изучения литературы. Учиться по тем книжкам не стал:
– Где их искать?


На встрече с местным поэтом, показалось, что проиграл в творческом поэтическом соревновании с одноклассником. Обиделся. Всю жизнь потом бросал писать и всё равно писал. Вспоминал где-то прочитанное:
– Пиши, если только не можешь не писать.
Старался придерживаться. А потом махнул на всё самоограничения рукой, признав тягу к самовыражению на бумаге как данность. Когда-то в детстве вдруг пришла уверенность:
– Когда-нибудь напишу книгу.
– Может это и происходит?
И прошла обида на местного поэта, подписавшего подарочную книгу:
– Желаю стать хорошим человеком! 
– Не такое уж плохое пожелание.


Читал много. Хотя книг в семье почти не было. Запомнился один толстый с переклеенной обложкой сборник Пушкина. На его страницах сохранились его первые каракули цветными карандашами. Помнились таинственные залежи православной литературы на чердаке бабушкиного дома, наверно дожидавшиеся, когда он подрастёт. Как пионер и комсомолец он вёл просветительскую атеистическую пропаганду в отношении тёмной религиозной бабули, смело утверждая:
– Бога нет.
Но в их идеологическом споре победила своей жизнью она. От тех залежей на чердаке в личную библиотеку попало только две книжки, ставшие семейной реликвией. А от примера бабушкиной жизни осталось понимание:
– Христианство это не только учение Христа, изложенное в заповедях и проповедях, скорее это жизнь по Христу, во Христе…


Прочитал где-то про древнегреческие Олимпийские игры:
– На них собирались три категории людей: первые – соревноваться, вторые – торговать, третьи – посмотреть.
Почему-то себя он отнёс к тем, кто пришёл в этот мир посмотреть. На самом деле пришлось соревноваться, хоть это не приносило большого удовольствия, торговать – чаще себе в убыток, а насмотрелся действительно много.


В старших классах они с другом стали отдаляться. Но ощущение дружбы оставалось, может быть потому, что не было замены. Студентом первого курса института узнал о гибели друга детства, на острове какого-то сибирского озера. С большой компанией поехали на рыбалку и пропали. Нашли только два обуглившихся в костре тела и перевернутую вверх дном лодку, плававшую на воде. Друга опознали по наколке на кисти руки между большим и указательным пальцем.


Московский мальчик уже учился в техникуме. Занялся развитием силы воли и выработкой характера. Огромного труда стоила привычка вставать в семь утра и делать пятнадцатиминутную пробежку. Больше года приучался к простому сидению за письменным столом, чтобы делать уроки, так как после прихода из школы любил плотно поесть и поваляться на диване. Навыки входили в привычку и становились его неотъемлемой частью. То, что поначалу казалось невозможным, превращалось в любимое занятие. Летом бегал, зимой ходил на лыжах в лес, по примеру брата стал посещать зал тяжёлой атлетики и за два года добился хороших результатов, обойдя по многим показателям сверстников.


Из сорока с лишним предметов, преподаваемых в техникуме, в итоге только по одному была четвёрка, по всем остальным отлично. Кроме учебной программы самостоятельно изучал по книгам интересовавшие дисциплины, читал много художественной и научной литературы.
– Краеугольным камнем самообразования стал поиск смысла жизни и определение пути, на котором должен был обрести самого себя.
Чем больше изучал Маркса, Энгельса, Гегеля – общедоступных философов, тем больше терял душевное равновесие. Добросовестное восприятие их учений порождало уныние и какую-то глухую тоску.
– Они сплошь состоят из надуманных искусственных догм, не то чтобы оторванных от жизни, а просто несовместимых с нею.


К четвёртому курсу появилось чувство обречённости и пустоты, порождавшее мысли о самоубийстве.


Чтобы привести в порядок перенапряжённые нервы, самостоятельно занялся особой психологической тренировкой. Она учила искусству расслабления мышц – релаксации и технике дыхания для достижения полноценного отдыха.
– Когда полностью расслабленные мышцы перестают подавать в мозг сигналы о себе, перестаёшь чувствовать тело и как бы плаваёшь в пространстве голым умом. Подсознание раскрывается и легко подвергается внушению простыми мыслями. Можно легко внушить себе словесно, что я щедрый, молчаливый или имею весёлый нрав, и я становлюсь таким. Но без последствий такие эксперименты не закончились, и наступило горькое похмелье в виде раздвоения сознания, безотчётного страха и всё тех же мыслей о самоубийстве.
Этот момент совпал с окончанием учёбы в техникуме и уходом на срочную службу в армию.


Позже он оценивал свои тренировки как занятие восточной медитацией, в чём-то схожее со страстной католической молитвой. 
– Представления и мысленные образы в подобных случаях надо изгонять и подавлять, да и вообще лезть в духовную сферу опасно без внутреннего обращения к Христу и Его святым. Я отдавал ум во власть хитрым бесам, и именно они пытались толкнуть меня на самоубийство, – считал он. – Своё православие я выстрадал в неведении ошибок молодости. Слова Христа: «Я есть Путь, Истина и Жизнь» стали моей последующей сутью и девизом. Но тогда мне ещё этого открыто не было. Разочаровавшись в своих тупиковых исканиях, я отказался от них и решил жить как все.


Санитара обеспокоили две последних цитаты из записок карателя. Выводы во второй явно не соответствовали информации из первой цитаты. Выбросить одну из них или обе сразу – значило отойти от действительности, в которой находился основной больной. В том, что для пациента это действительность сомневаться не приходилось, убеждал личный опыт. Как-то ночью его разбудил стук в дверь изнутри первой палаты интенсивного наблюдения на мужском этаже психбольницы.
– Санитар, помоги человеку!
К стеклу двери прилипло лицо молодого больного, страдавшего шизофренией.
– Что-то случилось, надо посмотреть.


Поднялся с кушетки, надел ботинки, включил в палате дежурное освещение, открыл ключом дверь, вошёл и аккуратно закрыл дверь за собой. Другой больной, причиной заболевания которого была афганская контузия, изо всех сил упирался руками в стену палаты.
– Что случилось? – спросил санитар.
– Не видишь?! стена падает, выводи остальных, я прикрою.
– Держись солдат, я сейчас тебе помогу.


Вышел из палаты. Разбудил дежурную медсестру. Сказал, что случилось. Она набрала в шприц лекарство, не заглядывая в назначения доктора. Вернулись в палату. Солдат в страшном напряжении держал стену. Встал рядом с ним, сестра с трудом воткнула иглу в напряжённую ягодицу, и ушла, аккуратно прикрыв дверь. Солдат начал немного расслабляться.
– Пойдём, я выведу тебя отсюда.


Оторвался от стены и покорно вышел с санитаром, уселся на кушетку. Краснота огромного физического напряжения медленно уходила с лица, залитого потом. По его виду было понятно:
– Под воздействием лекарства из рушившегося помещения он уже вышел, а на кушетку дежурного санитара мужского этажа психбольницы ещё не пришёл.
У санитара не было никакого сомнения в реальности для солдата той обстановки, из которой он с таким трудом возвращался.


Нарушение причинно следственных связей в рассуждениях карателя отражало его способ мышления. Наряду с вполне логичным заключением из рассказа об опасных духовных экспериментах над собой присутствовали другие мысли, свидетельствовавшие о происходивших скачках в мышлении. Вполне логичным выглядел вывод, что в эксперименте, имеющем признаки восточной медитации:
– Я отдавал ум во власть хитрым бесам, и именно они пытались толкнуть меня на самоубийство. Но тогда мне ещё этого открыто не было. Разочаровавшись в своих тупиковых исканиях, я отказался от них и решил жить как все.
Вывод о мысленных образах относился уже к страстной католической молитве, а не к освобождению сознания до состояния голого ума. Происходит смешение и отождествление понятий восточная мистика и страстная католическая молитва, которые, несмотря на свою внутреннюю сущность, всё-таки отличаются направленностью. Восточная медитация изначально не направлена к Богу. Страстная католическая молитва с точки зрения православия, несмотря на субъективную направленность к Богу, часто приводит к заблуждению, хотя и искреннему, но не исключающему впадения в соблазн. Однако и здесь происходила путаница, потому что именно внутреннее обращение к Христу и Его святым и вызываемые этим их мысленные образы и составляют сущность страстной католической молитвы. Православные святые для изгнания мысленных образов, нередко возникавших в их мистической практике, использовали не усиление опасного внутреннего обращения, а вполне конкретные молитвы и крестное знамение для ограждения от соблазнов лукавого в этих мысленных образах. Такими ритуалами проверялась истинность явлений Христа и Его святых. В православии к внутренней мистической технике относятся с повышенной осторожностью. Наиболее близка к этому и поэтому опасна без духовного руководства опытного старца внутренняя молитва безмолвников. Самовольные дерзания в этой области считаются впадением в прелесть.


Зная об осторожном отношении православия к внутренней молитве, когда-то удивился внезапно услышанным словам очень близкого священника о чьём-то духовном опыте:
– Было заметно, что он в молчании творит Иисусову молитву.


Свои подобные опыты считал неудачными из-за отсутствия духовного руководства и по осторожности не увлекался. Но мысленными образами грешил. Вернее одним мысленным образом. Началось всё во время обострения борьбы с бессонницей. Разные мысленные нерелигиозные образы не давали заснуть, иногда истязая не отключавшееся полностью сознание всю ночь. Иисусова молитва не помогала – удержать долго её в сознании не удавалось. И тогда попытался представить внутренним взором Распятие. Стало получаться. Мысленно зримый образ Распятия не всегда был одинаков, и не всегда удавалось на нём долго сосредоточиться, но если удавалось, вскоре приходил облегчающий сон.


А в остальном тексте он утверждал истинность своего отношения к религии:
– Своё православие я выстрадал в неведении ошибок молодости. Слова Христа: «Я есть Путь, Истина и Жизнь» стали моей последующей сутью и девизом.


Мать имела каллиграфический почерк, и время от времени подрабатывала в военкомате, заполняя бланки документов и военные билеты. Воспользовавшись близостью к членам призывной комиссии, по блату устроила его в военную часть, где служили дети высокопоставленных московских особ: министров, генералов и других высоких начальников. Эта часть связи находилась на территории дивизии имени Дзержинского. В детстве он мечтал стать военным. Романтика военной службы была навеяна отцовским воспитанием и талантливыми фильмами о войне.
– Но к моменту призыва нравы общества сильно поменялись в сторону западных вражеских ценностей.
Основная масса молодёжи, в том числе и он, считали:
– Два года службы в армии – бесполезно потерянное время, вычеркнутое из личной жизни.
Это был пик эпохи развитого социализма.


В роте подвижного узла связи служило четыре офицера.
– Половина на половину: двое, находившиеся на командных должностях – карьеристы и проходимцы, а двое других соответствовали высокому званию русского офицера и тянули всю черновую работу. Русских на периферию выжимают более хитрые и угодливые украинцы. Так командиром роты был майор не очень умный трусливый неврастеник, уроженец солнечной Украины. Ротный очень боялся ответственности перед вышестоящим начальством: как бы не срезаться перед ним, как бы не случилось какого чрезвычайного происшествия, из-за чего очень грубо и бесцеремонно вёл себя с подчинёнными солдатами.


Основным занятием солдат было мытьё полов в казарме и бесконечная покраска автомобилей перед многочисленными смотрами. За счастье считалась поездка в штаб внутренних войск, находившийся в Москве, где качали телеграфную связь для высшего командного состава. За два с лишним года только два раза посещали полигон для стрельб. Он стрелял отлично и гордился:
– Хватало девяти патронов при стрельбе очередями по трём мишеням.
Два раза выезжали на трёхсуточные полевые учения. 


– Нас не учили самому главному в военном деле – искусству подавления и уничтожения противников, – огорчался он.
Время от времени заступали в караул для охраны автопарка и складов части. Патроны не выдавали, так как охраняемые объекты находились внутри территории дивизии, и кроме штыка на автомате не имели никакого оружия. Он иногда представлял:
– Что бы стал я делать, если бы на меня произошло нападение?
И приходил к убеждению:
– В свои двадцать лет я человека убить не смог бы, не хватило бы духа. Будь передо мной решительно настроенный противник, он вырвал бы из моих рук автомат со штыком и заколол бы им меня, как басмач красноармейца в знаменитом эпизоде из фильма «Белое солнце пустыни».


По службе он тесно общался с отпрысками высокопоставленных советских чиновников и, сравнивая их с ребятами из простых семей, понял:
– Справедлива пословица: «Рыба гниёт с головы». Ни одного человека, преданного коммунистическим идеалам, среди них не было. Все горячо исповедывали ценности западного мира, были алчны, похотливы и высокомерны.
– На гражданке я любил с подругой на выходные дни слетать искупаться в Чёрном море, – хвастал один.
Другого после возвращения со службы ожидала новенькая «Волга» – папин подарок. Третий приводил список дефицитных товаров и смешные цены на них в закрытых распределителях.
– Такие разговоры были большим развращающим соблазном для простых ребят из неимущих семей из-за недоступности подобных благ.
В роте из уст одного блатного армянина впервые услышал поразительное мнение:
– Если бы Наполеон победил Россию, она была бы цивилизованней, и жилось бы в ней гораздо лучше.
С такими переродившимися потомками старых коммунистов гибель Советского Союза была неизбежной.
– Сыны номенклатурных родителей находились в духовном родстве с офицерами-карьеристами.


Он же не смог переступить через свою натуру и потому до самой демобилизации выполнял в роте черновую работу и уволился в последней партии в звании ефрейтора, хотя находился на должности прапорщика. Его увольнение совпало с началом новой политической эпохи в стране.


Поезд шёл, нет, летел в Ленинград! За окнами сверкали на солнце осенним золотом берёзы. Восторг переполнял его. Он заглядывал в глаза проходившим мимо проводникам и другим железнодорожникам. Хотелось всем сообщить:
– Я ведь будущий ваш коллега! Поступил в железнодорожный институт на строительный факультет, и буду строить новые дороги, по которым пойдут поезда. Я еду учиться в самый прекрасный город Ленинград!


Его назначили старостой студенческой группы и поселили в одной комнате с двумя вьетнамцами и венгром. Вьетнамцы учились сначала в Китае потом в Киеве русскому языку. В Китае они жили изолированно от всех как в концлагере. А здесь – свободно! Родители одного находились в рядах Освободительной Армии, на оккупированной американскими агрессорами территории, и писать сыну не могли. Другому сыну братского героического народа приходили письма с марками, на которых велся счёт сбитым американским самолётам.


– Первым делом надо изучить Эрмитаж.
И каждое воскресенье посвящалось этому. Он прошёл от древнеегипетских саркофагов до французских экспрессионистов. Скоро понял:
– Видел всё.


Настала очередь Русского музея. Устал восхищаться.


Рядом с общежитием стояла Петропавловская крепость, недалеко на набережной Невы – сфинксы. Исаакиевский собор с маятником Фуко и Казанский с могилой Кутузова. Александро-Невская Лавра с титулованными могилами, и среди них Суворов. История оживала вокруг, превращаясь в действительность.


По общежитию ходили немцы, кубинцы, румыны, монголы, африканцы. В одной группе с ним учились: украинцы, белорусы, казахи. По улицам ходили обвешанные фотоаппаратами финны и американцы. Все вместе в одном городе.


В институте лаборатория, в которой работал сам Менделеев. Впереди была романтика героических строек социализма. Голова кружилась от восторга. Хотелось учиться, хотелось жить.


Когда был в стройотряде на БАМе, пришло письмо, что умер дядя. Перед сном долго виделся он в зелёной шляпе с удочкой в лодке, отгоняющий комаров и улыбающийся какой-то виноватой улыбкой. Дядя был ближе отца. Смерть стала восприниматься как потеря.


Но молодость звала вперёд. Работали не жалея сил. Однажды ночью очнулся и увидел перед лицом чью-то руку на фоне таинственного лунного света, лившегося из окна вагончика. Оцепенел от ужаса. Собрался с силами и схватил её левой рукой. Оказалось это онемевшая правая рука, отдыхавшая в таком положении во сне.


В тайге – море грибов и бурундуков. На полях столбиками суслики. Под окнами вагончика широкий быстрый мелкий изменчивый и холодный Баргузин, за ним на близком горизонте как на огромной картине вздыбились горы с заснеженными вершинами. Переход по балкам недостроенного моста над бурлящим и пенящимся глубоко внизу сумрачным горным потоком. Скачка на бурятской низкорослой лошадке в опасной близости от обрывистого берега. Чай с молоком и солью в настоящей юрте.


На следующий год не пустили комиссаром стройотряда на БАМ и оставили на строительстве пристройки к общежитию в Ленинграде. Перевели на реконструкцию старого здания. Надо было очищать зубилами и наждачной бумагой ржавчину с балок перекрытия. Самих перекрытий не было. Ползать по балкам прикреплёнными к ним монтажными поясами было неудобно. Работа продвигалась очень медленно. Все сильно уставали. Тогда внёс своё первое рационализаторское предложение.


Предложил сделать из арматуры люльку, которая подвешивалась между балками перекрытия на ломах. Для облегчения веса на нижних прутьях люльки в качестве пола ложились три доски. Две крайние доски лежали надёжно, потому что опирались на четыре прута арматуры. А среднюю доску пришлось сделать короче, с опорой на два прута. Мешали вертикальные стойки на середине крайних прутьев. Можно было вместо одной широкой средней доски положить две узких, но на четыре прута, но таких узких досок не нашлось, а расколоть надвое имевшуюся широкую доску ума не хватило. Просить сварщика переварить мешавшие вертикальные стойки на крайних прутьях не хватило смелости. На средней доске можно было стоять только посередине. Если наступить на край средней доски, она уходила из-под ног. К этому быстро привыкли.


Перед перестановкой люльки в пролёт между ещё неочищенными от ржавчины балками разбирал пол люльки и подавал доски товарищу. Снял две крайние доски и, подавая товарищу вторую, наступил на край средней. Доска ушла из-под ног и долго летела с третьего или четвёртого этажа вниз, задевая за балки нижних перекрытий и раскалываясь в щепки, которые по странным траекториям падали на бетонный пол первого этажа. Он как-то оказался стоящим на нижних прутьях люльки крепко вцепившимся в боковые прутья арматуры. Показалось, что тогда мог умереть. Перекур был дольше обычного.


Первый раз вступал в партию в институте. На втором курсе избрали секретарем бюро комсомола курса и почти сразу предложили писать заявление о приёме кандидатом в члены партии. Делал всё автоматически:
– Попал в колею, – и считал, – встал на правильные рельсы.


Несмотря на многие недостатки, которые он больше чувствовал, чем понимал, он верил в коммунизм. Именно верил, а не знал. И стремился узнать. Понимая, что в партии много непорядочных людей, оправдывал:
– Должны же в партии быть и хорошие люди, – имея в виду себя.


Общественно-политические учебные дисциплины были те, по которым он не допускал для себя никаких поблажек. Добросовестно и активно их изучал. Всем в группе сложно давалась марксистско-ленинская философия: особенно диалектический материализм. Втроём они взяли на себя все семинары. Он выступал с позиций центра. Белорус был слева. А рижанин справа. Остальные студенты в группе готовили отдельные вопросы на отдельные семинары, чтобы проскочить семестр по тёмному непонятному предмету. Преподавателю не приходилось никого поднимать, все вызывались выступать на семинарах сами и спорили.


– Пятёрка на экзамене обеспечена, – казалось ему.
Но что-то пошло не так. Первым вызвался отвечать без подготовки рижанин, что-то начал рассказывать по билету, преподаватель задал ему дополнительный вопрос и тот замолчал. Как-то странно замолчал. Санитар мысленно ответил на заданный преподавателем рижанину дополнительный вопрос и удивлялся:
– Почему он молчит?
Философ задал ещё один дополнительный вопрос, потом ещё, рижанин молчал, а санитар мысленно спокойно отвечал на все эти вопросы, удивляясь неподготовленности рижанина.
– Два, – объявил преподаватель.
И рижанин сразу попросил второй билет. Философ дал, подобрав билет из россыпи на столе.


Ждать было нечего. Остальные студенты прижались к столам, показывая, что ещё не готовы. Он был готов и уверен в себе. Поднял руку. Преподаватель аккуратно присел рядом и кивнул головой, чтобы тот начинал ответ. Уверенным поставленным голосом начал раскрывать первый вопрос билета. Философ, дождавшись первой паузы, очень мягко задал дополнительный уточняющий очень простой вопрос. 


– Я знаю ответ, – напрягся он, – но почему-то не могу его произнести. Что-то мне мешает. Мешает извлечь мысль из памяти и выразить словом.
Не мог найти воли для преодоления непонятного барьера. Молчал. Услышал второй вопрос, опять очень простой, но такой же невыразимый. Возникла паника от невозможности использования знаний. Связь между разумом и речью была блокирована. Это не было безумием, ум был где-то рядом, это была какая-то странная немота. Пересиливая себя, что-то всё-таки произнёс.
– Три, – услышал откуда-то издалека.


Автоматически вышел из аудитории и выкурил на лестнице почти полпачки «Беломорканала», приходя в себя.
– Как это рижанин решился попросить второй билет? – удивлялся он теперь.
Он был совершенно обессилен. Первый раз столкнулся с настоящей психологической атакой и никогда в жизни не терпел такого поражения. Видимо духовно более развитый человек твёрдо указал ему на легкомысленную мальчишескую самоуверенность всезнайки. Был только страх перед тем давлением, с которым столкнулся.


– Ну, как? Успешно? – подошёл поздравить его заместитель декана и секретарь партбюро факультета.
– Тройка! – ответил молодой кандидат в партию.
– Да…?! – многозначительно, казалось, в адрес преподавателя протянул секретарь, – пересдашь, сейчас узнаю когда?
И скрылся в аудитории.


– На следующей неделе пересдача.
– Не пойду я к нему.
– Он не разрешает пересдавать другим преподавателям, только ему.
– Не пойду.
– Пойдёшь, надо.


Рижанин ответил по второму билету отлично. Белорус получил четвёрку. Остальные тройки и двойки. Это подстёгивало. Зимняя сессия приближалась к своему завершению. Нормально сдал какой-то показавшийся совсем простым экзамен, вернулся к философии. Готовился по нескольким учебникам, сравнивая позиции авторов по каждому экзаменационному вопросу. Начал отмечать не только общее, но едва уловимые нюансы. На экзамен пошёл злой, готовый к ожесточённой психологической борьбе. То, что бой предстоит серьёзный, понял сразу по взгляду, брошенному философом в его сторону после того, как секретарь партбюро что-то нашептал ему на ухо, кивая в его сторону.


– Ну, кто тут пришёл пересдавать с тройки на пятёрку? Садитесь за первый стол, – сказал преподаватель, глядя мимо него.
Пересел вперёд. Философ, проходя мимо, положил на стол, выбранный им, билет.


– Терять нечего, – понял сразу.
Второй вопрос он видел первый раз в жизни. Он был уверен:
– Такого вопроса в списке экзаменационных билетов не было. Пятёрки, как бы этого не хотелось секретарю, не будет.
И как-то сразу успокоился.


Первый вопрос он знал хорошо. Помнил его изложение по трём учебникам, при подготовке отметил для себя изюминки, на которые надо обратить внимание. И стал спокойно и подробно излагать первый вопрос на листочке.


Как только сделал паузу, подошёл философ. Не присаживаясь, взял листок, мельком посмотрел и сказал:
– Я не могу поставить вам пятёрку, у вас неправильное определение.
– Определение у меня правильное.
Преподаватель с удивлением посмотрел на студента и присел рядом с листочком в руках. Некоторое время, казалось, внимательно вчитывался:
– Нет, неправильно.
– Нет, правильно.
Философ явно играл, в который раз перечитывая спорное определение:
– Молодой человек, вы неправильно изложили определение.
– Может быть, я что-то и изложил неправильно, но не это определение. Я помню его по трём учебникам в одинаковом изложении. Разрешите сходить в библиотеку и принести учебники?
– Да, неправильно, ведь!
– Правильно!
– Неправильно!
– Правильно!
Экзамен выглядел как базарная перебранка.


Философ встал, пошёл за кафедру, заполнил зачётку и отдал студенту:
– Всё, идите.
Вышел. В зачётке стояла пятёрка. Он выдержал.


Куратором студенческой группы был один из трёх профессоров ведущей кафедры факультета. Самого старого называли дедушкой русской стрелки. Он учился ещё в институте Его Императорского Величества Александра II. Дедушка иногда читал лекции. Никогда не повышал голоса. Приходил в аудиторию и садился за кафедру. Сидел молча, потом начинал тихо что-то говорить. Студенты начинали толкать друг друга, и устанавливалась тишина. В этой тишине на уровне порога слышимости дедушка произносил афоризмы:
– Ни от чего так не устаёшь, как от глупости!.. Вот, был я у студентов в стройотряде. Работают по двенадцать часов, а потом до ночи в волейбол играют!.. А вчера съездил я в министерство… и сегодня ничего делать не могу!.. Нет ничего страшней, чем шут на троне!


Другой, самый молодой, профессор занимался закрытой военно-космической тематикой. Его видели редко. Но на всеобщее обозрение была выставлена почетная медаль факультету «За освоение космоса».


Третий профессор руководил Лабораторией высокоскоростного движения Октябрьской железной дороги. С ним и произошёл идеологический спор. Куратор был в претензии к секретарю комсомола курса.
– Ослабил своё влияние на дисциплину в группе.


На промежуточной аттестации студенты группы показали слабую подготовку. Назначили собрание. В президиум сели профессор – доктор технических наук – куратор группы и доцент – заместитель декана факультета – секретарь партийной организации. Профессор сообщил:
– Мы с вами собрались посоветоваться, как исправить сложившееся положение? Что необходимо предпринять для улучшения учебного процесса?
Молодой кандидат в члены партии понимал:
– Надо молчать, готовится что-то нехорошее.


Студенты расслабились и начали вполне серьёзно вносить предложения по улучшению учебного процесса. Их осаживали старшие товарищи и устраивали по очереди персональный разнос. Студенты не сразу поняли:
– Что происходит? – и продолжали наивно и искренне советоваться со старшими товарищами.
Разнос планомерно продолжался, все вдруг опешили и замолчали. Некоторые поглядывали на комсомольского вожака. Недоумённо смотрели вьетнамцы, искоса, посмеиваясь, смотрел венгр, немец смотрел в окно. 
– Товарищи осуждают меня за трусость.


Понимая, что поддается на явную провокацию, поднял руку. Куратор довольно улыбнулся и движением руки предложил встать. Встал и произнёс речь о соотношении принципов социалистической демократии и демократического централизма, обвинив при этом старших товарищей в лукавом обмане студентов вызовом их на наивную откровенность для банального разноса. Удовлетворённый профессор с гневом покинул собрание. Заместитель декана сидел недоумённый и растерянный. Кое-как свернув собрание, он исчез. Студенты после стыдливой паузы стали расходиться, пряча глаза.


Командир стройотряда из преподавателей, с которым они заканчивали подготовку к предстоявшему выезду на БАМ, сообщил:
– С комиссаров отряда тебя сняли и на БАМ не пустят даже простым бойцом.


Его переизбрали из секретарей курса, оставив в бюро до отчётно-перевыборного собрания. Пришло время для сбора рекомендаций в члены партии. В кандидаты одну давал профессор, другую – заместитель декана, третья – комсомольская. К профессору обращаться было бесполезно, доцент разговаривал как-то уклончиво.


– Профессор возбуждает против тебя как проводника мелкобуржуазной идеологии персональное дело в партийной организации, – сказал по секрету командир отряда.


Два раза собиралось партбюро факультета, партсобрание, опять партбюро:
– Решили передать персональное дело в партком института.


Партком был на правах райкома партии. Студент никак не ожидал, что он такая видная политическая фигура. Успеваемость немного, но не катастрофически снизилась. Многие партийцы удивлялись энергии профессора в его борьбе со студентом. Партком, собравшись, не смог решить дело сразу и назначил партийную комиссию. Партийная комиссия вызывала и заслушивала студентов-комсомольцев и преподавателей-коммунистов. Партком института передал дело в Октябрьский райком коммунистической партии города Ленинграда. На бюро райкома после почти двух лет кандидатского стажа ему было:
– Отказано в приёме в партию в связи с отсутствием рекомендаций.


Член бюро подошёл к студенту, стоявшему под дверью сектора учёта, чтобы сдать кандидатскую карточку.
– Знаешь, почему тебя не приняли?
– Знаю, из-за профессора.
– Так вот: он боялся, что ты принесёшь в райком рекомендации. Приходил на приём к первому секретарю с заявлением, что именем павших с ним бою товарищей не допустит тебя в партию.


– Против этого не поспоришь. Никто из живых не достоин их памяти.


Но из комсомола не исключили: учли, что он всё это время исправно платил одновременно и комсомольские, и партийные взносы.


Будучи научным руководителем дипломного проектирования, профессор, делая замечания приятелю, сказал:
– Если Вы учтёте всё, что я Вам сказал, то, как говорит наш общий знакомый: будете разговаривать с государственной комиссией «на равных».


На реконструкции верхнего строения пути Октябрьской железной дороги, на перегоне где-то между Вышним Волочком и станцией Академической, стояла летняя жара. Работа была очень тяжелой и интенсивной. В короткое окно, когда останавливалось движение поездов по реконструируемому пути, надо было заменить балласт и рельсошпальную решетку. По соседнему пути шли поезда, правда, со снижением скорости. Он собирал с напарником снятые впереди идущими монтёрами пути накладки и болты с гайками и забрасывал их на медленно идущую платформу. Сначала сбоку, потом, догоняя уходящую платформу, сзади. Перегоняя ускоренным шагом платформу, отдыхали до следующего стыка. Пот заливал глаза. Он хотел перешагнуть через рельс действующего пути, но что-то помешало этому, и он шагнул назад, и сразу его обдало горячим ветром от проходящего электровоза. Он опять мог умереть.


По распределению мог попасть в Эстонию, тогда это было престижно, или на БАМ – денежно. Но было два препятствия: первое – супруги с Западной Украины, муж шёл в списке выпускников по сумме баллов впереди него, а жена – сзади. На эстонской узловой станции было две вакансии, супруги очень хотели в Эстонию, и он написал рапорт о распределении в Вооруженные Силы. Зарплата была хорошей. На БАМе дислоцировалось два железнодорожных корпуса. Отслужить надо было два года, а на гражданке по распределению – три. Если не понравится, можно было раньше вернуться домой или на железную дорогу или в гражданское строительство. А потом до тридцати лет всё равно могли призвать, блата у него не было.


Попал в Свердловский корпус, получил там обмундирование и вернулся в Ленинградскую бригаду и дальше на трассу на север Карелии рядом с финской границей на советско-финскую стройку железорудного горно-обогатительного комбината. Там железнодорожные войска заканчивали станцию. Финны довели свою ветку до границы станции. Их песчаная насыпь стояла как картинка из учебника «Земляное полотно», оканчиваясь на берегу глубокого оврага, на дне которого наши мостовики заканчивали большую железобетонную трубу. Приближалась годовщина Великой Октябрьской социалистической революции, и готовился серебряный стык. Нашу часть двенадцатиметровой насыпи отсыпали без всякого уплотнения за два-три дня. Быстренько бросили рельсошпальную решётку, насыпали балласт, подняли, выровняли, поправили и скрепили серебряный стык. Военное и гражданское советское начальство праздновало успех с финскими капиталистами. Небо нахмурилось, и несколько дней шёл дождь. Когда чуть подсохло, и можно было заехать на станцию, увидели висевшую над глубокой пропастью рельсошпальную решётку, а внизу расплывшуюся гору грязи, забившую трубу и запрудившую сток дождевой воды. Но высокое начальство уже разъехалось.


Для пуска рабочего движения до строившейся станции с советской стороны надо было пройти ещё одно крупное болото. Проектировщики что-то напутали с определением категории болота, и отсыпаемый грунт уходил неизвестно куда. Для спешного завершения работ решили провести корпусные учения. Пригнали учебный полк с новенькой техникой. Для планировки грунта на отвале насыпи по болоту поставили тяжёлый американский бульдозер, похожий на дом. Но «война войной, а обед по расписанию» – гласит старая солдатская пословица. Когда устроились поесть, услышали громкий такой «Бульк!». Оглянулись, на том месте, где оставили бульдозер за сто тысяч долларов, древнее карельское болото пускало большие красивые звучные пузыри. Доложили начальнику корпуса. Генерал-майор решил, что «на войне как на войне», и приказал оставить бульдозер для надёжности в основании насыпи. Задание советского правительства было выполнено в срок, рабочее движение поездов открыто.


Молодых инженеров кадровые офицеры называли «офицер-показчик». Основные функции – геодезическая разметка участка строительства и технадзор за ведением земляных работ. Была одна специфически карельская проблема, обратившая на себя внимание ещё в институте, капризный грунт – морена. Чем-то он приблизительно похож на глину, но сильно увлажненный больше походил на ил. Уплотнённый и слежавшийся в естественном состоянии, особенно подмороженный, был крепок как скала. Чуть сдвинутый с места своего геологического залегания и увлажненный, он приобретал необычайную текучесть. В крепкие морозы ковш экскаватора высекал из морены в забое искры, а под его гусеницами от вибрации выступала вода.


Почти в середине отсыпаемой станции был значительный участок влажной морены. Подсыхая, он никак не хотел приобретать прочность. Никакая техника на него заехать не могла. Влажную морену выгребали экскаватором и складывали сушиться рядом в кучу. В образовавшуюся яму стекала вода, края ямы оплывали, и образовавшуюся в ней жижу выгребали опять. Постепенно яма превратилась в озерцо, а куча морены рядом с ней в гору. Как ни выглядела эта гора морены сухой и прочной, стоило пошлёпать по ней немного подошвой сапога, как выступала влага и она превращалась в жижу. На него уже орал благим матом комбат, когда он отказался засыпать этой мореной яму, и главный инженер мирил их.

Тут и появился на объекте бригадный полковник – заслуженный строитель Карельской АССР.
– Так, что тут у нас? Яма. Ставим тяжёлый бульдозер и засыпаем.
– Товарищ полковник. Тут влажная морена, утопим бульдозер. Воду из ямы надо сначала скалой выдавить. А морену по сухому грунту разровнять.
– Послушай, лейтенант, сколько тебе лет?
– Это не разговор, товарищ полковник.
– Сколько тебе лет, лейтенант?
– Ну, двадцать три.
– Послушай, лейтенант. Этот грунт можно разрабатывать такими механизмами как бульдозер, экскаватор, скрепер, грейдер. Снимай со скального забоя тяжёлый бульдозер и засыпай яму. Время не ждёт! Ты хорошо меня понял, отвечай!
– Есть!


На тяжёлом бульдозере был закреплён разумный старослужащий сержант. Лейтенант подробно объяснил ему задачу, поставленную полковником, и предупредил от себя:
– Будь осторожен! Помнишь полковой бульдозер, утонувший на болоте? Двери в кабину не закрывай, привяжи в открытом положении. Морену сдвигай осторожно. В яму на сдвинутую морену не выезжай! Утопишь бульдозер! Захвати с собой длинные шпалы, на всякий случай.


Сержант внимательно посмотрел на яму, на гору, сдвинув на лоб пилотку, почесал затылок и пошёл готовить бульдозер к новой технологической операции. Подъехал к яме, высадил помощника, и вместе с ним разложили привезённые шпалы. Помощник сразу отбежал в сторону и занял наблюдательную позицию на виду бульдозериста метрах в двадцати от инженера-показчика.


Бульдозерист примерился и осторожно сдвинул грунт с края горы и столкнул его в яму. Ещё и ещё раз. Не замечая ничего особенного, и видимо не очень-то доверяя молодому лейтенанту, потерял бдительность. Столкнув очередную порцию грунта, он стал толкать её дальше в яму, заехал почти половиной гусениц на только что отсыпанную в яму морену, и бульдозер начал наклоняться вперед.


Словно очнувшись, он почти одновременно выжался спереди на щите отвала, а сзади зацепился за твёрдый грунт клыком и на какое-то время замер, задрав переднюю часть бульдозера вверх. Не растерявшийся помощник быстро кидал шпалы в яму под ходовую часть. Бульдозер взревел, отпустил щит отвала и выдернул клык из земли, упал на только что подложенные шпалы, тут же утопив их, и задним ходом вырвался на твёрдый грунт.


Заглушив двигатель, сержант, шатаясь, еле выползал из кабины бульдозера и неуверенно спускался на землю. Он был бледным и мокрым. Стирая пилоткой пот, заливавший глаза, он с испугом и уважением смотрел на яму с растекавшейся жижей.


Вдали у границы с финским участком строительства виднелась спина, бодро махавшего в такт ускоренным шагам руками, бригадного полковника.


Через некоторое время, оглядываясь по сторонам, к оставшейся горе морены подошёл комбат и, внимательно глядя вниз, стал похлопывать по грунту подошвой сапога.


Подтверждалась любимая поговорка кадровых офицеров:
– Любое дело можно сделать тремя способами: правильно, неправильно и как в Советской Армии.


На завершение важного этапа совместного строительства собирались Президент Финляндии и Председатель Совета Министров СССР. Капитан из особого отдела пригласил молодых офицеров на инструктаж. Выставлялось оцепление на всех поворотах, мостах и трубах по большаку. Требовалось обеспечить проезд главы советского правительства:
– Освободить трассу на время проезда правительственной колонны.


На таёжной приграничной дороге движение было небольшое. Застрявший на обочине грейдер взорвали.
– Чтобы глаза не мозолил.


Солдатам выдали чистое, хоть и бывшее в употреблении обмундирование, запретив выход за границу полевого лагеря.


Выходили без оружия, видимо оцепления боялись больше диверсантов. Связи между постами не было ни визуальной, ни по радио.


Но молодому офицеру удалось отличиться. Сначала завернул в карьер мотоциклиста, шедшего навстречу правительственному кортежу. А потом остановил каким-то образом затесавшийся всё-таки в колонну грязный продовольственный, явно не правительственный, фургон. Ехавшие сзади люди в папахах с темно-синими петлицами явно обрадовались этому. Молодой лейтенант попросил водителя фургона:
– Предъявите документы, – и тот вручил ему толстую пачку книжек и бумажек с разноцветными печатями.


Какие нужны документы для передвижения в пограничной зоне он, конечно, не знал, но виду не показывал. Медленно разворачивая и сворачивая бумажки, перелистывая книжки, краем глаза следил за отдалявшейся колонной, пока та не скрылась за бугром в районе следующего поста оцепления. Пожелав водителю:
– Счастливого пути, – вернул документы и отошёл в сторону.


К отъезду правительственной делегации опытные солдаты испачкали выданное обмундирование кто в масле, кто в солярке, кто просто в грязи. У остальных только что выданное обмундирование отобрали, и им пришлось опять облачаться в старые лохмотья.


Неожиданно молодых офицеров, призванных после гражданских институтов, вызвали на учебные сборы в Свердловск. На обратном пути в ленинградском поезде на два вагона раскинулось офицерское веселье, вино лилось рекой, проводницы прятались. Но в Кирове военный патруль снял с поезда только его одного. Проводнице запомнились его клетчатые гражданские брюки, которые он давал поносить приятелю из соседнего вагона. Не удостоившись благосклонности проводницы, приятель обидел её действием и вернул ему брюки. В этих серых в крупную клетку брюках, которые заставил надеть начальник патруля, и с форменными брюками в руках он и был доставлен под конвоем на гарнизонную гауптвахту.


В первые сутки есть арестантскую пищу не хотелось, не хотелось даже смотреть на неё. Всё было всерьёз. В карауле были солдаты с голубыми петлицами. Для них он был страшным преступником. После подъема подняли и прикрепили к стене на замок деревянный щит на петлях, служивший постелью. Можно было ходить по закрытой камере или сидеть на табурете, облокотившись на тумбочку. На смену пришли солдаты внутренних войск. Эти видимо встречали преступников и страшнее. Офицерскую камеру днём не закрывали, можно было походить по коридору и даже покурить во дворе. Папиросами они угощали сами.


Как старший инженер-строитель технической части батальона механизации, лейтенант отвечал за технику безопасности. Автопарк был расположен на дне старого карьера. Зимой солдаты накатали ледяной спуск по крутому склону. Особым шиком считалось скатиться по этой горке, удержавшись на ногах, подлетев на трёх бугорках-трамплинах. После его предписания в автопарк была сделана деревянная лестница. Но соревнование на удаль между солдатами продолжалось. Поутру солдат-первогодок не удержался на ногах на втором бугорке и, приземлившись на пятой точке, продолжил стремительный спуск на ней, на последнем бугорке подскочил и нанизался на оставленный с вечера внизу лом. Так с ломом в заднем проходе его и увезли в госпиталь. По заключению врачей лом дошёл до диафрагмы. Но солдат не только не погиб, его даже не комиссовали после госпиталя. Он порвал только одну прямую кишку. Спасла дедовская армейская традиция:
– На первом году масла не положено.
Позавтракав кружкой чая, перед приёмом лома вовнутрь он имел совершенно пустой и эластичный кишечник. Зима была холодная, и на промороженном ломе, видимо не было никакой инфекции.


Офицеры и прапорщики в батальоне были в основном славяне, но начальник штаба и командир первой роты – немцы, был азербайджанец, армянин, молдаванин. Одного с украинской фамилией из Грозного, кричавшего в пьяном угаре на плацу:
– Армяне ко мне! – пришлось по-товарищески больно воспитывать.


Среди бойцов славян было мало: в прикомандированном взводе эстонской отдельной минной роты и во взводе охраны, немного в ротах и писари штаба. На спецмашинах – армяне и грузины. А остальные – азербайджанцы и узбеки. Однажды на плацу увидел любопытную сцену: старослужащий сержант узбек кричал во всю глотку:
– Чурка! иди ко мне!
Поинтересовался: почему он зовёт земляка «чуркой»?
– Какой он земляк?! Он же каракалпак!
Это было неожиданным:
– Оказалось у узбеков есть свои «чурки».
Осторожно спрашивал у каракалпака:
– Чем же вы отличаетесь от узбеков?
– Разве не видишь, – обиделся тот, – погляди, мы тюрки, а они монголы. Мы с таджиками от древних персов!
Как всё оказалось сложно.


В полевом лагере на строительстве вторых путей магистрали Петрозаводск-Мурманск от удара ковшом экскаватора по затылку погиб солдат. Сначала молодому лейтенанту поручили встречать мать погибшего. На первом встреченном поезде матери солдата не оказалось. Приехал замполит и заменил его в этой малоприятной роли. Замполит встретил мать со следующим поездом. Получив какие-то компенсации, она попросила замполита:
– Не могли бы Вы показать мне магазины в Петрозаводске? – в морг она заглянуть не захотела.


Лейтенанту было приказано:
– Отвезёшь в морг гробы: деревянный и цинковый. Переложишь с солдатами тело в гроб. Проследишь, как запаивают цинковый гроб, и отправишь его в часть. А после этого поезжай на свой участок под Сортавалу.


Солдат было двое, один из них водитель. В петрозаводском морге, представлявшем собой дощатую постройку, было жарко и душно. Этим летом в Карелии стояла необычная жара. Молодого лейтенанта с солдатами встретила полная пожилая санитарка. Пожилой рабочий, приехавший отдельно заваривать цинковый гроб, заглянув одним глазом в морг и ощутив носом запах, сказал:
– Моё дело гроб запаять, – отошел в дальний угол двора морга и закурил.


Солдаты забились в кабину грузовика и заблокировали двери. После недолгих переговоров офицер понял:
– Если не я, то кто?


Санитарка, увидев лицо возвратившегося в морг молодого лейтенанта, запричитала:
– Сейчас мы быстренько! Сейчас, быстренько! Бери его за ножки, а я под руки.


Покойник был в чистой жёлтой застиранной гимнастерке, по нему ползали большие чёрные с ярко-зелёным отливом мухи. Ноги были твёрдыми и холодными. Когда тело подняли со стола, обитого оцинкованным железом, мухи взлетели, зажужжали, закружились, задевая головы и лица офицера и санитарки, выбирая на них место для очередной посадки. Подол гимнастерки зацепился за острый край металлической обивки стола, и санитарка не удержала тело. Оно стукнулось спиной об пол, потом головой, затем, сгибаясь по суставам, со стуком на полу сложились руки. Молоденький лейтенант, стиснув зубы, держал ноги. 
– Если отпущу, то взять их снова мне будет очень и очень трудно, – понял он. 
Поэтому держал их мёртвой хваткой.
– Сейчас мы быстренько! Сейчас, быстренько! Прости меня, – причитала санитарка.


Видимо, тело покойного значительно раздулось после того, как с него снимали мерку для гроба. Крышка деревянного гроба не закрывалась ни так, ни сяк. Разозлившись, офицер схватил покойника за грудки и стал уминать толчками тело в гробе. Снова попробовал накрыть гроб крышкой, она хоть и не плотно покрыла покойника. Оказалось, что гвоздей с собой не захватили. Санитарка нашла два кривоватых, но больших гвоздя и молоток. Лейтенант забил первый в головах гроба. Второй, придавливая левой рукой крышку к гробу, забил в ногах. Щель между крышкой и гробом стянулась под ударами молотка. Пришли солдаты и рабочий. Вместе переложили в цинковый гроб снаружи перед дверями морга. Лудильщик запаял гроб, и его погрузили в грузовик. Офицер попросил остановить ему у ресторана.


Официанты удивились, когда он заказал бутылку водки и салат «Столичный» в это время, они только открылись. Но видимо выражение его лица убедило их подозрительность. Водку принесли в графине. Первый графин он методично размеренно выпил без закуски. Под второй начал закусывать, и понадобился ещё один салат. Прошло несколько часов, но до отправления поезда оставалось ещё очень много времени. На вокзал он приехал, не ощущая никакого опьянения. Поезд стоял на запасных путях, вагоны были открыты, и можно было занимать свои места. На удачу подвернулся знакомый попутчик – прапорщик. Они просидели с водочкой в купе до самого отправления поезда. Поезд тронулся ночью. Прапорщик ушел в свой плацкартный вагон.


Лейтенант остался в купе один. В темном окне он видел лицо покойного солдата, которого хорошо знал. До перевода на новый объект он был в подчинении офицера технической части, хоть и числился за ротой. Лейтенант чувствовал свою вину в его смерти, хотя и понимал:
– Отменить назначение геодезиста помощником экскаваторщика не мог.


Он вспоминал слова комбрига, поздравлявшего молодых офицеров с прибытием на службу. Тот говорил об ответственности лейтенантов:
– Берегите солдата. Не генералы или полковники, а именно лейтенанты отправляют солдат на смерть.
Выпил ещё и уснул.


Вскоре на том же объекте командир роты по неосторожности застрелил из обреза прапорщика. Обрез капитан возил в своей «Волге» после нападения на него с женой в тайге неизвестных, пытавшихся вскрыть машину, когда они спали. Приехав из отгулов на трассу, ротный показывал сослуживцам автомобиль, сидя за рулем. Прямо у открытой водительской двери стояли трое любопытных.
– Покажи обрез, – попросили они.
Ротный достал его из-под сиденья, продемонстрировал и положил на колени стволом к открытой двери. Раздался выстрел. Весь заряд дроби вошёл в печень стоявшего посредине прапорщика. До больницы его не довезли.


В офицерском общежитии на станции Мга, он жил, когда батальон механизации находился на зимних квартирах. Пили много.
– За последний месяц был трезвым полтора дня, – подсчитал он. – Один день – потому что не нашёл денег, и ещё полдня – потому что решил завязать.


Однажды лёг на койку, закрыл глаза и, почувствовав лёгкое головокружение, вдруг стал подниматься над кроватью. Увидел сверху свою пустую постель. Затем всё стало черным-черно, и только наверху, куда он поднимался, виднелась еле заметная светлая точка. Полёт в темноте к светлой точке, разросшейся до размера пятнышка, стал как бы горизонтальным, затем опять вертикальным, только теперь это уже было падение. Светлое пятно внизу увеличивалось, скорость падения тоже. Полёт вначале казался забавным, но вдруг он понял:
– Там внизу, где свет, смерть. Не то чтобы смерть, а возврата оттуда нет. Если упаду в это, то подняться уже будет невозможно. Надо как-то удержаться. Пропало тело. Я – только мысль и воля.
Мысленно ухватился за эту оставшуюся волю. Страшным усилием стал тормозить падение и вдруг почувствовал:
– Получается! – падение стало постепенно замедляться.
Остановился, замер и стал медленно подниматься, затем быстрее, потом всё более и более ускоряясь, пролетел горизонтальный коридор и свалился на свою кровать. Пружины под ним раскачивались и скрипели, как будто он упал с большой высоты. Боли от падения не чувствовал. Была сильная усталость. Потолок, покачавшись перед глазами, замер.


Пытался понять, что это было. 
– Был близок к смерти, но остался жив.
Никаких обычных признаков опьянения или похмелья не ощущал. Голова была ясная и пустая. В окне виделось ясное звёздное небо. 
– Случилось нечто необычное.


Но анализировать эту необычность не хотелось. Хотелось спать. И он заснул. Поделиться своими ощущениями было не с кем. К нему и так относились как к не совсем нормальному человеку, хотя поощряли читать стихи в пьяной компании. Не хватало ещё прослыть совсем сумасшедшим. Режим потребления алкоголя в батальоне не изменился. И вскоре всё случившееся затуманилось за новыми более яркими впечатлениями. Но что-то осталось в памяти и потом всплывало время от времени, пока не слилось с новым знанием.


После смерти отца семья жила довольно бедно даже по советским понятиям. Когда учился в техникуме, на год имелись только одни шерстяные брюки. Из-за отсутствия пиджака носил куртку от старой школьной формы. Ощущал презрение некоторых модников из учебной группы. Вернувшись из армии, решил:
– Пришла пора кончать с бедностью и начинать добиваться жизненного успеха.


Жизненный успех ассоциировался исключительно с материальным благополучием. О работе по специальности, которую получил в техникуме, не могло быть и речи, заработок не устраивал. Предложения из милиции и госбезопасности тоже отверг, после службы в армии сложилось стойкое неприятие организаций, основанных на единоначалии, которое ограничивает свободу.


Полгода поработал в подмосковном совхозе, а потом устроился на железную дорогу проводником пассажирских вагонов. Здесь можно было подработать на спекуля¬ции, безбилетном провозе пассажиров и прочих оказываемых пассажирам ус¬лугах. Но главной мечтой была организация личного бизнеса, для чего и был нужен начальный капитал.


Буквально за пять лет гражданской жизни сумел накопить денег на новый автомобиль «Москвич», на кооперативную квартиру, обставил её мебелью, и кооперативный гараж. Для полного счастья советского обывателя не хватало дачи или собственного домика в деревне. Такое резкое повышение благосостояния пришлось на время перестройки, и радужные планы на будущее были связаны с грядущими экономическими и политическими свободами.
– Несмотря на захвативший дух стяжательства, никогда не испытывал страсти к приобретаемым вещам и смотрел на них лишь как на средство достижения цели.


В свободное время с интересом читал демократическую литературу, которая была откровением. Слушал западное радио. И желал скорейшей смерти коммунистического строя.
– Жить бессмысленно без понимания природы вещей и событий, без идеологической обоснованности поступков никогда не мог.
Образовавшийся после крушения коммунистических идеалов вакуум, заполнял новыми знаниями из демократической прессы, переосмысливая историю, экономику, цель и смысл жизни.


Дядя по матери дал почитать книгу английского философа, где в гротескной форме тот сравнивал жизнь человеческого общества с жизнью пчёл в улье и описывал принципы и мотивы его развития. Главными мотивирующими факторами развития цивилизации западного образца философ считал врождённые человеческие похоти и пороки.
– Чтобы угодить тщеславию, люди придумали предметы роскоши и постоянно менявшуюся моду, которые давали работу огромной армии мастеров, ремесленников, изобретателей, рабочих. Желание разбогатеть подвигло торгашей на кругосветные путешествия и отыскание морских путей в новые земли, что, в свою очередь, способствовало развитию науки и техники. А непомерный эгоизм людей, который мог бы сделать невозможным совместное проживание, хитроумные политики оградили моралью и законами.
Таким образом, грех и порок, окультуренные законом и этикой, возводился английским философом в ранг добродетели.
– На таких принципах, – считал он, – была построена и существует современная западная цивилизация.
Для человека, не обременённого религиозными знаниями, такая философия представлялась вполне разумной и логичной и стала руководящей.


Женился в первый раз, но жить вместе не стали и вскоре развелись. Через два года женился вновь. Привилегированное положение Москвы вызывало желание некоторой части населения страны получить московскую прописку. Казалось, к числу таких людей относилась и вторая жена. Но и он поступил несколько лукаво, поставив условием женитьбы небольшую сумму денег, которую дали её родители. После свадьбы жили в московской квартире. Родился сын, и будущее поначалу не предвещало ничего плохого.


Вскоре сбылась мечта: купил дом в соседней области. Дом стоял прямо на федеральной трассе и нуждался в капитальном ремонте. Привлекало в нём, что находился на отшибе, и вокруг имелась большая свободная территория, не стеснённая соседскими огородами.
– Не в моей привычке был долговременный поиск мелких выгод: раз приехал покупать, значит покупаю.


Уволившись с работы, через неделю уже переехал на новое место, пока без жены и ребёнка из-за отсутствия нужных бытовых удобств. Сразу занялся разведением кроликов, потом кур, потом попробовал третье и четвёртое, и довольно быстро пришло отрезвление. Городской житель, полный сил и радужных надежд на быстрое обогащение от сельского труда, не понимал:
– С какой кучей проблем столкнусь на практике?
Испытал горькое разочарование, но из деревни не уехал, а продолжал жить и осваиваться на новом месте, надеясь на удачу в будущем.


– Произошло событие, которое дало толчок к постепенному коренному переосмыслению взглядов на жизнь.


Оставшись в московской квартире, жена отбилась от рук и вскоре решила:
– Наш брак бесперспективен.
Круто повела дело к разводу, особо озаботившись разделом имущества и жилплощади. Пока он находился в деревне, к ней в Москву приехали её родители. Поссорились с его матерью и перестали пускать в квартиру, которую она получила от завода по туберкулёзному заболеванию. Врезали замок в большую комнату, заранее отделившись, и настроили против них с матерью соседей, чтобы те дали нужные им показания на суде.


Необходимо было самому приехать и во всём разобраться.
– Тот день мог стать последним в моей жизни, но стал первым в переосмыслении прошлого.


Приехав под вечер, часов в пять, открыл входную дверь и вошел в коридор. Сразу бросил взгляд на дверь, ведущую в большую комнату:
– Мать написала правду: на ней действительно стоял замок.


Раздевшись, открыл её, чтобы посмотреть: кто находится в комнате? На диване лежал тесть в брюках и майке, рядом с ним спал наш сын. Жены дома не было. Тесть сразу вскочил, вышел в коридор, тихо и вежливо поздоровался, торопливо опустив руки в карманы брюк. Пока раскладывал привезённые вещи тесть неотступно ходил за ним, навязываясь на беседу.

На кухне спросил тестя:
– Зачем поставили замок, если суда о разводе и разделе жилплощади ещё не было?
Ничего внятного тесть не ответил, но напомнил:
– Когда вернёшь четыре тысячи рублей, данных нами в качестве приданого?
– На эти деньги я дом в деревне купил, – ответил он, – который также является общей семейной собственностью, и по нему суд тоже примет решение.
Тесть промолчал, а потом, со злостью ухмыльнувшись, выдавил:
– Жить захочешь, отдашь, – встал и пошёл из кухни.


Терпеть наглое поведение у себя дома, от кого бы то ни было, он не смог, моментально вскочил, догнал тестя в коридоре и толкнул ладонью в щёку. Бить человека по лицу не мог, существовал психологический барьер. Тесть противно захрипел, делая вид, что ему стало плохо и сейчас он упадёт. У тестя случались сердечные приступы, и он не на шутку испугался:
– Как бы не умер от этого толчка. Доказывай потом, что не хотел его смерти.


Но тот поступил хитро. Воспользовавшись его растерянностью, тесть как бы невзначай опустил руку в карман, достал оттуда раскладной нож и судорожными движениями рук вытащил лезвие. Дальше всё происходило как во сне.


Морально он не был готов, что из-за ерундовой ссоры его могут убить. Страх парализовал все движения, руки и ноги перестали слушаться. Стоял спиной к входной двери и смотрел на лезвие ножа, подставляя под удары ладони. Не то, что боли, даже прикосновений лезвия не чувствовал, только видел, как во все стороны брызжет кровь. Всё происходившее как будто было не с ним, как будто он с сильными переживаниями смотрел художественный фильм. С перепуга мелькнула мысль:
– Упасть на колени и попросить пощады.
Но, взглянув в лицо тестя с мутными глазами и выступившей на губах пеной, понял:
– Он ничего не соображает и заряжен только на убийство.


Положение казалось безвыходным. Он стоял, запёртый в угол, бежать было некуда, и не знал:
– Как долго я ещё смогу простоять, пока тесть будет меня резать.


Хоть он и не мог активно противодействовать тестю, но и тому что-то мешало. Руки тряслись, движения были судорожными, и тесть никак не мог нанести точный удар мимо его ладони. С трудом перекинул нож в левую руку и стал колоть с другого бока. Нанеся несколько ударов, тесть вдруг без всяких видимых причин упал на колени. Он тут же схватил тестя за шею и швырнул в маленькую комнату, а сам развернулся к входной двери. На двери было три английских замка, и в обычное время он их крутил по полминуты, прежде чем дверь открывалась. Протянул руку, но пальцы не двигались из-за перерезанных сухожилий, тогда другой рукой крутанул первый попавшийся замок и, о чудо! дверь пошла. Спиною чувствовал дыхание тестя. Тот уже поднялся и подбегал сзади, чтобы нанести удар в спину. Тестю не хватило буквально десяти сантиметров. Босой он выскочил на лестничную площадку и как чумной бежал вниз три или четыре этажа, заливая лестничные ступени кровью, прежде чем сообразил:
– За мной ведь никто не гонится.


Когда приехала милиция, и тестя увезли в отделение, снова вошёл в квартиру. Жена вернулась из аптеки и широко раскрытыми глазами разглядывала лужи крови. Когда пришла в себя, то взяла тряпочку и стала обтирать мебель от крови, одновременно рассказывая оставшемуся милиционеру:
– Муж у меня плохой, мы разводимся, а папа – хороший.
Муж молча слушал, истекая кровью.
Милиционер спросил её:
– Тут бинты есть, чтобы сделать перевязку?
Бинтов не нашлось, порвав наволочку и морщась от вида ран, милиционер обмотал его руку.


В машине скорой помощи он начал клевать носом от большой потери крови, но усилием воли вышел из сонного состояния. Левая ладонь превратилась в кровоточащий опухший кусок мяса. На большом пальце правой руки болталась срезанная до кости шкурка мякоти подушечки. Небольшой порез был на локте и вскользь пропорот правый бок, но внутренние органы задеты не были. Весь свитер на груди и животе представлял собой порезанную ветошь, но ни одной царапины на теле здесь не было. Тесть очень любил затачивать ножи до остроты бритвы, тёща даже из-за этого с ним ругалась, когда получала раны от них при работе на кухне.


В больнице сделали рентген, врачи заштопали его дырки и поместили в палату. Было около двенадцати ночи, заморозка стала отходить, и раны начали ныть. Боль была такой сильной, что он не мог лежать на кровати. Встал и стал ходить по больничному коридору. Нисколько не помог и укол, сделанный дежурной медсестрой.


Постанывая от боли, с ужасом вспоминал произошедшее событие.
– По логике вещей я должен находиться в подвальном помещении больницы – в мертвецкой, – внутри возник неприятный леденящий холодок. – Я будто постоял на краю пропасти и посмотрел в её бездонную ужасающую глубину. Оказавшаяся такой близкой смерть, которая могла оборвать мою молодую полную сил и планов на будущее жизнь, ужасала и толкала на мучительное переосмысление прошлого, поиски того, что я сделал неправильно.


Как только тесть достал нож, он почувствовал:
– Присутствует кто-то третий, невидимый, который вошёл внутрь нас обоих и не дал развиться конфликту по другому сценарию.
– Он, этот третий, наказал меня руками тестя, но не позволил убить, рассчитывая на моё исправление в будущем.


Тут он вспомнил о подобных предупреждениях ему в прошлом, только в более мягкой форме, и потому им проигнорированных и сочтённых за случайные обстоятельства. Анализируя дальше свои поступки и поведение, увидел:
– Этот некто был довольно терпелив и милостив ко мне, давая многое из того, что я хотел, и даже то, что не было полезным.


В материалистическое атеистическое мировоззрение вклинилась неведомая сила, реально обладавшая могуществом, но плохо ещё осознаваемая.
– Ни Маркс, ни английский философ в своих учениях её не учитывали или сознательно замалчивали о ней. Значит, обе эти теории были не всеобъемлющими и, в конце концов, ложными.


Прорвался интерес к религии. На электричке ехал домой в деревню. В полупустой вагон зашла пожилая женщина и стала предлагать пассажирам купить у неё Евангелия. Посмотрел её товар. Новый Завет был трёх видов: написанный мелким шрифтом, крупным и для детей в комиксах. Деньги были, и он взял каждого по одному экземпляру. Покупать никто больше не хотел, женщина села напротив, и они разговорились. Она была баптисткой и жила на станции Солнечная. Там же в посёлке находилась их организация. По выходным собирались у кого-нибудь дома на религиозные собрания, где сообща молились и распевали псалмы. Рассказала, как Бог исцелил её от неизлечимой болезни, и предложила ему вступить в их секту.
– Представить себя молодого, распевающего в обществе старушек, я не мог. Да и мой внутренний человек тянулся к православию, хотя никто из людей меня туда не зазывал.
Пообещав подумать, попрощался, электричка подходила к его станции, и надо было выходить.


Сначала несколько раз просмотрел комиксы, а потом, уже понимая, о чём идёт речь, запомнив последовательность событий, приступил к чтению Нового Завета.
– Эта книга вызвала изумление, доходившее до душевного страдания, так как здравый смысл отказывался воспринимать некоторые новозаветные истины. Для новоначальных и неопытных людей в учении Христа много кажущихся видимых противоречий, не сумев разрешить которые многие легкомысленно от него отворачивались.


Он же, нутром осознавая верность этого учения, из-за отсутствия опытных толкователей решение противоречий оставлял на будущее, надеясь потом получить верные ответы.
– И Бог по мере моего возрастания помогал мне в этом, – искренне полагал он.


С позиции пережитого он сознавал:
– Библия живая книга. Самую распространённую в мире книгу мало кто читает, она не даётся людям непостоянного ума. Тем, кто её читает по гордыне знаний или показного благочестия, свои истины она открывает в извращённом виде и с неправильными толкованиями.


Санитар опять заметил скачки в мышлении с элементами банальной графомании. Здесь присутствовала и несомненная истина:
– Библия – самая распространенная в мире и живая книга.
Затем шла констатация малочисленности стада Христова во все времена и одной из огромного множества трудностей – непостоянства ума – в познании воли Божией.
Заключение представляет собой косвенное осуждение людей, обладавших признаками гордыни знаний и показного благочестия.
– Не суди, да не судим будешь.


Такие скачки в мышлении, несомненно, свидетельствовали о непостоянстве ума больного, которое он, таким образом, хотя и подсознательно, признавал в себе.


После второго развода удача снова стала посещать его, вскоре приобрёл списанный трактор. Произведя ремонт и купив к нему плуг и телегу, подрабатывал на трелёвке леса, подвозке дров и сена. Пахать так и не научился, борозды получались неровные и разной глубины, и плуг большей частью лежал без дела.
– Необходимо найти партнёра для организации совместного дела.


Шёл первый год победившей демократии и разрешённой частной торговли. Он уже пытался на деловой основе сблизиться с двумя сельскими жителями. Но его тут же обманули, и о работе с ними не могло быть и речи. Вскоре в деревне, отстоявшей километров на двадцать, появился первый самый настоящий фермер. Фермеру дали несколько гектаров земли и ссуду, на которую тот приобрёл новый трактор и сельхозорудия. К этому фермеру он и поехал знакомиться, в надежде объединить усилия в частном труде. Но оказалось:
– Партнёры мне не нужны.
Он был полон радужных надежд на своё будущее, и делиться им ни с кем не собирался.


Однако поездка не осталась бесплодной. В той деревне он познакомился с будущим партнёром по бизнесу. У того была необычная внешность: ковбойская шляпа, под ней бездонные, голубые глаза, на ногах кирзовые сапоги с подогнутыми бортами, рябые руки и длинная рыжая-прерыжая борода. Возрастом был младше на год. Они жили с женой и их общим малолетним сыном. Приехали из подмосковного города, где осталась квартира. Здесь в деревне недавно купили дом. Обосновались крепко: привезли из города трактор и самодельный микроавтобус, на котором иногда ездили домой в Подмосковье. Будущий партнёр происходил из семьи интеллигентов. Мать была еврейкой, а отец – научным сотрудником.


Жена была старше лет на двадцать и имела от прошлого замужества дочерей – ровесниц нового мужа. Но выглядела довольно моложаво. Любимым занятием было поговорить и посплетничать о чём угодно, начиная от последних деревенских новостей и кончая интимной жизнью. 
– Ушла от прежнего мужа, потому что он был алкоголиком, и от этого уйду, если будет продолжать пить, – поведала она.
На этой почве часто происходили ссоры.
– В деревню мы переехали вовсе не из романтики, а чтобы муж был подальше от пьяных компаний.
Говорила очень много и без остановки и не умела хранить никаких тайн, выдавая тем самым свой недалёкий ум.


В разговорах будущий партнёр исповедывал православие. В углу висели иконы.
– По вечерам с женой перед ними молимся, – рассказывал он.


Вместе с тем муж обвинял жену в бесовщине:
– Она потомственная ведьма и великая грешница перед Богом.
Однако говорил муж эти слова с хитрой улыбкой и явным удовольствием.


Только начав воцерковляться, он почёл будущего партнёра более опытным товарищем в религиозной жизни, часто задавая вопросы на интересующие темы. Тому очень нравилась роль учителя, и покровительственным тоном, как старший младшего, он поучал.
– Однако ответы больше сеяли путаницы, чем проясняли что-то. Произносились они без внутренней убеждённости, и было видно, что его знания поверхностны.


Жили за счёт огорода, где поковыряться была любительницей жена. Иногда муж по просьбе совхозного начальства возил мясо в Москву на продажу или в обмен на запчасти, иногда без разрешения начальства вскрывал закрома и склад горючего. Как и начинающий предприниматель, за время безработной жизни в деревне будущий партнёр сильно поиздержался и имел большую нужду в наличности.


– Откроем совместное дело, воспользовавшись для этого удобным расположением огородного участка, примыкавшего к федеральной трассе, и поставим на нём придорожное кафе, – решили они.


Надо было произвести большую подготовительную работу: зарегистрировать предприятие, приобрести вагончик, отделать его, отсыпать грунт на обочину, сделать съезд для автомобилей, нарисовать рекламу, подвести электричество и прочие мелкие, но необходимые для открытия предприятия работы.


Партнёр сумел у знакомых в Москве взять кредит, которого хватило на покупку вагончика. Занялись вскрытием совхозных закромов и реализацией украденного зерна для пополнения наличности, воровали рыбу в ещё работавшем хозяйстве по выращиванию пушных зверей.


Разделили свои обязанности. Партнёр взял на себя юридическое оформление предприятия и регистрацию его в администрации, а предприниматель выполнял большую часть практической работы. Партнёр написал устав и ознакомил с ним предпринимателя. В совладельцы партнёр ввёл жену, которую зачислил в бухгалтеры. Себя партнёр записал генеральным директором, а предпринимателя своим заместителем по техническим вопросам. Больше всего предпринимателя поразило их долевое участие:
– Себе определил сорок процентов, а меня уравнял с женой и дал нам по тридцать.
Когда партнёр читал эти строки, с его лица не сходила лукавая улыбка. Видимо подготовился к спору с предпринимателем, заранее заготовив нужные аргументы.


– Вообще-то у мужиков, начинающих общее дело, принято всё делить пятьдесят на пятьдесят.
Но предприниматель смолчал:
– Не желал расстраивать ещё не открывшееся предприятие. Однако в душе остался неприятный осадок.


Со временем некоторые поступки, которые иначе как козлиными назвать было нельзя, всё больше заставляли его сомневаться в порядочности партнёра.
– Проявился особый еврейский подход к жизни и бизнесу, так восхваляемый в противовес русскому, порицаемому как нечестному, ленивому и неповоротливому.


Договорившись с партнёром о вскрытии совхозного амбара для пополнения кассы, предприниматель взял двух мужиков и на тракторе с телегой в условленное время подъехал к его дому. Тот вышел на порог и со страданием на лице сказал:
– Не могу ехать, страшно болит голова.
Стоял сильный мороз.
– Ему просто лень вкалывать на холоде, – понял он.


Скрыв недовольство, отправились без него. Трактор оставили далеко в лесу, зерно подвозили к нему на санках. Работа была опасной, рисковали быть замеченными и получить срок. Проделав с трудом за ночь всю работу, часам к пяти утра с зерном вернулись в деревню, от напряжения изрядно вспотели.
– Он не спит, ожидая нас, и впустит погреться, напоив горячим чайком, – наивно рассчитывал он.
На продолжительный стук в окошко долго никто не отзывался, только из-за забора злобно лаяла здоровая немецкая овчарка. Наконец в темноте окна показалось заспанное и недовольное лицо жены.
– Муж спит, – сказала она и сразу удалилась в темноту, дав понять, – на этом разговор окончен.
Поражённые таким эгоизмом, не раздеваясь, они завалились спать в остывшей избе одного из помогавших мужиков, жившего по соседству.


Из-за этого зерна ещё и посидеть в милиции пришлось. Сельские пропажу зерна заметили, и кто-то видел, как он ночью разъезжал по посёлку на тракторе. Директор совхоза написал заявление участковому, и тот повесткой вызвал его, заставляя во всём признаться. Он всё отрицал. Участковый только на два часа посадил его в обезьянник. Если бы участковый проявил элементарную оперативность, мог бы взять его с поличным: из-за сильного мороза гружёная зерном телега ещё три дня стояла у него во дворе, и лишь когда потеплело, он реализовал его на посёлке. С участковым он уже имел счастье встречаться до этого случая, пришлось иметь дела с ним и потом.


Неоднократно откладывая начало работы трактира из-за мелких неожиданно возникавших проблем, они всё же открылись. Он стал трактирщиком. Режим работы сделали круглосуточным без выходных: днём за стойкой стоял трактирщик, ночью – партнёр. В ассортимент услуг предприятия входили: приготовление домашних обедов для шофёров, торговля спиртным, сигаретами и другим мелким товаром. Это было одним из первых частных предприятий общественного питания на федеральной трассе и занимало хорошее положение примерно на середине пути между двумя столицами. Скоро стали обрастать клиентурой, и дело пошло с нараставшим успехом. Технические трудности малого предпринимательства в начальной стадии развития общеизвестны: отсутствие оборотного капитала, проблема с кадрами, пьяные скандалы клиентов и наезды крутых, желание простонародья всё брать в долг. Случалось, отчаивался и хотел закрываться. Но, стиснув зубы, продолжал работать, и как по мановению волшебной палочки, проблемы сами собой разрешались.
– При наличии у руководителя таких качеств как трудолюбие, настойчивость, бережливость, порядочность в отношениях с рабочими и клиентами, все трудности преодолимы, – имел он в виду себя.


За два года производство поставили на поток. Наняли три смены барменов, поваров и вспомогательных рабочих, купили транспорт для поездок за товаром, провёл в дом телефон, увеличили оборотный капитал. Настало время пристраивать дополнительную кухню и ставить в ней промышленное кухонное оборудование. Рабочие ежедневно получали зарплату, а бармены приобрели квартиры, автомобили и дома. Трактирщик продолжал жить скромно, вкладывая средства в развитие бизнеса.


Но трудности технического характера не шли ни в какое сравнение с препятствиями, чинимыми чиновниками.
– Бандитский рэкет меркнет перед этим. Причём вредительский умысел не был случаен, а шёл как целенаправленная политика с самых верхов государства. На заре реформ по русской простоте доверял словам демократических вожаков и искренне верил: хотят дать экономические и политические свободы. На этой вере народа демократы и перехватили власть у коммунистов. Но все их обещания были обманом. Более десяти лет говорили о снижении налогового бремени и упрощении бухгалтерской отчётности для малого бизнеса и всё делали наоборот. Бог Христос учил распознавать людей по делам, а не по болтовне. Если учесть, что русским людям из-за финансовой ограниченности оказался по зубам лишь мелкий бизнес, то становилась понятной политика, проводимая правительством еврейских олигархов. При налогах в сто пять рублей на сто рублей дохода никто их не платил, если человек не желал мгновенно разориться. Правительство большую часть предприимчивого населения подавило морально и сознательно поставило в положение воров и обманщиков, а чиновничество в мутной воде ловило жирную рыбку. Не так было бы обидно, если бы страну силою оружия победили и заставили жить по чужим законам. Но в открытой борьбе народ никто не побеждал, его предали и обманули и продолжали нагло шантажировать.


Работать и развивать бизнес приходилось не благодаря заботам властей, а вопреки их действиям. Врали, изворачивались, более чем в десять раз занижали свой торговый оборот, чтобы укрыться от налогов. В налоговой инспекции и районной администрации знали, что они манипулируют с отчётами, но не закрывали их, а с выгодой шантажировали. Делали неожиданные проверки, заканчивавшиеся, как правило, огромными штрафами.
– Во властных структурах района не было порядочных людей, которые думали о развитии предпринимательства и государственных интересах. Вся администрация во главе с коммунистом мирно перешла на сторону демократов. Как были плохими коммунистами, так стали такими же паршивыми демократами. Звания коммунист и демократ ничто, главное сам человек с его личными качествами: либо честный и принципиальный, либо вор и проходимец. При коммунистах подобная мерзость высокомерно и нагло себя вела по отношению к простому народу, и, став демократами, они ничуть не изменились.


Как гражданин и частный предприниматель он всегда ощущал враждебную отчуждённость чиновничества. А он являлся государственно-полезным человеком, вносил налоги в районную казну и давал работу более чем пятидесяти рабочим.


Поборы, как правило, происходили перед выдачей лицензий на разрешение торговли, которые надо было выкупать в районной администрации ежемесячно. Они сопровождались грубым нажимом:
– Если не выделите денег на праздник ветеранов труда, то на лицензию можно не рассчитывать.
Ссориться никто не хотел, каждый понимал:
– Замучат проверками, дороже будет.


Одна чиновница принудила заплатить три с половиной тысячи долларов на предвыборную кампанию старого коммуниста, которую тот проиграл. 


Налоговая инспекция вела себя, как будто они были злейшими врагами Отечества. Своей подозрительностью инспекторы постоянно навязывали комплекс вины. Существовала преступная практика обложения малого бизнеса огромными штрафами за незначительные оплошности: не пробитие чека, непреднамеренная ошибка при составлении бухгалтерской отчётности, просроченный сертификат качества, отсутствие ценника и прочая ерунда.


Во время его отсутствия нагрянули налоговые инспекторы и поймали бармена на не пробитии чека. Трактирщик приехал в администрацию. Налоговая начальница заносила руку, чтобы поставить подпись под актом о штрафе в двадцать миллионов рублей – более четырех тысяч долларов. Он уговаривал не делать этого, но она была непреклонной. Пояснив, что действует в соответствии с Указом Президента, подписала акт. В недельный срок надо было заплатить, иначе начнут начисляться проценты. В руках был дипломат, в котором лежал фотоаппарат. Поставил дипломат на стол, не спуская глаз с начальницы, медленно открыл его и, достав «Кодак», сфотографировал её, и молча покинул кабинет. На следующий день наехали инспекторы и просили отдать плёнки и фотографии. Он отдал и пояснил:
– Ваша начальница неадекватно восприняла мой поступок.


Когда вновь к ней приехал, произошли разительные перемены. Она казалась доброжелательной и уступчивой и позволила растянуть платежи на год без всяких процентов, что он и сделал без особого напряжения.
– Все эти заботы о клиенте со стороны инспекции смешны и надуманны, порядочный частник сам заинтересован в честном и качественном обслуживании покупателей, – считал он.


И тут понял: – С этими людьми невозможно договориться по-человечески, они реагировали только на грубую силу и угрозу расправы.


Через пятнадцать дней после открытия к трактиру подъехала группа молодых цыган, которые в грубой форме предложили:
– Плати за крышу.


Не было ни оружия для самообороны, ни телефона, ни автомобиля, чтобы оперативно среагировать на возникшую угрозу. Вагончик стоял в трёх метрах от его деревянного дома и со всех сторон был открыт для любых недоброжелательных действий. Пришлось согласиться и платить требуемую сумму. Цыгане слова не держали и в возникавших конфликтах их интересов не отстаивали. Часто устраивали в трактире попойки и брали товар без оплаты. Терпение лопнуло, когда после нескольких повышений расценок предложили:
– Заплати за два месяца вперёд.


В округе по деревням и посёлкам цыгане жили небольшими колониями.
– Неспособные к производительному труду, они промышляют торговлей спиртным, наркотиками, спекулировали вещами и воровали скот. Хищнические черты характера и сплочённость позволяют им нагло и вызывающе вести себя по отношению к русским, если с их стороны не встречают должного отпора. Спившиеся русские мужики, потерявшие всякое самоуважение, попадали в кабалу к инородцам и цыганам в том числе.


Цыгане, обложившие их данью, жили в посёлке по соседству, где господствовали среди местных жителей. Некоторые парни из русских за стакан водки или затяжку травки находились у них на положении шестёрок.


– Откажусь платить цыганам, – решил он, но не знал что предпринять, сил для противодействия не было.


Четыре человека из банды приехали в трактир и стали ожидать его для расчёта. Предупредив барменов, пошёл в деревню за поддержкой к знакомым мужикам.
– Мужики, просто постойте сзади, пока я поговорю с цыганами, – просил он.
Но они в панике отказывались, так силён был их страх. Ожидая подобной реакции, он обратился к ним от безнадёжности.


Пришлось идти на контакт одному. Накинув на шею верёвку и тыча пистолетом в живот, цыгане принудили заплатить.


– Если без наказания оставлю их поступок, то может быть и хуже, – понял он.


Обращаться за помощью к другим бандитам не хотелось, помнил пословицу о мене шила на мыло. Но безвыходных ситуаций нет, и вскоре представился случай, который помог развязать этот узел. У одного бармена в милиции работал знакомый, и трактирщик решил обратиться к нему за помощью. Это был татарин, бежавший из Таджикистана, когда там началась война. Работал следователем. Выслушав, отвёл в шестой отдел – по борьбе с организованной преступностью, где согласились помочь. Провели операцию с записью на диктофон, помеченными деньгами и засадой. Главарь с сообщником были взяты с поличным. 


– Несмотря на угрозы и уговоры цыган, стой на своих первоначальных показаниях, – просили его опера шестого отдела, что он и делал, не отступая ни на йоту.


Следствие длилось несколько месяцев. Дело шло к суду. Но неожиданно прокуратура, подкупленная родственниками цыган, выпустила главаря банды под подписку о невыезде и денежный залог. Главарь тут же ударился в бега, подсылая родственников, чтобы он пошёл с бандитами на мировую. Но он остался твёрд. И удивительное дело, не сумев запугать его, цыгане перепугались сами. Продав дома в посёлке, с позором уехали.


Следующей крышей стала бандитская группировка, которую навёл начальник шестого отдела. Разговаривая с ним возле здания милиции, этот начальник поучал:
– Если платишь бандитам, то плати хотя бы русским ребятам. А мы тебе поможем.


Эти сами работали под крышей шестого отдела. Начальника они величали дядей. Снимали под офис номер в гостинице, куда облагодетельствованные коммерсанты привозили ежемесячную мзду. С ними было проще. Они не бесчинствовали и помогали решать некоторые вопросы. Но как только он развернулся и построил большое капитальное здание гостиницы, русские ребята соблазнились и захотели заполучить долю в трактире.

Пришлось искать выход из сложившейся ситуации. Тогда следователь решил вопрос с бандитами и стал новой крышей. На стрелке, которую следователь забил с ребятами возле дома трактирщика, те не посмели перечить и отдали следователю трактир. Так крыша претерпела эволюцию и пришла к своему логическому завершению, стала милицейской.


– Кому была выгодна организованная преступность? и кто её поддерживал в демократическом государстве? В лице милиции её поддерживало само государство, – сделал он вывод.


Санитар знал о существовании группировки русских ребят давно. Её истоки были на Волге в районе расположения многочисленных дач дипломатического корпуса и высшего эшелона государственных чиновников, включая и загородную резиденцию Президента. После реорганизации КГБ произошло значительное сокращение штатов гласного и негласного аппарата. Из этих, попавших под сокращение комитетчиков и была создана группировка русских ребят, которая в масштабах области помогала проводить приватизацию предприятий красно-коричневым директорам.


Ходило много слухов о деньгах партии, о подпольных парткомах. Секретарём подпольного горкома районного города считался бывший инструктор по работе с административными органами из преподавателей иностранных языков. Его отец был заслуженным негласным сотрудником ОБХСС. Инструктор занимался какой-то посреднической коммерческой деятельностью в помещении бывших профсоюзных курсов.


В тот день санитар был в обычном похмельном состоянии и в ожидании того, за чей счёт можно поправить здоровье.
– На ловца и зверь бежит, – радостно подумал он, увидев переходившего дорогу и направлявшегося явно к нему инструктора.
Он оказался прав.
– Не хочешь выпить? Мне привезли канистру настоящего разливного виноградного вина прямо с завода, – предложил инструктор.


Выпили. Состояние здоровья медленно улучшалось. Вино было, конечно, слабовато, и для создания достаточного оздоровительного эффекта требовалась значительная доза. Завязалась беседа с воспоминаниями. Уверенный в скором восстановлении советской власти, инструктор вдруг сказал:
– От имени горкома партии мы решили предложить тебе должность начальника милиции.
Санитар опешил.
– Какого горкома? Ваш первый секретарь собирался меня повесить на столбе.
– Он больше не секретарь. Я имею полномочия представить тебя представителю нашего областного руководства, он сейчас у русских ребят. Скоро должен подойти. А вот и он!
 Вошел высокий плотный незнакомый нестарый мужчина.
– Вот тот, о котором мы говорили.
Пожали руки. Молча посмотрели друг на друга. Мужчина перекинулся несколькими понятными им фразами с инструктором.
– Хорошо, – сказал он и пожал ещё раз на прощанье руку санитару.
– Но, почему я? – спросил недоумённо санитар.
– Мы всё время наблюдаем за тобой. Ты не продался мафии, как другие. Ты ведь уже давно кандидат на должность начальника милиции. Мы давно тебя рассматривали.
– Почему я не знал? Где рассматривали?
– На горкоме, ведь начальник милиции наша номенклатура.
– Так почему же я тогда не стал начальником милиции?
– Тогда рассматривали три местных кандидатуры, но не утвердили никого, и прислали начальника со стороны. Ты тогда женился не на той. У нас ведь был список девятнадцати национальностей. Слышал о таком?
– Слышал.
– Ну, вот. А других претензий к тебе с нашей стороны никогда не было. Ты согласен?
– Всё это так неожиданно и почти невероятно. Подумаю.
– Подумай. Но никому не рассказывай о нашем предложении.
Поправили здоровье и разошлись.


– Хороший руководитель должен иметь определённые черты характера: желание безбоязненно брать на себя ответственность, умение отказывать себе, честно и порядочно относиться к подчинённым. Записавший себя в директоры партнёр ничем этим не обладал. Ему было свойственно поступать в прямо противоположном духе, – всё более и более убеждался трактирщик.

Партнёр неоднократно ставил трактир на грань катастрофы и закрытия. Уже в самом начале, не выдержав напряжения, запил. Причём напивался до поросячьего состояния, не мог стоять на ногах. Бывали случаи, не дождавшись заступления трактирщика на смену, уезжал домой, бросая вагончик в бесхозном состоянии, где по полу катались пустые бутылки, а ночные собутыльники как тени бродили из зала на кухню и обратно мимо раскиданного товара.
– Выйдет ли он в следующую ночь на работу или мне придётся стоять за стойкой двое суток подряд, – недоумевал он.


Цыган партнёр боялся животным страхом. При одном только слухе об их появлении старался быстрее унести ноги домой, оставляя трактирщика одного. Так как он самоустранился от всех дел, то операцию против цыган трактирщик проводил по личной инициативе, не поставив его в известность. Но какая-то сила принесла его в трактир, когда опера шестого отдела брали с поличным вымогателей. Надо было видеть побелевшее от страха лицо партнёра, который прижался к стене спиной и боялся посмотреть в сторону лежавших на земле цыган в наручниках.
– Мне надо домой, – пролепетал он, вскочил в машину и быстро укатил.


Испугавшись цыганских угроз, партнёр начал давать следствию нужные им показания.
– С цыганами у нас была договорённость, по которой они за плату несли охрану трактира, – говорил он.
Своими показаниями он поверг в шок сотрудников шестого отдела, которые искренне хотели помочь.
– Лукавый еврей, позабыв свои начальнические обязанности, действовал заодно с вымогателями и откровенно желал моего физического устранения, чтобы быть единовластным хозяином заведения.
Трактирщик пытался воздействовать на совесть.
– Как твоё поведение объяснить с позиции христианства, которому ты учишь? – спрашивал он его, но тот просто отмалчивался и лукаво улыбался.


Партнёр вёл себя нагло и бесцеремонно, постоянно давал понять:
– Мы с женой по уставу являемся хозяевами заведения.


– Люди с жидовским менталитетом понимают только грубую силу, а человеческую доброту считают проявлением слабости. Он заранее знал, что сам плохой руководитель, и потому лукаво перестраховался, приписав себе с женой семьдесят процентов участия в деле против моих тридцати. Решил жить, как учит Талмуд, эксплуатировать моё русское врождённое трудолюбие.


Партнёр решил продать трактирщику свою долю в деле, оценив её в восемнадцать тысяч долларов – годовая прибыль трактира!
– Если отказываешься, – угрожал он, – найду покупателя на стороне.
Пришлось начать делать выплаты.
– Кто имел своё дело, знает, как необходимы деньги на этапе становления.


Трактирщик отказывал себе, лишь бы не извлекать средства из оборота. Из-за этих выплат пришлось задерживать платежи поставщикам, уменьшилась номенклатура товара и возникла угроза снижения доходов. Необходимо было покупать транспорт для поездок на областные и столичные склады. Надо было обновлять рекламу и общую инфраструктуру заведения.
– Подожди с деньгами год, – просил он, но тот и слушать не хотел.


Через год трактирщик за месяц получал больше прибыли, чем обозначенная партнёром сумма, и без труда мог бы рассчитаться.


В течение нескольких месяцев с трудом выплатил партнёру восемь тысяч долларов, и они окончательно разругались.


Произошёл конфликт с цыганами.
– Отобранные у меня деньги он не захотел включать в счёт выплат. Можно было подумать, что цыгане ограбили лично меня, а не руководимое им предприятие.


Из-за ошибок в бухгалтерской отчётности жены, налоговая инспекция наложила большой штраф.
– И эту сумму платить государству он милостиво предоставил мне. Пользоваться успехами предприятия хотел, а с невзгодами предлагал разбираться мне в одиночку. Платить человеку с такими низкими морально-нравственными качествами, который действовал исключительно методом выкручивания рук, у меня просто не поднималась рука.


Когда партнёр перестал работать и стал жить на выплачиваемые деньги, при отъезде жены в Москву запивал. Пьяный бил бутылки с дорогой водкой о стену, демонстрируя сельским собутыльникам, какой степени благосостояния достиг.


Партнёр надумал продавать невыплаченную ему долю в деле председателю сельского совета и директору совхоза. Заманили трактирщика на собрание, где, красуясь, партнёр стучал указательным пальцем по столу и грозил:
– Накажу.


Но после развода с цыганами такое поведение вызывало у трактирщика только смех. Он отказался подписывать заранее заготовленные документы и попытался при свидетелях, впрочем, безуспешно, усовестить партнёра. Председатель с директором наблюдали за их общением и, поняв, что трактирщик не горит желанием встать под их начало, отказались от своей затеи. Эти люди неоднократно предпринимали самостоятельные попытки организовать бизнес, но всякий раз либо пропивались, либо по каким-то другим причинам всё рушилось. Они даже остались должны трактирщику три миллиона рублей, которые когда-то брали на первоначальное развитие. Не хватало только, чтобы они завалили ещё и его дело.


Не найдя покупателей остатков своей доли на месте, партнёр стал искать их в Москве. У него что-то выгорало, и, приехав, он известил трактирщика. Дело принимало серьёзный оборот, результатом напряжённого двухгодичного труда трактирщика мог воспользоваться какой-то совершенно не заслуживавший этого человек. Из-за конфликтов внутри рабочего коллектива возросло напряжение. Как руководитель рабочих трактирщик во всём устраивал, и в конфликте все придерживались его стороны. Он не знал, что предпринять. Но тут на контакт вышли бандиты, предложенные начальником шестого отдела. Немного поразмыслив, он ввёл их в курс разногласий и, те с лёту выразили готовность помочь. На стрелку партнёр приехал в приподнятом настроении победителя, трактирщик притворялся, что осознал безвыходное положение и обещал выплатить ему оставшуюся сумму.


Когда партнёр с торжествующей улыбкой подходил к нему, из-за угла вышли русские ребята. Их внешний вид: короткие стрижки, пёстрые рубашки, лакированные ботиночки и сумочки в руках не могли ввести в заблуждение относительно рода занятий. Ни уговаривать, ни тем более бить партнёра не понадобилось, несколько матерно произнесённых угроз полностью подавили его самообладание.
– Успокойся, – мягко убеждали его.


Из-за дрожи в руках тот совершенно не мог писать заранее заготовленный трактирщиком текст документа. Из надменного человека он моментально стал кротким и услужливым. Ребята хотели забрать у него и машину и дом, но трактирщик из человеколюбия уговорил их:
– Не делайте этого.


На прощание ребята посоветовали партнёру:
– Ближе, чем на два километра к трактиру не подъезжай, – что тот добросовестно и исполнял в течение почти трёх лет.


Партнёр быстренько продал дом в деревне и уехал в родной город, и на время трактирщик позабыл о его существовании.


После его отъезда трактирщику никто не мешал, и дела резко пошли в гору. Про трактир среди шофёров страны прошёл слух, и многие, желая поесть и отдохнуть, тянули до него. В правилах предприятия была относительная дешевизна блюд при большом ассортименте, вежливое и быстрое обслуживание: от заказа до начала еды проходило не более двух-трёх минут, а также работа без перерывов и выходных круглые сутки, что так важно для шофёров. В сутки продажа комплексных обедов доходила до трёхсот пятидесяти при чистом доходе до восьмисот долларов. Такой темп работы сохранялся в течение почти двух лет. Появилась возможность строить большое капитальное здание гостиницы и автостоянку с бетонным покрытием. В налоговых документах указывал лишь десятую часть реального торгового оборота:
– В противном случае мне пришлось бы заниматься не строительством, а побираться с протянутой рукой и просить милостыню на хлебушек.


Бандиты не тревожили, сумма в двести долларов, которую он платил ежемесячно, была незначительна и устраивала и его и их. Но когда было выстроено новое здание гостиницы и предприятие приобрело солидность, перебравшись из вагончика в капитальное помещение, на строительство которого он истратил более пятисот тысяч долларов, то бандиты соблазнились, и в их головах созрел коварный план, как заиметь долю в его предприятии.


Однажды ночью в дом постучали. Открыл дверь, на пороге стоял бывший партнёр, а за спиной четверо незнакомых бандитов. Он нервно курил и смотрел на трактирщика злыми глазками.
– Не хорошо жить за чужой счёт, надо бы делиться, – произнёс он с угрозой.
– А кто здесь крыша? – поинтересовались бандиты.
Когда трактирщик ответил, те забили крыше стрелку в московском казино.
– Я передам вашу просьбу, – пообещал он, и они все скрылись в темноте.


Испугаться он не успел, поведение ночных визитёров показалось наигранным. Во-первых, намётанный глаз определил, что это были не москвичи, а во-вторых, для москвичей было бы не солидно, ради пары слов ехать за четыреста километров в один конец. Поэтому русским ребятам он ничего не сказал, а поехал в милицию поделиться своими сомнениями со следователем.


Привыкший всех подозревать, тот быстро разложил ситуацию по полочкам:
– Русские ребята, чтобы влезть к тебе в трактир, разыскали бывшего твоёго партнёра. Подговорили его разыграть сцену, что он якобы нашёл московских бандитов, согласившихся отстоять его интересы в заведении. Они забивают через тебя с ребятами стрелку, а те, якобы съездив на разборку, заявляют тебе, что за его спиной стоят такие силы, что они бессильны помочь тебе, и волей неволей тебе придётся поделиться. Москвичами были те же ребята, но которых ты не знаешь в лицо.


Предположения следователя оказались верными. Следователь давно критиковал русских ребят.
– Я и сам обеспечил бы твою безопасность, – намекал он.


Представился случай занять их место. Трактирщик согласился, и следователь сразу набрал номер домашнего телефона бывшего партнёра. К трубке подошла жена, и следователь твёрдым официальным голосом заявил:
– Вашему мужу необходимо явиться в милицию и дать в качестве обвиняемого показания в деле о вымогательстве. В противном случае ему будет прислана повестка.


На той стороне провода сильно занервничали, жена стала истерично поливать грязью трактирщика и в конце заявила:
– Муж уехал неизвестно куда.


Посланные следователем на квартиру партнёра знакомые милиционеры по его словам подтвердили:
– Мужа дома нет, а жена отвечает из-за дверей и никому не открывает.


Конечно, никакого уголовного дела следователь не возбуждал. Бывший партнёр, испугавшись, где-то скрылся, да так что и русские ребята не смогли его найти. Трактирщик им по-прежнему ничего не говорил о якобы забитой стрелке. В конце концов, ребята сами заявили:
– Звонили московские бандиты. Почему ты не сказал нам про забитую стрелку?
– Приезжал бывший партнёр с какими-то аферистами, но я сам разобрался, – объяснил он.


Встреча русских ребят со следователем расставила всё по местам, и они удалились, отдав трактир под милицейскую крышу.


Всё же с бывшим партнёром, после этой неудачной аферы, они расстались не окончательно. Как только по стране сообщили о налёте на отдел милиции, он сразу объявился с претензиями к оставшейся без поддержки жене трактирщика. Боялся опоздать на раздел имущества в случае его осуждения. Но и на этот раз остался у разбитого корыта, администрация показала ему от ворот поворот.


Уволившись из армии, вернулся в родной город. Когда вставал на комсомольский учёт, в горкоме спросили:
– Не хочешь ли к нам? Пока заведующим сектором учёта, её в обком переводят, а там второго секретаря в армию скоро призывают.


Хотелось на гражданское строительство, но поступившее предложение смущало. Выручила встреча с бывшим завучем.
– Выберут – иди, а на освобождённые должности не соглашайся, – посоветовала она, и эти слова он через много лет воспринимал как пророчество.


Устроился в дирекцию строящегося завода инженером по технадзору. Окунулся с головой в систему приписок. 
– Воровать или не воровать? Воруют практически все. Подписание актов выполненных работ без выпивки не проходит. Пить или не пить, вообще не вопрос. Если останусь на стройке, сопьюсь быстро.


Пытался как все, но мутило душу. Оформили как-то с прорабом акт о хищении кирпича рабочими, вызывали в милицию и неожиданно предложили работу у них. 
– Лучше ловить, чем воровать, – согласился он.


Он убил много животных. Первой жертвой был кролик. Была страшная битва. Жили уже без отца. Надо было забить кролика на еду.
– Чтобы сохранить шкуру, забивать надо круглой палкой ударом по голове за ушами, держа кролика за задние лапы, – советовали знающие люди.


Мать и бабушка шили из кроличьих шкур зимние шапки на продажу. Сделал всё, как узнал об этом. Но руки ещё были слабы. Тяжеловат кролик. Удар оказался не точен. Ударил ещё, потом ещё. Кролик был жив и вдруг громко неестественно запищал, дернулся и убежал за доски, стоявшие вдоль сарая. Забрался в самую середину длинной щели и громко пронзительно орал. Рукой было не дотянуться. Взял первую попавшуюся доску, но она оказалась короткой. Взял другую доску, дотянулся, но кролик сидел твёрдо на месте, не двигался и оглушительно пищал. Зашёл с другой стороны, дотянулся, но с тем же успехом. После долгих усилий ослабевший кролик немного отпрыгнул к краю щели, и его удалось с помощью доски подтащить на расстояние вытянутой руки. После нескольких ударов кролик перестал пищать. Мальчик был едва жив. Такого страшного писка он не слышал больше никогда, хотя с кроликами ещё некоторое время были проблемы.


Потом были куры, овцы, козы и гуси. Каждый раз он оттягивал неизбежность. Собирался не столько с силами, сколько настраивался на отношение к животному как мясу. И получалось. Труднее было топить щенков и котят. Ещё труднее было со свиньями и телятами, но было. Привыкнув к забою животных в хозяйстве, он не воспринимал это как убийство. Не воспринимая это как нарушение заповеди «не убий», очень удивился, что, по мнению очень близкого священника:
– В этом надо каяться.


Первый раз вышел на дежурство в оперативной группе в новенькой форме и с пистолетом. Закончилась полугодичная стажировка. Дежурство проходило спокойно, и всю ночь он проспал на раскладушке в кабинете. На рассвете раздался звонок внутренней связи, и дежурный по отделу вызвал его вниз:
– Поступило сообщение, что большая собака не даёт жителям многоквартирного дома идти на работу, набрасываясь на них. Поедешь на вызов с водителем, остальные остаются готовить документы перед сдачей дежурства.


На месте управдом показал бегавшую овчарку. Дежурный по рации приказал:
– Застрели её.


Предложил свой пистолет старшине-водителю, но тот заблокировал двери дежурного автомобиля и смотрел с испугом и любопытством изнутри. Собака была на фоне детского сада.
– Хоть сейчас и раннее утро, там могут быть люди. Чтобы в секторе стрельбы оказался пустырь, с собакой надо поменяться местами, – размышлял он.


Она увидела человека в форме, понюхала воздух и медленно пошла к нему. Снял пистолет с предохранителя и передернул затвор. Собака медленно шла прямо на него. Тщательно прицелился как на учебной стрельбе и выстрелил.


Попал с довольно далёкого расстояния в середину её стройного силуэта, но чуть ниже, царапнув пулей овчарку по внутренней стороне правой задней лапы. Она как-то удивленно взглянула на стрелка и, повернувшись, лизнула ранку, предоставив оперу свой вид сбоку. Выстрелил, почти не целясь, и промазал.


В секторе стрельбы за собакой чуть левее показалась женщина. Опер опустил пистолет и закричал:
– Женщина! отойдите в сторону!
Та с раздражением ответила:
– Я на работу иду.
– А я здесь стреляю, не видишь?! – закричал ей.


В это время собака догадалась:
– Меня убивают, и передо мной мой смертельный враг, – и бросилась навстречу смерти галопом.


Сектор стрельбы изменился, женщины в нём не было видно. Опер стрелял, козлиными прыжками отскакивая назад, а собака летела на него. Рухнула в метре от стрелка, но ещё дышала. Хотел добить её в голову, но рука дрогнула, и пуля попала в шею, колыхнувшуюся как тряпка. Выстрелил ещё, и овчарка перестала дергаться.


Позже узнал, что убил овчарку участкового. Рядом в соседнем квартале находился опорный пункт милиции. Овчарка сорвалась дома с привязи, нагулявшись, побежала на опорный пункт искать хозяина и заблудилась. Увидев человека в милицейской форме, надеялась на помощь, а встретила смерть. Жена участкового очень хотела встретиться с убийцей. А тот больше никогда не выходил на дежурство с одним магазином.


В коридоре, выходившим из кабинета комитетчиков, увидел знакомого бородача. Вспомнилась встреча в поезде. Возвращался из командировки. Вагон был полупустой. Чтобы не было лиц напротив, сел на боковое место лицом по движению. Взятые в дорогу газеты не увлекали. Смотрел в окно. Рядом остановился молодой бородач и вежливо спросил, можно ли присесть напротив. Что-то подкупало в интонациях его голоса. Не возразил. Бородач присел и взглянул лучистым взглядом. В попутчике всё было почти ленинским: и бородка, и лысина, и прищуренный взгляд.
– Можно Вам задать вопрос?
– Можно.
– Вы верите в коммунизм?
– Вопрос, конечно, интересный!
– Не удивляйтесь. Я учусь в высшей партийной школе. К нам заходит Леонид Ильич. Расспрашивает. Ему всё интересно. Вы верите в коммунизм?
– Верю.
– Интересно, правда? В наше время так мало людей искренне верит в коммунизм. Столько двоедушия, столько недостатков, столько перегибов на местах. Вы куда едете? … Мы земляки! Я обязательно приглашу к нам Леонида Ильича. Он увидит всё, как есть и исправит все недостатки.


Удивительна была сама постановка вопроса:
– Веришь, не веришь? Оказывается, это вопрос веры, а не знания. А я то когда-то пытался познать марксистско-ленинское учение.


Комитетчики рассказали, что этот беспокойный бородач, часто их посещавший и обеспокоенный чистотой коммунистического учения, работал грузчиком, а учился в школе марксизма-ленинизма при горкоме партии.


Случались у них случаи и серьёзнее.
– Один наш подопечный построил в сарае шалаш и, переселившись в него из дома, писал новую программу коммунистической партии в условиях, приближенных к написанию ленинских первоисточников.


Пришла телеграмма. На Горьковской железной дороге погиб институтский друг. Грейфером пытались выдернуть вросшую в землю дрезину. Три инженера стояли поблизости и наблюдали за работой. Грейфер соскользнул с дрезины, взлетел вверх, ударил по стреле железнодорожного крана, та отломилась, и всё это полетело вниз на инженеров. Двое остались живы: у одного – перелом основания черепа, у другого – поясничного отдела позвоночника. У друга был скользящий удар в области грудной клетки, но осколок сломавшегося ребра угодил прямо в сердце.
– Непонятно: кому повезло больше?


На похоронах было дано много пьяных обещаний о помощи молодой вдове, но выполнить не удалось ничего. Несколько раз навещал могилу друга, навещал родителей и один раз даже видел подросшего сына. Да его никто ни о чём и не просил.


Первый труп, на который выехал в составе оперативной группы, был в сгоревшем доме, на той же улице, где жила бабушка. Он знал покойного с детства и с детства не любил его. Об этом соседе ходили какие-то странные слухи. Его считали предателем. Потом эти слухи косвенно подтвердили комитетчики.
– Сосед твой приехал в город после войны из Прибалтики. Никому ничего не рассказывал о своём прошлом. Несмотря на все наши старания, мы нигде не нашли никаких документальных или свидетельских данных о его прежней жизни. Он не был репрессирован.


Он был одинок и только к концу жизни пустил в дом освободившуюся из находившейся на соседней улице зоны женщину. Эту женщину в сгоревшем доме не обнаружили. Её искали даже в колодце. Не нашли нигде. Предположили:
– Она ограбила одинокого старика, подожгла дом и скрылась.


Труп старика был неузнаваем. От жара он раздулся и подрумянился, местами лопнула кожа, местами немного подгорел.


Утопленник, с которым по работе столкнулся молодой опер поздней осенью, был довольно свежий, не раздувшийся. Висельник на ухвате, зажатом между потолком и печкой, с подогнутыми ногами и с раздувшимся посиневшим языком не произвёл особого впечатления. Угоревшая в бане пожилая женщина смущала своей нелепой наготой. Об убитом, зарезанном ножом, осталось воспоминание от ярко-алой пузырящейся крови на полу в коридоре общежития. Опер заставил себя относиться к трупам как к рабочему материалу.
– Иначе было нельзя.


Отношение к смерти стало циничным. На спор со следователем, экспертом и водителем распил с ними бутылку водки в морге, расположив закуску, бутылку и стаканы на одном столе с только что раздетым ими трупом с автодорожного происшествия. Одежду надо было отправить на экспертизу. Он не поперхнулся. Выигранную им в споре бутылку водки распили в отделе.


Настоящим профессионалом по организации похорон он стал после самоубийства начальника. В воскресенье вышел на службу из-за необходимости подъема камерного агента. Была первая и единственная в его практике камерная разработка. Это была женщина. Надо было покормить её и получить очередную информацию. Ответственным по отделу был его начальник. Но старший опер начальника не видел, ко времени его прихода тот ушёл на обед.


Едва выслушав сообщение агента:
– Эта цыганка, если выпустят до суда, собирается скрыться от следствия в Смоленской области у родственников, – опер был прерван дежурным по отделу, сообщившим:
– Начальник твой повесился у себя на квартире в туалете. Оперативная группа на происшествие уже выехала, а тебе приказано собрать личный состав отделения, осмотреть кабинет и сейф начальника и описать их содержимое. Ключи сейчас привезут. Спустишься за ними вниз. Ждите комиссию из управы, уже собираются.


Домашние телефоны были у двоих сотрудников отделения. Застать удалось одного. Когда заместитель начальника отделения приехал, вдвоём вскрыли кабинет и сейф начальника. Ничего необычного и компрометирующего обнаружено не было. Предсмертной записки не было. В рабочем дневнике были записи, планировавшие работу на понедельник и последующие дни.


В городе поползли скандальные слухи:
– В милиции проворовались.


Недели за две до этого в кабинете заместителя начальника отдела по оперативной работе произошло возгорание. От плохо погашенного окурка загорелась корзина с мусором, вспыхнули занавески, а от них – пластиковая отделка стены. Приезжали пожарные. Задымление охватило весь второй этаж. Многие не могли покинуть кабинеты и спасались от едкого дыма у открытых окон.


Теперь народ объединил два события, объясняя первое:
– Жгли компрометирующие бумаги.


Но причина самоубийства начальника была банальней. Служебных причин не было. Он недавно получил должность начальника, закончив академию, и ему присвоили очередное майорское звание.


– Просто он так любил жену.


Познакомились на танцах в городском саду. Она была эффектная ткачиха. А он всего лишь невзрачный патрульный, ездивший в коляске милицейского мотоцикла. После несчастного романа, завершившегося прерыванием беременности, она снизошла до него. Родила от него сына. Оставалась эффектной, пользовавшейся вниманием многих мужчин. А он рос и рос по службе, учился в академии, старался кому-то что-то доказать. Но для жены оставался тем же невзрачным патрульным, которого она не очень охотно осчастливила. Продолжала нравиться очень интересным мужчинам и отвечала им взаимностью. Не скрывала своего презрения к мужу.


Часто просила выписать повестки:
– Чтобы оправдать прогулы на работе.
Когда муж стал отказывать ей в этом, тайком выручали его подчиненные.


Праздники проводила широко в шумных компаниях. Муж часто пропадал в рейдах и на дежурствах, повышал служебные показатели. Стала приглашать поклонников на застолья к себе домой. Чаще при этом мужа не было, но иногда и он присутствовал. Специально ему её поклонников никто не представлял, но не догадываться было трудно.


В тот злополучный день застолье было посвящено проводам командировочного поклонника, возвращавшегося вечерним поездом на родину. Начальник пришёл на обед в разгар горестных проводов. Выпил за общим столом рюмку водки. Пошёл в туалет, привязал верёвку к трубе под потолком и повесился. Видимо хотел ей что-то доказать:
– Вот, я умру, тогда поплачешь!


Но ещё до похорон она на упреки подруг, отвечала:
– Вы просто завидуете. Ведь вот как меня любил! Из-за вас-то никто не повесится.


А на поминках она откровенно клеилась к санитару, наивно полагавшему, что та нуждалась в утешении. Тогда-то и он отогнал бродившие в голове мысли об аналогичном решении собственных личных проблем.


Своей бестолковой смертью начальник спас его. И он надолго сохранил чувство благодарности к начальнику. Потом похоронил его мать, потом отца, потом брата, только сестру он не хоронил, не пошёл.
– Никто никому ничего не доказал.


В ОБХСС он оказался внутри очень ограниченной касты. Они были вне общей корпоративности работников правоохранительных органов: суда, прокуратуры, других работников милиции. Конечно, сотрудничали, конечно, оказывали и служебные и личные услуги. Но всё-таки были белыми воронами.
– Воруют все, сколько и что могут, в зависимости от положения, по принципу: «Сколько у государства не укради, всё равно своего не вернёшь». Хоть пуговицу или лоскуток со швейной фабрики, хоть ручку из конторы, – считалось у них.
И они относились ко всем по принципу:
– Был бы человек, а статью подберём.


Но подобрать статью – было полдела. Чем выше должность, тем сложнее. Реальное уголовное наказание по его разработкам за шесть лет понёс только один директор леспромхоза – около года просидел в тюрьме, пока не освободили при пересмотре дела. Проворовавшихся руководителей переводили в другие районы, в основном с повышением, но случалось и наоборот. На его совести было более десятка обширных инфарктов, когда руководители предприятий долго выкарабкивались через реанимацию. Заведующую отделением Госбанка по просьбе первого секретаря горкома партии пригласил к себе прокурор, показал часть материалов о приобретении у леспромхоза дачи и попросил написать заявление об уходе на пенсию. Она согласилась, и хорошая женщина заняла её место.


Наставлял молодого сотрудника. Собирались на обмер сворованного штабеля леса, обнаруженного лесниками. Леспромхоз обещал машину. Зашли к инспектору милиции по охране лесов. Тот занимал общий кабинет с главным лесничим лесхоза. Машину надо было подождать. Сели.

Инспектор подозрительно посмотрел на молодого опера потом на заместителя начальника ОБХСС, как бы спрашивая:
– Можно ли доверять молодому сотруднику?
Получив кивком головы положительный ответ, снял трубку телефона, открутил обе крышки, вынул из трубки микрофон и динамик и положил их демонстративно на стол.
– У вас никаких учений не было?
– Каких учений?
– Из области машин не приезжало?
– Нет. Каких машин?
– Тут, какая-то чёрная «Волга» незнакомая стала появляться и стоять рядом долго. Слушают. И телефон затрещал. Это не вы?
– Понятия не имею. Мы не в курсе.
– Ну, ладно, – с какой-то угрозой протянул инспектор и стал тщательно собирать телефонную трубку.


У блатного инспектора были родственники в областном управлении. Скоро его отправили в отпуск, а потом на пенсию по состоянию здоровья. Несколько лет он стоял на перекрёстке центрального проспекта и федеральной трассы и внимательно наблюдал за проезжавшими машинами.


Приятель, ставший уже заместителем начальника отдела по оперативной работе, называл его многотомные проверочные материалы, медленно кочевавшие без возбуждения уголовного дела из одного сейфа в прокуратуре в другой, монстрами. Рубить палки на пирожках он так и не научился. Устал от оперативной работы, хоть агентура у него была самой обширной на фоне молодых коллег, но в основном фиктивная – для галочки, как и очень многое в период заката застоя. Хотя была одна вполне реальная агентурная разработка.


От неё устал даже начальник милиции, нарушались все сроки.
– Или бери или кончай писать!
– Что ж мне сообщений не принимать? Они ведь реальные! А брать за что? Доказательств мало, следствие не возьмёт.


Когда после оперативной комбинации по легализации информации взяли основного фигуранта, его связи на допросах удивлялись:
– Ты разговариваешь как свой.


По делу вышла замечательная командировка: Москва – Ургенч – Бируни – Минеральные Воды – Тбилиси – Рустави – Волгоград – Камышин – Москва.


Освободилась должность начальника отделения, предложили – отказался. Ждал ухода на пенсию начальника отдела охраны.


Неожиданно вызвал начальник милиции, говорит:
– В ГАИ приехала комиссия, начальника отпускают на пенсию, срочно требуют кандидата на его место. Думаем поставить тебя. Согласен?
– Так, как же? Я ж охрану жду.
Начальник внимательно смотрел, засунув дужку очков в зубы.
– Можно подумать?
– Подумай, конечно, до обеда.
Подумал до обеда:
– Согласен.


На следующее утро начальник вызвал опять:
– Во вневедомственную охрану приехала комиссия, начальника отпускают на пенсию, срочно требуют кандидата на его место. Думаем поставить тебя. Согласен?
– Так, как же? виноват, согласен.
– Тогда подбери начальника ГАИ до обеда.
Подобрал.


Применять на поражение табельное оружие в милиции ещё не было принято, хотя оперативная обстановка ухудшалась. Но были удивительные, почти анекдотические случаи.


Про одного сыщика рассказывали:
– Он нашёл преступника, объявленного в розыск, в котельной. Преступник не захотел сдаваться и взялся за кочергу, демонстрируя намерение сопротивляться. Опер хотел произвести предупредительный выстрел, но не знал куда? Кругом был бетон, рикошет по которому непредсказуем. Увидел кучу угольной пыли и выстрелил в неё. Преступник упал со стоном. Когда опер подошёл к нему, увидел, что тот ранен в зад, хотя только что стоял лицом к нему. Под тонким слоем угольной пыли оказались огромные глыбы крепчайшего антрацита. Непредсказуемый рикошет закончился в ягодице.


Когда стал начальником охраны, после соответствующей подготовки табельное оружие начали применять при задержании и там. Снайперы там были и до него.


Но началось с анекдота. Из Подмосковья в отпуск на родину приехал милиционер. Изрядно отметив прибытие, надумал навестить приятелей, работавших в ночную смену на охраняемом объекте. Заодно решил прогулять овчарку. Вахтершу послал подальше, и та сообщила о его визите милицейскому парному наряду. Те сориентировались и зашли к нему с разных сторон. Когда отпускник встретился с первым охранником, решил напугать его собакой. Тот выстрелил в собаку, она отскочила в сторону и с визгом скрылась в темноте. Вместе со вторым подоспевшим охранником связали отпускника и вызвали дежурную машину. Отвезли в вытрезвитель, и только там медсестра при осмотре обнаружила пулевое ранение в заднюю часть бедра. Опять рикошет: сквозь собаку в асфальт, затем в бедро.


Единственный случай, когда охранники стреляли на поражение, был на другом объекте. Но нападавшие скрылись. После дежурства парный наряд дождался начальника охраны и доложил:
– Было нападение, стреляли по ногам, казалось, оба попали, но двое нападавших перепрыгнули через забор и скрылись. Преследование и дальнейший поиск раненых нападавших положительных результатов не дали.


Милиционеры сомневались, что им делать:
– Писать рапорта о применении оружия? или доложить в магазины патроны из личных запасов, сэкономленные на учебных стрельбах?


Убедившись в их уверенности, что всё-таки попали, решили писать рапорта под диктовку начальника охраны.


Недели через две он был вызван к начальнику милиции.
– В областную больницу поступил пострадавший от якобы вооруженного нападения на федеральной автотрассе с пулей твоего милиционера охраны, застрявшей среди мелких костей стопы.


Через некоторое время прооперированный больной показал:
– В какой деревне отлеживается второй соучастник нападения со сквозным уже загнивающим ранением бедра?


К ночным тревогам привык. Дежурная машина ещё только сворачивала с Ржевского тракта, а уже появлялось понимание, что это за ним. Сквозь сон поднимался и начинал одеваться, чтобы меньше беспокоить спавших домочадцев. Водитель дежурной машины, подъехав поздно ночью к дому, никогда не сигналил. В крайнем случае, заходил во двор и тихонько стучал в окно у кровати заспавшегося начальника. Но чаще начальник охраны выходил без сигнала сам, когда водитель ещё только собирался вылезать из машины.


В тот вечер за ним приехали, едва успел вернуться со службы.
– Объявлен общий сбор личного состава. В районе узловой станции крупная железнодорожная катастрофа с многочисленными жертвами.


Всю ночь принимали раненых и здоровых, прибывавших на электричках, и отправляли дальше: раненных в больницы, здоровых на электричках – на Москву.


Видели, как начальник уголовного розыска со слезами встречал жену, возвращавшуюся из Ленинграда на потерпевшем крушение поезде.


Утром выехали в оцепление места происшествия. Пострадавших уже увезли. Рассказывали:
– Последнего долго не могли освободить. Никак домкрат было не завести, так всё перекорёжило. Кричал долго. Ему в горло водку заливали, пока тушили вагон. Пришлось врачам на месте по живому ногу пилить, боялись: умрёт от потери крови или от заражения.


Пожарный поезд ушёл на узловую станцию. С московского направления подошёл ремонтный поезд. Небольшую часть состава с локомотивом увели на узловую станцию. Один выгоревший вагон валялся в болоте под откосом высокой насыпи. Ещё один, вывернутый винтом и перекошенный, сузившийся и выгоревший, наполовину навис над обрывом. Следующий вагон обгорел, но остался на рельсах. Остальные в сцепке выглядели серьёзно не пострадавшими. Вокруг всё было завалено мусором из вагонов. Подобрали на память с заместителем занавески с фирменной надписью «Аврора».


У заместителя начальника охраны, очень полезного во всех отношениях, был один распространённый недостаток – алкоголизм. Все его жалели и старались помочь. Он, казалось, стыдился своего недуга, соглашался на все способы лечения, терпел все укоры, но относительно длинные трезвые периоды всегда заканчивались нередко столь же длительными запоями, которые он переносил очень тяжело, сильно опухал и был почти невменяем. Подругой семьи была медсестра наркологического диспансера. Она регулярно выводила его из запоя на дому. Но с каждым новым циклом погружения в запой и выхода из него он становился всё слабей и слабей.


На охраняемой сторожами районной торговой базе подломали склад. Ожидался значительный ущерб. Происшествие считалось чрезвычайным, и из областного управления охраны выехал проверяющий, старый приятель недавно с большим трудом вышедшего из запоя заместителя начальника охраны. На складе проводилась инвентаризация. Проверяющий инспектор из области распорядился:
– Организуйте встречу с заведующим базой, чтобы минимизировать заявляемый ущерб.


На таких встречах, по обычаю, пили. 
– Не езди ты на это мероприятие, – просил начальник заместителя.
– Пить не буду, – уверял тот, – неудобно, если не буду сопровождать старинного приятеля.


Заведующий базой, армянин, встретил их радушно с кавказским гостеприимством. После внимательного осмотра места происшествия все были приглашены к нему в кабинет. Начальник пытался остановить заместителя, но заведующий базой и старинный приятель активно устыдили его. На столе сразу появился коньяк и дефицитная в то время закуска. Заместитель демонстративно уселся вдали от стола. Старинный приятель и заведующий базой дружно запротестовали. И под укоризненным взглядом начальника заместитель подсел к столу.


Беседа развивалась по обычному сценарию. Сначала выпили за приятное знакомство инспектора областного объединения охраны с заведующим районной торговой базой. Затем обсудили судьбу черновых записей кладовщиков, изъятых начальником охраны с места происшествия на случай завышения ущерба от кражи. После того как выяснилось:
– Можно, конечно, и не передавать черновые записи в ОБХСС, – выпили ещё.


Заместитель выпивал понемногу, всем своим видом показывая, что меру знает. После этого заведующий базой на основании предварительных данных инвентаризации высказал осторожное предположение:
– Ущерб от проникновения на склад будет, скорее всего, незначительным, если вообще будет установлен.


Выпили ещё за столь обнадеживающий всех прогноз. Дальше пошла дружеская беседа об общих знакомых и взаимном уважении. Однако заведующий базой торопился.
– Необходимо проконтролировать успешное завершение инвентаризации.
Но отпустить с пустыми руками дорогих гостей он не смог.


Пора было переходить от официальной части визита проверяющего инспектора из области к культурной программе. По сложившейся традиции её решили провести на берегу водохранилища вдали от лишних глаз. Расположившись под соснами на прогретом летним солнцем живописном берегу, служебную машину отпустили в город. Торопиться было некуда. Но после второй стопки проверяющему инспектору стало плохо. Он хватался за сердце и тяжело дышал.


Началась поспешная эвакуация. По рации вызвали машину и стали пешком выбираться по направлению к большаку. Пока осторожно медленным ходом добрались до трассы, подоспела дежурная машина. Быстро проехали несколько километров до поселковой больницы. Врачи были на месте и сразу положили больного на кушетку. Ввели лекарство.
– Всех лишних просим выйти.


Часа через полтора главный врач вышел и сказал:
– На этот раз обошлось. Больному надо полежать несколько дней в постели и ни в коем случае не пить.


Больного отвезли в гостиницу. У его номера выставили пост, с предупреждением:
– Не давать ему ни в коем случае выпить. В случае чего вызывать начальника.
Через некоторое время инспектора отправили в областной центр.


А заместитель сорвался и запил. Он пропал на следующий день после отъезда старинного приятеля. Выяснилось:
– Он дома и уже под капельницей.


После обычных очищающих организм процедур до службы не дошел, опять сорвался. Через три дня умер. На похороны приехали представители из области, но старинного приятеля не было. Лицо покойного почернело. Корень валерианы не мог заглушить запах активного разложения трупа. Похороны были очень торжественные. Его положили на центральной аллее кладбища. Там стоит мраморный памятник.


Забот было много. Хоть и был секретарь, но очередь в приёмной никогда не устраивал. Обсуждение служебных вопросов почти всегда было открытым. Подчиненные и посетители вперемешку усаживались за длинным столом в кабинете и включались в общий ритм работы.


Очень удивился, когда, наконец, заметил, что один боец из группы задержания больше двух часов после ночной смены сидит в приёмной, несмотря на неоднократные предложения пройти в кабинет:
– Почему сидишь?
– Мне надо по личному вопросу.


Что-то насторожило, в голосе бойца чувствовалось странное напряжение.
– Никого не пропускать, – сказал секретарю, а бойцу:
– Проходи.


Прошли в кабинет, боец плотно прикрыл за собой дверь и как-то неуверенно присел на стул, стоявший в ряду вдоль стены.
– Слушаю тебя.


Боец нерешительно молчал, было видно, что ему трудно начать, но случилось что-то очень серьёзное.
– У Вас есть руководители?
– Конечно, есть: начальник милиции, начальник областной охраны… – он говорил, но по виду бойца начинал догадываться, что говорит о чём-то не о том.
– Нет, не то! Те, которые Вам говорят, приказывают?
– Я и говорю…


Осёкся, потому что понял, что опять говорит не о том:
– А у тебя есть?
– Есть.
– Кто?
– Много.
– Сколько?
– Три.
– Я их знаю?
– Да.
– Из охраны есть?
– Марина.
– А ещё?
– Директор стеклозавода.
– И что он тебе приказал?
– Мы приехали по тревоге в профтехучилище, а там народу много, за столом в президиуме сидит директор стеклозавода и говорит мне…
– Как говорит?
– Мысленно.
– И другие тебе мысленно говорят?
– Да.


Уже догадываясь, что могло произойти с бойцом, почему-то сохранил самообладание:
– Ты, я вижу, устал. И я не всё пока понимаю. Давай так: я даю тебе три дня отгулов за переработку. Отдохни дома. А я пока придумаю, как тебе помочь. Договорились?
– Да.
– Так, три смены отгулов. Давай, до скорого.


Как только за бойцом закрылась дверь, связался с дежурной частью:
– Мои из ночного наряда все сдали оружие?
– Все.
– Не выдавать …, рапорт передам начальнику.


Вызвал командира взвода, обрисовал, что случилось, продублировал команду об оружии и отправил с рапортом к начальнику милиции. Просил навестить дома и предупредить семью.


Через день доложили:
– В больнице. Родственники напугались раньше, после травмы головы объявил себя Иисусом Христом. Выступал в областном центре на соревнованиях по каратэ, потом выпивал у родственников, возвращаясь к родителям, подрался, получил по голове.


Ещё через день:
– Пытался бежать, разбил окно на втором этаже и выпрыгнул, но догнали.


Начальник охраны был сторонником «Демократической России» и носил на лацкане кителя трёхцветный значок. Он не был первым офицером в городской милиции, сдавшим партбилет, но не был и последним. Будучи искренним коммунистом, верившим в коммунистические идеалы, он также искренне обиделся за ужасающий постепенно раскрывавшийся обман. Он стал ренегатом.


Городская партийная организация, опасаясь за свой архив, наглядевшись по телевизору, что происходило в братских странах, решила оборудовать его охранной сигнализацией. Специалисты вневедомственной охраны провели обследование объекта, составили проект и смету.


Начальник пульта централизованной охраны обратил внимание начальника охраны на сметную стоимость.
– А как было раньше? – спросил начальник охраны.
– Бесплатно, – ответил начальник пульта.
– А материалы?
– Списывали.
– А сейчас можем?
– Нет.
– Неси на подпись первому.


Отнесли и доложили:
– Подписал и передал главному бухгалтеру.


Через неделю раздался телефонный звонок:
– Это начальник охраны?
– Да, слушаю Вас.
– С Вами будет разговаривать первый секретарь горкома партии.
– Слушаю Вас.
– Слушаешь? Ну что свою парторганизацию развалил, теперь городскую хочешь развалить?!
– А в чём дело?
– Что ты прикидываешься?! Ты что тут за смету прислал?!
– Я, ничего, как положено. Вы же подписали?!
– Посмотри, умник, в окно, столб видишь?
– Вижу, здесь много.
– Ну, выбери пока себе.


Один из местных активистов «Демократической России» был журналистом, писавшим на криминальную тему и потому хорошим знакомым. Он причислял себя к анархо-синдикалистам и часто стоял среди редкой кучки зевак в центре города у торговых рядов с трёхцветным флагом. Он и подарил значок.


Собираясь на службу после объявления чрезвычайного положения в стране, решил:
– Снять значок и спрятать, чтобы оставить хоть такую память о демократии.
Но вдруг подумал:
– Буду выглядеть трусом, если именно сегодня буду без значка.


На утреннем совещании у начальника милиции зачитывали телетайпное указание из областного управления внутренних дел о чрезвычайном положении в стране.


Начальники служб тайком посматривали:
– Есть ли значок?


Начальник милиции смотрел на лацкан его кителя в упор, соображая, видимо:
– Что делать?


Старался выглядеть спокойным.


По пути в отдел охраны встретил двух комитетчиков, располагавшихся у него на четвёртом этаже:
– Ну, как? получили указания?
– Нет, – ответили хором, глядя на лацкан.
– А мы получили. Заходите, если что.
– Ладно.
Старался, чтобы не дрогнул голос.


После экстренного сбора личного состава провёл учебные занятия по действиям сотрудников охраны в условиях чрезвычайного положения. Основные задачи:
– Усиление режима на охраняемых объектах и оборона особо опасных объектов от возможного нападения. Приказы действовать против толпы вне объектов охраны каждый исполняет, опираясь на собственную совесть.


Страх окончательно прошёл, когда по радио передали обращение Президента России.


Узнав, что к Белому дому стягиваются верные Президенту подразделения милиции и отдельные группы милиционеров, предложил начальнику милиции:
– Направьте с экипажем подчинённых в Москву.
– Не проедите.
– Проедем.
– С тобой никто не пойдёт.
– Пойдут. Разрешите получить автоматы. В городе останутся два экипажа в смене, хватит, у меня сейчас все машины на ходу.


Испугался, а мог остаться в милиции. Слух, что начальника милиции отправляют на пенсию, подтвердился, только чуть позже, когда всё улеглось.


Вызвал начальник милиции и попросил:
– Найди у друзей-демократов трёхцветный флаг.


Поехал искать. Анархо-синдикалист преложил свой флажок, с которым стоял у торговых рядов. Других у демократов не было.


Поехал на трикотажную фабрику, знакомый заместитель директора по сбыту сообщил:
– Опоздал: всё, что пошили, уже расхватали. Кончился голубой материал. Красный и белый есть, а голубой кончился.


На следующее утро и над горисполкомом, и над судом, и над другими городскими и районными учреждениями реяли трёхцветные стяги, и только милиция выглядела сиротинкой.


Сначала написал рапорт о переводе в следователи. Второе высшее образование получил в Академии МВД. Не хотелось больше быть командиром.
– Буду отвечать за самого себя.


Хозяйство было беспокойное. Подчиненных больше пятисот человек: аттестованных за шестьдесят, остальные вольнонаёмные. Проблема была в том, что районный взвод, состоявший из трёх отделений и несравнимый ни по численности, ни по техническому оснащению с батальоном столицы области, обогнал его по многим статистическим служебным показателям. Несмотря на наличие объективных предпосылок для создания второго взвода, и, следовательно, организации роты, повышать статус районного отдела вневедомственной охраны начальство не хотело. Опыт дерзкого начальника, премировавшего бойцов по служебным итогам за квартал окладами и больше, был осуждён.


Мало того, набравшись идей на курсах повышения квалификации в Воронеже, предложил:
– Внедрим ленинградский опыт создания монтажных кооперативов, заметно увеличивающих число охраняемых объектов с помощью технических средств.


Возникала опасность конкуренции для областного монтажного предприятия, процветавшего под небескорыстным покровительством областного милицейского начальства.


Приехал начальник объединения охраны и уговорил остаться.
– В Москве всё меняется, – сказал он и разрешил командировку в Ленинград по обмену опытом.


Остался. Через год готовили на итоговое совещание доклад о передовом опыте. Несколько раз встречался с начальником объединения, уточняя отдельные вопросы доклада. Наконец настал его звёздный час. Выступал третьим. Начальник объединения сидел тихо, не глядя на докладчика. Зато четыре его заместителя, как, сговорившись, перебивали вопросами невпопад. В зале посмеивались коллеги, и только тогда он понял:
– Это не обмен передовым опытом, а разнос.


Прекратил доклад и перестал отвечать на вопросы, дожидаясь, когда позволят сесть. В перерыве уехал домой и написал рапорт об увольнении из милиции.


Не прошло и года как из милиции стало возможным увольняться по собственному желанию. Но реально старшие офицеры этим правом ещё не пользовались. Он был первым майором в области. Приехала большая комиссия искать компрометирующие материалы, чтобы уволить предателя как положено. По одному дёргали подчинённых, и хотя недоброжелатели были, никто не настучал. Это сильно удивило.


Начальник объединения охраны обвинял в предательстве, хотя выглядело всё наоборот.


Именно только выглядело: ему самому оставалось служить несколько месяцев. Поехал на машине в дальний лесной и рыбный район с проверкой, а заодно отдохнуть от паркетных интриг. Взял с собой жену. Личное табельное оружие на постоянном ношении осталось с женой в машине, когда подъехал к районному отделу. Поднялся поговорить к местному начальнику.


Заждавшаяся жена положила пистолет в сумочку, вошла в отдел и спросила мужа. 
– Предъявите Ваши документы, – вежливо попросили её, прелагая пройти в дежурную часть.
Документов не оказалось.
– А что у Вас в сумочке? – спросили её.
Там оказался пистолет.


Муж мирно разговаривал с начальником милиции. Жена сидела в дежурной части. А первый заместитель начальника областного объединения охраны вместе с начальником инспекции по личному составу летели в дальний лесной район на вертолёте. Через некоторое время рапорт об увольнении на пенсию летел на вертолёте к начальнику областного управления внутренних дел.


Ощущение одиночества на время подавлялось застольями. Выпивали с бывшим коллегой в кафе. Он стал начальником шестого отдела – по борьбе с организованной преступностью. У них на постоянном ношении были облегченные более плоские, чтобы не выделялись под одеждой, оперативные пистолеты. Начальник столь важной службы, казалось, покровительствовал первому уволившемуся по собственному желанию майору в области. Бывший коллега продемонстрировал оперативную кобуру и пистолет. Стало скучно, и он пригласил за стол знакомого грузина. Но этот знакомый относился к нему без достаточного уважения, и важный опер показал новенький пистолетик и ему. Дело запахло скандалом. Санитар уговаривал бывшего коллегу разойтись по домам, но тот возражал. Позвонил бывшим подчиненным, и вскоре приехал наряд охраны.


Ехать на машине важный начальник согласился, но не домой. В машине опять достал пистолет. Санитар забрал его и передал командиру экипажа. Организатор преступности заканючил. Командир экипажа вернул пистолет. На крыльце многоквартирного дома, куда просил подвезти важный начальник, он закачался. Вышел, чтобы помочь ему подняться в квартиру, но не успел подойти к бывшему коллеге, как услышал выстрел. Почувствовал ветер у левого колена от пролетевшей пули. Опять отобрал у важного начальника пистолет и отдал командиру экипажа. Без пистолета он в гости идти отказался. И его отвезли домой. Перед своим подъездом он получил в челюсть, а пистолет получил утром.


Трактирщик готовился к активной борьбе с евреями.
– Бог евреев не любит и всегда помогает тем, кто, покаявшись перед Ним в грехах, активно с ними борется, – считал он.


После стычки с тестем, когда чудом остался жив, открылась тяга к религии. Впервые Библию приобрёл давно. Она продавалась в храме, где крестили дочь брата. Библия была дорогой, юбилейного издания, посвящённая 1000-летию Крещения Руси. Приобрёл эту таинственную книгу и надеялся:
– Обогатиться мудростью её содержимого.


Но когда дома стал читать Ветхий Завет, смутился большим объёмом и непонятными названиями заглавий: Паралипоменон, Исход, Числа, Судей, и не понимал:
– О чём идёт речь?


Частые упоминания имени Божьего и Его дел вообще никак не ассоциировалось с понятной человеческой мудростью. Поэтому из всех книг с удовольствием читал то, где находил рекомендации:
– Как правильно человеку вести себя в обществе?


После развода бывшая жена забрала Библию, и ознакомившись с Новым Заветом, купленным в электричке у баптистки, приобрёл в книжном магазине другую, частые ссылки евангелистов на ветхозаветные события и пророчества, побуждали приступить к изучению Ветхого Завета.


Прочитав за ночь «Закон Божий» в семьсот страниц, в общих чертах ознакомился с библейской историей, и с православным её толкованием. Приступил к изучению Ветхого Завета. Делал это перед сном после сдачи смены партнёру и за правило ввёл прочтение нескольких глав, прежде чем уснуть. Поведение праотцев вызывало чувство недоумения и противоречия. Некоторые поступки были не только далеки от общепринятого понимания святости, но даже элементарно порядочными назвать было нельзя:
– Коварное умерщвление сынами Иакова жителей целого города за поруганную честь их сестры Дины, продажа по зависти ими же своего родного брата Иосифа в рабство, многочисленные случаи блуда и кровосмешения: Иуды с невесткой, из рода которых и вышел Спаситель Иисус Христос, Праведного Лота со своими дочерями; поразительные случаи трусости Авраама и его сына Исаака, когда они отказывались от своих жён из боязни, что их могут из-за них убить. Всё это не укладывается в голову простого русского человека, готового скорее провалиться сквозь землю или даже умереть, чем допустить такие дела.


Много размышлял, прежде чем осознал глубину библейского повествования:
– Праотцы были обыкновенными грешными людьми со всеми свойственными человеку слабостями. Бог принимал их такими, какими они были, и не требовал показной святости. Отличие их заключалось лишь в том, что они знали и поклонялись истинному Богу, – делал он заключения из многочисленных описаний в Ветхом Завете долготерпения Господа к людским слабостям, отрицая при этом жесткие требования Божьих заветов к внешней обрядовой стороне почитания Бога избранному народу и жестокость Его наказаний за их нарушение.


– У воспитанных в атеизме русских людей православная вера ложно ассоциируется с чистоплюйским, оторванным от реальной жизни лицемерным поведением многих клерикалов. Подобные люди, скорее духовные дети евангельских фарисеев, чем друзья святых. Они сами находятся в духовной прелести и в эту прелесть завлекают не устоявшиеся души. Бог как в Ветхом Завете обитал среди обыкновенных подверженных греху людей, так и в Новом пришёл спасти грешников. Именно из-за одевания обличья праведности фарисеи были отвержены Господом и стали недостойными и неспособными к делу спасения. Буквальное, а не духовное понимание заповедей сделало их богоубийцами. Бог дал заповедь: не убий. Не убий что: тело или душу? Ведь в том же законе указывалось, кого без пощады надо предавать смерти, а именно: колдунов, ворожей, вызывавших духов, людей сознательно отвращавших народ от Господа и прочих извращенцев. С молчаливого согласия священства действует вся эта мерзость, потому общество и находится в таком плачевном духовном состоянии. И не нужна ли здесь очистительная кровь, заповеданная Богом? Ведь человек, знающий о творящихся мерзостях и не принявший мер к их устранению, вплоть до убийства злодея, становиться таким же соучастником преступления. Всё это написано в законе Ветхого Завета, и Господь своим пришествием не отменил его. Милость Христа к блуднице, приведённой к нему фарисеями, в расчёт браться не может, фарисеи это сделали в лукавой попытке искусить самого Христа. Господь поступил мудро, не оправдав греха, Он помиловал блудницу только с целью нейтрализации более тонкого зла фарисеев. А вовсе не потому, что Богу свойственно некое чувство гуманизма. Гуманизм и милость имеют противоположную природу и служат разным целям, первый для оправдания греха, второй для искоренения. Если бы фарисеи поступили прямодушно и согласно заповеди предали блудницу смерти, а после пришли бы и сообщили о своём поступке Господу, то в Его глазах они бы избегли греха, а душа блудницы получила бы шанс на оправдание в час Страшного Суда. Это же относится и ко многим другим заповедям. Например, на слова в законе о почитании отца и матери есть изречение Господа о том, что если кто-то любит родных и близких больше Его, тот не любит Его. Во всём нужен здравый смысл, а не буквенное исполнение заповедей. Важны как сами поступки, совершаемые человеком, так и их мотивы. Если они даже хотя с виду кажутся окружающим плохими, но сделаны по воле Бога и направлены на возвеличивание Его имени, то такой человек всегда будет Им оправдан и не оставлен без помощи. В противном случае Бог не допустил бы ему сделать данное дело. Кроме этого важна и сама личность человека, только тех, кого Он полюбил и избрал, кому дал дары и таланты к свершению особых деяний, о тех Он проявляет особое попечение, – отрицал духовный опыт Новозаветной Церкви, одновременно оправдывая собственную жестокость, приближаясь к заблуждениям католической церкви времен инквизиции.


Сначала пробовал молиться своими словами, потом выучил «Отче наш».


– Что говорить? – не знал и потому, вставая перед иконою, неуверенно просил о житейских мелочах.


После произнесения молитвы прислушивался:
– Не произойдёт ли какого чуда видимым образом?
Но всё оставалось без изменений.
– Не есть ли моя молитва пустое сотрясение языком воздуха? – сомневался он.


Потом уверился:
– Бог меня слышал, терпеливо ожидая моего обращения.


Но им долго обладали противоречивые чувства.
– Чтобы осознать действенность молитвы необходимо время и внимательное исследование внутренних сторон своей жизни, – утверждал он, находясь уже в полной уверенности в собственной правоте.


Воздерживаться от пищи начал под влиянием книги известного автора методики лечебного голодания. Отсутствием аппетита никогда не страдал, о плотном питании всегда заботились мать и бабушка.
– Обильная еда – признак здоровья, – считали они, и до определённого возраста он не прожил ни одного дня без мясной пищи.


Единственный раз в детстве голодом наказал отец, что вызвало в животе сильные рези. Поэтому пропуск хотя бы одного приёма пищи считал большим упущением. Когда же открыл трактир, и доступ к вкусно приготовленной еде стал неограничен, очень быстро стал набирать вес. Однажды вдруг не смог завязать шнурки на ботинках, помешал живот, потом почувствовал скованность в пальцах рук и позвоночнике:
– Вероятно из-за отложения в суставах солей.


Это очень напугало, в молодости он был спортивен и здоров, и не думал, что когда-нибудь доживет до старческих симптомов. Прочтя за ночь книгу, заразился энтузиазмом лечебного голодания, так и не уснув, весь следующий день до вечера ничего не ел.
– И что удивительно? прекрасно себя чувствовал, не испытывая ни усталости, ни сонливости.


Отказ от пищи ещё не был постом, а просто лечебным голоданием, и долго оставался единственным опытом.


– Степень моего воцерковления ещё находилась в начальной стадии, – вещал он с высоты осознания причастности к высшему знанию. – Рассказы, как люди постились по пятьдесят дней к ряду и не один раз в году, воспринимались как невероятные фантастические истории о превышающих человеческие силы возможностях верующих людей. Никогда не смогу совершить подобного подвига, – думал он о себе.


Однако единственный практический опыт с голоданием помог переоценить отношение к еде.
– Хотя и продолжал чревоугодничать, ещё не зная учения святых отцов о грехе, – намекал он на случившееся позже прозрение.


Лишь через три года, прочтя массу церковной литературы, решил:
– Буду поститься по средам и пятницам.


Простой отказ от скоромной пищи показался недостаточным, и он, повторяя ошибку всех новоначальных прозелитов, не ел ничего, только пил воду. Это дело давалось нелегко:
– Часто взвинчивались нервы, из-за чего несправедливо страдали окружавшие люди.


Они в смятении сожалели и говорили:
– Лучше бы ты ел.


– Боролся не только с голодом, но и с порождаемым им безотчётным раздражением, доходившим до бешенства.
Уже за час до окончания поста он в нетерпении начинал готовить всевозможные салаты и закуски.


– Памятуя о тяжести перенесения однодневного поста, пост многодневный, даже если потреблять растительную пищу, казался мне непреодолимым. Но в результате чуда от иконы на Пасху, которое случилось позже, мне легко удалось поститься десять дней. После этого никакое воздержание от пищи меня уже не пугало, – сообщал он о своём бесценном подвижническом опыте и тут же вещал, – хотя при посте отказ от еды не есть самоцель, а лишь средство приблизиться к Богу. Пост очищает тело, молитва душу и вместе они ведут к началу духовной жизни.


В трактире дела шли в гору, и для выполнения всей физической работы он нанял людей. Оставалось только контролировать производственный процесс и задавать тон в работе коллектива, чем и должен заниматься нормальный руководитель предприятия.


– Появившееся свободное время главным образом посвящал чтению книг и поиску истины, что само по себе дело не только полезное, но и увлекательное.


Финансы к тому времени позволяли покупать любую литературу без ограничений, и он, посещая монастыри и книжные магазины, покупал книги целыми связками, с трудом дотаскивая их до автомобиля. И потом, чаще всего по ночам, с увлечением читал, не засыпая до тех пор, пока не улавливал главную мысль автора.


В обширный круг чтения входила литература по православию, экономике, политике, религиоведению, а также многочисленные издания американских авторов на тему достижения жизненного успеха. Это были бестселлер Наполеона Хилла «Как стать богатым», а также перемежающаяся с ним многими мыслями и идеями книга Карнеги «Как добиться успеха и искусство приобретения друзей».
– Оба этих автора написали евангелие от христиан-протестантов. Они взяли из Библии животворящие заповеди Господни, а также учение Христа и использовали их для неправедных целей материального обогащения и преуспевания в земной жизни. Оба автора являлись масонами высокого посвящения, в честь одного из них в Америке построено идольское капище, под называнием «Карнеги центр», которое как бы олицетворяло господствовавшую в Америке идеологию. Но оба автора скрыли от читателя главное, делавшее всю их работу бессмысленной. А именно то, что над производителями материальных благ Запада, исповедовавших трудолюбие, порядочность, честность и другие прекрасные качества, стоят и используют их труд финансисты и банкиры-паразиты, люди совершенно иной природы, у которых коварство, ненависть, жадность и крайний эгоизм возведены в ранг религии. Именно поэтому миф о благополучии так называемого среднего класса там время от времени систематически сокрушается экономическими кризисами, которые организовываются с целью перераспределения наработанного богатства в пользу паразитической финансовой верхушки. И вскоре, когда окончательно созреют для этого условия, все свободные производители Запада будут опутаны талмудической каббалой и превращены ею в обыкновенных рабов со всеми уничижающими человеческое достоинство признаками, – считал он.


В начале экономических реформ очень заинтересовала болтовня по телевизору высокопоставленных чиновников, оперировавших непонятной терминологией о галопирующей инфляции, об инвестиционных надеждах, о рыночной конъюнктуре, ценных бумагах, облигациях, векселях, девальвации и прочем. Все их речи для простого обывателя, в том числе и для него, были дремучим лесом.
– Разберусь во всём сам, – решил он.


Достал соответствующие книги, главным образом экономистов дореволюционной России; узнал о теории мнимого капитала, о необходимости соответствия денежной массы производственной деятельности.


– Но самым важным для страны является нахождение денежного эмиссионного центра в руках патриотично настроенных людей, иначе финансовые воротилы могут искусственно подавить всю производственную деятельность страны, что и происходит в демократической России. Эти так называемые экономисты, оправдывая разрушение экономики страны из-за якобы объективно развивающихся в ней рыночных процессов, непонятную терминологию используют для того, чтобы никто не догадался, что к этим объективным процессам они приложили свои руки. Магическими речами оттолкнули от законной приватизации широкие массы трудящихся, гарантируя её, в то же время, узкому кругу лиц, повязанных единой этнической и религиозной принадлежностью. Распределение собственности страны проводили на сионистских собраниях, а выпуск ваучеров был обыкновенным отвлекающим манёвром, – развивал он свой антисемитизм.


Последним звеном в построении стройной мировоззренческой системы, связывавшим времена далёкого прошлого с политикой современности, стало чтение книг по еврейскому вопросу. Он это интуитивно почувствовал и специально съездил в Москву для их приобретения. Первой по этой теме попалась книга председателя Русской партии «Суд над академиком». В ней взгляд на революцию излагался не с классовой точки зрения, а с национальной. 


– Мне стало понятно, почему революционеры с такой ненавистью относились к православным русским святыням? Противостояние Христа дьяволу в лице книжников и фарисеев получило логическое продолжение во всей последовавшей мировой истории. Теперь евангельские события не выглядели далёкой сказочной былью, а превратились в такую же реальность, как ежедневные телепрограммы НТВ. Распятие и воскресение Христа стало краеугольным камнем и ключом, которым открывались тайны мировой политики, дух и мистика соединились с материальным миром. Чтобы правильно понять себя, надо увидеть свою противоположность. Одновременно пришло понимание: во что все попали? и как нелегко будет из этого выбраться? Мной овладела обида за отца, за всех его предков, за русский народ, которые, будучи лишены национальных и религиозных руководителей, спивались и впустую растрачивали могучую силу, во многом не поняв и позабыв цель бытия. При осознании факта оккупации страны евреями, я понял всю бесперспективность своего бизнеса. Люди занимаются бизнесом либо для достижения всё новых и новых экономических рубежей, либо для обеспечения семьи булкой с маслом. На булку с маслом я давно заработал, а высоты оказались заняты врагами, и любые честные способы борьбы с ними были бы фикцией, так как проходили бы по заранее продуманным беспроигрышным для них правилам, – подкармливал он растущего в душе зверя.


Сразу перед ним встал вопрос:
– Что делать? Любое дело начинается с распространения идей в массах и с поиска единомышленников.


Он закупил литературу, рассказывавшую о заговоре евреев с целью захвата мировой власти, и стал распространять среди чиновников администрации и милиции, с которыми сталкивался по работе. В милиции читать либо отказывались, либо воспринимали подаренные книги как своего рода форму взятки. А некоторые чиновники администрации с удовольствием читали и соглашались. Но ежедневные заботы и проблемы отодвигали прочитанное на задний план, оно не находило особого отклика в их душах. Лучше всего понимали проблему священники, с которыми сблизился как прихожанин и меценат, оказывая посильную материальную помощь.


– Но, осознание проблемы, без реальных действий, направленных на её разрешение, были ничто, и даже хуже, чем, если бы человек ничего не знал. В таком случае с него спросить было бы не за что.


Наибольшее влияние на его новое мироощущение оказала книга «Невидимая брань». Автор описывал методы и тактику ведения войны с невидимыми врагами – бесами. Она служила прекрасным руководством к действию желавшему очиститься от грехов и наставить себя в благочестии.


Льва Гумилёва он оценил как талантливого русского историка, нашедшего правильный подход к исторической науке.
– Именно Гумилёв подметил, что религиозные воззрения народов являются доминирующим фактором их сплочения или наоборот разъединения, заставляющие их добиваться своих ментальных целей в борьбе с другими народами на протяжении всех поколений своего существования. На этом фоне утверждение Карла Маркса, что история есть борьба антагонистических классов и стремление международных монополий овладеть мировым господством, представляется неполным и ограниченным, оставляя много белых пятен в её понимании. Льву Гумилёву удалось хорошо подметить и показать аналогии, уже существовавшие в прошлых исторических эпохах и проясняющие сегодняшнее положение. Как православный человек Гумилёв правильно вскрыл значение монголо-татарского ига в становлении Московской Руси. За правдивое и непредвзятое отношение к исторической науке евреи обвинили Гумилёва в антисемитизме.


Книга Гитлера «Моя борьба» по его мнению:
– Раскрывает личность фюрера как талантливого организатора и руководителя немецкого народа. Евреи не любят Гитлера не за то, что тот их истреблял, а за то, что посягнул на их первенство в делах тьмы. Однако дьявол не променял своих любимцев, распявших Господа, на не очень умных и последовательных германцев, от древности называемых варварами. Правильно понимая значение пропаганды и чистоты, пусть и немногочисленных, партийных рядов для достижения победы, Гитлер не понимал значения Божией силы вследствие впадения в оккультно-сатанинские сферы. Кровь Гитлер поставил выше духа и проиграл. Плодами его трудов во многом воспользовались евреи и американцы: евреи создали своё государство Израиль, а американцы воспользовались новациями фашистов в области технологий вооружений и ведения психологических войн. Немецкий фашизм стал благодатной почвой для взращивания на нём ещё более жестокого и коварного еврейского сионизма, – развивал он свой антисемитизм.


Из статей и очерков в четырёхтомнике дореволюционного настоятеля Покровского храма на Красной площади, расстрелянного большевиками, трактирщик узнал о национально-религиозной обстановке в предреволюционной царской России и на основании этого сделал свои выводы для недопущения просчётов и ошибок в будущем. Третий том привлек его особое внимание:
– Разоблачалось в пух и прах утверждение, будто республиканский строй и демократия имеют преимущества перед монархическим способом управления государством. Теперь, когда на собственной шкуре мы испытали все прелести демократии, скрупулезно описанные ещё до революции, нам необходимо на практике убедиться и в справедливости слов автора относительно абсолютной монархии, – оправдывал он свою тоску по авторитаризму и растерянность перед свободой, прежде всего перед свободой для других.


В книге «Евреи в России и СССР», по его мнению:
– На документальных фактах показана ведущая роль еврейства в революционных процессах России, преследование ими интересов, враждебных интересам коренного русского населения. Эта книга помогает русскому человеку идентифицировать себя и найти своё место в отступническом мире последних времён.


Книга Макиавелли «О природе государственной власти и законах ведения войны»:
– Помогает вспомнить человеку, для чего нужна сильная государственная власть, раскрывает природу и принципы её функционирования. Воинственность народа Николо Макиавелли считал признаком его здорового духа. Для ведения войны, по мнению Макиавелли, необходимы четыре фактора: люди, оружие, деньги и продовольствие. Но главные из них первые два, при наличии их третье и четвёртое добывается военным путём. Людей не должно пугать отсутствие денег.


Книга «Протоколы сионских мудрецов» написана в начале двадцатого века:
– На основе выкраденных секретных материалов, которые передала агенту царской охранки одна честная еврейка, приближённая к тайным иудейским масонским кругам. В ней содержатся программные документы и рекомендации по разложению национальных государств и традиционных семейных устоев, мешающих строительству дороги, по которой взойдёт на свой трон царь тьмы – антихрист. Прочитавший эту книгу человек легко увидит уже воплощёнными в реальную жизнь эти рекомендации.


Книга «Русь перед вторым пришествием Христа» содержала предсказания и пророчества относительно судьбы России в последние времена. Книга оптимистична, так как обещает русским людям за перенесённые ими ради Христа страдания воскрешение их Родины. В ней будет царь, который объединит все православные славянские народы, и своим могуществом он будет страшен антихристу и всему находящемуся под его властью отпадшему человечеству.
– Понимая значение книги в деле поднятия духа русского народа, враги православной веры выпустили ещё несколько изданий под таким же названием с дополнительными пророчествами, дезавуирующими первые предсказания. Надо читать только первое издание, не затронутое пером вражеских агентов.


Современник Апостолов Иосиф Флавий в книге «Иудейская война» описывал быт и нравы, господствовавшие в иудейском обществе и при дворе царя Ирода. Эта книга – существенный источник дополнительных знаний для людей, интересующихся мировой историей, во многом вырисовывает фон, на котором развивались евангельские события. Иосиф Флавий был промыслительно поставлен и сохранён самим Господом, чтобы, как бы невольно, засвидетельствовал, во что превратился иудейский народ, отрёкшийся от Мессии-Христа. Он описал сбывшиеся пророчества Господа относительно разрушения Храма и гибели Иерусалима.


Русский православный патриот Иван Ильин, вынужденный после революции выехать за границу, остался горячо любящим сыном России.
– Ильин описал падение официальной церкви в большевистском СССР.


– И это про век торжества российского православия, прославившего Господа тысячами, если не миллионами мучеников – и последние стали первыми? Не на их ли святой крови возрождается Россия – надежда Православия? – мысленно возражал санитар.


– Ильин предсказал падение коммунизма, последовавший за ним распад СССР и ту неблаговидную роль, какую в этом процессе сыграл Запад. Он дал рекомендации будущим патриотам России как возродить веру и воспитать дух рыцарства в русских людях.


Таким образом, его мировоззрение свелось к антисемитизму и тоске по авторитаризму. Поискав ещё себе внешних врагов, достойных его агрессии, он нашёл их в Европе.


Ещё в девятнадцатом веке Данилевский в книге «Россия и Европа» на исторических примерах показал, что Европа никогда не была искренним союзником и другом России. Несмотря на неоднократные случаи жертвенной бескорыстной помощи, оказанной европейцам русскими, первые никогда не платили взаимностью, но всегда вредили русским и пользовались моментами слабости русских для удовлетворения своих экономических и политических интересов. Новейшая история подтверждает справедливость выводов автора.


Библия стоит особняком от всех других книг, так как открывает все тайны и мудрость, предназначенные Богом для человека. На Библию существует много толкований, но у трактирщика появилось своё понимание замысла Бога относительно человека, на происхождение народов и рас, на разобщённость мира и смысл войны, оправдывавшее его усилия на поиск внешнего врага:


– Человек, приобретший бытиё из-за одной только любви Бога, по Его замыслу должен был стать венцом творения и господином всего видимого мира. Сотворённый по образу и подобию Творца, он был наделён свободной волей и получил заповедь не вкушать от посаженного среди рая древа познания добра и зла. Но, поддавшись дьявольскому искушению, человек нарушил её и съел запретный плод, извратив Божий замысел о себе. Чтобы грех окончательно не утвердился в видимом мире, люди, первоначально сотворённые бессмертными, стали умирать. Окружающий же мир стал враждебен человеку. Но главного врага человек приобрёл в самом себе, в своей падшей, стремящейся к греху натуре. Сущность Адама раздвоилась: заманчивый грех тянул его в объятия дьявола, а память об утраченном рае к Богу. Эта раздвоенность прошла не только внутри каждого человека, но и разделила всё человечество на два непримиримых лагеря.


– Каин, убив своего брата Авеля, стал родоначальником богоборческого народа, избрав своим уделом служение злу. Но зло не могло существовать самостоятельно, без противостояния ему добра.


– Люди, непримиримые в своих устремлениях и целях, должны были вести войны, так как по замыслу Господа Бога возвращение в рай человека без приложения им для этого усилий стало невозможно.


– В новейшей истории мировую войну между собой ведут только два народа: евреи и русские, а остальные лишь служат фоном, на котором происходит борьба, придавая ей многообразный и запутанный характер. Подтверждает это пророчество святого преподобного старца Серафима Саровского о том, что в мире существуют только два Божьих народа: евреи и русские, а остальные подобны Его слюне.


– Но замысел Бога относительно древнего мира нарушился из-за смешения, в результате чего война стала невозможной.


– Поначалу Бог попытался вразумить людей через наказание, сократив число лет их жизни с восьмисот до ста двадцати. Но они не покаялись и существование древнего мира, зашедшего в исторический тупик, стало бессмысленным. Господь Бог навёл Потоп и уничтожил его. Однако в лице праведного Ноя и его детей Он даровал человечеству надежду на будущее возвращение в рай. Перед тем как расселиться по лицу земли, люди решили построить башню высотою до небес. Но Богу было не угодно такое деяние, и Он в один момент всем племенам и народам дал разные языки, в результате чего они перестали понимать друг друга. Разделение людей на народы есть Божье дело и объединение их выгодно только дьяволу, так как единение возможно лишь в Господе Иисусе Христе, а не в строительстве Вавилонской башни под названием Новый мировой порядок. Поэтому любовь к Родине и воспитание патриотизма богоугодное дело.


– Только проклятое семя каинитов или космополитов-евреев, не имело своего определённого места жительства. Они жили там, где выгоднее и удобнее, главным образом в городах, отгородившись от земного проклятия асфальтом и бетоном.


– Сохранившиеся предания о потопе у европейцев, китайцев, аборигенов Австралии, африканских племён, американских индейцев говорили, что все эти народы в древности имели одного общего предка. Цвет кожи, ширина носа и губ, разрез глаз – это не результат эволюционной приспособительной реакции организма на воздействие окружающей среды, а проявление внешних форм, отображающих нравственный облик человека. Красота и гармония во внешнем облике человека свидетельствовала о высокой нравственности его предков и наоборот, греховные деяния приводили к вырождению людей, придавая им черты уродливости. Именно поэтому утопавшему в грехах человечеству так хотелось скрыть свои физические недостатки при помощи культуризма, макияжа и модной одежды.


– Разделение людей на народы это конечно трагедия, и каждый нормальный человек ощущает дискомфорт от этого явления. Но сам человек не может преодолеть установленный свыше барьер без трагических последствий. В Москве жидовские руководители целенаправленно заселяли город выходцами из Китая, Вьетнама, Азербайджана и других республик бывшего СССР с целью превратить его в новый Вавилон, и тем самым погубить коренное русское население.


– Гармоничное единение народов возможно только по любви в Боге, если они искренно по православному уверуют в Спасителя Господа Иисуса Христа и сделают Его учение своею жизнью. И половое разобщение люди разврата, предаваясь греховной похоти, пытались преодолеть через блуд и однополые совокупления. Тем самым они достигали не единения, а уродливого извращения, вырождаясь в монстров с неестественными противоречиями между формой и содержанием. Истинное же единение достигалось в монашеском облике через воздержание, которое невозможно без помощи Господа.


– Библия – книга войны. После грехопадения человечество ведёт непрерывную череду войн. Линия противостояния проходит как внутри каждого человека, так и между сообществами людей, наций, государств. Попытка отстраниться от военных действий ничего кроме исторического и физического самоубийства принести не может. Недаром одно из Божьих имён звучит как Господь Саваоф – Бог воинств земных и небесных сил.


Таким образом, человек полностью сконцентрировался на внешней агрессии, окружив себя множеством созданных собственным воображением врагов и претендуя на полное и единоличное знание истины на фоне отрицания даже возможности собственной греховности и критического отношения к себе.


Достигнув определённых высот в предпринимательстве и став уже довольно известным человеком в районе, с некоторого времени он стал замечать, что дальнейшее движение вверх остановилось.


– Этому способствовало враждебное отношение к нему и его делу чиновников администрации, которые всевозможными запретами, проверками и поборами подавляли трудовой энтузиазм. Для того чтобы преодолеть сопротивление, чувствовал необходимость вхождения в бомонд, своего рода аристократический клуб города, состоявший из высокопоставленных чиновников, новых торговых нуворишей и работников старой партийной номенклатуры. Подобный узкий круг людей есть в любом городе и городишке, где они строго следят, чтобы никто из местных и приезжих без их соизволения не посмел внедриться в какую-либо сферу коммерческой деятельности, посягнув на их кусок пирога.


Но он даже не делал попыток завязать с ними знакомство, так как эти люди вызывали в нем глубокую антипатию.


– Дух любого населённого пункта определяется его руководством. Почему жизнь и моральная атмосфера в городах между русскими людьми напоминает загнивающее болото? почему они не находя работы, разворовывают остатки государственного имущества и несут его на пропой? почему между жиреющей властью и погибающим от нужды и бесперспективности народом пролегла полоса отчуждения и вражды? Ведь все материальные условия для нормальной жизни имеются. Районный город занимает выгодное стратегическое положение между двумя столицами. Имеются несметные природные богатства: леса, торфа, гравия, большие рыбные и охотничьи угодья. Народ неприхотлив и работящ, плати хотя бы немного, но вовремя и честно, и горы свернут. Убедился на собственном опыте, занимаясь строительством.


После прочтения книг по еврейскому вопросу, он решил обследовать местность на предмет её оккупации евреями. И что же? в самом центре русской глубинки он нашёл сионистскую организацию, которая и определяла весь строй жизни.


– На посту мэра находился еврей с татарской фамилией, – он определил это по отчеству и профилю его матери, – другим евреем оказался губернатор со знаменитой казачьей фамилией. И до этого мэром был еврей, но с русской фамилией, и к тому же спился. Помимо незаконной коммерции и руководства организованной преступностью мэр продавал, – по его мнению, – за границу русских детей, которых принудительно отбирал у спившихся родителей, и в любой момент мог уехать в Англию, где приобрёл недвижимость. В сионистскую организацию входили также директора и доктора. Что они не сумели взять и распродать сами во вред русскому населению отдали прочим заезжим немцам, узбекам, армянам и азербайджанцам. При содействии мэра была даже ликвидирована знаменитая военная часть. Преступную деятельность сионистов, направленную на геноцид русского населения, я мог бы перечислять и дальше, но не видел смысла. Своими слезами и вздохами я их только повеселю, а разумные доводы они никогда слушали, иначе бы давно дали микрофон представителям народа. Оставалось лишь каяться в грехах, – но у себя он их явно не замечал, – из-за которых евреи сели на шею и молить Бога о прощении и о даровании отцов командиров, которые бы повели в бой против нечистой силы, – утверждал он в очередной раз себя в оправданности собственной агрессивности.


Сионисты что-то явно попутали! Его избрали директором совхоза, того самого, в котором он воровал зерно для пополнения кассы на развитие собственного бизнеса. Совхоз был когда-то знаменит птицефабрикой, состоявшей из двенадцати механизированных птичников, огромной площадью полей более чем в тысячу гектаров и большими лесными массивами. Ещё оставались не вырубленными леса, кое-где сеялся овёс и ячмень, да косилось сено для вымиравшего стада коров. Птичники, перестав функционировать, в том числе и от недостатка разворованных с его участием кормов, превратились в мрачные тёмные пещеры, набитые металлоломом, где вчерашние работники варварски разбирали в поисках меди и алюминия электрооборудование. Узнав, что совхозное начальство собиралось выпилить остатки леса и продать его кругляком на сторону, трактирщику стало обидно за место своего проживания. Он съездил в районный город, заручился поддержкой, как оказалось не такого уж и вражеского, чиновничества от сельского хозяйства, и на перевыборном собрании пайщиков его избрали директором.


– Молодец! Совхоз трактиру – хорошее подспорье!


Добиться этого было нетрудно: зарплата рабочим не выплачивалась годами, и они надеялись, что он как преуспевающий коммерсант поправит их материальное положение.


– Пустили козла, уже поевшего их капусту, в опустошённый им огород!


Новый директор мечтал:
– Дам работникам совхоза экономическую свободу, чтобы они самостоятельным трудом возродили сельское хозяйство. Все материальные условия для этого есть. Для начала поделю совхозную землю по участкам и раздам в пользование способным рабочим. Далее скооперировавшись, они могут сообща принимать решения и обрабатывать землю. Лес на строительства жилья, коровников и других хозяйственных построек выделю бесплатно.


– Неужели про себя забудешь? не это ли тебя и подвигло?


– Земля и производственные фонды будут принадлежать не совхозу, а частным крестьянским хозяйствам. Удастся вернуться к дореволюционному общинному владению землёй, но с более высоким развитием техники. Частный труд вновь позволит приобрести утерянное чувство хозяина, а общее принятие решений сплотит крестьян в коллектив, способный противостоять враждебному влиянию извне.


Но оптимизм улетучился, когда столкнулся с реальной практикой жизни.
– За годы советской власти люди привыкли работать по приказу и за гарантированную зарплату. Становиться самостоятельными собственниками не горели желанием. Мешал низкий нравственный уровень большинства работников совхоза: они привыкли воровать, а то, что своровали, пропивать. Все более-менее трудолюбивые крестьяне покинули совхоз, взяв свои паи. Остались, кто вообще не привык к самостоятельной жизни, и кто ни в коем случае не хотел порывать с порочными привычками, – вот и народ ему не угодил.


Попытки изменить сознание через организацию религиозных собраний встретили непониманием и саботажем. Лишь небольшая группа, в основном пенсионерок, с удовольствием собиралась у кого-нибудь на дому, где новый директор показывал на видеомагнитофоне фильмы православной тематики, и рассказывал о вере, что сам успел узнать. А мужское население, живя по принципу: каждый сам за себя, не нашло смелости поддержать добрые устремления.


После ухода трактирщика с поста директора работники совхоза всё-таки выпилили лес и продали по дешёвке кругляком на сторону, а ему видимо не досталось!


– В некоторых случаях необходимо применять силу, чтобы заставить людей делать правильные вещи, так как самостоятельно они не в состоянии порвать с прежним, порочным образом жизни, – бушевало в нём большевистское воспитание.


Будучи на лечении в психиатрическом стационаре специализированного типа с интенсивным наблюдением он считал:
– Судебное заседание по моему делу было закрытым из-за того, что носило не уголовный, а политический характер.


Он обратился к начальнику областного управления ФСБ с докладной запиской, так как эта организация призвана стоять на страже интересов страны, и ему хотелось довести до её сведения информацию, которая пригодилась бы им в дальнейшей работе.


Он сообщал: «На глазах произошёл без единого выстрела развал самого мощного в военном отношении государства. Советский Союз проиграл войну США идеологически, и механический развал его было делом времени и техники.
Идеологический отдел ЦК КПСС или побоялся сменить идеологию марксизма-ленинизма ради целостности страны, или вступил в откровенный сговор с идеологией культа наживы и материального благополучия, носительницей которого являлись США. Нельзя сказать, что она выше классовой теории устройства общества, просто проводилась в жизнь она осмысленнее, твёрже, последовательнее. И та и другая идеологии родились в подвалах тайных масонских лож и обе носили антихристианский характер. Значит, разыгрывая комедию и создавая вид непримиримой войны, единственной целью их было уничтожение христианского православного духа народа, уничтожение русской ментальности.
Реальным и одновременно мистическим носителем христианского Духа является Бог в Святой Троице и Его церковь, куда входят священнослужители и верующие. Поэтому церковь является таким же идеологическим центром, носящим и воплощающим в жизнь идею Христа.
На заре перестройки всем в стране стало ясным, что происходит смена идеологий. Но чем она может закончиться, по причине многолетнего отрыва народа от религиозных знаний, ещё мало себе кто представлял. Однако в стране существовал целый слой людей, которые по долгу своего высшего служения были обязаны заполнить идеологический вакуум и перехватить инициативу у врагов Отечества.
Патриарх и его Синод, – закладывал он главу русского православия, – осуществили измену Христу, шли за сатанинской властью, отдали на растерзание псам русский народ. Когда высшее руководство страны с молчаливого согласия Патриарха и его Синода заявляло, что общество является светским и религиозного экстремизма оно не допустит, то они должны были знать, что светское общество на библейском языке раньше именовали языческим, то есть общество, где вместо Бога поклонялись идолам. Таким образом, правительство вместе с Патриархом предлагали предать душу и поклоняться: долларам, сексу, бытовому комфорту, музыкальным хит-парадам, гомосексуализму, автосалонам и прочим ценностям цивилизованного мира, которые являлись всего лишь соблазнами и не имели истины.
Когда в советских органах печати происходила смена идеологических догм, то люди, у которых находился ключ разумения, обязаны были кричать, что происходит смена шила на мыло и предложить народу своё высшее, которому была бы уготована победа, так как оно в пух и прах разоблачает лживость человеконенавистнических масонских идей.
То, что церковники предлагали народу пассивно молиться и терпеть, являлось фактором, подрывавшим веру в Бога, а значит в справедливость, в добро, в победу.
Хотя терпение является величайшей добродетелью, однако церковь – воинствующая, и человек терпевший зло и не воевавший с ним, становился соучастником зла, кем и стали иерархи. Все эти события предсказывал святой преподобный Серафим Саровский: дерево, не приносящее плод, близко к сожжению».


Всё это он доводил до сведения начальника УФСБ, чтобы тот учитывал при составлении планов дальнейшей работы:
– Война не закончена. Враги участь СССР готовят России, и только глупый человек не делает никаких выводов.


Докладная дошла до пункта назначения, и ему ответили: «Органы федеральной службы безопасности должным образом информированы о процессах, происходящих в нашем обществе, и их деятельность направлена на осуществление безопасности граждан и государства».


– О предательстве Христова дела на земле большинством иереев церквей говорилось и писалось достаточно много.


– Чего только не пишут и не говорят! свобода слова.


Специально ему такой мысли никто не внушал, но сама его жизнь в избранном им направлении агрессивного антисемитизма заставила прийти к такому же выводу.


– Я никогда не относился к священникам с предубеждением и даже поначалу, когда искал союзников против захватившей страну нечистой силы, довольно долго находился в доброжелательных отношениях с ними, надеясь в их лице приобрести более опытных и знающих руководителей-товарищей, готовых возглавить борьбу за просвещение и освобождение народа из-под власти оккультизма. Но, ни обличением грязных дел представителей власти, ни бойкотом их сатанинских мероприятий, ни борьбой за души духовных овец, в чём благодаря их священническому сану должна была бы проявиться Божья сила, они не занимались. Все их помыслы это продвижение по службе и пополнение церковной кассы, а дела – молчание и соглашательство ради иудейского страха. Не было случаев, когда бы кто из священников своим благочестием, жертвенным поведением, проповедью, обратил неверующего человека к Богу, – обиделся он на священников, видимо, за их отказ идти за ним в бой против власти оккультизма.


– Моими учителями были святые отцы, на трудах которых я воспитывался.


– А не на партизанских ли историях?


– Искорки веры, зажжённые в душах вчерашних атеистов Богом, своим нечестием задували ряженые батюшки, им нравилось брать власть и господствовать над верой людей, лишая их тем самым свободы во Христе.


– Жаль, что не ты господствовал над верой наших батюшек?


– Главным иереем является благочинный, национальные корни которого находились на Украине.


– Как и православные корни всей России!


– На праздники к нему любит приезжать владыка украинец. Следуя порочному принципу землячества в кадровом вопросе, они поощряли переезд из безработной Украины слабо подготовленных кадров молодых священников для работы в храмах области. Если наставники назначались на свои посты не за личную преданность делу и не за деловые качества, если служение Христу низводилось до понятия доходного места, то не было ли это соблазн и извращение здравого учения, не позволявшее русским встать во весь рост и расправить плечи? Я ничего не имею против братьев славян с Украины, но история развела братьев, и Бог, первенство быть хранителями православной веры отдал русским. Кадровые вопросы на русской земле обязаны решать сами русские. Я знаю немало прихожан из местных, способных исполнять священнические обязанности, но благочинный проводил политику недопущения чужаков в свою вотчину.


– А вот я изо всех своих многочисленных учеников-юристов знаю только одного мальчика, чудным образом воцерковившегося и поступившего в духовную семинарию учиться на священника, и очень радуюсь этому. Радуюсь и за очень близкого приятеля-священника, создавшего приход и возрождающего Преображенский храм. Радуюсь за бывшего учителя истории, окормляющего стариц Казанской обители.


– Благочинный занял двуличную позицию в служении Христу, и Бог отнял у него дерзновение быть воином на своём поприще. Все инициативы верующей паствы о проведении мероприятий против агрессивной проповеднической деятельности баптистов в районном городе разбивались о равнодушие правящего иерея. Коммунисты приучили благочинного к пассивности, и тот не видел, что наступили другие времена, когда надо действовать. Иначе обстоятельства могли раздавить, как раздавили после революции многих попов, предавших помазанника Божия Царя Николая II. Я имею право на подобную критику, потому что, когда находился на должности директора совхоза, то по личной инициативе силой изгнал из посёлка баптистских проповедников, которые больше не смели появляться.


– Вот герой! наверно пришлось преодолевать вооруженное сопротивление! Отблагодарил-таки за Новый Завет.


– Предательство Бога ведёт к личному падению в глубины ада. Благочинный сожительствовал с любовницей. В развратном поведении благочинного я убедился и сам, когда пригласил его на церемонию освящения нового здания трактира. Во время обряда на глазах у присутствующих благочинный делал недвусмысленные движения и ужимки в сторону одной из сотрудниц трактира, молодой красивой девушки, которая после со смущением об этом поведала, а присутствовавшие подтвердили. Чего тогда стоила вся моя проповедь среди рабочих? если сам благочинный вел себя как последний козёл. Неужели он думает, что будет жить вечно и не придётся отвечать за соблазнённую паству?


– Господи, помилуй заблудшую душу больного человека!


Что правящему клиру не нужна активная и инициативная паства трактирщик лично убедился, когда задумал организовать приход в селе, с целью воцерковления простого народа. Собрав кучу документов и заручившись подписями будущих прихожан, он поехал к владыке за разрешением. Но владыки на месте не было, куда-то уехал по служебным делам. Все вопросы решал молоденький секретарь-дьячок. Взяв бумаги, секретарь передал их юристу, нанятому в юридической консультации. Вышел закон о перерегистрации всех религиозных организаций, и на целый год был наложен мораторий на создание новых приходов в рамках Русской Православной Церкви Московского Патриархата.


– Закон законом, но я то не дубовый законник, чтобы идти за безбожной властью, и при наличии доброй воли можно бы было обойти их запреты, – закапризничал он.


Но юрист, нанятый за деньги, наотрез и в грубой форме отказался решать эту задачу, а секретарь по секрету сказал:
– Этот юрист – матёрый атеист.


– Об этом владыка не мог не знать.


Трактирщик был не первым, кому здесь помогли подобным образом решить организационные и юридические вопросы. Сильно расстроенный и обескураженный бесплодностью поездки на прощание он обошёл резиденцию владыки, поражаясь роскоши апартаментов.


– На фоне нищеты паствы вызывало удивление наличие дорогих антикварных предметов в бытовом обиходе правящего архиерея и его окружения. Это и посуда из хрусталя и дорогого фарфора, и столовые приборы из драгоценных металлов, и резные седалища, больше напоминавшие троны царей, и наличие дорогих импортных авто во дворе резиденции. Такой роскоши в быту мне ни у кого видеть не приходилось, даже на представительском уровне.


– Понятно, не трактир же.


В организации прихода трактирщику помогал городской священник, которому время от времени он оказывал материальную помощь и содействовал в паломнических поездках его учеников. При Успенском храме была организована церковно-¬приходская школа, где обучались многочисленные дети батюшки и дети прихожан. Священник считал себя детским батюшкой и особо содействовал посещению служб детьми из школы-интерната, где преподавал будущий товарищ и напарник по налёту на отдел милиции. Там же в храме они и познакомились. Поражала скромность и тактичность товарища при большой физической силе, а также педагогические таланты. Дети, которых он по выходным приводил в храм для причастия, буквально пылали к нему любовью и не отходили от педагога ни на шаг.


Когда не удалось создать приход официальным путём через владыку, то в обход него детский батюшка предложил организовать филиал от уже существовавшего братства. Детский батюшка некоторое время служил в Москве в вотчине знаменитого на всю страну пастыря, где уже существовало братство. Пастырь не отказал своему бывшему сослуживцу и дал добро старосте, пожилому деятельному мужчине, на содействие в открытии филиала. Несколько дней беготни ушло на оформление и регистрацию документов и печати. За это время трактирщик немного ознакомился с хозяйством пастыря и его деловыми связями с властями Москвы.


На территории, принадлежавшей братству, находился храм, склады, студия звуковой и видеозаписи, где на поток было поставлено производство кассет православного содержания, главным образом с выступлениями и поучениями пастыря. Реставрационная и художественная мастерские по восстановлению старых и написанию новых икон, детская церковно-приходская школа, богадельня для стариков, столовая, платная юридическая консультация, офис старосты и апартаменты пастыря. Всё по-московски, широко и богато, с факсами, компьютерами, внутренней телефонной связью. Кроме того, братство занималось коммерческой деятельностью, строительством, планировало организацию производства ширпотреба. Через их руки проходил большой поток благотворительной помощи из-за рубежа, а также левого товара, за который не хотели платить налоги. Телефон в отделанном со вкусом кабинете старосты в течение рабочего дня не умолкал ни на минуту, а посетители выстраивались в очередь, чтобы иметь возможность обсудить с ним деловые вопросы.


Потом, когда трактирщик посещал старосту на правах старого знакомого, то замечал некоторое уныние и недовольство от деятельности. Из разговора во время обеда в трапезной он понял:
– Работа не приносит нужных результатов. Сила евангельского учения Христа по праву и происхождению заключается в том, что оно претендует на весь мир и не терпит рядом с собой недомолвок или каких-либо других учений. Если земные Его работники не проводят во всей чистоте такую политику, то не могут считаться верными чадами Бога.


– Да политику ли должны проводить священники и старосты приходов?


– Если работники хотят быть последователями одной из разновидностей религий во Всемирном Совете Церквей, то цена этим работникам тридцать серебряников, потому что главенство Христа променяли, и отдали в руки земных слуг дьявола.


– Что ж им встречаться только на войне? – возражал в заочной полемике санитар.


Недовольство старосты распространялось на пастыря, духовника братства. Староста хорошо знал личные человеческие качества пастыря, и видел:
– Он в ущерб делу больше всего озабочен славой и знаменитостью.


– Ох, уж эти искушения на батюшек.


Однако сочувствия к старосте у трактирщика не было, он считал:
– Своей кипучей деятельностью такие люди сами способствуют созданию ложных культов личностей находящихся в прелести пастырей, уводя, тем самым, многих людей от Христа.


С пастырем трактирщик ближе познакомился на одной платной лекции, проходившей в доме культуры. В фойе продавали фотографии пастыря по пять рублей за штуку, а бабушки и дедушки, духовная паства, ходили с кружками и собирали милостыню для настоятеля, занимавшегося строительством храмов.


– Раньше храмы на Руси строили прихожане в складчину или состоятельные купцы. Но здесь был случай особого благочестия, и потому я денег не дал, вследствие чего на меня стали поглядывать искоса как на серого волка.


– Щедрый ты наш!


Пастырь опоздал на лекцию почти на час и не извинился перед ожидавшими людьми. Взойдя на сцену, пастырь занял в кресле полулежащее положение утомлённого человека, расправил длинную косу и беспристрастным женским голоском всезнайки повёл речь о благодати. Потом достал книгу «Русь перед вторым пришествием Христа» третьего издания, где приводились для страха предсказания лжепророков о гибели России, и стал пугать ими собравшихся в зале.


– Пастырь заговорился и стал цитировать пророческую ахинею, что в последние времена русские мужики сопьются, и женщины начнут предпочитать китайцев за более сильные мужские достоинства.


– А не твои ли это слова?


– У меня складывалось впечатление, что это была лекция не духовного руководителя, а человека озабоченного сексуальными проблемами.


– Может, больше ничего не захотел услышать?


– Пастырь видел только ужасные стороны жизни: пьянство, разврат, развал страны, нежелание приобщаться к вере самой дееспособной части мужского населения.


– Не твоими ли глазами?


– Просто мужское население не хочет подпасть под духовное руководство таких пастырей.


– Как ты, например!


– Потому то пастырь и не видел никаких путей преодоления бед.


– Или по Писанию?


По справедливому мнению пастыря:
– Должно вымереть целое поколение, воспитанное при советской власти, а уж потом, если обучить в церковно-приходских школах детей, то ещё возможно возрождение. Но на это нет ни времени, ни средств. У России одна дорога в погибель.


– Вместе со всем этим миром! – вклинивался опять санитар.


– Пастырь отстранил Господа от участия в судьбе Святой Руси, предоставив это право только официальной церковной иерархии, тем самым невольно открыв пастве своё безверие, – соблазнялся больной человек.


Конца собрания трактирщик дожидаться не стал и, выражая вслух проклятия в сторону докладчика, пошёл на выход сквозь молчаливые ряды сторонников пастыря.


Трактирщик приехал из деревни в Москву с целью дать объявление в газете о продаже своего заведения, чтобы на вырученные деньги приобрести оружие для силовой акции, которая только-только созревала в голове и была бы направлена против богоборческой власти. А о лекции пастыря случайно прочёл в газете и решил:
– Посещу её, чтобы лишний раз убедиться в отступничестве большинства священства и заодно утвердить себя в правильности задуманного дела.


Санитару запомнилось, как знаменитому пастырю на такой же многолюдной встрече во дворце культуры среди других многочисленных записок поступил вопрос:
– Когда свершится пророчество и придёт в Россию православный царь?


Пастырь задумался и начал пальцем стучать тихонько по микрофону.
– Слышите? Это идёт православный русский царь. Вот он идёт по проходу. А вы сидите. Что надо делать? Сначала поклониться. А потом очень и очень многое. Готовы мы служить нашему царю? Нет! А надо быть готовыми. Мы ещё не готовы встретить нашего царя. Когда будем готовы, тогда и придёт. И ещё одно. В пророчестве сказано, что придёт он перед вторым пришествием Христа, а это значит перед Страшным Судом. Готовы ли мы к этому Суду? Господь видит, что нет, и даёт и нам и многим другим время раскаяться и спастись. Ведь сказано в Писании: не думайте о временах и сроках.


В духовном родстве с пастырем находился знаменитый диакон-богослов, чью лекцию трактирщик имел счастье посетить в другом дворце культуры. В переполненном зале богослов поведал народу:
– Жертвенную пищу есть можно, так как идол ничто.
– Как будто перед ним сидели не вчерашние атеисты, а колдуны и маги, решившие обратиться в истинную веру. Ведь новоиспечённые верующие никогда в своём прошлом еду для идолов не готовили и пользовались только материалистическими понятиями о пище, такими как вкус и калорийность. Эту тему, актуальную для первых веков, когда надо было обращать народы от идолов к истинному Богу, поднял в первом Послании к Коринфянам Апостол Павел. Но богослов, прочитав послание, не к месту решил блеснуть эрудицией и умом.


– Ай, да молодец! ай, да умница! Поставил неуча на место, – опять не сдержался санитар.


В конце всё переваривавшей публике богослов заявил:
– России нужны многие столетия, чтобы из языческой вновь стать православной.


Огромным тиражом в церковном издательстве вышла книга диакона-богослова под названием «О нашем поражении», где он неправильно трактуя Откровения, предсказывал неминуемое поражение от антихриста.


Синод Русской Православной Церкви никак не отреагировал на эту откровенно подрывную провокацию.


– Значит, стал соучастником. Вчерашние комсомольские активисты и борцы с религией, переодевшись в поповские платья, продолжают свою подрывную работу против церкви, только уже изнутри, сея страх и уныние среди Христовой паствы. Учуяв носом, куда дуют ветры перестройки и, не желая расставаться с привычным паразитическим образом жизни на шее народа, эти идеологические диверсанты перебрались из обкомовских кабинетов в патриаршие покои.


Впервые мысль о неладах в церкви у трактирщика возникла, когда увидел по телевизору посещение храмов на Великие Праздники первыми лицами государства и получение благословения от церковной иерархии. Для него было очевидно:
– В масштабах страны они проводят политику растления народа и развала государства. О чём они могут молить Бога? Утром стоят со свечкой в православном храме, днём в халатах и тюбетейках наносят визиты в мечеть, а вечером в ермолках сидят с единоверцами в синагогах. Такой всеядностью они оскорбляют истинного Бога и верующих в Него людей. Как можно быть другом Христу и распинать его? Разве не понятно, что такая политика смешения выгодна только евреям, которые, не имея под своими ногами твёрдой почвы, пьют кровь из других и паразитируют на чужих бедах. Одна из главных задач иерархии – стоять на страже Христова стада, чтобы волки не проникли за церковную ограду и не расхитили оттуда овец. Если они по незнанию или наивности не понимают этого, то не имеют права быть пастухами.


По тому, что творится в церкви, а мистически в неё входит вся Россия и русский народ, трактирщик делал только один вывод:
– Большая часть иерархов – хищные волки, надевшие обличие пастухов.


Только в таком ракурсе для него всё вставало на свои места. Потом это стало его твёрдо сложившимся убеждением, а пока были лишь вызывавшие недоумение догадки.


Чтобы рассеять сомнения и прояснить ситуацию, он составил десять вопросов на тему неправомерных, но общеизвестных поступков церковных властей и отдал тётке, которая работала в храме, чтобы та передала кому-нибудь из знакомых священников. Один согласился на них ответить. После службы они уединились в приделе храма, и священник начал высказывать свою точку зрения. Отвечал священник, обильно приводя цитаты из Писания и Святых Отцов, трактирщик возражал другими цитатами из Писаний. Знали они примерно одинаково, только по-разному трактовали.


Священник был против влезания церкви в политику. По смирению священник был против осуждения чьих-либо действий. Казалось, ни на один вопрос конкретно:
– Да-да, нет-нет! – не ответил.


В завязавшейся дискуссии священник поведал ему:
– Воины, погибшие в Великую Отечественную войну, пошли в ад, так как погибли за неправедные цели коммунизма и за Сталина.


Трактирщика возмутило:
– О чём ещё можно было дискутировать? если он отказал в спасении тем, кто самого его спас от гибели и порабощения.


Трактирщик увидел:
– Многие священники, даже если искренно заблуждаются, просто слабы умом, чтобы иметь моральное право руководить человеческими массами, хотя бы и без Бога, посредством только человеческих талантов. Правильно говорится: кого хочет наказать Бог, у того Он отнимает ум. В священство проходят люди, прошедшие твёрдый отсев на профессиональную пригодность. Хотя я и допускаю исключения, имеющиеся в любом правиле. К таким пастырям подбираются и соответствующая паства, которая одним своим рабским поведением вызывает отвращение у нормальных людей. Расталкивая друг друга как одержимые бесами, они носятся за благословениями людей, одетых в мантии и рясы, которых зачастую и видят-то первый раз в жизни. На дню они проделывают это по много раз, дискредитируя тем самым и лишая смысла обряд благословения. Не понимая его истинного значения, они играются в смирение и благочестие, оставаясь, как и пастыри, гордыми и злыми людьми. Неужели чтобы исполнять малозначащие дела и свои прямые обязанности, надо испрашивать благословение у священника? Отсечение своей воли не одно и то же, что и отсечение ума. Своя воля отсекается, чтобы во всём исполнять волю Божию. А если вручить её малознакомому человеку только потому, что он священнослужитель, то надо быть готовым на Страшном Суде разделить ответственность с ним за грехи. Послушание требуется либо по долгу, как в армии или монастыре, либо за выдающиеся заслуги пастыря, каких почти не осталось. В остальных случаях все призваны Богом к свободе.


Имея общение с такой, впавшей в прелесть паствой, трактирщик замечал:
– Несмотря на свой убогий и смиренный внешний вид, на самом деле многие из них горды, нетерпимы и злы, своенравны и непослушны. И по своему состоянию они находятся в гораздо большей опасности, чем незнакомые с религиозными знаниями не церковные люди, так как с тех на Суде за незнание спроса будет меньше. Для многих в народе они служат соблазном, из-за чего люди и не хотят приобщаться к вере.


Великий пост подходил к концу, а у него и в мыслях не было что-либо предпринимать к его исполнению. Питался как обычно, ни в чём себе не отказывая. И вот из-за какой-то ерунды с женой случилась ссора. Она уехала в посёлок к родителям. Он тоже не сдержался и решил:
– Если ей на всё наплевать, то и мне ничего не надо.


Но податься было не к кому, он сел в машину и поехал по трассе в сторону Санкт-Петербурга, предоставив делам в трактире идти самотёком. Поведение жены его так вывело из себя, что из чувства протеста решил:
– Ничего не есть три дня и не возвращусь домой, пока не успокоюсь.


Приехав в Петербург, посетил пятачок возле Гостиного Двора, накупил патриотической литературы. После Питера отправился в Новгород, посетил знаменитый Новгородский Кремль и осмотрел достопримечательности. Переночевав в гостинице, следующим днём уже был в Пскове и решил сразу ехать в Лавру. Но из-за дождя ещё на день остался в городе и сходил на экскурсию в Псковский Кремль.


Не такой помпезный и музейный как Новгород, Псков произвёл более сильное впечатление воинственным видом и серьёзностью.
– Недаром благоверный русский царь Иоанн Васильевич Грозный, строго покарав новгородцев за готовившееся отложение и измену, к псковичам был милостив и не произвёл у них ни одной казни.


– Видимо он и есть для тебя идеал российского правителя? Поэтому и благоверный для подобных тебе старателей.


– Духи ставят свои печати на городах, которые придают им характерные черты, не изменяемые во времени.


– А вот с этого места, пожалуйста, подробней. О каких духах здесь идёт речь?


– Новгород в прошлом славился своей торгашеской вольницей и непостоянством, часто становился очагом смут и раздоров. Псков же с момента основания всегда был твёрдой и неуступчивой крепостью для всех завоевателей с Запада.


– Ну, положим вполне справедливо, что Новгород, кстати, вместе с Псковом, первые русские республики. А вот, что Псков не блудил с литовцами и немцами, неправда.


Переночевав в гостинице, следующим утром был в Лавре. Ходя вдоль ларьков с православной литературой и церковной утварью, подыскивал:
– Что бы ещё купить почитать?


Вдруг его зрение притянула к себе икона Спаса Нерукотворного. Он ещё не был большим знатоком и почитателем икон, стремившимся к их приобретению. Хватало пяти икон, перед которыми молился, и все места на домашнем самодельном иконостасе были заняты. Но этот образ чем-то внутренне неуловимым притягивал, и трактирщик приобрёл его.


Осмотрев Лавру, решил:
– Еду обратно в Новгород, поближе к дому.


Подходили к концу третьи сутки поста. Он не испытывал слабости или утомления, характерного для голодовок. Ссора и семейный разлад уже поостыли, и захотелось видеть жену. Надо было возвращаться домой. С внутренним предощущением, что дома всё уладилось, поехал.


Так оно и оказалось. К его приезду на столе уже ждала горячая еда.
– Я почему-то была уверена, что именно сейчас ты приедешь, и заранее всё приготовила и накрыла на стол. К вечеру я вернулась и в твоё отсутствие руководила делами в трактире, – сказала жена.


До наступления Пасхи оставалось семь дней, и он принял решение:
– Доведу свой так неожиданно начавшийся пост до естественного окончания.


Купленную им икону Спасителя повесил на кухне напротив входной двери над обеденным столом. Специально для неё приобрёл лампаду, в которой круглосуточно поддерживал огонь, и часто по ночам читал перед ней Иисусову молитву.


Из Москвы позвонила мать и сообщила:
– Умер твой дядя, муж моей сестры.
Два года тот болел раком лёгких. При жизни он был жизнелюбом и скептически относился к религиозным взглядам жены, из-за чего в семье часто были разногласия и конфликты. Но перед самой смертью выразил желание принять причастие и даже отрастил бороду как православный христианин. У них был один ребёнок, его младший двоюродный брат, который, как и мать вёл религиозный в православии образ жизни. К ним любили приезжать в гости, особенно на новогодние каникулы, и проводить время вместе за просмотром праздничных телепередач или азартно погонять в футбол.


Пришлось срочно ехать на похороны. Поста он нарушать не стал и после похорон, переночевав у родного брата, поехал назад. День отъезда совпал с Пасхой, когда надо было разговляться. За десять дней организм совершенно адаптировался к голоду. Есть нисколько не хотелось. Даже на короткое время появился соблазн:
– Из спортивного интереса продолжу голодовку.


Но тогда бы это уже был не пост, а лечебное голодание, которое не имело бы религиозного смысла. Силой заставил себя разговляться пакетом апельсинового сока.


Через два года, после нападения на отдел милиции, ему пришлось скрываться в лесу, и первые ровно десять суток не было возможности раздобыть пищу. 


– Смог бы выдержать это моральное и физическое напряжение, если бы не приобрёл предшествовавшего, казалось бы, случайного опыта?


Отмечаемые им знамения на этом не кончились. Несколько дней спустя по возвращении из Москвы жена позвала:
– Иди обедать.


Выйдя из спальни, подошёл к столу и приготовился сесть на обычное место, как вдруг неожиданно сверху произошла сильная вспышка ярко-голубого цвета, похожая на молнию или короткое замыкание. На улице стоял ясный солнечный день, но после вспышки показалось, что наступили сумерки. На какой-то момент потерял ориентацию.
– Что это было? – с раздражением из-за непонимания произошедшего спросил жену.


– Если мы только вдвоём находимся на кухне, то это должно быть она что-нибудь сделала, – подумал он.


Жена во время вспышки стояла спиной и набирала номер телефона. Но она тоже была в недоумении:
– Не понимаю, что случилось?
– Ну-ка включи свет.
– Лампочка при перегорании нити могла дать такую яркую вспышку, – мелькнуло предположение.


Она машинально протянула руку к выключателю и несколько раз включила и выключила свет.


– При чём тут лампочка, – подумал он, – сейчас же день, и мы днём её не включаем.


Мало помалу стало возвращаться ощущение времени. Снова встал к столу как стоял и вспоминал:
– С какой стороны полыхнуло? Сверху со лба, и источник света находился за пределами угла его зрения.


Поднял голову вверх. Прямо над ним висела, икона Спаса Нерукотворного. 
– Вспышка произошла от неё! – пропали сомнения. – К чему и для чего это случилось? Тогда я догадаться не мог, но ровно через год на Пасху, не прилагая никаких усилий, я поехал в Иерусалим на схождение Благодатного огня.


После Рождества по делам находился в Москве и остановился на ночлег у тёти.
– Поедем со мной в Иерусалим, сын забронировал два места на паломничество, но сам ехать не собирается, – предложила она.


Самостоятельно трактирщик никогда не додумался бы отправиться в паломническую поездку заграницу, никогда там не был и не знал, как оформляются документы для выезда. По телевизору видел, какое столпотворение творится на Пасху у Гроба Господня, и считал, что там ему место вряд ли найдётся. Да и на самолёте было страшновато лететь, до этого он ни разу не летал. В неожиданных ситуациях он тяжёл на подъём, и находилось множество причин для отказа от паломничества.


– Такой случай может быть лишь раз в жизни!


Тёткин аргумент сломил его сопротивление, и через некоторое время привёз деньги и загранпаспорт для оформления визы. Положился на пословицу: лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать.
– Посмотрю своими глазами Землю, на которой происходили библейские события.


Заодно ему не терпелось прочувствовать и разглядеть вблизи религиозный центр мирового иудаизма.


Поездка была исключительно удачной и в организационном, и в познавательном плане.


– Все святые места увидел. Евреев разглядел и хорошо прочувствовал их ненависть к Христу и православным христианам. Всё, что писали про это сатанинское племя, включая употребление крови христианских младенцев в ритуальных целях, была сущая правда.


– И ты там был и кровь ту пил?


– Люди такого безнравственного поведения иными быть не могут. Вся мировая власть и сила находится в их руках: воевать и побеждать слабых для русских всегда считалось позором.


– Да, в еврейских погромах мы когда-то отличились.


– Наглядным образом убедился в истинности новозаветных событий, а также всей предыдущей библейской истории. В достопамятных местах святые невидимо, но реально и внутренне ощутимо в качестве радушных хозяев принимали искренно верующих людей и открывали свою любовь. На все сокровенные вопросы таинственным образом получил ответы.


Главной целью паломничества было увидеть Благодатный огонь. Он его увидел.


– Но Бог показал мне не только огонь, но и всю закулисную борьбу, предшествующую этому, спрятанную от глаз основной массы народа.


Паломническая группа состояла более чем из сорока человек со всех уголков страны. Возглавляла молодая монашка, нёсшая послушание гида. Делала она это не впервые и досконально знала и святые места, и тему своих рассказов. При вылете из аэропорта погода стояла холодная: шёл снег и дул промозглый холодный ветер. Три часа полёта, и Израиль встречал их сорокаградусной жарой.


Около входа в аэровокзал стояла скульптура головы основателя государства с демоническим профилем: на лысом черепе как два распростёртых крыла топорщились остатки волос, а на месте носа торчал огромный горбатый клюв.


– В понятиях «безобразный» и «красивый» есть общечеловеческие нормы. По своему внутреннему эстетическому устроению еврейский народ, однако, больше тяготеет к первому, иначе даже некрасивому лицу художественными приёмами можно было бы придать более привлекательный внешний вид. Израиль религиозная страна, но евреи своим святым икон не писали, считая их мерзкими идолами. Однако в каждом придорожном кафе висели портреты и фотографии раввинов, цадиков и прочих мыслителей и толкователей Талмуда. Любым из этих портретов можно до смерти напугать среднестатистического русского малыша. Потому что с такими чертами лица в народных сказках принято изображать нечистую силу: бабу Ягу, леших и прочих отрицательных героев. Внешний облик человека есть отображение и его внутреннего мира. Распяв Господа, евреи не только внутренне укрепились во зле, но и окончательно приобрели мало привлекательный внешний вид. Вот почему, чтобы окончательно не выродиться, у них принято систематически подновлять кровь смешанными браками.


– А ларчик-то просто открывался: красивый – хороший, некрасивый – плохой. Кому, что нравится, на вкус и цвет товарища нет.


Чтобы из аэропорта выйти в город, необходимо пройти паспортный контроль. Эта процедура для других занимала мало времени, но странным образом, паломники никак не могли её пройти. Их гоняли от одного окошка к другому, от другого к третьему, а у третьего просили подождать, чтобы обслужить американских туристов, прилетевших позже. После того, как обслуживали американцев, окошко закрывалось, а служащий куда-то исчезал. Так продолжалось около часа.


– Во всём этом я чувствовал злонамеренность работников аэропорта к ним, православным русским, и это чем-то напоминало советскую, дефицитную сферу услуг времён застоя. Наконец, кроме нас обслуживать уже было некого, и они одни нос к носу остались стоять напротив молодого еврея-паспортиста, который делал вид, что не понимает, чего от него хотят. Тогда я не выдержал и гневным тоном крикнул паспортисту по-русски, чтобы тот обслужил их скорее, перемежая свою речь крепкими словечками. Паспортист на секунду задумался и, как будто что-то вспомнив, очень быстро нас обслужил.


Около аэропорта поджидал доброхотный пожилой шофёр-еврей со своим личным автобусом. Монашку видимо шофёр знал по предыдущим экскурсиям, и они очень тепло приветствовали друг друга.


– Услужливость шофёра объяснялась чисто меркантильными интересами: во-первых, паломники из России давали постоянную работу, и, во-вторых, в конце каждого дня поездок по установленному обычаю монашка собирала с каждого по доллару, чтобы не обидеть шофёра. А нас было под пятьдесят человек.


Из Тель-Авива поехали в Вифлеем – арабскую часть Израиля, где были забронированы места в гостинице. Он попал в двухместный номер с ещё одним парнем из Москвы. В номере имелся туалет, ванна с душем, две деревянные койки с тумбочками и зеркало. Кондиционера не было, что из-за жары большой минус, даже почти весь автотранспорт в Израиле снабжён климатическими установками. В первую ночь стояла сильная духота, он даже сунул ногу под матрас в поисках прохлады, но не нашёл её там. Под утро духота исчезла, и до самого отлёта держалась погода на уровне тёплого лета средней полосы России.


– Будто Господь как добрый Хозяин устроил нам привычную погоду.


Первый случай видимого чуда произошёл в гробнице Девы Марии. Там находился католический храм, и на месте погребения усопшей Богородицы по западному обычаю лежала скульптура или муляж, отгороженный стеклянным витражом.


– Для православных диковатая традиция, но святость места это нисколько не умаляло, и дух Девы там присутствовал с верными людьми.


Когда подошла очередь, и он вошёл в святой придел, решил поставить свечку на подсвечник и помолиться. Но отдельной свечи не было, был лишь пучок из тридцати трёх свечей, купленный в греческой церковной лавке. Они оказались сплавленными между собой, и разделить их было невозможно. Пришлось запалить пучок целиком, и когда огонь разгорелся, он испугался неожиданно большому пламени. Опасаясь, как бы от факела не загорелось ещё чего, стал дуть на него. Но от притока воздуха свечи разгорались только сильнее.


Стоявшая рядом бабка из паломнической группы сказала:
– Кто же дует на свечи? их тушат руками.


Он с опаской посмотрел на костёр, горевший в руке, но слова бабки признал справедливыми и боязливо накрыл пламя ладонью.
– Невероятно, но никакого жжения я не почувствовал, только ощущение приятного, ласкового, тепла. Поначалу ничего не понял, и лишь чувство недоумения проскользнуло в моей голове.


 Только позже он догадался:
– Это Богородица показала мне свою признательность и любовь.


На следующий день поехали к дубу, у которого Авраам встретил Бога в виде трёх мужей. Там стоял русский монастырь, построенный в девятнадцатом веке и находившийся под юрисдикцией Московской Патриархии.


– Вернёмся поздно, а на следующий день рано вставать и ехать к Гробу Господню на чин омовения ног – греческое богослужение в память омовения ног Господом своим ученикам на Тайной Вечере, поэтому кто слабоват, пусть остаётся в гостинице и пораньше ложится спать, – предупредила монашка.


Желающих ехать набралось больше половины автобуса. Вёз их водитель-араб, автотранспорт с израильскими номерами палестинские дети частенько закидывали камнями. Прибыли уже под вечер. Ворота монастыря открыл один из трёх монахов обители. На подходе к храму за чугунной решёткой стояло сухое дерево, многочисленные стволы и ветви которого были подпёрты палками. Это и был тот самый дуб, возле которого Авраам угощал трёх странников.
– Дуб является самым старым деревом на земле, проросшим сразу после всемирного потопа. К концу истории он должен засохнуть и, увы, в прошедшем году на нём засохла последняя веточка, – пояснили им.


Через год на Святой Земле побывал знакомый священник и поведал:
– Знаменитый дуб вновь дал маленький зелёный росток.


В храме монастыря состоялось богослужение. Он стоял в первом ряду и не отрывал глаз от большой фрески, написанной во всю стену и изображавшей угощение Сарой и Авраамом трёх странников.


– Не передаваема красота Сары. Трудно представить девяностолетнюю женщину красивой. Но священное Писание говорит, что Сара именно в этом возрасте была красива так, что даже видевшие её цари хотели отобрать её у Авраама и жениться на ней. Художнику, написавшему эту фреску, удалось найти такой образ, что по нему вообще невозможно было определить возраст женщины, как будто она была вне времени. Гармония, теплота и обаяние вызывали чувство уюта и пристанища в мужском сердце, а кокетливое, вызывающее и наносное рядом с ней казалось ничтожным. Той же рукой написана другая чудная фреска, изображавшая совращение змеем Евы в Райском саду, – рассказывала гид после окончания службы.


Возвратились в гостиницу лишь в три часа ночи, и когда через три часа их вновь разбудили, чтобы ехать в Иерусалим на чин омовения ног, поначалу он хотел остаться спать, так его разморило. Неожиданно вдали небо затянули тучи, сверкали молнии, и грохотал гром. Но над ними дождя не было. Постепенно, пришёл в себя.


– Всё-таки ехать надо, а отдыхать буду, когда вернусь домой, – решил он и был вознаграждён за это лицезрением нового чуда.


Монашка повела их на крышу храма Гроба Господня, откуда лучше всего было наблюдать за богослужением. На площади перед храмом поставили высокую разборную сцену, на ней стулья и микрофоны, так как участвовавшие в чине греческие священники постоянно пели. Места вокруг сцены на самодельных трибунах заняли греческие паломники. На крышах разместились верующие из России и других стран.


– Внизу в толпе с винтовками наперевес сновали израильские солдаты и полиция, отдавая распоряжения и по-хозяйски наводя порядок. Движения и манеры вояк выражали их внутреннюю враждебность к происходящему. Власти Израиля являются идейными оппонентами Христа, и на борьбу с Ним направили всю мощь цивилизации.


Организаторы проверяли работу микрофонов, как это бывает перед началом концерта, и их звуки, сливаясь с разноголосым шумом толпы, создавали праздничное настроение. Но в атмосфере чувствовалось какое-то напряжение. Неожиданно пошёл небольшой дождик, мешавший снимать видеокамерой.


На противоположной стороне площади стоял мусульманский минарет, построенный ещё во времена господства на Святой Земле Оттоманской империи. Вдруг раздался оглушительный треск, от испуга он даже присел на корточки. Это молния ударила в вершину минарета, выбив из неё тучу пыли и несколько кирпичей, полетевших вниз. Но ни одного пострадавшего не было.


Следом раздались рукоплескания и радостные крики собравшихся на церемонию греков, которые на православных торжествах привыкли наблюдать подобные чудесные действия невидимых сил. Он был ошеломлён, и из глаз от умиления потекли слёзы.


– Никогда в жизни молния так близко от меня не била. Она ударила в голову минарета, а не в рядом находившийся Крест, установленный на куполе Храма Воскресения Христа, и била именно в малый отрезок времени богослужения в присутствии тысячной толпы верующих, никому не причинив вреда. Любая случайность исключалась.


– Это уже неоднократно случалось на этом празднике. Поэтому привычные греки и аплодировали, а не растерялись как русские, которые только начали делать первые шаги на Святой Земле, – сказала монашка.


Один сибиряк из паломнической группы сидел на противоположной стороне крыши на узком бордюре, предохранявшем людей от падения на площадь. Отскочившая часть той молнии прошила ему ноги, не причинив вреда, но предохранила от неминуемого, казалось, падения от испуга.


– Расскажи об этом перед видеокамерой, чтобы живым свидетельством чудес Господних можно было приводить неверующих к вере, – просил он сибиряка.
– Это только для духовного отца, – отказался сибиряк.


– Что ж, во все времена жили люди, находившиеся в духовном обольщении, – тут же осудил осторожного верующего трактирщик.


Храм Рождества Господа Иисуса Христа находился примерно в километре от гостиницы.


– Сам воздух в нём насыщен благодатью и Божественным присутствием. В глубине храма на одной из стен висела небольшая ничем особым неприметная икона Пресвятой Богородицы, от которой происходили многочисленные исцеления людей. Я никогда специально не вызывал в себе мистических ощущений, но когда я подошёл к ней, чтобы просто лучше разглядеть, то буквально всеми своими внутренностями ощутил присутствие Божьей Матери, которая любовно и радушно на правах Хозяйки приветствовала меня в стенах святой обители. Это именно Её храм по служению и предназначению.


Было очень многолюдно, народ съезжался со всех концов планеты, чтобы видеть Благодатный огонь, низводимый Богом на Православную церковь, и в ожидании чуда посещали другие святые места. Приехало и несколько автобусов с туристами из Западной Европы. Гладкие, чистенькие, обвешанные фотоаппаратами, они ходили по храму как по музею и делали фотоснимки деталей интерьера, подсчитывая одновременно своим материалистическим мозгом: сколько бы могло это стоить в денежном эквиваленте?


Тут же суетилось несколько греческих священников с пропитыми лицами. Доброхотные старухи подходили к ним за благословением и совали долларовые бумажки.


– Они были неприятны мне, и денег давать не хотелось.


Но, поддавшись их угодливому виду, всё-таки достал доллар и протянул краснощёкому попу. Как только тот взял, трактирщик почувствовал болезненный удар в сердце.


– Ангел, который его нанёс, был явно недоволен моим поступком. Совесть, превосходя обманчивые чувственные порывы, всегда давала мне правильную нравственную оценку ситуации, и надо мне в это лукавое время чаще прислушиваться к её голосу в сомнительные моменты жизни.


– Ангел ли? И всегда ли внутри нас говорит совесть?


Вдоль всего храма по сторонам двумя рядами стояли массивные мраморные колонны, подпиравшие крышу. В некоторых колоннах были гладкие диаметром с человеческий палец отверстия.


– Много столетий назад, завоевавшие Святую Землю мусульмане хотели разрушить храм. Когда воины высокомерно въехали в него на лошадях, то из столбов вырвались целые рои шмелей и оводов, которые нещадно стали их жалить. Устрашённые случившимся чудом, абреки спешно бежали, и в дальнейшем храм трогать побоялись, хотя многие святыни православия вокруг ими были разрушены, – рассказала монашка-гид.


Само место рождения Христа находится в пещере, куда надо спускаться крутой узкой лестницей. Из-за наплыва западных туристов была большая очередь, почти не трогающаяся с места. Тогда бабки дружно запели церковные песнопения, ребята поднажали, и они, как горячий нож масло, стали прорезать толпу цивилизованных европейцев. Пропускали их молча, а глаза выражали покорность и испуг. Хозяевами те люди были там: в магазинах, ресторанах, офисах и банках.


– А здесь мы, мы были у себя дома!


У спуска в пещеру находился мраморный столб, на котором написана икона Спасителя.


– Удивительно, глаза Господа могли быть открыты или закрыты, кто как видел. Пока я потихоньку продвигались в пещеру, сам наблюдал это чудесное явление – Христос несколько раз медленно открыл и закрыл очи, повергая меня всякий раз в оцепенение. И это не было моей религиозной экзальтацией или одержимостью, то же видели и другие.


Хотя тётка, находившаяся рядом, сказала:
– Глаза всё время были закрыты.


– Особенно впечатлили меня своим натурализмом, как памятник жестокости царя Ирода, груды детских черепов, сложенных за стеклянными витражами справа и слева от входа внутри храма. Среди детских попадались и черепа взрослых людей.


– Воины Ирода убивали и матерей, которые рьяно защищали младенцев, – пояснила монашка. – За попытку убийства Бога участь его была ужасна.


– Ирод в лице израильских властей, сумевших распространить миазмы растления и распада на весь мир, имеет достойных преемников, и участь их будет хуже, насколько больше зла они сумели сотворить, – надеялся он.


Израиль очень насыщенная вооружениями страна. Пока колесили по дорогам, он часто наблюдал картину перевозки боевой техники. Во многих местах на вершинах гор находились военные объекты, огороженные колючей проволокой. На аэродромы то и дело приземлялись американские военно-транспортные самолёты. Рядом с горой Искушения, с которой дьявол показывал Христу все царства мира, находилась более высокая гора, вся покрытая радиоантеннами, в недрах которой расположен секретный аэродром. Утром автобусные остановки израильских городов заполнялись вооружёнными солдатами, спешившими из дома в казармы. С оружием не расставались и в любой момент готовы были начать отстрел палестинцев.


– В таких условиях война с безоружными палестинцами не геройство, а хладнокровное убийство. Широтой натуры и великодушием жидовское племя явно обделено. Не в пример Российской Империи, на территории которой уже тысячу лет мирно сожительствовали многие народы, жиды за пятьдесят лет существования государства Израиль не нашли общего языка с соседями. И эти люди учат меня жить на моей Родине!?


– Второе тысячелетие Россия переходит от одного смутного времени к другому смутному времени, перестройка сменяет перестройку, орошая нашу землю праведной и неправедной кровью.


За неделю пребывания на Святой земле посетили много святых мест. Некоторые из них, например гробница Лазаря и храм Вознесения Господа, находились в собственности у арабов, и за вход взимали плату с человека по доллару. В русском женском Троицком монастыре на Елеонской горе покоились мощи Елизаветы Фёдоровны, родственницы последнего русского императора Николая II, сброшенной большевиками живьём в шахту.


– Были неоднократные случаи ритуальных убийств монашек этого монастыря последователями оккультизма, – рассказывали им.


– Вообще это мужественные женщины, так как уже одним своим присутствием на земле Израиля обличают антихристианские человеконенавистнические власти, чем подвергают свои жизни смертельной опасности, – он видел, – их вера не показная и не ряженная, а настоящая.


Израиль бедное природными ресурсами государство, но живут там материально богато.


– Сконцентрировав в своих руках все финансы мира, израильтяне как кровососы высасывают богатства из всего света. Бедная Германия новоиспечённому Израилю платит громадную мзду за то, что его соплеменники были убиты ими в разных странах. Ладно бы евреи своим героизмом и организованными дивизиями переломили хребет фашистской машине, тогда было бы не так обидно. А то ведь вытаскивали немцы их как крыс из собственных лавочек и магазинчиков, чтобы трудоустроить в производственной сфере, так нет, назвали такую политику антисемитизмом и геноцидом. В знак протеста евреи неофициально сговорились бойкотировать автомобили западногерманского производства. Но что-то не заметно этого на практике, «Мерседес» очень популярный у евреев автомобиль, – пожалел он немножко фашистов.


Проезжая вдоль израильских портов, он видел горы пиленого леса и большие штабели металлопроката.
– Всё это за бесценок вывезено с моей трудолюбивой Родины, где правят их соплеменники, не желающие платить зарплату русским рабочим.


На прощание работники аэропорта устроили обыск под названием таможенный досмотр, за что все прониклись к евреям ещё большим уважением.


– Евреи открывают глаза на источник наших бед. Источником всех бед и несчастий является человеческий грех. Если с грехами остаться наедине, то вряд ли образумишься. По Божьей милости главенствовать над грехами приходят другие народы, наиболее способные из которых – евреи. Атмосфера растления и распада для них естественная среда обитания, и в ней они чувствуют себя как рыбы в воде. Это может продолжаться до тех пор, пока либо весь русский народ не вымрет, и Россия как единое государство прекратит существование, либо русским надо покаяться в грехах, и тогда исчезнет благодатная почва для паразитов, и тогда они сами исчезнут.


Проходить досмотр православных паломников подвели к отдельному пункту контроля. Сначала сумки просвечивались рентгеном, а потом проводился визуальный осмотр их содержимого. При выходе из аппарата ленте, на которой стоял багаж, придавалось ускорение, и он не плавно опускался на пол, а выкидывался по дуге метра на два вперёд, стукаясь об пол, если бедная бабка не успевала подставлять руки. Издевательства на этом не заканчивались. Молодая еврейка в форме таможенника с демонстративно надетыми на руки целлофановыми пакетами предлагала раскрыть сумку и ковырялась, раскидывая вещи по столу. Особое пристрастие имела к христианским предметам: иконам, крестам, различным сувенирам. Брезгливо крутила их на свету своими целлофановыми лапами, иногда ненадолго уходила с ними в закрытую комнату, потом возвращалась. Наверно подозревала, что под видом икон православные бабки-террористки хотят пронести пластиковую взрывчатку на самолёт.


– Все эти демонстративно-издевательские манипуляции евреев навеяны оккультной ненавистью к последователям истинного Бога – к православным христианам.


В то же время на соседних пунктах контроля огромные лакированные чемоданы на колесиках ухоженных западных туристов не только не вскрывались, но даже не просвечивались.


– Евреи не стесняются вести себя по-хамски высокомерно с представителями других религий на своей территории. Пора и синагогу в России ставить вне закона, – решил он.


Воцерковление санитара происходило сложно. Его манило к изучению религиозности человечества как исторического явления, и он собрал библиотечку атеистической литературы. Воспользоваться залежами оригинальной православной литературы на чердаке бабушкиного дома не успел. Евангелие прочитал, ознакомившись с ним как с историческим литературным памятником.


Бывая в других городах, включал в число достопримечательностей, обязательных для посещения, храмы. Но осматривал храмы как музеи, которыми они в большинстве и были в советское время. Храмы Московского Кремля воспринимались гробницами исторических персонажей, как и Александро-Невская Лавра и Петропавловский собор в одноимённой крепости. В Казанском соборе на Невском проспекте находился любопытный музей религии и атеизма. Исаакиевский собор воспринимался как грандиозное техническое сооружение.


Но взгляд экскурсанта наталкивался на людей, посещавших храмы с другой целью. Так случилось сначала в Пскове, потом в Киеве.


В Псков поехал к институтскому и армейскому другу. Сначала учились в одной группе, потом служили в соседних батальонах. После армии заехали к товарищу в Эстонию и поехали вчетвером в Крым. Съезжались в Ленинграде и Пскове. Под обильные застолья вспоминали студенческое и армейское братство. Скобарь демонстрировал красоты своего города. Бродили по Псковскому Кремлю, зашли по высокой лестнице в полумрак собора. Рядом поднималась группа с детьми. При входе остановились, уставившись на высокие своды. А попутчики, крестясь и припадая на колени и кланяясь до земли, стали прикладываться к раке с мощами. Это воспринималось как экзотическое чудачество, любопытное туристическое наблюдение.


Собираясь в командировку в Киев, заранее решил:
– Надо посетить Киево-Печерскую Лавру.


Осмотрев храмы, спустился в пещеры. Мощи святых производили тревожное ощущение непонимания смысла редкого исторического явления. И опять дети. В длинной очереди экскурсантов оказался за группой людей с детьми, как-то простенько, но опрятно одетых. Женщины и девочки были в платочках. Подходя к очередным мощам, взрослые что-то неслышно говорили, наклонившись к детям. Взрослые, а за ними и дети, крестились и прикладывались губами к стеклу, покрывавшему гробы. Это было яркой демонстрацией иного не музейного, не экскурсионного, не туристического отношения к реликвиям. Это была иная жизнь, иное восприятие действительности, иная система ценностей, иная форма участия в истории, причастности к ней. 


– Есть другой мир и в нём другое мировосприятие, мировоззрение, мироощущение. И он был рядом, прямо вот здесь. Теория параллельных миров проявляла себя наглядным образом. Два мира религиозный и атеистический пронизывали друг друга, как бы не соприкасаясь при этом. Один и тот же человек находился одновременно в двух мирах. В атеистическом государстве жил по правилам социалистического общежития. В религиозном мире – для Бога, – понял он.


– К религиозному миру мы не имеем отношения, – казалось многим.


Но бабушкины молитвы за здравие, нередко тайное крещение, непонятное чувство сожаления при взгляде на запущенность храмов, лишенных крестов, крашеные на Пасху яйца и поминальные кладбищенские обряды, и ещё очень многое, едва уловимое, свидетельствовали:
– Связь с православием до конца не прерывалась, как бы тонка она не была.


– Но существуют и люди, полностью посвятившие себя Богу, – верил он.


Захотелось посетить действующий храм. После недолгих поисков нашёл храм равноапостольного великого князя Владимира. Он был открыт, но службы не было. В церковной лавке купил «Православный вестник». Церковь жила и имела свой скромный печатный голос.


Но дальше ощущения существования этого реального религиозного живого мира не пошло.


Во время плановых проверок сохранности социалистической собственности посещал склады, располагавшиеся в приспособленных для этого храмах. В городе это был огромный овощной склад. В воинской части, колхозах и совхозах, в основном, тоже. Огромный внутренний объём храмовых помещений и их толстые стены создавали относительно устойчивый микроклимат для преимущественного хранения овощей и фруктов. Но овощи и фрукты гнили, создавая совсем не благовонную атмосферу.


Возобновлялись крестные ходы на Пасху с привлечением для охраны общественного порядка милиции. Особенное внимание обращалось на не допущение на это церковное мероприятие учащейся любопытствующей молодёжи, страдавшей от недостатка развлечений. 
– Это для стариков, в крайнем случае, для взрослых, – считали руководители.


Собирались учителя и комсомольские активисты, укорявшие учащихся, пытавшихся пробиться сквозь милицейское оцепление. Но детей, сопровождавших взрослых, уже пропускали.


Старик, бывший староста собора, обратился с заявлением о вымогательстве взятки секретарём городской жилищной комиссии за выделение квартиры на первом этаже. Уникальным был предмет взятки: пасхальное яйцо. Провели обыск у взяточницы. Результаты вызывали удивление. Удивляло большое количество недорогих одноименных предметов: простого постельного белья и стеклянной посуды, что могло свидетельствовать о том, что небогатые люди одаривали благодетельницу, чем могли по своему скромному достатку, а та по смирению ничем не брезговала. Нашли пасхальное яйцо. Но самое удивительное обнаружилось между бельём: многочисленные записки с какими-то то ли молитвами, то ли заговорами. Их почему-то изъяли вместе Евангелием.


– В семье много проблем с физическим и психологическим здоровьем детей и мужа, – выяснилось в ходе следствия.


Некоторые особенности поведения взяточницы тоже вызывали сомнения. Для решения семейных проблем она часто обращалась в церковь. Проверялась версия об использовании денежных средств, полученных в качестве взяток, для оплаты церковных треб. Справка бухгалтера собора не показала получение храмом от взяточницы значительных сумм. Настоятель собора показал:
– Женщина обращалась с просьбой провести специальные обряды по изгнанию нечистой силы, но ей было разъяснено, что такие услуги оказываются редкими специалистами, проживающими в основном в монастырях.


Употребление настоятелем термина услуги к церковным обрядам смутило опера.
– Что-то я хочу выглядеть святее папы римского, – внезапно понял он и смирил этим себя.


Взяточницу арестовали, но показаний о соучастии председателя комиссии во взяточничестве не добились. Сама она не была должностным лицом, поэтому уголовное дело прекратили, арестованную – освободили.


Особые трудности возникли с денежной оценкой предмета взятки. Единственное, что удалось получить, это заключение:
– Пасхальное яйцо представляет значительную культурную и историческую ценность.


После завершения расследования стало известно:
– Семью преследовала трагедия за трагедией, и она не просто распалась, а фактически исчезла.


В результате продолжавшегося увлечения историей религии в милицейской академии по научному атеизму с блеском получил пятёрку.


Культурными ценностями признавались и предметы религиозного культа, в ведомственных документах действующие храмы объявлялись особо охраняемыми объектами. Но из-за недостатка средств у приходов, с одной стороны, и риском огромных сумм возмещения ущерба от краж, с другой стороны, договоры на вневедомственную охрану не заключались. Храмы оборудовались охранно-пожарной сигнализацией и передавались под охрану на пульт дежурной части милиции.


На служебное совещание личного состава милиции были как-то допущены баптисты. Выступить с проповедью им не дали, но позволили бесплатно раздать Евангелие карманного формата. Брали почти все. Потом у тех же баптистов в торговых рядах купил Евангелие обычного формата и Библию, напечатанную мелким шрифтом. Увидел объявление о собрании баптистов в доме культуры. Пошёл. Проповеди и самодеятельные толкования Евангелия не вдохновили. Песни под гитару вызвали недоумение. Раздавали Евангелие – взял, хотя это издание уже было на полке, надеялся кому-нибудь подарить. Навсегда осталось в памяти, что первые издания Священного Писания в библиотеке появились от баптистов.


В первое воскресенье после увольнения вчерашний майор милиции торговал на рынке резиновыми сапогами. Милицейский рейд по профилактике карманных краж был сорван. Офицеры в гражданке свои маршруты движения в толпе и позиции скрытого наблюдения устанавливали не с целью выявления карманников, а чтобы ближе рассмотреть торговавшего бывшего милицейского начальника.


Торговал постельным и нижним бельём: мужским и женским, одеялами, посудой и парфюмерией, напитками и продуктами. Пытался наладить охранный кооператив. Сначала с компаньонами, а потом один, купив за бесценок деревянный магазин на окраине города по Ржевскому тракту, пытался использовать его под трактир, магазин и склад зерна. Но предприниматель оказался никакой. Использовать других не умел, как и уклониться от того, чтобы использовали его.


Деревянный магазин в пригородном посёлке недалеко от детской больницы с непроданными остатками зерна и не вывезенным холодильником оставался какое-то время беспризорным. Немного заболел. Через соседей дошёл слух:
– Подломали!


Поехал посмотреть. Действительно, пропал холодильник. Большой, не старый и, в общем-то, дорогой. Было жалко. Услужливые жители посёлка по секрету, но наперебой, рассказывали:
– Кто навёл, кто воровал, кому продали?


Слабым звеном был наводчик Шурик. У него из мебели в комнате оставались одни чурбаки. Пил постоянно, когда угощали, но много не нёс, вырубаясь сразу.


Прикидывал, как бы вернуть без лишних хлопот холодильник. Представлялось так:
– Приглашаю местного участкового посидеть в кустах. Прислоняю Шурика к сосне и спрашиваю его несколько раз вежливо, но настойчиво: где холодильник? Получив уже известный ответ, идём с участковым в сопровождении Шурика к недобросовестному приобретателю и забираем холодильник.


Посоветовался с компаньоном, а тот неожиданно говорит:
– Да брось ты это!
– Ничего себе брось?! – подумал, – не твой же, конечно, холодильник!


Но, что-то заставило призадуматься и повременить.
– Божия воля доводится до нас и через недостойных людей.


А скоро узнал:
– Шурик умер! Сел на стоявший на месте мотоцикл, посидел, упал, подошли – мёртвый. То ли умер и упал, то ли упал и умер? Непонятно. Только, выходит, жизни в нём оставалось немного.


Очень живо представилось:
– Прислоняю Шурика к сосне, спрашиваю вежливо, но настойчиво про холодильник, а он тяжелеет в руке и медленно так оседает и сворачивается в клубочек под моими ногами. А тут и участковый из кустов выходит и раскрывает убийство по горячим следам.
Поблагодарил Бога за науку и забыл.


Дольше всего торговал на рынке книгами: эротикой, историческими, хозяйственными и, как ни странно такое сочетание, детской библией. Для себя покупал другие книги, утоляя голод запретного ранее познания: мистику, астрологию и тому подобное вплоть до магии, мифологию, русскую и зарубежную философию и православную литературу.


Мистику, астрологию и прочую магию после логического анализа быстро отверг и сжёг.


Увлекла своеобразная логика русских религиозных философов Соловьева и Бердяева. Но действительно поразил подход мало популярного православного мыслителя из евреев. Его идея о мировоззренческом противостоянии Афин и Иерусалима дала разумный метод для объяснения противоречия между научным и религиозным сознанием. Она подвергала сомнению необходимость и объясняла чудо.


Но загадка мифологии увела в сторону. Запутывало отнесение к мифологии и священных писаний мировых религий и народных верований вплоть до фантазий народного творчества таких, как былины и сказки. На этой ложной установке возникла идея реконструкции священных писаний малых народов. Исходной посылкой было раннее и равное общение всех древних народов с Богом, то есть фактическое отрицание особого положения еврейского народа.
– Истина в той или иной мере была благовествована каждому народу. Исторические литературные памятники, отнесенные к мифологическим источникам, отличаются только степенью сохранения памяти об Истине или степенью искажения Истины. Наиболее полную Истину, ниспосланную человечеству, можно синтезировать из частных истин, дарованных отдельным народам, – логически рассуждал он из ложной посылки.


На этом пути реконструкции благих вестей малым народам России, вдруг почувствовал:
– Кто-то духовно присутствует рядом со мной, угрожая перейти в общение. Но это не был Бог. Это мог быть только Его противник.


– Я подошёл к опасной черте, из-за которой можно не вернуться, – понял он и сжёг все свои заблуждения. 


Вернулся к юридической работе, устроившись в государственную нотариальную контору. Но не закончилось полгода стажировки, как бывшие коллеги, перешедшие во вновь организованное подразделение по борьбе с организованной преступностью, арестовали за взятки наставницу – заведующую конторой и её секретаря. Начальство из областного управления юстиции предлагало возглавить осиротевшую контору, но отказался и ушёл совсем.


Решил опять торговать книгами. Почему-то напугало возвращение ко всей той ерунде, которой торговал раньше. Почему-то пришло желание торговать православной литературой на рынке, в остававшейся от прежних времён палатке.
– Но, где брать христианские книги?


Обратился в церковную лавку собора, оттуда направили к настоятелю Успенского собора. Тот принял с радостью, дал литературу, иконы, простые крестики и медальоны, крестики с цепочками из серебра. Но к зиме здоровье не позволило торговать на улице и удалось организовать церковную лавку в фойе городской администрации. Несмотря на отпущенную бороду, многие старые знакомые узнавали. Когда спрашивали батюшку, что он у него делает, тот отвечал:
– Смиряется.


Но состояние здоровья и другие искушения не позволили долго заниматься этим делом.


В Успенском храме службы проходили в приведённом в порядок притворе, над ним в трапезной организовывалась церковно-приходская школа, предстояло отремонтировать колокольню. А начинали службы до него вообще в подвале. В самом храме был вычищен мусор, и накапливались материалы для ремонта.


– Один совхоз остался должен пиломатериал за поставленное кормовое зерно, – вспомнил он.


Прежнего директора, с которым заключалась сделка, уволили, но новое руководство подтвердило свои обязательства. На приходском грузовичке за два рейса с двух совхозных пилорам привезли доски. Отдать храму бесплатно пиломатериал не мог, самому было жить не на что. Священник обещал в рассрочку выплатить деньги – половину рыночной цены.


– Поговори с мэром о передаче двух классов общеобразовательной школы, примыкавших к трапезной через запертую дверь, церковно-приходской, – попросил батюшка.


Случай представился перед выборами. Началась борьба компрометирующих материалов. Мэр происходил из коммерсантов, а частная коммерция в советские времена называлась спекуляцией. Как к бывшему заместителю начальника ОБХСС активисты предвыборного штаба коммунистов, не называя себя, по рекомендации товарища по академии, и обратились к нему.


– Но, кто есть кто? разобрался.


Сплетен о нечистоплотности нового мэра как представителя новых предпринимательских кругов слышал много. Знал об оперативной разработке его за спекуляцию автомобилями, импортной радио-, теле- и видеоаппаратурой. Но разработка разработкой, а уголовного дела не было. Легализовать оперативную информацию не удалось. Но к коммунистам отношения были более определенными, он был ренегат. На кандидата в мэры от коммунистов тоже были компрометирующие материалы о нечистоплотной коммерческой деятельности. Он возглавлял адвокатскую контору, а адвокатам заниматься предпринимательской деятельностью запрещено.


Через приятеля попросил о встрече с мэром. Встретились. Обсудили некоторые предвыборные вопросы. За помощь и поддержку мэр готов был отблагодарить и спросил:
– А тебе-то что нужно?
Тут и попросил два класса для церковно-приходской школы.


– Решение о передаче классов принято, – сообщил священник вскоре.


Стыдно было глядеть на запущенный храм. Стыдно было вспоминать своё равнодушие к поруганной святыне, когда проверял гнивший здесь лук. На месте расформированной воинской части возрождался, сверкая куполами, Казанский женский монастырь, настоятельница которого приехала со Святой Земли. У немногочисленного небогатого прихода Успенского храма дела шли трудно и медленно.


– Я участвую в восстановлении храма, – казалось ему.


Приятель, готовившийся стать священником, позвал для поддержки на организационное собрание сельского прихода. Будущий батюшка Преображенского храма больше молчал, предоставив ему слово. И получилось нечто вроде проповеди. Роль проповедника без благословения напугала. Заболел.


Обижало равнодушие людей, проходивших мимо, когда торговал православной литературой и иконами. Так хотелось поделиться той душевной радостью, которая жила в сердце после обращения к Богу. И бурлило в душе возмущение и осуждение. Но приходило и понимание первых ошибок новоначального прозелита:


– Открыв сердце Богу, хотелось Ему помочь, глядя на земное церковное запустение. А это уже была не просто ошибка, это был грех – проявление греха, лежавшего в основе всей греховности – грех гордыни. Если человек считает, что чем-то может помочь Богу, то явно недооценивает Его могущество и не считает его Богом с большой буквы, а только «богом» на уровне языческих «божков». У Бога надо просить помощи, а не помогать Ему.


– Православие не нуждается в нашей земной помощи или в утверждении авторитетом государственной власти. Оно нуждается в жертве. Оно утверждается в гонениях. Христианство – религия свободы. Истинно верующие раб и каторжник – свободны. Это личный выбор. Это милость Бога. Это родительская молитва. Торжество православия не определяется числом голосов. Православные всегда в меньшинстве. Иначе не может быть.


– Если человек считает, что может выступать от имени Бога перед другими людьми, опять гордыня. Никто не может подменить собой Бога. Никто не может претендовать на полное понимание Его воли. Богу можно служить. А на служение необходимо получать благословение лиц, обличённых церковной властью. Земные служения многообразны.


– Наиболее сильны искушения о достоинстве иерархии. Следуя первородному греху, претендуя на право различения добра и зла, мы безумно судим других, особенно претендующих на наше духовное руководство. Отсюда проблема отцов и детей и осуждение властей. Но и родители, и всякая власть от Бога. Послушание и смирение – величайшие добродетели. Духовная власть священников не своевольна, не узурпирована, а ниспослана в таинстве посвящения. Вопрос соотношения личного достоинства священника и благодати, дарованной Богом, это не вопрос мирского рассуждения, а Небесного Суда.


– Благодать в церковном таинстве получается человеком по вере. Благодать благословения тоже. Но не по вере в безгрешность священника, совершающего таинство или благословляющего, а по вере в Бога. Вселенская церковь состоит из двух частей: Небесной Церкви, состоящей из святых, и земной – кающихся грешников. Требование земной святости греховно.


– Отношения со священниками опасно низводить до бытового уровня. Дискуссии бесполезны. Обращаясь с вопросом или за советом к ним, мы, чаще всего не понимая этого, обращаемся за благословением как духовным отцам, а их ответ – это назначение послушания. Решаясь на вопрос к священнику, надо быть готовым к строгому исполнению послушания. Легкомысленные любопытствующие вопросы при ещё более легкомысленном отношении к получаемым ответам приводят к тяжёлым душевным страданиям. Ещё более опасно искать подходящего священника, обращаясь от одного к другому, более авторитетному по земным меркам. Это уже грех непослушания первому, не разрешаемый вторым. Это было выстрадано многолетними искушениями и духовными страданиями.


– Господи помилуй!


После возвращения из Иерусалима жить прежней жизнью трактирщик уже не мог.
– Коммерцией я тяготился уже давно, а теперь она и вовсе потеряла всякий смысл. Я уже получил наиболее важные концептуальные знания, и чтение книг перестало быть для меня актуальным. Надо сменить среду обитания, где можно было бы приложить силы, соответствующие новому мироощущению.


Горняки Анжеро-Судженска перекрыли железную дорогу. Более реального противостояния режиму в стране он нигде не видел, и само собой пришло решение:
– Надо ехать к ним, чтобы своими глазами наблюдать борьбу и по мере сил оказать протестующим помощь.


Жена одобрила его решение, взяв на себя руководство трактиром.


Но сначала он хотел отблагодарить двоюродного брата за поездку на Святую Землю. Зная, что тот тяготится холостяцким положением, он уже давно присмотрел деревенскую девчонку, которая тоже была одинокой. На всё про всё ушёл месяц, и скоро молодые стояли под венцом в церкви.


А через день, загрузив всё необходимое в старенькую «Волгу», он ехал на восток страны. За четыре дня без приключений и единой поломки добрался до Омска. Светлое время суток ехал, а когда начинало темнеть, сворачивал в какой-нибудь близлежащий лесок и, откинув сиденье, спал прямо в машине. Из вынесенных впечатлений от путешествия своей красотой запомнились Нижний Новгород, Татария и Урал.


– Нижний Новгород стоит на слиянии Волги и Оки, и когда через мост я проехал в старую часть города, где на возвышенности красуется Нижегородский Кремль, то взору открылся поразительный вид на бескрайнюю водную гладь с чудными островами. Дорога по Татарии шла вдоль Волги, и на всём протяжении тянулись бесконечные ухоженные поля и пашни. Как ни тяжело положение в сельском хозяйстве страны, но везде, где я проезжал, земля обрабатывалась, и хлеб сеялся. Так что вражеская пропаганда зачастую представляла дела хуже, чем они были на самом деле. Ну и, конечно, очень красивы Уральские горы. Затяжные подъёмы сменяли длинные спуски, а по обеим сторонам дороги возвышались голые утесы и дикий таёжный лес. Не выдержав жары, я искупался в одной из многочисленных горных речушек. Казахстан ничем не запомнился кроме пекла и бесконечных степей.


За Омском асфальтированная дорога кончилась, и из-за сгустившихся сумерек и отсутствия предупреждающего дорожного знака на всей скорости он вылетел на вновь отсыпанную грунтовую дорогу и чуть не перевернулся. Дальше пошли поломки, и двое суток он ремонтировался и ночевал у доброхотного парня сибиряка, который переоборудовал личный дом под придорожную гостиницу.


– Участливость сибиряков в чужой беде поражала: почти бесплатно сибиряк возил меня на «Газели» за запчастями в город, и потом два дня помогал устранять неисправности.


На седьмые сутки ночью, наконец, въехал в Новосибирск. У машины почти не работали тормоза, из-за плохого отжима сцепления с трудом включались передачи, и через каждые два-три километра приходилось вручную подкачивать бензин из-за неисправности топливного насоса. С трудом по ночному городу доехал до гостиницы, находившейся напротив железнодорожного вокзала, и до утра заночевал в машине. Двигаться дальше на неисправном автомобиле не имело смысла.
– Сниму частную квартиру в столице Сибири, и буду искать в ней единомышленников, чтобы вместе принимать решения и действовать, – решил он.


Снял комнату за пятьсот рублей в месяц и, отремонтировав машину, уже через два дня был на патриотическом митинге в Академическом городке. Там познакомился с членом «Движения в поддержку армии» убитого вскоре собственной женой генерала, который и дал ему адрес этой организации.


Лидер новосибирской оппозиции взял под своё крыло всех недовольных властью: и «Трудовую Россию», и «Русское Национальное Единство». В непримиримой вражде оппозиция находилась только к коммунистам, которых считали предателями и соглашателями. Представившись лидеру, он выразил готовность на добровольных началах поработать в оппозиции. В любой сфере нужны бескорыстные преданные делу работники, и очень скоро они сильно сблизились. Располагая неограниченным свободным временем и личным автотранспортом, он выполнял многие поручения: разносил по домам газеты, расклеивал листовки о готовившихся митингах и демонстрациях, развозил лозунги и транспаранты к местам сбора протестующих.


Вскоре они ещё с двумя товарищами на машине трактирщика поехали в Анжеро-Судженск. Лидер намеревался согласовать с шахтёрами вопрос о совместных действиях. На месте сразу направились в профком, в котором находился штаб забастовочного комитета. Приняли их хорошо, забастовщики очень нуждались, чтобы в стране ещё кто-то поддержал их подобными акциями.


– В Москве воркутинские шахтёры пикетировали Белый дом, и если бы их поддержали люди других профессий, то правительству пришлось бы либо уйти в отставку, либо менять экономический курс. Вот где было непочатое поле деятельности для коммунистов. Против оставшихся без поддержки шахтёров режим вёл грязную информационную войну, действуя методами подкупа и запугивания против активистов забастовочного движения.


Лидер обещал шахтёрам:
– В знак солидарности с вами мы силами своей организации перекроем железнодорожные пути в Новосибирске.


Он вёл у забастовщиков кипучую деятельность, участвуя во всех заседаниях и планёрках, на которые съезжались делегации от трудовых коллективов всего Кузбасса. Составлял донесения о состоянии дел и рассылал по факсу во все концы страны. Особенно лидер старался выйти на генерала, чтобы получить его указания. Но на работе в Государственной Думе его не было, молчал и домашний телефон. В надежде дозвониться до него остались на ночь. 


– В эту самую ночь жена застрелила генерала, – дошла запоздалая весть.


– Забастовщики были очень серьёзными людьми, способными если не на всё, то на многое. Специфика их работы, связанная с постоянной опасностью, выработала в шахтёрах прекрасные человеческие качества: взаимовыручку, ответственность, самоуважение и чувство юмора. Они выгодно отличались организованностью и послушанием выборным вожакам от прочих недовольных слоев населения.


Чтобы не лишить возможности передвижения по стране простой народ, шахтёры перекрыли движение по железной дороге только для грузовых составов. У железнодорожного полотна расположили палаточный городок, в котором дежурили круглосуточно. Если железнодорожникам нужно было срочно пропустить какой-нибудь химический или взрывоопасный груз, то они согласовывали этот вопрос с забастовочным комитетом. Забастовочный комитет стал как бы вторым центром власти, без которого официальная власть не могла решить вопрос движения по железной дороге.


– Именно шахтёрские забастовки свалили коммунистическое правительство. Тогда демократы неплохо поработали с забастовщиками, пообещав им экономические свободы и сказочные заработки. Но, придя к власти, демократы стали уничтожать угольную отрасль, закрывая не конкурентоспособные шахты. В Анжеро-Судженске по рекомендации американских специалистов была затоплена новая шахта, а оборудование разрезали на металлолом. Бесперспективным стал весь город с его населением. Шахтёры оказались нагло обманутыми демократами. Осознав это, шахтёры горели желанием скинуть демократов. Центральное телевидение сознательно врало, когда говорило, что забастовка носит чисто экономический характер, мол, выплати зарплату за добытый уголь и всё успокоится. Забастовщики горели желанием отправить в отставку сионистское правительство. Они прекрасно разбирались в политической обстановке и понимали, что происходит в стране.


Отовсюду присылали всевозможную патриотическую литературу от партийных организаций разной политической направленности: от коммунистов до националистов. В кабинете забастовочного комитета целыми стопками лежали пропагандистские издания.


– Власть в стране захватили сионисты, а в правительстве сидят одни евреи, – сообщали им и требовали смены экономического курса.


Забастовщики придерживались советских коммунистических взглядов и убеждений. Они чувствовали ностальгию о советском прошлом, которое при коммунистах казалось несправедливым.


– Главное, почему невозможна была победа забастовки, это отсутствие религиозного понимания жизни, – считал трактирщик.


Он пытался говорить на эту тему, но видел, что слова падают на неподготовленную почву, и потому ограничился только моральной поддержкой и наблюдениями.


– На пути к победе они сделали только первый знакомый им шаг. Но для выигрыша пассивного сидения на рельсах было явно недостаточно. Абсолютное большинство населения страны одобрило решительный поступок, который был как глоток свежего воздуха в душной атмосфере болота антинародного режима.


Он видел радостные приветствия пассажиров проходивших поездов жителям палаточного городка.


– Располагая такой народной поддержкой, надо было делать второй шаг и переходить к другим формам борьбы, выходить за рамки правил, внутри которых они проводили акцию. Я имею в виду формирование параллельных структур власти и переподчинение государственных организаций. Такие действия назывались бы конституционным переворотом и непременно вызвали бы силовое противодействие режима. Только на этом пути они могли добиться победы. Однако забастовщики для ведения подобной борьбы не имели ни способностей, ни силы духа. Здесь раскрылась и недееспособная сущность коммунистов. Если бы коммунисты были настоящими оппонентами либералам и в действительности стремились к захвату власти в стране, то не возглавить такую решительную забастовку не имели права. Однако ни одного коммуниста в забастовочном комитете не было, и сам лидер коммунистов ни с кем из активистов забастовки на связь не выходил. Вместо них там постоянно увивались какие-то провокаторы и самозванные профсоюзные лидеры, которые стремились увести забастовку в сторону. Но надо отдать должное шахтёрам, ни под чьё ярмо они не попали. Забастовка умерла сама собой. Люди, неспособные решительно идти до конца в своих действиях, обязаны рано или поздно проиграть. Конечно, они добились своих узких локальных целей: может быть, им открыли новую шахту и стали больше и вовремя платить, чтобы в дальнейшем своим протестом они не причиняли головной боли правительству. Но к смене экономической политики их борьба привести не могла. Сионисты, которые имеют многовековой опыт подрывной антигосударственной деятельности, досконально изучили структуру земной власти и правила её функционирования. Поэтому, захватив её, вряд ли кому так просто отдадут. На этом деле они собаку съели. Это по силам только Богу, так как после Его распятия Он их главный оппонент. Сила Христа имеет свойство проявляться чудесно и моментально. Поэтому даже небольшой группе людей, которая с полным основанием сможет сказать: «С нами Бог!», сотни лет не понадобится, чтобы свергнуть сионистов с русской земли. В принципе власти у них и не нет. Мистическим образом власть продолжала оставаться у царей, созидавших Россию, и у покровительствующей им Пресвятой Богородице. Поэтому евреи стремятся всячески ослабить земную власть, разложив её на ветви: исполнительную, законодательную и судебную, чтобы иметь возможность грабить и губить страну не созданную ими. Народу же для опьянения постоянно вводят яд разложения и растления, главным образом через средства массовой информации, околдовав ничего не значащими магическими понятиями типа: демократия, рынок, свобода, выборы и прочее, чего реально у народа не было, и нет. В земном плане это власть безвластия. Поэтому для возвращения законной земной власти русским необходимо всенародное покаяние. Тогда Господь совершит чудо и явит Царя, с приходом которого жидовское иго над Россией закончится. Русский народ по Божьему изволению сделан отличным от других народов. То, что для американца или китайца – самовыражение, для русского человека считается крайним проявлением эгоизма. Непобедимая сила русского народа может проявиться только в коллективно организованном механизме, служащим общей цели. Рим был наследником протославянской культуры этрусков. Римская армия была непобедима своей дисциплиной и организованными действиями в строю, перед которыми личная доблесть отдельного воина становилась как ничто. Коллективизм как имперскому народу свойственен и русским. Только высокая цель и осознание себя частицей механизма, служащего достижению этой цели, способны вдохновить русского на победные действия, – бушевал в нём кондовый большевик в обличье христианина. 


Своего слова лидер сдержать не смог, и никакого перекрытия железной дороги в Новосибирске не произошло. Он не обладал для этого организационными возможностями. Во многом он был виноват сам. Раньше на волне недовольства удавалось собирать огромные многочисленные митинги и пикеты с палаточными городками, которые, однако, не приносили реальных результатов. Народ разочаровался в таких методах борьбы, и все менее был склонен к подобным сборищам. И вскоре цель уже немногочисленных митингов свелась лишь к произнесению популистских речей организаторов, главным из которых и был лидер оппозиции.


– Одно дело осознавать цель, другое быть готовым пойти на мученичество ради её достижения. Палестинцы – мусульмане, которые не имеют истинного Бога, и те предпочитают борьбу и даже акт самоубийства, чем в униженном состоянии существовать под жидовским ярмом. Но лидер, способный повести за собой страну, ещё не объявился, так как народ, находящийся в расслабленном состоянии, пока не способен принять и отстоять его. Враг силён не своей силою, а слабостью противников. Для того врагу и отдана вся земная сила, чтобы противники могли проявить силу духа и победить верою, – проговорился он об интернациональном и вне религиозном характере терроризма.


У лидера были прекрасные человеческие данные: смел, прост, неподкупен и не жаден до материальных благ. Эти качества не позволяли ему пробиваться к власти любой ценой. Но власть он любил и очень хотел её. И был у него один страшный недостаток, который все результаты борьбы сводил к нулю: он не верил в Бога. Он придерживался коллективистской советской социальной концепции, а по внутренним убеждениям считал себя славянином-язычником. Не имея чёткой конкретной идеи, работу вёл навалом, беря под своё крыло всю разношерстную недовольную публику, лишь бы народу больше было. Такой винегрет не способен настойчиво добиваться единых целей и, проведя совместно один-два митинга, все разбегались по партийным углам. И лидеру с несколькими лично преданными активистами приходилось снова начинать агитационную деятельность. И так по кругу много раз: от поражения к поражению, от разочарования к новому разочарованию. Как-то в порыве бессилия лидер сказал:
– Дайте Вы мне свои силы, чтобы я мог осуществить задуманное.


Трактирщик постоянно рассказывал ему о православной вере, о необходимости покаяния и борьбы с личными грехами, без чего невозможна победа над сионистами. Однако к церкви лидер относился с предубеждением, всё из-за тех же попов, которых в массе считал непорядочными людьми. К тому же личная гордость не позволяла попасть под чьё-либо ярмо. Видя, какие правила сложились в православии, он думал:
– Верующий человек должен добровольно отдать свою духовную свободу попам.


И по этому вопросу трактирщик разъяснил ему правильную церковную позицию:
– Духовная свобода отдаётся только Богу, и только потому человек может быть воистину свободным, что освобождается Им от рабства греха.


– То есть, прикрываясь именем Бога, творить всё, что почудится больному грехом воображению?


Но лидер был уже взрослым сложившимся человеком, и трагизм положения заключался в том, что уже тяжело было менять взгляды и ломать привычный образ жизни.


Общаясь в оппозиционных и церковных кругах Новосибирска, рассказывал о поездке в Иерусалим и о виденном им Благодатном огне. При этом в глазах людей наблюдал живой и неподдельный интерес. И как-то само собой пришло решение записать всё на бумагу в виде рассказа, тем более что в таком ракурсе о схождении Огня до него никто не писал. Купив печатную машинку, скоро исполнил задуманное. Затем на ксероксе размножил рассказ до нескольких экземпляров, чтобы давать читать знакомым. Во время второй поездки в Анжеро-Судженск один из экземпляров лежал в машине, и от нечего делать лидер взял его почитать. 


– У тебя неплохо получилось. У нас многие корреспонденты, окончившие факультет журналистики, не могут двух слов связать. А ты пишешь горячо. Если хочешь, я познакомлю тебя с редактором нашей партийной газеты, может быть, он согласится напечатать. Да тем более, если ему дашь денег на выпуск тиража, то наверняка согласится, – неожиданно сказал он.


По возвращении он действительно их познакомил. Это произошло в офисе, куда редактор зашёл за передовицей. Главный редактор оказался очень доброжелательным и любящим своё дело человеком и взял статью, дал свой адрес и пригласил зайти домой. Жил редактор на первом этаже пятиэтажного сборного дома в однокомнатной квартире вместе с женой. Комната была заставлена большим количеством книг, журнальных и газетных подшивок. На столе стоял компьютер, на котором редактор верстал номера газеты. Тут же редактор показал, как это делает. Они разговорились. Оказалось, они с женой первыми в городе начали заниматься коммерческим распространением патриотической литературы. Это было их семейным делом. И сейчас остатки непроданных газет и журналов хранились в квартире и в подвале, куда они спустились. Редактор очень многое знал из подноготной жизни местной новосибирской власти и умел очень интересно рассказывать исторические городские события. Статья редактору понравилась.
– Но раскусил я её не сразу.


На кухне за чашкой чая зашла речь о видении трактирщиком православия, которое для редактора оказалось откровением. Трактирщик объяснил: почему в России невозможен возврат к коммунизму? и редактор сразу же предложил написать статью на эту тему. Так появилась вторая статья трактирщика. Потом под заказ написал ещё несколько статей.


Газета издавалась и читалась оппозиционно настроенными к режиму людьми. Тираж был небольшой, всего пять тысяч экземпляров, и для того, чтобы выходил за стены новосибирской типографии, каждый раз надо было доставать около двух тысяч рублей или около трёхсот долларов. Газета распространялась бесплатно, потому в роли спонсоров, как правило, выступали директора предприятий, лично знакомые лидеру и разделявшие его политические взгляды, или патриоты-коммерсанты. У газеты не было чёткой идеологической направленности. Она не любила сионистов и коммунистов, которых было полно в областной и городской администрациях Новосибирска. Их неблаговидные дела лидер вскрывал на её страницах. После печати тиража бесплатно разносили газеты по домам в заранее намеченных районах города. Как правило, дома выбирались вблизи от мест предстоявших митингов, и газеты служили агитационным материалом. Предпочтение отдавалось военным гарнизонам и крупным промышленным предприятиям, где проводимые демократами реформы остановили производство, что вызывало большое недовольство рабочих.


Как и вся страна, Сибирь жестоко пострадала от демократических преобразований. Но благодаря природным качествам жителей атмосфера межчеловеческих отношений сохранилась в ней гораздо здоровее, чем в центральной России. Эту разительную перемену он почувствовал сразу, как только въехал в Омск. Жители Омска приятно удивили его своим спокойствием, доброжелательством и основательностью.
– Вообще всем сибирякам присущи такие качества как: здравомыслие, тактичность, достоинство, самоуважение, серьёзность и простота.


За всё время пребывания у них он ни разу не видел в общественных местах пьяных или обколотых наркоманов, которых полно на улицах столицы или областного центра. Даже бандиты, внешний вид которых похож по всей стране, здесь не выделялись вызывающим поведением. А простые граждане не выказывали перед ними никакого страха или заискивания. И здесь на рынках было полно торговцев с Кавказа и Средней Азии, но своих условий они здесь не ставили и пальцев не гнули.


– Чёрные прекрасно улавливают окружающую общественную атмосферу и понимают, где им это позволено, а где для них это может быть чревато. Вся Сибирь – одна большая семья. И хотя жизнь развела её членов по разным квартирам, но семейные узы они сумели сохранить. Не случайно под Москвой именно сибирякам Бог дал честь впервые учинить погром немецким ордам.


Новосибирск – город мировой науки. В советские времена новосибирский Академический городок проводил фундаментальные научные исследования и разработки во многих областях космической, радиоэлектронной, ядерной и других технологий, благодаря которым Советский Союз стал непобедимой в военном отношении страной. Многие корпуса закрылись из-за нехватки денег, другие превратились в коммерческие базары. Причём в этот негативный процесс влились некоторые бывшие научные работники, главным образом, еврейской национальности, что среди славянской части кадров вызвало подъём антисемитизма. Он там встречался с людьми буквально одержимыми борьбой с демократической гидрой. Как люди науки они блистали знаниями о враге и могли часами рассказывать о масонском заговоре или о теории управления толпой.


– Но знания, не растворённые верою во Всемогущего Бога, не могут принести победу над магическою силою дьявола.


Довелось ему пообщаться и с новосибирским подразделением националистов, которое возглавлял действовавший офицер городской милиции, не афишировавший свою внеслужебную деятельность. Националисты в борьбе с сионизмом уповали на организованность, дисциплину и русский национальный дух. В подвальном помещении, где находилась штаб-квартира, трактирщик прочитал лекцию о Благодатном огне и на прощание подарил два ящика православной литературы, которую привёз из дома.


– Они произвели на меня впечатление людей, которым интересно поиграть в войну с некоторыми её привлекательными атрибутами: красивой военной формой, импозантной строевой выправкой, мужественным приветствием друг друга со вскидыванием рук. Я желал им, чтобы и в реальной боевой обстановке они смогли бы проявить себя в той же мере.


Дома у этого офицера милиции трактирщик познакомился с молодым человеком, который был одет в непонятную самодельную форму чёрного цвета. Им оказался начальник православной дружины. Трактирщика сразу подкупила убедительная категоричность мышления и отсутствие желания угодить или лично понравиться. Про таких людей говорили:
– В голове у них царь, а в сердце Бог.


Оказалось, он прочёл статью трактирщика, и чтобы познакомиться с ним, её автором, пришёл разузнать о нём. Они разговорились, и трактирщик сразу почувствовал единомышленника.


История города Новосибирска насчитывала около ста лет. Город возник в царствование царя Николая II на месте пересечения строившейся Транссибирской железнодорожной магистрали и реки Оби, и до Октябрьского переворота назывался в честь царя-основателя. Храм Александра Невского был одним из первых капитальных строений города, заложенных самим царём. Во времена Советской власти в храме размещались мастерские, а в алтаре безбожники специально устроили отхожее место. Так что при восстановлении пришлось срывать несколько метров осквернённой земли. Храм был восстановлен, и в нём шли службы. Православная дружина состояла из молодых парней. В обычные дни они посменно несли дежурство возле храма, а в большие церковные праздники, когда по центру города шли крестные ходы с участием священства, организовывали оцепление и следили за порядком. Все дружинники по настоянию командира самостоятельно изготовили и носили однотипную военную форму с православной боевой символикой. Часто во время дежурства сиживали в сторожевой будке, находящейся рядом с храмом, и вели беседы о положении дел в церкви и государстве.


Начальник дружины был разносторонне грамотным человеком, в советское время окончил мореходное училище, но работать по специальности не пришлось. Грянула перестройка, и по велению души он профессионально занялся политикой. Их истории во многом схожи. Как и трактирщик, он поначалу поверил в добрые намерения демократов и активно помогал их приходу к власти на сибирской земле. Одна известная демократка часто находила приют в его квартире, когда приезжала на демократические митинги. Но Господь своими чудными путями раскрыл ему глаза и привёл к Себе. Осознав коварный обман сионистов, теперь он всеми силами души боролся с теми, кому недавно помогал.


– Мне импонировало, что он не взирал на личности, а твёрдо действовал, опираясь на внутреннюю убеждённость, как открывал ему Бог. Хорошо разбираясь в религиозных вопросах, он без обиняков выговаривал священнослужителям их ошибки, если замечал таковые. Не стеснялся вести с ними дискуссии и по спорным вопросам взаимоотношений церкви и государства. Если к храму приближался выпивший мужчина или вычурно одетая женщина, то моментально вставал у них на пути и тактично объяснял: почему в данный момент они не могут попасть внутрь храма? Пока он работал в храме, в нём соблюдался установленный от древности порядок: к причастию первыми подходили только мужчины, а женщины стояли в стороне и следили за тем, чтобы самый последний не оказался позади их. Пока дружинники следили за порядком в храме, благодать видимым образом обитала в его стенах.


Имея за плечами опыт церковного общения, трактирщик видел:
– Здесь храм наполнен реальной религиозной жизнью, а не являет собой пустое красочно разрисованное в христианском стиле здание. И это наполнение происходило за счёт правильной и активной позиции всего лишь одного человека – начальника православной дружины, – признавал он роль личности в истории.


– Вот бы и ему так!


Большое значение он придавал агитации и пропаганде. На свои незначительные деньги и деньги жертвователей бесплатно распространял аудио и видеозаписи военно-патриотического и религиозного содержания, которые и на трактирщика производили сильное впечатление. В отличие от лидера оппозиции начальник дружины не был всеяден.
– Раскусить сионистов по зубам только убеждённым верующим православным людям, так как на их стороне вся полнота истины, – думал он.

Он не стремился к бездумному количественному увеличению своей дружины, сознательно не шёл на сближение с теми же коммунистами или националистами. Наоборот, дружинники, не выдерживавшие высокой морально-нравственной атмосферы коллектива, сами уходили. Борьба за чистоту рядов велась непрерывно.
– Праведная жизнь полна искушений, и дьявол постоянно строит свои козни.


Он работал на своём месте и, находясь рядом с ним, трактирщик приобретал драгоценный опыт политической борьбы.
– Для меня были важны не какие-то поучительные действия, а сам факт существования таких людей. Если такие люди есть, поражение уже не может считаться неизбежным, – заражался он чужим примером для решения собственных проблем. – Хотя, глядя вокруг, казалось невозможным пробить ни одной бреши в построенном сионистами на земле виртуальном здании оболванивания.


Вместе с начальником дружины он изготавливал хоругви, пару раз посетил с ним занятия по русскому рукопашному бою и один раз участвовал в кулачном бою стенка на стенку. Это произошло во время какого-то городского праздника. В центре города в лесопарке собралась православная молодёжь. Сначала прямо среди отдыхающей публики выступали ансамбли русской народной самодеятельности с песнями и плясками. Потом со всеми желающими проводили показательные бои умельцы рукопашного боя в русских национальных одеждах. В заключение всех: и смотрящих, и выступающих выстроили стенка на стенку, объяснили правила и дали команду к сближению. Уже через десять секунд обе стенки развалились и на поле боя возникли разрозненные кучки людей с азартом молотивших друг друга по рёбрам. После того праздника трактирщик месяц стонал, ворочаясь в кровати на отбитых боках. Но тогда всё было чудесно. После боя, еле держась на ногах, выстроились в один большой круг и пустили по нему чарку с пивом, произнося перед глотком слова по велению души.
– За победу России и за скорейшую погибель её врагов.


– Такие мероприятия имеют замечательный воспитательный эффект для возрождения боевого духа в народе. Но ни пропаганда, ни крестные ходы, организованные официальной церковью, ни митинги, ни забастовки и голодовки не приносят абсолютно никакого вреда режиму. Весь русский православный народ как будто попал в заколдованный круг, очерченный вокруг него оккультными стратегами сионизма, выйти за пределы которого ни у кого не хватало сил. Все годы демократии Чечня без страха носится с автоматами и воюет против русских. На территории самой России идёт криминальная война с большими людскими потерями за барахольный интерес. За семь лет оккупационного режима демократов ни у одной группы русских патриотично настроенных людей, включая военных, не хватило смелости и сил по-мужски с оружием в руках высказать своё мнение относительно творящегося в стране, – сожалел он.


На примере бывшего партнёра по бизнесу, еврея, он прекрасно понимал:
– Призывать к совести людей, сознательно служащих злу, бессмысленно. Кодекс еврея в СССР учит быть бесстыдными при достижении своих эгоистических целей захвата власти в государстве. Они сами сделали невозможным диалог с ними. Религиозная и патриотическая пропаганда тоже не приносит ожидаемого результата. Люди в глубине души и так сознают, что над ними как над подопытными животными проводят очередной эксперимент, но противиться силе обстоятельств не имеют сил.


Для него оставалось только одно средство борьбы:
– Опираясь исключительно на одного Господа Бога, надо брать быка за рога собственными руками, и действовать в соответствии со своими возможностями и способностями. В этом направлении стоит поработать решившимся идти до конца в деле спасения Родины людям, чем организовывать бесконечные и бесполезные митинги. Я думал о вооружённом мятеже с дальнейшей перспективой перерастания в восстание.


На эту тему он завёл речь с лидером оппозиции:
– Полагаю, что на начальном этапе мятежа в Новосибирске вполне хватило бы и тридцати человек.


Но с его стороны прозвучал категорический отказ. Он даже изменился в лице от слов трактирщика, произнеся:
– На моих руках уже однажды умирал молодой парень. Больше никогда в жизни я не хочу, чтобы это повторилось.


Пролитие крови для него было табу. И это говорил человек, не обременённый религиозными догмами. Что тогда мог ожидать трактирщик от верующих людей, замороченных официальной церковной политикой всепрощения и подчинения земным властям?


– Надо жечь по ночам огромные уличные рекламные плакаты, заполнившие все города, – в порыве бессилия решил он.


С первой же попытки удалось осуществить задуманное, вместе с таким же отчаянным парнем сожгли плакат на одной улице. Но уже к полудню следующего дня ремонтной бригадой плакат был восстановлен, и на нём красовалась та же реклама сигарет. В следующую ночь своим поведением они вызвали подозрение у милицейского патруля и чуть не угодили в отделение милиции. Ночная борьба с неживыми предметами подавления народного сознания тоже не удавалась.


За четыре месяца активной политической борьбы он узнал основное о реальном положении дел в этой области, и дальнейшее пребывание вдали от дома перестало быть нужным.
– Ведь для моего дела совсем не важно, в каком месте будет брошен вызов сатанинской власти, важно, чтобы он состоялся.


О возвращении к работе в трактире не могло быть и речи. Дела в нём шли совершенно без всякой перспективы. Снимаемая с кассы ежесуточная выручка сразу же уходила на закупку товара и на расчёт с рабочими, а небольшого остатка хватало лишь на прожитие семье. Товарный запас был на нуле. Когда уезжал в Сибирь, забрал с собой все деньги, необходимые для торгового оборота, которых уже тогда не хватало.
– В моё отсутствие чиновники не так будут донимать жену непроизводственными платежами, – надеялся он.
Так и случилось.


Но кризис совершенно добил семейное дело.
– Мы не умирали только потому, что наша смерть была невыгодна самим кровососам – налоговым инспекторам.


Раньше закупленного на оптовых складах товара на сумму около семи тысяч долларов хватало не более чем на две недели работы. Для этого приходилось гонять грузовой фургон. Теперь, на легковом автомобиле они с женой ездили в районный город и закупали не более десяти ящиков пива, несколько упаковок лимонада и ещё кое-какой мелочи всего на сто долларов. Если раньше в вагончике не хватало полок, чтобы в одном экземпляре выставить весь ассортимент товара, то теперь в новом здании трактира прилавок светился своей пустотой как в закатный период застоя. Лишь за спиной кассира стояло несколько бутылок пива и лимонада. Впрочем, ассортимент обедов и выпечки нисколько не уменьшился, и поредевшие клиенты из шофёров ничего в этом не потеряли.


Не желая дальше развивать своё дело, совершенно потерял страх перед налоговой инспекцией. Если бы в то время решили его закрыть, он бы даже глазом не моргнул.
– По старой памяти работники налоговой инспекции решили устроить проверку заведения, надеясь хорошо поживиться за счёт штрафов.
Но когда подошли к прилавку, тот их встретил пустыми полками. В недоумении они несколько минут стояли и соображали:
– Что им предпринять?
Так и не став проверять, ушли по другим сельским торговым точкам.


– Нищие оказались им не нужны. Видимо у людей этой аморальной профессии проснулась совесть, или, скорее всего, они просто не захотели совсем терять меня как налогоплательщика.


Главный налоговый инспектор района поменяла свою политику в отношении них и убедительно просила тёщу, работавшую бухгалтером, не закрывать заведение. А в случае, если вдруг не хватило бы денег на текущие налоговые платежи, она милостиво согласилась бы подождать, когда появятся.


У него был свой автокран, который купил в областном центре, когда вёл большой объём строительных работ. После отъезда из дома он в основном простаивал без дела, и жена время от времени давала его кому-нибудь напрокат, впрочем, ни с кого денег не брала. Обратился к жене с аналогичной просьбой и участковый, как объяснил:
– Для строительства бани.


Крановщик ему был не нужен, на посёлке жил свой, услугами которого он пользовался. Жена разрешила, и несколько раз в течение месяца кран забирали. Но перед самым его приездом пьяный крановщик пригнал машину из посёлка с вывернутой стрелой и порванными тросами. Когда крановщик парковал кран, задел рядом стоявший грузовик и погнул бампер.
– За всё рассчитается участковый, – сказал крановщик и ушёл.


Но участковый не появился и не объяснился, видимо, полагал:
– Если я работаю в милиции, то с меня не может быть никакого спроса.


Рабочие трактира, которые жили в одном посёлке с участковым, сказали трактирщику:
– Он вовсе не баню строил, а вырывал краном железнодорожные подъездные пути к карьеру, на котором при коммунистах добывалась щебёнка и промытый строительный песок. Сворованные рельсы отправлял в питерский порт.


– Человек, призванный стоять на страже закона и порядка, на глазах у земляков без всякого стеснения открыто занимается воровством, граничащем с экономической диверсией. Смог бы участковый заниматься такими делами, если бы в милиции царил дух порядочности? Подобное притягивается к подобному, а участковым он работал уже более восьми лет.


В молодости законопослушному гражданину иметь дела с милицией не приходилось. С органами правопорядка он был знаком через советский кинематограф и, естественно, испытывал к ним чувство страха и уважения.


Впервые трактирщик столкнулся с милицией после конфликта с тестем. В больницу пришёл московский участковый, чтобы составить протокол. Заводить уголовное преследование тестя он не собирался, и если бы милиционер не пришёл сам, то и обращаться в милицию не стал бы. Но по процедуре милиционеру нужно было провести допрос.


– Будет ли проводиться расследование? – поинтересовался он, – тесть хотел умышленно убить меня, и я чудом избежал смерти.
– Тесть уже дома, и уголовного дела не будет. Он заявил, что ты сам хотел задушить его. Вот если бы он тебя убил, – сказал на прощание московский участковый, – тогда бы мы завели уголовное дело.


– Любой нормальный человек нуждается в справедливости, – обиделась жертва.


В глубине души циничные слова милиционера возмущали трактирщика. Но идти против рожна не стал. Не было ни желания, ни свободного времени заниматься этим. В какой-то мере, он сам считал себя виноватым.


Меньше чем через год тесть умер.
– Пошёл в туалет по нужде и неожиданно скончался. Бригаде скорой помощи пришлось ломать дверь в уборную, но их помощь не понадобилась, – рассказал ему сын от второй жены.


Тесть был убеждённым атеистом. Но вдруг заинтересовался религиозной литературой.


– Только сам человек знает внутренние мотивы своих поступков, другие о них могут лишь догадываться, – заблуждался он.


– Если б мы точно знали, кто внушает нам наши внутренние мотивы?


Пока трактирщик лежал в московской больнице, за домом в деревне присматривал сельский парень, работавший в совхозе трактористом. Вся его забота была: два раза в день покормить курей.


Трактирщик вернулся домой, и жизнь вернулась в прежнее русло. Каждую неделю на тракторе он ездил мыться в баню за шесть километров от дома. Как-то вечером возвратился и увидел, что дом вскрыт. Сразу проверил вещи:
– Украли ручную электропилу и переносной сварочный аппарат, который дал один из сельских мужиков. Сразу догадался, кто это мог сделать, но не пойман – не вор, идти качать права не имело смысла, всё равно не признается.


На следующий день пришёл выпивший незнакомый парень, который жил по соседству, и рассказал:
– Каким образом они влезли в дом? и что у него украли? Не поделив что-то между собой, один вор решил сдать другого, и при этом даже объяснил: в каких местах хранятся украденные вещи?


На другой день трактирщик завёл трактор и поехал к участковому. Выслушав его рассказ, участковый, потирая руки от удовольствия, сам написал от его имени заявление. Но на этом всё дело и закончилось.


– Явившись с заявлением к вору, участковый сразу взял отступные, чтобы не заводить уголовное дело, – подумал трактирщик.


Других причин, почему участковый начал избегать трактирщика? он не находил. Он не мог застать участкового ни дома, ни на службе, жена сказала:
– Он где-то пьянствует, а где не известно.


Когда трактирщик понял, что его кинули, поехал вместе с гостившим у него дядькой на тракторе на одно из поселковых предприятий, где находился украденный сварочный аппарат. Был выходной и, не стесняясь, среди бела дня вытащили сварочный аппарат из цеха через окно и погрузили в тракторную телегу. Аппарат сразу вернул хозяину, тот уже подумывал, что трактирщик сам его украл. А пилу найти так и не удалось.


Через некоторое время они повстречались возле милиции. Участковый сделал вид, что не замечает его, а когда трактирщик подошёл, объяснил:
– Председатель сельсовета сказал, что ты нехороший человек, поэтому я ничего делать для тебя не стал.


– Весьма сильный аргумент для работника правоохранительных органов, – решил он.


Когда трактирщик был на допросе, по поводу сворованного зерна с совхозного склада, участковый поинтересовался:
– Что это за вагончик стоит у тебя на участке?
– Мы с партнёром собираемся открыть кафе на трассе и поднимать экономику района, – объяснил он.
– Ты что ли? – спросил участковый с перекошенным лицом.


– Я выгляжу в его глазах недостойным человеком, так как не вхожу в тесный круг номенклатурных работников, – понял он.


Но жизнь показала способности каждого. Трое из четверых руководителей ближайших предприятий, с которыми участковый был в тесных взаимоотношениях, обанкротились. И лишь один, который серьёзно отнёсся к предпринимательским начинаниям трактирщика, сумел удержаться на плаву.


В очередной раз удовольствие от общения с участковым он получил вскоре после открытия трактира. Партнёр ушёл в очередной запой, и по ночам барменом работал молодой парнишка, дачник из Москвы. Утром трактирщик встал и пошёл на смену. Дачник почему-то сидел на улице.
– Внутри страшно, там какие-то милиционеры, они всю ночь пьянствовали и измывались надо мной: бесплатно пили и ели, били по шее рукояткой пистолета, – объяснил он.


Трактирщик вошёл и нашёл внутри трактира большой беспорядок. Из посетителей там было только двое: участковый в гражданской одежде и маленький щуплый белобрысый милиционер из посёлка в форме. Оба в чрезмерном подпитии, а по лицу участкового было видно, что он невменяем и в состоянии бессознательной агрессии.


Как только вошёл, маленький милиционер схватил его за рукав и повёл на кухню. Там, ничего не объяснив, милиционер начал со всей силы бить его кулаком в живот. Всем своим видом милиционер показывал:
– Вот видишь, я в форме и поэтому буду делать с тобой всё что захочу, несмотря на мой малый рост и физическую немощь.


При каждом ударе милиционер снизу вверх заглядывал в лицо, надеясь увидеть испуг и страдания. В глазах милиционера блестел огонёк психически ненормального человека.


– Ради таких счастливых минут он и надел милицейскую форму. В удары милиционер вкладывал всю свою ненависть к не обделённой Богом полноценной части человечества, – думал трактирщик.


Еле отвязавшись, он вышел из вагончика и стал ждать на улице, когда милиционеры уйдут. Вскоре пришла машина, и увезла их. Вечером того же дня участковый заслал обеспокоенных гонцов, чтобы те узнали:
– Не натворил ли чего опасного в трактире? Не сообщай ничего в милицию, – просили они.


Позже ночью в трактире барменом работал сельский парень, а на кухне помогали супруги, недавно переехавшие из шахтёрской Воркуты в деревню. За вагончиком находился склад, и там же трактирщик прятал вырученные деньги. Как-то вечером он пересчитывал их, и неожиданно вошёл бармен, чтобы взять какого-то товара. По его глазам трактирщик понял, что тот обратил пристальное внимание на его занятие, но не придал этому особого значения. Утром встал и увидел, что дверь в склад приоткрыта:
– Кто-то подобрал ключ и вскрыл его.


Проверил – денег на месте нет. Сразу зашёл в вагончик, там всё было как обычно. И бармен, и его помощники сразу начали отпираться:
– Ничего не знали и ничего не видели.


Кончилась смена, и они спокойно разошлись. Пропало где-то четыре с половиной тысячи рублей, сумма значительная. Несомненно, это сделали в сговоре сами работники, но не было рычага, чтобы заставить их признаться. С цыганской крышей он только расстался, а с русскими ребятами знакомство ещё не завёл, да и пользоваться их услугами для решения внутренних вопросов не стал бы, потом дороже обошлось бы.


Рука сама потянулась к телефону и, позабыв прошлое, он набрал номер домашнего телефона участкового. Через полчаса тот был уже у трактирщика. Объехали на машине работников и отвезли в милицию. В кабинете участковый учинил допрос. Дав понять, что в отсутствие трактирщика они быстрее признаются, участковый отпустил его домой. Дальше всё повторилось в точности как в первый раз. Рабочие, как ни в чём не бывало, вечером заступили на смену.
– За неимением претензий участковый отпустил, – сказали они.


Трактирщик стал названивать участковому, чтобы узнать: каков итог допроса? Но ровно неделю ни дома, ни на службе тот не показывался, и никто не мог сказать: где его искать? Через неделю с опухшим от запоя лицом участковый появился на службе, где за прогулы ему объявили выговор.


– Всё это время участковый зависал на хате и пропивал полученные от похитителей украденные деньги, которые те отдали взамен на обещание не заводить уголовное дело, – решил он.


Трактирщику он объяснять вообще ничего не стал, сделав вид, что ничего не произошло. И жалоба трактирщика на участкового в шестой отдел не возымела действие, там только руками развели, как говорится, корпоративное братство в действии.
– С цыганами мы тебе помогли, а милиционеров, извини, трогать не можем.


После случая с краном чаша терпения у трактирщика переполнилась, и он решил написать на участкового жалобу в областную прокуратуру. Неожиданно появился ещё один компрометирующий участкового материал. Соседка жены трактирщика приторговывала на дому спиртным. Об этом узнали другие нелегальные торговцы и предложили ей платить им. Та отказалась. Тогда посыпались угрозы. Вскоре неожиданно нагрянули с обыском участковый с новым своим коллегой и изъяли без протокола весь спирт. Трактирщик расследовал это дело, и оказалось:
– Те торговцы в связке с двумя участковыми монополизировали по всему сельскому округу неофициальную торговлю спиртным. Одни торговали, а милиционеры за мзду закрывали конкурентов, если те отказывались платить. Поражали злодейские взаимоотношения между людьми, которые родились и выросли в одном посёлке, алчность и продажность милиционеров. Милиционерами они назывались чисто номинально, а, по сути, были обыкновенными бандитами.


Оба участковых взяли за обыкновение питаться в трактире, забывая при этом рассчитываться. Все эти проделки участковых трактирщик подробно описал в жалобе и направил в прокуратуру. Вскоре из области приехал прокурорский работник. Всё подтвердилось:
– Рельсов на подъездных путях не было, вымогатели из банды участковых нашлись, и бармены случаи неоплаты ими съеденные обедов подтвердили.


Однако для возбуждения уголовного дела не хватало малого:
– У рельсов не нашлось хозяина, и они числились бесхозными, вымогатели отрицали связь с милиционерами, а за неоплаченные обеды надо было сразу составлять акты с понятыми и кассовыми чеками.


Было видно, что прокурорский работник не сомневается в его правоте.
– Но ничем не могу помочь, – сказал он.


Вручил трактирщику бумагу, которой было сказано: «в результате расследования указанные в жалобе факты не подтвердились», и уехал обратно. Участковых даже не понизили в должности.


– Раз система не желает очиститься от подобных людей, раз их поступки не вызывают у неё неприятие, значит её костяк состоит из работников с такими же низкими морально-нравственными качествами. Бесспорно, в милиции могут работать и кристально чистые люди, но погоды они не делают, и рано или поздно криминальная составляющая органов отторгнет их от себя. Участковый является не исключением, а характерным лицом правоохранительных органов в демократической России. Начальник отдела по борьбе с организованной преступностью лично инструктировал, каким бандитам лучше платить? что само по себе являлось абсурдом.


Районный город был знаменит текстильными фабриками. Но за годы реформ фабрики закрылись и некоторая часть женского населения, пользуясь выгодным трассовым положением города, переквалифицировалась в проститутки. Если в вечернее или ночное время подъезжать к городу на машине, то во многих местах в свете фар можно было видеть многочисленные группки молоденьких жриц любви, опекаемых сутенёрами. Действовали совершенно открыто, никого и ничего не боясь.


– Ответственные за порядок милиционеры сами пользовались их секс услугами.


Сутенёры пытались распространить свой сервис и на трактир, но он запретил им это делать. Тогда ночных бабочек сутенёры стали располагать снаружи здания и чуть в стороне, чтобы не терять выгодную точку. Трактирщик снял на видеокамеру навязчивое поведение проституток и написал заявление в милицию, чтобы приняли меры. Но оно было проигнорировано.


Засилье рынков страны азербайджанскими мигрантами было для него общеизвестным фактом. В районном городе это особенно бросалось ему в глаза.
– Почти вся торговля на рынке была взята ими под контроль. Мусульмане с Кавказа распространяли наркотики среди русской молодёжи, угоняли автомобили, разливали самопальную водку.


Ему были известны места, где они производили и затаривали отравленное зелье. В неведении находились только правоохранительные органы. Однако ему от самих милиционеров было известно, кто из них опекал преступную деятельность азербайджанцев, и кто в паспортном столе помогал получать им прописки.


– Рыба гниёт с головы. Что говорить о морально-нравственном состоянии рядовых работников милиции, если начальник милиции вместе с сыном снимали проституток и объезжали на своём «каблучке» частные торговые точки, собирая с них дань товаром. Буквально все виды организованной преступности, совершаемой на систематической основе, были под контролем правоохранительных органов и приносили материальный доход её опекунам. Откуда взялась вся эта накипь? и почему хвалёная советская милиции так быстро переродилась в банду общегосударственных масштабов?


Когда трактирщик начал заниматься бизнесом, его не только как законопослушного гражданина волновала криминальная ситуация в стране, но она непосредственно его касалась. 
– Почему милиция вдруг перестала справляться с бандитизмом и преступностью? – думал он. – Ситуация во многом казалась искусственной. Достаточно было сверху дать команду: «Уничтожить!», и в течение максимум месяца вопрос был бы решен.


Когда начал воцерковляться и изучать российскую историю, стал понимать:
– Этот вопрос не так прост. Его можно было рассматривать только в контексте учения святых отцов о человеческом грехе и знания различных эпох в истории Российского государства. В допетровской Руси никаких специальных органов внутреннего правопорядка не существовало. Русь жила общинами на основе самоуправления. Законность и порядок поддерживались членами общины без указок сверху, так как самоуправление заставляло граждан быть активными и инициативными. Разделённое на сословия население страны объединялось общей идеей служения царю и государству: бояре и дворяне составляли царёво войско, а крестьяне обеспечивали их всем необходимым для жизни и ведения войны. Церковь придавала и прививала народу высоконравственные идеалы. Расследование и суд по бытовым преступлениям и тяжбам, как правило, вершил барин. Потому тюрем не было. Функции мест заключения для отдельных государственных преступников исполняли монастыри. Широко был распространен церковный суд, накладывавший на грешника анафему или епитимью. Чтобы провести расследование и наказать человека, не нужна была армия судей, следователей, конвоиров, прокуроров, адвокатов. Суд и наказание совершались быстро и справедливо, они учитывали интересы потерпевшей стороны и были гуманны по отношению к преступнику. При воцарении Романовых дворянское сословие добилось незаслуженных привилегий за счёт крестьян. Царским указом оно освобождалось от военной службы, получив возможность бездельничать и наживаться. Крестьяне же кроме своих повинностей должны были тянуть и воинскую службу. Из-за такой несправедливости стали вспыхивать крестьянские войны: Степана Разина, Емельяна Пугачева. По самоуправлению крестьянской общины был нанесён сильный удар. Царь Пётр I, чтобы не потерять контроль над недовольным его реформами народом, заменил народное самоуправление казённой государственной властью по западноевропейскому образцу за счёт разрастания чиновничьего аппарата. Он впервые ввёл институт полиции и прокуратуры. Царица Екатерина II, переписывавшаяся с вольнодумцем Вольтером, дала толчок системному строительству тюрем. Это полностью развенчивает мнения о рабском, по сравнению с европейцами, менталитете русского народа. Если в допетровской Руси преступности вовсе не отводилось места под солнцем, то в просвещённой западным гуманизмом России начали складываться паритетные взаимоотношения между зарождавшимися правоохранительными органами и преступным миром. По отношению друг к другу никто из них не первичен или вторичен, они одновременный продукт слепого копирования западного общественного устройства. Существование огромной армии прокуроров, судей, следователей, адвокатов, конвоиров, охранников может быть оправдано наличием противостоявшей ей не меньшей армии преступников. И те, и другие прекрасно себя чувствуют на шее народа, и могут там сидеть до тех пор, пока их оттуда силой не скинут. Если раньше абсурдность такого положения вещей сглаживали православное самосознание людей и социалистическая законность, то при сионистах-демократах она вылезла наружу. Объявленные вне закона морально-нравственные ограничения выявили взаимный экономический и политический интерес милиционеров и преступников, многие из которых заняли самые высокие посты в государстве. Стали за ненужностью откидываться все условности, и почти весь частный бизнес пошёл под «крышу» к находящимся на государственной службе милиционерам и комитетчикам. Раздутые до абсурда органы внутренних дел сами сознательно плодят преступность, давая немыслимые сроки за незначительные правонарушения людям, которые потеряли источники существования семей из-за проводимой демократами политики. И милиционеры, и преступники наживаются от преступной деятельности, и те, и другие прекрасно чувствуют себя в рамках правового поля. Если народ самостоятельно решил бы покончить с организованной преступностью, кто бы стал мешать это делать? Государственный орган, стоящий на охране правопорядка. Чтобы искоренить преступность сначала надо убрать опекающий его орган, который реформе не подлежит.


Он осознанно жил предчувствием своего скорого открытого выступления против порядков в стране. Конкретного плана действий не было, и как это произойдёт, он не представлял, однако стал делать все свои дела в этом направлении. Продолжая через переписку поддерживать контакт с начальником православной дружины, сделал около пятнадцати транспарантов православного содержания, предполагая использовать их на митингах, и перед Новым годом ещё раз съездил в Новосибирск на десять дней. Вернулся в Москву в новогоднюю ночь с осознанием:
– Без оглядки на кого-либо я должен действовать самостоятельно.


Появилась какая-то внутренняя собранность и спокойствие души. 
– Такое же чувство появляется у людей, которые внутри себя уже приняли окончательное решение по долго мучившему их вопросу.


Несколько дней его не покидала даже во сне Иисусова молитва, и появилось какое-то обострённое духовное чутьё.
– По поступкам и интонации голоса я легко определял нравственное состояние людей.


Несколько раз по велению души уходил в заваленный снегом ночной лес для совершения молитв и чтения Псалтири. Выбрав глухую чащобу, разжигал костёр из молодых засохших елей и возле него молился. Лес своими ночными звуками и шорохами наводил страхования, от которых временами немело тело, и по спине пробегали мурашки.
– Сама природа обучает преодолевать маленькие ужасы, чтобы потом сумел преодолеть большие, – думал он.


Поначалу хотел заниматься, чем занимался начальник православной дружины. Но дело не ладилось.
– Во-первых, не хватало средств, во-вторых, районный город не был крупным промышленным и научным центром, и народ меньше интересовался политикой.


Но всё же он нашёл единомышленников среди отставных военных.
– Я прощупывал их на готовность участвовать в вооружённом мятеже. Внешне выразили согласие и некоторые работники, занимавшиеся охраной трактира. Было два варианта как раздобыть в большом количестве автоматическое оружие: либо продать трактир и купить его на вырученные деньги, либо взять в отделе милиции.
– Там хранится пятьдесят пистолетов, сорок автоматов, две винтовки, гранатомёты, патроны, – узнал он от следователя.
– На начальный период хватило бы, чтобы в дальнейшем овладеть военными складами, – прикинул он.


Кроме проблем с людьми и оружием необходимо было определиться с конкретным днём и часом проведения акции. Переносить дату было не желательно, подобные вещи расшатывают дисциплину, привнося элемент необязательности.
– Откладывать дело на слишком отдалённую перспективу было никак нельзя, чтобы не обмирщиться и не превратиться в неудачника.


Из-за разлагавшей пропаганды средств массовой информации сделать даже небольшое, но единомышленное и боеспособное подразделение невозможно, и поэтому на свой страх и риск проблему его создания хотел решить силовым способом уже в процессе самой акции. Он назвал это проблемой заградительных отрядов.
– Вопрос: можно ли человека силой понуждать делать добро? относится к категории морали. Вражеская пропаганда разоружила народ, вдолбив мысль об однозначной порочности любых насильственных действий над личностью. И самый главный союзник врагов – трусость запуганного населения. Очень многие люди осознают греховность некоторых своих привычек таких, как курение, например, но не у многих хватает мужества и воли преодолеть их. Оказанием им помощи в преодолении этого зла подвергается насилию не их воля, а их безволие. Заградительные отряды во время Великой Отечественной войны сыграли огромную роль в победе над врагом. Так как все люди по боевым качествам разные: кто-то смелее, кто-то трусливее, то отсутствие возможности отступления подбивало всех одинаково на инициативную и победоносную борьбу с врагом. Когда же в результате войска заражались победоносным духом, надобность в заградительных отрядах отпала, и они были отменены. Такие же порядки были установлены и в непобедимой римской армии, когда за бегство с поля боя одного казнился десяток. Русские как наследники римского имперского духа не имеют права отвергать очевидных достижений в области поддержания военной дисциплины. Именно потому так и злобствуют демократы на заградительные отряды, что те позволили ускорить победу над фашистами. Эти меры приводят к значительному уменьшению потерь. Люди, связанные общим делом, пусть даже насильно, всегда являются союзниками. Здесь не надо разделять тех, кто непосредственно воюет и тех, кто стоит за их спинами: и те, и другие делают одинаково трудное и ответственное дело для достижения победы. Дух куётся через воздействие на плоть, а не наоборот. Этому служат и наказание ребёнка в семье за неправильное поведение, и дисциплинарный устав в армии, и понуждение труса поступать смело.


Пытаясь продать трактир, поехал в Москву. Там дал объявление в газете. Кризисом еврейские банкиры резко обесценили недвижимость в России. Поэтому многие в панике хотели от неё избавиться. Газеты пестрели объявлениями о продажах, а покупающих почти не было. В строительство трактира он вложил около полумиллиона долларов, но продажную цену назначил в триста пятьдесят тысяч долларов. Однако в процессе торгов готов был уступить и за сто пятьдесят – двести тысяч. Неделю просидел в московской квартире матери в ожидании звонков клиентов. Но ни одного звонка не последовало. И потому решил остановиться на втором варианте приобретения оружия. К тому же при покупке большой партии оружия существовала большая вероятность засветиться и тем самым провалить всё дело.


Они встретились с товарищем по нападению в Успенском храме у детского батюшки, после службы разговорились как старые приятели. Родом товарищ-педагог был из Брянской области. А сюда попал после женитьбы на местной жительнице. Пока в семье всё шло хорошо, работал сначала учителем в школе-интернате, потом перешёл работать в церковно-приходскую школу. Но когда жена, недовольная его активной религиозной жизнью, не захотела больше жить с ним, уехал на родину. При себе он постоянно носил Библию и всякую свободную минуту читал её. Когда трактирщик на память в разговоре приводил какие-нибудь цитаты из Библии, он легко назвал номер главы, из которой они взяты. Будучи горячо верующим человеком, религиозные убеждения он умело распространял среди жителей города, которые после его проповедей начинали ходить в церковь. Этому способствовал его личный пример высоконравственного поведения. В свои тридцать лет он был физически крепким человеком, и в компании с ним можно было уверенно чувствовать себя в любой обстановке. Но своей силой никогда не хвастался, и всегда вёл себя скромно и спокойно.


Однако был в нём один недостаток, который при нападении на милицию опрокинул всё мероприятие. Временами товарищ терял контроль над собой и невпопад нёс какую-то несуразицу. Эту бесовщину в нём увидела и пророчица Любушка, приехавшая умирать из-под Ленинграда, где прожила всю жизнь, в Казанскую обитель. Во время службы в монастыре старица стояла перед ним, и когда он, предавшись мечтаниям, стал думать о чём-то постороннем, она повернулась и строго погрозила ему пальцем.


Товарищ приехал повидать сына и договориться с местным священством, чтобы дали согласие на церковный развод. Но ни того, ни другого не добился: жена отказывалась показывать сына, а священники не разрешали разводиться, и он продолжал жить в городе, ночуя у знакомых. После короткого общения они почувствовали друг в друге единомышленников, и трактирщик предложил товарищу пожить у него. Идею о вооружённом нападении на милицию он поддержал и согласился участвовать в ней. С целью вовлечения в это ещё кого-нибудь они проводили агитацию среди некоторых его знакомых в городе. Люди понимали трагичность сложившейся в стране ситуации.
– Надо предпринимать решительные меры для выправления положения, – соглашались они.


Но на боевые действия с пролитием человеческой крови при реальной опасности быть убитым, ни у кого не хватало духа. Если бы удалось завербовать человек десять, то пожар как минимум в масштабе города можно считать гарантированным. Силами пяти человек это было возможно только при решительном настрое и удачно сложившихся обстоятельствах. Расчёт они делали на способность больших масс людей заражаться общим настроением.
– Толпа, в отличие от конкретного человека, легче поддаётся управлению, а осознание силы делает её агрессивной.


Вооружённый мятеж должен был протекать по заранее разработанному плану.
– Захватив оружие, мы собирались освободить около семидесяти заключённых из камер предварительного заключения и силой принудить их участвовать в погроме здания федеральной службы безопасности, в котором находилось немало оружия. Одновременно надо было громить и жечь здания суда, автоинспекции, уличных торговых точек и магазинов, принадлежащих бандитам и одиозным фигурам города. Население города не останется в стороне от экспроприации. На первых порах в ночной суете власти просто не смогли бы разобраться в происходящем и поддались бы общей панике. Во время неразберихи планировалось собрать осведомлённый костяк мятежа и, вооружив их, действовать согласованно из штаба. Штаб можно было разместить в той же милиции или в здании администрации. Далее требовалось перекрыть федеральную трассу и дать бой частям областной милиции, которые не видели бы перед собой конкретного противника, что осложнило бы для них ведение боевых действий.


Вот примерный перечень запланированных действий:
1. Выступление по местному радио и телевидению с разъяснением целей и задач восстания.
2. Добровольно-принудительное формирование боевых дружин и отрядов.
3. Экспроприация топлива и продовольствия, междугороднего автотранспорта и грузов перевозимых на нём для нужд восстания.
4. Захват оружейных складов.
5. Публичные казни коррумпированных чиновников, бандитов, сутенёров и связанных с ними работников милиции.
6. Выселение и отправка на родину азербайджанских мигрантов.
7. Создание мелких мобильных боевых групп для быстрого распространения восстания на соседние территории.


Все эти планы носили конкретно-абстрактный характер и служили руководством к действию в случае удачного развития на начальном этапе. Из-за недостатка твёрдо убеждённых готовых к бою людей мятеж мог прекратиться или быть подавлен на любой стадии.
– В таком случае для нас был важен не успех, а сам прецедент вооружённого выступления против власти, служивший поднятию национально-религиозного самосознания русского народа и раскачивавший ситуацию, при которой стали бы невозможны демократические формы правления государством.


На вооружении у трактирщика имелись: автоматический охотничий карабин, помповое ружьё, незарегистрированная двустволка, пистолет и значительное количество боеприпасов к ним для короткого боя.
– Всё это оружие за взятки помогли приобрести мне работники милиции.


Два раза он провёл в лесу учебные стрельбы с товарищем и работавшими у него охранниками. Приготовил более ста бутылок с зажигательной смесью для поджога зданий и милицейской техники.


Мероприятие такого масштаба сохранить в абсолютной тайне невозможно. Утечка информации могла произойти от кого-нибудь из агитируемых людей. Поэтому конкретную дату выступления трактирщик никому не открывал до самого последнего момента. Своей крыше, следователю, о планах нападения на милицию поведал прямо рабочем кабинете. От него трактирщик узнал сведения конфиденциального характера, касавшиеся внутренней службы дежурного отделения и милиции в целом, о количестве хранимого в отделе оружия. Идею он не одобрил, тоже не желал пролития человеческой крови.


Следователь стал невольным участником межнационального конфликта в Душанбе, когда к власти рвались таджикские националисты. Как татарин под раздачу попал и он, и чуть там не погиб. Приняв участие в боевых действиях, он со всей семьёй бежал в центр России, оставив квартиру. Теперь восстанавливал потерянное, вкладывая всё в строительство дома и материальное благосостояние семьи. Новые вооружённые разборки помешали бы свершению планов.


Понимая, что он не является союзником, трактирщик больше не заводил разговор на эту тему, делая вид, что всё остаётся в стадии пожеланий, а не конкретных дел. Дальнейший ход событий показал правильность такого подхода. Следователь сообщил об этом разговоре руководству милиции, но там посчитали эту затею смешной.


– Если бы они провели со мной упредительную беседу, – считал трактирщик, – нападение было бы сорвано.


Время нападения он давно определил на ночь с пятницы на Великую Субботу, когда в Иерусалиме должен был сходить Благодатный огонь. За два дня объявил её своим людям, и те сразу же пошли в отказ. Когда речь шла об абстрактной возможности нападения на милицию, это не вызывало чувство страха. Когда надо делать конкретное дело, ими овладел испуг. Они и трактирщика стали уговаривать отказаться от этой затеи. Однако их слова породили только чувство гнева. После того, как он уговаривал идти на смертное дело, его отказ выглядел бы как крайнее проявление трусости.


– Я имел бы право пойти на отказ, если бы остался один, – думал он, – но товарищ был готов идти со мной до конца.


С одной стороны, своим малодушием они поставили под сомнение успех операции. А, с другой стороны, трактирщик вдруг обрёл спокойствие:
– Теперь мне не надо полагаться в опасном деле на неуверенных людей и отвечать за их жизни.


В Чистый Четверг они с товарищем, как положено в этот день, затопили баню, которую недавно мать поставила на своём участке, попарились и помылись.


– Настроение было предсмертное, будто мы сами себя обмываем перед положением в гроб.


Ощущения близкой смерти трактирщик не чувствовал, но его ум отказывался понимать:
– Как её можно миновать?


После бани зашли в вагончик к охранникам трактира. Те ещё раз попытались отговорить заговорщиков от задуманного.
– Вы чувствуете близость своей смерти? – спросил их трактирщик.
– Нет, – ответили они.
– И я не чувствую, – сказал он. – Неожиданной смертью обычно умирают нераскаянные грешники, к которым я себя не причисляю. Если мне суждено скоро умереть, то думаю, Бог не скрыл бы этого от меня. Однако вы молчите, – добавил он из опасения, что в последний момент они могут проболтаться и сорвать операцию.
Охранники пообещали молчать.

– Умеет ли кто из вас подстригать? – неожиданно спросил товарищ и изобразил руками, какая ему нужна стрижка.
Трактирщика удивила и в очередной раз озадачила его явно неуместная просьба. Серьёзность момента не соответствовала чисто ребяческому желанию. Волосы у него были короткие, и трактирщик отговорил его делать стрижку.


Несколько дней назад заговорщики сделали ночную ознакомительную поездку в милицию. Когда были уже около милиции, товарищ спросил:
– А что мы будем говорить, когда зайдём?
В интонации голоса чувствовалась неуверенность.
– Говорить буду я, а ты просто смотри по сторонам и знакомься с обстановкой, – ответил трактирщик.


Дверь в милицию, несмотря на ночное время, была не заперта. Заговорщики спокойно зашли в помещение, и трактирщик спросил близстоящего за стеклом сержанта:
– Скажите, сегодня следователь … работает?


Не повернув лица, сержант, словно испугавшись, сделал шаг назад и скрылся за занавеской. У пульта сидел пожилой майор и разговаривал по телефону. Он повторил вопрос громче майору. Тот повернул красное недоуменное лицо и, зажав трубку рукой, неправдоподобно подобострастно ответил:
– Сегодня не его смена.


Он развернулся, чтобы выйти на улицу, и посмотрел на стоявшего сзади товарища:
– Его лицо было белым от страха, как будто прямо сейчас предстояло умереть.


Занимаясь поисками людей для задуманной акции, он часто заезжал домой к верующему москвичу, жившему в дальнем селе. С ним произошли сильные разногласия по методу ведения войны против жидовской власти.


Когда воцерковлялся, одна из работниц сообщила:
– В дальнем селе живёт верующий москвич, который хочет продать в трактир капусту.


Во время сделки познакомились. Верующий пригласил домой, и трактирщик с удовольствием принял предложение. Он был интересен и как человек и опытом переселения из города в сельскую местность.


Дальнее село находилось в труднодоступной местности. Оно расположено на берегах двух озёр, а кругом раскинулись многочисленные непроходимые болота, соединённые протоками. С внешним миром село соединено единственной отсыпанной песком дорогой, которую после сильных дождей или весенней распутицы необходимо восстанавливать, иначе она становилась непроходимой для легкового автотранспорта.


В дореволюционное время это было богатое многолюдное село, где кипела жизнь. Крестьяне разводили скот, сажали хлеб, растили фруктовые сады, занимались рыбной ловлей в прилежащих озёрах. Имелась маслобойка, мельница, кузница и другие производства для самодостаточной жизни. Недалеко стоял женский монастырь. Крестьяне решили построить каменную церковь в селе и специально сделали кирпичный завод. По окончании строительства церкви завод закрыли за ненадобностью. Жители села не стали производить кирпич для личных домов и сараев, не стали им мостить центральную улицу села, которая в распутицу больше напоминала непроходимое болото.


– Крестьяне показали, что их предпочтения лежат в области вечного духа, а не мещанского устройства земного бытия. Западному человеку подобное пренебрежение комфортом кажется варварством, но на самом деле это другой, более тонкий и разумный подход к жизни. То, что русский природный человек обладал не худшими чем западный обыватель способностями в технических областях, служат доказательством эти самые сельские церкви, довольно сложные в архитектурном отношении сооружения, – считал трактирщик.


– Но был и другой вариант: барин, строивший церковь, закрыл кирпичный завод, как только по его мнению было изготовлено достаточно кирпича, – считал санитар.


После революции церковь наполовину разрушили. В результате проводимой в стране политики укрупнения колхозов и закрытия неперспективных деревень дальнее село обезлюдело и превратилось в место паломничества рыбаков и охотников.


Дом верующего находился в центре села. Они жили с женой и двумя сыновьями. Старшему было пятнадцать лет, младшему – двенадцать. Старшая дочь жила в Москве и училась на художницу. Верующий с домочадцами встретил трактирщика очень радушно. Сразу принялись накрывать стол всем, чем были богаты. Пока происходила ознакомительная суета, трактирщик рассматривал внутреннее убранство дома и самих хозяев.


– Первое, что мне бросилось в глаза, это их простота в общении. Но удивляла грязь и беспорядок в доме. Некрашеные полы давно не подметались. По углам комнат и коридора валялись всякие инструменты и запчасти от автомашины и мотоцикла. На обеденном столе, сколоченном из досок, лежали обрывки старых газет, виднелись разводы от пролитой еды, валялись хлебные крошки. По углам стояли грязные диваны и кровати, не знавшие чистого постельного белья.


Нечто похожее бывало и у трактирщика, когда он только переехал в село. Но он-то жил один, сам готовил еду, стирал, ремонтировал технику, следил за скотиной и делал прочие дела по быту, и до уборки в доме часто не доходили руки. И то до такой степени бардака он никогда жильё не доводил.
– А тут жила целая семья, все здоровые, непьющие и к тому же верующие. Подстать убранству дома и сами хозяева: в старой давно не стиранной рабочей одежде.


За волосами на голове и бороде верующий совершенно не следил, и они торчали во все стороны как у лешего. Зимой он иногда выходил на улицу встречать его босиком, а, отправляясь в Москву, надевал рваные заштопанные валенки, и со стороны казалось, что это опустившийся бич. Он сам не любил изысканно одеваться, но такое откровенное пренебрежение правилами опрятности в одежде служило соблазном для некоторых знавших верующего людей.
– Чтобы быть православным я тоже должен босой ходить по снегу и одеваться в грязную одежду? – спрашивали они, имея в виду верующего москвича.


Но как собеседники верующий и его жена оказались очень интересными людьми. Оба они имели высшее образование и, в отличие от него, уже давно пришли к вере. Верующий поведал свой путь в православие. Когда началась перестройка, он уже понимал суть происходящих в обществе процессов с позиции русской религиозности. В Сергиевом Посаде были единомышленники – казаки, с которыми вместе начинал борьбу с демократами и сионистами. Во главе казаков стоял атаман – отставной офицер советской армии. Казаки по своим убеждениям были горячими монархистами и не одобряли политику, проводимую высшими церковными властями во главе с Патриархом. Из-за этого верующий разошёлся с казаками.


– Я должен был идти с казаками или остаться в церкви, и я выбрал второе, – объяснял он.


Верующий дал ему телефон и адрес казацкого атамана, и он несколько раз ездил в Сергиев Посад. В атамане он нашёл близкого по убеждениям человека. Возрастом, как и верующий москвич, атаман был старше его лет на восемь. Кроме атаманской работы успешно занимался предпринимательством в той мере, в какой это возможно национально мыслившему человеку при сионистском правительстве.


Порвав с казаками, верующий уехал в глухое село, где уже давно купил дом. Здесь, подражая героям писателя Лескова, зажил жизнью крестьян позапрошлого века. Построил вместительный сарай для скотины, а вместо крыши над ним возвёл стеклянную теплицу, чтобы теплом, исходящим от коров, обогревались растения. Предпочитал лошадь трактору, не без основания считая её более выгодной на многих видах работ. Скотина вела полудикий образ жизни, и вечерами он частенько бегал по лесным потаённым чащобам, чтобы на ночь загнать её в сарай. Уйдя от мира, не держал дома ни радио, ни телевизора. Детей обучал дома сам или это делала жена по учебникам и книгам. Но ребята, в отличие от отца, тянулись к технике, и им было в удовольствие поковыряться и погонять на мотоцикле, отцовском «Москвиче» или купленном в совхозе гусеничном тракторе. В свои молодые годы в технике они разбирались лучше отца и производили капитальный ремонт двигателя.


Как с верующим и неординарным человеком трактирщику было интересно с ним, и он часто в свободное время приезжал в дальнее село для бесед, засиживаясь за чашкой чая далеко затемно. Он многое знал, и трактирщика увлекали рассказы по религиозной истории, о духовном опыте подвижников благочестия, о евреях, захвативших власть в стране.


Они организовали восстановительные работы в сельском храме, чтобы предохранить от окончательного разрушения. Будучи директором совхоза, он завёз необходимые строительные материалы: щебень, песок, кирпич, цемент, доски, пригнал технику и рабочих. И в течение нескольких выходных вычищали храм от хлама и мусора, а потом восстановили одну из полуразрушенных стен и зацементировали полы.


– В их семье не только нет мира, но идёт очень ожесточённая война, – заметил трактирщик.


Видимым следствием этой войны и были хаос и беспорядок, царившие в доме. Жена отказывалась признавать главенство мужа в семье, хотя такое поведение женщины шло вразрез с учением церкви. Дети в семейном конфликте зачастую придерживались стороны матери. Иногда одна, а иногда вместе с детьми она уезжала домой в Москву, оставляя мужа одного в деревне. Он любил жену и призвал её к порядку, ведя бесконечные споры.


– Кто прав? а кто виноват?


Для этого вербовал батюшек и духовных отцов. Но всё было бесполезно, жена имела своего духовника в Москве, который придерживался её стороны. Муж ездил к нему ругаться, считая, что тот разбивает семью. Страдая, он даже пытался уйти в монастырь, но его не приняли.


– Оба они были не правы, но большая вина лежала на главе семьи, – считал трактирщик. – Он мог силой восстановить порядок, если жена отбивается от рук и пытается уйти из-под его влияния. Но из-за своей мягкотелости муж не решался на такой поступок. Видя отсутствие мужественности, и дети начинали пренебрегать им, выходя из-под его контроля. Это была человеческая трагедия, попущенная Богом за его интеллигентский мягкотелый подход к вере. Своим безволием он мучил себя, жену и детей.


Он увлекся ещё несколькими утопическими идеями. То хотел возродить в отдельно взятом селе жизнь по христианскому образцу, то мечтал организовать детский трудовой православный лагерь, то завербовать священника со стороны для ведения постоянных служб в полуразрушенном храме. Будучи директором совхоза, трактирщик поддался его горячим устремлениям и по мере сил старался помогать. Но дела не шли, поработав с ним несколько дней, люди уходили. В своих заблуждениях он был упорен и обвинил трактирщика в отсутствии настойчивости.


Трактирщик пытался завербовать его в свою боевую дружину.


– Ты спрятался в глухой деревне, смирившись с тем, что всю инфраструктуру государства захватили наши враги по вере. Не кажется ли тебе твой поступок неправильным?


– Мы отсюда начнём возрождение страны. Надо в православном духе воспитать молодёжь, а уж она, возмужав, пусть побеждает евреев.


– А тебе не кажется, что на её воспитание просто не отведено времени? исторические процессы сейчас неимоверно ускорились.


– Хватит времени. Я помню, как мы считали, что уже пришёл конец. Время идёт, а конца всё нет и нет. Ещё десять лет пройдёт и ничего не изменится. Надо работать и воспитывать молодёжь.


– Молодёжь воспитывается на примерах старшего поколения. А ты трусливо убежал от борьбы в деревню. Да евреи простым отключением электричества деморализуют всю твою общину.


– Ничего страшного, будем работать при лучине. Бог не выдаст, свинья не съест.


– Ты перекладываешь почётное право умереть за Родину с себя на молодое поколение. С твоей стороны такое отношение к ним является жестокостью. А предпочтение автомату мирного мазания стен грязью – обыкновенная трусость.
Верующий пристраивал новый сарай для увеличивающегося поголовья скотины. И помогать в этом деле агитировал трактирщика, его товарища и других верующих мужиков из прихода детского батюшки. Сарай он строил из тонких брёвен и для утепления стен густо обмазывал их глиной.
– Ну и что же. Права убивать нам никто не давал. Я, по крайней мере, делать это боюсь. Мы будем мазать стены грязью.
Их спор прекратился.


– Он принадлежал к той когорте бездумной и безвольной паствы, которая желает переложить ответственность за своё спасение на чьи-нибудь плечи: батюшек, духовных отцов и даже собственных детей. Такой тип послушных безынициативных людей очень удобен церковным властям, они не нарушают спокойствия и не толкают на вражду с мирскими правителями. Каждый шаг подобные люди перестраховывают благословением духовников, а я на вооружённый мятеж ни у кого разрешения не спрашивал, и все они считают меня самозванцем и отступником.


Возникший спор отразил два разных понимания роли Православной церкви.


– Бегать с автоматом это вести по всем направлениям бескомпромиссную борьбу с богоборческой властью, а мазать стены грязью означает отдать без сопротивления всю мощь мирского государственного аппарата и, довольствуясь объедками с жидовского стола, заниматься исключительно личным спасением. Ко вторым принадлежит Московский Патриархат с ручной рабской паствой, которые желают веровать в Бога, не сопротивляясь общемировой тенденции сползания мира к царству антихриста. К первым относятся немногочисленные борцы с индивидуальными налоговыми номерами и наиболее последовательные монархисты. Они готовы оправдать свою веру борьбой путём возвращения к древним монархическим способам правления Россией и выхода её из мирового сообщества.


Весь день, зная, что предстоит нелёгкая ночь, он старался больше отдыхать, никуда не выходя из спальни. Товарищ в соседней комнате читал Библию и смотрел телевизор. Под вечер он сложил весь необходимый багаж в машину. Это были монтировки, кувалды, длинные кухонные ножи, электрический удлинитель и болгарка с запасным диском, на случай если пришлось бы резать металлические двери в оружейную комнату. Могла возникнуть необходимость тормозить частный автотранспорт, и он из двух чёрных резиновых дубинок сделал жезлы регулировщика, нанеся на них полосы белой краской. Бутылки с зажигательной смесью в ящиках поставил в самый зад машины.


– Выезжаем сразу, как стемнеет, – решили они.


Часа за два последний раз неплотно поели. Товарищ для смелости выпил стакан сухого вина. Трактирщик, опасаясь потерять свежесть головы, пить не стал. Напоследок часок покемарил на диване.


Из трактира пришла жена. Обо всех планах она знала.


– Меня бесполезно переубеждать, моё слово в семье – закон.


У них каждый привык выполнять свои обязанности, не вникая в тонкости чужих дел.


Войдя в комнату, села рядом с ним. Он взял её за руку и сказал:
– Ну, чего, сейчас поеду.
– Когда ты вернёшься? Обещай, что не позже шести утра.
Глаза у неё стали влажными от слёз.
– Конечно, до шести обязательно вернусь, – успокоил он.


Она чувствовала:
– Он говорит неправду.


Глядя на её обречённый вид, у него возникло чувство жалости.
– Ну, прекрати, всё будет нормально.


Успокоившись, вышла из комнаты.
– Смотри, я дверь закрывать не буду, жду тебя, – сказала она напоследок.


В пять часов утра через эти незакрытые двери к ней в комнату ворвалась милиция в масках и с автоматами наперевес.


Выехали чуть позже, чем намечали. Оба ружья, с досланными патронами в патронники и поставленные на предохранитель, положил рядом на сиденье. Товарищ сел сзади справа. Дал ему пистолет, который тот, поставив на боевой взвод, положил в карман.


– Для подавления неуверенности сразу подъезжаем к дверям милиции и начинаем действовать без промедления, – решили они.


– Ты входишь первым, молча открываешь дверь в дежурку и, угрожая пистолетом, понуждаешь милиционеров лечь на пол лицом вниз, разоружаешь их и связываешь им за спиной руки. Я захожу следом с ружьём и необходимым для вскрытия оружейной комнаты инструментом и страхую тебя через стекло, держа на прицеле находящихся в дежурке милиционеров. Я закрываю изнутри входную дверь, передаю тебе инструмент и занимаю оборону с тыла, на случай если на верхних этажах находится дежурная группа. После вскрытия оружейной комнаты ты выводишь заключённых из камер предварительного заключения. На случай если милиционеры вздумают оказать сопротивление, оружие применять без предупреждения, – распределил их роли трактирщик.


У товарища было нарезное оружие, и трактирщик предупредил:
– Стреляй точно во избежание ненужных рикошетов в закрытом помещении.


До города доехали без происшествий. На улицах ещё было полно гулявшего народа, и когда с центральной улицы свернули к зданию милиции, увидели, что у входа стояла большая группа милиционеров, подъезжали и отъезжали милицейские автомашины.


– Проезжай, – приглушённо крикнул товарищ, опасаясь, что трактирщик не сообразит изменить прежде разработанный план.


Но тот и сам видел, что подъехали не вовремя и, нажав на газ, повёл машину мимо здания милиции. Стоявшие у входа милиционеры проводили машину пристальными взглядами. Сделал круг, потом ещё, оживление у входа в милицию не ослабевало. Опасаясь вызвать подозрение, остановил машину возле рынка в тёмном неосвещённом месте у ворот частного дома. Дом принадлежал храму, и в нём жила многодетная православная семья, в которой вместе с верующим москвичом они неоднократно бывали в гостях.


– Пройдёмся пешком, понаблюдаем за зданием, – решили заговорщики.


Купив по бутылке пива, встали у торговых рядов напротив милиции. Некоторые сотрудники только-только уходили домой. В четырёх окнах на верхних этажах ещё горел свет, и было заметно движение. Дежурные милиционеры, стоявшие у входа, громко прощались с уходившими домой коллегами, грызли семечки и посматривали по сторонам. Вдруг один из них стал пристально вглядываться в заговорщиков, отчего у трактирщика от испуга заколотилось сердце. Потихоньку, стараясь сохранить спокойствие, отошли в тёмный переулок и направились к машине.


Впервые в жизни он испытывал страх, пробиравший до мозга костей, и услышал, как стучат собственные зубы. Ужас заключался не столько в том, что предстояло малыми силами провести боевую операцию против всесильной милиции, ужасно было идти против равнодушной размеренной жизни города, и даже страны в целом, население которых она, по понятным человеческим пристрастиям, вполне устраивала. Заговорщики шли не столько против мирской власти, сколько против глыбы тихой обывательской жизни народа, стронуть с места которую казалось невозможно никакими человеческими усилиями.


– Если нас убьют в первые минуты нападения, очень многие люди в непонимании просто покрутят пальцами у виска. А сионистская пресса представит нас как православных фанатиков, повесив на нас и на наших сторонников всех мыслимых и немыслимых собак, – представлял трактирщик.


Дойдя до машины, сели в нерешительности.


– Что делать дальше?


Посидели минут двадцать. Взглянул на товарища, тот, склонив голову на бок, как будто дремал. В надежде получить поддержку, трактирщик два или три раза спрашивал:
– Ну, чего, идём?


Но тот, не открывая глаз, делал только движения бровями и тихо отвечал:
– Как Бог даст.


Видно от страха он сам впал в прострацию. Немного позже добавил:
– Маловато нас, страшно.


– Если было бы нас, человек пять, то решиться было бы гораздо проще, – думал трактирщик.


Посидели ещё минут пятнадцать. Находясь во внутреннем борении, поглядывал то на дремавшего товарища, то на всё более редевших в сгущавшейся ночи прохожих.


– Вернись домой, – наскакивал соблазн, и он чувствовал, как от этой мысли с его плеч как бы сваливался невыносимо тяжелый груз.


– В то же время я ясно ощущал за своей спиной дыхание злого духа, который, прими я такое решение, в дальнейшем не дал бы мне спокойно жить. Если мы ошиблись в своих намерениях, и на самом деле Богу не нужен наш поступок, то очень скоро впереди нас ожидают огненные языки адова пламени. Но сзади, – он точно ощущал, – подстерегает неудача: в семье, в делах и во всей жизни.


Так, находясь в нерешительности, всё надеялся, что товарищ укрепит его своим словом. Но тот продолжал сидеть с закрытыми глазами без всякого движения.


– Всю инициативу он отдал в мои руки, и сам находится в ожидании решения. Теперь делить ответственность не с кем, – вдруг понял он, и осознание этого ещё больше его напрягло.


– Момент принятия твёрдого решения станет новой отправной точкой в моей жизни, – чувствовал он, и её неизвестность страшила. – Ободрить меня, и поддержать советом некому.


В ещё более сильном борении просидел минут десять. Страх был настолько силён, что буквально сковывал руки и ноги. Преодолеть его самому не хватало сил, но и смириться с трусливым отступлением он тоже не мог. И тут явно со стороны в его голове очень чётко возникла мысль, которая укрепила его.


– Если ты не преодолеешь страх, то потеряешь в сыне своё продолжение к Богу.


Удар убеждения был нанесён в самую болезненную точку сознания, он касался не только его дальнейшей судьбы, но и судьбы самых дорогих ему людей. Он был твёрдо убеждён, что получил поддержку в этот трудный для него момент жизни от своего «Ангела-хранителя».


Но Ангел-хранитель, уговаривавший его вернуться, стоял в сторонке и, закрыв глаза крыльями, плакал от жалости к любимому человеку, который всё-таки послушал не его, а выглядывавшего из-за левого плеча беса.


Неуверенность как рукой сняло. Взглянул на часы, было без десяти минут двенадцать. Мягко постучал по колену товарища и сказал:
– Поехали.


Тот, проснувшись, зашевелился, и сел прямо, ничем не выражая своих эмоций. Трактирщик тихо повторил ему задачу, тот кивнул головой. Ключ зажигания мягко повернулся в своём гнезде, машина завелась, и они поехали. Свернув на улицу к зданию милиции, увидели полное затишье у входа. Сразу же капотом поставил машину к самой двери. Товарищ выскочил и, опустив руки в карманы, ожидал, когда он возьмёт с заднего сиденья ружьё и сумку с инструментом. Открыв дверь, товарищ вошёл первым, трактирщик следом за ним. Пройдя через фойе, товарищ сразу направился к двери в дежурное отделение, открыл её и вошёл внутрь, пропав на время из поля зрения трактирщика. Трактирщик, поставив сумку с инструментом на пол, встал у стекла, направив дуло ружья немного выше милиционеров из опасения случайного выстрела.


Их было четверо: один сидел за пультом, второй стоял прямо у стекла боком к трактирщику, и двое находились чуть поодаль в разных местах. Лицо того, кто сидел за пультом, показалось трактирщику знакомым. Трактирщик был довольно известным человеком в городе, по недвусмысленным взглядам милиционеров понял:
– Меня узнали.


Он оказывал милиции материальную помощь и считался благонадёжным и законопослушным гражданином. Теперь они были в недоумении, видя в его руках направленное на них ружьё.


Секунды шли, а товарищ в поле зрения всё не появлялся. Милиционеры замерли на своих местах, боясь пошелохнуться. С их позиции был хорошо виден и трактирщик, и его товарищ. Он хотел скомандовать, чтобы те легли на пол, но из-за волнения команда прозвучала тихо и хрипло. Тогда стал показывать дулом ружья, чтобы те легли. Но милиционеры никак не реагировали на команды. Сидевший за пультом, лукаво заулыбался и стал бросать взгляды то на него, то на находившегося напротив товарища. Что-то шло не по плану и поэтому грозило провалом операции.


– Товарищ испугался и стоит у них на виду в нерешительности, чем вдохновил их на дерзкое поведение. Инициатива стала переходить к ним, и надо срочно что-то предпринимать или складывать оружие и делать вид, что пошутили, – подумал он.


Дальше всё произошло мгновенно, сидевший у пульта, уже открыто стал ухмыляться и крутить головой в разные стороны.


– Верующая интеллигенция окончательно скисла и не способна совершить серьёзных противоправных поступков, – видимо думал он.


Накатившее чувство гнева моментально подавило нерешительность, и он выстрелил ему в грудь.


Майор так и остался сидеть на стуле, только опустил голову. Убийцу поразила смена ехидного выражения его лица, оно стало абсолютно умиротворённое.


– Как будто он сам не знал, что при жизни сильно мучился.


Убийца уже стрелял по падавшим на пол милиционерам.


– С нами не шутят, – дошло до них.


– Попадал ли в них? – он не знал, они продолжали своё падение по инерции. Внимание почему-то сосредоточилось на чётко работавшем затворе, выплёвывавшем гильзы. Выстрелы были непривычно глухие.


– Видимо звук поглощает разделявшая их перегородка из органического стекла.


Послышались другие выстрелы, это из пистолета начал стрелять товарищ. Убийца вошёл к товарищу через дверь. Один милиционер падал от него лицом вниз на пол, другой стоял рядом сбоку, скривившись в неестественной полусогнутой позе. Товарищ что-то кричал и почему-то стрелял вниз в кафельный пол, отчего пули высекали из него искры.


Убийца видел как одна пуля, вероятно от рикошета, летела понизу параллельно полу и, чиркнув его по правому сапогу со стороны щиколотки, обожгла и улетела дальше в фойе.


Развернувшись, пошёл за сумкой с инструментом, чтобы передать её товарищу. Чувства страха не было, но подступило сильное напряжение, и требовалось усилие, чтобы продолжать начатое дело. Боковым зрением он следил за лестницей наверх, откуда могли появиться милиционеры, находившиеся на верхних этажах, но там было всё тихо. Подняв сумку, он уже хотел идти обратно к товарищу, но в это время неожиданный сильный удар в спину подтолкнул его к двери. Повернув голову, он увидел товарища.


– Бежим! – нервно крикнул он, схватил его за рукав, и убийца по инерции вместе с ним выскочил на улицу.


В экстремальной ситуации ум не успевал анализировать быстро менявшиеся события. Поэтому, увидев убегавшего товарища, убийца рефлекторно припустился за ним, совершенно не понимая, зачем он это делал.


Перескочили проспект, обогнули здание суда и скрылись в темноте сквера.


– Почему мы убегаем, если у дверей осталась наша машина и, в крайнем случае, можно было бы уехать? – думал убийца.


Они двигались вдоль реки по направлению к стеклозаводу. Товарищ был значительно крепче, и он начал отставать. Ему мешали бежать тесные кирзовые сапоги и тяжёлое ружьё, которое он не выпускал из рук. На ноге, где в притирку прошла пуля, чувствовал жжение и тёплую влагу крови.


– Погоди, – приглушённо крикнул он, глядя на удалявшуюся в темноте фигуру товарища.


Но тот продолжал бежать, не сбавляя скорости.


– Ты чего, меня бросаешь что ли? – ещё раз крикнул вдогонку товарищу.


На этот раз тот остановился, и стал поджидать, когда убийца подбежит к нему.


Подойдя вплотную, убийца спросил:
– Ты куда бежишь, ведь у нас возле милиции машина осталась?


По лицу товарища стало заметно, что соображение очень медленно начало возвращаться в его голову.
– Вернись за ней, а я тебя здесь подожду.


Ответ показался наивным.
– Поезд уже ушёл. Теперь можно возвращаться только за своей смертью.


Вдруг его охватил ужас, и со слезами он бросился убийце на шею:
– Молю Бога, только бы мы никого не убили, хотя бы только ранили.


Истерика товарища была неприятна.


– Что отвечать? Только что он сорвал операцию, а теперь ставит под сомнение религиозно-нравственную сторону наших действий. Сбылись мои опасения об его психологической неуравновешенности.


Но это было не совсем так. В дежурной части находился невидимый для убийц пятый милиционер. Получив от помощника дежурного пистолет в окошко из оружейной комнаты, он снаряжал его в крохотном помещении в дальнем конце дежурной части. Услышав выстрелы, выскочил в коридор и сразу был ранен в ногу. Упав на пол, отполз назад и начал отстреливаться. Его пуля, летевшая горизонтально полу, контузила убийцу. Его пытался добить товарищ, высекая промахами искры из кафеля. Его вооружённый отпор испугал товарища по нападению, а также звуки от ног на лестнице – это спускались на помощь погибавшим товарищам ещё два милиционера, готовившиеся в ночной рейд.


На душе убийцы было скверно.
– Одного я точно убил, видел, как от него душа отлетала. Но сейчас ты ничего не бойся, теперь мы в безопасности.


Находясь на пустыре под покровом ночи, убийца чувствовал:
– Смертельная опасность осталась позади. До восхода солнца ещё было много времени, чтобы уйти подальше или где-то спрятаться.


Сильно угнетала только мысль о провале операции и неопределённость будущего. Ведь к такому сценарию событий он совершенно не был готов.


– Что делать? – думал убийца.


– Меня пуля по ноге царапнула, ты тише можешь бежать? – попросил он товарища.


– Ты чего ранен, давай я тебя на себе понесу.


– Да нет, царапина, сам могу передвигаться.


Тогда, выставив свою руку в сторону, товарищ сказал:
– Держись за неё.


И когда убийца ухватился, товарищ побежал с такой скоростью, что еле успевал касаться пятками земли. Некоторое время бежал на буксире товарища. Потом тропка стала уже и грязнее, пришлось снова передвигаться друг за другом. Неожиданно товарищ стал выкидывать в реку запасные патроны к пистолету, а затем, сильно размахнувшись, закинул на середину и сам пистолет.


Добежав до водохранилища, не решились перейти на другую сторону водосброса по шлюзовой дамбе, в сторожевой будке мог находиться охранник. Над бурлящим потоком прошли по двум толстым трубам газопровода.


– Что делать с ружьём? бежать с ним тяжело. Вместо мятежа получилась одномоментная акция, и теперь вести боевые действия с человеческими жертвами не просто не имеет смысла, но и крайне преступно. Машина осталась стоять у дверей милиции, а в ней лежат запасное ружьё, бутылки с бензином, план действий, обращение к населению, список подлежавших казни городских сионистов и пропагандистские звуковые и видео материалы. По ним установить моё имя и мотивы поступка дело ближайшего часа. В отличие от товарища оружие я приобрёл на трудовые деньги, и жалко терять его навсегда, – думал убийца.


Бросил ружьё в воду метра на три от берега в надежде когда-нибудь вернуться. Товарищ, увидев бросок, зашёл по щиколотку в воду и, нащупав на дне ружьё, достал. Затем, сильно размахнувшись, кинул его метров на двадцать от берега.


После ареста никак не мог вспомнить:
– В каком месте выкидывали оружие?
И милиционеры, обозревая огромную площадь вероятных поисков, даже не стали вызывать аквалангистов. Поэтому оружие до сих пор так и лежит на дне.


Обойдя женскую зону со стороны ветеринарной лечебницы, вышли на шоссе и побежали к пригородному посёлку. Опасаясь служебных собак, товарищ разулся сам и заставил разуться убийцу. Около километра пробежали босыми ногами по грязному от таявшего снега Ржевскому тракту. Вдоль него стояли частные дома. Время приближалось к часу ночи, и за все три километра, что они бежали до детской больницы, не повстречалось ни одной машины и ни одного человека. На повороте остановились. Товарищ, судя по всему, уже отошёл от стресса и начал действовать решительно и обдуманно.


– Ну, чего, я к друзьям, они здесь недалеко живут, а ты иди в лес, отсидишься там, а потом можешь сдаваться.


Его слова опять неприятно резанули убийцу, сдача казалась равнозначной поражению и гибели. Он и так чувствовал себя проигравшим и потому почти обречённым. Возразить товарищу не нашлось аргументов, и он с горечью промолчал. Перед расставанием обнялись, и каждый пошёл в свою сторону. Скорее всего, товарищ внутренне был готов к подобной развязке.


Находясь в тюрьме, убийца размышлял над его поведением.


– Соучастников, из-за трусости которых сорвалось общее дело, по понятиям следует ликвидировать самим, – говорили товарищи по камере.


Версии, что он убил товарища из мести, придерживался и следователь. Но он не считал себя уголовником, и уголовных понятий не разделял. Несмотря ни на что, он испытывал к товарищу чувство уважения и благодарности.


– Бесспорно, трусость плохое качество, подлежащее порицанию в любой человеческой среде. Но о трусости товарища никто не имеет право говорить, пока не окажется на его месте. Он единственный, кто нашёл в себе мужество пойти со мной на эту акцию.


И убийца его не осуждал.


– Бог решил, что лучше быть тому, что случилось, а не тому, что предполагалось. Если бы Господь не послал мне товарища, то не смогла бы осуществиться даже эта с виду неудачная акция. При нормальном развитии событий планируемой операции у нас не было практически никаких шансов остаться в живых, хотя изначально о наших жизнях речь и не шла. Скорее всего, товарищ не проникся до конца идеей восстания и имел какие-то второстепенные внутренние мотивы пойти вместе со мной. Может, он хотел самоутвердиться в глазах жены, которую продолжал любить.


Убийца очень надеялся сам всё узнать от своего товарища.


Перед ним было два варианта как скрыться от розыска:
– Найти пристанище у знакомых или отсиживаться в лесу? Никто из людей меня не посылал на это дело, наоборот многие были настроены против него. Поэтому я не считаю моральным, чтобы кто-то после всего случившегося принимал участие в моей судьбе. Интуитивно чувствовал исходящую от людей угрозу вне зависимости от того, как они относились к моему поступку. Раз уж я подвизался ради имени Божьего, то глупо искать опору в людях. Но Бог оставил меня, и я был близок к панике.


Свернув с шоссе, двинулся по железной дороге, которая после прихода к власти демократов перестала строиться.


– Уйду как можно дальше от города и попрошу помощи в какой-нибудь глухой деревеньке, – хотел вначале.


Не считая трёх рублей мелочи, денег с собой не было. Но в лесу лежало ещё много снега, и сапоги насквозь промокли. Возле рабочего посёлка начал уставать. Увидев цеха завода, свернул к ним.


– Залезу на какой-нибудь чердак или в подвал, и отсижусь там некоторое время, – думал он.


Но глаза не находили ничего подходящего. Ноги несли всё дальше и дальше вдоль забора по глубокому снегу, пока не оказался в посёлке. Зайти к знакомым не решился, провал самого дела казался менее страшным, чем даже тень укора от людей, которые побоялись идти с ним и всячески отговаривали от этой затеи.


Пройдя через посёлок, по асфальтированной дороге вскоре миновал ферму, пришёл в деревню у федеральной трассы. Он оказался отделённым от дома и родственников городом, где наверняка уже начался его розыск.


Сначала оторвав доску, залез в частный сарай с сеном. Посидев немного, вылез наружу и направился через вспаханное поле к темневшей вдали опушке леса. Снег на поле уже растаял, и идти по грязи было очень трудно, на сапоги постоянно налипали большие комья глины, ноги скользили на неровных пропашных межах. У леса заметил небольшой стожок сена и, ускорив шаг, направился к нему, из-за наступавшего рассвета надо было торопиться.


– Стожок, скорее всего, принадлежит частнику, проживающему в доме, стоящем невдалеке, через поле, – размышлял убийца.


Сделать лаз в стоге не хватало сил, сено за зиму основательно слежалось и превратилось в монолит. С большим трудом надёргал несколько охапок сена с противоположной от деревни стороны стога, чтобы оттуда ничего не было заметно, снёс их к краю леса и, постелив в более-менее сухом и укромном месте, сделал лежанку под открытым небом. Сверху для утепления и маскировки накидал на себя остатки сена. Теперь в сторону деревни был прекрасный обзор, а со стороны леса не ожидал никакой опасности, в наступившую весеннюю распутицу он был почти непроходим.


На нём были кирзовые сапоги с портянками, спортивные штаны, рубаха и кожаная куртка с меховой подкладкой. Кирзовые сапоги совершенно не предохраняли ноги от влаги и оказались тесны в подъёме. С большим трудом стянул их и отставил в сторону, положив на них промокшие насквозь портянки. Ступни ног представляли печальное зрелище. Пуля, прошедшая по касательной и не оставившая на сапоге даже следа, как-то странно обожгла ногу, образовав кровоточащую рану в виде полосы. Во время бега натёр на ступнях кровавые мозоли, которые сильно болели. Начало светать.


– Если до захода солнца милиционеры не устроят погони с собаками, то искать будут вслепую. Моя жизнь зависит от физических и психических сил, от того, насколько долго смогу скрываться в холодном лесу без еды, и как скоро после этого смогу найти источник питания. Если же погоня будет, то, скорее всего, после утоления своей злобы побоями, милиционеры инсценируют мою смерть при задержании.


Весь следующий день пролежал в самодельном логовище, изредка высовывая голову для наблюдения за деревней. Несколько раз слышал шум вертолёта, пролетавшего над федеральной трассой. День выдался ветреным, и воздушные вихри иногда создавали шумы в лесу похожие на звуки вертолёта. Всякий раз он спешно накидывал на себя сено и с замиранием сердца ждал, когда звуки стихнут и удалятся.


Начало темнеть. Никакого движения со стороны деревни не заметил. Не было слышно никаких обычных звуков. Когда наступила Пасхальная ночь, осмелел, вылез из своего логова и пошёл вглубь леса разжигать костёр. В кармане лежало десять зажигалок для поджигания бутылок с зажигательной смесью. Но добрая половина зажигалок оказалась бракованной. Он не имел опыта нахождения в ночном весеннем лесу. Пока искал более-менее сухое место с достаточным количеством дров, насквозь вымок и сильно устал. Ветки быстро прогорали, и приходилось искать в темноте новые дрова, ломать их голыми руками и подтаскивать к угасающему огню. Больше согревался не от костра, а от работы. Просушенные портянки очень быстро отсыревали при хождении, и процесс сушки их становился бессмысленным. Голода на первое время он не очень боялся, так как уже имел опыт десятидневного голодания. Наводила ужас безвыходность положения. Весенний лес оказался непроходимым из-за болот, озёр, большого количества рек и каналов, растёкшихся из-за паводка.


– Передвижение по лесу равносильно самоубийству. Трасса по всей длине уже наверняка перекрыта, местное население по телевидению оповещено о наших приметах, а родные и близкие обложены засадами. Даже денег нет, чтобы где-нибудь попытаться приобрести пищу. В моём положении только один плюс, никто из людей меня пока не видел, и потому на этом месте я могу чувствовать себя в относительной безопасности. С течением времени бдительность у милиционеров ослабнет, и тогда можно будет сделать попытку выбраться куда-нибудь. Но куда? – он никак не мог решить.


Во вторую ночь опять пошёл в лес жечь костёр, и когда возвращался по ночному тёмному лесу к своему логову, неожиданно услышал пение, на которое поначалу не обратил внимание. Потом остановился, чтобы не хрустели ветки под ногами, и прислушался.


– Явно нечеловеческое пение исходило со звёздного неба. Голоса тоненькие плаксивые и как будто причитали. Это не было галлюцинацией, хоть я и был переполнен страхами, но рассудок оставался здравым. Источник звука находился явно вовне, и был независим от сознания.


– О чём поют? – попытался разобрать он, но слов разобрать было невозможно.


– Ангелы на небе отпевают убитых. Теперь мне не миновать беды, – догадался он по интонации и сложившимся обстоятельствам.


Эта мысль ещё больше посеяла смятение в душе.


– Если убитых отпевают Ангелы, то Бог принял их в свои обители, и они не могут считаться погибшими. При жизни эти милиционеры служили сатанинской власти, но теперь примером своей трагической смерти они могли образумить оставшихся в живых коллег. Пока убитые были против Бога, они были врагами, но через смерть Господь примирил их, превратив в союзников, – успокоился он, поразмыслив.


Днём отлёживался на травяном лежаке, иногда уходил вглубь леса и грелся там под весенним солнцем на какой-нибудь проталине. Несмотря на бурное таяние снега, зелень ещё не появилась. На краю поля в земле отыскивал крошечные листики молодого клевера и питался ими. В ход шла молодая крапива и почки неизвестного кустарника. Большой питательной ценности такая еда не имела, и каждое утро он затягивал ещё на одну дырочку церковный ремень, на котором был написан 90-ый Псалом и молитва Животворящему Кресту. Вымотавшись за две ночи с разведением костра, больше разжигать его для согревания не ходил. Спал на своей подстилке, прикрывшись сеном, а когда холод пробирал до мозга костей, жёг под рубашкой зажигалку или надевал сапоги и гулял в темноте вдоль деревни. Потом догадался утеплять себя, засовывая сено в штаны и под рубашку. Ночь была единственным временем, когда он чувствовал себя более-менее в безопасности.


На четвёртый день, как стемнело, решил забраться на гору и понаблюдать за шоссе. Спустившись на середину противоположного склона горы и спрятавшись в ельнике, увидел внизу прямо напротив себя милицейскую машину. Рядом примерно в тридцати метрах стоял автоинспектор, а двое других проверяли документы у пассажиров междугороднего автобуса. Тормозился и обыскивался почти весь проезжавший по трассе автотранспорт. В милицейской машине непрерывно говорила рация, и в работе милиции чувствовалась особая напряжённость. Сбылись предположения о чрезвычайной ситуации в городе и области в связи с их поисками.


Глядя на хозяйское поведение инспекторов на дороге, подумалось о партизанском движении времен Отечественной войны, и он пожалел, что у него нет винтовки. Милиционеры ассоциировались с полицаями, а он был в роли народного мстителя.


– Однако положение почти безвыходное.


По ночам были довольно чувствительные заморозки, температура падала примерно до пяти градусов мороза. Однажды, устроившись на ночлег, по обыкновению прикрыл себя сеном, на ноги сена не хватило. Положил на них влажные портянки и уснул. Во сне от холода пробил сильный озноб, но просыпаться всё равно не хотелось. Удивляло только, что голым ногам было почему-то тепло.
– Наверно закалились, – подумал сквозь сон.


Когда проснулся, увидел, что ступни опухли, совершенно потеряв чувствительность. Видимо их слегка прихватило ночным морозцем. Мозоли из-за холода, голода и постоянного трения при ходьбе в тесных мокрых сапогах превратились в очень болезненные кровавые раны. Даже без портянок ноги с трудом влезали в сапоги. Опухоль на ногах к вечеру спала, но признаки обморожения чувствовались ещё месяца два, когда у костра ступни вдруг начинали неметь, а изнутри как будто начинало колоть иголками. Сильного истощения сил пока не ощущал. Но из-за постоянного физического и психического стресса тело как бы одеревенело, потеряло быстроту и гибкость в суставах.


Так день шёл за днём. Страх парализовал волю, и он боялся куда-нибудь уходить с обжитого места.


– На долгое сидение здесь не хватит сил, – понимал он и потому свой уход запланировал на десятый день бегов.


Однако обстоятельства вынудили сделать это раньше. В пятницу убийца проснулся в семь часов утра. Пошёл побродить по лесу, а когда вернулся, снова лёг и задремал. Очнулся и высунул голову, чтобы посмотреть кругом.
– Нет ли какой опасности?


Вдруг увидел прислонённые к развороченному им стожку грабли и быстро удалявшегося по направлению к деревне деда. По быстрой походке сразу понял:
– Он идёт звонить в милицию. Наверняка телевидение уже успело перепугать всё местное население двумя особо опасными преступниками, скрывавшимися где-то поблизости. И когда дед увидел свой стог развороченным, забеспокоился за свою жизнь, которая, как полагал, подвергалась смертельной опасности.


Раздумывать было некогда. Подождав, пока дед отойдёт подальше, убийца быстро собрал вещи и направился вглубь леса.


– Надо перейти на другую сторону федеральной трассы и лесом двигаться по направлению к городу. В районе льнозавода дождаться темноты, чтобы ночью по безлюдным улицам дойти до железнодорожного вокзала и по железной дороге добираться до родственников, которые жили на краю деревни.


Подозрения, что дед настучит в милицию, оправдались. Об этом узнал позже из газеты, когда находился в психиатрической больнице. Милиционеры нашли в сене оброненную иконку-складень. Они сидели там несколько дней в засаде, а потом начали прочесывать местность, благо территория там обширная и хватило работы и вертолётам, и поднятым воинским частям, и согнанным туда со всей области милиционерам.


В тюрьме один уголовник, незаконно рубивший лес в соседнем по трассе районе, рассказывал:
– Над нашей делянкой долго кружил вертолёт, а потом наехали лесники с милиционерами, и нам пришлось спешно уносить ноги.


Подобравшись к трассе, примерно полчаса сидел в кустах из-за сильного движения по дороге.
– Случайно заметят проезжающие милиционеры или им сообщат водители о подозрительной личности, перебежавшей дорогу и скрывшейся в лесу, – опасался он.


Но выхода не было, и спокойным быстрым шагом перешёл федеральную трассу и углубился в лес метров на пятьдесят. Лесом предстояло пройти километра полтора, но из-за половодья ушло на это около трёх часов. Сначала выбирал сухие места, перепрыгивал с кочки на кочку, но потом плюнул на всё и стал двигаться прямиком, проваливаясь по колено в воду, благо до ночи ещё было много времени, чтобы обсохнуть.


Дождавшись темноты, перешёл мост через канал у пригородных бензоколонок и вдоль шоссе дошёл до железнодорожного переезда. Свернул на железнодорожную ветку и достиг частных домов в районе мясокомбината. Отсюда было недалеко до дома знакомого священника, расположенного в начале центрального проспекта в двух кварталах от милиции.


– Зайду к нему. Может быть, на некоторое время найду отдых и пищу, – решил убийца.


Это был один из немногих в городе русских священников, выходец из Москвы. У благочинного он был на плохом счету, временами страдал жуткими запоями и мог неделями не являться на церковные службы. Но у них были хорошие отношения, и убийца надеялся получить помощь.


Ещё в начале марта, когда заговорщики окончательно решили провести задуманную акцию, захотелось поговорить с опытным старцем. Знакомый священник уже бывал у известного старца, жившего на острове Псковского озера, и заговорщики попросили:
– Батюшка, поедем вместе с нами к нему?
Священник с удовольствием принял предложение и после совместной трапезы неожиданно предложил:
– Знаешь, что я сейчас подумал? Нам надо ехать немедленно, прямо сейчас.
Время было уже восемь вечера и давно стемнело.
– Хоть я и не сторонник неподготовленных действий, но здесь удача сама шла в руки.


После коротких сборов в полдесятого выехали, забрав с собой ещё одну верующую женщину. До Псковского озера примерно пятьсот километров, да столько же обратно. Дорога оказалась тяжёлой из-за сильного снегопада, гололедицы и интенсивного движения большегрузного автотранспорта. Ночью миновали Новгород и на рассвете подъехали к Пскову. У озера оказались только к полудню следующего дня.


До острова по льду оставалось проехать около трёх километров. Дорога по нему представляла собой две колеи, наезженные в глубоком мокром снегу вездеходным автотранспортом. В некоторых местах были глубокие лужи. Ехать по ним было страшновато.


– Батюшка, а случалось, чтобы кто ехал к старцу и провалился под лёд? – спросил трактирщик перед переправой.


– Было однажды. Ехали как-то к нему четверо на «Ниве» и все утонули. Когда старцу рассказали, ответил, что знает, видел в молитве. Они были неверующими и ехали из пустого любопытства. И действительно, когда машину с утопленниками подняли, ни на одном из них не было нательного креста.


– Значит, Бог охраняет своих избранников, – подумалось тогда.


Священник перекрестил дорогу, и трактирщик направил машину к острову. Через двадцать минут благополучно въехали на берег.


У простого сельского дома старца толпились паломники. Но оказалось, батюшка болел и никого не принимал. Вместо него из дома к народу выходила какая-то старушка, вероятно, прислужница, ругала женщин за аборты, а всем остальным говорила:
– Кайтёсь! времени осталось мало, и скоро в России грядёт суд Божий.


Потом дала каждому по бумажной иконке Пресвятой Богородицы. Эта иконка долго находилась с трактирщиком. Через старушку священник передал старцу маринованные грибы и трёхлитровую банку солёных огурцов. У других паломников она почему-то брать продукты не захотела.


Место, где жил старец, производило какое-то надмирное впечатление. Оно создавалось благодаря целой стае воркующих голубей, сидевших на ветвях большой старой яблони. Голуби совершенно не боялись людей, садились им на головы, плечи и клевали хлеб прямо с рук. Всё это больше походило на пейзаж из далёкой детской сказки, и было близко к его пониманию сути райского сада.


На холодном ветру простояли около двух часов в надежде, что старец всё-таки выйдет. Но не вышел. Священник отслужил молебен на находившемся рядом кладбище у могилы какого-то благочестивого покойного, и поехали обратно.


На выезде с озера увидели пожилую женщину и юношу с девушкой. Они тоже были у старца, и также не удалось к нему попасть.
– Подвезём их, – предложил товарищ.
Трактирщик остановил машину и спросил:
– Куда вам ехать?
Им было по пути.
– В Псков.
Сели плотнее, и те залезли в автомобиль.


По дороге разговорились.
– Ездили с детьми к старцу, чтобы испросить благословение на поступление сына в военное училище. Раньше уже неоднократно бывали у него, и ни один семейный вопрос без совета старца не решаем, – рассказала женщина.
Потом стала всячески нахваливать дочь:
– Православная она и благочестивая, не пьёт, не курит не то, что многие сверстницы в школе.


В голосе женщины явно проскакивали нотки высокомерия и нетерпимости. Такое фарисейское разделение народа на благочестивых и недостойных возмутило, и он высказал всё, что по этому поводу думал. Священник поддержал.


После этих возражений женщина больше не открывала своего рта. Но странным образом задёргало машину:
– Она явно не хочет ехать.
Трактирщик вылез, открыл капот, проверил все системы двигателя, но причину неисправности не обнаружил. На дёргающейся машине пришлось ехать до самого Пскова. Там попутчики вышли, а они поехали дальше. Без всяких видимых причин автомобиль вдруг снова стал слушаться педали акселератора и пошёл мягко и ровно. Священник обратил внимание на поведение машины.
– Она умеет давать нравственную оценку людям, и ей неприятно было везти самозванных святош.


До дома добрались только к ночи. Он впервые в жизни не спал почти двое с половиной суток.


Через некоторое время после той поездки священник полный возбуждения рассказал:
– Помолился я на ночь, ложусь спать, уже засыпаю. Вдруг слышу в соседней комнате воркование голубей как у старца. Я встаю, открываю дверь, вижу батюшку, а рядом стоит машина, старенькая такая «Победа». Открываю у неё дверцу, а в ней сидите вы с товарищем и ещё много-много людей, которых я не знаю. Вдруг старцу стало плохо, он прилёг, и я начал растирать ему грудь. Когда батюшке стало легче, видение прекратилось.
– А почему машина «Победа», ведь мы на вездеходе ездили? – спросил трактирщик.
– А я то откуда знаю? – пожал плечами священник, – почему-то именно «Победа», старенькая такая.


Слова священника удивили и одновременно обрадовали. Ни трактирщик, ни его товарищ не посвящали его в свои дела, и поведал священник о своём видении, будучи не в состоянии объяснить его смысла. Заговорщики же догадались.
– Хорошо, – считали они, – уже то, что не остались безответны со стороны старца.


Пока убийца шёл по улицам города, не повстречал ни одного человека. Только таксист, полагая, что могут нанять, сопровождал его некоторое время. Фасад дома священника выходил на проезжую часть. Неподалёку за поворотом было здание милиции.


– Милиционеры знают о моих тесных взаимоотношениях со священством, – понимал он, но всё-таки думал, – круглосуточно засады у их домов держать не будут.


Выждав момент, когда на улице не было машин, вышел на дорогу и двинулся вдоль фасада. За плотно занавешенными окнами горел свет. Ухватившись руками за верх двухметровых ворот, резко перемахнул через них и оказался во дворе. Теперь снаружи его не было видно. Постоял минут пять и прислушался.


– Никаких подозрительных движений не заметно. Дома абсолютная тишина.


Тихонько постучал по двери костяшками пальцев. Внутри не слышали.


– Если бы там находились в засаде милиционеры, – думал он, – то мимо их ушей этот звук, вряд ли, прошёл бы.


Для убедительности постучал ещё несколько раз, результат тот же. Собравшись с духом, нажал на кнопку звонка. В глубине дома зашевелились, и послышались звуки приближавшихся шагов.
– Кто там, кто? – с беспокойством спросил священник.
– Батюшка, это я.
От голода и перенапряжения голос осип, и убийца сам почти не слышал себя.
– Кто? Ты? Уходи, уходи отсюда скорее, – начал он нервно тараторить, не открывая дверей. – У меня был обыск, взяли подписку, что сразу же вас выдам, как только увижу. У других священников тоже всё перевернули. Из соседнего дома за мной наблюдение ведут. Уходи скорее.
Окончив речь, ушёл вглубь дома, давая понять, что говорить больше не о чем.


Постоял немного и всё-таки решился постучать ещё раз. Снова послышались шаги, но вместо двери открылась форточка, и в ней появилось бородатое лицо священника. Видимо любопытство пересилило страх.
– Батюшка, я уже неделю не ел, дайте хлеба.
– Извини, а где твой товарищ?
– Мы с ним разошлись.


Через полминуты он просунул в форточку по полбуханки белого и чёрного хлеба и сказал:
– Уходи, вас везде ищут, ко мне каждый день с проверками приходят. Вот вы натворили!
И, закрыв форточку, удалился.


Желудок успел отвыкнуть от еды, и есть не хотелось. Хлеб положить было некуда и, разломав его руками, рассовал куски по карманам. Потом посмотрел на часы, было без десяти минут час ночи. Ровно неделю назад заговорщики совершили нападение на милицию, убив людей. Позже в Ветхом Завете он прочёл о заповеди Божией, обращённой к израильтянам, которые ходили на войну и обагрили руки вражеской кровью. В ней предписывалось, чтобы по возвращении домой они семь дней находились вне стана и проходили обряд очищения, омывая водой одежды и проводя сквозь огонь металлические предметы. И только по окончании времени очищения могли вернуться к родственникам и соплеменникам. Его поразило:
– Та же самая неделя, по независящим от моей воли обстоятельствам, получилась и у меня, – поразило его.


– До рассвета надо уйти из города и где-нибудь спрятаться. В деревню идти поздно, пойду по старому маршруту, только не назад, где наверняка милиционеры уже выставили засаду, а до детской больницы. Там в лесу отсижусь всего один день и с наступлением темноты двинусь через город в тёщину деревню.


Через щель некоторое время смотрел за соседним домом.
– Не ведётся ли оттуда наблюдение?


Не заметив ничего подозрительного, резким прыжком перемахнул через ворота. Уже через десять метров свернул с проезжей дороги в тёмный переулок. Дальше, как и после нападения на милицию, пересёк сквер, у стеклозавода переправился по висячему мосту через реку, миновал женскую зону и пошёл по Ржевскому тракту. По дороге так замёрз, что набрался смелости и постучался в котельную цветочной теплицы, куда за минуту до этого зашёл истопник. Но тот, то ли не слышал, то ли побоялся открыть дверь, и он, не искушая судьбу, залез в чью-то строившуюся деревянную дачу без окон и дверей.


На полу в уголке проспал два часа, сотрясаясь от пронизывавшего холода, и, пока окончательно не рассвело, пошёл в лес. Сразу разжёг костёр, просушил сапоги и обогрелся. Но какая-то собака спугнула лаем.


– С запада к лесу примыкает водохранилище, и если устроят облаву, бежать некуда.


Старался вести себя тихо и не попадаться на глаза людям. От лаявшего пса стал уходить в противоположную сторону, но пёс всякий раз обходил стороной, и опять лай раздавался на пути. Так повторялось несколько раз.


– Чья-то лайка вошла в охотничий раж и решила поиграть как с диким зверем.


Но, наверное, у хозяина не было охотничьего настроения – он никак не реагировал на позывные, и собака вскоре оставила убийцу в покое.


Ходить из-за увеличившихся ран на ногах стало значительно труднее. Теперь при каждом шаге испытывал резкую боль в натёртых местах и потому старался ставить ноги на всю ступню, не сгибая в суставах. На церковном ремне закончились дырочки, на которые можно было бы его затянуть, и он обвис на отощавшем животе. От недоедания и нервного перенапряжения голос поменял тембр, а движения стали затяжными и скованными.


В предстоявшую ночь надо было прошагать около тридцати километров, и весь день он морально готовился к этому. Есть не хотелось, но несколько кусков хлеба из чувства необходимости съел, тщательно и подолгу пережёвывая. Не столько страшили трудности пути, сколько неизвестность результата.


– В каком точно месте надо сворачивать с железной дороги в затопленный половодьем лес, чтобы выйти на нужную деревню? – он не знал. – Ориентироваться предстоит по ходу дела на местности. На подходе к деревне наверняка установили засады, и передвигаться надо крайне осторожно.


Больше всего боялся быть непонятым родственниками:
– Даже лёгкая тень осуждения для меня почти равносильна смерти. Милиционеры могут выместить на них злобу или устроить какую-нибудь провокацию.


От всех бед мог оградить только Господь Бог, и он не переставал взывать к Нему о помощи.


Как только стемнело, вышел на брошенную железную дорогу и благополучно дошёл до окраины города. На ночных улицах было пустынно, только в некоторых дворах из-за заборов, заслышав шаги, злобно лаяли собаки. Несколько раз, не зная проходов между домами, попадал в тупики, на выход из которых уходило много времени. Наконец попал на старое кладбище, где чуть не провалился в яму, не заметив в темноте наваленной кучи мусора. Выбрался на освещённую дорогу и в районе путепровода вышел на железнодорожные пути. Повстречались железнодорожники: юноша с девушкой, но его не опознали, хотя на вокзале уже висели фотографии убийц. Обойдя вокзал, направился по железной дороге в сторону Питера. На часах было около часу ночи.


– До рассвета, который начинается в пять часов, надо уйти за черту пригородной станции, преодолев километров двенадцать.


Движению мешали часто проходившие в обоих направлениях поезда дальнего следования. Всякий раз, когда они приближались, сходил с насыпи или прятался за столбами, чтобы в свете прожекторов не увидели машинисты. Эта оказалось не лишним, после ареста оперативник говорил:
– Мы обязали всех машинистов сообщать о подозрительных людях, шедших по путям.


На переезде у деревообрабатывающего комбината появился соблазн свернуть в татарскую деревню, где жили родственники следователя, попросить помощи. Но вовремя одумался и пошёл дальше.


Идти по шпалам из-за натёртых ног становилось всё труднее. Но к рассвету свою задачу почти выполнил, оставив позади себя пригородную станцию. С началом движения электричек свернул в лес, где, найдя сухое место, часа два хорошо поспал, расположившись прямо на земле. Когда наступило дневное окно в движении, с трудом успел дойти до следующей станции и весь остаток дня отсиживался на разрушенной коровьей ферме, которая числилась за совхозом, где когда-то был директором.


– Чтобы идти дальше, надо дождаться темноты.


Днём прошёл первый весенний дождичек, который, впрочем, был довольно холодным. Посмотрел в ту сторону, где за карьером километрах в пяти находились его дом и трактир. Над тем местом сгустились огромные чёрные тучи, и без конца хлестали разряды молний.


– Там на каждом шагу засады, и идти туда нет никакого смысла.


Доел остатки хлеба, пожевал молодую только что проклюнувшуюся крапиву и с наступлением темноты двинулся дальше. На станции стояло много грузовых составов, пройдя между которыми, миновал её. Прошагав ещё около двух часов, остановился на ночлег.


– Не зная точного места поворота на деревню, в ночном лесу нечего делать.


Залез на чердак деревянного сарая, где хранились бочки с креозотом и инструмент путевых рабочих. Во сне ужасно замёрз, мокрые сапоги пришлось снять, а голые ноги прикрыть было нечем. Поэтому время от времени под курткой жёг зажигалку и немного согревался.


Как только забрезжил рассвет, сразу двинулся вглубь леса. Лес был девственным, и идти по нему, обходя бесчисленные заводи и поваленные деревья, оказалось делом крайне тяжёлым. Минут через тридцать пересёк линию электропередачи, стоявшую параллельно железной дороге. Немного поплутал вдоль неё.


– Это не та линия, что идёт возле нужной деревни, – понял он


Перейдя её, пошёл дальше вглубь леса. Неожиданно спугнул двух лосей, которые, сломя голову, понеслись прочь, с треском ломая на пути кусты и ветки деревьев. Пройдя ещё немного, набрёл на лесную тропу.


– Поблизости должно находиться человеческое жильё.


Действительно минут через двадцать увидел за деревьями деревенские избы, стоявшие на берегу озера.


– Хозяева дома, из печных труб во всю валит дым.


Этого населённого пункта он не знал.


– Я рано свернул с железной дороги, и по лесу предстоит ещё немалый путь.


Было около семи утра. Не решившись зайти в незнакомую деревню, развернулся и пошёл в обратную сторону. Вдруг по ходу движения в лесу раздались голоса людей, которые шли навстречу. Из-за сильной усталости хотелось открыться им, но в самый последний момент спрыгнул с тропы и спрятался за ёлками. Беседуя, те прошли совсем близко и не заметили его. Он угадал: милиция привлекла много местных охотников на поиски убийц. После этой встречи прошагал ещё часа три и окончательно выбился из сил. Вокруг была всё та же картина: бесконечные заводи, водные протоки и поломанные деревья, на обход которых уходило много сил и времени. Из-за усталости и ран на ногах почти каждые тридцать метров приходилось останавливаться и отдыхать, прислонившись к дереву, не находилось сухого места, куда бы можно было присесть. Шёл интуитивно, и мог ходить по одному и тому же месту кругами.


Подступило отчаяние.
– Не выйду из этого леса никогда и найду здесь смерть.
Но слабости, переходившей в апатию и сон, которые обычно предшествуют предсмертному состоянию, он не испытывал. Просто было состояние близкое к панике.


Собрал волю в кулак.
– Надо всё время идти в одном направлении, держа для этого солнце постоянно со стороны правого глаза. Ведь невозможно, чтобы лес никогда не кончился.


Действительно, не прошло и десяти минут как удалось выйти на поле. Сразу определил место, где находился.


– До нужной деревни не более двух часов хода.


Было всего двенадцать часов дня, времени до наступления темноты оставалось ещё достаточно. Примостившись на краю леса, лёг спать на тёплом весеннем солнышке. С момента побега от здания милиции всё время находился в подавленном состоянии. Со стороны не было никакой поддержки.


– На меня ополчился весь белый свет.


Сильно давило на подсознание очевидное нарушение заповеди «не убий». И хотя под свои действия давно подвёл теоретическое обоснование, испытание их практикой оказалось делом не простым. Находясь уже совсем недалеко от родственников, не сомневался:
– Смогу ночью незаметно к ним пробраться.


Гораздо больше страха испытывал от самой встречи из опасения быть осуждённым с их стороны. В таком тревожном состоянии задремал, лёжа на солнцепёке. И приснился сон, в котором присутствовали: он и ещё кто-то. 
– Вот как нехорошо всё получилось, и теперь все люди проклинают меня, – говорил он кому-то во сне.
Но со стороны он получил очень сильное внутреннее убеждение:
– Это не так, и даже в среде милиции немало сочувствующих людей, которые не хотят, чтобы тебя поймали.


Ободрённый такой поддержкой он проснулся и сразу отправился в путь, чтобы до наступления темноты иметь время для наблюдения за домом.


Нужная деревня находилась на берегу озера. К ней вела единственная дорога. Со стороны противоположной озеру, её окружали поля, перемежавшиеся с девственными лесами и болотами. Дом тестя стоял на краю деревни, между ним и лесом простиралось поле размером примерно семь гектаров, которое тесть получил как пай при выходе из совхоза. На поле островками росли небольшие заросли деревьев. Перебегая от одной заросли к другой, он надеялся незаметно подобраться почти к самому дому. Раны на ногах стали настолько чувствительны к прикосновению, что уже не смог надеть сапоги. Связав их верёвкой, перекинул через плечо и по песчаной тропке, шедшей посреди поля, пошёл босиком. Но даже босиком идти было нелегко и, вглядываясь в окружавшие перелески на предмет засады, двигался крайне медленно. Через час показались знакомые высоковольтные опоры линии электропередачи, а за ними увидел и озеро. Хоть эти места и были знакомы, но точно подходов к дому тестя он не знал. Поэтому пробирался на ощупь, часто с большими погрешностями в расстоянии. На подходе к линии электропередачи из опасения быть замеченным свернул в лес и, не надевая сапог, побрёл по раскисшему болоту, проваливаясь в некоторых местах по колено в грязь и воду. Ледяная вода приятно остужала горевшие раны и не причиняла никакой боли. Милиционеры позже обнаружили эти следы. Но вычислить его не сумели. Всякий раз засады, которые маскировались под рыбаков и охотников, он обнаруживал раньше, чем могли заметить его.


Во всё время перехода постоянно мучила жажда. Поначалу носил воду в полутора литровой пластиковой бутылке, найденной по дороге. Но в лесу было много талых протоков и ручьёв, и, выбросив бутылку за ненадобностью, частенько прикладывался к ним, чтобы напиться. Странным образом простая вода из ручьёв не только утоляла жажду, но и прибавляла сил и энергии. Обойдя по зарослям дом фермера, который имел участок земли на берегу озера почти под проводами линии электропередачи, вскоре вышел на край поля тестя и перебежками добрался до ближайших к дому зарослей, где залёг, ведя наблюдение за местностью. Было пять часов вечера, и до наступления темноты оставалось ещё пять часов. Лежал метрах в семидесяти от дома, спрятавшись за кустами в небольшой яме. Ни листья, ни трава ещё не появились, и маскирующий эффект от растительности был незначительным. Сначала показалось, что увидел младшего брата жены. Потом во дворе показался тесть, который в руках держал какой-то инструмент, похожий на пистолет. Вместе с ним он полез на чердак сарая, где хранилось сено. Во дворе бегал пёс.


При виде родственников и из-за отсутствия видимой опасности радостно заколотилось сердце, и появилось желание немедленно дать им знать о себе. Привстал и помахал рукой в надежде, что увидят. Но занятые своими делами они не смотрели в его сторону.


Неожиданно неизвестно откуда пришла мысль:
– Раз решил дождаться темноты, так и надо поступить.


Эта мысль остановила его, и он снова опустился в яму. Пролежав около пяти часов и наблюдая за домом и округой, так и не заметил ничего подозрительного. Наконец начало темнеть, и в доме тестя на кухне загорелся свет. Убийца находился под углом к окну, и ему не было видно, кто находится внутри.


Пересиливая страх, осторожно пошёл к дому. На кухне за столом спиной к окну сидела тёща, а за углом у входной двери раздавались голоса выпившего тестя и ещё какого-то мужика. Протянув руку, тихонько постучал в окно. Тёща повернула голову и стала пристально всматриваться в окно. На её лице отобразился одновременно и испуг и удивление. Узнав его, она быстро вышла на улицу и заговорила:
– Милиция только-только час назад от нас уехала, тебя с товарищем везде ищут. Ты их не видел? Дочку каждый день на допрос в город вызывают, племянника на десять дней арестовывали. Какая-то поисковая группа с Москвы приехала, детектор лжи привезла, всех на нём проверяют. А товарищ твой где, с тобой?
– Мы разошлись с ним, – ответил зять. – А кто у вас дома? кто там сейчас за домом разговаривает?
– Да это муж с соседом, каждый божий день пьют. Не надо, чтобы они тебя видели.
– Я уже десять дней ничего не ел, дайте что-нибудь поесть и если можно сапоги резиновые принесите, а то все ноги стёр, пока добирался до вас.
– Сейчас, подожди меня здесь, – она развернулась и пошла в дом.


Вместо неё из-за дома вышел тесть и сразу стал обнимать зятя, обхватив за плечи.
– Следователь всего час назад от нас уехал. Допрашивал нас всех по очереди. Двое их было. Их машина здесь возле дома стояла. Ты не видел, как они уезжали?
– Нет, я уже пять часов за домом наблюдаю, но никаких следователей не видел. Вас видел, как вы по двору ходили, а их нет.
– Ну, как же, с такой трубой они ходили, – тесть показал руками длину трубы. – На сарай ещё с ней лазили, сено просвечивали, тебя под ним искали. Смотри, не попадайся им. Они сказали, что арестовывать тебя не будут, сразу при задержании разрывную пулю в голову и всё.
– Я знаю. А разве это не ты с сыном за сеном лазил?
– Нет, это милиционер был в гражданку переодетый. Они вот только что уехали.


– Какой опасности интуитивно удалось избежать? Поверни милиционер голову от своего инструмента в мою сторону, и его угроза могла осуществиться. Бог спас от близкой смерти! – думал убийца.


– Как вы теперь с дочкой-то жить будете? – прослезился тесть.


Убийце и самому было жалко молодую жену.


Тёща выпроводила соседа и собирала продукты и необходимую одежду. Минут через десять, пока зять с тестем делились последними новостями, вынесла в двух целлофановых пакетах варёную картошку, полутора литровую бутылку горячего сладкого кофе, хлеба, сухарей, печенья, кусок сливочного масла и сахарный песок в пакете. Потом принесла свитер, резиновые полусапожки, две пары шерстяных носок и пару его оставшихся после бани штанов. Сразу переобулся и почувствовал резкое облегчение в ногах от прикосновения мягкой и самое главное сухой шерсти.
– У тебя деньги-то есть? – спросила она.
– Нет, откуда?
– На тебе пятьсот рублей, мне их как раз недавно дочка дала, – протянула бумажку. – Может быть, тебе удастся отсюда куда-нибудь уехать.
– Куда я сейчас уеду на эти деньги, если кругом всё милицией обложено, – подумалось ему.


Поблагодарил тёщу и убрал деньги в карман. Неожиданно со стороны деревни послышался рёв сильно газовавшего автомобиля без глушителя. Машина быстро ехала по направление к дому тестя. Из опасения быть замеченным прижался к стене. Не останавливаясь, на высокой скорости она промчалась мимо с противоположной стороны дома и укатила в лес.


– Не бойся, – сказала тёща, – это ювелир напился и с охотниками гоняет.


Убийца и сам догадался, что это был он. Он был единственным в городе ювелиром, но жил с семьёй недалеко от посёлка возле детского дома. Ювелир имел хорошие связи с городским начальством, милицией и московскими бандитами, которые любили к нему ездить на пьяный отдых.


– То, что он гоняет возле дома тестя, – неспроста и сильно подозрительно.


Через некоторое время в лесу раздалось несколько выстрелов, и машина на большой скорости пронеслась обратно.


– Я дочке, что ты к нам приходил, говорить пока не буду, – продолжила разговор тёща. – А то её каждый день на допрос в город вызывают, вдруг не выдержит и расскажет.
– Правильно, – одобрил зять, – пока ничего не говорите.
– Ты не замечаешь, наблюдение за домом ведётся? – обратился он к тестю.
– А кто его знает? Так-то я не вижу, а может, где-нибудь в кустах и сидят. Так что тебе пока лучше здесь не появляться. Надо нам с тобой договориться, где мне продукты для тебя оставить? Пойдём, место поищем.
– Знай, что бы с тобой не случилось, мы тебя любим, – сказала на прощание тёща.


От её слов радостно заколотилось сердце, они были как елей на душу. Поблагодарив её, он с тестем побежал в ночную темноту. У одного из лесных островков на его поле тесть остановился и, показав рукой на место, где спрячет сумку, сказал:
– Давай хоть сюда положу. Я её чуть травой прикрою, чтобы со стороны заметно не было. Запомнил место?


Зять посмотрел по сторонам, чтобы сориентироваться, но в темноте все эти островки походили один на другой.
– Запомнил, – ответил он, надеясь в случае чего отыскать её хоть и не с первой попытки.
– Когда?


Зять и сам не знал, когда приходить.
– Ну, давай через три дня, это будет четверг.
– Давай в четверг. Только точно.
– Точно приду, – пообещал зять.
Тесть крепко обнял его, прижавшись щекой к лицу зятя.
– Ну, счастливо тебе.
– Спасибо вам за всё.


Попрощавшись, разошлись каждый в свою сторону: тесть домой, а зять под спасительный покров леса. После встречи с родственниками на душе стало спокойнее, но положение всё равно продолжало оставаться безнадёжным. Сдаться он боялся из-за мести милиционеров.


– После короткого допроса меня пристрелят.


Но и вечно бегать не мог.
– Иначе моя акция превратится в чисто уголовное деяние.

Был и третий вариант.
– Окопаюсь в лесу, вырыв землянку.
Но он считал:
– Трусливо и аморально всё время сидеть на шее у родственников и навешивать на них обузу конспирации. Рано или поздно надо держать ответ за свой поступок перед обществом.


Отсидевшись в лесу, отправился за продуктами, спрятанными тестем. Вышел пораньше, чтобы иметь время для наблюдения за местностью. Ориентировался ещё плохо, мысленно выстраивая, где что находится. По ошибке взял направление чуть левее и обошёл дом метрах в пятидесяти от его видимости. Неожиданно на пути встала болотина, которую ни справа, ни слева обойти было невозможно. Пришлось преодолевать её, прыгая с кочки на кочку. Так он прыгал, прыгал, пока не провалился в воду по низ живота.


– Теперь бояться нечего, всё равно замочился и надо идти дальше.


День выдался облачный и временами моросил дождь. Чем дальше шёл, тем становилось глубже. Вода достигала уже почти до груди. Почувствовал, земля под ногами заходила ходуном, посмотрел вниз, оказалось, стоял на колышущейся под водой траве. Сделал ещё один шаг и чуть не ушёл под воду с головой, но до дна ногой так и не достал. Тогда резко оттолкнувшись грудью от воды, занял прежнее положение. Пригляделся и увидел, что внизу между травой чернело пространство в полтора метра шириной, которое надо было перепрыгнуть, чтобы не окунуться с головой. Собравшись с силами, удачно сделал это и ещё минут пять брёл до противоположного берега.


На берегу сразу начались поля. Побродив по ним около часа, наткнулся на край другой деревеньки. Снял мокрую одежду и развесил её на ветвях молодого дерева, чтобы подсохла, а сам вёл наблюдение за редким движением автотранспорта по дороге.


– Отсюда удобно стартовать в дальнее село к верующему москвичу.


Но без еды не решился на это.


– Что ожидает меня там? Надо возвращаться.


Когда заморосил дождь, оделся и отправился в обратный путь. Второпях с местом перехода ошибся и зашёл в воду ближе к дороге. Ручей оказался шире, и почти с самого начала пришлось идти по грудь в воде. Посмотрел налево и увидел сквозь редкие голые деревья, что находился практически рядом с дорогой.


– Если бы по ней сейчас кто-нибудь пройдёт или проедет, сможет спокойно наблюдать за моим весенним заплывом.


В небе появился самолёт, который на средней высоте медленно пролетал почти над головой. Ускорил шаг и пошёл наискосок, стараясь удалиться от дороги. Шёл десять минут, двадцать, под ногами всё та же колышущаяся трава, да глубокие ямины, в которые можно было провалиться. Приходилось часто маневрировать, ища обходные пути. Ужасало, что никак не появлялся берег, маячила всё та же гладь воды с торчащими засохшими деревьями, охватил страх.


– От нехватки сил могу здесь утонуть. Надо только перестать бороться, поджать ноги и идти на дно.


От таких мыслей стало почему-то смешно.


– Пока есть силы, и идётся – надо идти.


Минут через двадцать пять он всё-таки добрался до противоположного края болотины. Вылил из сапог воду, отжал носки со штанами, проверил документы. Они немного подмокли, но чернильные подписи пострадали несильно, во время переправы он старался держать их выше уровня воды. Пройдя через лес за деревней, укрылся на расстоянии метров семидесяти от дома тестя и стал вслушиваться в окружавшие звуки. Во дворе, нагоняя страх и сомнения, постоянно лаял пёс. Еда, что дала тёща, закончилась ещё утром, осталось лишь немного сливочного масла и сахарного песка. Насквозь промокшую одежду поливал не прекращавшийся моросящий дождь. Присесть было некуда, под ногами чавкала болотная жижа. Из-за неудачного перехода и пережитых опасностей настроение вконец испортилось. Дождавшись темноты, осторожно вышел из укрытия и направился к лесным островкам, чтобы найти спрятанную тестем сумку с продуктами. Но, обойдя их, ничего не смог найти.


– Или я забыл, где она должна лежать или из-за слежки тесть не решился её спрятать, – подумалось ему, и он решил: – Не буду подходить к дому, вдруг нарвусь на засаду.


Теперь к физической и душевной усталости вполне реально мог присоединиться и голод. Он и так сильно ослаб от предыдущей десятидневной голодовки и от незаживших ран на ногах, которые мешали нормально передвигаться.


– Теперь надо искать новое место, где можно приобрести еду.


С такими невесёлыми мыслями пошёл в лес по дороге, ведшей вдоль озера. Из-за наступившей темноты шёл прямиком, чувствуя себя в полной безопасности. Странным образом при ходьбе из-под ног не исходило ни одного звука, что его немного удивило.


Вдруг на подходе к лесу чуть в стороне от дороги увидел маленький огонёк. Он находился впереди метрах в пятнадцати, и между ними не было ничего. Остановился как вкопанный и присмотрелся. Огонёк был горящей сигаретой в руках мужчины. Рядом возле крохотного костерка на корточках сидело ещё два человека. Один находился спиной и телом закрывал свет костра. Мужчины тихо беседовали, как будто чего-то опасаясь. Метрах в пяти ближе к озеру бросали отблески света лобовые стёкла автомобиля.


– Милиционеры, косящие под рыбаков, – сразу пронеслось в голове.


После ареста ответственный за поиски полковник интересовался:
– Не видел ли ты ту засаду?
– Да, я видел их прямо перед собой метрах в пятнадцати, но, занятые беседой, они не видели меня. Если бы их внимание было обращено наружу, я не смог бы остаться незамеченным. Бог, закрыв глаза преследователям, специально привёл меня посмотреть на них.


Не делая резких движений, перетаптываясь на месте, развернулся, и, не оглядываясь, медленно пошёл обратно. Опять не слышал своих шагов, как будто шёл по воздуху. Отойдя подальше, свернул на старую дорогу, которая шла через лес. Там в темноте сбился и забрёл на какую-то болотину, где не было ни сухих дров, ни сухого места, чтобы присесть. Чтобы не заблудиться окончательно, решил:
– Останусь на месте.


Дождик прекратился, небо очистилось от облаков, засверкав звёздами, и ударил крепкий морозец. Кожаная куртка, промокшая во время дневного плавания, сразу заиндевела, а тело от холода стала бить сильная дрожь. Стали одолевать смертные мысли. К счастью в темноте наткнулся на старую поваленную берёзу, превратившуюся в труху, но на ней было много легко отваливавшейся бересты. Разжёг небольшой костёрчик. Огонь сделал видимым окружавший лес, и он наломал сухих веток с ближайших ёлок. У этого скудного костерка и согревался до самого рассвета, подставляя под него то руки, то спину. При приближении к огню от промокших штанов и куртки шёл пар, а по замёрзшему телу прокатывалась приятная расслаблявшая дрожь.


Лесную тишину нарушал только рёв реактивных самолётов на военном аэродроме. Хотя аэродром и отстоял километров на двадцать, но разделявший их лес нисколько не уменьшал силы звука, и казалось истребители, прогревавшие свои движки, находились рядом. Это начавшееся пробуждение военных радовало. За время двухмесячного скитания по лесу учебные полёты проводились каждую неделю, а то и чаще. Конечно по сравнению с советскими годами, когда боевые эскадрильи пронзали небо ежедневно, это был мизер. Но всё-таки военная авиация начала оживать после пятилетней могильной тишины демократического правления.


Некоторых военных лётчиков он знал лично. Они частенько посещали его вагончик и делали заказы, когда он работал ещё за стойкой барменом. В первые годы либеральных реформ военный коллектив, впрочем, как и вся страна, подвергался сильному морально-нравственному разложению. Поддавшись духу реформ, многие офицеры и прапорщики занялись коммерцией, а некоторые от безделья просто спивались. Причём коммерсантов было больше среди лётчиков-украинцев и других национальных меньшинств, а русские чаще спивались. Особенно хорошо наживались прапорщики, офицеры и даже простые солдаты, работавшие со спиртом и горючим, среди которых выделялся еврей старший лейтенант. Он частенько посещал трактир с молодой длинноногой русской красавицей, делал ей дорогие подарки и почти никогда не брал сдачи. Впрочем, никого из военных убийца не осуждал, сам тогда был подвержен духу стяжательства, время было такое.


С наступлением рассвета сразу вышел на потерянную впотьмах дорогу и направился в сторону линии электропередачи. После обнаружения засады у родственников делать было нечего и надо было искать другое место добывания продуктов. Минут через двадцать достиг просеки. Взошёл на небольшую горку посмотреть вдаль в сторону соседнего района, куда намеревался отправиться. Вдруг сзади услышал отчётливые шлепающие по воде шаги.
– Всё, выследили меня, – мелькнуло в голове.


В испуге замер, ожидая выстрела или команду «Стой!». Простояв так секунд десять, стал медленно поворачиваться, чтобы увидеть преследователя. Внизу, метрах в двадцати в болотине сидел огромный бобёр и умывал голову лапками. Налюбовавшись картиной девственной природной жизни, пошел вглубь леса, чтобы отдохнуть после бессонной ночи. Разжёг костёр и стал сушить промокшие вещи и документы. У него был паспорт, военный и комсомольский билеты, водительское удостоверение и четыре бумажные иконки: Христос Вседержитель, Николай Чудотворец, Ксения Петербургская и Пресвятая Богородица, которую подарили у старца. От влаги листы в документах немного покоробились, но подписи не пострадали. Хотя это уже большого значения и не имело, с ними его немедленно арестовали бы.


Уснуть так и не удалось. С прошлого утра он ничего не ел, и голод толкал на поиски пищи. Чувствовал, из-за потери сил наступал предел активности. По линии электропередачи решил уходить в соседний район в надежде отовариться на тёщины деньги в каком-нибудь сельском магазине. Погода выдалась хорошей, и весь день, останавливаясь лишь для короткой передышки, прошагал по лесной просеке с росшими на ней молодыми деревцами и кустарниками. Над головой угрожающе потрескивали высоковольтные провода, а по сторонам дикая русская природа являла себя в первозданной силе и энергии. Буквально из-под ног вылетел огромный глухарь, клевавший во мху прошлогоднюю клюкву. Заметил одну кочку, усеянную крупными налитыми красными ягодами. Они больше порадовали глаза, чем желудок, большой питательной ценности горсть водянистых кисло-горьких ягод не имела. Из опасения перед охотниками и засадами частенько останавливался и прислушивался к окружавшим звукам. К вечеру вышел к полям и маленьким заброшенным деревенькам, которые обходил стороной. Сил уже почти не оставалось, и он с трудом переставлял ноги. Усталость исходила не из натруженных мышц ног или спины, а из области живота. Теперь он на практике понял молитву, в которой под просьбой о даровании живота – жизни, подразумевалось именно дарование жизненных и телесных сил, которые взаимосвязаны.


До наступления темноты еле успел присмотреть место для ночлега на высокой горушке, поросшей лесом. На крутом склоне разжёг костёр. В стоявшей рядом деревеньке, слыша треск от ломаемых на дрова сучьев, всю ночь злобно заливалась собака. Вытянувшись на земле вдоль костра, уснул, часто просыпаясь от холода. Сил на заготовку дров уже не было, и когда костёр потух, свернулся калачиком и в полудрёме провёл остаток ночи.


Как только рассвело, выбрался на просёлочную дорогу и сразу оказался в небольшой деревне, стоявшей на берегу озера. В ней ещё спали, и на улице стояла тишина. Из ворот одного дома навстречу вышел парень лет тридцати, одетый по-сельски в рабочую одежду. В руках он держал спиннинг, по-видимому, направляясь на рыбалку. Когда они поравнялись, спросил осипшим от слабости голосом:
– Скажи, дорогой, далеко здесь магазин?
– Далеко. Надо идти до станции километров пять отсюда.
Парень махнул рукой, показывая, куда надо идти дальше.
– Но если нужен самогон, то недалеко отсюда в соседней деревне у бабки можешь купить за пятнадцать рублей.
Видимо он принял убийцу за не опохмелившегося алкоголика.
– Слушай, – говорил он с плохо скрываемым волнением в голосе, – а у тебя дома хлеба нет? а то есть хочу, я бы у тебя купил.
– Э, нет, – протянул тот. – Осталось две буханки, но мы ещё коров не кормили. А новый привезут не скоро.
Пожал плечами в знак того, что ничем не может помочь голодному, и пошёл своей дорогой по направлению к озеру.


Пошёл в указанную им сторону и убийца. Сзади послышался шум приближавшегося трактора. Старался идти ровно и плавно, чтобы не было заметно, что у него нет сил, и болят ноги. Тракторист, обогнав, оглянулся, видимо заприметив в его виде что-то необычное. Стали заметны дома соседней деревни. Войдя в неё, стал обращать внимание на наличие у домов телевизионных антенн.


– По телевидению уже наверняка показали наши портреты.


На выходе из деревни во дворе самого последнего дома увидел бабку, работавшую по хозяйству.
– Бабуль, молока не продашь? – спросил, подойдя к калитке, и без спроса вошёл во двор.
– Заходи, – предложила она и зашла в дом.


В доме была ещё одна старуха. На газовой плите в кастрюле с открытой крышкой варился суп.
– А у тебя банка есть? – спросила бабка, впустив его.
– Не, нет, – раздосадовался он, что может лишиться пищи из-за такой мелочи.
– Ладно, я тебе свою банку дам, потом принесёшь.
– Ну, конечно, куда я денусь. Бабуль, а вы хлеба не продадите, а то я купить не успел, – соврал он.


На столе у них лежало полбуханки чёрного хлеба, и очень захотелось им завладеть.
– Ой, даже не знаю, у меня мало, – запричитала бабка. – Сегодня к нам на выходные должен сын с семьёй приехать, нам самим мало будет. Да тут автолавка ходит, или до станции иди, там магазин есть.
И объяснила, по каким дням и в какое время к ним ездила автолавка. Но после объяснения всё-таки отрезала по полбуханки белого и чёрного хлеба.
– Спасибо, бабуль, – поблагодарил он.


Она вынесла трёхлитровую банку молока.
– А самогону тебе не нужно? – спросила она, приняв его за приезжего рыбака.
Самогона было не нужно, но чтобы не вызвать подозрение, решил подыграть ей.
– Давай, а сколько стоит?
– Пятнадцать рублей.


Случайно он попал к той самой старухе, к которой порекомендовал обратиться рыбак из соседней деревни. После расчёта отошёл метров на пятьдесят и сразу свернул в поле, торопясь, чтобы не заметили случайно проезжавшие автомобилисты. В ближайшем лесочке спрятался за деревьями и сразу приступил к трапезе. Новое место оказалось удобным чтобы прятаться и вести наблюдение: к дороге примыкало поле, изрезанное многочисленными рощицами. Поле упиралось в лес, где было много сушняка, необходимого для разведения костра.


Рядом в посёлке находился и магазин, где можно было купить продукты. Туда решил отправиться на следующий день в воскресенье. Добрался благополучно, стараясь поменьше попадаться людям на глаза. Жители посёлка копались на огородах. Отстояв очередь, отоварился сразу на сто пятьдесят рублей, стараясь набирать продуктов недорогих, но калорийных: четыре буханки чёрного хлеба, три белого, печенье, пряников, подсолнечного масла, сухого молока. Еда еле помещалась в два стандартных целлофановых пакета с ручками. В очереди случайно взглянул на себя в зеркале прилавка и чуть не обомлел, увидев отражение. На лице были тёмные пятна грязи, за все пятнадцать суток бегов он ни разу не мылся. После этого каждый день, несмотря на холод, умывался в проточной воде и иногда полоскал одежду.


Дни нахождения в лесу были похожи один на другой. В светлое время суток собирал дрова, ходил кругами по полю, наблюдая за движением на дороге и обдумывая своё положение, а с наступлением темноты разжигал костёр и ложился спать. Один раз во сне почувствовал сильное жжение в правой ноге и, открыв глаза, увидел, что на ней факелом горит сапог. Во сне слишком приблизил ногу к костру, и резиновая обувь загорелась. Но всё обошлось, вскочив, одним ударом сбил пламя. Немного пострадал лишь протектор на подошве.


Временами казалось, что все эти события происходили не с ним, а в каком-то художественном фильме, зрителем которого он был. Когда утром открывал глаза и видел над собой ветки деревьев и солнечное утреннее небо, иногда не мог сообразить:
– Как я здесь оказался? реально ли всё видимое мной? или надо проснуться? Почему за мной гоняются милиционеры и хотят убить меня? если никому никогда в жизни я не желал зла!


Лишь когда вставал и начинал движение по хозяйству, возвращалось понимание реального положения, и своей тяжестью, ни на минуту не ослабевая, начинало давить на его сознание.


– Если смотреть на мой поступок с позиции простого обывателя, конечно, ничего кроме зла я не совершил: погибло трое мужчин во цвете лет, без отцов осталось пятеро малолетних детей, родственники потеряли сынов и мужей, кормильцев. Здравомыслящие милиционеры, добросовестно и критически относящиеся к положению дел в органах, смогут понять меня. Но скажут, что я выбрал не тот путь, ничего кроме трёх ненужных трупов он не дал и дать не мог. Но я сам себя считал бы психически больным человеком, если бы имел чисто человеческие мотивы своего поступка. Да, элемент абсурда присутствовал в моих планах. Но если на всё смотреть с позиции здравого смысла, то ни одно серьёзное и трудное дело начинать не стоит, здравый смысл найдёт тысячу причин, почему оно не выполнимо.
Об этом писали все американские теоретики жизненного успеха, и здесь он с ними был согласен.


– Главным мотивом моего поступка была ревность по Христу, Чьё имя находится в забвении и поругании в демократической России. И в этом же заключается мистический смысл, который я до конца не осознавал, но чувствовал. Хотелось угодить, прежде всего, Господу, а не людям. Важна Божественная оценка моих действий, на которые Он меня подвигнул и которые Он, таким образом, устроил. То, что мне удалось сильно уязвить дьявола, Господь дал мне прочувствовать буквально всеми порами тела. Как-то днём я отдыхал на двух положенных рядом брёвнах, и вдруг ощутил невидимое присутствие кого-то огромного, который излучает на меня свою ненависть. От его дыхания объял смертный ужас, и от страха моментально тело стало ватным. Не понимая, что происходит, и откуда взялся этот страх, медленно поднялся и как парализованный стал медленно ходить туда сюда, цепенея от ужаса.


– А может, это показывал свою силу тот, кому ты отдался под власть?


Это продолжалось недолго, может быть минут пять, но он точно помнил:
– Это состояние не было вызвано ни конкретными видимыми обстоятельствами, ни мысленно представляемыми бедами.


Через три дня продукты закончились, и он ещё раз сходил в магазин. На этот раз некоторые местные жители его заприметили и стали обращать на него пристальное внимание.


– Достаточно кому-нибудь из них опознать меня по показанной по телевидению фотографии, и звонок в милицию гарантирован.


В субботу погода начала резко портиться. Весь вечер под пронзительным сильным ветром бродил по полю, вглядываясь в потемневшее от туч небо. Когда уже окончательно стемнело, сорвался с места и пошёл к дому тестя. Многие решения принимались под воздействием предчувствий и интуиции, которые ни разу не подводили. По ночной дороге, прячась на обочине от фар проезжавших автомобилей, миновал обе деревеньки и вскоре оказался у просеки линии электропередачи. Дальнейшее продвижение в темноте было невозможно, и он разжёг костёр, возле которого провёл ночь. А в десять часов утра уже находился на краю поля тестя. На календаре числилось второе мая – день тридцатилетия со дня смерти отца.


– Конечно, ничего особенного в этом нет, но когда человек находится под властью страхов, его может пугать магия чисел. У меня одна дата рождения с отцом.


Ветер усиливался, и ноги среди бела дня сами несли к родственникам. Короткими перебежками от перелеска к перелеску подобрался к задней стороне дома и остановился в нерешительности, не зная как дать о себе знать.


На эту сторону выходило только одно окно, занавешенное одеялом, и он не видел, кто находился внутри. Стучать не хотелось, чтобы не увидели случайные гости или младший брат жены, из опасения, что тот мог проговориться. Если бы милиционеры узнали, что он тайно приходил к родственникам, у тех могли возникнуть серьёзные неприятности.
– А подводить их никак нельзя.


Из соседнего дома вышел мужик и стал складывать в поленицу накиданные горой дрова. Убийцу от него закрывал только угол дома. А на той стороне озера тракторист пахал частные огороды. В довершение ко всему он был замечен тёщиными гусями, и те, громко гогоча, пошли в атаку. Пришлось палкой отгонять их. Так и не решившись постучать в окно, ретировался в кусты, которые находились напротив кухонного окна.


Несколько минут спустя из дверей вышел тесть и махнул зятю рукой, чтобы не выходил из-за кустов. Одевшись, сначала сделал вид, что направляется в сарай, а потом свернул к укрытию зятя.
– Хорошо тебя жена увидела. Я сразу загнал сына в комнату уроки делать. Будь аккуратнее и днём лучше не приходи. Тут за домом ведут наблюдение. На днях вертолёт низко-низко летал над землёй, облетал вокруг дома, зависал над кустами. Ты его не видел?
– Нет, не видел, – ответил зять, – меня здесь не было, я далеко в лес ухожу.
– А позавчера смотрю, на той стороне озера мужик ходит и в нашу сторону всё смотрит. Меня увидел, сразу стал делать вид, что ветки собирает. Я забрался на чердак и стал наблюдать за ним из окна. А он за кустами спрятался, ветки руками раздвинул и на наш дом смотрит.
– А кто он, местный? – поинтересовался зять.
– Кто ж его знает? разве с такого расстояния различишь человека? Что ты за сумкой не пришёл? она три дня в кустах лежала.
– Да я испугался, тут засада была, три рыбачка на машине приезжали, чуть не напоролся на них. Пришлось в соседний район уходить.
– Я их видел, они тут несколько раз были, но сейчас их нет. А потом я сумку сам убрал. Соседка дачница стала свою овчарку выгуливать, и я испугался, что она найдёт её. Дочку каждый день на допросы в город вызывали и всё под вечер, чтобы опаздывала на последний автобус, и не на чем было домой ехать. Хоть и спрашивать её больше не о чем, она же не знает где ты, всё равно вызывали. Сначала в коридоре долго сидит, ждёт, потом вызывают, спросят всякую ерунду и отпускают. Короче издевались. Она написала жалобу на них в прокуратуру, что имеет маленького ребёнка. Вроде сейчас отстали от нее.
– А верующего москвича допрашивали? – поинтересовался зять.
– Его на десять суток арестовывали и недавно отпустили.


Тесть сходил домой и вынес чёрную вязаную шапку, топор, еду и ещё двести рублей денег. А с огорода принёс два больших куска полиэтиленовой плёнки.
– Сделаешь себе навес или маленький шалашик, – пояснил он.


Получив всё необходимое и условившись о новой встрече в следующее воскресенье в лесу, куда тесть должен был приехать на тракторе якобы за дровами, зять вернулся в лес и расположился недалеко от линии электропередачи.


– Остаток дня проведу здесь, а утром опять уйду в соседний район.


Предположения о том, что налётом на милицию они болезненно укололи иудейскую власть в стране, подтверждались рассказами тестя о поисковых вертолётах, об арестах родственников и знакомых.


– Однако милиционеры, применяя такие методы, вряд ли когда-нибудь его найдут, если, конечно, им не поможет случайность. Но для профессионалов расчёт на случай это позор и деградация. Меня элементарно можно выловить простым дедовским способом, прочёсывая лес с собаками. Только этого одного я по-настоящему и боюсь. В весеннем лесу невероятно тяжело передвигаться из-за половодья, холода и других природно-климатических факторов. В милиции нет таких людей, которые способны перенести хоть часть тех трудностей, которые перенёс я. Для этого разжиревшим автоинспекторам надо вылезти из комфортабельных автомобилей, где они привыкли восседать, собирая неправедную дань, и надеть болотные сапоги.


Он видел в лесу оставленные засадами маленькие кострища, возле которых согревались и готовили пищу. Но они приходили, проводили пикник на природе и уходили докладывать начальству:
– Диверсанты не замечены.
– Но они и не могли заметить диверсантов, так как сами прежде попадали в моё поле зрения. Я обнаруживал их по одному только запаху дыма от костра. Чтобы меня поймать, им надо побегать по болотам, замочив при этом ножки, ни одни сутки помёрзнуть лёжа неподвижно в засадах. А без сильной идейной начинки люди на такой служебный подвиг никогда не пойдут. Я выжил благодаря физической и нравственной деградации представителей российской власти. Пойти на подобный шаг против советской власти хотя бы и времён застоя я никогда не решился бы.


К вечеру стал моросить промозглый дождь. Рядом с костром сделал себе низкий навес из полиэтилена и под ним проспал всю ночь, вылезая только для поддержания огня. Ночью дождь перешёл в снег, и когда он окончательно пробудился, кругом всё было белым-бело. Природа приносила свои сюрпризы, оберегая его от преследования и одновременно изгоняя из леса. Позавтракав, по просеке линии электропередачи направился в соседний район. Хотя раны на ногах начали заживать, но ходить всё равно было ещё нелегко. При движении в лицо дул холодный северный ветер со снегом, и если бы не принесённая тестем шапка, застудил бы голову.


Вскоре встретился с тестем. Тот сообщил последние новости и пообещал:
– Через три дня привезу продуктов ещё.


Но из-за слежки это сделать не удалось, и он, гонимый голодом, снова ушёл в соседний район. Там, отоварившись в магазине, переспал ночь и на следующий день вернулся на старое место. Что-то в нём говорило:
– Прежде чем выйти из леса, ты должен непременно сходить к верующему товарищу в дальнее село.


– Это говорение проявилось в форме чётко возникающей мысли, и мысли явно чужой, вместе с нею возникли эмоции, которые обычно бывают при непосредственном общении людей. Общение с кем-то отличалось от других хаотичных мыслей своей ясностью и силой убеждения так, что пройти мимо или отмахнуться от него было невозможно.


Он был сильно подавлен страхом, голодом, отсутствием средств и не строил никаких чётких планов.


– Хотя мы по-разному смотрели на место православия в жизни человека и общества, я продолжал считать верующего другом и надеялся получить помощь.


Днём преодолел протоку, в которой уже плавал, перешёл небольшое, но довольно грязное болотце, и достиг заброшенной в лесу делянки. Там остановился в ожидании темноты.


– До дальнего села предстоит ещё идти километров пять проезжей дорогой.


Погода стояла холодная и, хотя выпавший в начале мая снег растаял, температура была не выше трёх градусов тепла. Ночью благополучно добрался до дальнего села и ещё на день остался наблюдать за селом.


– Нет ли милиционеров и засад?


Напротив села находилось огромное озеро, на которое каждые выходные приезжали рыбаки из районного города и даже из Москвы и Санкт-Петербурга. А с тыльной стороны села стояло Верхнее озеро, где до недавнего времени разводили карпа. Осенью воду из него спускали для сбора урожая рыбы. На территории Верхнего озера располагался птичий заказник и охотничье хозяйство, знаменитое своей утиной охотой. В сентябре с начала открытия охотничьего сезона туда съезжались многочисленные охотники попить водки и пострелять из ружей. Стрельба иногда была такая плотная, и можно было подумать, что шёл небольшой бой.


Весь день просидел недалеко от Верхнего озера, наблюдая за обстановкой и прислушиваясь к доносившимся из села звукам. Не заметив ничего подозрительного, ночью подобрался к дому верующего, обошёл его двор, но войти так и не решился, боясь, что дома могут находиться дети. Обойдя всё кругом, не нашёл более удобного места для укрытия как на чердаке сарая спивавшегося соседа. Он жил один и из-за неимения своего хозяйства за еду подрабатывал у верующего, вычищая коровник или возделывая огород. Когда сосед напивался, частенько в разговоре с верующим начинал богохульствовать, чем сильно задевал его за живое. Но к трактирщику сосед относился с большим уважением, и хотя был старше, однако всегда называл по имени и отчеству. В сарае соседа стояла кобыла верующего москвича, а на чердаке хранилось сено, на котором он улёгся возле маленького окошка, выходившего на огород. Утром верующий должен был выйти работать, и в это время он надеялся потихоньку окликнуть его. Всю ночь в доме соседа была мёртвая тишина, а рано утром по хозяйству стали ходить какие-то две незнакомые женщины, вероятно, родственницы. Пришлось затаиться, чтобы случайно не выдать себя.


– Лишь бы за сеном не полезли, – подумал убийца.


Часов в шесть утра в огород вышел верующий и ручной бетономешалкой стал готовить бетон для фундамента нового сарая. Щебень для строительства принёс от храма, куда ещё, будучи директором совхоза, трактирщик привёз его для ведения восстановительных работ. Убийца продолжал вести наблюдение.


– Не находятся ли дома его ребята?


Но кроме соседа верующему в работе никто не помогал. Часа через два сосед куда-то удалился, а верующий зашёл в сарай и вывел лошадь. Потом опять вошёл в сарай, и, когда собирался выходить, убийца привстал из укрытия и тихонько окликнул его. Тот поднял голову и, увидев убийцу, широко открыл рот, ничего не отвечая.


– Ты чего, не узнаёшь меня что ли? – обескураженный молчанием спросил убийца.
Тот быстро залез на сеновал по лестнице.
– Тебя никто не видел? – спросил он.
– Нет.
– Тогда сиди тихо. К соседу родственники приехали, смотри, чтобы они тебя не заметили. Потом поговорим.


Прикрыв убийцу сенцом, также быстро слез с чердака и удалился. Примерно через полчаса, окликнув убийцу, он бросил в окошко записку. По мере прочтения он всё больше терял терпение и самообладание. 


– Ты сделал большую ошибку, – читал он, – самовольно присвоив себе право убивать людей. Поэтому для искупления греха необходимо сдаться властям. И я готов немедленно выступить посредником в этом деле, став твоим гарантом.
Записка заканчивалась словами:
– Благими намерениями вымощена дорога в ад.


Год назад верующий провёл телефон, и убийца испугался, что тот немедленно осуществит свою угрозу. В дальнее село, окружённое озёрами и болотами, вела всего одна дорога, и позвони он в милицию, убийца никак не успевал бы выйти из этой западни. Чего-чего, а такого приёма он никак не ожидал. Его охватило нетерпение, чтобы объясниться по поводу написанного. Но верующий как специально больше не подходил. Тогда пренебрегая безопасностью, он слез с чердака и побежал в дом. Во дворе никого не было, и его никто не заметил. В доме также было пусто, и из коридора по лестнице убийца залез на чердак, отделанный ребятами под жилую комнату.


Дождавшись, когда верующий придёт, убийца окликнул его, тот влез к нему и сел рядом.
– Ты уже позвонил в милицию? – сразу спросил убийца.
– Нет ещё, – без запинки в голосе и с загадочной улыбкой ответил верующий, – но собираюсь.
– И когда ты думаешь звонить?
– Да сейчас, примерно через пару часиков. Ты сделал ошибку, – сказал он с лукавством в голосе.
– Я никаких ошибок не делал и от своего поступка не отрекаюсь.
– Но ты убил людей, у них дети сиротами остались. Ты взял на себя роль судьи и своим поступком осудил всех нас, хотя никто тебе такого права не давал и благословения ты ни у кого не получал.
– Сейчас война идёт, а на войне случается, что и убивают. Если ты меня выдашь милиции, то меня тоже убьют.
– Да брось ты, это всё в твоём мозгу. Не бойся, никто тебя не убьёт, – склонял он к сдаче. – Не ты первый такой. Лет пятнадцать посидишь в тюрьме, подумаешь.
– Ты рассчитываешь на то, что эта власть ещё пятнадцать лет продержится?
– Конечно, что было то и будет, ничего не изменится.


Верующий пытался привести к раскаянию убийцу, грубо давя и запугивая, а тот, скрывая страх, твёрдо держался своей позиции. Дискуссия больше походила на игру нервов и продолжалась больше часа.


– Сломить убийцу не удастся, – наконец понял он и как-то сразу сник и, опустив голову, произнёс, – мне страшно.


Чтобы его успокоить убийца обнял за плечи, по телу катила мелкая дрожь. С огромной неопрятной бородой, одетый в старую солдатскую шинель и рваные валенки, верующий был похож на предателя из старого кинофильма, выдавшего односельчанина немцам и пойманного партизанами.
– Не бойся, всё нормально, – постучал убийца его по спине. – Тебя когда арестовали, били?
– Да, – мотнул он головой.
– Сильно?
Он ещё раз кивнул. Чувствовалось, те десять суток ареста дались нелегко. Наконец он догадался спросить убийцу:
– Ты есть хочешь?


В былые времена, когда он оказывал помощь верующему, тот без разговоров при его появлении бежал доставать угощения и ставить чайник на стол, хотя тогда он особо в этом и не нуждался. Но после таких речей хлеб убийце в горло всё равно бы не полез.


– Нет, спасибо, не хочу. У меня с собой продукты взяты. Ты не переживай, как стемнеет, я уйду, – успокоил он.


Разговор состоялся, верующий спустился с чердака и пошёл работать по хозяйству.


До наступления темноты оставалось ещё много времени, и он стал наблюдать за тем, что происходит в селе. Одно окно чердака выходило на огороды и Верхнее озеро, где с утра до вечера летали, гогоча, чайки, а другое на единственную улицу села. Соседи через дорогу, дед с бабкой, сначала пахали лошадью огород. Потом к ним пришёл местный паренёк купить самогона. Бабка сходила в дом, вынесла пол литра и долго через забор с ним беседовала.


– В селе жило не больше двадцати пяти человек и, несмотря на это, в нём присутствовали все мерзкие пороки, присущие большому обществу.


Послышался шум в небе, и на малой высоте пролетел военный вертолёт.
– Сколько я ни бывал в дальнем селе, но винтокрылую машину увидел здесь впервые. Ближайшая вертолётная часть находится километрах в ста пятидесяти, и залететь сюда она могла не иначе, как выполняя спецзадание, скорее всего поисковое.


Часа в четыре вечера прикатил автомобиль и остановился у дома напротив наискосок, где жили отец с сыном – лесники. Из машины вылезли ювелир и ещё один неизвестный охотник. Охотничий сезон ещё не начался, но ювелир и его товарищ были экипированы как надо и держали в руках по охотничьей двустволке. Поначалу таскали какие-то ящики, а потом долго разговаривали на улице с местными жителями, при этом иногда громко смеясь. Подошёл к ним пьяный паренёк, купивший у бабки бутылку самогона, и ювелир, обладавший большой физической силой, стал над ним потешаться. По его виду можно было понять, что он никуда не спешил. Особенно поволновался, когда к болтливой компании присоединился верующий.


– То, что ювелир крутится возле его родственников и знакомых, – неспроста.


Часов в десять, наконец, они решили уезжать, но забарахлила машина, и ещё целый час, подняв капот, ковырялись в моторе.


Начало темнеть, и верующий снова залез на чердак.
– Ну, чего? тебе пора, уже стемнело.
– Да, сейчас ухожу. У меня к тебе просьба. Я у соседа в сарае оставил пакеты с едой, пожалуйста, забери их.


Спустились, и вскоре верующий вернулся с пакетами. Одного пакета не хватило, и убийце пришлось самому сходить за ним.


Раньше при прощании верующий обнимал его и троекратно по народному обычаю целовал. Теперь ему этого явно не хотелось.
– Ты же ещё так долго бегать можешь, – вдруг подосадовал он.
– Не переживай, придёт время, сдамся. Только я предпочёл бы в бою погибнуть, а не в застенках.
– А ты знаешь, – не унимался он, – тебя мои соседи видели. Они лазили на чердак за сеном, и нашли твои вещи. Я их с трудом уговорил пока не звонить в милицию. Но они позвонят, за тебя назначили премию в двадцать тысяч рублей, а им деньги нужны.
– Он врёт, – понял убийца и сказал, – если ты меня не выдашь, то меня никто не выдаст.


Он сразу осёкся.
– И всё-таки я тебе даю четыре часа, чтобы ты ушёл отсюда, а потом позвоню.
– Не делай глупостей, не надо.
На таких интонациях расстались.


– Он блефует, так как не удалось принудить меня к раскаянию, – понимал убийца.


Но всё же два дня был особенно внимательным к засадам, соблюдал осторожность, подолгу прислушивался к подозрительным звукам. Не заметив ничего подозрительного, через два дня снова ушёл в соседний район и начал затягивать время, надеясь на притупление бдительности у милиции.


На смену холоду резко пришла жара. А вместе с ней появились и насекомые: комары, слепни и оводы. Насекомые причиняли гораздо больше неудобств, чем непогода. Чтобы уснуть приходилось накрываться с головой, комары проникали даже через маленькую щёлку, и к утру незащищённое место распухало от укусов. А когда выходил из тенистого места на солнце, начинали одолевать слепни, от которых не спасала даже толстая одежда. И те, и другие основательно надоедали своим злобным писком и жужжанием. От скуки ловил слепней, обрывал им крылышки и сажал в муравейник, наблюдая, как дружно муравьи расправлялись с беспомощными жертвами. Через полчаса от крылатого кровососа оставались только лапки, крылышки и скорлупка пустого брюшка.


Жара сильно утомляла, усиливая охватившее душу уныние. Сильнейшие приступы радикулита и отсутствие прибыли от продажи молока окончательно убедили:
– Жить за счёт коровы бесперспективно. Содержание нескольких коров могло приносить прибыль. Но обслужить их и особенно обеспечить собственными кормами, хотя бы сеном, одному невозможно.


Мать уже не могла ходить и за курами, их извели. Настала очередь коровы. Резать корову было выше сил, хотя именно это было наиболее экономически целесообразно. Были покупатели, готовые взять живым весом. Это было дешевле. И хоть прямо это и не говорилось, но понимал:
– Брали на убой.


Не видя других перспектив, хотел завести свиней, которым не нужно сено, и возобновить неприхотливых в условиях городской окраины овец.


Жизнь проходила в сидении в кресле перед телевизором. Долгие вечерние молитвы не приносили утешения, усиливая тревогу и уныние. У матери начались серьёзные приступы потери памяти, и появился страх:
– Ты ведь не отправишь меня в психбольницу?


Мать перестала быть опорой в тяжелейший период жизни. Хроническое одиночество стало безнадёжным. Профессиональных перспектив нет. Уход в затвор от мира не удался. Впечатление тупика превращается в уверенность.


Корову продал и помянул. Когда пришёл в себя, мать не вернула деньги, отданные на сохранение и отложенные на приобретение молодняка и кормов. Она была так возбуждена и напугана, что требовать денег не хотелось.


– Уже ничего не хочу. Это надо проверить перед уходом, чтобы совершенно увериться.


Немного позанимался огородом, но наступила страшная изматывающая жара. Нервно выходил на солнцепёк, выглядывая облака на горизонте. Облака были, заходили с юго-запада, клубились и уходили в сторону, проливаясь там обильным дождём, тучи. Но над домом стояла сушь.


– Бог оставил совсем, – это ощущение глубоко вошло в сознание. – Враждебность мира и населяющих его людей многократно проверена опытом и не вызывает сомнения. Я здесь никому не нужен. Надо ещё раз убедиться. Нет, никому! Остатки денег на руках использую для подготовки к уходу. Конечно, на трезвую голову этого не сделать. Чего же здесь больше: страха? Если не страха, то чего же? Никаких социальных связей с этим миром не осталось. Страх перед адом? Но разве это не ад? Разве может быть что-то страшнее и мучительнее, чем эта жизнь? На кого-то сохранилась обида? Нет! Просто я никому не нужен, и в этом никто не виноват. Виноват ли сам? Возможно – да, а возможно и нет, какая разница. Есть все основания не продолжать того, что абсолютно потеряло всякий смысл.


– Под водку почему-то легче переносится зной, – удивился он. – Надо добиться окончательного внутреннего безразличия к жизни. Хочется всё завершить спокойно, без обид, без желания кому-то что-то доказать. Просто уйти наименее заметно. Конечно, лучше просто уйти из дома и не вернуться. Но куда же далеко уйдёшь по такой жаре? И потом у кого-то может остаться надежда на моё возвращение. У матери? Возможно в своём болезненном безразличии она не почувствует серьёзной потери? Может, как многие, она почувствует освобождение от измучившего её алкоголика? Тогда, конечно, лучше здесь, чтобы всё до конца стало ясно. Может, она так устала, что, пусть бессознательно, но ждёт этого?


– Можно уходить. Последний стакан на посошок.


Табуретка. Верёвка. Труба. Шея. Узел. Теперь только шаг вперёд. Что-то заставляет помедлить.


– Сколько это продлилось: минуту, секунды, миг?


Внезапно раздались шаркающие шаги, и перед глазами появилась мать и заголосила. При ней шагнуть не смог.


– Что это было: слабость, страх? Жалость? Знак того, что ещё нужен здесь? Кто подал знак? Безумная мать?


Остался один вариант:
– Бог! Он оставляет меня здесь, и значит безразлично зачем! Просто мне надо выполнить Его волю и остаться.


Узел не развязывался, пришлось резать ножом. В ожидании приезда скорой помощи для выведения из запоя медленно поддерживал уровень алкоголя в организме, опасаясь психоза. Приехал. Лёг под капельницу и уснул.


Убийце впервые посчастливилось познакомиться с клещами. Одного клеща нашёл у себя в паху, второго под мышкой. Выковырять их не получилось, глубоко успели вгрызться. Когда тянул за налитые кровью зады, те обрывались, а сами клещи оставались в теле. Пришлось немного побеспокоиться и по поводу возможного заражения энцефалитом. Всего клещи кусали четыре раза, но находил он их на своей одежде или на окружавших предметах несколько штук каждый день, и такое их количество подталкивало к скорейшему выходу из леса.


Для этого вновь решил восстановить потерянную связь с родственниками, чтобы взять денег и нормальную летнюю одежду. Выходить намеревался в сторону Москвы, но конкретного плана действий не было, не знал всех обстоятельств, сложившихся вокруг знакомых и родственников. Самым подходящим днём для выхода казалась пятница.
– В предвыходной день все расслабляются и готовятся к поездкам на дачи и огороды.


Ночью направился к дому тестя. Соблюдал особую предосторожность, чтобы случайно не засветиться. Населённые пункты и дороги проходил только ночью, а в светлое время суток передвигался по лесу. С наступлением жары трава настолько отросла, что в некоторых местах на просеке была выше его роста. Ночью выпадала обильная холодная роса, и стоило немного пройти по ней, как весь с головы до ног становился мокрый. Через каждые десять шагов сапоги до краёв наполнялись водой, и приходилось останавливаться и выливать её на землю, чтобы своей тяжестью она не разувала его. Сделал из полиэтилена длинный фартук от плеч до подошвы ног, только одев его, можно было хоть как-то передвигаться сквозь гигантские травяные заросли.


Добравшись до места, где начинался поворот к дому тестя, на день остановился под линией электропередачи.


– Отогреюсь на тёплом солнышке и дождусь темноты, прежде чем пойду дальше.


Днём запалила страшная жара.


– Куда от неё спрятаться?


Раздеться не мог, одолевали слепни, а уходить в прохладу леса не имело смысла, налетали целые тучи комаров. Без сна и отдыха промаялся несколько часов. День стоял абсолютно безоблачный, солнце давно уже вышло из-за деревьев и находилось почти над головой. Часа в два случайно взглянул на него и увидел необычное явление, вокруг солнца было три радуги. Одна радуга находилась над солнцем, а две другие на равном расстоянии обрамляли его справа и слева.


– Радуга это спектральное разложение солнечного света при прохождении его через водяную пыль, находившуюся в атмосфере, – утверждала наука.


Но ни водяной пыли, ни даже единого облачка на чистом голубом небе не было. Долго смотрел на небо, пытаясь понять мистическое значение чуда. Однако вокруг находилась всё та же враждебная природа, которая не давала возможности парить воображению. Радуга стала терять яркость и часа через три окончательно растворилась в небесной голубизне.


Когда немного стемнело, вышел на край поля тестя. Наступало время летнего солнцестояния, и ночь уже длилась недолго, где-то с полдвенадцатого до полтретьего, если полумрак вообще можно назвать ночью. Часа два бродил вдоль леса и вслушивался в ночные звуки. В кустах крякали, охали и свистели прилетевшие на гнездовья птицы. Обильно выпавшая роса заставляла искать такие места, где трава была не очень высокой, чтобы не залить водой сапоги. Тучи комаров ни мгновения не давали покоя рукам, от сплошных укусов шея растолстела. В таких условиях засада была маловероятна, но всё-таки продвигался с большой осторожностью. Ровно в полночь подошёл к тыльной стороне дома и несколько минут простоял в нерешительности.


– Внутри могут находиться посторонние.


Собравшись с духом, чуть слышно постучал костяшками пальцев по стеклу. Секунды через три одеяло на окне колыхнулось, и кто-то из темноты комнаты помахал руками. Послышались шорох, шёпот и шаги по деревянному полу. Скрипнула входная дверь, и в длинной вязаной кофте вышла жена.
– Где ты так долго пропадал? Мы уже думали, ты утонул где-нибудь или куда уехал. Пошли в дом, там никого нет, только я и сестра, мальчики спят. А мать с батькой уехали к брату в Москву на присягу.
Её брата забрали в армию, пока он скрывался в лесах. Оглядываясь по сторонам, пошёл следом за ней в дом.
– А слежки-то нет?
– Давно уже нет. А если кто на машине в деревню едет, то у нас звук мотора слышен километра за три, так что не бойся.


Вошли в дом, нигде не включая свет, и он сразу свернул на веранду, откуда был хороший обзор на деревню. Из коридора вышла старшая сестра жены.
– Здорово, – тихо поприветствовала и подставила щёку.
Он тихонько чмокнул её.
– Разогрей поесть, пока мы тут посидим и поговорим, – попросила жена.
– Сейчас всё сделаю, – ответила та и ушла на кухню.


Они уселись на кровать тестя. После двухмесячного пребывания под открытым небом домашний уют показался каким-то чужим.
– Я тебе тут рюкзак на рынке купила, мазь комариную, кепку военную специальную застёгивающуюся, кое-какие вещи, а ты куда-то пропал. Каждую ночь ждём тебя. Наконец-то.
– Да я к верующему ходил, а он хотел меня сдать. Вас милиционеры по этому поводу не вызывали?
– Нет, меня уже давно в покое оставили. А так вызывали каждый день под вечер, издевались. Когда похороны милиционеров были, гробы у милиции стояли, почти весь город на похороны собрался, меня специально к этому времени на допрос вызвали, чтобы видела всё своими глазами, смотри, мол, что твой муж натворил.
– А в тот день, когда я из дома уехал, милиционеры быстро объявились?
– Да часов в пять утра. Я сплю, открывается дверь, а они в масках и с автоматами. Где твой муж? Пошли в трактир, такой бардак устроили, съели весь гуляш, всё раскидали. Потом ещё две недели ели пока в засаде сидели.
– А чего сейчас с трактиром? он работает?
– Работает, я туда каждый день езжу.
– А платишь кому? следователю или бандитам?
– Вообще никому, никто не появляется, и автоинспекторы перестали ездить бесплатно питаться.
– Жаль, что только такой язык они и понимают.
После нападения на милицию трактир в крыше больше не нуждался.


– Ты, наверное, устал? Я представляю как! Наверное, мечтаешь сейчас на диване полежать отдохнуть? Суп будешь? Сейчас сестра принесёт.


Наивный вопрос о лежании на диване напомнил о недавней и уже такой далёкой обывательской жизни. Да и горячий суп уже не входил в круг его мечтаний.
– Давай, правда, я уже отвык от такой пищи.


Сестра принесла суп и сразу же вышла, вновь оставив их наедине. Пока он ел, жена продолжала рассказывать о новостях.
– Двоюродного брата тоже закрывали на десять суток.
Он одно время работал у них крановщиком.
– И дядю таскали, не знаю сколько, – продолжила она, – с Москвы приезжала группа следователей, детектор лжи привозили и всех на нём допрашивали. Но через месяц они уехали, и, вроде, тише стало.


– По телевизору-то нас показывали? – поинтересовался он.
– Конечно, на следующий день в новостях. Сын как увидел ваши портреты, говорит: вон папа. Каждый день с этого сообщения новости начинались.


– С верующим не контактируйте, – предупредил он, – он сдать меня в милицию хотел, даже поесть ничего не дал.
– Вот видишь твои друзья! ты им делаешь всем добро, а они к тебе как? Сколько ты ему помогал! А ведь тоже в Бога верит.


– Слушай, а ты сегодня видела радугу вокруг солнца?
– Нет, не видела.
– А я сегодня сижу в лесу, посмотрел на солнце, а вокруг него три радуги. Первый раз в жизни видел такое.


По виду понял, что этот рассказ её не заинтересовал, и перешёл на другую тему:
– Хочу из леса выходить.
– Ну и правильно, а куда хочешь?
– В Москву. Только нужны деньги – тысяч пять, одежда, бритва, ну и всё там по мелочи. К следующей неделе постарайся собрать всё это в это же время.
– Постараюсь, – ответила жена, – я тебе новый спортивный костюм куплю. Всё сделаю, как говоришь. Если хочешь, иди сейчас в бане помойся. Баня натоплена, и воды натаскано сколько хочешь.


Через час снова предстояло идти в холодный лес, и он не хотел расслабляться распариванием в бане.
– Не, сейчас не буду. В следующий раз перед выходом.
– Иди на сына посмотри, он сейчас спит.


С веранды они на цыпочках прошли в большую комнату. Сыну шёл третий год. Половиной туловища малыш лежал на подушке, закинув ручонки над головой. Постояв возле него минуту, поцеловал его, перекрестил и снова вышел на веранду.


Начинало светать, и пора было уходить. Жена с сестрой нагрузили до краёв рюкзак продуктами. При прощании пожал протянутую руку свояченицы и поцеловал в подставленную щёку. А жена, провожая, вышла на улицу. Как только переступили порог дома, истошно залаял пёс.
– Не обращай на него внимания, – сказала жена, – он из-за всякой ерунды лает, к нему уже все привыкли.


Зашли за дом и, прощаясь, он обнял её и поцеловал.
– Значит, не забудь, ровно через неделю я буду здесь.
– Хорошо, я жду тебя, как договорились.


В поле стрекотали кузнечики, квакали лягушки, а над самой землёй стелились облака тумана. Тучи комаров, злобно пища, носились над головами. Жена начала хлопать себя по голым ногам.
– Ладно, иди в дом, не стой, а то комары съедят, – сказал он.


Надел полиэтиленовый фартук и медленно пошёл в сторону леса. Она ещё некоторое время стояла, провожая его взглядом. Через пятнадцать минут он уже был у самого леса. Теперь комары были не страшны, купленная женой военная кепка закрывала уши и шею, а оставшиеся незащищёнными части лица и тела он густо смазал комариной мазью.


Через неделю вернулся из соседнего района на свою исходную позицию. Побродив немного туда сюда, завернулся в покрывало, лёг на землю и уснул. Разбудила холодная роса, обильно выпавшая на разогретую днём землю. Посмотрел на часы, было уже около часа. Про себя выругался за нерасторопность. Надо было спешить, через час с лишним наступал рассвет. Дома уже ждали и недоумевали по поводу опоздания. Пока сидел на веранде и ел горячий суп, вокруг собрались домочадцы, а тёща рассказывала последние новости и происшествия.


Женат он был уже в третий раз и теперь на собственном опыте знал, какое значительное место в семье занимает тёща. В первых браках тёщи сыграли не последнюю роль в развале семей. Лишь в третий раз умное и терпеливое отношение тёщи к их конфликтам спасало от вроде бы неминуемого развода. Как правило, она занимала его сторону и говорила:
– Ну, чего ты от неё хочешь? Она ещё молодая и глупая, погоди немножко, образумится.


Проходили дни, раздражение угасало, а любовь, наученная раздором, с каждым разом только крепла.


– Будешь выходить, побрейся, а то везде развешаны ваши фотографии, где ты с бородой, – предупредила тёща.
– Понятное дело, побреюсь, – согласился он. – А вы когда жене рассказали, что я к вам приходил?
– Да сразу и рассказала.


В разговор вступила жена:
– Я тебе в прошлый раз забыла сказать. Приезжал вор в трактир и сказал, что если знаю, где муж, то пусть он встретится со мной, мы ему сделаем загранпаспорт на чужое имя и отправим за границу. Ты знаешь его?


Вора он лично не знал, но слышал о нём со слов следователя. За татуировки их называли синюшниками.
– Нет, я его не знаю, и никогда не видел. И ты ему скажи, что не знаешь где я.
– Я ему так и сказала, но он всё равно приезжает.
– Поездит и перестанет.


Он не собирался вручать свою судьбу в руки уголовников.
– Скорее всего, это милицейская провокация, но даже если и не так, вряд ли подобные люди могли что-нибудь делать бескорыстно.


Будущее показало справедливость этого предположения, после ареста убийцы этот вор оказывал грубое давление на жену, требуя переоформления на него здания трактира. С этой целью он использовал явную ложь.
– Я имею долю в деле.
Провокация ему не удалась, но жене он тогда основательно потрепал нервы.


– Я тебе тут расписание электричек достала, – в разговор вступила тёща, – на, возьми, тебе пригодится.
– Большое спасибо, – поблагодарил он, убирая его в карман.


До этого молчавший тесть предложил помыться в баньке.
– Иди, помойся, я натопил жарко, как ты любишь, и воды вдоволь натаскал.
– Спасибо, неохота мне чего-то, – ответил он.


Не хотелось распаренным идти в холодный утренний лес. Тесть ещё настаивал, но, видя непреклонность зятя, оставил своё предложение. Проявляя такт, тёща с тестем вышли с веранды, дав им с женой поговорить наедине. Он разделся, чтобы примерить новый спортивный костюм. Увидав его раздетого, она заохала:
– Посмотри ты, на кого стал похожим? посмотри, как ты похудел?


Он посмотрел на свои руки.
– Действительно, они стали тоньше, и живот впал. От солидного вида коммерсанта ничего не осталось.
– Ничего, отъемся, кости целы, а мясо нарастёт.


Костюм был как раз, а туфли он мерить не стал.
– Короче, я тебе тут положила всё, что ты просил, – продолжала жена, копаясь в сумке. – Здесь отцовский бритвенный прибор с запасными лезвиями, зеркало, мыло, туфли новые, продукты. А денег только три тысячи набрала, извини, больше нет.
– Нет, так нет, – ответил он, – на первое время хватит, а там выкручусь как-нибудь.


Снова вошли тесть с тёщей. Тёщу явно разбирало поговорить:
– Чего же ты мне не рассказал, что собираешься делать? – она имела в виду нападение на милицию, – это делать надо было не так. Я уже потом поняла. Надо было тебе со мной посоветоваться.


Не думал он, что по таким вопросам необходимо держать совет с тёщей.
– Ладно, что сделал, то сделал. Прошлого уже не вернёшь. Я уверен, что Россия не погибнет, – ответил он, поражённый её участием.


За всё время общения в её словах ни разу не промелькнуло даже тени укора.


Начинало светать, и надо было уходить. В коридоре простился с каждым по отдельности, а жена вышла провожать на улицу. Простившись с ней, пошёл к лесу ожидать рассвета. Придя на место, примерил новые ботинки, и они оказались настолько малы, что в них не влезала почти половина пятки. Надо было возвращаться к жене, чтобы дала другую обувь, или предстояло ехать в Москву в сапогах. Погода стояла жаркая, и своим сельским видом он вызвал бы подозрение у первого же патруля. Резко накатило раздражение на жену.
– Она так легкомысленно отнеслась к серьёзному вопросу!


Бегом возвратился домой.
– Что случилось? – спросила жена, обеспокоенная быстрым возвращением.
– Что ты мне купила? ты что, моего размера не знаешь, что ли? – начал выговаривать, еле сдерживая раздражение и показывая, насколько малы туфли. – Нет у тебя здесь другой обуви?


Жена не любила, когда он так возбуждался.
– Нет, вся твоя обувь в нашем доме осталась. Но я тебе её завтра обязательно привезу. Подождёшь до завтра?
– Ну а куда мне деваться? конечно, буду ждать. Тогда придётся ещё на день в лесу задержаться, завтра я приду в это же время.
– Хорошо, жду тебя.


Неожиданно появившийся день негде было провести кроме как на просеке линии электропередачи, и он решил использовать его для подготовки к выходу из леса.


– Для этого надо побриться, чтобы бородой не привлекать внимание милиции. Побрившись, я уже не смогу оставаться в лесу, незащищённое волосами лицо станет уязвимым для насекомых и ночного холода.


С момента нападения на милицию прошло уже больше двух месяцев, которые, скрываясь, он провёл на лоне природы. Только здесь, вдали от людей, чувствовал себя в безопасности, и мысль о выходе в мир повергала его в ужас. Но и не выйти он не мог.
– Тогда моя акция потеряет смысл.


Находясь в таком раздвоенном состоянии, он долго мог затягивать с окончательным принятием решения. Пришёл на просеку и расположился на день на обжитой сухой горушке под линией электропередачи. Был одиннадцатый час утра, и солнце стояло уже довольно высоко. Дальше откладывать было нельзя, и надо было принимать окончательное решение.


– Тебе надо выходить, – говорил здравый смысл, но неожиданно накатил животный страх.


– Нет, нет, я не могу этого сделать, – сказал он сам себе.


Как только эта мысль вошла в него, сразу же ощутил сильное давление сверху. Посмотрел вверх на синее небо сквозь гудящие провода, надеясь увидеть того, кто причинил ему боль, но никого не увидел. Кто-то невидимый гневался на него и как будто крюками поддевал внутренности, желая извлечь его душу. Боль и страх были настолько сильны, что чувствовал:


 – Ещё немного и придёт конец.


Сами собой вырвались слова:
– Только не убивай меня, не убивай!


Глядя в синее небо, стал пригибаться к земле. Из глаз несколько раз брызнули слезы. Не потекли, а брызнули фонтаном. С ужасом одновременно подступило безумие и язык, не подчиняясь воле, стал нести всякую несуразицу. Так, ходя туда сюда по горушке, вёл безумные диалоги с воображаемыми собеседниками и не был в состоянии остановить себя никаким усилием воли.


Это продолжалось минут двадцать, и он не знал, как остановиться. Он был в состоянии полной беспомощности – если бы в это время его окружала милиция, то он не сделал бы даже попытки уйти от них, а продолжал бы ходить кругами. Новое состояние повергало его в ужас, вечером предстояла встреча с родственниками, и надо было что-то предпринимать.


– Раз безумие накатило, когда я испугался мысли о выходе из леса, надо сделать какой-нибудь практический шаг к его осуществлению. Надо побриться, – догадался он, наконец.


Достал из сумки бритвенный прибор, помазок, мыло и зеркальце. Как только пена легла на бороду, и были сделаны первые движения станком, сразу почувствовал ослабление напряжения нервов и умолк. Добрившись до конца, окончательно успокоился и пришёл в себя.


– Кого хочет наказать Бог, у того Он отнимает разум. Своей трусостью я унизил Божье величие, и Он послал своего Ангела исправить моё поведение, – пришла в голову мысль.


Будущее показало Его правоту и необоснованность страхов. Но в те дни одинокого скитания и тяжелых искушений этот случай поддержал и укрепил его.


– Я не оставлен наедине со своими бедами, и Бог продолжает промышлять о моём спасении.


– Тяжёлые испытания, когда своих сил уже не осталось, и приходится уповать только на Бога – хорошая школа веры. Даже мысленно человек не может сделать для себя так разумно и милостиво, как это делает Господь на практике.


Вечером опять пришёл домой. Жена очень удивилась, увидев бритое лицо, потому что без бороды видела его впервые. Он стал почти неузнаваем по фотографиям, разосланным во все отделы милиции страны. Жена привезла старые белые кроссовки. Поел, помылся в истопленной тестем бане, стоявшей на самом берегу озера. После бани, провожая его, все родственники собрались на веранде.


– Если будешь сдаваться, то сдавайся лучше московским, местные милиционеры могут застрелить, – сказала жена.


Сдаваться он не собирался, но слова жены пророчески сбылись – помимо воли его арестовали московские милиционеры.


Добираться до узловой станции решил на последней электричке, которая от ближайшего полустанка отходила в пять минут одиннадцатого вечера. А с узловой станции до Москвы собирался ехать скорым поездом, благо там останавливались все поезда дальнего следования.


Простившись с родственниками, ушёл к линии электропередачи, где находился до полудня. Потом по старому пути двинулся на полустанок. По дороге из кармана выпала комариная мазь, и найти её в густой и высокой траве было невозможно. Хорошо, что густо намазал все открытые части тела, слепни беспрерывно атаковали. Из-за них, несмотря на жару и тяжёлую сумку, пришлось тепло одеться и застегнуть на все пуговицы защитную военную кепку. Последние метры выхода из леса бежал, спасаясь от целой тучи одолевавших кровососов. Они так густо облепили его, что при каждом взмахе руки в такт бегу в ладони оставались один-два раздавленных слепня. Насекомые буквально изгоняли его из леса. Когда выбежал на поляну, увидел метрах в ста спокойно сидевших на перекуре мужиков, работавших на раскряжёвке. Мужики были по пояс раздеты и ни от кого не отмахивались. Когда увидели его, долго сопровождали взглядами, видимо удивляясь не по сезону тёплому одеянию.


На узловой станции подошёл к первому же скорому поезду и, не торгуясь, договорился с проводником доехать до Москвы за триста пятьдесят рублей. Поезд был проходящим и шёл из Питера в Адлер. Через билетную кассу уехать было невозможно,  свободолюбивые демократы продажу билетов обусловили наличием паспорта. А он документы за ненадобностью отдал жене, по ним милиция сразу бы установила его личность. Без документов же, сославшись на забывчивость, ещё имелись какие-то шансы. Его внешний вид без сомнения вызывал подозрение – на фоне загорелого от круглосуточного пребывания на свежем воздухе лица находились пятна кожи молочной белизны, где раньше росла борода. Да и нервы порядочно сдали, опытный глаз это сразу определил бы по движениям и поведению. Поэтому оставалось только стараться, как можно реже попадать в поле зрения милиции. До Москвы доехал с комфортом один в четырехместном купе. У открытого окна с тоской наблюдал знакомые места вдоль железной дороги. Расстояние до районного города, которое он недавно на израненных и обмороженных ногах преодолел более чем за сутки, поезд проскочил за каких-то десять минут.


В Москву поезд прибыл в четыре утра на Курский вокзал. На соседнем пути стоял пришедший незадолго состав Баку-Москва, и на платформе кишели толпы азербайджанцев, которые приехали в столицу с жёнами и детьми. По большой поклаже и неспешному деловому виду кавказцев можно было понять:
– Они приехали не временно поторговать на рынке, а поселиться в Москве навсегда.


Одеты были все, вплоть до малолетних детей, с иголочки по последней европейской моде и своей важностью чем-то походили на западных туристов. По отделанному под европейский стандарт Курскому вокзалу шаталось полным-полно милиционеров. Сходил в платный туалет, привести себя в порядок, потом перекусил в кафе и стал убивать время до открытия метро, расхаживая вдоль витрин киосков. Так, прогуливаясь туда сюда, раздумывал:
– Куда податься дальше? Для начала надо избавиться от большой сумки, чтобы не отягощала его и не привлекала внимания милиционеров. Тарифы камеры хранения не по карману, и лучше съездить на станцию, где когда-то работал проводником, разыскать там знакомых, оставить сумку, а заодно и отдохнуть.


Волнения этих дней привели к тому, что последние трое суток он никак не мог заснуть, и перенапряжение стало хроническим. Метро должно было скоро открыться, и у касс, где продавались магнитные карточки, выстроилась толпа приехавших азербайджанцев. Стоять с ними в одной очереди он побрезговал и пошёл на улицу, чтобы до Ярославского вокзала добраться на наземном транспорте. На улице стоял ясный солнечный день. Троллейбус довёз до Красных ворот, и, перейдя через Садовое кольцо, спустился в метро. До Ярославского вокзала надо было проехать всего одну остановку. Это был шестьдесят шестой день его бегов и День Независимости России, день её трагедии, переименованный демократами в праздник. Соответственно он был нерабочим днём. Поэтому в этот ранний час в подземке было пустынно. Кроме него в ожидании поезда стояло ещё несколько человек.


Неожиданно во входной арке появился милиционер, который грубо стал проверять содержимое пластикового пакета у стоявшего рядом мужчины. Сердце замерло, повернулся спиной, поставив сумку между ног. Но милиционер даже не посмотрел в его сторону и, обыскав мужика, ушёл в дежурную комнату.


Сдал сумку кладовщику пожарного инвентаря. Никого из знакомых не встретил и после недолгих раздумий поехал к тётке. Убивая время, два часа просидел на платформе и от нечего делать наблюдал за торговой жизнью находившегося рядом рынка. Толстые азербайджанцы стояли кружком и лениво отдавали команды худым русским грузчикам, которые на тележках подвозили к прилавкам ящики с фруктами и овощами. За прилавками стояли разукрашенные русские бабы. Иногда к торговавшим женщинам подходили милиционеры с автоматами и, не рассчитываясь, брали нужный товар.


Когда надоело сидеть, направился к тёткиному дому. Пройдя возле её подъезда несколько раз, войти внутрь так и не решился.
– Там может находиться засада.


Нервы были перенапряжены, и необходимо было расслабиться. В ближайшем ларьке купил бутылку аперитива, закуску и направился в лесопарк. Вокруг гуляли беззаботные москвичи. Расположился на скамейке недалеко от группы пенсионеров, игравших в шахматы, выпил и закусил. Но спиртное не действовало, необходим был полноценный расслабленный крепкий сон.


– Поеду к тётке на работу. Она торгует в храме в церковной лавке. Войти в храм могу, не опасаясь наблюдения и засад, внешность сильно изменилась, и по распространённым некачественным фотографиям меня вряд ли узнают, – надумал он часа через два.


Тёти на месте не оказалось.


– Неужели она на выходных, – подосадовал он.


Подошёл к торговавшей на её месте женщине и спросил:
– Скажите, пожалуйста, … сегодня работает?
Она, ковыряясь в прилавке и не поднимая головы, ответила:
– Работает, только сейчас отошла на пять минут.


В ожидании немного походил по храму и двинулся к выходу. В самых дверях они столкнулись нос к носу. Он молча смотрел на неё, наблюдая за её реакцией. Она поначалу будто не узнала его. Потом широко открыла рот, прижала к себе руки, стала часто и глубоко дышать и полезла обниматься.


– В своих действиях она руководствуется чувствами и поэтому не проявляет никакой конспиративности, не осознавая серьёзности положения. Из-за её поведения могу угодить в руки милиции, – понял он, но предпринимать ничего не стал.


– Я только из леса и сильно устал, спать хочу. Можешь чего-нибудь организовать? Засады у вас тут нет? – сказал ей, когда вошли в храм.
– Здесь нет. Домой к нам два раза приходили проверять, но это было давно. И предупредили, чтобы сообщили о тебе, если появишься. А сейчас ходят иногда какие-то подозрительные личности, поглядывают на наш подъезд, но кто его знает? кто они такие? может нам всё это кажется. Пойдём, я постелю тебе в служебном помещении.


Тётка отвела его на второй этаж служебного здания при храме, где было несколько комнат, и в одной из них постелила на раздвижном кресле-кровати. Он выложил вещи из пакета на стоявший рядом стол. Среди них находилась недопитая бутылка аперитива. Тётка сделала брезгливое лицо и недовольно спросила:
– Зачем тебе это?
– Да так, нервы расслабляю.
– Не нужно тебе этого, прекрати. Я сейчас схожу к батюшке, спрошу насчёт тебя, а ты пока здесь побудь.


Прилёг, но сна не было. Пришлось допить бутылку аперитива. Однако и она не помогла. Одно время, когда был коммерсантом, иногда уставал так, что не мог расслабиться и уснуть. Выпитая на ночь бутылка сухого вина помогала. Тётка вернулась через час и спросила:
– Ты поработать не хочешь? Мы сейчас вокруг храма мостим площадку и нам нужны рабочие. Я поговорила с батюшкой, и кормить тебя будем в церковной столовой.


Человеку, который объявлен во всероссийский розыск, она предлагала поработать в месте, где его знали в лицо. Но он устал и потому согласился.
– Конечно, буду. Давай прямо сейчас, всё равно уснуть не могу.
– Тогда я принесла тебе рабочую одежду, иди, помогай, там двое парней работают. Познакомишься с ними. Сегодня переночуешь здесь, а завтра придёт настоятель, и я с ним поговорю насчёт тебя, чтобы благословил.


– А он знает, что я сделал?
– Знает, я ему рассказывала.
Это ему сразу не понравилось, но он снова промолчал.


– Слушай, я сумку свою на станции оставил, съезди, забери её, пожалуйста.
Он подробно объяснил, как туда доехать.
– Ладно, прям сейчас и поеду.
Она быстро договорилась, чтобы её подменили на работе, и уехала за сумкой.


Переодевшись, пошёл работать. Надо было просеивать песок через сетку, отсортировывать крупные камни и человеческие кости для повторного их захоронения. Вместе с ним работали на общественных началах ещё два человека, пожилой мужчина и молодой парень. Разговорились. Пожилой мужчина жил в Подмосковье и состоял в обществе православных хоругвеносцев. С молодым парнем он уже был немного знаком до этого, и тот знал, что он сделал и что скрывался от милиции. Парень относился к той же категории, что и верующий москвич из дальнего села, только не успел ещё заматереть в своих заблуждениях. Поэтому парень его не выдал, а лишь вскользь в разговоре осудил.
– Ты самочинно взял в руки оружие и убил людей.


Погода была жаркой и солнечной, и они работали почти до самого захода солнца. Два раза в перерывах ходили обедать в небольшую столовую при храме. Кроме них там ели другие работники. Незнакомый поп во время обеда стал высказываться по злободневным вопросам церкви и политики, и убийца, не выдержав, вступил с ним в дискуссию. Окончив работать, сотрудники поехали по домам, а он поднялся к себе в комнату. В смежной комнате жили три реставратора, приехавшие на отделку храма из Воронежской области.


Тётка с сумкой приехала на чёрной «Волге», по дороге её подсадил знакомый шофёр.
– Что же ты не сказал, что она у тебя такая тяжёлая, – имела в виду она сумку, – я чуть не надорвалась. Хорошо знакомые подвезли. Ладно, сегодня ты ночуй здесь, а я поехала домой. Завтра я опять работаю, завтра всё и решим. Брату я пока говорить ничего не буду и его жене тоже, чтобы не нервировать их лишний раз.


Опять её позиция не показалась разумной.
– Взяла, рассказала обо мне на работе среди посторонних людей, а от родственников, кто мог бы оказать реальную помощь, утаила.


Двоюродный брат был её взрослым сыном, а его жена находилась на седьмом месяце беременности. Вспомнил, как справляли их свадьбу у него в трактире. Гостей было немного. Из Москвы на машинах приехали родственники двоюродного брата со стороны уже умершего отца. Это были: его родная сестра по матери, её муж и сын – молодой парень. Жена работала начальником отдела сбыта на ткацкой фабрике на севере Москвы, а муж занимался частными грузовыми перевозками. У них была дача в Подмосковье, куда летом на выходные приезжали отдыхать.


Утром следующего дня работники снова взялись за лопаты. Тётка всё время выбегала на улицу, проверяла, не приехал ли настоятель, чтобы побеседовать с ним. Но тот появился только к обеду, приехав на бежевой «Волге» с личным шофёром. Настоятель оказался крупным осанистым мужчиной высокого роста и с большой окладистой бородой. Одет был по-граждански: рубаха в клеточку и старые потёртые джинсы. Как только настоятель вышел из машины, все дружно, побросав работу, побежали к нему благословляться. Он с холодной улыбкой делал привычные крестообразные движения кистями рук, с высоты своего роста смотря мимо подходивших к нему людей. Во всём его облике чувствовалась уверенная властность хозяина, приехавшего в свою вотчину, с закреплёнными за ней людскими душами.


– Настоятель – особа, приближённая к самому Патриарху Алексию II, и часто сопровождает его в поездках по стране, принимая участие в богослужениях Архипастыря, – позже узнал он от двоюродного брата.


Настоятель не был чужим и на радиостанции «Радонеж», где иногда выступал с проповедями. Положение убийцы обязывало его занять подчинённую позицию, и он тоже подошёл под благословение.


Примерно через час тётка вышла из кабинета настоятеля и сказала:
– Слушай, батюшка разрешил работать в храме и питаться, но ночевать, говорит, что нельзя.


– Всё ясно, куда же мне теперь податься? Раз настоятель не разрешил ночевать, то как, проведя бессонную ночь на улице, я смогу на следующий день работать? Уж лучше бы прямо взял и выгнал меня. Тем более что знает, что я сделал и в каком положении нахожусь. Не может он не знать, что моим поступком руководили религиозные убеждения. И как пастырь, поставленный Богом руководить верующим стадом, он обязан переговорить со мной лично. Однако отец настоятель не пожелал даже видеть меня, а своим лукавым ответом дал понять, что мне нет места в его владениях. Жаль, что по своей наивности этого не понимает тётка, привыкшая раболепствовать сначала перед коммунистическими властями, а теперь перед рясами, – думал он.


– Переночуешь эту ночь у нас, а там видно будет. Только чтобы тебя брат с женой не видели, – переживала она за спокойствие домочадцев. – Давай условимся о времени, когда я тебе открою, и ты потихоньку пройдёшь в мою комнату. Постелю тебе на полу. А рано утром приезжай снова работать, только без меня, завтра я выходная.
– Главное для меня сейчас это работа, – наверно думала она.


После двусмысленного ответа настоятеля выходить на работу он больше и не думал.


– Попробую выйти на контакт с казачьим атаманом, – решил он вместо этого.


– Я завтра хочу к одному товарищу в Сергиев Посад съездить, может он меня куда устроит. Если хочешь, поехали вместе.


Так и решили. Не дожидаясь конца рабочего дня, ушёл бродить по городу. А вечером пришёл к подъезду тёткиного дома. В обусловленное время она открыла входную дверь, и он на цыпочках прошёл в её комнату.


На следующий день в шесть утра они вышли из дома и отправились на Ярославский вокзал, чтобы на электричке добраться до Сергиева Посада. С казачьим атаманом он хорошо познакомился примерно за полгода до нападения на милицию. Встречался с ним и его казаками у раки преподобного Сергия, после чего шли в один из домов, принадлежавших казачьей общине, где трапезничали и беседовали. Один раз казачий атаман пригласил его к себе на квартиру.


– За атаманом после нападения на милицию установлена слежка, – не сомневался он, – его адрес записан в моей записной книжке, которую наверняка изъяли при обыске. Но выбора нет.


День выдался тёплым и солнечным. В электричке они заняли места у окна друг против друга. Он всю дорогу делал вид, что читал газету, наблюдая по сторонам за пассажирами.


– Политика демократов на устрашение народа силами милиции видна невооружённым взглядом, только в нашем вагоне едет около пятнадцати милиционеров.


В Сергиевом Посаде направились к дому казачьего атамана. Постояв чуть в стороне от подъезда и не заметив ничего подозрительного, сказал тётке:
– Ты походи здесь по дорожке и понаблюдай за обстановкой, а я пойду к атаману домой.


Поднявшись на третий этаж, позвонил в квартиру. Дверь открыл молодой паренёк, сын атамана.


– Отца позови, пожалуйста.


Увидев убийцу, паренёк испугался, и некоторое время стоял в нерешительности, что-то соображая.


– Сейчас, – наконец произнёс он и удалился внутрь квартиры, прикрыв за собой входную дверь.


Секунд через десять дверь открыл атаман. Босой он вышел на лестничную площадку и, пристально посмотрев на убийцу, спросил:
– Тебя никто не видел?
– Нет, – ответил убийца.


– Атаман пригласит домой, – подумал он.


– Подожди меня немного здесь. Я сейчас выйду и пойду на улицу, а ты иди сзади меня метрах в пятидесяти. Понял? – сказал атаман.
– Понял.


Подождал, когда атаман выйдет на улицу, и через полминуты направился следом. Казачий атаман явно косил под спортсмена энтузиаста, одет он был в футболку и закатанные по колено тренировочные штаны, а ноги были босые. Атаман обогнул дом, перешёл по деревянному мостику через речушку и по улицам среди частных домов направился в сторону леса. Убийца шёл метрах в пятидесяти сзади. На мостике оглянулся назад и увидел шедшего следом коротко стриженного молодого парня в чёрных очках и с каменным лицом. Сердце сразу учащённо заколотилось.
– Шпик!


Некоторое время так и шли втроём друг за другом, а убийца, стараясь сохранять спокойствие, лихорадочно думал:
– Что предпринять, чтобы и атамана не потерять из виду, и от шпика отделаться?


Вскоре вышли на автомобильную дорогу. Возле автобусной остановки стоял торговый павильончик, и убийца вошёл в него, продолжая наблюдение через стекло витрины. Казачий атаман свернул на тропинку, ведущую в лес, а хвост, поравнявшись с павильончиком, сначала заметался, но потом продолжил движение за атаманом. Подождав, пока они углубятся в лес, двинулся следом за ними. Неожиданно атаман развернулся на сто восемьдесят градусов и пошёл навстречу шпику, который, не подавая вида, продефилировал мимо и скрылся за деревьями. Поравнявшись с убийцей, атаман, не поворачивая головы, сказал:
– Сделай вид что мочишься, а потом следуй за мной.


Проделав такой финт, они оторвались от хвоста и скрылись на склоне большого оврага, за которым их не было видно ни с одной стороны.


– Это был шпик, совершенно точно.


Ужасало беззащитное положение загоняемого в западню зверя.


– Только плохая квалификация милиционера спасла меня от ареста. Видимо, шпика проинструктировали, что я маньяк, который без предупреждения пускает в ход оружие, и тот побоялся действовать открыто. А может, это и не входило в круг его обязанностей?


– Всё последнее время они за мною табунами ходят, как с утра выхожу из дома, так сразу клеиться и начинают, – по голосу и поведению атамана было заметно, что он тоже боится, но усилием воли держит себя в руках. – Я уже научился от них избавляться, резко разворачиваюсь и иду домой, как будто чего-то забыл. Или начинаю метаться туда обратно, а им нельзя делать такие манёвры, и так отстают.
– Вы извините меня, при обыске у меня нашли ваш адрес в записной книжке, поэтому так и получилось.
– Да ничего, я понимаю. Ну, давай, рассказывай, что ты там натворил.


Задумался, не зная, как поведать о попытке вооружённого мятежа.
– Хотели бунт поднять, оружие захватить, ничего не получилось, только трёх милиционеров убили.


Казачий атаман, негодуя, сразу напустился на убийцу:
– Ну, это же полная глупость! Не мог подождать? Оно бы и так само скоро началось.


– Атаман сам находится в ожидании скорого народного восстания против режима демократов и морально готовится вместе с казаками встретить это событие. Но никаких активных действий в этом направлении они не предпринимают, – понял он.


Промолчал, чувствуя себя проигравшей стороной. После небольшой паузы достал из кармана прокламацию, которую написал, будучи в лесу, на случай ареста. В ней были изложены аргументированные факты вырождения милиции в мафиозный карательный орган, и изложены мотивы убийства.
– Что это? – спросил атаман, быстро пробегая глазами по протянутому листку.
– Да я это написал, когда время свободное было.
– Хорошо, – одобрил атаман, и вопреки ожиданиям, убрал листок в карман.


Вспомнилась первая встреча. Верующий москвич дал телефон атамана казаков, бывшего соратника, с которым разошлись во взглядах на церковную политику, проводимую Синодом и Патриархом Алексием II. В первый же приезд в Москву, позвонил атаману, объяснив: кто он и почему хочет познакомиться? Атаман внимательно выслушал и спросил:
– Ты в Троице-Сергиевой Лавре был?
– Был и не один раз.
– Вот и хорошо. Давай, встретимся у раки Преподобного Сергия.
– Согласен.
Договорились о времени встречи, и каждый описал свои приметы.


Встретились на следующий день. С атаманом было ещё три бородача, одетых в казачью форму. Приложились к мощам преподобного Сергия и вышли на улицу, чтобы представиться друг другу и продолжить знакомство.


Один казак после пристального всматривания сказал:
– Сразу видно – наш человек. Ты ведь тоже казак, признавайся.
– Извините меня, но я не казацкий сын, а мужицкий, – возразил он.
Но тот всё равно не поверил.


Пошли к выходу из Лавры, по дороге беседуя на злободневные темы внутрицерковной жизни. Неожиданно остановил высокий милиционер, несший дежурство внутри Лавры. Тыкая пальцем в форму казаков, он улыбался и спрашивал:
– Это вы чего, ребят, настоящие казаки что ли?
– А ты чего, не видишь служивый, конечно, – ответил самый старый казак, стараясь не замечать колкого тона.


Но милиционер их явно провоцировал, продолжая задавать вопросы в том же духе. Как представитель власти он пользовался своей безнаказанностью и вёл себя крайне нагло. Наконец атаман скомандовал:
– Пошли.


И все, не обращая внимания на милиционера, пошли к выходу.
– Зачем на глупого человека внимание обращать, – продолжил атаман, стараясь успокоить помрачневших казаков.


– А у вас не складывается впечатление, что многие религиозные центры страны, и Троице-Сергиеву Лавру в том числе, наши враги взяли в плен, превратив их в музеи и торговые павильоны? – спросил он атамана.
– Я с тобой полностью согласен.


Неудобно было просить атамана о помощи, после нападения на милицию у того и так появилось много проблем с правоохранительными органами. Но ради неё он и пришёл на эту рискованную встречу.
– Вы на время меня могли бы где-нибудь укрыть?


– Ты же сам всё видишь. Надо подумать. Я почему-то был уверен, что ты на меня выйдешь. Сейчас конкретно я тебе ничего обещать не могу.


По атаману было заметно, что он и переживает за убийцу, и одновременно боится, хотя и старается держать себя в руках.


– Я всё понимаю. Ну, вам две недели хватит, чтобы подыскать чего-нибудь?
– Две недели? – переспросил атаман, задумавшись, – две недели мне точно хватит. Только где встречаться будем? Здесь сам понимаешь, нельзя.
– А в Москве удобно?
– В Москве лучше, а здесь меня все знают.


Он немного задумался, соображая, где в Москве можно безопасно встретиться и не потерять друг друга?
– Ну, давайте хоть на Ярославском вокзале у центрального табло электричек на улице?
– Давай. Во сколько?
– Во сколько скажете. В двенадцать дня удобно будет?
– Давай в двенадцать дня. Ну, всё решено. А если что сорвётся, мало ли что может быть, то ещё через пять дней там же.
– Всё отлично, я запомнил.


Настало время прощаться. Под конец убийца решил напомнить атаману о бывшем товарище, верующем москвиче.
– Вы такого … помните?
Атаман кивнул головой.
– Я когда пришёл к нему домой за помощью, он сдать меня в милицию хотел.
– От него и следовало этого ожидать.


Потом, немного помолчав, атаман с досадой добавил:
– Эх, поспешил ты немного. Ладно, нам пора расходиться. Я тебя об одном попрошу: если тебя вдруг возьмут, то мы с тобой не встречались. Сам понимаешь, они даже моего сына таскали на допросы. И меня хотят привлечь по твоему делу.
– Об этом даже речи быть не может, не переживайте, – успокоил его убийца.
Очевидно, милиция сильно напугала атамана.


После ареста милиционеры всего лишь раз, как бы вскользь, поинтересовались:
– Не встречался ли ты с казачьим атаманом?
И, получив отрицательный ответ, больше не возвращались к этому вопросу.


Из конспиративных соображений первым пошёл атаман. Убийца вышел следом минуты через две. Тётки на том месте, где они расстались, уже не было. Не найдя её в ближайших переулках, решил возвращаться в Москву один. На вокзале было полно милиции.


– Шпик мог передать мои приметы, – опасался он и в торговом павильоне купил новую рубаху, а снятую футболку спрятал в полиэтиленовую сумку.


От вокзала отходил автобус на Москву, который благополучно довёз его до метро. Было около часу дня, и к тётке возвращаться было ещё рано. Решил скоротать время на территории всероссийской выставки. Когда проходил вдоль торговых павильонов возле метро, окликнули три патрульных милиционера, вооружённые автоматами. Сделал вид, что не слышит, продолжая движение.


Тогда один из них, повысив голос, крикнул:
– Молодой человек!
Оглянулся и увидел, что какой-то кавказец приготовился показывать им документы. Милиционер рассмотрел, что убийца русский и спросил:
– А ты чего, не с ним?
– Нет, – убийца отрицательно покачал головой.
Милиционеры потеряли к убийце интерес и занялись проверкой кавказца.


Купил входной билет и, уединившись, сел на скамеечке на одной из центральных аллей выставки. Читал Евангелие и, посматривая по сторонам, вёл наблюдение за обстановкой. В этот день на выставке было малолюдно. Демократы превратили построенные в сталинскую эпоху павильоны в магазины и ларьки по распродаже западного ширпотреба. Вспомнил предыдущий приезд на выставку. Это было время знакомства советского народа с красочной стороной западной жизни. Вдоль витрин и прилавков бродили толпы восторженного народа. Бесконечной чередой к выходу люди везли на тележках купленные японские и корейские телевизоры, видеомагнитофоны и прочую бытовую технику. Спустя пять лет, здесь была иная атмосфера. Немногочисленные посетители выставки просто гуляли с детьми и спокойно отдыхали. Торговый ажиотаж угас, народ успокоился.


– Народ понял, что есть вещи более важные, чем яркие западные товары.


Часов в шесть вечера приехал в район, где жила тётка. Снова купил бутылку аперитива и пошёл коротать время в лесопарк. Выпивка, как прежде, не брала, только угнетала. Поэтому недопитые полбутылки убрал в сумку. Дожидаясь темноты, подсел к мужикам пенсионного возраста, азартно игравшим в шахматы, кто без интереса, а кто и на денежки. Для него, человека за два месяца бегов окончательно отвыкшего от жизни обывателя, их беззаботность казалась чужой и далёкой. Они были как бы из разных миров. Начало темнеть. Перспектива ночлега где-нибудь под кустами после выхода из леса его не устраивала. Вновь надо было устанавливать контакт с тёткой. В одиннадцать вечера поднялся на третий этаж, где находилась её квартира, и позвонил. Дверь открыл двоюродный брат, и он сразу потихоньку прошёл в тёткину комнату. Мимо дверей прошла жена брата и, улыбнувшись, кивнула убийце головой. Тётка приготовила еду на кухне и принесла убийце в комнату. Пока ел, тётка и двоюродный брат сидели рядом.


– Они ожидают рассказ о мотивах совершённого поступка, – понял он по их виду.


Оба были религиозными и законопослушными людьми, и заповедь «не убий» сидела внутри них.


– Она сильно сомневается в моей правоте, – видно было по тётке.


Но всё-таки его горячность и то, что он близкий родственник, склонили её на его сторону. А младший брат доверял его первенству и не осуждал ни в чём.


Тётя разбудила его полшестого утра, и наскоро позавтракав, он вышел из дома, чтобы ехать на работу в храм. Однако душа к этому уже не лежала.


– Раз настоятель выгнал ночевать меня на улицу, ждать добра от него не следует.


Немного обдумал своё положение.
– Проведу этот день в зоопарке.


На выходе из метро купил несколько газет патриотического и коммунистического толка. День выдался жаркий, и он без конца ел беляши с мороженым и запивал их пивом. Пиво на короткое время расслабляло, но всё равно на душе было мутно и скверно. Патриотические газеты восхищались марш-броском, совершённым российскими десантниками к боснийскому аэродрому.


– Этот ответ на фоне бомбёжек сербских городов американской авиацией ничто, – не видел он смысла в подобном восхищении.


– От неминуемого ареста меня могут спасти только какие-нибудь серьёзные беспорядки, которые сделали бы мой поступок малозначащим и которые перетянули бы на себя внимание правоохранительных органов, – полагал убийца.


Но в стране, в сравнении с прошлогодними организованными выступлениями шахтёров, было мертвящее затишье, и ничто не предвещало скорого изменения ситуации.


На десять часов вечера заранее договорились с тёткой о встрече. Она должна была подойти к обусловленному месту в парке и провести его в квартиру, если не заметит слежки. Тётя пришла даже чуть раньше.


– Она одета по-другому, вместо старушечьей юбки модное мирское платье, а на голове не было обычного платка. У неё был какой-то возбуждённый и затравленный вид, – сразу обратил он внимание.


Завидев его, тётка стала, оглядываясь по сторонам, заговорщицки махать ему рукой. Кругом ходили обыкновенные отдыхающие, и ничего подозрительного заметно не было. Однако её страх передался и убийце. Когда подошёл, она тихо спросила:
– Ты когда утром из дома выходил, ничего подозрительного не заметил?
– Нет, всё тихо было. Только я в церковь не поехал, а весь день в зоопарке пробыл.


Они быстро пошли вглубь парка, иногда переходя на бег.
– А я вышла из дома часов в десять. Смотрю, милицейская машина стоит у подъезда, сразу заподозрила что-то неладное. Пошла на троллейбусную остановку, а там стоят мужики в чёрных очках. Я их сразу раскусила: куда я, туда и они. Я в троллейбус, они за мной, потом в метро, там они меня передали каким-то другим, – протянула она с придыханием, – как их много, какие они дубовые и тупые. Я уже ору им прямо в глаза: чего вы от меня хотите? чего вы привязались? Я бегом от них в метро на противоположную платформу, и они за мной. Еле оторвалась уже здесь недалеко. Сразу пошла на рынок, купила новое платье, хорошо деньги с собой взяла, – опять протянула она, – это ужас!


Только после всего этого до неё дошла серьёзность положения. Они продолжали бежать. Хорошо, что тётка знала, куда ведут дороги парка. После её рассказа в некоторых гуляющих людях ему начали мерещиться шпионы. Однако всё больше сгущались сумерки, и вскоре они вышли в другой район Москвы. 


– Что делать и куда податься?


Но тётя видно уже заранее составила план дальнейших действий. Спустившись в метро, через всю Москву поехали к родной сестре её покойного мужа, которая была в трактире на свадьбе у двоюродного брата. Тётка забыла её домашний адрес, и потому сначала поехали на её работу, где на проходной узнали их домашний телефон. Было уже около часу ночи, и звонить в такой поздний час было неудобно. Но другого выхода не было.
– У него дома возникли трудности, и поэтому некоторое время ему надо пожить на стороне, – объяснила тётка.
Сестра покойного мужа дала добро и объяснила, как найти их дом.


Когда пришли супруги уже не спали, но по их помятому виду можно было догадаться:
– Они только что встали с постели.


Хозяйка приготовила еду на кухне и стала уговаривать их поесть. Пока он ел, а тётя пила кофе, они сидели и ждали рассказа.


– Что же могло случиться на самом деле? если среди ночи они вдруг нагрянули с просьбой пожить.


Пришлось рассказать всю правду.


– Ну что же, если у друзей беда, открывай ворота, – заключила хозяйка. – Завтра мы ещё работаем, – продолжила она, – а после работы вечером поедем на дачу на выходные. В понедельник мы вернёмся, а ты оставайся там и живи.


Такой расклад его устраивал.
– Большое вам спасибо, я вам в тягость не буду. Если у вас там есть работа, можете на меня рассчитывать.


– Неудобно пользоваться добротой малознакомых людей, которым мог причинить большие неудобства и неприятности.


Сидевший рядом хозяин возмутился:
– Прекрати, какая там работа! ты у нас в гостях, отдыхать будешь.


Тётке надо было ехать домой, и убийца спросил её:
– А ты, как? Ведь тебя могут на допрос забрать.


– Она ничего не скажет, – почему-то был уверен он, но будущее показало, что ошибался.


– За меня не беспокойся. У меня отпуск начался, завтра уеду на месяц в монастырь поработать. Там буду, – махнула она рукой.


– Очевидно, нас кто-то выдал. И этот кто-то был с её работы, слежка за ней началась сразу же после моего появления там.


Переночевал на балконе, где ему постелила хозяйка. Утром хозяева ушли на работу, а он весь день как на иголках ходил по квартире, ожидая появления милиции. Выходил на балкон и наблюдал за движением возле подъезда. Однако всё обошлось. Вечером хозяева вернулись, и они поехали на их фургоне в Подмосковье на дачу. Дача находилась километрах в сорока в сторону от федеральной трассы на территории кооператива. Дачный посёлок был тупиком единственной дороги, вокруг стоял лес.


На даче хозяева работали только до вечера субботы, потом начиналась подготовка к пикнику: на мангале жарился шашлык из курятины, стол сервировался богатой закуской и выпивкой. В гости приглашались знакомые соседи, и начиналось застолье на веранде или прямо под ночным небом при свете электрической лампочки. Иногда застолье происходило после бани у соседей, которые по очереди организовывали культурный отдых. На другой день хозяева отлёживались с больными головами, а вечером в воскресенье садились в машину и уезжали в Москву до следующих выходных.


Не участвовать в застольях не мог, своей аскезой обидел бы их доброту. Но в знак благодарности во время их отлучки переделывал им и их соседям кучу дел. Работа отгоняла мрачные мысли и в какой-то степени расслабляла нервы. Во время работы он заметил в себе изменения, которые произошли за то время, как переселился в деревню.


– Духом я перестал быть москвичом, хотя и осталось знание московского менталитета. Многие свойства: мелочная расчётливость, снобизм, практичный эгоизм, присущие коренным москвичам, стали мне чужды. Когда я помогал соседям строить фундамент под дачным домиком, они всё время говорили об оплате или угощали едой и выпивкой в знак благодарности. Ничтожный для меня темп работы доводил их до изнеможения за десять минут. Чтобы взять передых, сосед уговаривал меня не спешить, отдохнуть или перекурить, хотя я не курил. Под одним метром стены трактира было больше бетона, чем ушло на весь фундамент их дачного домика. А денег в предпринимательстве я привык зарабатывать столько, что работать за добрые отношения мне было гораздо приятнее, чем получать их копейки. За время самостоятельной жизни в деревне я утратил мелочность, окреп физически, обрёл навыки во всех видах сельских работ и стал более серьёзным и основательным человеком. Это меня радовало.


Два раза с дачи приезжал в Москву для встречи с атаманом. Первый раз тот не приехал, но зато приехали двоюродный брат с матерью. Вокруг на вокзале, и особенно возле табло расписания электричек, было полно шпиков, что было в новинку.


– В обыденной жизни люди не обращают на это внимание. Но стоит только остановиться и начать осознано вести наблюдение в нужном направлении, как глаз начинает выявлять этих подозрительных типов из общей массы народа. Они выделяются по коротким стрижкам, тёмным очкам, каменным лицам и продолжительным изучающим взглядам.


Двоюродный брат и мать ходили вместе по людской толпе, бросая вокруг настороженные взгляды. Встал в их поле зрения, и когда мать заметила его, от волнения сразу переменилась в лице. Но из конспирации она всё-таки не подала виду, что они знакомы. Прождал казачьего атамана до полпервого и, мотнув головой родственникам, чтобы те шли за ним, направился к площади трёх вокзалов. Только в подземном переходе, ведущем к универмагу, остановился и подождал, пока они подойдут. Мать чувственно жала руку сыну и поедала его глазами, будто не верила, что он стоит перед ней живой и здоровый.


– Представляешь, – начала она, – ко мне сегодня какая-то цыганка пристала: «Дай – погадаю, да дай – погадаю». И нагадала мне, что я сегодня с сыном встречусь.
Мать явно находилась под впечатлением этого гадания. Сын только махнул рукой, не придав её рассказу большого значения.
– И к гаданиям и к самим гадателям я отношусь отрицательно.


Прохаживаясь вдоль витрин многоэтажного универмага, обменивались последними новостями. Рассказал матери про свои приключения, она рассказала ему свои.


– После нападения на милицию со мной случился нервный приступ, и три дня, иногда теряя сознание, я пролежала в поселковой больнице.


У родственников и друзей была одна и та же картина: обыски, слежка, угрозы милиции.


Через пять дней вновь приехал на Ярославский вокзал. Приехал и двоюродный брат. Он стоял в стороне и вёл наблюдение за толпой. Без пяти минут двенадцать увидел казачьего атамана, который глядел на табло расписаний и делал вид, что переписывает его в записную книжку. Не заметив ничего подозрительного, сказал брату, чтобы подозвал атамана.


Атаман, не поворачивая головы, посмотрел на него и, не торопясь, направился в его сторону. Они тихо поприветствовали друг друга, и пошли через подземный переход к Казанскому вокзалу.
– Не нашлось ли для меня какого пристанища? – осторожно поинтересовался он.
– Нашлось. В Сочи поедешь? У тебя документы есть?
– Нет.
– А как же ты добираться думаешь? – нервно спросил казачий атаман.
– Это мои проблемы, на поезде доеду.


Проработав семь лет проводником пассажирских вагонов, он досконально знал слабые стороны работников этой профессии. Ну, а спрятаться в вагоне для него не составляло никакого труда.


– Сейчас-то мы куда идём? – поинтересовался он.
– Сейчас мы идём в храм. Тебе необходимо исповедаться и причаститься. Я для этого и священника с собой привёз.


Он оглянулся и увидел сзади маленького старичка.
– Он священник?
– Он. Только я тебя ещё раз прошу: если вдруг тебя арестуют, ни со мной, ни тем более с ним, – он мотнул головой в сторону старика, – ты не встречался.
Мысль об аресте была неприятна, и он отогнал её.
– Понятное дело. Не переживайте, не выдам.


Таким неожиданным причастием атаман озадачил его:
– Но я сейчас не готов причащаться, я полчаса назад пиво пил, да и мясо тоже недавно ел.


Атамана не на шутку рассердил ответ.
– Да ты что?! как ты можешь в своем-то положении? Сейчас же Петровский пост идёт! Да тем более ты людей убил, разве можно после этого мясо есть?
Казачий атаман сделал брезгливое лицо. Если бы он не запятнал руки человеческой кровью, то, скорее всего, не удивился бы наивному вопросу атамана.


Законопослушный обыватель считает:
– После убийства в убийце происходят страшные внутренние изменения, как с главным героем романа «Тихий Дон», которого даже стошнило после того, как он зарубил саблей австрийца.


По своему личному опыту и опыту сидевших в одной камере убийц, он знал, что это не так. Ни одного убийцу, мучимого совестью, он не встретил. Наоборот, многие искренне бахвалились и гордились своим поступком. К тому же убийцы зачастую в сравнении с наркоманами, ворами, хулиганами и прочими уголовниками производили на него впечатление более серьезных и психологически устойчивых людей. Почти никто из них не сожалел о своих жертвах.


За разговором подошли к храму. Двоюродный брат остался на страже у входа, а убийца, казачий атаман и батюшка поднялись по лестнице на второй этаж храма. Внутри было немноголюдно: на лестнице трое рабочих занимались ремонтом, да возле одного из приделов несколько женщин со священником читали акафист. Причастие договорились отложить. Но оно не состоялось из-за ареста.


Сели с батюшкой на скамейку, стоявшую возле входа, и священник попытался помочь ему исповедаться.
– Тебе надо покаяться в грехе человекоубийства, – говорил батюшка.


Хотя убийца был морально подавлен, но согласиться со священником всё равно не мог.


Убийца объяснил священнику мотивы своего поступка:
– Я пошёл на убийство сознательно ради имени Божьего, почти не имея надежды на то, что и я сам останусь в живых. Мне лично не нужны жизни конкретных майоров, сержантов, рядовых и кого бы то ни было других. Но я шёл воевать с сатанинской властью, на страже которой они стояли. Я выступил за попранное властями России имя Христа, и без Божьей воли не могло случиться того, что произошло. Поэтому я чисто по-человечески, если и сожалею о жертвах, но раскаиваться в них никак не могу.


– Даже воины, воевавшие за Отчизну и повергавшие врагов Родины, каялись в грехе человекоубийства, так как враги были людьми, – объяснял священник убийце.


Слушая священника, убийца не спорил с ним, но в душе всё равно был не согласен.


– Раскаяние подразумевает отказ от совершения греховных действий в будущем, а на войне такое может быть истолковано как пацифизм, что равносильно предательству и измене. Можно ли раскаиваться в победе над врагом, которую даровал Бог?


В беседе батюшка проговорился:
– Мой сын тоже работает в милиции, о чём я искренне сожалею.


Исповедь не получилась, их дискуссия закончилась тем, что каждый остался при своем мнении.


– Если тебя арестуют, не бойся, они тебя не убьют, а с Божьей помощью всё выдержишь и переживёшь. Мы за тебя в монастыре молимся и службы заказываем, – сказал на прощанье атаман.


Его слова для убийцы были, как елей на душу, хотя тогда казались далёкими от реальности.


– Я не имею права бесконечно пользоваться добротой приютивших меня людей, – понимал он и потому решил, – надо сменить место укрытия.


– Поезжай к старшей сестре на Украину в Харьков, – предложила хозяйка.


Он решил не делать этого, так как уже договорился с атаманом, что поедет в Сочи. Оставшееся до встречи с атаманом время решил провести в южном Подмосковье. Там в заброшенной деревеньке был дом, купленный покойным мужем тёти. До деревни сопровождал двоюродный брат, бывавший в ней. Деревня находилась на горе в километре от трассы на Липецк. У подножия горы протекала речушка, впадавшая в Оку. Две трети домов в деревне были заколочены. В оставшихся домах жили спившиеся после зоны мужики, и доживали свой век старухи. Мужики лазили по пустовавшим домам и пропивали украденные вещи. Дядин дом оказался непригоден для жилья: печь разломана, кухонная посуда и постельные принадлежности разворованы.


Выручила соседка, узнавшая двоюродного брата и стала уговаривать:
– Поживите у меня, благо половина дома с печкой и двумя кроватями пустует.


Муж у старушки давно умер, и она жила одна. По крестьянской привычке к труду держала огромный огород, козу с козлятами, поросенка, цыплят. На летние каникулы к ней приезжал внук, пятнадцатилетний паренёк, с утра до вечера пропадавший на рыбалке.


Двоюродные братья расположились на кухне, достали из сумок купленные продукты и напитки, самым крепким из которых было пиво. Старушка суетилась возле газовой плиты, поджаривая свежий картофель. С огорода принесла огурцы, редиску, зелень, поставила на стол бутылку самогона и стала уговаривать:
– Выпейте.
Пригубили по две семидесятиграммовых стопки.


На предложение поесть и выпить вместе отказалась. Своим приездом они внесли приятное разнообразие в её повседневную жизнь, и потому она проявила к ним бескорыстное гостеприимство, так редко встречавшееся в жизни.


– Старушка – коренная жительница среднерусской глубинки, и её сознание не повреждено образованием и разлагающими соблазнами больших городов.


Прожив всю жизнь при атеистической советской власти, она искренно веровала в Бога, и в углах комнат висели большие старинные иконы в киотах и окладах, унаследованные от предков. Всю жизнь старушка отдала тяжёлому сельскому труду, не получив взамен и малой части адекватной материальной отдачи. Но, несмотря на это, никого не осуждала, никому не завидовала, всем была довольна и не потеряла жизнерадостности и присутствия духа.


– Такое восприятие жизни – не юродство слабоумного человека.


Старушка живо интересовалась новостями и на всё имела своё мнение и суждения. Наилучшим временем для жизни русского крестьянства считала советскую колхозную эпоху. Но, несмотря на разгром и разорение, учиненные современными демократами в деревне, в ней всё равно не было и тени уныния.


– В генетике русского человека сидит историческая память прошлого, в котором неоднократно отрезки опустошения сменялись эпохами рассвета.


Двоюродный брат пробыл в деревне два выходных дня. Ходили купаться на пруд, прогулялись до Оки, которая протекала примерно в километре от деревни. Дорога к ней шла вдоль пшеничных полей. Пшеница уже вызрела и налилась спелым колосом. По рассказам старушки, снег, который в мае накрыл его в лесах, сюда не доходил. Здесь лишь дул холодный ветер, да лил промозглый дождь. Он проводил двоюродного брата и посадил на автобус, идущий на Тулу, а сам вернулся в деревню, но отдыхать и сидеть без дела не смог. Поменял сгнившие половицы в доме и сарае, сделал калитку, сломавшуюся от ветхости, перерубил на дрова горы скопившихся веток и сучков. Хотел еще отремонтировать изгородь палисадника перед домом, но не смог из-за отсутствия досок.


– Приеду на отдых в следующем году и доделаю, что не смог сделать сейчас, – пообещал старушке.


Лето выдалось жарким, и в первой его половине почти не было дождей. Чтобы прохладиться, ходил купаться на находившийся рядом с деревней пруд. Там, после заплыва, сидя на берегу под палящим солнцем, всматривался вдаль, где проходило шоссе.


– Скоро появятся здесь люди, добивавшиеся моего ареста, – предощущал он.


По поведению старушки, понял:
– Она догадывалась, что я никакой не московский дачник, уж слишком странным было моё поведение, – по поведению старушки понял он, но из чувства такта никаких вопросов она не задавала.


Как-то вечером старушка неожиданно предложила опять выпить самогона. Он был в настроении томительного ожидания чего-то нового в жизни, что навевало на него страх, тревогу и тоску по уходившему прошлому. Под эти чувства согласился немного выпить. Старушка нажарила картошки, наловленных внуком карасиков, наделала салатов и ушла спать. Сидя в одиночку на кухне он опрокидывал стопку за стопкой, но самогон не брал. Лишь когда начал вторую бутылку в голове чуть-чуть появилась отупляющая услада, а в руках и ногах пропала скованность. Наступила теплая ночь, и хорошо было здесь сидеть в тишине и совершенно не хотелось спать. Взял маленькую скамеечку, которые в деревнях женщины обычно используют для дойки коров, и вышел на улицу. В ночном небе ярко горели звёзды. Поставив скамейку на склоне горы за домом, наблюдал за редкими автомобилями, проезжавшими по трассе. Здесь почти не было комаров, и ничто не мешало любоваться окружавшей ночной природой. Сидел и сидел, вслушиваясь в ночное стрекотание кузнечиков и чувствуя любовь покрывавшей своим мраком огромной вселенной.


На следующий день часа в четыре приехал двоюродный брат.
– За моей матерью началась интенсивная слежка. Я приехал предупредить об этом, – встревоженный поведал он.


Привез четыреста долларов из личных сбережений. Своих у убийцы было сто долларов, да еще полторы тысячи в рублях, сумма достаточная, чтобы ещё длительное время скрываться от милиции. Но что-то всё уже тормозило. Старушка снова уговаривала их выпить. Ударяться в бега уже не хотелось.


– Давай, брат, сегодня посидим, выпьем, а утром будем принимать решение. Утро вечера мудренее.


Тот не был против выпивки. Разместились на кухне. Пока старушка суетилась у плиты, говорили о всякой чепухе. Но когда она, оставив их, ушла работать в огород, двоюродный брат стал рассказывать подробности, случившиеся с его матерью:
– Когда мать уехала в монастырь, она не видела за собой никакой слежки. Но вскоре туда приехал настоятель храма и, увидев её, сильно смутился или даже испугался, избегал разговоров с ней. После его отъезда сразу же вокруг матери начали крутиться подозрительные личности. Она сорвалась домой в Москву и рассказала мне о происшедшем. Я, не долго думая, взял личные сбережения и примчался предупредить тебя.
Слежка за ним не успевала, и он приехал в деревню незамеченным.


– Значит, как я и предполагал, меня выдал милиции настоятель храма. Даже с чисто человеческой точки зрения его поступок иначе как подлостью назвать нельзя. А с религиозной стороны он нарушил тайну, которую доверила ему его прихожанка. Если бы он был честный и открытый человек и считал, что я не прав, то мог бы поговорить лично со мной и убедить сдаться властям добровольно, а не поступать как профессиональный предатель. Кроме него меня в храме видели другие прихожане и священники рангом ниже, но никто меня не выдал.


Один священник даже сказал тётке:
– Кто-то же должен в стране делать, что сделал твой племянник.


Самогон по-прежнему не брал, и он чувствовал лишь небольшое опьянение, которое никак не отражалось даже на походке. В молодые годы доза в стакан водки вызывала у него рвотный рефлекс, и когда принимал горизонтальное положение, тут же начинал кружиться на карусели или проваливаться в яму, сейчас же из-за нервного напряжения целая бутылка крепкого напитка не могла заставить расслабиться. За выпивкой и закуской братья просидели на кухне до глубокой ночи. Иногда выходили на улицу и продолжали беседовать, расположившись на скамейке возле дома. Четкого плана действий в сложившейся ситуации не было.


– Приобрету туристическую палатку и под видом туриста начну кочевать на юг страны. Но сначала надо съездить на встречу с казачьим атаманом и узнать, что он подготовил для меня? – думал он.


Но ни тому, ни другому не суждено было сбыться.


На следующий день проснулся очень рано – на часах было чуть больше пяти утра. Брат спал на соседней койке. На душе была тоска. Вставать не хотелось, и он продолжал лежать на кровати. Минут через двадцать потихоньку оделся, чтобы не разбудить брата, и пошёл на улицу. В соседней комнате висела большая старинная икона в окладе. В другие дни он как бы силой заставлял себя остановиться и перекреститься. А в этот раз икона сама остановила его, завладев вниманием, а правая рука сделала крестообразное движение. Удивился тому, что произошло между ним и святым изображением Господа. На кухне на табурете сидела старушка. Поздоровался и вышел на улицу, направляясь к туалету.


На улице метрах в пятидесяти прямо навстречу плечом к плечу в ряд шли пятеро мужчин, одетых в гражданскую одежду. Вид у них был явно не деревенский, и у каждого на поясе висели по два пистолета. Самый молодой из них, шедший чуть сзади, нес на плече завернутый в мешок длинный предмет. С края строя шла тётка. Как только увидел их, сразу всё понял и, не сбавляя скорости, продолжал идти навстречу. Тётка что-то сказала милиционерам, и те сразу сконцентрировали внимание на нём.


Они подошли друг к другу вплотную, и высокий мужчина с интеллигентным лицом в очках с тонкой оправой спросил:
– Вы совершили убийство трех милиционеров?
– Да, я.
– Вы арестованы.


Обыскали арестованного.
– Не спрятано ли в доме оружие? – спросили потом.
Получив отрицательный ответ, обыскивать дом не стали.


Доллары, которые лежали у арестованного в наружном кармане куртки, он отдал проснувшемуся брату. Количество карманных денег вызвало у милиционеров возгласы удивления.
– Рубли можешь оставить себе, в тюрьме их можно положить на счёт, – сказали ему.
Четыреста рублей арестованный отдал старушке, поблагодарив ее за гостеприимство.


Настал момент прощания. Первой подошла тётя.
– Прости меня, я не выдержала.
Винить её в чем-то он не мог. Молча обнял и поцеловал в щёку.


Подошёл двоюродный брат. Брат был в шоке от наступившей развязки. Обнялись два раза.


Щёлкнули наручники, и они направились к стоявшим на шоссе машинам. Дорогу к мостику через речушку вызвался показать внук старушки. Молодому парнишке было лестно услужить взрослым дядям.


На дороге ожидали три иномарки: автобус и два легковых автомобиля. Арестованного посадили на заднее сиденье между двумя милиционерами. Рядом с водителем сел интеллигент в очках. Когда все расселись, на огромной скорости поехали в ближайший город.


– Человек, впервые попавший под опеку следственных органов и пенитенциарной системы, как правило, поначалу переживает сильный стресс. Он не знает, что можно ожидать? не знает, что такое камера предварительного заключения и изолятор временного содержания? не знает всех тонкостей быта и нравов в местах заключения и, самое главное, во многом перестает быть хозяином своего будущего. А неизвестность больше всего угнетает психику.


В городе заехали в местную милицию, там арестованного на полчаса вывели из машины и посадили в обезьянник. Снаружи у решетки поставили местного милиционера с короткоствольным автоматом. Сначала сидел на деревянных нарах, а затем, утомившись, прилег. Заметив это, один из московских милиционеров сразу закричал на него. Он, молча, снова сел. Охранявший его милиционер смотрел злобно. Перед следованием дальше арестованного вывели на оправку. Уже на выходе кто-то ударил его кулаком в спину. Но милиционер, сопровождавший арестованного, сказал:
– Ну, зачем? не надо. Нам же сдавать его, а там будут смотреть синяки и ушибы.


– Я избежал первичной физической обработки потому, что не вызываю ни своей внешностью, ни своим поведением антипатии. Одетый в простую одежду, с манерами простого человека, я не похож ни на уголовника, ни на нового русского, – подумал он.


Расселись по машинам и поехали.


В Москве поместили в изолятор временного содержания. Оборудован он был под европейский стандарт: во всех коридорах – видеокамеры, в дверях – электрические замки, стены и потолки отделаны пластиком.


– Изолятор своим ультрасовременным видом обязан тому центральному положению, в котором находится, и сюда наверняка приводят на смотрины делегации иностранцев.


Посадили в трёхместную камеру, где уже находился пожилой уголовник. Он был говорлив, суетлив, и без стеснения при нужде громко выпускал воздух из кишечника.
– За что посадили? – спросил новичок.
Старожил очень быстро начал что-то объяснять, но в конце рассказа не было ясно, о чем всё же шла речь.


Разговорившись, старожил ознакомил новичка со своими стихами, посвящёнными лидеру либералов, которому верил как родному отцу.


– Написаны они с юмором, талантливо, и предназначались для отправки кумиру. В местах заключения писание стихов очень распространённое явление. Люди на воле не подозревают, как много поэтов томится по тюрьмам.


Но этот стихотворец был обыкновенной, судя по всему, подсадной уткой.


С момента ареста новичок ещё ничего не ел, но от ужина отказался, чтобы поститься до конца среды. В последующем он ввёл такой режим питания в повседневную практику, в тюрьме на два постных дня в неделю поначалу не хватало сил.


На следующий день после завтрака вывели гулять в прогулочный дворик, располагавшийся на крыше изолятора. Сопровождавший конвоир надел на новичка как на особо опасного преступника наручники. Прогулочный дворик представлял каменный мешок с натянутой поверху металлической сеткой. Наверху находился милиционер, контролировавший ситуацию среди заключённых. Всё было в новинку. Контролёр видимо устроился на эту работу сразу после армии. Как крутой убийца арестованный представлял для него интерес, и он, подолгу останавливаясь у их дворика, в упор разглядывал новичка.


Старожил пошутил:
– Я по радио слышал указ о направлении всех милиционеров московских тюрем на охрану чеченской границы.
Говорил он это с серьёзным лицом и очень убедительно. Когда озадаченный контролёр отошёл, он долго смеялся и поведал новичку, как подобными шутками удавалось сажать на колпак глупых милиционеров.


Больше всего он боялся отправки в область.


– Местные милиционеры обязательно будут мстить за убитых коллег. Страх присущ каждому здравомыслящему человеку, и человек, его не испытывавший, скорее всего болен психически.


Часа в три после обеда коридорный открыл кормушку и, назвав его фамилию, сказал:
– Собирайся.


Он всё понял, приготовившись к худшему. Его отконвоировали вниз к выходу, где уже ждали люди в штатском.


– Вот, домой поедешь, – сказал один.


Лицо его было серьёзным. Другой, усатый мужчина подошёл к арестованному вплотную. У него был солидный вид дореволюционного городового. Смотрел он беззлобно и даже с сочувствием.
– Что ты, сам-то к нам не пришёл, не сдался? – обратился он к арестованному как к старому знакомому.
Тот молчал.
– Ну ладно, не переживай, времени уже прошло много и наши работники поостыли. Всё будет нормально. А ты чего бороду-то сбрил? Ведь ты же всё время с бородой ходил.
– Я же на всех розыскных фотографиях с бородой отпечатан, вот и сбрил.


– За три с лишним месяца пока я был в бегах все высшие чины милиции по долгу службы уже обязаны изучить мою биографию и мотивы преступления, – считал он. – У непредвзятого человека обо мне не может сложиться отрицательного впечатления: я не бандит, не отпетый уголовник, не злобный корыстолюбец. А свой отчаянный поступок я совершил горя душой за державу, в которой и честным милиционерам работать не сладко. Не могли они не понимать, особенно кадры, воспитанные при советской власти, что всё их ведомство снизу доверху насквозь преступно, и никакой начальник высокого уровня не способен изменить ситуацию.


Московский милиционер снял с арестованного наручники, чтобы по забывчивости они не стали подарком для коллег. К нему подошёл молодой конвоир и, повернув спиной, хотел надеть наручники сзади. Москвич сначала молча наблюдал за действиями коллеги, а потом возмутился:
– Ну, зачем за спину?! ведь долго же ехать, застегни ты спереди.


– Почему-то пожалел меня?!


Милиционер молча подчинился и перестегнул наручники.


– Он явно опасается меня, – решил убийца.


У входа в изолятор стоял автомобиль с областными номерами. Арестованного посадили в узкий металлический отсек, называемый стаканом, в котором плечи, спина и колени сидевшего касались его стен. Наружу выходило только одно маленькое отверстие величиной с советский пятачок, через которое внутрь поступал свежий воздух.


До областного центра машина домчалась неожиданно быстро. На светофорах и перекрёстках водитель включал сирену и, чуть снизив скорость, продолжал движение. Иногда конвоир открывал дверной глазок и молча разглядывал арестованного широко открытым глазом. Во время движения через отверстие в стене арестованный с тоской смотрел на знакомую дорогу, на которой стоял его трактир и по которой он так часто ездил по делам в Москву. В областной изолятор приехали часов в шесть вечера. После проведения формальных процедур, положенных при поступлении арестованного, его отвели в камеру.


Там уже находились двое: мужчина немного старше новичка и дед. Лицо мужчины показалось знакомым. А с дедом новичок проговорил до глубокой ночи. Он был внимательным слушателем. Но тому и необходим был сейчас человек, перед которым он мог высказаться и утвердить линию поведения перед допросом. Арестованный уже давно не имел общения с идейно родственными верующими людьми. А некоторые из них как верующий москвич или настоятель храма сделались предателями. Со своим идейным преступлением на религиозной почве он ощущал себя белой вороной.


– В тюрьме люди сидят, как правило, за корыстные проступки. Уголовный дух сразу стал затягивать в свою орбиту и наводить предательски расслабляющее действие.


– Тебя ждёт большой срок, но ты крепок физически, умён и со своими способностями сможешь занять достойное место в уголовном мире. Только для этого откажись от религиозной подоплёки своего дела, – казалось, говорил ему дьявол.


– Соблазн отказа от борьбы был весьма велик.


Следователь, как будто связанный с тёмными силами, давил, желая провести дело как чисто уголовное.


– Так было выгодней начальству и властям.


Всю ночь рассказывал деду: кто виноват в том, что страна спивается и вымирает? разъяснял суть финансовой удавки, накинутой Америкой, поведал о еврейском вопросе. Дед внимательно слушал, соглашался и, самое главное, понимал правоту его слов. Второй сторожил камеры лежал на верхних нарах и дремал, не выражая никакого интереса к рассказу новичка. От деда исходило подкупающее сочувствие, которого на воле кроме как от родственников, он ни от кого не получал.


– Надо было бежать на Украину или в Прибалтику, там тебя уж точно не нашли бы, – объяснял дед.


Дед закурил, потом протянул и ему пачку «Примы» и сказал:
– На, закуривай. Привыкай. Теперь у тебя новая жизнь начинается.


– Соблазн закурить был очень велик.


Эту пагубную привычку с невероятным трудом он бросил более десяти лет назад, и закури сейчас, первый шаг отказа от своего прошлого им был бы сделан.


– Нет, дед, не буду, я тебе уже говорил, что не курю.


– Чувство самосохранения не подвело. В своём уповании на Бога я до сих пор посрамлён не был и, несмотря ни на что, надеялся на Его помощь и в будущем.


Следующим утром деда из камеры убрали. Они остались вдвоём. Как только деда увели, оставшийся товарищ по камере поковырялся в матрасе, достал оттуда часы и сказал сколько времени. Подследственным иметь часы не разрешалось, и если бы милиционеры нашли их при обыске, производившемся каждое утро, их неминуемо отобрали бы.


– Не верю я этому деду, поэтому при нём не хотел тебе их показывать, – объяснил он.


Этот старожил в прошлом уже отсидел два срока и своим намётанным глазом сразу определял:
– Кто и чем дышит?


Через год, когда арестованный уже находился в областном централе, прибывавшие из изолятора рассказывали про того деда, который уже завшивел, но всё продолжал выполнять свою нелёгкую работу подсадной утки. Но он и не собирался врать и изворачиваться, и своим доносом провокатор только облегчил его контакт со следствием.


Перевели в двухместную камеру, где они просидели вместе все отведённые законом десять суток нахождения арестованных в изоляторе. Мир тесен.


– Мы когда-то работали на одной работе – проводниками на Октябрьской железной дороге, только в разных бригадах.


Потому новичку сразу и показалось его лицо знакомым. Сейчас он сидел за драку с азербайджанцами.


– Хозяин ларька, маленький жирный азербайджанец в наглой форме домогался молодой русской девчонки, которая работала у него продавцом. Она пожаловалась брату, брат рассказал друзьям, одним из которых и был я. Собравшись вчетвером, мы учинили разборку и маленький погром озабоченному кавказцу и попавшим под руку его землякам, прихватив в качестве откупного малую часть их ларёчного товара. Джигитам не понравилось, что их побили, и, откинув свою гордость, они побежали жаловаться в милицию. Так я, вступившись за честь землячки, и оказался на нарах.


Часов в одиннадцать его вывели для конвоирования на допрос к следователю. Он стоял перед дежурным офицером, пока происходила процедура его передачи конвою, состоявшему из сержанта и двух рядовых. Войдя в комнату, сержант в повышенном тоне сразу спросил:


– Где он?


Офицер мотнул головой в сторону арестованного.


– Вот этот что ль? Ну-ка, встань к стене, ноги шире, шире ноги, кому говорю.


Ударами кованных служебных ботинок сержант раздвинул ноги арестованного почти до шпагата, провёл руками по его телу и, напоследок, несколько раз одновременно обеими ладонями ударил его по голове в области ушей, пытаясь оглушить его. Не прерывая угроз и ругательств, сержант застегнул наручники за спиной, и конвойные повели его вниз к машине. В машине арестованный был один. Напротив, за решёткой уселась охрана. Сержант продолжал тираду угроз:


– Тебе конец. Там ребята в тюрьме злые на тебя, считай, что тебя уже опустили.


Новичок ещё не прошёл путь заключённого и, хотя старался не подавать виду, всё же эти угрозы задевали его за живое. Рядом молча сидел маленький щуплый рядовой, который был смущён словами командира и потому всю дорогу до прокуратуры не отрывал глаз от пола.


– Видимо в органах он работает недавно и имеет другую, нежели сержант, натуру.


Подогнав машину вплотную к входу в здание, водитель доложил следователю:
– Арестованного привезли.


Сержант в ожидании его возвращения открыл разделявшую их решётку и наружную дверцу автомобиля.


– Беги. Сейчас я тебя пристрелю при попытке к бегству. Давай беги, чего сидишь, струсил что ль?


В это время вернулся водитель и сказал:
– Арестованного уже ждут.


Сержант, держа на изготовке автомат и дубинку, выпрыгнул из машины.


– Выходи. Голову вниз, по сторонам не смотреть. Если в сторону шелохнешься, тебе конец, я тебя сразу пристрелю.


Кабинет следователя находился на первом этаже здания недалеко от входа. Милиционеры ввели арестованного, и сидевший за столом у компьютера мужчина вежливо предложил ему сесть. Охрана разместилась в кабинете, сев в разных местах комнаты. Мужчина представился и сказал:
– Я буду вести Ваше дело.


Следователь внешне походил на бывшего партнёра по бизнесу.


– Такой же рыжий с веснушками на руках, но ещё и лысый. Видимо, они одной национальности.


Следователь записал анкетные данные арестованного и сказал:
– Надо подождать адвоката, он задерживается.


Минут через десять адвокат приехал и, представившись, сел за стол. Следователь начал допрос. В начале он разъяснил арестованному права.


– Вы имеете право не давать показаний против родственников, – сказал он, чем очень обрадовал убийцу.


Вообще следствие ни разу не поинтересовалось:


– Где ты скрывался? и кто тебе в этом помогал?


Мотивы его поступка для следователя не были секретом, он знал уже о них из изъятых в машине и доме документов, а также из показаний свидетелей. Поэтому ничего нового арестованный сказать не мог, лишь подтверждал версию следствия и найденные у него материалы.


Сначала следователь предъявил обвинение в трёх преступлениях:
1) посягательство на жизнь работников правоохранительных органов,
2) попытка захвата власти и
3) незаконное хранение оружия.


Первое предусматривало высшую меру наказания.


Через две недели следователь предъявил обвинение ещё в двух преступлениях:
4) попытка незаконно завладеть оружием и
5) организация незаконного вооружённого формирования.


По новому законодательству наказание определялось путём сложения наказаний, а не путём поглощения большим наказанием меньшего, как было раньше. Для арестованного это никакого значения не имело.


Первый допрос был непродолжительным, и когда закончился, адвокат попросил всех выйти, и они наедине утрясли все свои вопросы.


– Не избивали ли Вас? – поинтересовался адвокат, зная методы работы органов, и получил отрицательный ответ. – Я часто буду Вас навещать.


Он дал арестованному свою визитку и объяснил, как его можно вызвать в случае необходимости. Если исключить его короткое замыкание на деньгах, впрочем, свойственное всем работникам адвокатуры, то его работой обвиняемый остался доволен.


– Не переживай, в тюрьме с твоим преступлением тебя будут уважать, – заключил адвокат. – Ну а если будет наезжать администрация, то теперь ты знаешь, как меня найти.


Когда приехали обратно в изолятор и поднимались по лестнице, шедший сзади сержант стал бить его дубинкой по ногам. Хотя удары были чувствительные, он молчал и, не показывая вида, продолжал идти дальше. Видимо сержанта это разозлило, и он наотмашь два раза рубанул арестованного дубинкой по плечам. От пронзительной боли затуманилось в глазах. Впрочем, на ногах он устоял и даже вслепую продолжал движение дальше. Вырывавшийся стон, сжав губы, удалось не выпустить наружу. Шедший сбоку молоденький рядовой испугался и, подставив руки, стал шептать:
– Только не падай, только не падай.


– У, живучий, – с удивлением и уже без злобы произнёс сержант.


В камере он снял рубаху, чуть выше обеих лопаток вздулись твёрдые багровые шишки. За время заключения это был единственный случай побоев.


– И за меньшие проступки милиционеры отнимают у людей здоровье, – удивлялся он. – В этом я усмотрел милость Господа, на которого полностью положился и повёл правильную линию поведения на следствии. Я не изворачивался, не врал и говорил только правду. За моё деяние могли дать пожизненное заключение. Были критические моменты, когда малодушие вот-вот могло охватить меня, но Бог снижал накал обстановки и не давал мне пасть.


Для собеседования в изолятор приходили высокие чины областной милиции. Один пришёл с адъютантом, записывавшим ответы арестованного в блокнот. Интересовало мнение убийцы о некоторых чинах районной милиции, и расспрашивал о старой жалобе в прокуратуру на участкового. Получив исчерпывающие ответы, при прощании пожал ему руку как старому приятелю.


Другой был начальником областного уголовного розыска, его интересовало местонахождение убийцы, когда тот был в бегах.


– Мы нашли твою стоянку возле стога сена, видели следы босых ног, когда ты шёл к дому тестя. Правда, мы точно не знали, что эти следы принадлежат тебе, – узнал от него убийца.


Когда сказал, что видел их засаду возле озера, маскировавшуюся под рыбаков, тот поинтересовался:
– Чем они там занимались?


Начальник был недоволен работой подчинённых. Разговаривал он с арестованным вежливо и на прощание сказал:
– Если бы ты победил, то я бы пошёл с тобой, – потом добавил, – не переживай, ты здоровый, до конца срока доживёшь.


– Многие высокие чины милиции с пониманием отнеслись к моему поступку, сами недовольны демократическими реформами. Ненависть и злоба ко мне исходила в основном от рядового состава, пришедшего работать в органы недавно и ради взяток.


Трижды для допроса из Москвы к арестованному приезжал полковник, занимавшийся поисками его товарища. Первые два раза, пытаясь выудить сведения, полковник вёл себя вежливо и разговаривал с арестованным на равных:
– Почему в стране, и особенно в милиции, так плохо обстоят дела? – поинтересовался он мнением убийцы.
– Все беды из-за низкого нравственного уровня её работников, – ответил тот.


В третий раз, решив сменить тактику, полковник стал действовать при помощи угроз и привёз с собой здорового бугая. Во время допроса бугай, скрестив руки на груди, стоял за его спиной и сверлил тяжёлым взглядом. А полковник на повышенных тонах требовал:
– Расскажи, где прячется твой товарищ?


– Но я, слава Богу, ничего не знал, и добавить к сказанному было нечего.


Полковник обвинил его в убийстве товарища и требовал:
– Покажи место, где ты спрятал труп? Чего ты ухмыляешься? ты пятерых детей сиротами оставил, – размахивал полковник перед его носом руками, перегнувшись через стол. – Знаешь, что с тобой за это надо сделать?


Убийца молчал.


– Действительно это факт прискорбный. Но и роль заступника за всех погибших работников милиции была явно наигранной, иначе полковника давно должно было разорвать из-за гибели тысяч его коллег в Чечне, где они зачастую использовались в качестве пушечного мяса, – думал он.


– Слушай, а ты случайно не еврей? – неожиданно сменив тему, огорчил полковник арестованного новым вопросом. – А то нам стало известно, когда ты был в Израиле, там в каких-то беспорядках участвовал.


Убийца поразился нелогичности ума полковника.


– Сам стоит на страже еврейской власти в стране, а меня, кто выступил против её порядков, обвинил в еврействе?!


– Нет, я русский и в Израиле вёл себя хорошо.


– Видимо, полковнику в неправильной интерпретации пересказали статью «Правда о Благодатном огне, – подумал арестованный, – и получилось как в пословице: слышит звон, да не знает где он.


Помолчав, полковник с ухмылкой на лице и с пренебрежением в голосе спросил:
– Ты что ли?


– Что «ты?», полковник не пояснил, но мы прекрасно друг друга поняли. Полковнику не верилось, что я мог выступить в роли спасителя России.


Убийца пожал плечами, не дав никакого ответа.


– Но уже сам вопрос был отраден, он показывал, что в недрах аппарата милиции существует понимание, что нынешние порядки в России губительны для неё и поэтому недолговечны. Только этим дядям в погонах хотелось, чтобы авторитарный режим пришёл сверху без болезненных ломок и кровавых инициатив простого народа.


– Ну, хочешь, мы к тебе батюшку приведём? – не унимался полковник, – и ты исповедуешься перед ним: где твой товарищ?


– Приводите. Что я вам сказал, то и ему скажу. Добавить мне нечего. Я хорошо знаю товарища, и у меня такое мнение, что вы его вряд ли найдёте.


– А ты хоть знаешь, как мы тебя поймали? – полковник думал поразить каким-то сверхсекретным методом розыска.


– Знаю, настоятель выдал, – спокойно ответил убийца. – И меня даже приехали и предупредили о ведущейся слежке.


После этих слов с полковника сразу слетел весь апломб.


– Мы больше тысячи мест проверили, где ты мог быть, – как бы оправдываясь, произнёс он, – даже твоих школьных и техникумовских товарищей поднимали.


Поняв, что арестованный говорит с ним искренне и о местонахождении товарища на самом деле ничего не знает, полковник всё же по инерции продолжал высказывать свои угрозы. Видимо он уже был знаком с итогами пятиминутной психиатрической экспертизы убийцы, о результатах которой тот ещё ничего не знал.


– Ты не думай под психически больного скосить. Может, ты хочешь, чтобы я посодействовал твоему переезду в камеру предварительного заключения, откуда ты заключённых мечтал освободить? Я могу тебе это устроить. Завтра я опять приду к тебе. А ты иди, подумай и всё вспомни.


Но ни завтра, ни послезавтра и вообще никогда полковник больше не вызывал убийцу, оставив его в покое.


На следственный эксперимент в районный город повезли в его день рождения. Конвой состоял из пяти вооружённых милиционеров и одного семитской наружности сопровождающего, одетого по-граждански. За время поездки туда и обратно они вели себя строго по уставу и ни разу не обмолвились с убийцей ни словом. К зданию районного отдела милиции подъехали часам к десяти. Проезжая часть улицы уже была перекрыта милицейским оцеплением, а на середине дороги в ожидании прибытия убийцы стояли: следователь, адвокат, новый начальник милиции, оператор с видеокамерой и другие милицейские чины. Конвоиры вывели арестованного из машины и перестегнули наручники спереди, чтобы было удобнее двигаться во время следственных действий.


Следователь объяснил суть и цель эксперимента, оператор включил камеру, и он начал давать показания, подробно объясняя:
– Где остановил машину? Как вошли в здание милиции? У кого и что находилось в руках?


Входную дверь с того памятного момента заменили новой, более прочной, и за ней красовалась металлическая решётка. За решёткой стоял милиционер с автоматом и впускал внутрь только тех, кто имел пропуск. До налёта вход в здание был свободным, и любой желавший хоть целый день мог бродить по его этажам и коридорам. Новые ужесточенные правила посещения милиции ввели не только в этой области, но и за её пределами.


Некоторые сидевшие с убийцей в тюрьме заключённые по этому поводу выражали ему своё восхищение.
– Хоть кто-то сумел нагнать страху на обнаглевших милиционеров.


Войдя внутрь помещения, убийца стал показывать:
– Откуда стрелял? Где стояли потерпевшие?


Находившиеся на дежурстве милиционеры были в растерянности.
– Что делать? то ли продолжать работать? то ли вытягиваться в струнку перед высоким начальством?


Начальник милиции попросил:
– Покажи, в каких местах они стояли, когда ты начал стрелять?


Убийца стал показывать, а дежурные продолжали сидеть на своих рабочих местах.


Начальник на них начал орать:
– Становитесь туда, куда показывает подследственный.


После этого его вывели из здания милиции и стали водить по городу, чтобы он на месте показал:
– Где первоначально оставлял машину? Какие здания намеревались поджечь?


– День был тёплый и солнечный, и на пути выстроилась любопытная толпа горожан. Ни одного лица, горевшего ненавистью или злобой ко мне, я не увидел.


На время обеда конвой передал его местной охране. Перед тем как отвести арестованного в камеру они, желая пообщаться, окружили убийцу плотным кольцом. Один из милиционеров, с которым арестованный когда-то был немного знаком, спросил:
– Ну что, попался?


Говорить убийце с ними было не о чем, и он только с сожалением глубоко вздохнул.


Не дождавшись ответа, милиционер опять спросил:
– Чего вздыхаешь-то?


Убийца ощущал желание милиционеров учинить над ним расправу, но к их сожалению, и к его радости, они не имели такой возможности.

На обед в камеру принесли первое и второе блюда, нарезанную буханку чёрного хлеба и пластиковую двухлитровую бутылку воды. По сравнению с областным изолятором обед был роскошный. Съел его не весь и после еды ходил по узкому коридору между дверями и нарами, размышляя о превратностях жизни.


– Почему меня, врага государственной системы, кормят, поят, охраняют, заботятся о моих правах, вместо того, чтобы сразу вести на эшафот? Потому что Господь не позволяет демократам в отношении противников выходить за рамки, установленные ими. Понимая действенность Господней заповеди: взявший в руки меч от меча и погибнет, евреи боятся действовать физическим насилием по примеру немецких фашистов, а пытаются поработить русских с помощью законов и соблазняющего разврата. Кто из патриотов посмеет взять на себя право бороться вооружённым путём против их мирных пацифистских методов закабаления? Меня не поймёт большинство населения, которому демократы промыли мозги идеями гуманизма. Евреи даже не станут казнить, им гораздо выгоднее оболгать меня, подавив морально. Вот почему на данном этапе борьбы так необходимо донести голос правды до как можно большего числа русских людей. Этим самым будет выбита почва из-под ног сионистов, и они уже не смогут обойтись без насилия. Тогда и у патриотов будут развязаны руки для действий. Именно поэтому демократия является всего лишь прелюдией к космополитическому фашизму, который обязательно придёт ей на смену для окончательного уничтожения в народах национального духа. Его предтеча – закон об экстремизме. Экстремистами будут считаться все национально мыслящие люди и, прежде всего, русские. А раз русские, то и православные. Разрешена будет только формальная вера, не выходящая за рамки гуманистического милосердия, а внешние обрядовые установления будут исполнять попы, последователи патриарха Алексия II, – размышлял он.


– Когда меня водили по коридорам милиции, я встречался глазами с некоторыми близко знакомыми мне милиционерами, которые под видом каких-то дел специально находились на пути моего следования. Жестами и кивками головы они ободряли меня: держись и не падай духом.


Следственный эксперимент закончился около пяти часов вечера, и после него для завершения протокольных формальностей его отвели в кабинет начальника милиции. Обвиняемому необходимо было просмотреть отснятый видеоматериал. Вместе с адвокатом надо было поставить подписи под протоколом. В кабинете собралось не менее двадцати человек. Завершением процесса руководил следователь, а на правах гостеприимного хозяина суетился начальник милиции, его громкий добродушный голос был слышен там и сям. К убийце начальник обращался как к старому приятелю. В кабинете царила какая-то атмосфера взаимного уважения и непринуждённости.


– Как будто старые друзья собрались для приятного время провождения, – казалось убийце. – Если бы из кабинета ушли скучающие конвоиры, и с моих рук сняли наручники, то ничто не напоминало бы о цели собравшихся здесь людей.


Адвокат нагнулся к уху подследственного и сообщил:
– Мы будем здесь ещё около часа. Я поговорю со следователем, он должен разрешить. Ты сможешь позвонить сейчас жене домой, чтобы она приехала сюда, и вы бы один на один обговорили все свои вопросы.


Следователь сразу дал согласие. Но на свою беду убийца забыл номер телефона соседки, а у них своего телефона ещё не было.


На выручку пришёл начальник милиции, предложивший ему воспользоваться телефонным справочником.
– У тебя же сегодня день рождения, – громко на весь кабинет произнёс начальник, – поздравляю тебя.
В интонации его голоса не было и тени сарказма, и своё поздравление начальник произнёс от души.


С арестованного сняли наручники и, опасаясь, что жены не будет дома, он набрал номер телефона. Но всё было нормально, соседка быстро сбегала за ней, и через полминуты в трубке он услышал её голос.
– Звоню из милиции. Нам разрешили повидаться, только приезжай быстрее, – объяснил жене.


Жена сначала молчала, видимо, полагая, что её разыгрывают, или быть может, соображала:
– На чём мне быстро можно доехать до города?
– Еду, жди, – резко ответила она и сразу положила трубку.


Уже минут через тридцать, держа за руку сына, она вошла в кабинет. Для него и так была волнительна встреча, а, увидев семенящего малолетнего сына, не выдержал, и из глаз потекли слёзы.


Начальник милиции как понимающий человек стал успокаивать:
– Ну, надо в руках себя держать.


С арестованного опять сняли наручники, и все кроме двух конвоиров вышли из кабинета, дав им возможность поговорить наедине.


Жена села напротив, а на колени мужа посадила сына.
– Ну, успокойся, ну, чего ты.


С трудом, подавив слезы, он всё же взял себя в руки. Сын сидел на коленях отца и, надув щёки, молча, кивками головы отвечал на его вопросы. По возрасту, он ещё многого не понимал и через некоторое время начал крутиться, ему были интересны сидевшие за спиной дяденьки с автоматами.


Муж рассказал жене:
– Как его арестовали? Кто выдал? С кем следует вести себя осторожно?
Но она и сама всё прекрасно понимала.


На день рождения Господь сподобил его повидаться с самыми близкими людьми! Им дали поговорить минут двадцать, а ещё через десять минут после её ухода арестованного вывели на улицу для обратного конвоирования.


Местные милиционеры, прощаясь с конвоирами, сказали:
– Давайте увозите его отсюда скорее, он здесь не нужен.


– Следственный эксперимент и связанный с ним приезд начальства лёг на их службу дополнительным бременем, и им не терпелось поскорее от меня избавиться.


Подследственного перевели в специальный корпус следственного изолятора, который от общего отличался тем, что камеры для заключённых в нём меньшего размера и, как правило, не так сильно перенаселены. Его поместили в камеру, где уже находились три человека: двое русских, уроженцев Краснодарского края, и азербайджанец. Встретили новичка радушно.


– По радио уже слышали о твоём деле, – отзывались о нём с восхищением.


Один, тридцати пяти лет от роду, двадцать из которых провёл в тюрьмах и лагерях: на теле не было свободного от татуировок места, говорил:
– Очень сожалею, что меня не было с вами. За свою недолгую, но яркую жизнь я успел лютой ненавистью возненавидеть милиционеров. Я безжалостно уничтожал бы и резал милиционеров.


Но, познакомившись с ним поближе, новичок увидел:
– Всё это дешёвая игра на публику. Чтобы иметь смелость совершить такой поступок, необходима высокая идейная убеждённость, без которой сознательный риск невозможен. У него же были только испорченные долгой тюремной жизнью нервы.


Несмотря на все его правильные и высокопарные речи, он оказался заурядным провокатором. Каждую неделю тюремная администрация на три часа выдёргивала его из камеры, чтобы он докладывал о внутренней жизни заключённых. Рецидивист отрабатывал своё тёплое место в специальном корпусе, где условия сидки комфортнее. В свободное время он занимался писанием жалоб во всевозможные инстанции, морально убитый строгостью вынесенного ему судом приговора – четырнадцать лет за убийство пьяного мужика.


Но в душе рецидивист не раскаивался, и любил похвастаться:
– Ловко я расправился с физически более сильным человеком.


Катаясь по пересылкам, он потом неоднократно встречался с подобными уголовными ухарями, которые убеждали его:
– Будь мы рядом, тоже приняли бы участие в вашей операции.


Многие демократические издания писали, что в стране идёт самая настоящая криминальная война, но не поясняли:
– В этой войне милиционеры с уголовниками воюют на одной стороне против государства и народа. Если иногда и происходят между ними стычки, то по пословице: милые бранятся – только тешатся. Это подтверждается единственным за годы реформ случаем нашего нападения на орган правопорядка, парализовав который, я в дальнейшем намеревался расправиться и с бандитизмом.


Земляку рецидивиста был всего двадцать один год, и сидел он за участие в бандитских разборках. Тюрьма ещё не успела его испортить, и размышлял он более здраво, хотя и в нём частенько проскальзывало лукавство. В детстве его воспитывали мать с бабкой, обе верующие баптистки, которые и ему привили это сектантское учение. Иногда убийца вел теологические беседы, и на практике убедился в ущербности веры баптистов.


– Неправильное толкование Библии, которое является основанием вашей веры, низводит учение Христа до оторванной от реальной жизни сказки. По вашему учению народы с их государствами и многовековой историей – лишние элементы бытия. В этом вы сходитесь с космополитами и евреями. Вы не признаёте ни икон, ни святых, и даже Пресвятую Богородицу почитаете за обыкновенную женщину, которой нельзя молиться. Если вы отвергаете в человеке святость, то и сами не имеете права надеяться стать таковыми. Поэтому вера ваша имеет чисто декоративный характер, и она не может принести пользы в деле спасения. Обосновывая свою веру на мёртвых буквах Писания, вы не знаете Бога как Личности, который Единственный, Кто оживотворяет и веру, и вообще всю вселенную.


У земляка была масса вредных привычек. От одних не имел сил избавиться, другие нравились, и он не желал с ними расставаться.


Убийца разъяснял:
– Как на практике применять учение святых отцов, чтобы победить в себе греховные наклонности?


Поначалу земляк увлёкся и даже добился кое-каких результатов.
– Но, оказавшись человеком непостоянным, со временем всё запустил и вернулся к старому.


Третьим был азербайджанец, с горного аула переехавший жить в Россию. Он вырос в деревне, и это вносило простоту в его характер.


– Но звериные качества, свойственные его племени, всё равно присутствовали в нём в полном объёме.


Азербайджанец вёл себя услужливо и даже покорно.


– Но стоило двум «чуркам» оказаться вместе в одной камере, как они объединялись и начинали эксплуатировать разрозненное русское большинство. Эти кавказские мусульмане прирождённые мастера интриг, подкупа, запугивания. Им не свойственно как русским чувство великодушия, и, если у них сила, они обязательно человека втаптывают в грязь, унижают и оскорбляют его достоинство. Ни воры, ни смотрящие не препятствуют такому проявлению бытового национализма в тюрьмах: нравы преступного мира сильно упали, и в местах заключения уважением пользуются люди не за личные качества, а за то, что получают с воли, то есть имеют, что на каждый день закурить, заварить чая, поесть вольной пищи. «Чурки», как правило, благодаря своей солидарности хорошо снабжаются. Двое из трёх воров в законе, сидевших в централе были выходцами с Кавказа. Все трое – наркоманами. И на воле, и в тюрьме своре непрошеных гостей с Кавказа способны противостоять только идейно-религиозные русские люди, не зацикленные на мещанско-бытовых проблемах. Только в этом случае у пришельцев отнимается их главный козырь, на котором они строят свои взаимоотношения с русским населением.


Ежедневно перед сном видимо после вечерней молитвы кто-то из мусульман залезал на решётку и на всю тюрьму орал воинственный клич. Его земляки, сидевшие в других камерах, вторили ему, и они как бы занимались перекличкой, которая поднимала дух мусульман.


– Меня больно резануло по сердцу, что этот воинственный клич сторонников Магомета, звучал при полном попустительстве русских, будто у них не было своего Бога.


Ни русские заключённые, ни охранявшие их русские милиционеры никак не реагировали на вызывающее проявление религиозных чувств мусульман. Хотя от рук таких же исламистов в Чечне их товарищи и коллеги принимали смерть в бою.


– Новые демократические порядки обязывают терпимо относиться к врагам, и ни во что не ставить русское национальное достоинство. Обязывают, но не могут заставить русских поступать против своей воли.


В самом начале Пасхального поста в душе убийцы неожиданно взыграло негодование, и, когда раздался очередной воинственный клич мусульман, он вскочил на решётку и, что есть силы, прославил Бога:
– Христос воскрес!
А после произнёс грязное ругательство в адрес чеченцев. Странное дело, но гордые кавказцы проглотили его молча.


Каждый раз, как только раздавался клич мусульман, он вскакивал на решётку и славил Христа. Этот поединок продолжался ровно три дня, на четвёртый мусульмане замолчали. Убийца же каждое утро и каждый вечер до самой Пасхи продолжал громогласно величать Воскресение Христа. И хотя в тюрьме в подавляющем большинстве сидели русские парни, очень редко одинокие нестройные голоса отвечали:
– Воистину воскрес!


– Религиозное сознание русского народа и особенно в преступной среде не выходит за рамки понимания обременительности заповедей и непонятности обрядовых установлений. Именно поэтому Бог попускает немногочисленным инородцам хозяйничать в русском доме – в России.


После помещения убийцы в тюрьму милиционеры в отместку за убитых коллег несколько раз пытались устроить провокации. Инициатива исходила от молодых видимо без санкции начальства. Провокации получились мелкие и больше походили на трусоватые выяснения межличностных отношений. Сначала во время прогулки к ним во двор через каждые пять минут входил конвойный наряд и, расставив всех лицом к стене с поднятыми руками, начинал тщательно с пристрастием обыскивать. А убийцу персонально заставляли раздеваться до гола и затем много раз приседать. Таким приёмом в тюрьме контролёры обычно проверяли, не спрятан ли у заключённого запрещённый предмет в заднем проходе.


– Своими постоянными придирками конвоиры хотели натравить на меня заключённых и заставить отказаться от прогулки. Но получился противоположный эффект: заключённые поддержали меня, и, специально не подавая вида, продолжали ежедневно выходить гулять. После каждого проведённого обыска, как только за контролёрами закрывалась дверь, в их адрес неслась нецензурная, но справедливая брань. Поняв, что таким образом меня не запугать, они перестали проводить обыски и решили подкинуть мне запрещённый предмет, чтобы потом за нарушение посадить в карцер.


Во время очередного обыска, перед тем как завести их в камеру, один из контролёров достал из кармана убийцы гвоздик, который сам же туда и положил. Контролёр обвинил его в хранении запрещённых предметов и, вызвав в канцелярию, предложил написать объяснительную. Когда он вошёл в кабинет, бросились в глаза две большие висевшие в углу иконы: Христа Вседержителя и Казанской Божией Матери. И в голове сразу промелькнула мысль:
– Хотя контролёр и сделал откровенное зло, но оно уже не всесильно, раз у них больше нет возможности лишить меня общения с Богом.


Так оно и получилось. В объяснительной записке он указал:
– Гвоздик не мой, и подложили мне его при обыске контролёры.


Вернувшись в камеру, сразу написал заявление в специальную часть, чтобы к нему вызвали адвоката. Но адвокат пришёл сам проведать подследственного. Выслушав рассказ убийцы о проделках контролёров, немедленно написал жалобу прокурору по надзору.


– Если милицию не остановить сразу, они так и будут строить свои козни.


Дней через пять убийцу вызвали и в присутствие тюремного начальства в лице майора, прокурор произвёл дознание по написанной жалобе. На поставленные им вопросы майор вынужден был врать и изворачиваться, плохо скрывая свою бессильную злобу.


– Сможете ли Вы опознать того конвоира, который обыскивал Вас? – спросил убийцу прокурор.


Почувствовав, что надзиратели уже сломались, он решил не обострять ситуацию и сказал, что позабыл его. После этого все провокации разом прекратились


Было видно, как надзиратели боялись ответственности и чрезвычайных происшествий, опасаясь потерять погоны и рабочее место. У многих в характере явно отсутствовало крепкое мужское начало.


– Сама система отбирает работников за эти качества. В случае чрезвычайной ситуации в государстве эти люди либо разбегутся, либо пассивно будут ожидать, кто победит, как это уже неоднократно было в истории. Тюремная система и судопроизводство не служат целям воспитания и исправления уголовных элементов. Наоборот обыкновенным гражданам они ломают жизнь, приобщая их к уголовной среде и прививая им уголовные понятия. Тюрьма стала границей, разделившей население страны по социальным группам. В тюрьмах почти не сидят коррумпированные чиновники, бандиты из организованной преступности, крупные организаторы наркобизнеса, новые русские, своровавшие у государства миллиарды долларов. Самый распространённый контингент заключённых это: опустившиеся молодые наркоманы, многие из которых больны СПИДом и безработные спившиеся рабочие, совершившие преступления на бытовой почве. Тюрьма не только не перевоспитывает их, но медленно убивает.


– Какой-нибудь мужик из-за проводимых в стране реформ потерял работу. А у него семья, детей кормить надо. И вот он совершает преступление, украв мешок картошки. За это ему светит срок от трёх до семи лет. Если бы судья не был повязан Уголовным кодексом и размышлял бы здраво, приказал бы всыпать такому горе-уголовнику по одному месту, да возместить ущерб потерпевшему в двойном размере. И все были бы довольны. А этого горемыку тащат в милицию, там опера отбивают ему внутренности, заставляют взять на себя нераскрытые дела. Потом на время следствия сажают в тюрьму, которое, как правило, длится больше года. В тюрьме из-за переполнения камер, отсутствия гигиены и элементарных бытовых условий ему прививают вшей, чесотку или болезни вроде туберкулёза. В результате человек морально ломается и делается инвалидом. Его семья лишается кормильца, потерпевшему никто не возмещает ущерб, а государство несёт большие расходы на охрану и содержание заключённого. Такое положение вещей выгодно только идейным врагам Отечества и работникам правоохранительных органов, которые кормятся за счёт системы.


Свидетелем другого случая был лично сам убийца:
– Маньяк насилует одиннадцатилетнюю девочку и топит её во рву с водой вместе с шестилетней сестрой, ставшей свидетельницей насилия. Через две недели в этом же рве он ещё топит пожилую женщину. Чтобы зло было наказано – его следует публично казнить. Но демократия уравняла в правах маньяков и обыкновенных законопослушных граждан, и он как полноценный человек проходит курс лечения в психиатрической больнице.


– Каждый день Государственная Дума утверждает множество законов, ненужных народу, так как они только ограничивают и закрепощают деятельность общества и человека. Люди должны жить по законам здравого смысла и по нормативным актам, разработанным профессионалами. Демократические средства массовой информации внушили русскому человеку определённые клише, одним из которых является утверждение, что в стране должна существовать только одна диктатура – диктатура закона. Эти последователи фарисеев закон поставили выше Бога и человека, и человек должен служить мёртвым буквам, написанным на бумаге. Но писаный закон в человеческой истории ещё ни до чего хорошего, кроме как до абсурда, не доводил. Евреи распяли Спасителя, обвинив его в нарушении закона. Сионисты вертят законом в стране, как им выгодно, а на деле – обыкновенные беззаконники. Чтобы поставить на их пути преграду, необходимо вернуться к старой монархической форме управления государством, когда над законом был поставлен человек – Царь, сам олицетворявший закон. Ни при диктатуре царя Ивана Васильевича Грозного, ни при культе личности Сталина страна не вымирала как при демократии, а расширялась и бурно развивалась. До эпохи Петра I судьями были люди из аристократической прослойки: бояре и дворяне, в самих себе как в образе Божьем олицетворявшие закон. При демократах этим занимаются ничего не значащие в обществе крючкотворы-юристы, вольные толкователи Уголовного кодекса.


В тюрьме он наблюдал:
– Некоторые заключённые воюют за свою свободу со следственной машиной. Досконально изучают уголовное законодательство, чтобы найти в нём лазейки, без конца пишут жалобы во всевозможные организации, меняют свои показания на суде, лгут, клевещут в вышестоящие органы на прокуроров и судей, ведут совет и переписку с более опытными заключёнными. Как правило, это не даёт никакого результата. Гораздо чаще своей суетой они добиваются обратного эффекта. В итоге: потерянное душевное равновесие, нервное расстройство и физические болезни. Этим людям полезнее раскаяться в содеянном грехе, вымолить у Бога прощение, вверив Ему свою судьбу. Бог больше, справедливее и надёжнее всех вместе взятых судей, прокуроров и адвокатов. Его помощь реальна и действенна! Но для того, чтобы почувствовать это, требуется мужество веры, отсутствующее у людей воспитанных в атеизме.


Первый рубеж на пути восстановления после серии капельниц на выходе из запоя заключался в возобновлении прохождения через организм жидкости, затем надо наладить пищеварение, при этом координация движений сильно нарушена, что особенно опасно при посещении туалета. Сожжённый пищеварительный тракт протестовал против приёма пищи. Лучше было начинать с хорошего чая, не только промывавшего пищеварительную и мочеиспускательную системы, но и просветлявшего сознание. Потом бульон, а за ним и твёрдая пища.


– После выхода из запоя появился страх вернуться домой, встретиться с матерью, окунуться в атмосферу, предшествовавшую неудавшейся не по своей воле попытке ухода, – пожаловался доктору после трёх дней платного выведения из запоя.


– Почему не сказал вовремя о попытке суицида? – ругался доктор. – Ладно, подумаем о возможности семидневного пребывания за счёт бюджета для выведения из депрессии.


Определились о кодировании от алкоголизма перед выпиской. Во время бесед, подготавливающих к кодированию, обсудили предыдущие неудачные попытки лечения. Похоже, отсутствовала индивидуальная внушаемость. Доктор рассказал об одной телепередаче «Тема», уже давно виденной им:
– Передача была посвящена культуре употребления спиртных напитков. Высказывались традиционные точки зрения, что за рубежом культура есть, а в России культуры нет. Выступала очаровательная директор знаменитого завода по производству лёгких спиртных напитков, убеждавшая, что правильное употребление продукции её предприятия оказывает оздоровляющее воздействие на организм. На эту саморекламу возразил мужчина со значком Верховного Совета. Неожиданно он сказал:
– Я алкоголик. Но не пью уже восемнадцать лет, потому что мне нельзя пить совсем. Если я выпью грамм сто той прекрасной продукции, о которой только что так убедительно рассказывала эта милая женщина, я проснусь в психиатрии, – и сел среди гостей передачи.


– А ты на предложение выпить мог бы ответить: «Я алкоголик, мне нельзя»? – спросил доктор.
– Смогу.


Доктор рассказал о различии понятий алкоголизм и пьянство:
– Алкоголизм это болезнь, имеющая генетическую предрасположенность. Пьянство это образ аморального поведения. Алкоголизма нельзя стыдиться, потому что он не зависит воли человека. Стыдиться надо пьянства. Алкоголизм объясняется полным отсутствием или недостатком специального фермента, вырабатываемого поджелудочной железой. А это индивидуальная особенность человека, зачастую связанная с происхождением человека.
– Средиземноморско-иранская виноградная культура выработала устойчивый иммунитет к алкоголизму у своих потомков. Арабы – жители пустынь, не имевшие такой защиты, возвели запрет на употребление алкоголя на уровень религиозной заповеди, не очень строго соблюдаемой, за отсутствием смертельной опасности, например, мусульманами Кавказа. Известны последствия столкновения европейской культуры с культурами индейцев и северных народов Сибири. Огненная вода стала смертельным ядом, медленно убивавшим древние народы. Угро-финские народы, включая мордву, марийцев, карел, коми, мурому, чудь, весь и многих других, давно сошедших с исторической сцены, активно участвовали в формировании северно-русской народности. В результате перемешивания предрасположенность к алкоголизму широко распространилась среди людей, давно потерявших свои древние культурные корни. Видимо это послужило причиной отказа от спиртного у староверов.


Разумное объяснение индивидуальных особенностей организма помогало. Полная утрата психологических комплексов давала решимость сказать любому:
– Я алкоголик.


Помогал другим поступавшим в палату оклематься на выходе из запоя. Терпеливо возился с наркоманом на жесточайшей, несмотря на применение лекарств, ломке. Как только сам, едва открыв глаза, первый раз, неуверенно шатаясь, брёл в туалет, увидел знакомого санитара. Подойти и поговорить сразу, сил не было. Познакомились они на станции техобслуживания несколько лет назад. Этот санитар работал там мастером, а он с директором станции занимались бартером леса на зерно.


В следующее дежурство санитара они разговорились. Санитар, не вдаваясь в причины, как оказался здесь, рассказал:
– Собираюсь уходить на машину.
– Нельзя ли устроиться на твоё место? и можно ли здесь работать? – спросил алкоголик.
– Я доволен, свои проблемы я решил. Надо говорить с заведующим отделением или старшей сестрой.


Перед кодированием посоветовался с доктором, тот не возражал, отметив его внимательное отношение к больным, и обещал рекомендовать его заведующему отделением. Кодирования опасался из-за понимания:
– Это проникновение в подсознание – в душу. Раскрыть все барьеры для проникновения туда чужого сознания до сих пор не удавалось – опасно. Но деваться некуда.


Во время сеанса мысленно, изо всех сил стараясь не сбиться, читал «Отче наш», считая главным врачом Христа. Слова доктора смешивались с молитвой, и в сером сознании возник тёмный силуэт Распятия. После сеанса доктор спросил об ощущениях. Рассказал о молитве и о возникшем в сознании образе. Доктор удивился, но ничего не возразил.


Это не был последний этап борьбы с алкоголизмом, окончательная, да будет на то воля Божия! победа была далеко впереди, когда вера в помощь людей иссякла.


Доктор предупреждал:
– После серьёзной операции ещё долго нужны костыли, – и такими костылями стали несколько их бесед, на которые он долго опирался.


Не сразу, но санитаром он стал, уволившись из сторожей ближайшего от дома предприятия. Мать после произошедшего кошмара приободрилась. На кодирование были истрачены последние остававшиеся у неё деньги от продажи коровы.


Попросил у доктора книги по психиатрии.
– Чтобы лучше понимать: куда попал?


Почитав обе книги, полученные от доктора, осилить их до конца не смог. Рецептурная часть была непонятна. Процедурная – монотонна. Клиническая – слишком приблизительна и оценочна.


Подтверждалось давнее мнение:
– Медицина это скорее не наука, а ремесло, в высшем проявлении – искусство.
Психиатрия – в этом отношении только подтверждала имевшееся предположение, а с учётом специфических методов внушения – кодирования смешивалась с магией, с мистикой.


Особенно удивил уровень научного знания об основном заболевании душевнобольных – шизофрении. Советская карательная психиатрия различала около восьмидесяти её видов и разновидностей, по международной классификации меньше, но тоже около шестидесяти. Отсутствие данных о патологических изменениях в мозге, сопровождавших это заболевание, указывало на исключительно душевный, не физиологический, её характер.


– Это выглядело как крайнее проявление душевной индивидуальности. Гениальность, особенно в гуманитарной сфере, почти всегда сопровождалась диагностируемой шизофренией. Но, конечно, шизофрения не была признаком гениальности. Скорее гениальность определялась как крайнее проявление душевной индивидуальности, положительно, чаще посмертно, оцениваемой обществом. То, что при жизни оценивалось как безумство, после смерти признавалось гениальностью.


Захотелось глубже проникнуть в инакомыслие больных. Много беседовал с ними, пытаясь понять особенности их способа мышления. Одним из проявлений заболевания считалась графомания, определяемая как склонность к механическому писанию текстов с частым бессмысленным повторением одних и тех же оборотов речи. Под рукой было два таких автора. Один не стеснялся своего творчества и активно нёс его в массы. Другой автор показывал свои творения неохотно. Первый раскрылся быстрее и принёс несколько стихов. Помимо цинично свободного использования нецензурных выражений они характеризовались примитивной рифмой и монотонностью размера. Широко использовалось словотворчество, подчинявшееся, казалось, необходимостью соблюдения рифмы и размеру. Но хотелось увидеть в этом словотворчестве какой-то особый смысл, особый мир, особенности мышления. Перечитывал и перечитывал эти иначе мысленные стихи, и приходило ощущение:
– Вот, ещё немного, и придёт их понимание, проникновение в иное мышление.


Но вдруг понял:
– Проникнув в это иное мышление, можно не вернуться.


Он снова застыл на границе, развернулся и сделал шаг назад.


Второй автор после долгих сомнений тоже познакомил с одним из своих произведений, которое не заинтересовало ни по форме, ни по содержанию.


Основной причиной самовольного ухода из мира считал:
– У меня отсутствует понимания этого мира и людей, его населяющих, я обиделся на этот мир.


Анализируя новое состояние, приходил к выводу:
– И при отсутствии внешних связей жить можно.


Он прошёл через крайние ощущения одиночества и принял его.


– Одиночество среди людей естественно. Но есть Бог, и я не одинок.


Это была другая жизнь, нисколько не похожая на прежние жизни, которых насчитал не одну в своём прошлом. Каждая заканчивалась как бы частичной духовной смертью, являвшейся началом новой жизни. В последний раз, приблизившись вплотную и к духовной, и к физической смерти, новая жизнь отличалась в принципе.


Самоубийство однозначно приводит и к духовной, и к физической смерти. За самоубийц позволено молиться только матерям. Имел такую благодать и один святой. Господь не принимает добровольной жертвенной смерти: только мученическую смерть. Тем более не позволяет жертвовать жизнью других.


Но стадные инстинкты идентифицировать себя с какой-то социальной группой изживались очень болезненно. Он ошибочно разделил тот мир, в котором оказался в начале новой жизни, на три части: пациенты, персонал и он среди персонала. Но адекватных связей не устанавливалось. Реакции не соответствовали ожиданиям. Понимание этого замкнутого мира не приходило. С некоторым запозданием разделил мир поровну: психбольница и он в психбольнице. Получилось. Реакции соответствовали ожиданиям, потому что ожидания перестали быть конкретными. Ожидал от людей не чего-то конкретного, а просто что-то ожидал. Действие приобрело самостоятельную ценность вне зависимости от последствий.


Просто стал доверять сердцу, опираясь на слова знаменитого пастыря:
– Сердце вещает!


Или вспоминал слова из книги:
– Голос совести – голос Бога.


Прежняя обида на мир выражалась не вовне:
– Мир плохой, – а вовнутрь, – Я не нужен здесь.


Изменения в душе не означали простого:
– Мир плох, – а, – Мир болен грехом.


Отношение к себе изменилось, но не:
– Я хорош, – а, – Грешен, но и во мне есть образ Божий.


Именно, отыскивая в себе остатки этого Образа, со страхом сверяя их с Писанием и Житиями Святых, выбирались действия. Если что-то признавал духовно полезным, не приносящим существенного вреда другим людям, возможным сегодня, делал. И жизнь пошла совершенно иначе.


Актуальным стало выражение классиков:
– Сидя на берегу и бросая в воду камушки, наблюдай круги, ими образуемые, иначе оное занятие превратится в пустую безделицу.


Эффективность, но не правильность, поступков проверялась реакцией окружавшей среды на производимые действия. О безрезультатных действиях просто перестал сожалеть.


– Есть работа в техникуме преподавателем юридических дисциплин, – подсказал один знакомый историк.


Предметы оставались непростые, но решился.


– Это путь возвращения в профессию.


Попытался раздвинуть границы психбольницы на техникум, получилось. Дальше больше, вместилось всё.


У докторов-психиатров популярна полушутливая поговорка:
– Нормальных людей нет, есть не обследованные люди.


Но нормальных людей нет не поэтому, а потому, что для людей нет одной нормы, их очень и очень много. Санитар разделил людей на три категории:
первая – человек понимает, что у него есть проблемы, и принимает меры для их решения;
вторая – человек понимает, что с ним что-то не так, но по различным причинам игнорирует это;
третья – человек считает, что именно с ним всё в порядке. Эти третьи – самые опасные.


В новом душевном состоянии ни на кого не обижался. Прекрасно всех понимал, хоть не всё принимал.


У санитара особая роль. Доктор осматривает и выслушивает больных и назначает лечение. Медицинские сестры выполняют назначение доктора. Санитары наблюдают за больными. Они ближе к больным, они дольше с больными. Санитар не лечит, но от своевременного сообщения доктору или медсестре об изменениях в состоянии больного в значительной степени зависит лечение. Больного, находящегося в состоянии обострения заболевания, перед введением необходимого лекарства кому-то надо зафиксировать.


Само стремление к плотским удовольствиям приносит душевные страдания; духовные радости облегчают физическую боль. Понимая, что Господь не мог оставить его здесь для развлечений, а только – для трудов, сосредоточился на активной деятельности. Отказался от постановки конкретных целей.


– История завершилась в Евангельские времена, – считал он и воспринимал действительность как смену декораций.


Важным становились только роли, исполняемые людьми, на библейские сюжеты. Выбор деятельности осуществлялся не с оглядкой на декорации, в связи с определением своей роли. Всегда хотелось быть ближе к Христу. Жизнь не стала легче.


– Никто и не обещал, что будет легко.


Жизнь стала продуктивней.


Национальный вопрос решался легко.
– Два дедушки и одна бабушка карелы, другая бабушка – русская, – узнал ещё в детстве и отнёс себя к обрусевшему во втором поколении карелу.


Принял во внимание мнение наиболее авторитетного большинства исследователей:
1) самоназвание русский происходит от названия варяжского племени;
2) русский язык является разновидностью славянского с включением огромного множества иноязычных элементов;
3) русский народ образовался в результате слияния большого числа этносов славянского, угро-финского, балтийского, тюркского, монгольского, уральского, сибирского, кавказского и другого происхождения, – определил русский народ как собирательное понятие всех народов, населявших и населяющих Россию.


Еврейский вопрос казался надуманным с момента его постановки в песне:
– Евреи, евреи, кругом одни евреи…


Бытовая ненависть к евреям представлялась примитивным поиском виновников личных неудобств на стороне.


Утверждение, – Евреи Бога распяли, – разбилось об осознание, – Христос-человек – еврей, а Бог-Отец избрал евреев изначально из числа всех остальных народов. Именно евреи донесли до нас через века и тысячелетия веру в Бога.


О еврейском засилье России говорить меньше оснований, чем о русско-варяжской оккупации. Евреи-хазары более древнее население России, чем русские. Хазары вместе с другими народами Великого Поля: скифами, гуннами, готами, аланами и многими другими внесли свой древнейший кровный вклад в изначальное формирование будущего русского народа.


Появление в низовьях Волги евреев-хазар, вышедших из Вавилонского плена; последовавшая христианизация Руси, а затем противостояние и сосуществование с мусульманским Востоком – полностью в пределах России повторяют мировую историю и являются моделью Ойкумены. Территориальное, а вместе с ним возможно отчасти и духовное, правопреемство у Империи Чингисхана с её религиозной толерантностью при жёстком централизме, являет пример мирного сосуществования христианства и язычества, ислама и буддизма в одном многонациональном государстве.


– Да, Православная Церковь – воинствующая, только её враг внутренний, а не внешний. Он в душах, а не в инородцах, не в правительствах, не на географических картах.


Прав диакон-богослов:
– Земную битву Православие проиграло, чтобы одержать Небесную Победу, ибо Царство Христа не от мира сего.


– Господи помилуй!


Однажды убийцу вызвал следователь и сказал:
– Там в соседней комнате находится съёмочная группа из Москвы. Они хотят перед камерой задать тебе кое-какие вопросы и записать их на видео. В материалы дела ответы не пойдут, всё это предназначено исключительно для внутреннего пользования. Ты имеешь право отказаться и интервью не давать. Но если тебе не трудно, то уважь их, специально ради этого они приехали издалека, устали и было бы обидно возвращаться ни с чем.


После недолгих раздумий он согласился. В комнате наготове стояла осветительная аппаратура и большая профессиональная видеокамера. Группа состояла из трёх человек. Все интеллигентного вида люди, одетые в гражданские костюмы. Предложили сесть на стул и стали задавать вопросы.


Главное, что их интересовало:
– Совместимо ли исповедание православной веры с убийством людей? Как он верующий законопослушный человек докатился до того, что пошёл на сознательное убийство?


Если бы он раньше сам для себя не ответил на эти вопросы, то никогда не решился бы совершить нападение на милицию.


– Правящим церковным ложным иерархам во главе с Алексием II удалось навязать верующим людям лубочную, ничего не имеющую общего с истинным христианством, веру. В православие ввели яд баптизма и учение Льва Толстого о непротивлении злу силою. Православной церкви отвели роль организации, которая всего лишь должна смягчать нравы в обществе. Тем самым вырвали меч из рук русского народа и сделали его беззащитным перед обнаглевшими сионистами. Образ верующего человека ассоциируется с безвольными смиряющимися перед любым злом людьми, подставляющими свои щёки под удары и молчаливо терпящими унижения и оскорбления. Ничего общего такое поведение с истинным христианством не имеет. Оно противно и здравому смыслу и заповедям Христа.


– Раз русские как державный православный народ согрешили перед Богом, то должны понять, что прощения без страданий и крови не бывает, что и наблюдается в повседневной жизни. А заповеди «не убий» я не нарушил. Закон написан в духе и в первую очередь касается жизни души, которую из ружья убить невозможно. Иначе в тех же заповедях не было бы длинного списка тех, кого следует предавать смерти: колдунов, откровенных безбожников и многих других. Если жизнь тела приносит вред посмертной жизни души, Бог по своему милосердию заповедал обрывать такие жизни. О соблазнителях Христос говорил, что для них было бы лучше, если бы им мельничный жернов на шею повесили и ввергли бы их в глубину морскую.


– Мной не была нарушена и заповедь: «не пожелай ближнему своему того, чего не желаешь себе», я и для себя предпочёл бы смерть безбожной жизни. Надо внимательно читать Священное Писание, Апостол Павел почти в каждом своём послании писал, что верующие во Христа находятся не под законом, а под благодатью. Христос освободил верующих в Него от уз закона.


Снимавший убийцу бородатый оператор был озадачен таким ответом. Видимо такое толкование Писания для него было откровением и, закончив съёмку, он вполголоса сказал:
– Надо подумать над твоими словами, потом дома я ещё раз прокручу кассету.


Нам всем надо подумать! И помолиться…