Актёр и поэт

Роман в прозе с балладами

Глава 1
Актёр
И

 снова актёр,
Уставший от сцены,
В объятья Морфея
Ушёл от проблемы.
Ушёл от жестокости,
Жизни ужасной,
Смыв едкий грим
С своей кожи прекрасной.
«Уйди!» - крикнул боли-
И боль умерла.
Сгорели все боли
В камине дотла.
«Уйди!» - крикнул страсти,
Устав от огня,
И сгинули страсти
Долой в небеса.
«Прощай!» - сказал музе,
Усни до утра».
И с мыслью о блюзе
Муза ушла.
«Приди!» - крикнул Богу,
И Бог снизошёл:
Поклон у порога,
И ангел при нём.
«Прости! - шептал чувству –
В разлуке весь день»,
И гладил он чувство,
Как свет свою тень.


«Теперь-то мы вместе,
Моё дорогое!
С тобой интересней,
Чем жить за чертою».
«Закрой моё сердце
Собою, мечта!»
«Во сне пусть реальностью
Станет она».
Уставший от боли,
Представил ту жизнь,
Когда снова роли
И вечный фашизм.
Мечтал он, но знал –
Судьбы другой нет.
Под вечер один
Был актёр и поэт.
Но редко Морфея
Несло  к нему ветром,
И ночью актёр
Становился поэтом.
Луна в эту ночь
Пред землёй откровенна:
Все тайны её
Солнца луч незабвенный
Открыл небесам
И взору поэта,
Сверкает Луна,
Как златая монета.
Сегодня перо,
Тайной силой влекомо,
Скользит по листам,
Замирая от грома,
Слова высекает
Во славу богам.
Сегодня слагает
Поэт свой роман.
О его герое – таком же мечтателе и игроке, как он сам – даже я бы не осмелился сказать что-то определённое. Этот человек для каждого есть тот, кем его видят. Он постоянно ищет, зачастую сам не зная чего. Его главный враг и двигатель – сомнения. Не бывает и дня, чтобы его мысли продержались в относительном покое.
Это один из таких людей, которые с самого начала не приняли обычаи родителей, менталитет своего народа и законы родного государства такими, какими они сложились на протяжении многих лет, а пожелали изменить, если не всё, то хотя бы себя и жизнь вокруг.
В голове идёт не прекращаемая борьба истин и идеалов: он не может точно определить, где его собственные мысли и желания, а где модели, навязанные обществом, родителями, учителями.
День ото дня меняет он стереотипы, правила и, конечно, людей рядом с собой.

Всё время меняются
Лики Луны:
Она затемняется
В годы войны,
Когда за спиной
У меня непокой,
Когда ритм сердца
Не в такт с головой,
И музыка тела –
В минор, и всерьёз
Доводят сомненья
До плача без слёз.
Зачем же любовь,
Если в ней только боль,
Зачем вообще жизнь,
Если это лишь роль?
Но после войны
Наступает прозренье,
С туманом Луны
Уходят сомненья,
И радость от жизни,
И свет твоих глаз
Во мне зажигает
Гранёный алмаз.
Отвлёкшись на время
От темы любви,
Полёт опускаю
До самой земли,
Что даже сбиваю
С деревьев листки,
Рукою ласкаю
В полях колоски.
А ночью Луна –
Снова мой визави,
И я окунаюсь
В омут любви.
Луна отражает
Мой свет, мои сны:
Всё время меняются
Лики Луны.

Всё в мире когда-нибудь приходит в равновесие, и, спустя годы, если позволите – герой нашего времени - потихоньку начнёт понимать, что же он ищет. Правда (надеюсь, он меня не слышит), мне кажется, что место для поиска он выбрал не совсем удачное. Главная его цель – это искренность, и ищет он её в людях. А почему я считаю, что место выбрано неудачно, да потому что, не возьмись он за это дело, друзей у него было бы гораздо больше, ведь каждый, кто становился близок настолько, что мог являться потенциальным объектом для того самого поиска, получал предупреждение о том, что «потребую я очень много за свою дружбу», и принимал условия, но в конечном итоге всё-таки не малыми усилиями выбрасывался из жизни нашего героя, оставаясь лишь рубцом на сердце. Ведь, как я уже осмелился предположить, место неподходящее.
Он дарил людям удивительные вещи: никогда в жизни к ним не относились с такими доверием и откровенностью. Человек становился просто родным и не мог понять, как это так: о нём думают, переживают, если что-то не так. Это было для людей непостижимо, как чудо.
Но не всё так просто: ведь взамен требовалось хоть и не то же самое, но, судя по сказанному выше, очень дорогое. Он требовал искренности. Но в мире страх перед жизнью превыше всего. Люди боятся открыться, довериться существованию. Или, может быть, скрывая что-то, они думают, что кажутся выше, полнее, хотя остаются при этом совершенно пустыми и наполняться не хотят.
Никто не мог быть с ним честным на сто процентов. Хотя он был…
Что ж, хорошо, конечно, обсуждать не своих персонажей, но, думаю, мне всё-таки пора уйти на второй план и вместе с тобою, читатель, послушать, как сам Поэт расскажет о своём герое.











Глава 2
Баллада о России
Я

 долго думал, прежде, чем
Писать большой цикл проблем,
Ведь в мире их досадно много:
Всё скрупулёзно, всё не ново,
Конфликтов всех не перечесть,
Я не хочу Вам надоесть,
Но в жизни всё подвластно им,
Хотим того иль не хотим:
Так, если в кресле мы сидим,
Нам хорошо и жить хотим,
Но нет заботы нам о том,
Сначала мысль о другом –
Как выбраться нам из него,
Чтоб не утратить ничего.
О, как близки мои слова
К насущной жизни, вот беда:
Только сейчас понять могу,
Какой же бред я здесь несу.
Мы воду пьём и хлеб едим,
Но Бога не благодарим –
Изволим гневаться, кричать,
Что манны с неба не видать.
Как просто можно выражать,
Что мудростью нельзя сказать.
Как надоели все проблемы,
Им нет конца и нет начала,
Сафо, Сократ – все были немы –
Не двинулись дальше причала.
Наука объясняет как,
И даже иногда насколько,
Но почему именно так
И для чего именно столько
Она не в силах объяснить,
Науки быстро рвётся нить.
Тоска всё это без конца!
Так пусть живёт себе она,
О ней подумаем, когда
Пройдут все наши времена,
И вечерами на скамье
Мы будем думать о себе,
О мудрости порой болтать,
Армагеддона тихо ждать.
Как трудно с этим совладать,
Но хватит – надо меру знать.
Чтобы писать повесть о том,
Кто был чрезмерно увлечён
Неким смыслом бытия,
Долго собирался я.
Но без длинного признанья
Перейдём к повествованью.
Чтоб Вам понятней было знать,
О ком я вздумал написать,
Слова великого поэта
Я приведу в балладе этой,
Как-то раз имел я честь
Роман известнейший прочесть.
Мне полюбился тот роман,
Поклон поэту я отдам
И не замедлю рассказать:
Он так изволил написать:
«Без предисловий сей же час
Позвольте познакомить вас».
Итак, родился мой герой
Холодным снежным декабрём
В стенах России удалой,
О коей мы ещё споём,
Урал – вот родина его,
Местечко чудное: всего
Там было вдоволь для души:
Природа, солнце, голыши
На вечну жизнь обречены.
О, может быть, читатель, Вы
Блистали здесь своим умом?
Иль, может, только гнева гром
С Уралом связан в Вашей жизни?
Тогда, позвольте убедить,
Что в дорогой нашей отчизне
Прекрасней мест не может быть.
Суров декабрь на Урале:
Зима студёная стоит,
И снег валит, не видно дали,
Метель по улицам кружит.
Сугробы, дети и мороз,
Глаза и щёки, литры слёз,
Входит зимушка-зима
Важно в сёла, города.
За мной в прошедшее, читатель!
Я покажу тебе исток
Реки, в которой плыл искатель,
Лишь только вспрянувший цветок.
Хранится он в златой деревне
В иголках сосен, на стволах,
В залитой солнцем русской бездне,
Где русский дух во всех мирах.
Сюда лечу я, чтоб узрить,
Как зарождался тот цветок,
Чтоб в лицах жизнь изобразить,
Затем отнюдь не на восток
Мы полетим, мой милый друг –
Скорей на юг иль дикий запад,
Где мой герой найдёт подруг,
Друзей и леса хвойный запах.
Сгустились тучи над деревней –
Бежит по лужам мой Иван,
Его красивый детский стан
Мерцает пулей меж деревьев.
Ему четыре, он наполнен
Воздушной силой и огнём,
Я уследить пытаюсь слогом
За птицей, что порхает в нём.
Ещё не чувства и не страсти –
Еще эмоций полон он.
Пока нет творчества и власти –
Как лист дождю он подчинён,
Укрыт небесной синевою.
Босые ноги по земле,
Он не летит ещё стрелою –
Бежит кругами по воде.
Лишь дождь стрелой пронзает время,
Всё ухмыляется над тем,
Кто ждёт, не думая, не веря,
Что будет дальше с этим всем.
Проходит детство, мой герой
Уже знаком с людской тоской.
Иван – не выдумка – реальность,
Посол из сказочной страны,
В его груди хранятся тайны
Запредельной тишины.

Хороший парень, добрый малый,
Любит веселье и читать,
Большой романтик, взгляд усталый,
Но масса сил, чтоб воевать.
В компании гулять любил:
Гитара, песни – всё при нём,
Не пил и даже не курил,
Унылым в жизни не найдём.
А в школе – первый ученик,
Избалован любовью лестной,
Хороший друг, не любит шик –
Прогулки по стене отвесной
Он ценит больше жизни, но
В душе свободно и светло.
Теперь я расскажу немного,
К характерам какого рода
С рожденья был причислен он
Я не виду его на трон,
Хотя позвольте всё ж отметить,
Что почти все божие дети
Возносят выше всех небес
Собой придуманных повес,
Ведь автор, выбрав идеал,
В восторге пишет мадригал.
Для каждого его герой
Есть совершенство, он собой
Являет плод людских фантазий
И долгих творческих терзаний.
Один лишь Гоголь в «Мёртвых душах»
К герою, верно, равнодушен:
Не славит он и не бранит,
Душа, наверно, не болит,

Что Чичиков его родной –
Душа борьбы и лгун лихой.
Иван, признаться, всё ж светлее.
Мечту о вечности лелея,
Я всё ж замолвлю пару слов
В хвалу Ивану, я готов:
Пускай убьют меня картечью,
Коль я себе противоречу.
Он был герой своего года,
Лихой певец, сама свобода.
Душа в нём билась синей птицей,
Лишь ветер мог бы с ним сравниться.
Он славил дождь, он с ранних лет
Дарил приветы каждой капле,
И всякий раз ему совет
Она давала на прощанье.
От них он толку набирался,
В любви он каждой признавался.
От солнца мудрость исходила,
Луна во снах его светила,
А звёзды сказывали путь,
Ничто не сковывало грудь.
В нём всё жило, в нём всё горело
Холодным пламенем, кипела
В нём кровь, из вены вырываясь,
Дарила глупым людям радость.
Кого касалась капля крови,
Тот восприимчив был к любови,
Тот становился беззащитен,
Питал любовь, был ненасытен.
А капля крови всё светлее –
И он всё ярче и добрее.
И разъедает капля зло,
И излучает кровь добро.
Никто болезнь ту не излечит,
Она добьёт, увековечит.
Но сколько можно уж мне петь?
Да бесконечно, слов не счесть.
Я обобщу одной строкой,
Какой характер мой герой
Носил с рожденья своего,
И оправдал ли он его.
Скажу, в нём надрывались птицы,
И не найти было частицы,
Которая б дремала в нём.
Всё в нём пылало, всё – огнём!
Теперь мы скажем, что герой
Был верен девушке одной.
Влюблён в неё я уж сейчас,
Со строк она глядеть на Вас
Начнёт, когда Иван взрастёт,
Любовь и страстность обретёт.
Тогда скажу я о любви,
С которой жил и пел Иван,
Бежал от неба до земли,
Кому стихи все посвящал.
Пока же девушке посланье
Он пишет в день перед свиданьем.
«О чём писать, и сам не знаю.
Проблем я уж не замечаю.
О людях, может быть, о них?
Или о нас с тобой двоих?
Писал я много о тебе,
Моя любовь, и себе.
А люди, как они живут,
От жиру стонут, водку пьют.
И пальцами друг в друга тычут,
А о себе родном всё хнычут.
О как писать мне стало трудно!
Как сядешь, так уж прямо дурно.
Слог не идёт, и рифмы нет,
А в голове мечты и снег.
Где ты, моя родная муза!
Неужто для тебя обуза –
Послать поэту пару строк?
Или судьба? Коварный рок?
И философия достала,
О, как она меня терзала,
Когда я много строк искал
И вечному их посвящал.
Сейчас же не хочу о ней
Писать ни слова!
Соловей
Мне как-то песню пел одну.
Я слов не понял, но могу
Весь смысл песни передать –
Его, как странно, смог понять.
Он рассказал мне, как живёт,
Как труден был его полёт,
Он научил на мир смотреть,
Дивиться, не сидеть – лететь!
Ведь если завтра чёрный кот
Его зубищами сожмёт…
“Кто знает, сколько ещё жить
Осталось, надо дорожить
Каждой секундой на земле,
Что там творится в томной мгле?»
И я смотрел в его глаза –
Они пылают, в них гроза,
Желанье в жизни всё успеть,
Об этом надо людям петь.
О как мне жалко соловья,
Ведь песнь достигла лишь меня,
Но он сказал: «Её возьми
И людям грешным отнеси!»
Так пел о жизни, о своей
Под утро мёртвый соловей».
Коснёмся внешности Ивана.
Среди прекрасных юных лиц,
Клянусь, красивей мальчугана
Не встретил свет моих зарниц.
Изжелта-белый ослепляет,
Прекрасный лик его пленяет.
Копна растрёпанных волос,
Виски без формы под откос.
Здесь золото и солнце вместе,
Ни грамма пошлости и лести.
Сливаясь в белый с желтизной
Зеркально гладкий полушар,
Власа упрямою гурьбой
Разили свет, лучистый пар.
Они, как зеркало добра
Блестели ярче, чем заря.
Улыбка ноги подгибала,
Улыбка верить заставляла.
О, если б знали вы, читатель,
В утробе детства обыватель,
Что значит детская улыбка!
Она и радостна, и шибка,
А где-то грустна, где-то нежна,
Порой задумчива, небрежно
Не может ни одно дитя
Вас одарить, даже, шутя.
Одно в улыбке неизменно –
Она божественна предельно,
В ней блещет ангельское знамя,
Небесное святое пламя,
Ведь дети чёрному не служат,
Они же с ангелами дружат.
Улыбка гордости лишает
И ритм сердца замедляет.
Она, поверьте, гениальна!
Насыщена, монументальна,
Никто пред ней не устоит,
И тот, кого она пронзит,
Прольётся чувством, полетит.
Но есть ещё кое-что кроме:
На серебристо-алом фоне
Есть вызов, цель – расположить,
И гнев, и чувства подчинить.
Она, бесспорно, совершенство,
Кристально чистое блаженство.
Как жалок тот, в ком совесть дурна,
Когда вонзается лазурный
Стилет улыбки молодой
В гордыню крови голубой
Глаза – бездонный океан,
Чудес бескрайний караван,
Сравнить с подобными глазами,
Наверно, можно лишь Цунами:
Изсине-цвет
Морской волны,
Здесь гром и свет
Погребены.
Такой чистейшей синевы
Не видел я уж с той поры,
Как дикий разум мой видал
Избитый красками Байкал!
О, невозможно то забыть!
Ту ярость, ту лихую прыть,
Что наполнял меня Байкал,
Когда, сломя в тайгу сбегал
От мира, грешного укором,
Людей, хвалящихся позором…
Я там дышал целебной хвоей,
Там хоронил я всё, что злое.
Один в тайге по тёмной ночи,
Не зная страха, всё пророчил.
Здесь грудь себе я разрывал,
Палящим сердцем освещал
Судьбу планеты и людей
В кругу мудрейших из зверей,
Устами коих божья сила
Мне всякий раз произносила:
«Не будет жить твоя земля,
Коль песнь, ты помнишь, соловья
Не донесёшь ты человеку.
Когда мифическому греку
 Я клал на плечи небосвод,
Я принуждал, чтоб свой народ

Он спас от гнева моего.
Тебе не меньше суждено:
Ты, как и он, герой из сказки,
Из мудрой, правда, но к чему?
Исчадье творчества и ласки,
Ты часть меня, где я живу.
Смотри же: звери собрались.
Для них ты друг, и вождь, и высь.
Ты не задумывался ране,
Зачем такая к ним любовь?
О, да, ты зверь, отсюда раны,
От битв, в тебе их волчья кровь.
Тебе как верному поэту
Дарю частицу силы этой.
Пусть рвётся тайна от давленья,
Держи её, как вдохновенье,
Заставь людей поверить мне,
Бросай мой вызов Сатане!»
Взлетал и падал я в Байкал,
Небесный жар всё распирал.
Я видел: молния являлась,
И в душу сила изливалась.
Вновь слушал: «Звери собрались,
Для них ты друг, и вождь, и высь.
Не веришь, знаю, трудно это,
Но сам хотя бы посуди:
Ты рвёшься в лес, ты воешь где-то
И одинок, кротая дни.
Отсюда, из святого леса,
Ты жизнь пролил вождём теней,
Здесь я хранил тебя от беса,
Здесь пел тебе мой соловей,

Пришла пора пускать тебя
В знакомство с миром молодым,
Ты понял там, что жизнь – игра,
Что все и ты в ней – просто дым.
Не помнишь ты, как Серафим
Поднял тебя, сказал: “Летим!”
Как много слёз ты потерял,
Когда Байкал свой покидал.
Ты обещал не забывать,
В секундах помнить, навещать.
И вот теперь ты взрослым стал,
Вернулся на родной Байкал.
Подумай, что тебя влекло?
Случайность, воля или зло?
Признай же, память привела
В родные чудные края».
Я слышал это, замирая,
Я знал, что голос то из Рая.
Он вечно истину глаголит.
Порыв!
Бегу!!!
Стою!..
Не сорит
Словами мой почтенный Бог.
Понты ликуют, дремлет лох.
В восторге шепчутся: “В лесу
Собранье Бога, значит скоро,
Святое царство на носу,
Конец простоям и разбоям”.
Бросало в сторону, другую,
Волна шипела на руках.
Взлетал и резал на живую,
Разряды кости били в прах.
Замкнулась грудь, ушла гроза.
Спустившись, видел я глаза:
Всё те же яркие зерцала,
В них та же мудрость процветала,
Медведя добрые глаза,
Змея, что вьётся, как лоза –
Весь лес собрался здесь, в тиши,
Деревья, небо, голыши.
Всё сказочно, немного странно.
И вдруг в порывах ураганных
Явился в полночь друг Данко
С разбитой раной сердца вкруг,
Но был он как-то далеко,
Как неживой, как узел мук.
Душа без сердца, сердце без души,
Какая драма Божьего писанья!
Прекрасный ангел, гений красоты,
Но ритма нет и гордого дыханья.
Он будто сила, что, взрываясь,
Из тела рвётся и скорбит,
Она в плену, но не унялась,
И сквозь зрачки она кричит.
То ангел в преющей плоти,
Уродство! Господи, прости.
Душа то в теле неживом,
Любовь и смерть ужились в нём,
Добро со смертию в борьбе,
Добро на небе, смерть на дне,
А он на грешной, на земле.
Когда-то здесь в лесу святом
Он был Иваном-дураком,
Он отдал жизнь ради народа
И подарил ему свободу,
А что взамен – века скитаний,
Души в кандалах истязаний.
Они, мой верный друг, Данко,
Не стоят сердца твоего…
В лесу рассвет уж приближался,
А я всё силой наполнялся.
Но было всё ещё темно,
Луна светила, как бельмо.
Друзья ушли уж по домам,
Данко рассеялся в туман,
Погас костёр, и я ушёл
С могучей силой, что обрёл.
В дорогу утром собираясь,
Я возвращался на Урал,
И в окна поезда врывались
Цветы и синий мой Байкал.
Вернёмся к внешности Ивана:
Клянусь, красивей мальчугана…
Ах, да, простите, повторяюсь,
Но откровенно Вам признаюсь,
Пока Ивана я творил,
Его изрядно полюбил.
Цунами сила, синь Байкала
В глубоком взгляде пребывала,
Он выражал палитру красок
И чувства, копь железных масок
Скрывал его бездонный взор,
То мрачный, то слепой узор.
Не будем говорить мы много,
Что с детства был он верен Богу,
Что не обманет никогда,
А слёзы – чистая вода,
Улыбка манит и разит,
Глубокий взгляд сквозь время зрит,
Душою русский, мой герой,
И всё, что выше, был такой:
Он за любовь к родному веку
В толпе был прозван человеком.
Был и серьёзен, и смешон;
Весь мир любил порою он.
Не верил в россказни и сплетни,
Любил компании друзей,
Как от огня бежал от лести,
Смотрел с оценкой на людей.

P.S.
Читая знаменитого поэта,
Мною любимого по прелести души,
Я словно слышал речь в тиши,
И понял, что волшебна книга эта.
Он был со мною, мой герой,
Он также книгу полюбил.
Не заподозрите обмана –
Всё было, честно, наяву,
Иван явился из романа
Такой, каким его пишу.
Он размышлял в стихах порой:
«Да, прав души моей поэт.
Он истину провозгласил,
Поэтому и жалок был
Многострадальный силуэт,
Он возвещал пером, душой
(Такая русская порода):
«И неподкупный голос мой
Был эхом русского народа».



Он написал так мало слов –
Лишь две коротеньких сроки,
Но в них я чувствую любовь,
Её поймут лишь люди – чудаки.
Ничем не купишь русский голос,
Он жалок, да, но он разит:
Один лишь благородный русский волос,
Как камнем в сердце, поразит».




Глава 3
Баллада о Свободе

Т   
ем временем, «тьма, пришедшая со Средиземного моря, накрыла ненавидимый прокуратором город». Прежде светлая ночь в полнолуние начала окутываться массивными грозовыми тучами, принесёнными внезапно сорвавшимся, как с цепей, ветром. Прошло лишь мгновение, как в распахнутое с силой окно заморосили мелкие капли ещё неуверенного дождя. В тот момент ни у кого не возникло бы и мысли, что этот приятный прохладный ветерок, несущий с неба освежающий запах озона, был лишь предвестником страшного урагана, обрушившегося в ту ночь на маленький, вовсе не ненавидимый Поэтом, город.
Спустя ещё некоторое время, скромный дождик превратился в оглушительный ливень с чеканившим по крыше градом. Небо, словно измалеванное  синими и серебристыми красками, разряжалось всё новыми раскатами грома и озарялось розовой молнией, рассекающей могучую толщу тяжёлых туч, готовых, казалось, от любого прикосновения, может, даже руки человека, окатить землю новой порцией воды. Не знал пощады и всё усиливающийся ветер: то и дело повсюду слышались треск ломающихся веток и скрежет плохо прикреплённого железа.
И лишь огромная луна изжелта-красного цвета не поддавалась панике, и мирное свечение её лилось в унисон с особо ясными в эту ночь звёздами, порядочно наблюдавшими за всем происходящим на непонятно чем провинившейся земле. Исполосованная, а порой и совсем скрывающаяся за гонимыми ветром облаками, она пробиралась сквозь стену косого дождя, чтобы открыть миру новые свои тайны.
«Чудесная ночь!» - подумал поэт.
«Волшебная ночь!» - отозвался голос из глубины стихии, но должного внимания в разыгравшемся воображении поэта не обрёл.
Буря продолжала осуществлять свои немыслимые намерения, и, кажется, их было ещё много. Холодные порывы неугомонного ветра трепали пшеничные волосы выбежавшего  в разбушевавшуюся стихию поэта. Улицы превращались в реки. Парки оживлялись бешено раскачивающимися из стороны в сторону деревьями.
Вымытые до блеска крыши невысоких домов переливались бликами синих и жёлтых фонарей, танцующей зеленью листьев, отражали магическую молнию. Изредка глаза ослепляли фары стремительно несущихся по лужам машин, так же меняющих свой окрас, который играл заодно с происходящими вокруг событиями.
Красиво. Несмотря на взъерошенные кроны декоративных деревьев, где-то даже выдранных с корнем, разбитые фонари и сорванные козырьки поцарапанных градом ларьков, всё было гармонично и исполнено смысла.
Вдруг, и правда, как по взмаху руки волшебника, с неба сорвался светящийся шар и завертелся с ошеломляющей скоростью прямо посреди улицы, разбрасывая во все стороны разноцветные искры холодного пламени. Удивительное зрелище! Оно поразило до глубины души моего героя, увидевшего впервые шаровую молнию.
«Чудеса!» - снова блеснуло в сознании.
«Чудеса» - повторил город,
Но поэт снова не придал этому значения: мало ли что может послышаться вдохновлённому поэту, разгуливающему ночью в полнолуние, да ещё по такой погоде.
«Чудеса!» - снова послышался шёпот, но отнюдь не тихий, а гремящий так, что отчётливо слышно его было даже на фоне стихии. И более того, как это ни странно, он не выделялся из всей палитры звуков, а наоборот, казалось, был с ней заодно, как неотъемлемая ария прекрасной оперы. И теперь уже внимание обезумевшего поэта было порабощено сочившимся изо всех щелей голосом. Он говорил стихами…
Судорожно схватив перо, художник зачеркал по листам принесенной ветром бумаги продиктованные строки. Чуть позже он начал приходить в себя, и постепенно к нему пришло осознание того, что он пишет. Этот голос из тьмы рисовал нового его героя!

Не каждому даётся свобода!
Не каждый ведь полон любви.
Кому-то страшна непогода,
А кто-то растёт от земли.
Свобода для тех, кто всё знает,
Кто строит свои корабли.
Для тех, кто рождается и погибает -
Лишь радость и горе земли.
Есть чистое небо, есть ветры
И жизнь вверх летящей стрелой
Для тех, кто, знаешь, бессмертны,
Кто честен с своею судьбой.
Есть тот, кто в жизни всё знает,
Свободен и полон любви,
Кто непобедим, кто питает
Свой разум и дух от земли.
Человек, что не создан для сцены,
Не жалкий актёр, а герой,
Чьи мысли для всех откровенны,
Чей голос зовёт за собой.
Его назову здесь Свободой,
Его прокляну как бойца –
Не смог совладать он с природой,
Не смог умереть от огня.
Пусть кто-то в него не верит,
Для них он ни бог, ни пророк,
Но свет существует для тех, кто умеет
Пускать волшебство на порог.
Дитя изумрудных росинок,
Серьгами увешанных крон,
Огромных полян, незабудок, озимой
Пшеницы и пурпурных волн.
В глазах его небо – глубокий,
Волнующий взгляд синевы.
Пронзающий время голос высокий
Хранит в себе тайны святой тишины.
Ребёнок, открывший те тайны,
Нашедший себя с малых лет,
Не ведая смысла в искании,
Не веруя в то, чего нет.
Ребёнок, не ждавший покоя,
С огромным желанием жить.
Но вовсе не спорил с судьбою,
А ею умел дорожить.
Пока же героем баллады
Его я назвать не могу:
Он – скрытая сила, ему ещё надо
Так много познать самому.
Героем он станет чуть позже,
Не только баллады – во всём
Он будет всегда всех моложе,
Он будет во всём чемпион.
Сейчас он семейный любимчик,
Простой озорной мальчуган,
Послушный, семейных традиций,
Устоев он не нарушал.
Но ветры растили, питали
Дитя с юных лет под луной,
Снега заметали печали,
Берёзы хранили покой.
Земля для него урожаи
Из пламенных недр своих
Всегда наливала в златые папайи,
Дождей не жалела косых.
Он был воплощением власти,
Наследником мудрых начал,
Исполнен законами масти,
Не верил, не думал, не знал.
Носитель невиданной силы
Осколков погибших миров,
Здесь сердце и разум едины,
Реальность и озеро снов.
От брака воителей жизни
Течёт молодая река.
Пороги её – то кладезь химизма –
В основе наук навсегда.
С рожденья один, самородок,
Исток только силу давал,
Но путь в бесконечные воды
Всегда себе сам выбирал.
И мудрость начал возносила
На кручи, каких не найти.
Она, лишь она говорила,
Куда ему надо идти.
Никто не посмел бы коснуться
Воинственной песни его,
Никто не посмел бы сбить курса,
Всё было с рожденья дано.
Ему даровал Бог свободу
От жизни в родимой семье,
Все карты ему и дорогу,
Весь воздух, что есть на земле.
И здесь, словно дикая птица,
Обрёл самородок свой дом.
Из горных озёр так приятно напиться,
По травам ступать королём.
Не зная границ, развивалось
Здесь всё, что заложено в нём.
Ему только петь оставалось
Под тёплым весенним дождём.
Итак, на порогах Урала
Расцвёл чёрно-жёлтый цветок,
И мудрость его процветала,
И бился в груди исток.
Ничто не мешало развиться
Наследству всех рун и времён.
Летит полноценная птица,
Сама себе пишет закон.
Однажды крыла заблестели
И стали тревожить орла –
Нести его выше они захотели
И дальше, чем даже земля.
Пришли здесь и мудрые ветры
На помощь новым мечтам,
Клялись через все километры
Идти вместе с ним по пятам.
Исполнились соками кроны,
Волной встрепенулись моря,
Обрушились россыпью склоны,
Зажглась краше солнца заря!
Салютом младые вулканы
Расплавили тучи и кровь!
Шумели дубы-истуканы,
Исполнилась сила в любовь.
Псалмы заиграли пещеры!
Слилась с синевой бирюза,
Синицы – хранители веры
Запели на все голоса!
Он слышал, как звали: «Скорее!»
Из будущей жизни страны,
Посланья в прекрасных хореях
Ему доносили послы.
Салютом младые вулканы
Расплавили тучи и кровь!
Шумели дубы-истуканы,
Исполнилась сила в любовь!
Разбились о камни миноры,
Сложился торжественный гимн,
Мороз на стекле записал всё в узоры,
А дождь – на песке сохранил.
Земля не держала и даже
Напутственных слов не дала:
Она ничего не теряла –
Она отпускала орла.
Салютом младые вулканы
Расплавили тучи и кровь!
Шумели дубы-истуканы,
Исполнилась сила в любовь!
С далёкого севера к югу
Отправился ветер лихой,
Оставил снежную вьюгу
Одну завывать под луной.
Летел сквозь туманы и рощи,
Летел вдоль морских берегов,
По лунным дорогам идти было проще,
Плыл в лодке по озеру снов.
В горах своих юных мечтаний
Хватался за жизнь скалолаз,
Порой даже падал, но жажда исканий
Была в нём тверда, как алмаз.
Пылил по бескрайним равнинам,
По прериям тигром ступал,
По страхов своих руинам
Крадучись, на пони скакал.
Увидел он все океаны,
Объял безграничную мощь,
Все травы, все рифы, все страны
И даже невзрачную ложь.
Итак, за крылами остались
Все дни, что хранит береста.
Разбив горизонт, показались
Рифленые бронзой врата.
Рубиновым льдом обрамляясь,
Они ослепляли глаза,
И небо едва их касалось
Невидимой тенью Творца.
Два сфинкса в лапах держали
По кубку из сплавов стекла,
И, в пыль разбиваясь, из них, как вуалью,
Кипящая лава текла.
Два ангела встали на плечи
Глаза приоткрывшим зверям,
И каждый, сомкнув в руках свечи,
Отнёс их к тяжёлым дверям.
- Мы ждали, - помолвился ангел, -
Пока не настанет твой час.
Ты рос вдалеке от желаний,
От знаний о прошлом, о нас.
Отсюда ты вышел и силы
Из этих сосудов питал,
Ты стал на земле молодым и красивым,
Как память твоих начал.
- Ты был абсолютно свободен,
Зачем же сорвался сюда?
Не ведал ни слёз, ни поводий,
Добра не боялся и зла.
- Что счастье в неведенье – верю,
Но это другим, а не мне.
Мой стиль – это взламывать двери,
Идти вне закона к Луне,
Подняться над временем, встретить
Ответ, что искал так давно,
Понять, что важнее на свете
И нет, и не будет его.
- Быть избранным может не каждый,
И в этом-то вся красота.
Узришь ты ещё не однажды,
Как сила твоя велика.
- Быть избранным – это не просто:
Ещё надо много пройти,
Собраться в кулак, научиться
И веру в себя обрести.
- Но знай: быть наследником мало,
Нужна ещё воля твоя,
И знанья, и навыки, будет и слава,
Здесь… все уже знают тебя.
Бесшумно врата распахнулись,
И с факелом в нежных руках
Два ангела к ним повернулись,
И трое, купаясь в лучах,
Пошли по дороге приветствий,
Затем по пещерам любви,
По замкам причины и следствий,
И вот, наконец, привели
Дороги в страну, где все силы
Герой наш положит в талант,
В страну, где он станет счастливым
И будет творить мировые дела!













Глава 4
Мальчик, который выжил

П
роснулся поэт под звук, напоминавший что-то среднее между звоном и скрежетом, который издавал его разъярённый будильник откуда-то из-под кровати, оставшейся аккуратно заправленной ещё с прошлого утра. В шею кольнула знакомая боль от сна в неудобном положении «полулёжа» на письменном столе. Маленькая настольная лампа ещё горела, пересекаясь своим нежным оранжевым полотном с многочисленными обрывками радуг, то и дело появляющихся и исчезающих от игры мутновато-лимонного света с рассеянными в тяжёлом влажном воздухе капельками тумана. Вся комната уже жадно впитывала сияние нового дня, врывавшегося в большие окна сплошным потоком, в котором интересно было наблюдать хаотичное (а, может, и нет) движение пылинок. От ночной бури остался только тёплый западный ветер, и обещанная синоптиками жара уже готова была придти ей на смену.
На кухне засвистел блестящий пузатый чайник, напоминавший тучного человека, полностью увлечённого своим предназначением, нисколько в нём не сомневавшегося, и босые ноги поплелись по устланному пушистым ковром полу длинного коридора, неся на себе пригнутое тело, которое то и дело напоминало о себе разрозненными болевыми импульсами от простуженных сквозняком мышц и слегка недовольного горла.
Широкий коридор, несущий на стенах живые лианы, начинаясь в самом в дальнем крыле не очень большого, и вместе с тем удивительно просторного дома, минуя несколько деревянных просто выполненных межкомнатных дверей, приводил прямо в большую уютную кухню с огромными окнами, расположенными на главном фасаде и потому сообщавшими вид на окружающую действительность искусно покрытому зеркальным лаком завидному интерьеру, включающему в себя красивые произведения из дорогих пород дерева.
У оборванных линий электропередач уже суетились бодрые электрики, а подъёмные краны занимались реабилитацией могучих деревьев. Не упустили своей прерогативы и смешные милицейские в наглаженных костюмах, резво размахивающие пёстрыми палками, указывая наилучший путь спешившим на работу водителям самых разных цветов и марок машин, образовавших по всем дорогам пробки, больше похожие даже на праздничные процессии. Словно к этому карнавалу заранее готовились.
Кстати, о спешащих на работу. Не мешало бы поторопиться и нашему романтику, чтобы не быть принятым в штыки недоверчивых взглядов сотрудников театра, уже вырядившихся в свои сценические костюмы для генеральной репетиции. Но, в общем-то, тех, кто знает нашего героя как поэта мало интересует его актёрское мастерство, поэтому лучше в его отсутствие взять в руки свежие рукописи романа и поразмышлять над новым портретом, который, я думаю, очень скоро займёт почётное место в уже знакомом коридоре, оплетённый жадными ласками заморских изяществ леса среди других написанных собственноручно и известными художниками шедевров.
Я довольно долго раздумывал над тем, что слышал Поэт в ту злополучную ночь. Да и сам он весь день пытался представить нарисованный голосом образ и, что самое главное, связать его с предыдущим, ведь, как мне показалось, по песни неизвестного гения их корни сходились в одном начале. И вообще, я нашёл много общего между двумя этими образами: как будто они дополняли друг в друге недостающие детали, являясь противоположными сторонами одной головоломки, но при этом каждый из них был полным уравнением, стремящемся к самостоятельному решению.
В отличие от Ивана, наш новый знакомый – человек с более свободной силой, которая помогла ему с детства обезоружить всех, кто пытался как-то повлиять на его развитие. Человек с железной верой в полноценность того, что было в нём заложено  родителями в момент ренессанса их огромной любви, которая, как известно, является самым могущественным волшебством во Вселенной.
Он никогда никому не помогал и сам не просил помощи. Лучшей помощью, по его мнению, было не мешать другому расти так же, как не мешали ему. Ни один из ровесников не слышал его размышлений о жизни. Он видел эту жизнь насквозь, прекрасно знал правила и мог обыграть в неё любого (этому не нужно было учиться – исток), но, как любой хороший игрок, никому не открывал своих секретов. Люди для него были как шахматы: перебросившись с человеком парой слов, он уже знал, как тот ходит. Редкий дар. Но он никогда не показывал своего знания – с виду простой мальчуган, гордость школы на спортивных соревнованиях, талантливый художник и, конечно, жгучий любимчик девчонок. Вообще, трудно найти область, в которой наш юный орёл не мог бы найти себе место – жизнь интересовала его в полном объёме в её оттенках, уравнениях, нотных пассажах, параллельных и перекрёстных рифмах, философии восточных единоборств, влюблённых взглядах – словом во всём, что так или иначе попадало под руку.
Он был холоден со всеми. Никого не было с ним (понятия «друзья» и «близкие» здесь даже не значились) – все были только рядом. И в то же время его очень любили, невероятная сила восхищала любителей находить себе кумиров, у него учились. «Свобода» - недаром автор назвал его так – он был «абсолютно свободен» от советов, вероисповеданий, стереотипов – всего того, что сбивает душу с истинного пути и заставляет усомниться в жизнеспособности информации, которая появилась на свет из любви. В этом случае люди отрекаются от сердца и находят своё счастье, воспринимая мир на три процента в двоичной системе компьютерного языка. Девушки боятся, что их природного обаяния не достаточно, чтобы обрести парня, поэтому редко кому удавалось даже ненадолго заполучить внимание того, чьё имя Свобода.
Он терпеть не мог, когда у него просили прощения, ведь, что значит простить? – избавить человека от возможности подумать над своей ошибкой, чтобы она благополучно повторилась вновь. Поэтому большинство считало его жестоким и боялось. Он не хранил фотографий, от каждого момента своей жизни брал по максимуму, и не было нужды возвращаться в пройденное.
Красивый! Ничего лишнего: только жизнь и смерть – свобода. Здесь напрочь отсутствуют сомнения. Здесь безграничная уверенность в божественности существования, которое сделает всё, чтобы довести до океана своими же силами построенный корабль.






Глава 5
Где же ты, Луна?

Г
оры силуэтами стали.
Птиц по небу разбросаны стаи.
Очень медленно что-то случилось.
Синим бархатом солнце укрылось.
Постепенно, и капли на руку.
Независимо от предрассудков,
Городов, эта странная радость
Вдруг нашла то, что долго искалось.
И трава изумруднее стала.
Обо всём этом фея узнала
Из загадочных ласточки танцев,
За которою нам не угнаться.
Вот зачем они низко летают:
Промышляют они, замышляют
И приносят той фее конверты,
О которых не знают и ветры.
В них псалмы одинокого сердца,
Что от взмаха руки её вмиг загореться
Может ярким огнём
Беспощадной любви,
 От её диких глаз,
От её красоты!

Море. На берег всё сильнее накатываются предпосылки надвигающегося шторма. И, конечно, в это время на пляже, несмотря на предупреждения, обычно самое большое количество отдыхающих. Одни, удобно устроившись на берегу, наслаждаются пробирающими до косточек приливами тепла от палящего солнца, которое то и дело капризно скрывается за массивами грозовых туч, другие, те, что поживее, неустанно покоряют одну за другой пенящиеся волны. И здесь фантазии границ нет: кому-то нравится расслабиться и быть перемешанным вместе с разными частями тела других экстремалов, надувными матрасами и галькой, а кто-то отплывает подальше от берега, чтобы покачаться на взволнованном морском полотне.
Я же предлагаю более интересный способ. Выбрав волну посолидней, дождитесь момента, когда она начнёт закручиваться, вытяните одну руку вперёд, а другую с раскрытой ладонью поместите на уровне солнечного сплетения. Оттолкнитесь вперёд так, чтобы слегка опережать гребень волны. Поначалу будет казаться, что Вы летите лицом прямо на камни, но волна Вас подхватит и пронесёт до самого берега, оставив ощущение невесомости. С первого раза, возможно, не получится, но, немного потренировавшись, вы научитесь получать истинное удовольствие от катания на волнах без матрасов и лодок для сёрфинга.
Глубокий вечер… Закат… Медленно и грациозно погружается раскалённое солнце в морскую пучину, и, кажется, вода сейчас забурлит, окутав золотым туманом магическое светило. Сумасшедшая борьба синих, зелёных и красных оттенков разрывает море на части, вздымает чувственные волны, пропитанные невообразимой палитрой эмоций, обрушивает их на нерушимый каменистый берег с низким мягким звуком, выбрасывая и разбивая о скалы почти фантастические многовековые деревья, принесённые переполненной жизнью от долгого проливного дождя рекой. Раскаты грома всё ещё тревожат небосвод, хотя тучи давно уже пролили всю свою любовь до последней капли и сейчас жадно вбирают, как губки, новую энергию. Шелестит порывистый ветер в тёмно-малахитовых листьях, придавая благозвучия глухому басу моря высокими частотами. И вдруг… Замирает… Теряет смысл. И снова бушует, пронзает мысли. Вода исчезает,
И будто мгновенье.
Сердце пылает,
Сейчас… озаренье.
Дельфины сквозь радость,
И капли на руку.
Вся ложь потерялась,
И истинно всё,
Только  искры в глазах  освещают  все звуки, любовь и ничто – важно всё в этой жизни. И гладкие источенные ласками, несмотря на свою бесчувственность, камни, и живые сочные деревья, терпеливо принимающие как должное все порывы грубияна – ветра… Безграничная радость – бесконечна и смерть…и, конечно, руки вдохновлённого моего героя, с точностью до последней интриги переносящие на бумагу встрепенувшиеся ощущения юного художника.
Всё замерло, будто в ожидании чуда. Словно добрая фея приказала ветру спустить свою мощь на тормоза, развеяла тучи, за которыми показалось чистейшее небо бархатно-синего цвета и неуязвимые, уже еле заметные отголоски горячей арии солнца ещё подрагивают недалеко от горизонта, задевая самые тонкие и сокровенные струны готовой к прозрению души.
Где же ты, Луна?
Красота. Совсем близко к берегу показываются из воды изящные серо-серебристые плавники дельфинов. Удивительные создания! Считается, что если бы дельфины могли говорить, они поведали бы человеку все тайны мироздания. Дельфин никогда не дремлет. Два полушария его удивительного мозга работают по очереди. Дельфин может забирать много отрицательной энергии и перерабатывать её.
Красота. И всё же это лишь фон. Мысли Ивана отнюдь не рассеяны по блестящим оранжевым дорожкам, пролитым лучами уходящего дня. Взгляд его, удивлённый, полный восторга и счастья, утопает в необъяснимой, немыслимой красоте, которую видят лишь его бездонные синие глаза. Вот она….
Вот она, бежит по волнам, расплёскивая блики света стройными руками с бархатной ровно загоревшей кожей. С бежево-русыми кудрявыми длинными волосами играют потоки тёплого воздуха, поднимающегося от земли, от чего вся фигура её волнуется в унисон с притихшими от прикосновения пальцев её высоких ног, волнами. Босиком ступает, еле надавливая, с носка на пятку, как хищница. Как всегда, притворяясь, что не понимает, чему так радуется Иван, она бросает избитую фразу:
- Чего улыбаешься, красавчик?
От её голоса захватывает дыхание. Высокая, её карие с зеленцом глаза переливаются в отражённых от моря солнечных зайчиках. Они скользят по её алым губам, заглядывают под прозрачное паре, завязанное на плавном изгибе талии.
Она подходит совсем близко, склонилась над лицом Ивана и пощекотала длинными ресницами кончик его носа. Невесомая блуза почти не скрывает её прелестей. И в то же время – загадка. Её настроения меняются так быстро, что невозможно уловить. Так в следующее мгновение она перевоплощается из волшебницы в страстную пантеру, подбегая к молодому романтику, она треплет его густые волосы и слегка кусает за уши, отчего бегут мурашки по коже, замирает сердце.










Глава 6
Иисус
З   

ачем же судьба,
Где горят наши дни.
Он был сыном отца
На всём жизни пути.
Его волю блюстил,
Его жизнь доживал,
Его силой вершил
Все благие дела,
Его правду в скале,
Как свою, высекал,
Был ей верен везде,
Его брат – отступал.
Людей побуждал
Быть в служенье всегда,
По правилам жить
И бояться отца.


Он силу небес
Раздавал всем под ряд –
Не видел сердец,
Что, увы, не горят.
Учил неспособных,
Спасал неживых,
А тех, кто в законе,
Считал за иных.
От болей спасал,
Забирал их себе
У тех, кто не мог
Жить без них на земле.
Он отцу посвятил
Свою жизнь до конца,
Он себя погубил –
Он был сыном отца.
Ходил он под Богом,
Не ведая зла,
Не ведал и жизни,
Что рядом текла.
P.S. Пройдя через ад,
Через смерть, он воскрес,
Вот так появился
Герой моих пьес.

Кто-то верил Иисусу,
И его же убил,
Я же Дьяволу душу
И разум открыл.
Он меня научил
Самому выбирать,
Он во мне исцелил
Этот сломленный Рай,
Где прожить не смогли
Ни друзья, ни враги,

Там, где сила любви
Растворялась в дали.
Я вкусил эту жизнь –
Плод бездонной любви,
Я за Ней без ума
Сделал выбор идти.
Змей открыл этот путь
По красивой земле,
Дал возможность тонуть
Тем, кто спит на воде.









Глава 7
Баллада об одиночестве

Д
;
а, не зря я верил в чудеса
И боролся с ересью рабов,
Всё смотрел с надеждой в небеса,
Уверял, что в мире есть любовь.
Я любил, как может только Бог
Нас любить и созданный им свет.
И синица утром на порог
Принесла мне пламенный ответ.
- Кто же ты, пришелец? – я спросил –
- Не тебя ль так долго я искал?
Голос бронзовый чуть шёпотом пролил:
- Я твой брат, неужто не узнал?

И туман развеялся над тайной,
Над любовью, что была мечтой
Даже в городе закатов чайных,
А я верил и нашёл прибой!
Он понёс меня за сини горы,
И любовью сердце заковал.
Замирал от слов его весь город:
«Я ведь тоже о тебе мечтал».

;;
Как без жизни новой, без тебя,
Словно должен что-то я понять:
Как же быть теперь, когда гроза
Повернула моё время вспять.
Ты разбил все рифмы и морали,
Раскурочил цепи на глазах,
Расковал златы поводья славы
И оставил одного в горах,
Чтобы силы дали истуканы
Не на новые крутые виражи –
Чтобы кровь не вытекла из раны
И не мучили в пустыне миражи,
Чтоб глаза увидели всю пошлость
У подножья молодых хребтов,
Понял я, что всё же не нарочно
Обходил я будни дураков.
Как без жизни новой, без тебя,
Словно надо выучиться ждать,
В чистом море бросить якоря
И достойно новый мир принять.
В тёмный лес увёл и снял металл,
Хлещет дождь, огня не развести,
Обернулся в зверя и пропал,
Наказал учиться и расти.


Ночь за ночью холод и в траве
То железо грудою лежит,
Я прощаюсь с ним, и трудно мне,
Дождь слезами по лицу бежит.
Но земля присыпала мне раны,
Ещё ярче грудь моя зажглась,
И взмахнул я сильными крылами.
Дождь, костёр, не тлеющая власть.
И позвал воинственной молитвой:
Где ты, брат, приди – я осознал,
Этот лес и ветер мне помог твой.
Посмотри, каким теперь я стал!
Новый день восходит за кормой.
Скоро вновь увижу я тебя,
И не плот – корабль золотой
Гордо в небо правит паруса.
Наступал последний час заката,
Визави мой – волк с кедровой тьмой.
Ты гордиться будешь своим братом,
Порождённою тобой звездой.
;;;
Вот так вот, наверно, рождается счастье,
Когда ты идёшь и не знаешь куда!
Ты просто не можешь понять, что однажды
Исполнилась всей твоей жизни мечта.
Не можешь поверить, что это с тобою,
Не жалкий обман, не иллюзия вновь,
А просто за храбрость и добрую волю
К тебе хищной птицей метнулась любовь.
Всю жизнь ты искал её в сотнях иллюзий,
В которых, бывало, и сам утопал.
В итоге погас и запутался в узел
И вскоре совсем искать перестал.



Что где-то на небе свершилось то чудо,
С которым играл ты, когда засыпал.
И днём возвращался он тоже оттуда,
Когда ты тихонько глаза закрывал.
А ночью, поспешно молитву читая,
Ты ждал погружения в сказочный сон,
И в лунных лучах, словно дождь, затихая,
Ты слушал деревьев таинственный стон.
Приходит тот час, когда нужно открыться,
Упрямство и гордость свои обуздать.
Никто ведь не спорит – ты сильная птица,
Но часть послушать важней, чем сказать.
Луна, изливаясь в окно полусветом,
Над городом вьётся массивно, как Дон,
И там из истока со «Старым Заветом»
На трёх облаках опускается Он.
Дорога, мощенная редким бриллиантом,
С густой позолотой являет Его.
И с ним же, как тени плывут дуэлянты,
Что здесь согрешили не так уж давно.
Танцуют снежинки в ночь полной луны,
По стёклам мороз всё петляет узоры,
В них вижу давно позабытые сны,
Сокровища, тайны, просторы.
Сочится сквозь щели златистая лента,
Все тайны веков отражаются в ней.
Грозой бьётся ночь в ожиданье момента.
Герои времён не сольют своих дней.

Самое обычное солнечное воскресенье ударило в приоткрытые глаза Ивана тёплым полуденным светом. Зима в этом году крепчать не спешила, а напротив, радовала весёлых студентов то ослепительно чистым снегом, то капелью, непременно сопровождая свои дары небогатой палитрой птичьих голосов.
Ещё минут десять он провалялся в постели, пытаясь вспомнить и осмыслить странный сон, уже неуклонно уходящий размытыми образами далеко в глубины сознания. После нескольких не увенчавшихся успехом попыток глаза Ивана окончательно открылись, и приятные заботы понеслись в общем хороводе разных событий с привычной для уикенда скоростью.
Что ж, и сам Поэт решил дать своим героям выходной, отложив очередную страницу рукописей в уже приличной толщины стопку жёлтых листов, и занялся повседневными для большинства людей делами.
Сомнения! Мерзкая вещь. Они мешают человеку найти свою правду, верить в себя. И чем дальше человек расширяет кругозор, тем лучше понимает, что истин на свете около шести миллиардов. С другой стороны, поступив на факультет физики и математики, Иван всё больше втягивается в изучение естественных наук, и неудивительно, ведь это даёт ему возможность наконец-то обретать немалую устойчивость в своих запутанных мыслях: он с огромным удовольствием разбирается в законах природы, которые, в отличие от людских, соблюдаются повсеместно, не переиздаются и не предполагают исключений. Множество суждений порождено разделением общества на гуманитариев и учёных: сомнения идут от незнания естественных наук. Развитие общества Иван всё больше видит в движении от философии к науке. Чем вести безысходные споры, лучше бросить эти силы в науку и убедиться во всём самому, ведь научные знания не зависят от личных интересов и предрассудков человека, ни от религии и культуры его народа – физика объективна. Всё больше доверяет он только своим глазам, ничего не принимая на веру.











Глава 8
Луна

Л
уна не пробирается –
Она стоит задумчиво,
А почему задумчиво,
А потому что ночью ей,
Красавице, видней
Всё тёмное и лучшее,
И, как душа заблудшая,
Сомнениями мается,
Скорбит среди теней.

Что может быть приятнее воскресного вечера, когда все обыденные вопросы решены на неделю вперёд, и крупные хлопья снега причудливыми размеренно кружащими фигурками окутывают плафоны жёлтых фонарей. Самое время для романтических отношений.
Она любила сидеть на окне своей комнаты, разглядывая узоры снежинок и часто поглядывая вниз в ожидании своего героя.
И в этот вечер по обыкновению возникший ещё в начале улицы, на которую выходил фасад дома её семьи, силуэт самого знакомого девушке человека, приближавшегося слегка торопливой походкой, она узнала, едва бросив взгляд в ту сторону. В миг прежде умиротворённое, где-то даже серьёзное, лицо девушки озарилось всеми нюансами сколь угодно откровенной женственности, которые так ценил наш художник, и теперь выражало невинное детское нетерпение и восторг.
- Имея крылья, я бы прыгнула к тебе прямо сейчас! – восклицала она, и фраза эта, как прорвавшаяся платина, обрушивала на парня неудержимый поток ласковых эмоций, прохладной страсти, вселенскую нежность.
- Я поймаю!
«Сколько же в тебе энергии!» - шёпотом восхищался Иван, не решаясь сказать вслух - видимо боялся её смутить, да и всё равно она, мгновенно скрывшись в желтоватом омуте своей уютной комнаты, уже наспех подбирала одежду.
Но, как выяснилось однажды, из многочисленных постоянно разных нарядов Иван ценил и просто обожал неизменную шапочку, из-под которой, серебрясь снежной пылью, сочились мягкие волосы.
Она любила сидеть на качели, теперь снова спокойно, словно немного стыдясь несдержанного всплеска радости. Но немногословность Ивана отнюдь не означала пустоту в груди – он загадочно улыбался, наблюдая, как неумело она скрывает огонь в сердце, похоже, совсем не понимая, что он мог даже процитировать её мысли. Где-то должно быть лишь слово, а где-то лучше совсем не говорить.
Он продолжал покачивать её, осторожно толкая в спину и гладя по волосам. Накал внутри не знал границ, когда девушка почувствовала, что почти бессильно (может, одним только чувством) большая крепкая ладонь ласково коснулась её головы, как бы приглашая, фары вывернувшей из-за угла тойоты и скрывшейся во дворе, превратили глаза Ивана в большие светящиеся кристаллы, а в следующую секунду Луна не успела опомниться, как была уже во власти перевернувшего небо поцелуя, всё дальше уносившего её неизвестно куда. Неожиданная близость повергла в забвение очи. Правой рукой Иван расстегнул пуговицу на её дублёнке: волна холодного воздуха заставила девушку вздрогнуть, но спустя долю секунды от пальцев по коже побежало щекотливое покалывание, и в следующем измерении волна любви накрыла её с головой.
Морщинистое небо, холодные губы, попавшие в глаза волосы, стальные объятья мужчины – всё перемешалось…
Неистово бились сердца, разливая по телу горячую лаву. Время остановилось, и Луне показалось, что она видит шлейфы расплывчатых звёзд, как будто не двигаясь вместе с Вселенной, а кружась в своём калейдоскопе, где, боясь сорваться, она изо всех сил прижимала к себе любимого её человека, который и был причиной всего, происходившего сейчас, всего происходившего всегда, да и, наверное, всей её жизни. Он был стержнем, вокруг которого кружились все её переживания, молитвы, роли.
Больше всего ей не хотелось возвращаться за пелену этого микрокосмоса, её реального мира.
Луна… с неподражаемым актёрским мастерством вдруг проворно прокралась меж слоистых облаков за вентиляционную трубу многоэтажки, и девушку пронзила внезапная мысль: «А без ролей было бы скучно!». И, когда плавно начали слабеть оковы страсти, она была почти готова принять новое амплуа и удивить живописца непознанной гранью своего скрытого творчества.
В отличие от Ивана – поэта, художника и музыканта, она была совершенно бездарна в музыке, терпеть не могла «живые» картины, а за школьными сочинениями обращалась всё к тому же знакомому поэту. Но творила! Очень искусно! И пусть кто-нибудь попробует с этим не согласиться, ведь её никому не известное творчество блистает во многих самых удачных произведениях Ивана.
Губы расстались, медленно. Глаза поэта продолжали впиваться в откровенный взгляд актрисы. Ещё раз он чмокнул её в сомкнутые губы и провёл большим пальцем по подбородку.
- Я люблю тебя, - бархатным баритоном произнёс Иван, на что Луна ответила лишь заметным только очень чуткому наблюдателю рывком век, встрепенувших длинные ресницы.
Ещё минуту двое хранили это состояние, и, точно пружинка, выпрыгнула из оцепенения артистка, глянув снова на свою небесную подругу, и, манерно подергиваясь в талии, кокетливо и капризно выпалила:
- Ты опять не пользуешься гигиенической помадой, что я тебе подарила!
Замерла, изображая лёгкий испуг…
- Ты переливаешься, точно алмаз, - не столь же ободрено, усмехнувшись, процедил сквозь неудержимую улыбку Иван, всё еще продолжая держать её силой взгляда.
И снова подскочила, бросилась, как кошка к растерянному парню, и вот уже они бегут по нетронутому снегу и кубарем падают в рыхлый, как вата, сугроб. Как будто не знакомая девушка натирала ему щёки снегом, строила гримасы и заигрывала в догонялки. Иван послушно втягивался в её шутки и, забыв обо всём, лепил снежки, с завидным упорством терпел все шалости несносного дитя.
Её звонкий смех отражался эхом от окружающих домов. Долгожданные и до краёв наполненные встречи были прекрасной альтернативой ежедневному совместному времяпрепровождению.
Она снова сидела на окне, но смотрела теперь не вглубь метели, откуда только что прибежали два взъерошенных тинэйджера, а на знакомый простой карандаш в любимых руках, что сновал по белому ватману, оставляя изящные светотени…
Могла ли она догадываться в эти минуты, что борьба мыслей в голове бойца, как болезнь, всё быстрее забирает её любимого человека, и красивые отношения грозили оборваться, едва зародившись.
Страх и неуверенность в глазах Ивана она заметила уже давно, и с каждой встречей они только росли. Но, будучи необычайно умной девушкой, Луна терпеливо не выказывала недовольства, видя, что рядом с ней он продолжает о чём-то мечтать.
Она знала – ему тяжело. Очень хотела помочь, но не знала как.
Тем не менее, четыре года её любовь выдержала легко и, казалось, могла выдержать ещё столько же, пока после безучастного вечера, вроде бы с куда уж более подходящей прелюдией, и грустной ночи, холод которой не шёл ни в какое сравнение с царящей за окнами зимой, юноша не ушёл с лицом мрачнее тучи, оставив в дверях по-прежнему скрывавшую печаль за скромной улыбкой и кудрявыми локонами красавицу.
Конечно, он не знал (а, может, ему было всё равно), что стройная фигура, неподвижно застывшая в дверном проёме, смотрела ему вслед, пока он не скрылся из виду, после исчезла… и в следующие часы, дни, недели подушка впитывала тёплые слёзы. По всей комнате разлился тихий плач. Жёлто-русые волосы волнистым веером укрывали хрупкие подрагивающие плечи, цеплялись за белую сетчатую блузу.
Слышен был стук несогласного сердца. Ком в горле мешал дышать. Сквозь слёзы виделись унылыми прежде игривые деревца за окном, болело в груди. Внезапный порыв вьюги распахнул форточку, студёным воздухом напомнив  о восторженных свиданиях, от чего стало ещё тяжелее.
Возможно, впервые она по-настоящему плакала. О, да, это была ещё одна грань самородка, которую не суждено было увидеть и нарисовать её личному художнику. Она боялась, боялась потерять Его.
Она знала, что не имеет права звонить, она давно дала себе слово, что никогда не станет грубо претендовать на его жизнь, даже ценой своей любви.
И дрожащие руки с трудом попадали по клавишам, чтобы не дать их хозяйке прочитать смс с коротким текстом после того, как в один «прекрасный» момент она тигрицей кинулась  к телефону и увидела на экране имя, мерещившееся последнее время повсюду. Зловещие буквы ударили её болью в голову и повалили на пол в полном безрассудстве.
«Прости. Прощай».









Глава 9
Забытый гений
В
 
 далёком заземельи где-то,
Где не бывает кроме лета
Ни зим, ни лютых холодов,
Ни изнурительных ветров,
Страна сказителей премудрых,
Обитель складов изумрудных,
Страна несчитанных полей,
Пирамидальных тополей.
Здесь безразличны свет и тьма,
Пустыни есть и города,
Змея в пещере вековой
Хранит богатство и покой.
И в этом запредельи где-то
В одежды чудные одета
Служанка лестницей златой
Несёт письмо
- Хозяин мой!
От мудрецов благая весть,
Вы соизволите прочесть?
В хоромах светлых, как мираж,
Зелёных листьев дивный марш
Ласкает взор того, кто вдаль
Глядит сквозь радуги вуаль.
-Входи, Венера, что за сон!
Я видел ночью, будто Он,
Всё также ждёт среди людей,
И свет Его ещё светлей
Горит, не грея никого,
Творит добро, где в теме зло.
И так же, как в начале дней,
Он вкруг себя зовёт друзей,
Внушая им людской закон,
Черпает правду из икон.
Зови мне старца-колдуна,
Узнай, пророчит что луна,
Какие звёзды будут в путь,
Куда нам ветры станут дуть.
Звонят пусть все колокола!
Родится в древо вновь зола.
Сегодня мир восстанет мой,
Уже я слышу волчий вой.
Давай же, милая, скорей,
В путь снаряди моих коней.
Снеси камней,
Дай жизнь огню,
Во славу солнечному дню
Пускай рабы куют металл.
Сегодня новый век настал!
Коса до пят,
Бежит она
Быстрее ветра-летуна.
- Я всё исполню
Сей же миг!
За пыльной копью
Старых книг
В объятьях райской тишины
Лишь писки феникса слышны,
Немой покой,
На старика
Глядит с небес
Одна звезда.




















Глава 10
Необычная зима
А

 погода пошла, как под откос. Температура стремительно падала вниз, снежные бураны стали обычны. Серое небо с каждым днём становилось мутнее, из-за метели невозможно было разглядеть проходивших мимо. Заносы на дорогах спровоцировали многочисленные пробки. Ветер завывал в проводах. День тёк медленно и ненасыщенно. Дворники не успевали расчищать тротуары – ветер тут же возвращал всё на круги своя. Парки превратились в ровные белые перины.
Несмотря на отсутствие солнца, глаза слепли, а приходилось напряжённо вглядываться, чтобы не натолкнуться на рекламный щит.
Зима обрушилась на мир с чередой небывалых капризов, в отличие от своих предшественниц, когда обычно стоит тёплая влажная погода, отчего город озаряется невообразимо богатой игрой светлых и тёмных тонов, переливающихся пурпурными блесками солнечного света на ослепительно белом снегу, окутавшем таинственные ветви неуклюже покачивающихся на ветру деревьев. Неожиданный мороз успокоил прежде оживлённые улицы маленького города. Пройдёт ещё много времени, пока довольная ребятня не начнёт вылазить из душных квартир, радуясь и славя того кто отменил занятия в школах. Ещё немного, и город постепенно начал возвращать себе былую оживленность, и даже ощущение праздника, наполненность детскими криками, изредка даже особо романтичными парочками.
Так что наступающий Новый год готовились встречать с особым размахом. Неудивительно, для южных широт такая погода на рождественские праздники – большая редкость.
Только часы пробили двенадцать, пробка от бутылки с громким хлопком подлетела в воздух, и обильная пена поползла по озябшим рукам Ивана, в следующие минуты уже лопаясь в стаканах. Друзья окружили его, радостно выкрикивая каждый свои пожелания тосты.
Небо заполонил красочный фейерверк, и атмосфера Нового года приняла свой привычный состав: ощущался резкий запах взорванных петард.
Ночь пролетела в бесчисленных эмоциях, катаниях на каруселях и, конечно, время от времени за праздничным столом. Кроме того это был первый Новый год, когда удалось поиграть в снежки и покататься с горки.
И, как всегда, первое января: разбитые ёлочные игрушки, остатки разорванных бомбочек, банки, бутылки из-под спиртного – тишина, слышно даже, как шелестят о куртку тяжёлые хлопья снега, спокойно опускаясь сплошным потоком в безветренном пространстве. Не шелохнётся ветка пёстрой берёзы, не запоёт даже птица – всё смолкло.
Как будто времени и вовсе не существует – о нём напоминает лишь сильно выделяющийся из всей гармонии силуэт человека, всё той же слегка торопливой походкой направляющегося домой. Иногда он замедляет шаг, рассматривая тающие в руке снежинки или особо интересные укрытые снегом деревья, останавливается, чтобы послушать идеальное безмолвие… (а, может, не нужно останавливаться; ведь странное молчание не снаружи…)

И взгляд кристально голубой
Луну мятежно отражал.
- Что потерял ты, дорогой?
- Я сердце потерял.














Глава 11
Поэт

Р
адость радостью, а главные капризы необычной зимы были ещё впереди. Второго же января поднялся шквальный ветер, небо затягивалось медно-серыми тучами, накладывая тяжёлые тени на белоснежные поляны. Снегоуборочные машины не справлялись с работой, выходить на улицу стало даже не безопасно: то и дело обрушивались на асфальт и разбивались вдребезги массивные сосульки с прогнувшихся под их весом крыш. Что ж, люди больше времени стали проводить дома в семейном кругу.
Весь день Луна занималась домашними хлопотами по подготовке к встрече сочельника, а в шестом часу вечера запалила дровишки в камине и, где-то даже подражая англичанам, плюхнулась в кресло, взяла чашку зелёного чая и принялась разглядывать таинственные языки пламени.
«А помнишь, как мы сидели здесь с ним и отогревали руки после прогулки, - подумала она. - Боже, как же мы тогда замёрзли» - по ласковому лицу скользнула мимолётная улыбка и растворилась в мелких морщинках от столь же мимолётной грусти.
Нет, она больше не боялась, хотя воспоминания приносили боль с терпким наслаждением, доверилась судьбе, она просто любила, безгранично. Внешне спокойная застенчивая девушка, в любую минуту готова была совершить убийство ради своей любви. Но это было ей совершенно не нужно, потому что она верила в свою женскую силу, верила в свою неистовую любовь.
Треснувшая щепка в камине вернула замечтавшегося ребёнка к реальности, и с первого этажа послышался встревоженный голос матери:
- Луна! Иди скорее сюда!
Она с птичьей лёгкостью  спорхнула по лестнице на первый этаж и уже через полминуты оказалась в небольшой комнате, где на приготовленный ею стол мама со своей близкой подругой собирали различные яства. Отец с братом недоверчиво смотрели на, похоже, не менее удивлённого диктора, который, водя руками по карте, обещал небывалый мороз и ураган. А вслед за прогнозом погоды вышел выпуск новостей, где показали исковерканные корабли в портах, разбитые машины и поваленные столбы.
Стихийные бедствия понеслись вереницей. Всё более частыми становились сообщения о заваленных на дорогах людях, пропавших без вести и доставленных в больницы с тяжёлыми травмами.
Метель продолжала засыпать дома в сугробы. Серые сумерки стоят стеной. Сквозь вихревые потоки движется бесформенная чёрная фигура. Блестящая смолисто-угольная мантия развивается и треплется за спиной среднего роста человека. Несмотря на трудный путь, он оглядывается вокруг, как будто видя намного дальше сквозь бурю, чем могут позволить обычные глаза. Ему в лицо бьются мельчайшие острые льдинки, ноги утопают в снегу, и всё же целенаправленно он держит свой, одному ему известный  маршрут, шаг за шагом уверенно идёт к своей цели.
Вдруг, не сдержав злости, он прогремел, как обрушившаяся лавина:
- Довольно!
Но буря выла ещё сильней, заставив бунтовщика повалиться на твёрдый наст, а сорвавшаяся где-то сосулька больно ударила по спине.
Поднявшись, он ощутил неоднократно большее сопротивление шторма, стеклянный снег врезался в кожу. Но медленно и упорно он шёл вперёд. Останавливался и с надменной улыбкой проводил руками по воздуху, словно гладя стихию.
Ломались деревья, падали на пути, натянутые, как струны, провода чеканили совместно с громыхающими железными воротами марш в миноре. Всеми силами земля противилась Ему.
Наконец, он подошёл к маленькому окну старого красивого жакта. За столом сидел человек.
По всей комнате разливалось тепло от готического камина, в нём пикантно потрескивали дровишки, пробирая до мурашек озябшее тело. Это наш актёр, проделавший пренеприятнейший путь от работы до дома. Теребя покрасневшие уши и нос, он крутился у огня, купался в потоках тепла.
Разгоревшись, крупные поленья бросили карминовый взгляд на блестящую поверхность письменного стола, где покоилась стопка рукописей. Они звали и притягивали, разжигали другой, несравнимо более жаркий огонь – в душе. Стальная чернильница была способна, наверно, даже в простом человеке разбудить художественный дар. Измученный тоже ожиданием за целый день поэт, чуть отогревшись, поспешил шлёпнуться на мягкий стул; мощный свет включённой лампы по левую руку сменил красно-чёрные тона комнаты сплошным зернистым туманом.
И, как всегда, в первую очередь прежде, чем начать писать, нужно было справиться со шквалом проблем насущного дня. Сегодня всё зашло особенно далеко: театр стал занимать слишком много места в жизни того, кто пишет роман. Сложно реализовывать чужие мысли, когда ты сам полон идей.
«А кто будет играть моих персонажей!» - нервно подумал он. Театр был его жизнью, а теперь он сам пишет свой театр! Он вживался в тысячи ролей, и все они вышли из умов других мечтателей и философов своих времён.
«Я философ своего вре…!» - не успел он закончить – громкий удар и звук бьющегося стекла из соседней комнаты охватил его страхом и сердцебиением.
С недоумением, хотя и не вполне оправданным, ведь на дворе такая погода! он пробежал по тёмному коридору, вдруг вспомнив, что давно не поливал вольготно обитающие здесь растения: лианы, обвивающие картины, и зажёг свет в просторной гостиной. Здесь по периметру располагались мягкие уголки матово-серого цвета, сопровождаемые выполненными в аналогичных тонах полустеклянными столиками. В пролёте между двумя высокими окнами стояло старое фортепиано; во время принятия гостей и вечеринок ему уделялось особое внимание, поэтому его можно по праву считать владыкой этой комнаты. Левый угол был сглажен деревянной стойкой, несущей аудио-видео аппаратуру и немногочисленные диски с избранной музыкой. Весь центр был предоставлен небольшому красивому ковру с изображением горного озера, лежащему здесь, однако, не всё время, а служащему скорее для украшения паркетного пола, поскольку основным предназначением зала были занятия танцами. Стены укрыты обоями с глянцево-металлическим рисунком. И вот она, последняя капля в чаше не совсем приятных событий дня: ветка акации отломилась и, высадив одно  из стёкол, застряла в порванной ею же занавеске. Вырезанный в ней рисунок заполнялся хлопьями снега, по ногам тянул ледяной сквозняк.
Накинув пальто, пострадавший покинул теплое убежище и плотно закрыл все ставни, кроме тех, что обрамляли окно в спальне – общение с миром было важным условием успешной работы с почти не выдуманным произведением.
И вдруг, когда он уже собирался снова занять излюбленное место, его осенила кульминационная за последнее время мысль! Роман затягивал его, как буря подчиняла себе всё, что ей не сопротивлялось, уносил его в другую галактику. Однажды ему уже доводилось погружаться в неё так глубоко, что, казалось, сами герои диктуют свои образы; Вот и в этом случае мясистый бас пробрал воображение писателя «до косточек».
«Поэт» - торжественно и радушно пропели провода. По обыкновению проигнорировал он очередной всплеск своих эмоций, но неожиданно открыл для себя потрясающую всю его сущность вещь. Он вдруг начал понимать, что вовсе не пишет свой роман: не выдумывает пейзажей, не расставляет героев по главным и второстепенным; да и вообще, как может человек быть поэтом и сочинять, если он учился актёрскому мастерству.
Его роман уже давно существует. Нужно только туда уйти. Нужен холод, страх, нужна стихия!
А поэт – это всего лишь роль, его собственная, вымышленная. Что ж, он сыграет её так же, как и все остальные – безупречно…
















Глава 12
Фланёр

С
телется метель по необъятным просторам. Легко – по степям, равнинам. Солнечные зайчики скачут по бриллиантовым снежинкам, высекая жёлтые, фиолетовые, синие искры. Труднее - сквозь леса. Где верхушки могучих кедров укрыты облаками. Грузно провисают под снежными шапками громадные лапы сосен. Вдохнёшь целебной хвои, и силы приумножатся. А белки носятся по стволам, грея на солнце пушистые спинки, надеются пополнить свои зимние запасы; но, увы, мёрзлая земля застелена чистой снежной пеленою; все ягоды давно осыпались. Ну, как поднимется рука нарушить сказочный покой!
А дальше – берёзки. Пёстрые стволы, стройные, как на подбор, приветливые ласковые ветви. Здесь крепче зимний сон. Лишь изредка сорока присядет на ветку и совершенно сольётся с однообразной и вместе с тем такой приятной глазу пестротой. А можно встретить и зайца. Белёсые лапки быстро семенят по бархатной перине.
Поднимается на горы, старые. Они хранят незыблемую мудрость. Богатства, как бисером, рассыпаны щедро по бескрайней земле.
Спускается с гор и рябит по водной глади студёного озера. Идеальное зеркало отражает всё, что происходит на небе. Широкие реки текут подо льдом.
«Бедная моя Россия! Скоро всё это достанется варварам. Всю жизнь каждый, кому не лень, пытается урвать себе хотя бы малую долю великой силы. Одним нужна территория, другим – полезные ископаемые; но не могут понять, что сила-то не в этом. А сила в незабвенной русской душе. Этого богатства не способны оценить неживые люди. Вот и лезут, не дают покоя. Пытались взять честно – силой, со всех сторон подбирались. Не тут-то было. Святою кровью пропитанная, но выстояла и страх породила перед немыслимым благородством, достоинством и единством.
Но шакал, увидевший добычу, не думает о чести. А голод все возможные способы пускает в ход. Терроризм, техногенные катастрофы, биологическое оружие, «природные» бедствия, радиоактивные отходы – подлые отчаянные действия. Принялись пилить экономику, правительство, добрались и до религии. И, наконец, по протоптанной дорожке пошли в бой средства массовой информации с целью подорвать русский дух в самом истоке, перевоспитать нацию, пользуясь теперь уже её бедностью и разобщённостью. Родителям некогда заниматься детьми, и лучший в этом помощник – телевизор. Запрещённые в Японии мультфильмы с большим успехом идут у нас, от добрых русских сказок остались лишь воспоминания. Канули в небытие российские поэты, писатели, художники. Конечно, преуспел в этой нечестной игре Запад.
 Вся наша идеология перестраивается под западную. Подражание американцам престижно. Вся наша музыка – чистой воды пародия на европейскую, свои мотивы напрочь забыты. На конкурсе «Евровидение» призовые места занимают песни, не написанные в России, а купленные за рубежом, и исполняются они на английском.
Россия, как большой ребёнок, прогнулась под плетью чужих родителей. Бездомное моё поколение, уже не знает слова «патриотизм». Мы разбредаемся кто куда. Многие из нас уже никогда не вернутся на Родину.
Войною взять не смогли что ж, съели изнутри. Пробирает до костей холодный волчий вой. Он теперь пронзителен, как никогда. Трагичные протяжные ноты, как песня феникса, возвещают преддверие гибели.
Чёрные корни, ветвясь и извиваясь, прорастают в самое сердце несломимой державы, подгрызают деревья по одиночке, а остальные ломаются под ветром. Рвутся с цепи собаки. Возможно, только они ещё никак не примут поражение. Они и сумасшедшая буря, неустанно сопротивляются Ему, неизбежному последнему веку» - такие размышления терзали голову и грудь нашего фланёра, когда он стоял на берегу замерзшей реки и смотрел, как наталкиваются друг на друга и ломаются глыбы люда, в на удивление ясный денёк. Стихия замерла, как по приказу. Редкие обрывки ветерков иногда взъерошат снежную крону молодого дерева, как будто дразня усмирённую бурю. Снуют по дорогам машины; во все стороны бегут, почти сбивая друг друга озабоченные жители.
Думает он и о том, кто в последнее время стал первым объектом переживаний и споров в душе Ивана – о своём лучшем друге, с которым за два с небольшим года они успели пройти путь длинною в средненасыщенную жизнь. Именно  он в то же время был последним объектом того самого поиска искренности. Он так же был предупреждён, как и остальные. Он получил несметное количество понимания и заботы; другие могли об этом только мечтать. Они познакомились в институте и как разноимённые полюса больших магнитов, неведомой силой влекомые, стремительно понеслись навстречу друг другу.
Об Александре могу я сказать отнюдь не так много, как о моём фланёре, искателе, избитом невообразимой палитрой красок жизни. Обычный парень, воспитанный матерью, бросившей запившего отца, и двумя старшими братьями. Этого человека по праву можно назвать лицом организованной части новой российской молодёжи: пугливый ребёнок, зажатый со всех сторон шаблонами современной стадной теории общества, совершенно не способный ни на шаг отступить от установленного пути. Непреодолимый страх перед жизнью-игрой, какой может внушить только считающая себя сильной обиженная мать, всеми силами пытаясь пресечь в своём самом любимом чаде всякие проявления его истока. И, конечно, беспощадное следствие – мальчик неумолимо теряет способность смотреть вперёд, видеть и строить жизнь дальше своего носа, там, в будущем. Его бедные глаза развиваются неверно под тягой этого бремени, и всевозможные предметы оптики лишь усугубляют течение процесса.
Как за соломинку держится он за институт, причём, поставив себе цель из отличной школы жизни, что учит выкручиваться в самых неимоверных ситуациях, заставляет понять себя изнутри и даже обрести любовь, вынести лишь однобокие формулы научной программы. Отличник – лакомый кусочек для несчастных женщин-преподавательниц, которые видят смысл своей жизни в продвижении по карьерной лестнице. Они осыпают его похвалами и наставлениями – он делает для них трудоёмкие опыты под предлогом выполнения дипломной работы. Очень жаль, ведь это такой же гений, как и остальные герои этого первого романа в библиографии пока не известного актёра и поэта. В нём так же заперта колоссальная энергия, не уступающая властвующему в последнее время шторму, но направленая не в то русло. Мальчик совершенно не способен думать о людях. Его поведение направлено исключительно на самосохранение любым способом. В отличие от наших артистов, поэтов, музыкантов, для которых первостепенно самовыражение, единственное дело его жизни – прямоугольные формулы. Надёжный способ существования: нет риска, нет души, нет боли. Не способен сочувствовать, проявлять заботу, не способен любить. Понятие любви сужено до отношений с противоположным полом.
Совершенно не доверяет своим глазам и опирается только на прагматичную логику, анализируя, и опять же неправильно, словесную информацию от человека без связи её с жестами невербального общения, которое зачастую в корне изменяет, порой даже на противоположное, значение слов.
Ничто не важно. С поразительным легкомыслием он относится к тому, что Иван возносит почти до ранга смысла жизни. Ему ничего не стоит написать смс с яко бы словами от души (как он считает) и в то же время при первом в какой-то мере серьёзном выяснении отношений решить проблему просто: выкинуть человека полностью из головы, как отработанный продукт, и снова бездумно жить.
Те немногие, кому приходилось в жизни иметь настоящих друзей (не приятелей), знают, насколько трудно строится истинная дружба и как тяжело после всего достигнутого, пережитого, когда до твёрдых и абсолютно чистых отношений остаётся один шаг, всё потерять. И когда человек принимает такое решение, да ещё и с удивительной лёгкостью, это убивает, потому что говорит о том, что с самого начала человек не готов стать другом или, как в песне Высоцкого: «…оказался вдруг и не друг, и не враг, а так». Друг – это человек, который может рискнуть ради тебя своей жизнью.
И вот она, гениальная идея Запада! Во все времена главным козырем России, такого большого многонационального государства, в любом противостоянии была знаменитая дружба народов, братство. Культура сшита, как из лоскутов, и, тем не менее, непоколебимое православие бережно окутывает добротой и взаимной поддержкой.
Непобедимый народ! неотъемлемой частью менталитета которого всегда были превыше всего честь, отвага, единство. И что с тобой теперь! Растащили по кусочкам. От дружбы остались пережитки. Дружеские отношения теперь подвергаются насмешкам, а такие, как Иван, вынуждены подвергать своего друга испытаниям, чтобы убедиться в его честности, потому что распознать очень сложно. Ложь, притворство, актёрское мастерство настолько прочно вошли в нашу жизнь, что зрителей почти не осталось.
Живые интересные ребята также учатся играть роли. Мы оцениваем человека не за его откровенность, а за исполнение его роли. Есть хорошие и плохие преподаватели, студенты, бабушки, мамы, отцы, когда должны быть только женщины, мужчины и дети.
«Весь мир – театр…».









Глава 13
Убийство

Слились воедино
Миры и герои:
Живая картина,
Окончены роли!
К

атастрофический грохот неистовой стихии всепоглощающе оглушает пронзительным скрежетом ржавых обрывков железа, треском разламывающейся коры деревьев, терзает мысли!
Раскатываются по руинным улицам с ошеломляющими оборотами шаровые молнии: синие, бирюзовые, фиолетовые. Кажется, небо уже накренилось на крыши домов, бьёт землю беспощадным градом!
Холодно. Холодно и темно. Разрываются тучи раскатами грома. В шифер вонзаются со страшной силой коряги и ветки.
Неимоверная буря терзает мою страну.
И только стопка заветных рукописей неподвижно лежит на мраморном столе. Чернильные буквы застыли в ожиданье ответа. Роман! Что это? Вымысел непризнанного гения? Что это? Дерзкое надругательство над библией? Реальность?! Метафора?!
- Конечно, метафора! – воскликнул возбуждённый до кончиков волос поэт, подскакивая со стула и забегав по комнате с листом хрустящей бумаги, предназначавшейся для последней главы стихотворного произведения.
- Да, я выдумал моих героев! Но кто выдумал меня?
Хватит героев! Хватит ролей! Теперь есть только я и мой роман!
И снова в чернила обмакнулось перо! Рифма за рифмой, строфа за строфой.
«Но что же дальше?» - он стягивал пальцами густые волосы, ощущая приятное покалывание на голове.
А по ту сторону запотевшего стекла бешено пляшет вьюга. Она проворно запускает свои языки под чёрную мантию таинственного странника из другого мира. Его взгляд устремлён в небо: ну, может, хоть один лучик Его возлюбленной проникнет через толщу тёмно-синего пара и погреет Его здесь, на той земле, откуда он уходил, и которая теперь не хочет Его пускать.
Он подходит ближе к оранжевому окну, скользит глазами по рождающимся абзацам. И вот уже Его слова. Ветер залепляет глаза снегом, сбивает с ног. Но сильный! В нём вера и свобода! Он говорит с бурей.
И в следующие минуты ошеломлённые поэт и жители соседних домов слышат, как поёт стихия бархатным баритоном только что написанные строки:

«Доверься мне! -
Кричал он ей, -
Отдайся безвозмездно!
Разлейся тьмой
В ночи моей,
Сознайся богу,
Бездна!..»

Непокой одолевает Ивана. Его мысли в такт разъярённому бурану. Больше не задумывается над смыслом жизни. Другой вопрос: как обрести этот смысл. Теперь он не ждёт – он ищет. Ему нужно вернуться к истоку.
Приближается День Рожденья, и, несмотря на непогоду, как всегда будет шумное веселье. «Захотят – доберутся», - подумал Иван и принялся за подготовку праздника.
Утро дня своего рождения он встретил радостно. Многочисленные поздравления по смс и приятные звонки прекрасно сочетались с не менее приятными запахами из кухни.
Ближе к вечеру дом начал заполняться разговорами, смехом и музыкой. Сумерки наступают быстро, и, как свойственно южным областям нашей удивительной страны, незаметно. Вечеринка в полном разгаре.
А тем временем на другом конце города сквозь шум можно разобрать слова песни:

Сегодня один
Из таких ценных дней,
Когда грешный мир
Своих прячет детей.
Сегодня стихия
Открыла огонь,
Великая сила
Блюдёт свой закон.
Беснуется дождь,
Море штормом объято,
Скрывается ложь
От глубокого взгляда.

Свист, скрежет, громыхание со всех сторон атакуют органы слуха! Пылает в камине огонь, извиваясь магическими фигурами. Бушует ураган. Неистово град стучит по крыше, в ставни мелкой дробью бьётся отчаянный снег. Ни единого лучика от луны не проникает сквозь сумеречное полотно разъярённой ночи.
Темно. И только молния. Танцуют в окне дикие танцы чёрные тени. Ветер больше не гудит в проводах – он завихряется между строениями, сжимается и взрывами раскатывается по бесконечным лабиринтам сознания. Эти низкие звуки сотрясают тело. Слово за словом вылетают из-под пера стихи и тут же получают жизнь в арии нежданного артиста.
Пение закончилось. Новый порог в Романе. Снова вопрос «что дальше». Почти машинально к настольной лампе потянулась рука, вследствие чего комната вместе с писателем погрузилась в приятный полночный полумрак. Это уставшие глаза напомнили о себе. Поэт прилёг на стоявшую у противоположной стены кровать, чтобы немного отдохнуть. Через пятнадцать минут молчания поэзия снова билась в груди дикой птицей. Сделав два шага к письменному столу, ему показалось, что он увидел какие-то огни в окне. Посмотрев ещё раз, понял: нет, не показалось: сквозь сумрак на него глядели большие красные с чёрным глаза, а через полминуты раздался повергший в ужас стук в дверь, хотя какой был в нём смысл, если в ту же минуту перед остолбеневшим поэтом стоял широкоплечий человек в капюшоне. Его блестящая мантия покрылась снежным налётом и стала жёсткой, глаза по-прежнему светились и пристально точили комнату теперь изнутри.
- Реальность, - дрожащий шёпот вырвался из груди.
Любого, кто долго пробыл на морозе, конечно, притянет камин. Таинственный незнакомец, оставив поэта посреди комнаты, направился к связке поленьев и принялся подбрасывать их в огонь. Внезапно вспыхнувшее пламя осветило весь дом нереально ярко.
- Даже теперь не поверишь? – прогремел пробирающий до костей голос.
- Я слышу, как бьётся твоё сердце. Оно горит от любви, верно? Но ты весь поглощён своим творчеством. Театр стал твоей жизнью. Ты дал нам, твоим героям слишком много силы! Посмотри! Теперь я диктую тебе. Да, я чувствую, как много в твоём сердце того, что ты отнял у меня. Ты дал мне свободу. Благодаря которой, я обрёл немереную силу, но душа моя пуста. Во мне только страсть и голод. Я хочу! Хочу ощутить это тепло!
Он провёл рукой по воздуху, и волна неведомой власти повалила поэта на пол. Как орёл над добычей, незнакомец склонился к груди своей жертвы и разорвал тонкую зелёную рубашку. Белый стан и беспокойное дыхание будили в нём хищника, но сейчас Ему нужно было другое. Он провёл острым, как лезвие, ногтем по мягкой коже – на губы брызнула горячая алая кровь, ещё сильнее разжигая голод, пронзительный крик разнёсся по всему дому, тщетные сопротивления фонтаном выталкивали кровь из артерий. С каждой попыткой стальные объятья только крепче сжимали захлёбывающуюся в крови птицу, изнывающую от боли. Он убрал вырезанные участки кожи, прорезал мышечную оболочку и начал раздвигать бордово-красные волокна. Душераздирающие вопли бьющейся в судорогах жертвы кусали его волю, побуждая получить быстрое удовольствие от зверского убийства, но Он терпеливо ждал духовного умиления. Наслаждаясь мучениями и, смакуя на кончике языка солоноватую жидкость, он упёрся пальцами в кость, просунув их между рёбрами, он ухватился и медленно потянул вверх, пока слабый хрящ не отломился. И так одно за другим он поставил окровавленные рёбра частоколом, и уже от истинной цели Его отделяла только нежная плевральная оболочка.
Жгучая боль теперь наоборот не позволяла шелохнуться. Каждое прикосновение руки убийцы отдавалось новыми страданиями, и, как назло, строптивое сознание упорно не хотело покидать хозяина, даже когда преступник с благоговением взял в холодные руки горячее пульсирующее сердце и прижался к нему щекой. Левое лёгкое спалось под атмосферным давлением, вытолкнув кровавую пену изо рта. На белой стене огонь из камина изображал светотенью две фигуры: одна  - тучная и большая возвышалась над другой, маленькой, едва трепыхающейся.
- Вот, посмотри! – он поднёс сердце к лицу поэта, натянув до предела сосуды и нервы, - и ощути запах. Запах своей крови! Ты забыл его так же, как твой герой. Попробуй эту соль! О, эта соль твоей жизни! Её вкус сводит меня с ума! Он припал к сердцу ртом и, словно собираясь впиться, поводил по нему острыми зубами. Боль пронизывала каждую клетку тела. В ответ убийца слышал только хрипы корчившегося от боли потерпевшего. На лице застыла умоляющая гримаса.
- Ну, что ж, а теперь ты продолжишь писать!
- Но… я, же… умираю, - собрав все силы, просипел поэт.
- Глупец! Как же можешь ты умереть, если твой Роман не закончен! Ты ведь даже не написал, как ты умрёшь. Эта долгожданная ночь! Она будет решающей для твоего героя! Сегодня он станет свободным, почувствует силу истока и мудрость начал. Ему явится то, что прольёт свет на когда-либо существовавшие тайны Вселенной, что избавит его душу от боли сомнений и предрассудков, что поможет влиться в мировую гармонию и быть с ней в равновесии. Познать закон и обрести покой.
Забыть обо всём и знанием жить,
Себя признать королём или слугой.
Сегодня он откроет в себе меня! – с этими словами преступник дёрнул к себе обе руки и вырвал учащенно бьющееся сердце. Из оборванных сосудов хлынула кровь, брызгая на стены и впитываясь в пушистый ковёр багровыми пятнами. Огромная рана зияла в груди. Хладнокровный убийца бросил небрежный взгляд на содеянное и растворился в переливах цветов ночи.








Глава 14
Vade mecum;
О

дни живут по принципу «жизнь всё сама расставит», доверяются судьбе и окружающим. Такие люди не знают дружбы, любви, потому что боятся брать на себя ответственность за себя и близких людей. Они никогда не дают слова, так как не уверены, что смогут его сдержать. Человек с такими приоритетами ведётся за более сильными. Другие сами пишут величайшую драму Вселенной – свою жизнь, сами выбирают ей персонажей. Они всегда держат слово; дружба и любовь для этих людей превыше всего. Они ведут за собой других, полностью берут на себя ответственность за своё будущее и судьбу тех, кто рядом. Актёры и поэты! Те, кто диктует правила игры, и те, кто в неё играет.
Александр был истинным представителем первой категории и охотно играл в игру Ивана, пусть и не до конца понимая правила. Надо сказать, что выходило неплохо – он даже смог дать Ивану искренность, которую тот так ценил. Единственное, что у него никак не получалось – быть честным с самим собой.
Полусвет. Мирное потрескивание горящих дровишек. Монотонный гул, доносящийся снаружи. Клубы седого дыма закрученными спиралями поднимаются к вытяжной трубе. Раскалённые угли лениво ласкает догорающий огонь. Стопка бумаги, исписанной ровным мелким почерком, пара слегка помятых листов валяется рядом со столом. Посередине просторной
____________________________________________________
; Пойдём со мной (лат.)
комнаты на бежевом ковре покоится худое белокожее тело, по нему текут багровые струи вязкой жидкости. Из груди торчат выломанные рёбра, и уходит вглубь тёмная полость от вырванного сердца. Обвисшие вены ещё источают кровь. Ниже раны кровью оставлен знак:
 
Поэт. Или актёр? Так или иначе, он отдал жизнь своему герою. Странно. Но вместо опустошения ощущался громадный прилив творческих сил, ему безумно хотелось писать, несмотря на то, что пошевелить пальцами не представлялось возможным.
Нет, он не умирал. Он впервые почувствовал себя отцом. Его детище, Роман в стихах, больше не нуждался в пере. Его герои теперь сами черпали из своего истока всё необходимое для продолжения этой умопомрачительной истории. В неумолимом потоке боли поэт различал отдельные образы, видения: сквозь пелену ночи, невзирая на ураган, быстро движутся два красных огня. В руках обладателя этих глаз бьётся большое сердце.
- Твой путь будет самым трудным, но он приведёт тебя к самой большой в мире любви, - закончили свою речь родители Ивана, и вся праздничная процессия в считанные минуты переместилась в большой светлый зал, где уже играла танцевальная музыка, заглушая уличный грохот. Веселье не знало границ, пока внезапно не выключилась музыка, погас свет и вместо ритмичных ударов барабана прогремел глухой рычащий раскат грома, окно пронзила ослепительная вспышка сине-фиолетовой молнии. После секундной паузы начал нарастать неуверенный рокот обсуждений и возгласов особо впечатлительных девушек. Зажгли свечи. Виновник торжества, вооружившись фонариком, отправился в подвал проверить электричество. И стоило ему покинуть помещение и скрыться в темноте ведущего вниз лестничного пролёта, как в оба окна зала ворвались потоки лилового света, точно длинными иглами пронзали они пространство и время. Раздался острый звук бьющихся стёкол, хотя окна оставались целыми. Белые пятна от яркой вспышки поплыли в глазах ошарашенных гостей, но тут же стали проходить, повергая одного за другим в транс. Перед столпившимися у стены людьми открывался зал с лакированным паркетным полом, в котором отражался пылающий холодным насыщенно-красным пламенем потолок. Грязно-золотистый свет медленными водопадами сочился из многочисленных светильников, которыми были увешаны зеркальные стены. По периметру располагались скульптуры самых разных эпох и веяний мировой культуры. Парадный вход, несущий массивные бронзовые двери с изображением переплетённых змей, каждая из которых заглатывала хвост другой, возглавляли два больших сфинкса, выполненных из ярко-жёлтого золота. Огромные окна то и дело вносили диссонанс в эту гармонию, озаряясь вспышками молний. Дрожащие ноги гостей подбивали сокрушительные удары грома. Небесная опера начинала свою кульминационную арию.
Спускаясь по бетонной лестнице, Иван наслаждался окутавшей его тишиной. «Как здесь хорошо». «Но никто из них не захотел бы спуститься сюда со мной. Тогда зачем они все нужны? Они не пойдут со мной дальше. Быть может, только Александр. Но он тоже боится. Боится жить и владеть своей судьбой. У него есть сила, но нет веры. Луна? Где же ты, Луна? Держу пари, она пошла бы за мной куда угодно, но будет ли это правдой?». В подвале было прохладно и пахло сыростью. Пробки под электросчётчиком оказались в полном порядке. Неожиданно в давящей на ум тишине Иван начал различать низкие протяжные звуки струнных инструментов. «Господи, неужели я схожу с ума. Эта буря, кого хочешь, доведёт»… «Нет… определённо в зале на верху играет музыка. Но как же это возможно!» в следующую секунду он остолбенел посреди лестничного коридора; с ног до головы прокатилась волна леденящего холода. Сквозь музыкальные интонации проникали стихи, но они казались совсем близко, как будто шли прямо из сердца. И что самое поразительное – чтец обращался к нему.
Глаза великанов-сфинксов зажглись белым светом, и тяжёлые двери парадного входа возникшего из неоткуда зала бесшумно растворились. В широком дверном проёме показался силуэт высокого человека в чёрном плаще с огненно-красными лекалами. Его глаза переливались заодно с извивающимися на потолке языками пламени. В левой руке он держал пульсирующую массу. Когда, стуча каблуками, незнакомец достиг середины зала, ни  у кого не осталось сомнения, что это бьющееся сердце человека.
Страх сковал сердце каждого из присутствующих. Ни один не решался выронить и слова. Новый виновник торжества протянул руки вверх, затем резко опустил, в ответ на что прогремели торжественные аккорды вступления, за которым поплыла настораживающая медленная музыка. Наверное, это можно было считать приветствием, так как пришелец тут же грубоватым твёрдым голосом начал говорить. Он говорил стихами.

Пустынный зверь!
Твоя награда – голод,
Неутолимый голод до чудес.
Бредёшь один, днём жар, а ночью – холод;
Под ноги звёзды падают с небес.
Друзей не жди –
Твой друг тебя догонит,
Ему нужна твоя живая власть,
 А тот, что из пластмассы, пусть уходит,
Не каждому дано с тобой пропасть.
Ты иногда захочешь оглянуться,
Того, что было только не жалей.
Увидишь груды мусора, обломков,
Не нужных старых и чужих идей.
В твоих глазах
Весь мир с его обманом,
Здесь – только ложь, всё остальное – свет.
Запомни!
Что кончается – неправда,
Что не горит –
Того и вовсе нет.
И знаешь,
Всё случится, как захочешь.
Твой путь тебе укажет свет.
Дороги не пугайся – бог поможет.
Иди, но не забудь – предела нет!

В небольшой спальной комнате темно. Только догорающий огонь теплится в камине. Иногда его тусклый свет попадает на мелькающее над столом перо – оно высекает новые и новые строки романа. На полу с закрытыми глазами лежит раненый человек. Нельзя сказать, что он без сознания - просто его сознание сейчас там, где его герой.

- Где тот, кто так любит
Стихию и мрак!
Кто в бурю бежит, не скрываясь в горах.
Где ты, одинокий
Непризнанный вождь!
Пришло твоё время,
Свершился твой дождь!

Словно под гипнозом, Иван миновал лестничный пролёт из подвала в коридор и в скором времени оказался в дверях некогда обычной комнаты для гостей.

- Где тот, кто является с бурей!
И гаснет, как пламя свечи,
Во время унынья,
Когда словно пулей,
Война опускает мечи.
Река без единой платины
От каменных гор до равнин!
Когда раскололась вселенская льдина,
Я в море остался один.
Я здесь, ты ведь слышишь –
В толпе громче всех
Стучит моё сердце,
Сверкает мой грех.
Я верю в себя
И правлю судьбой,
Теперь повернись –
Я стою за спиной!

За окнами буря
Не знала преград.
Пришелец увидеть Ивана
Был рад.
- Ну, здравствуй, безумец,
Иди же ко мне.
Поэт наклонился,
Шепча Сатане:
- Не зря я молился,
Сгорая в огне,
В огне своих мыслей,
Ненужных идей,
Что были законом
Для многих людей.
Как долго я ждал тебя,
Сколько искал!
Так много баллад
О тебе написал!
- Я знаю,
- С улыбкою Дьявол шепнул
И юноше прямо
В глаза заглянул –
- Я знаю, могу их
Все спеть наизусть,
Они помогли мне
Найти этот путь.
Тебя я ищу
Уже тысячи лет
Во всех временах,
Среди сотен побед.
И голосом твёрдым,
Как сталь, объявил
Для всех, кто от страха
Остался без сил:
- Настал этот день,
Когда сменится власть!
Сегодня придётся
Тебе всё отдать.
Ты должен оставить
С судьбой сой народ.
Не бойся ступить
На неверный порог.
Ты сделал свой выбор –
Не медли теперь.
Тебе отопрётся
Всякая дверь.

Медленно, но уверенно двигались навстречу друг другу две фигуры, как по шахматной доске. Напуганные до смерти зрители этой странной пьесы начали перешёптываться, а затем последовали и возгласы:
- Что ты делаешь!
- Он убьёт тебя!
И только Александр, знавший уже слишком много, чтобы не верить в происходящее, внимательно наблюдал за сюжетом и понимал, что должен быть сейчас там, с другом, но железные кандалы страха не давали ему и шелохнуться.
Напряжённое спокойствие нарушила вырвавшаяся из толпы мать Ивана. Она с отчаянным криком бежала к человеку в плаще, держа в руках тяжёлый стальной меч от только что обкраденной статуи рыцаря. Она обрушила его на голову своей жертвы…
Музыка оборвалась, языки пламени замерли, испустив клубами густой дым. Иван в недоумении и злости глядел на ударившегося об пол своего визави. Мгновение в молчании. Вот так, друзья, добро всегда побеждает зло.
Внезапно! Взрыв! Ветром снесло крышу. В окна с обеих сторон хлынула вода, сметая всё на своём пути, ледяная, хрустально прозрачная. В бессознательном холодном водовороте Иван почувствовал, как кто-то крепко взял его за руку и резко потянул вверх.
В узком когда-то светлом переулке с жёлтыми фонарями, только покосившиеся столбы и растрёпанные деревья. В симпатичном двухэтажном доме горит свет. Луна сидела у круглого окна на чердаке и пыталась уследить за снежными хлопьями, перемешанными с бусинками града. Весь день её одолевало какое-то непонятное беспокойство, она не могла найти себе места, и сейчас тревога особенно билась в её груди. Кое-как заставив себя заснуть, она проспала совсем не долго, пока её не разбудил грохот и испуганные крики матери. Она побежала на звук и увидела трёх своих родственников у разбитого окна в одной из гостиных. Стены дрожали, дребезжал шифер на крыше, казалось, что дом вот-вот рухнет. До этого момента её даже забавляла разгорячённая стихия, но сейчас сердце забилось далеко не радостно, и страх заполнил её тело.
- Пойдём! – крикнула мать, Луна не собиралась возражать и, догадываясь, куда её зовут, без вопросов поторопилась в мамину спальню, где обе встали на колени перед иконами и принялись молиться. Неожиданно мысли о её любви снова кольнули в сердце – на глаза наворачивались слёзы. Стихия ударила по дому новым и самым сокрушительным залпом. В груди вдруг зажгло неприятное предчувствие, как будто она знала, что с её любимым человеком происходит беда. После ослепительной вспышки всё вокруг померкло, но в это время она успела встретиться взглядом с одной из икон. Озарение и нестерпимая боль нахлынули в сознание: «Как живой!». С алых губ сорвался еле слышный шёпот:
- Иисус!
В подсознательном состоянии Иван видел, как летит над домами сквозь буран. Глаза залепляет снег и в поле зрения постоянно попадает чёрный глянцевый плащ с красными рисунками. Щёки горят, тело окоченело. Внизу быстро проносятся тёмные очертания улиц, посёлков, гор, хвойных лесов, равнин. Подняв голову и посмотрев вперёд, Иван увидел на горизонте бежевые проблески зарождающегося рассвета.








Глава 15
Мария

Д
ом Светловых был самым последним на улице  и стоял прямо на высоком обрывистом берегу реки с широким руслом, по другую сторону от которого всевозможные лиственные деревья образовывали маленькие рощицы. Это был большой старый особняк, построенный в форме башни. Снаружи, особенно в тёмное время суток, он выглядел весьма непривычно, чего, однако, никак нельзя было сказать о его внутреннем содержании. На первом этаже располагались гостиные, кухня, просторная прихожая, начинённые вполне современной и подобранной со вкусом мебелью. Второй этаж составляли спальни, в интерьере которых также просматривался довольно тонкий и оригинальный вкус хозяйки. Вверх на третий этаж, представляющий собой собственно круглую башню, уходила деревянная винтовая лестница. Она приводила в большую светлую библиотеку, что и привлекало Марию, девятилетнюю обитательницу дома. Она часто бегала сюда и была, судя по всему, единственным посетителем этого заброшенного местечка, поскольку остальные члены семьи ничуть не разделяли этого удовольствия. По периметру, прерываясь оконными пролётами, до самого потолка возвышались стеллажи с неисчислимым количеством старинных пыльных книг. Здесь было так тихо, что звенело в ушах. Нельзя сказать, что Мария была большой любительницей чтения – ей  нравилась скорее атмосфера этой комнаты, благодаря которой она могла перенестись на много лет назад, понежить своё богатое фантазиями воображение, да и просто отдохнуть от бурной школьной жизни.
Истерзанный стихией город начал постепенно оживать. Столбики термометров медленно поползли вверх, стихает ветер. С неба летит крупный снег с дождём. Суета на улицах. Вдоль дорог бульдозеры, подъёмные краны и грузовики занимаются ликвидацией последствий катастрофы. Не теряют времени журналисты: все каналы оккупированы наскоро испечёнными программами об Антихристе и его несомненной причастности ко всей неразберихе. Нумерологи, историки, специалисты по символике, оккультным наукам толпятся вокруг телевизионных станций, каждый из которых предлагает свои версии объяснения произошедшего, но все они сходятся в одном: винят двадцать первый век и всячески мусолят число две тысячи семь. Предсказатели конца Света так же не могли упустить куда уж более подходящего случая. Они уже разработали новые теории относительно того, какие чудовищные события предстоят нам в будущем году.
Не обошла суета и переулок, где жила Луна. Их дому досталось больше всего. Целый день она с братом хлопотала по дому, ходила за покупками, пока родители налаживали дела на работе. Вечером к всеобщей радости зазвонил телефон (наконец-то, восстановили линию): мамина подруга пригласила её в гости, чтобы обсудить некоторые вопросы. На предложение матери пойти с ней Луна охотно согласилась – она мало с кем общалась после последней встречи с Иваном, и развеяться нисколько не мешало.
Тротуары были завалены палками, ветками, сломанной арматурой, так что путь до шоссе, где ходили маршрутные такси, был не самым лёгким. Добравшись до частного сектора города, путники снова преодолели целый ряд всевозможных препятствий.
После всего пережитого этой зимой дом в виде средневековой башни показался Луне особенно зловещим. Сырой вечер заливал эту картину классическим колоритом, характерным для исторических романов.
- Боже, я бы не смогла в таком жить,- пробормотала Луна, перепрыгивая через очередную канаву. Её спутница предпочитала обходить преграды и, улыбаясь тому, как смешно дочь справляется с трудностями пути, ответила:
- Зря ты так. Этот дом имеет исключительную ценность. С ним связаны судьбы многих самых знаменитых личностей тех эпох.
Дверь отворилась, и гостей встретила приятная ухоженная женщина лет сорока. На ней был махровый домашний халат. Громкое радостное приветствие закончилось крепкими объятиями и французскими поцелуйчиками.
На кухне уже поджидал чай и вкусное печенье, приготовленное только что собственноручно хранительницей очага в этом жилище. За красиво накрытым столом обсуждалось всё, что так или иначе было связано с пронёсшимся несчастьем. Из маленького телевизора доносился голос диктора, сообщавший предварительные оценки ущерба, нанесённого стихийным бедствием.
Разговор прервала воспитанная девочка с каштановыми до плеч волосами:
- Здравствуйте, - вежливо поприветствовала она гостей и, не дожидаясь ответа, обратилась к маме, – мамочка, ты сегодня не будешь читать мне книжку?
- Ой, солнышко, прости, я совсем заговорилась, Луна, дорогая, ты не почитаешь ей, пока мы с твоей мамой ещё немного поболтаем?
- С удовольствием, - ответила Луна, бросив приветливый взгляд на девочку, - если, конечно, Мари не против.
Мама вопросительно посмотрела дочь.
- Мне всё равно, кто мне будет читать, - улыбнулась Мария слегка заносчиво, схватив со стола самое зажаренное печенье.
- Вот и славненько. Спокойной ночи, малышка.
- Спокойной ночи, мамочка! – тонкий звонкий голосок сливался с быстрым топотом маленьких босых ножек по скрипучей лестнице.
Красное солнце на закате озаряло всю комнату оранжевым светом. Окна спальни выходили прямо на реку. Мария сидела на кровати и оценивающим взглядом смотрела на Луну, будто ту наняли развлекать трудного ребёнка. Оглядев комнату, Луна, наконец, удостоила вниманием своего «клиента». Мария взглядом указала на тумбочку рядом с торшером, где лежала небольшая книжонка в гладкой цветной обложке: «Библейские рассказы для детей».
«Что ж, не плохо» - подумала Луна. Она взяла книгу и опустилась на мягкий пуфик у кровати.
- Тебе интересна Библия? – тихо спросила она.
- Мне нравится Иисус, - улыбаясь, ответила собеседница и чуть задумчиво добавила, – и Мария Магдалена. Они отличная пара. Хотела бы я быть на её месте.
Едва удержалась Луна от смеха и, открывая книгу на закладке, сказала:
- Ну, у тебя ещё всё будет. Думаю, ты встретишь такого человека.
Мария брякнула голову на подушку и прикрыла глазки в предвкушении одного из любимейших, если не самого любимого, удовольствия.
Луна читала медленно и с выражением. Как только закончила, сонный голос слушательницы пролепетал:
- Скажи, как ты думаешь, ведь Иисус погиб, чтобы обрести любовь?
Растерянная таким серьёзным вопросом от столь юного дитя, Луна не нашла сразу, что сказать и предпочла уйти от ответа:
- Ты очень умная девочка, Мари, но тебе пора спать.
А вопрос не собирался оставлять её в покое, и, помедлив минут десять, она вдруг прошептала первое, что пришло в голову:
- А кто сказал тебе, что он умер. Он жив, и я люблю его.
Но Мария была уже далеко в омуте библейских историй: ходила по воде, путешествовала – видела чудесный мир, какой может являться только во снах.






















Глава 16
Эзотерик
 














Т
онкие струи солнечного света истекали между беспорядочно переплетёнными ветвями деревьев и назойливо сочились в зажмуренные глаза. Но разбудило Ивана отнюдь не это, а жуткий холод, ползущий дрожью по всему телу. Придя в сознание, Иван понял, что совершенно обнажённым лежит в земле под покровом сырых прошлогодних листьев. Над головой небо закрывал высокий куполообразный потолок из крон. Мёрзлая и вместе с тем мягкая мокрая слякоть неприятно облизывала кожу. Полугнилые листья укрывали, ничуть не грея, а наоборот, отбирая драгоценное тепло. В недоумении он резко вскочил на ноги и, отряхивая грязь с озябшего тела, огляделся.
Вокруг лес. Сначала он подумал, что, вероятно, спит (с ним случались довольно часто слишком реалистичные сны), но это не было сном! Ещё раз на несколько секунд зажмурил он глаза и убедился, что ничего не изменилось. Его по-прежнему окружал непроходимый тёмный лес; с неба лил еле тёплый душ солнечного света, обнажённое тело окатывала срывавшаяся с деревьев метель. Холод сводил ноги и мышцы, они отнимались.
Мысль о том, что надо найти одежду, была первой после того, как ему так и не удалось выяснить, что же происходит.
«Не мог же я придти сюда голым» - подумал Иван и начал пристально вглядываться в окружающую обстановку. Ничего похожего даже на тряпку рядом не оказалось, но вместо этого его настиг удар, который разбил все мысли о холоде, одежде, желание установить своё местонахождение – обо всём!  Он стоял, как вкопанный, долгое время не веря своим глазам. Он вдруг почувствовал, что видит предметы необычайно чётко, как будто на нём были идеально подобранные очки. Но это было ещё не самым поразительным. Далее он посмотрел на стоящее вблизи широкое дерево и совершенно онемел. Перед его глазами возвышалась баррикада растительных клеток со всеми движущимися в них соками и органеллами, а, стоило посмотреть чуть-чуть внимательнее, и в следующие мгновения он наблюдает за перемещением самых разных веществ в клетке, течением биологических процессов, чуть ещё напрягает взгляд, и вот они, молекулы, участвуют в химических реакциях, ещё самую малость – и атомы, ещё – и электроны неуловимо мелькают на атомных орбиталях, ещё – и стоп…
Он судорожно закрыл глаза…, не выдержав этого потрясения, и моментально погрузился в совершенную темноту.
«Господи… что это. Неужели это и вправду со мной?»
Оправившись немного от шока, он начал постепенно привыкать к новому раскрытому в себе таланту: напрочь забыв о холоде и причине нахождения его здесь, не думая ни о чём, он ходил по лесу, смотрел на землю и видел капилляры, смотрел на лучи солнца и видел потоки фотонов, отвлекался на птицу, и она представала перед ним во всём великолепии внутреннего строения с маленьким бьющимся сердцем и триллионами химических реакций, происходящих за время одного лишь взмаха крыльями. Наступив в небольшую лужицу, он увидел сцепленные между собой молекулы воды.
«Точь-в-точь как в учебнике, - подумал он – значит исследования всё-таки в чём-то верны». Смотрел на листья и видел их, словно под микроскопом.
Дальше он просто упивался новыми своими способностями. Ему это нравилось всё больше и больше! В сердце разгорался неимоверный восторг!
- Боже мой! Волшебство какое-то! – воскликнул он, и голос эхом пронёсся вокруг.
Снова и снова разглядывал он спящие зимним сном деревья, и ему открывались самые сокровенные тайны мироздания. Какой там холод! Жар охватил всю его душу, он с жадностью вбирал новые и новые знания, пока, наконец, совсем не закружилась голова, и он в растерянности упал на мягкий покров из листьев. Влажная земля больше не приносила ему неприятных ощущений – напротив, он распластался на ней, вытянув руки и ноги, и чувствовал, как впитывает спина неистовую энергию.
Всё горело. Неудержимые страсть и желание, казалось, вот-вот вырвутся из возбуждённого тела. Дыхание учащалось. Кубометры студёного воздуха распирали лёгкие. Хотелось кричать! Нет – бежать! А, может, лететь! Хотелось поделиться этим громадным зарядом. Он обнимал землю, пытаясь разрядиться, поднимал руки к небу, в надежде, что оно возьмёт хоть часть силы себе. Но нет…Он должен был сдержать её. Это была его сила, и отдать её было невозможно.
Обострился слух, как и все остальные чувства – где-то неподалёку явно шумела вода. Обезумевший искатель стремглав побежал влекомый ненасытной жаждой новых прозрений. Сквозь бурелом, кусты, овраги бежал он так долго, что почти выбился из сил, но остановиться просто не хватало воли. Быстрее и быстрее гнал он свой организм к новой надежде. И вновь… не ошибся. Звук журчащей воды доносился из непередаваемо красивого водопада! Его русло извивалось по отвесной скале, и вода сплошной стеной падала вниз. Золотая от пронизывающих лучей солнца, она разбивалась о камни и становилась бирюзово-синей в глубоком горном озере. Исток водопада высоко-высоко в горах, заслонённый облаком, не был виден, но не для глаз Ивана. Он видел и исток, и много дальше. Снова кислород и водород, одноклеточные животные.
- Невероятно! Это же сенсация!
Как только он это произнёс, из пучины водопада прогремел подбивающий ноги голос.
- Добро пожаловать, герой! Наконец-то, ты вернулся. Поздравляю! Ты узрел в себе то, о чём раньше мог только догадываться. Не так ли? Вспомни. Тебе часто казалось, что видишь ты намного лучше других. Многие законы были для тебя очевидны, тогда как другие ломали над ними голову. Сколько раз приходилось тебе сдерживать себя, потому что так было угодно обществу. Ты даже бросил свою любовь, из-за того, что был неуверен. Твои рисунки. Они перестали изображать твою любовь, потому что ты направился к признанию. Теперь ты здесь. Эти способности даны тебе не для того, чтобы ты разгадал тайны гармонии Вселенной и рассказал о них миру. Учти, как только хотя бы одно слово об увиденном здесь коснётся ушей другого человека, ты потеряешь всё и будешь обречён на страшные муки в этом вечно холодном лесу, в котором без силы тебе не прожить, он станет для тебя и домом, и могилой.
Понадобилось несколько минут, чтобы прокрутить в голове услышанное. Лицо Ивана медленно приобрело виноватое выражение. И совсем, как ребёнок, он выдавил:
- Н-но зачем же тогда?..
- Закрой глаза и всё поймёшь. Ты много раз проделывал это, но не придавал этому значения, - такое впечатление, что слова произносились с улыбкой.
Иван закрыл глаза и снова погрузился в ту самую совершенную пустоту, которую видел буквально недавно, и задумчиво процедил:
- Я ничего не вижу.
- Именно! Зато ты способен проникать взглядом в любые вещи и мысли. Ты безошибочно видишь людей, которые тебя окружают, видишь их слабости и идеалы. Но до себя тебе нет дела! Ты разбазарил себя! Твоё сердце разбито, и его осколки тусклыми искрами лежат на дне этого озера. Воспользуйся своими чувствами, чтобы вновь обрести себя, - с этими словами магический голос прокатился эхом по долине и исчез, а вместо этого послышалось шипение, и он заметил прямо у своих ног хвост быстро уползающей под куст змеи.
Иван обошёл озеро и очутился прямо перед водопадом. Водяная пыль приятно освежала разгорячённое тело. По скользким камням, обшитым мхом, Иван поднялся к столбу воды, и крик его разлетелся на тысячи миль: как из автомата, били его плечи свинцовые струи воды. Он прыгнул в прозрачную бездну, вода, как дроблёное стекло, вонзалась в тело, и вдруг почувствовал, что совершенно не может держаться на воде, хотя неоднократно убеждался, что пловец из него не самый худший. Он испуганно барахтался. Испуганно и тщетно – пучина засасывала. Ноги свело от ледяной воды. Он захлёбывался, кричал и, в конце концов, утонул. Последнее, что успел он увидеть – чистое голубое небо и рождающийся месяц творожно-белого цвета.





Глава 17
В объятьях страха

Н
еподвижные истуканы – деревья стоят крепко. Никого не хотят пускать в таинственный лес, полный загадок. Но, вопреки сопротивлению, через него бежит человек. Ветви хлещут по лицу, острые, как копья, шипы протыкают кожу, вонзаются глубже и обламываются. Но он бежит, оставляя за собой кровавый шлейф на голых стволах.
Александр не отличался особой тягой ко всевозможным вылазкам на природу, активному времяпрепровождению – его скорее можно было назвать домоседом, однако, события, произошедшие с ним за период уходящей зимы, напрочь подорвали все его приоритеты и до сих пор не давали ему покоя. Он никак не мог совместить то, что видел той злополучной ночью, со «здравым» в его понимании смыслом. Начавшаяся ещё после первой встречи с Иваном, буря закончилась только снаружи – в голове она только нарастала. Ожесточённая борьба чувств и ощущений разрывала Александра на части. За время знакомства с Иваном ему неоднократно приходилось изменять своим убеждениям, но он принимал это скорее как исключение, оставаясь всё равно при своём мнении, поскольку к дружбе относился весьма легкомысленно и многим явлениям старался вообще не придавать значения.
Теперь же стало всё иначе. Не ясно почему, но не было никакого сомнения в том, что увиденное на Дне Рождения – правда. Сотни раз прокручивая в голове эти кадры, он  то винил себя в том, что не отправился с другом, а трусливо ждал в толпе, то его одолевали лютая злость и ненависть:
«Он отдал душу Дьяволу! И хотел увести с собой меня? Какой же он друг!»
- Нет. Я должен навсегда выкинуть этого человека из жизни! – сразу после этих слов раздался звонок в дверь.
На пороге стояла красивая высокая девушка с развивающимися на ветру волнистыми волосами.
- привет, Луна! – бодро воскликнул Александр, жестом приглашая гостью в дом.
Об этой встрече они договорились заранее в течение прошлых долгих разговоров, когда Александр максимально серьёзно рассказывал ей всё, что видел тогда на вечеринке, пытаясь любыми способами пресечь всякую попытку своей собеседницы подумать, что он сошёл с ума. Но труды его были вовсе не нужны: Луна также испытала множество непонятных ощущений и более того никак не могла справиться с необъяснимой тревогой, одолевающей её в последнее время, поэтому любую информацию о предмете её беспокойства воспринимала болезненно.
- Как ты? – начала Луна тихим умиротворённым голосом.
- Ужасно, - скривил лицо Александр, - я почти месяц не нахожу себе места! Я уже не знаю, что и думать. То верю, то не верю.
- А не проще довериться сердцу? Неужели ты не чувствуешь, что он с тобой был абсолютно откровенен? Вспомни его глаза!
- Ты что до сих пор его любишь? Но как можно…
- А за что я должна его ненавидеть? – перебила Луна. - Ты не знаешь, как ему было тяжело. Ты должен был это понять и помочь. А ты просто маленький мальчик, готовый из-за своих ложных мыслей бросить друга в пути. Да, может быть, он плохо с тобой обошёлся, но, я уверена, он сделал это не нарочно  или потому, что хотел убедиться в твоей верности. Если бы ты умел слышать сердце, ты бы откинул в сторону все эмоции и увидел, как он тобою дорожит!
- Я ошибся. И уже не в первый раз. Я думал, что он друг, но оказалось не так. Что мне теперь в огонь с ним идти?!
- Вот именно! – взбунтовалась Луна, – вот она, твоя липовая дружба! Пока всё хорошо, пока ты получаешь от него только положительную энергию, ты с удовольствием говоришь ему монументальные слова о том, что готов идти с ним, во что бы то ни стало, а, как только, появляются трудности, всё это оказывается ложью. Я хорошо помню, - не унималась она, – тот случай летом, когда мы с тобой бежали за Иваном ночью через дворы. Ты бежал до тех пор, пока не напоролся на колючую проволоку и сию же секунду развернулся и пошёл домой! Да, и что греха таить, я сама еле поборола желание вернуться с тобой, но что-то помешало мне. Здорово он нас тогда проучил. Показал нам самих себя. Только после этого я поняла, что меня ведёт за ним сердце, хотя в сознании я до сих пор обижаюсь на него за ту глупую выходку. Не знаю, - помолчав и опустив голову, закончила она, – что с ним происходит, но я убеждена, он всё делает правильно, потому что доверяется жизни.
Спустя полминуты, тише и чуть в сторону она добавила:
- А ещё я верю в свою любовь, которая непременно поможет ему.
Маленькие, но насыщенно-бирюзовые глаза Александра медленно бледнели. Прежняя бодрость угасла, и Луна чувствовала, как ненасытные сомнения налетают на человека со всех сторон, как идёт война внутри между душой и разумом, чёрным и белым.
Такое происходит с каждым человеком. И всё из-за того, что люди не могут привести это в равновесие. Одни любят сердцем, но любовь их слепа, другие – разумом и эмоциями, но такие отношения быстро гаснут, едва разгоревшись.
Христиане славят Иисуса, проклиная Дьявола. Но невозможно увидеть свет, не ведая тьмы.
- Ладно! Подумаешь об этом потом, - разрушила затянувшееся молчание слегка взведённая Луна. – Сейчас скажи мне, едешь ты с нами в горы?
Получи Александр это предложение, скажем, ещё до судьбоносного праздника, он бы, наверняка, отказался, но пилить его этой идеей Луна начала не раньше, как на прошлой неделе, когда все его стереотипы уже были разбиты, поэтому, переключившись сейчас со своих мыслей на уставившиеся в него карие глаза, он промямлил:
- Да. Конечно, поеду. А что надо с собой взять?
- Сейчас я тебе всё объясню, - приняла Луна деловой тон (больше всего люблю её за эту удивительную способность меняться). На каждую ситуацию у неё был свой образ. Иногда она даже ухитрялась предугадывать обстановку и подбирать ей в тон одежду, макияж, так что каждую свою роль она отыгрывала на сто процентов.
Весь следующий вечер был занят приготовлениями к поездке, а на утро у необычного дома Светловых яростно сигналила серебристо синяя BMW, набитая продуктами, палатками и прочими туристическими снастями.
Первой на дорожку к особняку выскочила, подпрыгивая, Мария.
- Мария! Сейчас же надень шапку! - кричала, показавшаяся в дверях её мать, попутно разговаривая с худощавым усатым мужчиной, приходившимся Марии отчимом, но девочка была уже слишком занята тем, что кокетничала с двенадцатилетним братом Луны, подоспевшим помочь ей уложить вещи в машину. Надо сказать, что Руслан был не из тех, кто упускает свой счастливый случай, поэтому, как и следовало ожидать, когда делегация отчалила, он мило беседовал с новой своей пассией на заднем сидении машины Светловых, в то время, как Александр с Луной, прислонившись к противоположным дверям соседней машины, досматривали свои сны.
В первом часу дня уютные палатки были раскинуты и наполнены всевозможными тёплыми одеялами. Группа отдыхающих направилась любоваться красотами природы.
Вечером, когда уставшие взрослые читали «умные» книжки в слабом свете походных фонариков, а дети «резались» в карты, сидя в палатке, Луна, будучи отъявленным противником азартных игр, решила ещё немного прогуляться. Более того, чувство тревоги снова звало её, непонятно вот только, куда.
Начинало смеркаться, когда ноги нащупали узкую тропинку, неглубоко заходящую в лес и возвращающуюся, как ей показалось, обратно к лагерю. Что ж, обескураженная странными ощущениями, она всё больше уходила в свои мысли, не замечая, как темнеет, а тропинка вовсе не собирается поворачивать назад.
Какую неотвратимую власть имеет сердце над человеком. Руководствуясь одними чувствами, забываем мы о реальности и можем зайти слишком далеко. Когда она это поняла, было уже совсем темно, и вокруг до самых подножий гор простирался густой хвойный лес. Огромная полная луна мрачно «глазела» вниз, время от времени покрываясь, как морщинами, проплывающими облаками. Она словно злобно надсмехалась над человеческой глупостью, с большим интересом ожидая, что же дальше будет с её новым гостем. Холод пополз от ног по всему телу. В каждую клетку закрался леденящий страх. Она боялась даже повернуться, чтобы пойти обратно.
«Чёрт! Какая же я дура! Одна в лесу! Это же дикие места, здесь чего только нет!» - думала перепуганная до кончиков пальцев девушка. Она повернулась. Несмотря на яркую луну, в лесу царила кромешная тьма – лапы великанов-сосен задерживали весь свет. Она попыталась пойти назад той же дорогой, но вместо этого ноги зацепились за ветки, смешанные с камнями, и через три шага стало предельно ясно, что прежней дорожки нет… Ужас нахлынул с головой.
- Но как же так! – в отчаянии залепетала она, - здесь же была тропка. Куда она исчезла?
Чудовищные вещи проносились в голове. Лес обнимал девушку темнотой. Больше всего ей хотелось сейчас провалиться сквозь землю. Негостеприимно ветер шуршал хвоей. Напрашивался дождь. Недоверчиво потрескивали стволы одиноких кедров. Лес дышал. Прямо над ухом.
Никогда ещё сердце Луны не билось так часто! Оно просто вырывалось из груди. В горле пересохло. Волосы вставали дыбом от ужасающих шорохов повсюду. Испуганная до смерти, она оглядывалась по сторонам на каждый звук.
-Да что же это такое! – всхлипывала она, - где же дорога?!
Холодная скользкая рука шлёпнулась на её голое плечо и потянула вниз лямку блузы. Она молниеносно развернулась и закричала что есть мочи в лицо уродливому мертвецу, глаза которого были пробиты железными прутьями. Но виденье тут же исчезло – это была лишь злая шутка воображения. Она принялась кричать о помощи, но скоро поняла, что это не только бесполезно, но и опасно. Как известно, в этих лесах можно встретить диких кабанов и даже медведя.
- Что же делать?! Бежать? Но куда?
Она топталась на месте, ожидая опасности с любой стороны. Где-то, пока далеко, слышались крики кабанов. Сзади, казалось, постоянно кто-то стоял. И вот опасность всё же пришла. Лесной шум умолк, и теперь она слышала только один звук, почти понимая, что происходит. Кричать и бежать уже просто не было смысла – оставалось ждать и молиться. Впереди определённо что-то двигалось. Нет… сзади! Нет… справа!.. оно ходило кругами, всё сужая их… Затем остановилось. То же самое можно сказать и о сердце заблудившейся Белоснежки.
Вершины сосен всего лишь на одно мгновение расступились, и в серо-голубом свете Луна увидела перед собой угольно-чёрного волка. Он сидел и сверкающими глазами, оскалив зубы, пристально смотрел на неё. Секунды показались вечностью. Страх сменился чувством обречённости.
Мгновение! Лунный свет погас. Волк бросился вперёд!
К тому времени, как он прыгнул на неё и свалил с ног, она уже потеряла от страха сознание и видела во сне, как белые клыки впиваются в её тело и разрывают на части. С них капает кровь. Мощные лапы давят на грудь.
Последнее, что она успела подумать: «Эти глаза… Я видела их раньше…».





























Глава 18
Огонь

«Я
 умерла? Или во сне? Что со мной?». В сознании бурлил серый зернистый туман. Сквозь череду непонятных ощущений она заметила, что не чувствует под собой твёрдой почвы – её кто-то несёт. Постепенно она начала приходить в чувства и вспомнила, что с ней произошло: одежда была изорвана, болело в груди.
Очнулась она от брызг холодной воды, плеснувшихся в лицо. Приоткрыв глаза, она увидела в тени силуэт высокого подтянутого человека. Когда он вышел на свет, она совершенно обмерла. Дыхание замкнулось в груди. Сердечный ритм зашкаливал. Но сил на эмоции больше не осталось. Она слишком много всего пережила, и сейчас сознание было просто откинуто прочь. Молча, поднялась она ноги и, точно заколдованная, направилась к человеку всей своей жизни. Он подошёл к ней, изнемогая от желания. Обнажённое и скованное холодом тело было жёстким, как сталь. Почувствовав такое неистовое напряжение, Луна испугалась, но отступление было невозможно. Когда руки Ивана достигли её плеч, она уже готова была принять любую грубость. Однако, напротив, огромная сила воли позволяла Ивану быть потрясающе тактичным и аккуратным. С ювелирной ловкостью он провёл губами по её ушам, угадывая их форму до миллиметра, поиграл с длинными ресницами. Затем тёплое дыхание приятно ощущалось на щеках… подбородке…шее… пальцами он нежно перебирал пряди её волос, гладил за ушами, как кошку. И, наконец, он подобрался к губам. Они подрагивали от холода и опасения, что вот-вот всё взорвётся, и сдержанный мужчина опять превратится в бесчувственного зверя.
Могла ли она подумать в данный момент, что всё случится совсем наоборот. Как только кончик языка любимого парня прикоснулся к её зубам, дикой стала она сама: тонкие пальчики яростно вцепились в мягкую спину. Горячий поцелуй затмил сознание. В темноте она казалась жгучей брюнеткой, а, попадая в шлейф лунного света, собирала в локонах россыпи серебряных искр. Как чутко отражала она этот мир! Свой мир, в котором была королевой, несмотря на все ссоры и недомолвки, что сейчас не имели никакого значения. Под тенью гор она вела себя страстно и даже слегка развратно: впивалась в Ивана так, словно видит его в последний раз, но, лишь замечая на себе сияние ночной богини, становилась скромнее и податливее.
Первой из омута поцелуя вырвалась дикая и прекрасная пантера. Она ласкала мускулистый торс, каждый изгиб, опускалась, стараясь не оставить без внимания, ни наименьшего участка тела. Двигалась по крепкому животу и, наконец, совсем потеряла самообладание. Иван зажмурил глаза и сжал руки в кулаки.
«Правлю ли я этим миром? – думал он, – или мир правит мной?». Сейчас он больше склонялся ко второму. В любой момент он мог бы повернуться так, что свет напомнил бы принцессе, кто здесь главный. С другой стороны, было слишком хорошо, чтобы сопротивляться. Это, кажется, было не в его силах.
Одному Богу известно, что чувствовала Луна во время своей первой близости. Несомненно одно: она шла к этому с самого первого взгляда, и не хотела выпускать из рук свою сбывающуюся мечту, когда плавно, но настойчиво Иван поднял её с колен, бережно взял на руки и положил на большую густо поросшую мхом каменную плиту.
Он ласкал её упругие груди, успокаивая и вместе с тем возбуждая ещё сильнее. Луна теперь непрерывно лила свет на красавицу, не давая страсти погубить сознание и чувства. С каждым новым движением она видела, как плывёт в лёгкой пироге по бурной реке. Течение несёт её всё быстрее и быстрее, возвещая о том, что впереди водопад. Ещё не поздно было вернуться, сойти на берег. Но нет. Она тщательно огибала все водовороты, что подстраивало ей сознание.
Делала она это очень искусно, ведь можно без преувеличения сказать, что она была единственным человеком в мире, знавшим о нашем герое несказанно много, практически всё, однако лёгкий страх перед неизвестностью всё-таки покачивал лодку, потому что в таком амплуа видела она своего возлюбленного впервые.
Иван целовал каждый пальчик на её маленьких ножках. Ласки мужчины становились всё увереннее. Стремительная река страсти несла её прямо, без единого отклонения.
Да, она действительно хорошо знала этого человека и готова была пойти с ним на всё, но с каждым движением его руки чувствовала, как теряет самое ценное, что у неё есть – интригу, которая была смыслом жизни.
Загадка, прятавшаяся за многочисленными её ролями, давала ей интерес в жизни, азарт. Даже наедине с собой она редко была полностью откровенна. Но сейчас вот так внезапно должна была впустить кого-то в самую глубину копи своих секретов, открыть самую настоящую себя. Это был очень серьёзный шаг, и раньше она представляла его себе крайне осторожным и обдуманным. И уж; конечно, у неё и в мыслях не было открытого неба, скал и дождя.
Иван, безусловно, подходил под все параметры того человека, в котором она могла бы раствориться.
«Но что же будет дальше? Разгадав всё, не потеряет ли он интерес?»
Её мысли оборвал бархатный мягкий голос:
- Ты веришь мне?
Луна не сразу вернулась из своих размышлений. Но как только заглянула в до боли знакомые синие глаза, прошептала почти машинально:
- Я верю.
И снова река! Опасное течение! Всё дальше и дальше уносило оно девушку в лабиринт неведанного, накрапывающий дождик стекал слезами по лицу.
И вот лодка стала подплывать к тому самому участку пути, который хранил в себе всё непознанное, именуемому будущим. Издалека Луна разглядела белую паутину, растянутую между деревьями от берега к берегу.
Иван водил шершавыми руками по коже, согревая и разгоняя огненную кровь. Затем прижался к принцессе всем телом. Каждый изгиб его мышц соприкасался с изгибами её хрупкой фигуры. То, что скрывалось за вуалью, и было предметом последних опасений Луны. Что там, она никак не могла знать.
Лодка зашла и остановилась в заводи, может быть, опять давая своей хозяйке возможность выбора.
И снова на ухо прошептал приятный голос:
- Ты любишь меня?
Луна поняла, что это был последний шанс остановиться. От её ответа теперь зависело всё! Не только её жизнь, но и жизнь её любви.
Что ж, выбор – это только иллюзия. Обветренные губы произнесли решающую фразу в микровселенной:
- Люблю!
На лодке моментально расправился белоснежный парус. Оглянувшись, Луна увидела в своих мыслях Ивана. Он набрал полные лёгкие воздуха и выдохнул его на парус.
Лодку качнуло и понесло прямиком на ватную паутину. Всё сильней и сильней проникалась Луна доверием к родному своему человеку, всё больше и больше любила его и, наконец, почувствовала, как порвалась самая тонкая, самая сокровенная грань между двумя пылающими душами. Она полностью доверилась этому и миру, этой реке.
Больше их не разделяло ничто: ни одна мысль, ни одно слово, ни один вдох.
Лоскуты прозрачной материи висели на мачте. Течение ускорилось, и теперь лодку подбрасывало на волнах, раскачивало из стороны в сторону. Луна ухватилась за скамейку, на которой сидела.
Подул неназойливый ветер, он становился порывистей. Ночное светило в кучевых облаках осветляло и затемняло пейзаж.
Иван почувствовал на бёдрах тёплые руки любимой.
За время пребывания в этом магическом лесу, он научился брать полное шефство над своей силой. Это давало ему возможность свободно распоряжаться ночью: неожиданно лодка села на мель – Луна медленно открыла глаза.
- Пойдём! Я хочу тебе кое-что показать, - он помог ей спуститься с камня, и в следующее мгновение босые ноги бежали по протоптанной дорожке через лес.
То, что увидела Луна, было самым потрясающим зрелищем в её жизни!
Гигантский золотой от лунного сияния водопад отражался в её светящемся взоре.
- Чудеса! – задрав голову, протянула Луна и вдруг почувствовала, что её куда-то тянут. Переключив внимание на руку, она догадалась, и это побудило в ней протест:
- Да ты что! С ума сошёл? Здесь итак жутко холодно, а ты хочешь, чтоб я ещё и в воду полезла? – вскипела она, - нет уж, это слишком.
Не обратив никакого внимания на интонацию, Иван чуть крепче сжал её руку и спокойно с достоинством повторил уже звучавшую ранее фразу:
- Ты мне веришь? – улыбнулся он.
- Верю, - обиженно проворчала Луна.
- Тогда перестань бояться, - лицо Ивана стало серьёзным.
Они вышли на широкий мыс, нависающий над гладью озера, на дне которого ещё светились сквозь толщу чёрно-фиолетовой воды осколки горячего сердца.
- Восхитительно, - шмыгая носом, бурчала Луна.
Кажется, после всего того, что испытал Иван накануне, удивляться уже было нечему, однако, ощущения, бурлящие в нём сейчас, не шли ни в какое сравнение с этим. Снова коснулись сознания мысли о сказочном сне, но щипать себя и зажмуривать глаза он больше не станет.
Нет, слишком явно стопы ныли от холодного камня, глаза разбегались от окружающей красоты.
В отличие от Луны, всё это мыслилось ему вполне закономерным и логичным. Так он себе всё и представлял, так хотел. Это была не просто очередная долгожданная встреча – это было испытание любви, которая сильнее холода, сильнее их самих.
Небо опускалось всё ниже и ниже. Тяжело вдыхался влажный воздух с сильным запахом свежести. Ветер утих. Нахмуренные тучи провисали над головами, почти задевая верхушки сосен.
Сверкнув молнией, небосвод разразился проливным дождём.
Обнажённые тела встрепенулись. Луна обняла любимого своего человека и чувствовала, как бьётся его сердце.
Иван нагнулся к её губам, ощутив на них пресный вкус капелек дождя. Мурашки по коже, то ли от холода, то ли от столь тонких ощущений.
Обтекаемые тела лоснились в бледном лунном свете. Текли с волос струи. Луна утопала в омуте синих глаз, отражавших наскальные рисунки.
- Я замёрзла, - прошептала Луна.
- Хочешь сюрприз? – улыбнулся Иван.
- Хочу, - помолчав чисто из вредности, фыркнула девушка.
- Но для этого ты должна мне полностью доверять.
- Ну, конечно, я тебе доверяю, - в принципе, вопроса о доверии больше и не стояло: Луна лишилась всего, что в какой-либо мере могло служить препятствием между ней и миром, в котором она расцветёт. В словах совершенно потерялся смысл. Какими бы ни были они красивыми – они не могут передать всей полноты чувств, все мысли кодировались ударами сердец, куда точнее и нагружались самыми точными звуками, послезвучиями, вкусами, оттенками…
Так что подобные формальности теперь имели место скорее, чтобы внести перчинку в и без того пикантные отношения. Но таковы наши герои.
Неожиданно Иван пошёл на Луну, продолжая играть с её ресницами и теребя в опущенных руках тонкие пальчики.
Луна предполагала, что будет дальше: ледяная толща воды должна была поглотить её и заморозить до смерти – но, поддаваясь на уловки любимого, пятилась назад до тех пор, пока её стройные ножки не соскользнули с гладкого скошенного края мыса, и оба плюхнулись в озеро.
В следующие секунды радость, восторг, но в большей степени неимоверное удивление выражались вскриками Луны, сверканием довольных глаз, смешанными со смехом, всплесками воды.
- Обалдеть! – вопила Луна.
Вода оказалась тёплой, как парное молоко. После долгих объятий холода она ощущалась горячей.
- Какая же она тёплая!
Камни, о которые разбивалась вода, и сам водопад тоже были тёплыми.
И только сейчас луна увидела, как от воды начинает подниматься пар. Озеро стало тёплым в момент слияния в нём двух пылающих сердец.
Вероятность того, что сюрприз не удастся, безусловно, проскакивала в голове Ивана, но вера в любовь уже была намного сильнее.
А дальше вокруг всё теплело и теплело. Пар окуривал долину озера и вытекающей из него реки.
После игр в воде разгорячённая парочка вышла на берег. Теперь прохладный ветерок приходился как никогда кстати. Но и он с каждой минутой становился теплее.
Страсть снова разгоралась между влюблёнными, с новой силой. Они припали к ещё не горячей земле.
Вновь безумные поцелуи терзали губы. Пальцы мяли бархатную кожу. Бездна ощущений Ивана уходила глубже и глубже в бесконечность. Он яростно познавал красоту и мудрость этой жизни, чувствуя себя в ней всё сильнее и увереннее. Он обретал ответственность за свою жизнь.
Всё, что довелось прорубить на пути, уже не казалось таким тяжёлым, как раньше.
Пройдя через жизнь, через смерть, он воскрес…
Да, он воскрес! Снова в своём мире, но уже совсем по-новому. Страсть  и нежность, любовь и ярость, змеи и ящерицы, земля и небо, чёрное и белое – всё теперь было пройдено и освоено, всё смешалось в нём.
И вот она! Богиня его чувств! Его нетленная живопись, та, что выдержала вместе с ним все испытания, являясь одновременно невидимым инициатором всего действа.
Луна! Он ласкает нежно кончиком языка уголки её губ, покусывает за чутко подрагивающие уши.
И снова река! Луна подпрыгивает в своём лёгком каноэ на волнах. Кроны плакучих ив, через каждый шаг растущих по бахромчатым берегам, соприкасаются над серединой русла, образуя длинную таинственную аллею.
Поникшие ветви свисают низко над барханами встрепенувшейся воды. Сквозь расстояния между косами преклонившихся девиц льётся густой лавой лунный свет. Сменяются тёмные и светлые полосы всё быстрее. Стон божественной любви пропитывает каждую частицу пространства.
Сладкая страсть даже для сильного Ивана становилась неудержимой. Горячие руки скользили по блестящим телам. Любовь накалилась, как сталь.
Река подбрасывала лодку к самым ветвям ив. Вода в озере закипала. Водопад переливался всеми цветами радуги. Небо то залеплялось белыми облаками, то становилось чисто чёрным с большими звёздами.
Разбушевался ветер! Течение ускорялось! Луна боялась перевернуться. Её острые пальцы вцепились в позвонки любимого. Раскачивались бешено сосны и кедры! Шум леса возвращался. Мерцал прерывистый свет.
Луну закручивало в водоворотах ощущений, уносило под воду, снова выпускало на поверхность. Иногда она натыкалась на камни, коряги, от этого было немного больно.
В конце концов, не устояла самая мощная, капитальная плотина на реке этой безумной истории любви. Эта плотина сдерживала всё и всегда, делая реку утончённой, спокойной и извилистой. Давление воды стало настолько сильным, что бетонные сваи рассыпались, как спички.
Всеобъемлющий поток бросился вперёд, разрушая русло, вырывая с корнями деревья. Лодку подняло до небес, прокатило на гигантской волне, с высоты которой Луна увидела тот самый водопад, что ожидал её в конце этого плавания. На некоторое время она зависла в воздухе и, спустя минуту, полетела вниз вместе с массами воды и лодкой. Так же, как река, Луна разбилась о камни с громким криком.
Ещё полминуты оба не могли выдохнуть после восторженного глубокого вдоха. Наконец, дыхание восстановилось и понемногу стало успокаиваться.
- Мне никогда ещё не было так хорошо! – воскликнула хриплым шёпотом Луна.
Температура внутри и снаружи росла. Сердца бились очень быстро.
- Я здесь останусь, - выдохнула Луна.
- Нет, нельзя, - пропел Иван.
- Но почему же?
- Мне ещё надо многое здесь привести в порядок. Возвращайся. Тебе тоже есть о чём подумать.
Он поцеловал её. Щёки наливались кровью. Руки и ноги не хотели разниматься.
Жар нарастал уже невыносимо! И вдруг оба гения вспыхнули алым огнём!
Ветер разнёс пламя по сторонам. Весь лес охватился залившим небо заревом.
Ветер подхватил горящую в огне девушку и унёс. Иван долго наблюдал за летящим огненным телом…







Глава 19
Друг

У
тро стремительно начало переваливать через изумрудные горы, как только первые лучи солнца подпалили макушки сосен.
Когда Луна выглянула из палатки, было уже светло, родители собирали вещи.
- Доброе утро, соня! – обернулась мама, - буди Сашку, и складывайте вещи.
Мария демонстративно бросила в багажник машины свой маленький подготовленный в дорогу саквояжик и, порождая немалую зависть у Александра и Луны, занялась фотографией.
Дороги размыло, поэтому сборы проходили в спешке – боялись не добраться домой засветло.
Страшную пропажу заметили, уже усевшись в машины.
- А где Саня?! – округлив глаза, выпалила мама Луны с переднего сиденья.
Следующие двадцать минут все хором звали потерявшегося члена группы, прочёсывали окрестности.
Страшные мысли всплывали в голове у каждого. И тут Луна неожиданно так чётко и ясно вспомнила ночное происшествие, что чуть было не упала в обморок. Она присела на траву в глубоких раздумьях и некоторое время пребывала в таком состоянии.
- Не стоит звать, - отвлечённо пробормотала она.
- Что?! – почти в один голос изумились остальные.
- Я знаю, где он, мы должны ехать без него.
Удивление окруживших девушку людей превысило все рамки.
- Дорогая, тебе что, нездоровится? – опустилась к ней мать.
- Я в порядке, мама. С ним всё будет хорошо, поверь мне.
- Но откуда ты знаешь? – вмешался отчем Марии.
- Знаю, и всё.
Немало усилий стоило уговорить всех вернуться в машины. Но другого выхода не было, в принципе: бросаться самим на поиски человека в опасных лесах было ещё хуже.
С дрожащими сердцами отдыхающие отправились в обратный путь.
В сумраке дня и ночи, каскаде своих озарений Иван снова остался один. На мокрой земле босые ноги оставляли следы, изнывали от усталости. Пасмурные скалы разрезали степенно плывущие облака.
Хоть и удовлетворение с ощущением воинственной победы, как жгучее вино, растекалось по телу, он чувствовал себя истощённым. Ничто здесь не могло дать ему этого чувства: земля, небо, камни – новое его окружение – были столь же исполнены великой силы и не могли забрать у него и капли.
«И лишь она, - думал Иван – лишь она взяла у меня всё. Но не так, как остальные в прошлом моём мире – они лишь бездумно тянули, каждый сколько мог, оставляя взамен слабость. Но она… Она одна смогла выдержать всё, подарив мне великое наслаждение!»
Жутко хотелось есть. Изнывающий желудок затмевал все мысли. Сырой тяжёлый воздух был уже не так приятен для лёгких, им хотелось просто тепла, как и всему телу, которое больше не могло  не обращать внимания на холод. Он изрезывал, проникая глубже и глубже, болело в горле.
- Тяжело в мире сильных, - пробурчал знакомый до боли голос.
- Да, - протянул Иван – но здесь мне хорошо. Я верю в себя. Могу дышать. Я хочу здесь остаться.
- Нет! Этого ты сделать не можешь.
- Но почему? Я же выдержал всё! Неужели я не достоин?
- Не в этом дело! – засмеялся невидимый собеседник – ты не можешь здесь остаться, потому что всё это внутри тебя, в том числе и я. Это твой мир. Его надо было только разбудить. А то, что ты видишь – всего лишь воображение, роман, в котором ты – главный герой, его автор чувствует каждый удар твоего сердца.
Возвращайся! Тебе не убежать от мира людей. Но твоя искренность и честь будут хранить тебя и там. Это неотъемлемое твоё преимущество. Сюда же ты можешь вернуться в любой момент, когда тебе понадобится новый глоток силы.
Иван поднял голову, чтобы ещё раз посмотреть на мокрые коричневые скалы.
«Как они великолепны!» - глубоко вдохнул он.
И вдруг в тишине, которую нарушал только мелкий дождик, моросивший по голым камням, ему послышалось, что его кто-то зовёт, но звук становился всё отчётливее. Он быстро обернулся, и удивлению его не было границ.
В десяти шагах от него из зарослей колючего терновника выходил человек. Он выглядел измученно. Одежда была изорвана в лохмотья, и под ней виднелось израненное тело. Всё лицо его было исполосовано глубокими царапинами, все руки – в занозах. Лицо выражало радость со следом испытанных страданий.
- А-Александр? – неуверенно сказал Иван.
- Я… нашёл тебя… Друг – задыхаясь от долгого бега, прошипел Александр.
Смесь боли, сочувствия, обиды, радости, злости подступила комком к горлу. Иван не верил своим глазам. Вся мимика его выражала вопрос:
- Н-Но что заставило тебя переступить через свои убеждения?
- Не знаю, - отдышавшись, отрезал Александр – и не хочу об этом думать. Прости меня за всё. Я был глупцом. Больше я никогда тебя не оставлю! – с этими словами он подошёл ближе и насколько можно крепко обнял друга.
Удивление и сомнения сдавили сердце Ивана с двух сторон, как два острых камня.
- Давай отсюда выбираться, - простуженным голосом прохрипел Александр.
- А ты знаешь как? – ещё больше удивился Иван.
- Понятия не имею, но знаю, что мы непременно найдём дорогу. Я нашёл в себе силы и поверил в тебя. Теперь твоя очередь. Доверься мне. Я всё сделаю сам.
Видя, что Иван впервые за время их дружбы не собирается возражать, он продолжил:
- Мы должны найти мою палатку. Там есть еда и тёплая одежда. Как же ты не умер от холода? Без одежды в горах.
Иван молчал и расслабленно шагал вниз по размытой тропе.
- Не верю. Не верю, - постоянно бормотал себе под нос Иван, но его голос становился всё менее уверенным.
Александр твёрдо ступал по дороге, взяв на себя всю ответственность за дальнейшую судьбу обоих.
И примерно через полчаса у Ивана перехватило дыхание, когда они, наконец, выбрались из леса и увидели спортивной раскраски палатку.
- Что скажешь?! – гордо прочеканил Александр.
- Невероятно, - вытаращив глаза, протянул Иван – кажется, ещё вчера ты был совершенно против идти со мной. Ты не хотел делать ничего, чтобы доказать мне свою дружбу. А теперь ты сам нашёл, нашёл дорогу, которую могло указать только сердце… Ты весь в крови.
- Да, через твой мир иначе не пройдёшь. Но я не жалею! И больше не боюсь, даже если будет ещё тяжелее, я не отступлю, - с этими словами он оставил потерявшего дар речи Ивана посреди поляны и полез в палатку.
Через некоторое время Иван испытывал на теле сладкие ощущения одежды и пил горячий чай у разведённого Александром костра.
Ещё одну ночь пришлось провести в горах, а на следующий день путешественники примкнули к проходившей мимо группе туристов и благополучно добрались домой.






Глава 20
Весна

С
 сегодняшнего дня в макияже Луны планировались только пастельные тона, как это по обыкновению происходило с началом весны. Золотистые волнистые волосы, как невесомый серпантин, развевались на сквозняке. Она сидела перед зеркалом у себя в комнате и, упиваясь своей красотой, лёгкими интрижками наносила на лицо самые светлые оттенки розового и других особо любимых цветов.
Весна была для неё временем, когда она переставала играть. Все краски весны были и её красками. В это время года она чувствовала себя лучше всего.
Полная любви и обаяния, она больше не сидела на подоконнике, дожидаясь Ивана, а встретила его на улице неподалёку от своих ворот. Её радость дополнило ещё и то, что он шёл вместе с Александром, как всегда о чём-то споря.
- Вы неисправимы! – крикнула Луна, падая в объятья любимого парня, – и почему все мужчины такие… - она продолжила бы ворчать и дальше, но поцелуй не только прервал её, но и быстро успокоил в ней все дальнейшие к тому побуждения.
Солнце светило ярко. Над почти оправившимся от ненастья городом сияло высокое чистое небо. На крышах домов ютились голуби. Многоцветные кварталы оживлялись звуками капели и детскими криками. Было тепло, хотя иногда холодный ветер всё же заставлял застегнуться.
Ребята шли к назначенному месту, где их поджидала оставшаяся часть большой весёлой компании, чтобы провести чудесный день на природе. Иван с Александром продолжили что-то увлечённо доказывать друг другу. Луна шла за руку с любимым, изредка поглядывая на друзей и порою по-детски подпрыгивая, чтобы напомнить немного о себе.
Поля окрасились в зелёно-бежевые тона: старая трава ещё не полностью заменилась островками новой, изумрудно-зелёной. Среди деревьев весенним преображением могли похвастаться пока лишь вербы. На фоне обновляющегося зелёного покрова начали появляться маленькие, но яркие цветы.
В лесу было светло. Он обрамлял берег мутной реки. В это время года вода в ней становилась очень чистой. По зелёному ковру, держась за руки, бегут два человека. Их волосы треплет озорной ветер. Родные просторы предстают во всей красе. Поляны залиты оранжевым солнечным светом, они перемежаются с чёрными распаханными участками.
Рельеф здесь неровный: кочки, ямы. Когда Иван почувствовал, что левая нога, подвернувшись, ведёт его в сторону, было уже поздно. Он необратимо летел вниз, преграждая дорогу своей спутнице. Луна на всех парах ударилась в него, и они вместе кубарем повалились на мягкую почву.
Трудно сказать, хорошо это было или плохо. Да, и к чему вообще говорить. Всё итак уже ясно.
Бились в унисон сердца. Глаза упоительно сверкали, влажные губы захватил крепкий и долгий поцелуй…




Эпилог
Приятное известие

В
 доме Поэта были настежь открыты все окна и двери, гулял сквозняк.
Дела в театре не ладились – после ненастья людям было не до развлечений, они занимались в основном ремонтом и работой, так что свободного времени было много.
- Как хорошо! – вздохнул поэт – приглашу, пожалуй, сегодня гостей.
И он отправился в гостиную, чтобы вспомнить некоторые музыкальные произведения из своего репертуара. Но только пальцы коснулись клавиш, в дверь позвонили.
- Здравствуйте, это дом сорок семь? – спросил почтальон – извините, табличку, вероятно, сорвало ветром.
- Да, - ответил Поэт, глянув на облупленный угол дома, где когда-то можно было увидеть его номер.
- Вам ценная бандероль.
- Вот как? Очень интересно! От кого же? – радостно бегали глаза поэта.
Распишитесь вот здесь, пожалуйста – почтальон протянул ему планшет с документами. – И вот Ваша бандероль.
- Ну, спасибо, – Поэт проводил улыбкой почтальона.
Увесистый пакет бледно-синего цвета.
- Москва. Издательство «N»! – лицо поэта засияло.
Он с предвкушением вскрыл пакет, в нём лежал лист бумаги и новенькая книга в коричневой обложке с загадочным рисунком, витиеватыми буквами было выведено название: «Актёр и поэт».
Он развернул письмо:
«Уважаемый автор! Мы рады сообщить Вам, что ваш роман успешно напечатан, его тираж на первое время составляет десять тысяч экземпляров. Мы высылаем Вам первоначальный гонорар (ниже Вы найдёте информацию, как можно его получить) и особое подарочное издание Вашей книги. Очень надеемся на дальнейшее сотрудничество с Вами!»
Поэт взял в руки книгу. Она приятно пахла свежей бумагой. Некоторое время он листал её, снова погружаясь в отдельные главы, но потом закрыл с глухим хлопком и поставил на полку вместе с книгами других писателей.
«Не будем возвращаться. Сейчас не до неё» - подумал Поэт.
И был прав: на столе у открытого окна лежал белый лист бумаги, придавленный чугунной чернильницей. Половина его была исписана уже знакомым моему читателю аккуратным почерком.
Это были первые строки нового романа…