По ту строну моста произведение в работе

По ту сторону моста произведение в работе

       Марта и Януш

- Ты что здесь делаешь?
- Ничего, плачу
- Зачем?
- I walk and cry.
- Почему по-английски?
- Так красиво звучит
- Странная, идешь, плачешь и размышляешь о том, что и как на каком языке звучит
- Мне приснилась станция…И, я думаю это отражение моего «внутри». Такая большая, с множеством хромированных эскалаторов, целого сплетения эскалаторов, в разные стороны, к рейсовым автобусам и поездам. И я не знаю, куда мне надо. Или сбита с толку таким многообразием путей, или просто не вижу пункта назначения.
- Но как-то же ты добралась сюда?
- Уже не помню, не суть, суета, порывы, бег, ни минуты покоя для разума, и не желание дышать бесконечными вселенскими глотками времени. Но иногда надо. Глотнуть вечности.
- Ничего если я присоединись? К твоему глотку?
- Ничего себе предложение. Пить реальность на брудершафт. Звучит!
- Может попробуем?
- Думаешь?

      
       * * *
-Марта! Маточка! Детка, пора вставать.
- Как, уже? Так скоро? Я ведь только легла.
- Не переживай малыш, что поделать, в жизни так. Время то медлит, то спешит на взмах ресницами.
- Хорошо. Уговорила…Сегодня нам ехать к разводному мосту?
- Да, дорогая, сегодня.
       Такие светлые, на солнце. Совсем не длинные, тщательно подобранные. Такие знакомые, каждый день приходящие, такие мягкие, теплые даже на расстоянии. И руки, и глаза. Смотреть на них, хотеть подражать. Этой неторопливости, такой уверенности, как будто все всегда будет хорошо и быть иначе не может. Это завораживает, даже когда пора сползти с постели и поскорее побежать в ванную. Поднять рычажок и выпустить ее на свободу, бурный поток жидкости, реку, которая угодила в твою раковину. Стала такой прозрачной, и пахнущей берегами водопроводных труб. Ты набираешь в ладони достаточное количество реки, руки замерли, и она бурлит в них, создавая небольшие брызги, бьет своей силой потока по рукам, для того чтобы ты опрокинула чашу из рук на лицо, чтобы побежали мурашки, если река из крана прохладная. Смотреть на свои руки, преображенные водой, такие влажные пальцы. Тебе шестнадцать и твои пальцы уже такой длины, какой будут всею оставшуюся жизнь. Они длинные, и тебе не раз предлагали их нарисовать или вылепить из глины или гипса. Твои ногти крупны, что даже короткими они не делают руки не изящными.
 Потом, влажными руками ты дотрагиваешься до волос, проводишь от лба по направлению к затылку, приподняв каштановую челку, потом, твоя рука уже лопатка, капнувшая в волосы снизу. Берешь расческу, она идет тем же путем, что и руки. Собираешь хвост, вспоминаешь, что в детстве его звали пальмой и он был выше, и был похож на струю, фонтан, и ты воображала что его пустил кашалот. И вот твой первый конфликт восприятия, они говорят пальма, ты – фонтан.
       - Мы доедем до Итальянского квартала, там припаркуемся и перейдем на другую сторону, - говорит мать Марты.

                Януш

       Что мне известно о Марте? Практически все. Мне известны ее помыслы и мечты. О ее родителях мне известно несколько меньше. Меня практически никогда не интересуют родители тех девочек, с которыми я затеваю дружбу. И уж тем более, я стараюсь как можно реже попадаться им на глаза. Многие родители, кому господь послал дочь, в душе надеются как можно скорее осчастливить ее благоприятным для всех замужеством. Быть осмотрительными, следить за девичей честью, при случае лично участвовать в подборе дружков дочери.
Родители Марты, Марго и Стив не исключения. Стив ей не родной отец, может оттого он еще с больше трепетом хлопочет о нашем знакомстве. Не знаю, с чего им было взять, что я намереваюсь взять ее в жены. Это совершеннейшее безумие. Не исключено, что это именно она все и выдумала. Нам всего по шестнадцать и мы учимся в выпускном классе. Мы просто друзья, но им видимо известно что-то другое. Я не злюсь на Марту, и пусть существует мнение о мужском отставании на три года, это также полное безумие. Мое детство не было похоже на шоколадный набор конфет Селебрейшн «для больших мальчиков и девочек». Не важно, но шоколадным его не назовешь.
Впервые я увидел Марго, после двух дней, которые провел в комнате Марты. Это было полнейшее безумие, наш план, который мы задумали, чтобы напугать моего отца, который вот уже который месяц занимался лишь собой и до меня ему не было дела. Он сутками копошился в своих научных трудах, в своих томах в городской библиотеке обществознания, пред поездкой в какой-то там свой вонючий университет, на свою вонючую конференцию таких же деятельных эстетиков, которые даже жену не могут как следует удовлетворить, если ее белье не организует ансамбль с обстановкой в комнате. Он настоящий псих, мой папаша, но в те дни мне надумалось его проверить, и мы с Мартой сочинили весь этот спектакль с моим похищением и надеждой, что отец явится в самый адский квартал нашего помоишного района и снимет с себя этот костюм потомка герцогов, и отдаст заклятую побрякушку, которую таскает на своем пиджаке. Вместо этого мы вляпались в неприятности у торгового центра на и мне наваляли так, что Марго накладывала мне швы в отделение скорой помощи. Папаша, кстати, так и не появился. Его номер был недоступен и баста.
       Репутацию я себе подмочил под конец прошлого лета. Была середина августа, в воздухе уже плодились и размножались осенние микробы, листья начинали темнеть и сохнуть, они все чаще падали на воду в бассейне. Мать и бабка затягивали разговоры об учебе, о последнем классе и колледже. Тем летом Джош меня угостил травкой, за школой. Днем. Дверь в школу была не заперта и мы пошли шляться по классам, взрывая тишину пустых коридоров и классов своим оголтелым смехом. Мне понравилось курить травку. В тот день, в середине августа я пригласил к себе Джоша, Пинча Вордена, братца своей сумасшедшей сестры-писательницы Триши, и Стена Ньекерка. Мы пошли на задний двор, на нашу превосходно организованную площадку с беседкой, фонтанчиком, мангалом и клумбами.
- Слышь, Янош, - безобразно белый Пинч, сметанка-Пинч, Пинчи-милк, в общем, наш альбинос Пинчи тычет в меня тлеющим косяком, проговаривая на выдохе от затяжки, - Ты уверен что ни твоя мать ни бабка не приедут?
- До вечера их здесь не может быть, - успокаиваю я всех, уже начав от души вытравливать разного рода шутки про Пинчи.
И только мне стоило внушить всем мою уверенность, как к воротам подъехал бабкин пикап. Мои парни тут же напряглись, не меньше моего и дружно повалили на выход, к воротам, на ходу что-то бормоча, и подкалывая друг друга, так чтоб бабка не услышала этого бреда. Но нет, у моей бабки в характере непременно вступить в разговор практически с каждым, уж тем более с несколькими друзьями ее внука. Кто, что и чем занимался в каникулы, чрезвычайно заботило ее. Парни не нашли более подходящей идеи, кроме как начать врать и сочинять какую-то сбивчивую небылицу.
Собственно, за это я и поплатился своей репутацией. Вечером, моя дивная старушка, как первоклассный менеджер в офисе принялась обзванивать всю мою свиту малолетних травокуров, само-собой с целью общения с их предками.

Знаете, у меня никогда не было прилежных отношений с матерью. Отношения с ней всегда были и есть, но отчего-то они иногда переходят, переливаются, нагнетаются и в конечном итоге рьяно перешагивают через полосу дозволенного и превращаются в трагифарсовый коктейль из взаимных претензий и недовольств, приправленные весьма не симпатичными заостренными словами, адскими воплями, криками, еще более распаляющими накаленную атмосферу
- Я не хочу быть, как ты! - кричу я во все горло и наотмашь хлопаю дверью, так же как это делает и мой полоумный сводный братец, разве что не колочу вставленные в дверь стекла кулаком, и не бегу в ванну останавливать кровотечение.
- Ты будешь как я! Ты ничего не меняешь! Это провокация! Я тебя провоцирую, чтоб ты понял, что ты ничего не меняешь! – блажит она, растравленная скандалом, как собака на цепи, догоняя меня следом по деревянной, расшатанной лестнице.
- Не подходи к моему гробу на похоронах, слышишь? Мне будет не приятно.
Я сажусь за свой ноут-бук, за свою трагически черную Тошибу, записать и описать все это, для того, чтобы дать ей прочесть. Она читает мои тексты и поражается тому, почему в них столько всего шокирующего и трагичного. У меня дерет горло, мои поцарапанные от криков связки болят и мне хочется безостановочно кашлять. В комнате задернуто окно, темно бордовой тканью.
Я практически не выбираюсь из дома. И мечтаю в ближайший месяц переехать в город. Это моя единственная надежда на одиночество, единственный шанс уйти от них.
Все круто изменилось, когда из дома ушел отец. Мой добрый отец, который баловал меня в детстве, в моем дивном и счастливом детстве, а потом ушел к секретарше с лицом сковородой. Еще позже мать нашла отчима, слесаря ремонтных авто мастерских. Я узнал об этом, когда услышал ее ночные стоны. Через неделю она представила меня ему. Он был непривлекателен, в темно серо- болотном свитере с вывязанными косами на груди, таком ретроградном и не модном, забит и смотрел на меня с опаской. Мы пытались разобраться в какой-то задаче по алгебре, но увы, так никто и не смог мне помочь, ни он ни мать так и не решили моей учебной проблемы. Я злой. Потом мать стала приводить его в порядок, стала ухаживать и обстирывать, он стал более раскрепощенным и уверенным в себе, но конечно по моим меркам не мог идти ни в какое сравнение с отцом. С моим папочкой, да, который давал мне по большей части материальные блага, но господи, в этом было столько радости, столько наивных впечатлений. В десять, когда отец с матерью еще были вместе, они начали активно поддерживать отношения со Срабовым, своим одноклассником. Это было первым аккордом, распалившим в моем сознании мысль о материальных благах. Срабов и его компаньоны удачно сыграли на биржевых торгах в начале девяностых и моментально стали новой элитой. Выкупили в престижном месте несколько гектар земли и отстроили коттеджи. Отец, мать, я и их общая одноклассница с дочкой, моей ровесницей, стали завсегдатаями поселка Липовые аллеи. Жизнь удивительна в своих этапах, и липкинский период стал для меня переходом от моих грез об Америке, куда часто летала мать на артистические гастроли ансамбля народной музыки к этапу, после которого мне пришлось похоронить свои мечты о красивой комфортной жизни. С отцовыми друзьями из Аллей, мне довелось полетать на воздушном шаре, в дружеском кругу тогда самых топовых моделей агенства EliteModelLook, которых они арендовали, оставив жен дома. Модели сопровождали друзей и самого Срабова несколько майских дней. Их же сопровождала мужиковатая, в отличие от них самих, инструктор по фитнесу, которая также следила и за рационом девушек, в необходимость которого входит минимальное содержание калорий. Из законных жен была только моя мать. Она смотрела на этих отцов, а потом в Аллеях, в их домах, при их женах, пыталась делать вид, что ничего не видела. Такая была жизнь, до того, пока перед материным днем рождения в апреле, отец не собрался в Аллеи на несколько дней без нее. Как позже выяснилось, обмывать сына.
       Пошли дни. Мамин приятель стал жить с нами, в то время как отец жил в однокомнатной квартире в городе со сковородой и их новорожденным младенцем. Мне было двенадцать. Мне не приятно, что из года в год я постоянно виню в своих неудачах события своего подросткового возраста, но именно они не дают мне свободы, они никак не кончаются. И даже сейчас, когда скандал уже позади, слышу как она жалуется ему, вернувшемуся и пахнущему машинами и бензином, о нашем скандале, о том что сгорела картошка и наш пес сгрыз кошачью миску. Она говорит об этом так, словно это всемирные катастрофы. И винит только меня.
       Эту привычку, выходить из себя, я перенял очень давно. Вообще, характер у меня, должен признаться, желает быть выглаженным и кем-то бережно сложенным, упакованным, каким-нибудь педантом вроде моего отца, образованным и интеллигентным, тем, кем я восхищаюсь, кого слушаю. Слушать хочется лишь то, что проговаривается тихо, почти что шепотом. Мать же этого не понимает. Что я могу от нее требовать? Вся ее линия напрямик уходит в глухие деревни. В голове так и стоят сцены скандалов матери и моей дорогой, ныне покойной пробабки, на которую и я, глядя на периодическую ругань, могу огрызнуться. Ненавижу себя.
Что это? Дефицит воспитания? Скорее всего. Или просто дурной характер, с детства? Скорее всего так. Мать любит говорить о моем ангельском детском характере. Возможно. Может я правда энергетический вампир? Может я в бабку, а не в тетку? Мать постоянно говорила той, что она подпитывается ее силами. Так может, я порождение сатаны? Раз с обоих сторон у нас есть примеры таких необузданных, воинственных, готических натур?





       Отец

       С отцовой стороны все несколько комфортнее. Отец родился в Бессарабской, в Молдавии. Его родители не были гармоничной парой, ни в социальном плане, ни как позже выяснилось, в семейном. Рано родили старшую дочь Татьяну, т.Т., как я ее называю, и поверьте, это наилучшим образом подходит ее характеру. Характеру, которым меня любит попрекнуть мать. Гены, гены. Очень может быть, хотя меня выбешивает об этом слушать. Надеюсь, я не сподоблюсь проломить никому голову туфлей, и никогда не полезу в рукопашный с матерью. Нет, увольте, даже агрессивных фраз я остерегаюсь, как собак, и предпочитаю хлопнув дверью удрать.
Одиночество этого дома угнетает меня со второго класса. С переезда в него. Мой покойный дед, отец отца, будучи на посту мера нашего пригорода, сумел получить участок, не далеко от кладбища, желая, чтобы в последствие отец, приходил его почаще навещать. Он так и не узнал, что его сын ушел из семьи и приходит на его могилу только в день смерти. Вот так жестоки эти превратности. Да что там. Дед тоже был своеобразным. Мать их, эти гены они и правда что ли есть. И переносятся, как половые инфекции. Лет под пятьдесят, у деда тоже появилась вторая семья. В общем, я еще не раз буду морочить себе голову этой наследственностью.
Семейка досталась мне не самая нравственная. Хотя, мне всего шестнадцать, я уже до ненависти к себе тревожусь мыслью, что сам могу оказаться таким непостоянным и заверяю вас, меня тошнит от подобной мысли. Уж не знаю, в мире каких грез произошло мое астральное зачатие, только я беспредельный мечтатель, или это все кино и книги, на которых меня вскормили, только там все намного пристойнее, а мой идеал, так и вовсе рыцарско-романтический. В этом отношении мое сознание повернулось в сторону подвигов и романтики американо-германский фантастический детский фильм «Бесконечная история». И образ этой самой-самой романической героини, королевы страны Фантазии. Хотя, какая она там королева, скорее хрупкая фарфоровая принцесса, со светящейся белизной чистоты лицом. Эта ее капелька-диадема, поверх гладко забранных светлых волос, ее белое ажурное платье, с открытыми тонкими плечиками, этот маленький полупрозрачный носик, бирюзовые глаза, розовато-белесый рот. Ее грусть из-за гибели ее Фантазии, населенной фантастическими существами, шестилицам, каменными людьми, карликами, говорящими черепахами и большим летающим драконом, похожим на огромного лабрадора.
Не смотря на мой снобизм в отношении в семейным парам, и в частности к изменам и левосторонним прегрешениям, меня часто посещают и такие мысли, когда я рассматриваю усталых и угрюмых мужчин лет сорока пяти, которые возвращаются с работ в свои дома после тяжелого дня: как их женщинам не надоедает каждый вечер прикасаться к его телу, которое имеет право на то, чтобы претендовать на эти прикосновения. Мужчины хитрые существа и порой я действительно сочувствую женщинам, которые придерживаются убеждения, что замужество это едва ли не главная жизненная ценность в ее женской судьбе. Это почти всегда оказывается чем-то противоположным, чем-то рано или поздно обременительным. Ведь любовь, также как и большое жизненное везение достается не всем, а терпеливо трудиться, как в делах, так и в любви может не всякий. Мужчина женится для того, что гарантировать себе наличие ежевечерних женских ласк, заботы, не говоря уже о сексе. При этом он не всегда гарантирует, что будет за собой следить, годам к сорока не утратит своего чувства юмора и обаяния. Тогда как женщина, почти всегда, непременно обязана следить за фигурой, быть привлекательной и повышать престиж своего спиногрыза. Та, кто всего этого не соблюдает, либо же не согласна быть домашней рабой, вскоре лишается своего великого счастья.
      
      
       Знаете, мне все чаще стало казаться, что я люблю ее. Нет, мне иногда казалось, что я вовсе не любил ее этого загадочного и вопрошающего взгляда, такого взгляда, которым наделены некоторые собаки, такой заискивающе-обиженный взгляд и одновременно отдаленный, словно это взгляд только ради взгляда, а не ради каких-то действий. Это мне и не нравилось в нем, я не мог угадать, что она им мне говорит. Что она такая мечтательная, такая воздушная, такая далекая от меня, такого раздолбая, или она ждала, что он вызовет именно такую реакцию, реакцию моего о нем думания, одновременную ненависть и любовь, потому что больше такого взгляда не было ни у одной девушки, что я знал. Она делала его не всегда, нет, все больше только в самом начале нашего общения, и как мне кажется уже после того, как она стала догадываться о моем к ней чувстве. Тоесть, меня в нем это и раздражало, ее уверенность в моей "пойманности". Сам по себе он был чарующим, таким гипнотическим, что навернияка, будь она на экране героиней какой-то фильма, я бы дни напролет не мог его выбросить из головы. А тут, когда он был обращен прямо на меня мне становилось от него неловко. Мне хотелось противостоять ему и действовать скорее назло, не замечать его, что сильно ее задевало. Но потом, когда она обиженная уходила и не появлялась, дни напролет я вспоминал только его. И когда она появлялась и старалась его сдерживать, чувствуя, что именно он всему виной, я не мог ее воспринимать иначе, как носительницей этого диво-взгляда, который уже не казался мне таким отталкивающим, когда отсутствовал на ней. Мне даже начало казаться, что она обычная. Знаете, обычной она мне нравилась больше. Но не думаю, что она была бы для меня той, если бы не применяла этот свой неповторимый взгляд, который, как оказывается я в ней так любил. и видимо пугался этого своего чувства, так как чувствовал себя в его плену.

Как я узнал Марту? первый разговор у нас состоялся тогда, в парке, когда она шла и рыдала. Марта часто рыдала когда что-то не оправдывало ее надежд. В тот вечер она была разочарована вечеринкой, на которую с волнением и трепетом шла, поссорившись с Марго.
Мать Марты наделена той самой максимально допустимой любовью к своему чаду. И слишком часто ее страхи всего лишь преувеличения, но тем не менее, даже осознавая это она не властна над своим страхом лишиться дочери.
До встречи а парке я слышал о Марте. От Гейла Штермана. Он рассказал о том как семья Марты переехала в Германию. На это были самые обычные причины - длительная рабочая командировка ее отца, после которой уже никто не хотел возвращаться в Польшу. Марта была наполовину полькой на половину русской. Когдf я старался наблюдать за ее похожестью на родителей, то все чаще думал об ее отце. Отец Марты, чье имя я никак не могу выучиться произносить правильно, Владымр Сергиевич, дипломатичекий сотрудник. Сейчас он уже завязал с этим и открыл небольшой ресторан "Аист" не далеко от разводного моста. Владымр был недоволен тем, что в последнее время на мосту стали появляться разные представители субкультуры, место стало гнездовищем распущенной молодежи, за которой никто так не смотрит, как за мной и Мартой. Там есть и такие как мы, по возрасту, но все больше людей старше, которые привлекают туда молодежь возможностью купить дури или по-быстрому с кем-то вступить в быструю любовь. Но строго до момента разведения мостов. Такой вот регламент.


       скажите вы наблюдаете за собой некие похожести с собою же только многими годами раньше?
какие то поведенческие штучки, которые поражают вас тем, что с самого далекого прошлого не повторялись?
я вот опасался с детства того, что расту. меня это крайне возмущало и вызывала гнев. с ростом прибавлялась ответственность и все менялось не всегда в лучшую сторону. любимые вещи куда-то исчезали и было не до конца понятно что же происходит. вещи многолетней давности мне еще в пору и все необъяснимо и стремительно хоть с другой стороны  монотонно и тягуче. это парадокс жизнеустройства.
  Раз Марта пригласила меня зайти к себе. И именно в тот день мне стало немного не по себе оттого что дома она затеяла именно то, что как мне думалось, приходило в голову только мне.
- Я терпеть не могу того, что человек обречен следовать своему генетическому развитию: расти - стареть и умирать, - с грустью сказала Марта, - Сейчас мне всего пятнадцать но меня это сильно беспокоит. Знаешь, мне еще и совсем крошечной приходило это в голову. Однажды моя бабушка обнаружила меня на полу без движения когда я в четыре года залезла в свой комбинезончик, который носила в полтора-два года. Комбинезон был слишком узким и поэтому с трудом одев его на себя стянуть его обратно мне никак не удавалось.
  Меня ошарашил этот ее рассказ. Примерно тоже самое было и со мной.
  Именно в этот мой первый визит между нами усилилось странное чувство родства, которое возникло еще тогда в парке, когда я в шутку предложил пить реальность на брудершафт. В тот день случилось еще кое-что. Когда перед выходом на улицу Марта поправляла волосы перед зеркалом со мной случилось волшебство или еще что-то. Одним словом я не мог отвести от нее своих глаз. Она так была увлечена собою в зазеркалье, что я совсем потерял контроль над собой. И в тот момент я почувствовал что-то странное это был взгляд не как на заплаканную девочку из парка которой я предложил полностью разделить ее жизнь на уровне братской заботы. Этот мой взгляд был другим и самым неожиданным было то что в какой-то момент она обернулась на меня и поймала меня. Несколько секунд она наблюдала мое зачарованное любование ею, которое о Боги было так искренне и нежно, что после всего что произошло до нынешнего момента мне вспоминать это больно и горько. Мои предательские слезы наворачиваются на глаза. Самое удивительное, что в ответ она кротко но очень симпатично улыбнулась и как мне думается именно в тот момент небеса и подарили нам то, что я могу и не называть, так как думаю и мне и вам все понятно, и что отныне отнято у нас навеки.
Совсем скоро после этого нам пришлось ненадолго разлучиться. Марта и Марго уехали во Францию, где у Марго были гастроли. Будучи там Марта писала мне на телефон сообщения, я отвечал ей и наши сердца были полны трепетом и любовью друг к другу. Мы находили удивительные ходы для того чтобы у нас было постоянное ощущение близости. Отправляли через ммс едва ли не каждый свой шаг: покупки, завтраки, обеды, рисовал на экранчиках стилусом какие-то картинки - одним словом развлекались, пока в один день мне это не надоело.

Однажды, уже после возвращения Марты, она пришла ко мне. Мне больше нравилось ее присутствие у меня чем мои смущенные визиты к ней. У себя я чувствовал силу и власть и скажу честно любил показывать Марте свой авторитет над такими кадрами как Пинч, хотя он и один из моих ближайших друзей пусть и принесший мне не мало хлопот. Мне нравилось как Марта наблюдала за мной. В ее доме мне было неловко от обилия ее девчоночьих причиндалов от ее сантиментов в которые она меня погружала как только могла. На моей же территории в ней напротив могла пробудиться дикарка, "плохая" девочка, как она саму себя называла. Плохая Марта могла выругаться или сделать пару глотков пива, или начать умничать что-то о фильмах вроде "Лица со шрамом" или оружии, о чем могла слышать только от меня.
Я очень хорошо помню еще одну нашу встречу. Это было как раз у нее и это было именно то, что мне в ней не нравилось. Раз, когда Марта показывала мне свои доисторические аккуратно собранные в стопочку фантики и наклейки ее детского хобби по коллекционрованию подобных глупостей, которыми увлекались почти все мои ровесники, в ее музыкальном центре играло радио. Я не помню что это была за песня но была она о прощении. Я даже плохо помню кто ее исполнял, мужчина или женщина, помню что Марта очень увлеклась смыслом песни. В ней пели о том что много всего губительного люди делают по отношению к тому что больше всего любят а потом рыдают каются и пишут вот такие вот сопливые куплеты.
-Ведь гораздо проще просто не совершать ничего такого, чтобы после не испытывать таких вот чувств.
-Да, пожалуй, но никогда не знаешь что тебе придется сделать завтра.
-Как это не знаешь? Да хоть и так. Ведь должен же быть кодекс чести или что-то наподобие этого. Мир опошлился и люди творят ужасные вещи. К примеру одна одноклассница одной моей подруги уже в положении. Неужели трудно потерпеть было ну или на крайний случай надеть презерватив. Я вообще не считаю правильным все эти занятия в подростковом безмозглом возрасте.
-А по мне так если кому-то что-то нравится - пожалуйста, пусть делают. Это их жизнь и их последствия.
-Ты жесток Януш. Я не думаю что эта девочка рада такому подарку за почти что уверена сомнительное удовольствие. А ты делал это?
Помню во время этого разговора мне показалось, что Марта лукавила о незрелости своего организма. От нее исходила бешеная энергия эмоционального возбуждения и этот ее вопрос ко мне. Я ответил ей правду. Да, у меня уже были сексуальные опыты. Я почувствовал как ей стало даже не любопытно, нет, ее щеки зарделись и мне показалось она испытала нечто вроде тайной зависти. Как хороша она была в от момент. Я стоял и старался представить о чем она думает. Думаю, на месте обсужденной девочки она представляла себя. Такую трагичную но счастливую от того что уже познала физическое наслаждение и носит под сердцем его плод.
Хотя, Марта такая странная, что в ее голове могло происходить все что угодно.

Да, как я уже писал ранее, физические контакты с девушками у меня уже были. Марта права – все эти порносайты, на которые постоянно заходит большинство моих одноклассников действительно провоцирует втягивание молодежи в это шоу. Многие без какого-либо стеснения снимают эти ролики и отправляют в сеть. В сеть лично я ничего не выкладывал, но мысли о сексе и страницах с подобным видео нередки в моей голове.
Марта? Нет, Марта для меня была какой-то девой, чем-то высоким и таинственным, я даже не помышлял о том чтобы воображать ее у своих бедер. Она очень стильная, она как будто из другого мира, и скорее всего именно такие мысли, конечно же не совсем корректные и привели к тому, что скоро у нас начались сложности в общении.  Я чувствовал, что она начала постоянно затрагивать эту тему. Вместе с этим ее поведение менялось, она становилась  маленьким бесенком из преисподней от которой так и веяло жаром и жаждой секса. Она выспрашивала у меня о том, как и с кем у меня все происходило. Было очевидно – она хотела того же. Во мне же напротив возник барьер, барьер перед этими белыми руками с красивыми длинными пальцами, перед этими шоколадными глазами. Конечно, я желал ее всем своим существом, но боялся лишить наше общение какой-то трогательной святости, которой сильно дорожил и за потерю которой потом боялся раскаиваться, так как и без всего этого предчувствовал что многое из моего образа жизни может послужить тому причиной. 

               
                Марта

Понимаете, мне довольно непросто об этом говорить. Это все из-за путаницы. Я не раз начинала объяснять случившееся кому-то из своих многих друзей и каждый раз одно и тоже. Я путаюсь. В показаниях. Я не считаю себя ни перед кем виноватой. Я сделала то, что мне велела сделать моя интуиция и мое сердце. С тех пор прошел год, чуть больше, и этот срок возвысил меня над теми моими переживаниями и теперь я уже осмысливаю их иначе, но стараюсь быть максимально объективной тем своим переживаниям.
Началось все с простого. Или наоборот. Не знаю. Это была любовь. Она и сейчас есть, только теперь она иная, она как минимум старше и повидавшая то, что ей довелось. Так уж случилось. И теперь это любовь не к мужчине. Это любовь к своему некогда чистому и не оскверненному чувству.
Любовь возникла мгновенно. Нет, мы видели друг друга до того дня, когда я поняла что мы оба влипли. И вместе с этим пришло мгновенное предчувствие что из-за этого должно что-то случится. И оно произошло.
И знаете что было первым случаем, после которого мне начало становится не по себе? Однажды, это кстати было в самом начале нашей дружбы, он попросил меня на несколько дней поселить его в своей комнате. Якобы у него были какие-то разборки с его отцом, он решил его спровоцировать и прочее. Оказалось - все это было ложью. От первого и до последнего слова. Януш нарочно потом показывал мне какую-то побрякушку которую он хотел заполучить от отца. Оказалось, что он действительно хотел ее заполучить, но только не украсть, а так чтобы отец как бы сам принес ее в назначенный час в назначенное место. Просто ему до зарезу были нужны деньги. Как я выяснила позже, на тот момент он уже какое-то время занимался продажей травки и не только у разводного моста.
В общем, красивая блестяща монетка стала чернеть, или поворачиваться обратной стороной. Возможно, своей единственной, даже не знаю. В какой-то момент мне пришлось признаться себе я – одна в целом мире стала являться для него средоточием вселенского зла, потому что я одна хотела видеть его хорошим и честным юношей, с добрым сердцем и чистой совестью, а не продажной шкурой, продававшим травку, а после и многое другое несовершеннолетним подросткам. И часть внимания и трепета некогда обращенного ко мне полностью расселась надо всем миром, над каждым человеком кроме меня. Я уже не слышала ни ласковых слов и одобрения. Ничего, в то время как у меня перед глазами были доказательства того, что с другими все было иначе. Тот заряд который он получил от меня, искра, которая родилась в нашем общении, нежность слов и ласковость глаз отвернулись от меня. Для меня он стал гаже самой неприятной гадости, но не сразу.
Началось все с того, что во время моего второго отъезда из города он перестал мне писать. В тот день, когда это произошло, с самого моего пробуждения я чувствовала холод, какой-то злобный ветерок прошел сквозь меня.
В тот первый день он сослался на головную боль и долгий сон, растянувшийся на весь день, который со временем стал его единственным занятием. Затем, в его он-лайн дневнике день за днем я стала находить подтверждение моим догадкам о том, что он отворачивается от меня, ностальгирует по свободе, бывшей у него до меня. Больше всего меня задевали его записи цитат из книги Джефа Нуна «Вирт» о так называемой обратной перекачке и постоянной иррациональной. Он хотел вернуться назад, в свою грязную иррациональную жизнь. Он с отчаянием выкладывал порцию за порцией свои странные записи, смысла которых в таком объеме как сейчас я не понимала.
Любовью мы начали заниматься спустя несколько месяцев после начала нашего вплетания друг в друга. Вообще вся наша история чем-то похожа на недовязанный свитер из двух разных нитей. Первая из них закончилась раньше второй, и никто не позаботился о том, чтобы ее продолжить.
Занятия любовью с Янушем мне не забыть. Это как заниматься любовью с собой, только в теле мужчины. Я могла расслабиться на всю катушку. Нет, меня всегда преследовали мысли о том, что у него и до меня были подруги, кстати, иногда он зачем-то мне рассказывал кое-что о них, но я всегда ощущала, что это все не могло сравниться, не могло, не смело отнять трепета и чувственности у наших игр. Я видела в нем саму себя.
В первые дни Януш был необычайно романтичен. Упиваясь любовью к фильму Фонтан и ко мне он видел красивые сны, писал рассказы и необыкновенно проникновенные письма. После того, как мы впервые занялись любовью, а случилось это в один из тех дней, когда под предлогом небольшой интриги с отцом он жил у меня. Все дни между нами было необыкновенное волнение, да и секретность его присутствия сильно подстегивали и сближали. Но на то самое мы отважились лишь за несколько часов до его ухода из моего дома. Как обычно мы скачали какой-то фильм в сети, но так и не досмотрели его. Волнение от мысли, что скоро настанет финал нашей совместной тайной жизни, заставил нас не сопротивляться желанию. Януш всячески проявлял инициативу в течение тех четырех дней, но она пресекалась мной или просто игнорировалась. Поэтому в ту минуту, когда сопротивляться уже не было сил, я сделала первый шаг сама. Хочу сказать что нисколько не жалею об этом.
Был период, не долгий, когда по всему было очевидно что Януш "отошел от дел", около пяти месяцев, до его решения переехать от родителей и снять себе небольшую комнатку на островной части города. Это было незадолго до того, как в его сознании разгорелись страсти по Вирту. Это был самый счастливый период наших отношений. Довольно часто, сговорившись с подругой о моем пребывании у нее, к счастью у нее не было домашнего телефона, мы жили с Янушем. Средств для жизни у нас тогда было не много, но сказать по правде, в то время нас беспокоило иное, чем пустая материя. Прогулки, кормление птиц на мостах, музеи, кино. Однако, наступил момент, когда мне стало очевидно, что в Януше происходит какая-то ломка. Вместо наших прогулок он стал предпочитать долгий и утомительный сон, от которого он после жаловался на мигрень. Наступил момент, когда единственным источником расходов для нас стала керамическая свинья-копилка.
Еще я отлично запомнила один момент, который случился в один из первых дней нашей жизни в той самой комнатке. Был полдень, Януш отлучился по каким-то делам, о которых не захотел мне рассказывать. Немного отойдя ото сна я пошла в довольно обшарпанную ванную комнату принять душ. Очень странно, не смотря на не слишком горячую воду, мне стало очень и очень плохо. Внезапно все стало чернеть и без того черные от сырости стены ванной стали сгущаться надо мной темным пятном, которое закружилось в моей голове. Словно невиданные темные силы из другого измерения явились ко мне. Едва я нашла в себе силы смыть остатки мыльной пены, как прямиком добежала до комнатки и свалилась на кровать, не успев как следует воспользоваться полотенцем. Януш вернулся довольно быстро и застал меня лежащей в полусознательном состоянии. Когда я принялась рассказывать ему о случившемся приступе, к моему удивлению он сказал, что почувствовал на расстоянии что со мной что-то не так. Как я узнала много позже это был один из первых раз когда он отлучался "на дело" после того самого перерыва, о котором я уже рассказывала.
Насколько я сейчас, по прошествии времени могу судить, Янушу не было большой радости от возврата к своим делам. Он стал это делать постепенно, время от времени, лишь бы хоть как-то сводить концы с концами, пока не наступил ноябрь и тех совсем небольших сумм перестало хватать на что-то большее, чем оплату коммунальных расходов. В один из прохладных вечеров, после мой отлучки в небольшой рыночек за продуктами, из которых я намеривалась приготовить ему еды на те дни что я проведу у родителей, я обнаружила Януша спящим в восьмом часу вечера. За весь день от так ни разу не поднялся и не выполнил несокльких моих домашних просьб! В тот вечер я не выдержала и принялась молча собирать некоторые мои вещи, которые на тот момент переехали к нему. «Я не могу быть с человеком который постоянно спит!» - только и сказала я. Этими словами я напугала его, заставив вспоминать о прежней жизни, но увы не задуматься о том, как бы ее изменить. Тем не мене, наши отношения продолжились.
В один из дней он попросил меня встретится с Пинчем, прежде чем я приду к нему. Мы встретились на вокзале, та как Пинч вынужден был отправиться в пригород к родным. В небольшом привокзальном магазинчике он передал мне сверток. Его я должна была передать Янушу.  В нем оказалась очень солидная сумма денег.
Как я решилась на ряд поступков которые совершила? Даже не знаю. Это все интуиция, события и моя рефлексия, простите уж за мою научность. Готовлюсь поступать на философский.
Дело в том, что я человек очень импульсивный и горячий. Я как костер, который может обстрелять вас очередью искр и прожечь вам брюки или свитер. Рядом со мной тепло, никогда не замерзнешь, но вот если начать во мне что-то ворочать, да еще и не умело и не тактично - пеняйте только на себя.
Да, толчком ко всему послужил Пинч Ворден. Пинч был тайком влюблен в меня и когда наши с Янушом отношения были очевидны стал открыто подбивать ко мне клинья. В отсутствие Януша само собой. При этом мне было очевидно, что от Януша он достаточно знает обо мне и это надо сказать делало меня уязвимой, особенно то, что пообщавшись со мной вся информация могла поступить Янушу. А я нередко высказывала в его адрес не самые лицеприятные вещи, не без повода разумеется.
Первым и наиболее раздражающим меня пунктом были тайные связи Януша с разными девицами, которым нравилось с ним развлекаться, валять дурака, трахаться, пить и курить травку. Понимаете, во мне это рождало не ревность - нет, а чувство того, что это делало в нем какую-то зияющую дыру, в которую из того мира поступал какой-то trash, легкомыслие вперемешку с какими-то гопскими манерами, с этими идиотским языком, которого на первых порах в нем не было. Не стоит обольщаться, я тоже ангелок с опаленными перышками, но Стив и моя мать - люди творчества, интеллигенция, и не смотря на то, что меня довольно рано стало тянуть на улицу, стало тянуть к "Другому кино" и литературе серии "Брутал" - во мне совсем иной фундамент. Да что там говорить, у Януша, не смотря на развод родителей, с фундаментом был полный порядок. Музыкальная школа - пожалуйста, владение компьютерным программированием, победы в олимпиадах по физике и математике, владение словом, словно он журналист или писатель. И вот в какой-то момент я начала замечать, что все это в нем стало таить. Словно ледяная скульптура.
До сих пор моя голова не может принять того, что его предыдущая жизнь оказалась ему дороже того, что могло бы начаться при другом стечении обстоятельств.
Самое ужасное известие меня ждало спустя несколько месяцев после его остывания ко мне. Он рассказал мне о некой подружке с корой он встречался до меня. С ней он пробыл порядка двух лет, она принимала его образ жизни и более того поддерживала его. У меня есть догадка что толчком к его остыванию послужили мои высокие требования к образу жизни и морали. 
Через интернет дневники я стала отслеживать все о той самой, кто был до меня. Та, другая, была полной мне противоположностью. Во всем ее облике,  в ее фотоработах на сайте сквозили другие цвета и другое настроение. Она оказалась сдержанной и гордой львицей, разумеется чем-то похожей на мой знак овна. Больше всего в ней меня стало смущать и вызывать недоверие в ее чувствах к Янушу то, что она одобряла его криминальные дела. Позже я нашла этому причину - дорогие подарки, которыми он ее одаривал. Это в его характере. Сейчас, когда я уже поднялась на некое расстояние от всего мне виднее и очевиднее, что их держало друг с другом. Во-первых, не редко, а даже часто она имела возможность оставаться у него. Как позже я узнала из ее дневников, жить в одной комнате с сестрой не доставляло ей большого удовольствия. Когда он только начинал дружбу со мной, то говорил о ней много негативного, о ее нежелании работать, даже когда он подыскивал ей место. В своих ранних рассказах о ней он скрывал что она его бывшая подруга, выдавая ее за девушку своего приятеля.
Знаете, я никогда не забуду, как однажды, случайно, мы оказались на премьере спектакля, вход на который нам устроил Стив. Это было в самом начале, когда наши глаза еще любовались друг другом. Это был спектакль "Электра" в постановке японского режиссера. Так как это была премьера, то и аншлаг был соответствующим. В фое театра мы вошли на три минуты позже начала и были вежливо сопровождены билетером на ярус, где в течение полутора часов, прижавшись друг к другу, мы на одном дыхании наблюдали драму. Януш не разомкнул ни на миг кольцо своих рук на моей талии. После спектакля Стив и мать забрали нас у театра и мы все вместе, как одна семья поехали домой. Той ночью он остался ночевать у нас и в этом не было никакой тайны.
Все чаще и чаще я стала думать об истинной причине того, что встало на пути у нашего чувства. В сильное чувство к той, что променяла его на того самого приятеля, которому он сразу приписывал ее, я не верю. Да, они провели много времени вместе, но им было так мало лет. В сущности мы только подходим к тому возрасту когда с меньшей вероятностью можно рассчитывать на серьезную личную жизнь. Там было большее. Там была она, их общие приятели, его дела, ее одобрение, и, только не смейтесь - "Вирт" Джефа Нуна! В какой-то момент, после харизматичной рекламы Януша, я и сама стала увлекаться его творчеством. Книги меня потрясли - но - они меня разозлили!!! Я поняла, что половина сознания Януша верит в то, что он есть герой романа "Вирт"! С небольшими, разумеется, расхождениями. Януш свято верил в то, что та самая его подруга, согласуясь с сюжетом книги, была его так называемой сестрой Дездемоной. Януш был полностью в этом книжном Вирте, который перелился со страниц к нему, вымазав все тем поганым и липким вазом и не давал ему помыслить о чем-то ином. Об ином, в котором я нас обоих видела. Мне всегда хотелось прокричать ему: "Раз уж ты так фанатеешь от этой книги не приходило ли тебе в голову, подобно Скрибблу, что за гранями Вирта есть еще что-то? Какой-то другой мир?". Также в ряд героев, в чей ряд у меня вписался мой любимый мальчик попали Фауст и Дориан Грей. Все чаще и чаще я стала сопоставлять его выбор и желание бросить учебу с удобной сделкой в которую он вступил. Зачем работать если можно продавать наркотики?! 
После всего я уже не могла быть легкомысленной и веселой. Какое-то внутреннее бремя тяготило меня.
Первое, самое первое время, в нашем общении было столько совершенства, столько граней уважения друг к другу и страха, во всяком случае у меня, этого лишится. Я была настоящей ласточкой, чистым птенцом с широкими крыльями я взвивалась ввысь при каждой своей мысли о нем и о нас, о том что же такое между нами происходит. Столько было новизны, интенсивности эмоционального фона, который заряжал и окрылял нас на бесконечную улыбку и ее отражениям в наших взглядах. Быть может кто-то и становится единым целом благодаря годам и времени, мы были одним целым почти с самого начала. У нас было доверие, как мне казалось. Это была "не разлей вода", по моему мнению. Просто феноменально и еще раз просто. И ко всему этому он не был готов, потому как просто не был готов.
После нашей встречи в парке он дал мне ключ от своего дома и сказал что в любое время я могу заходить в него через заднюю дверь, которой никто больше не пользовался и которая прямиком упиралась в дверь его комнаты. Для меня это было потрясение. Его компьютер, который у меня на тот момент был только в общем семейном пользовании, теперь в любой момент мог быть моим, даже в отсутствии Януша. 

Мы расстались когда все зашло слишком далеко. Когда стало совсем совсем холодно. Но знаете, она  сразу не ушла, любовь, понимаете? Она просто застыла на какое-то время, пока окончательно не сломалась.

Знаете, в ящике стола я до сих пор храню скомканные тетрадные листы с ее стихами, которые она написала мне тогда, когда было много сложностей, разногласий, не полной истинности, ревности и много чего. Она прислала мне их в первый день рождения,в который я не думал и о намеке на поздравление. Приклеила на картон в виде сердца, скомканные шарики из бумаги, немного подкрасила бумагу в оттенки детских фломастеров. Каждое сердце - их одиннадцать - это обо мне. В тот момент наши сердца и вправду были скомканными, но тогда в них еще что-то было.

               

  Я помню период, когда разлука начала становится невыносимой, не смотря на ощущение безнадежного отчаяния, которое витало над всем. 
  Это было ровно через год, когда я поняла что в таких условиях любви не выжить. И примерно через три месяца после того как мы совсем перестали общаться, после того, что я сделала.
 Никакой надежды. Ступор. Полный покой, и щемящая боль от пустоты и безнадежности этого белого листа на котором не хотелось ничего писать. Каждый день сотни мыслей бороздили мой мозг но у меня не было сил их записывать.
 Во мне стали происходить изменения. Внутренняя замкнутость наложила свой отпечаток. На пропитанном комфортом лице, ставшем словно даже более привлекательным и стильным, не было той звенящей радости которая куда-то ускользнула. И я решила начать с себя. Решила, воспринимать все как сон, очень реалистичный, драматичный, но сон, с тем парнишкой которого я никак не могла забыть. Я не знала, увижу ли я его когда-то наяву, но такой подход начал приносить свои результаты. Мне стало вновь удаваться себя занимать, относясь ко всему, будь то чтение или письмо, или научная работа с тем азартом тинейджера, который во мне был таким естественным еще совсем недавно. Боль стала проходить. Та боль в области живота, которая долгое время не покидала меня. Словно из меня что-то вынули, но как-то не деликатно наложив швы. Шов стал заживать и даже проходить. Мне было необходимо вырастить в себе новые цветы. Новый сад.

Пожалуй что вам уже не терпится узнать где же была кульминация в наших отношениях. Она началась однажды утром, когда моя мама повезла меня впервые в новую школу, которая находилась как раз за тем самым мостом.
На тот период мы не общались уже значительное время и потому он мог предъявить мне что-то вроде этого: "Какого дьявола тебе до сих пор не все равно?".
И мне действительно долгое время было не все равно.
Я хорошо помню тот период когда они забирали его. Вернее не они забирали, а он сам возвращался к ним. В один из дней мы написали рассказ. Это вышло совершенно случайно. У меня написалась первая его часть, а у него вторая. Мы назвали его "Чайки"

                Чайки

Красивые белые птицы, с серым рисунком на крыльях, прилетали на воду Карповки и кружились над нею. Кружились над стаей толстых рябых, серых уток и зеленоголовых и желторотых селезней, над мостовой и мостом, деревьями  и проводами. Усаживались на электрические столбы и со своих гаупт-вахт наблюдали за неширокими просторами узенькой, рябой от ветра реки и возней перепончато-лапчатых, слушал их крикливые крякания, похожие на причитания. Чайки прилетали сюда почти ежедневно, а потом куда-то девались,  иногда пару дней их было не видно. Словно, кто-то на эти дни переманивал их в другое место, где было светлее и веселей, где было больше людей и приносимого ими хлеба, который можно так шустро приноровившись выхватывать у уток, и порой едва не в тот самый момент, когда он или она уже подплыв с какого-то расстояния, раскрывает клюв и готовится поживиться кусочком. Перед этим моментом быстро раскрыв крылья, белая птица лавирует со своего места к куску и редко когда случается так, что ей не удается опередить прожорливую утку или селезня. Опешивший толстяк или его родственница округляет свои черные утиные глаза, произносит свое возмущенное «кря-кря» и отплывает. Гордая птица красиво взмывает на ограду моста или столб, в ожидании следующего момента захвата пищи.

  Каждый день он приходил на Карповку. Покупал четыре батона белого хлеба, с хрустящей желтой корочкой. Приходил во второй половине дня, после продолжительного сна, начинавшегося под утро. Часто приходил еще сам не завтракав, спешил увидеть их. На глазок определял примерное количество птиц, уровень воды в реке и ждал, когда на столб усядется загадочная белая птица. Утки ему нравились тоже. Нравилось наблюдать за их драками, их сердитостью и настойчивостью, когда речь заходила о дележе. Иногда он нарочно провоцировал утиные драки и забавлялся ими. Ему это напоминало жизнь. Обычную человеческую жизнь, в которой кусочки хлеба  кидает кто-то, кто стоит выше, кто стоит на мосту, а не проводит целый день в воде, лишь изредка, к сезону холодов вспоминая о своих крыльях. Он думал о них, о тех, кто внизу и о других, которые зорко смотрели сверху, наблюдая одновременно, за ним и беспрестанной возней в воде. Он понимал, что он где-то посередине, что он ни одни и не другие, но все же больше симпатизировал им, белым и сноровистым, таинственно исчезавшим, иногда не являвшимся на свидание с ним чайкам. Он думал о них и возникал ветер, возникали волны на воде, солнце перпендикуляром ложащееся на нее, а иногда и ватные клубы снега, или оснеженные каменные выступы, под которыми был обрыв, внизу которого, прибиваясь, как изможденный путник клонимый к свое груди, инертно ударялись волны. Тогда он представлял себя там, наверху, созерцающего большую воду и небо, столь единые, в рассветной синей мгле, стирающей границу. Он слышал бой воды о камень и смотрел в глубину горизонта. Он вставал на самый край, не опуская головы, не смотря под ноги, разводил крылья. Подвижные удары воды уже так близки, их звук теперь еще громче бьют каменную глыбу в грудь, пытаясь пробить ее мощь для дальнейшего пути, тщетно. И резко вверх, отраженное до того в воде небо впереди, все ближе. Набрав нужную высоту, крылья, как парашют распускаются и проседают, натянутые на максимум, и он наслаждается невесомостью срединнонебесного пространства.

  Он открывал глаза и понимал, что забыл бросить очередной кусочек хлеба, задравшим голову уткам. Он бросал хлеб, слыщал почти человеческие вскрики и  смотрел на быстрый полет белых птиц, и на нерасторопное скольжение уток и плавающую в воде пластмассу, словно бы тоже что-то просящую у него. Он оборачивался и шел домой. Проходящие мимо подростки нередко швыряли за ограду сигаретные окурки и бутылки. Тогда он думал, отчего им кажется это разрешенным, лишь потому, что они не такие же утки и Карповка не их дом? Он старался уговорить себя не думать об этом, подавлял в себе злость и успокаивал себя тем, что белые птицы по-прежнему сидят на своих гаупт-вахтах, и надеялся, что завтра не наступит тот день, когда они исчезнут.

 

               

   На краю обрыва стояли двое. Молча. Смотрели друг на друга. В её глазах блестели слёзы, в его - спокойная уверенность. Её глаза словно молили: "бежим, они уже близко, пожалуйста, пойдём, иначе может случиться что-то плохое". Он ласково смотрел на неё, в его глазах читалось "всё хорошо, детка, некуда спешить, нам с тобой никто не страшен". Он поднял руку и медленно провёл пальцами по её щеке, ловя слезинку, не давая ей докатиться до губ, ободряюще улыбнулся и мякгим, но уверенным движением толкнул её с обрыва. Смотрел, как она летит вниз, раскинув руки, любовался линиями её прекрасного тела, которое он так любил. Смотрел, как в полёте она перекувыркнулась, её тело обволокло золотистым сиянием, что-то ослепительно сверкнуло - и вместо женщины, летящей в пропасть, он увидел птицу, широко раскинувшую крылья, свободную, парящую над всем, чего так боялись большинство живущих.
Он видел это превращение тысячу раз, но этот момент не приелся ему, он каждый раз чувствовал прилив гордости за свою девочку, чувствовал тёплую волну, поднимающуюся откуда-то из живота, и накрывающую его с головой. он знал, что ничего плохого никогда с ними не случится, сам бог ведёт их, прикрыв от напастей ладонями.
Оглянулся. Преследователи приближались. Он уже мог разглядеть их лица, на которых читалась ненависть. Или зависть? "За что они ненавидят меня?" - думал он, - "За то, что у меня выросли крылья и я могу летать, а они нет? или просто за то, что я не такой, как они?"
Он усмехнулся. Слишком сильный, чтобы убегать, слишком уверенный в себе, чтобы чего-то бояться. Ему доставляло удовольствие вот так покрасоваться, чтобы потом, в последний момент уйти у них прямо из под носа. Вместо того, чтобы прыгнуть вниз, он пошёл по краю пропасти, всё ускоряя шаг. Быстрей, ещё быстрей - он уже бежал. "Теперь подпрыгнуть, перевернуться, взлететь - и прощайте, глупые люди, мы снова ушли от вас," - билось в его голове.
Он подпрыгнул, перекувыркнулся через себя, его тело словно застыло в воздухе, окутанное золотой дымкой. Ещё мгновение - и он широко взмахнёт крыльями, улетая туда, где она ждёт его.
Что-то промелькнуло в воздухе и с чудовищной силой ударило его в спину, швырнув на землю, оборвав превращение. В этот раз, он всё-таки не смог уйти от погони, переоценил свои силы - и проиграл. Его широко распахнутые глаза, полные слёз, смотрели в небо, в них плескалось безграничное удивление - "Как же так? Как такое могло случиться?" - словно говорили они. Он услышал пронзительный птичий крик, полный боли, горя и отчаяния, хотел прошептать напоследок: "прости", - но не смог, захлебнувшись собственной кровью.
  А ещё он верил (несмотря на то, что это может показаться глупым), что однажды и он станет чайкой, широко расправит крылья, удерживаемый нивидимыми воздушными потоками, пролетит над набережной, увидит, как на его месте стоит новый человек, бросая хлеб в воду.
И он ждёт этого дня, надеясь, что он наступит поскорее...


                МОСТ

Мост между нами давно разведен и никто не намерен его сводить. Мы хлебнули сполна в этой истории, но между нами было что-то необычное. Что-то похожее на родство душ, мне часто казалось что она моя сестра, даже сейчас такое бывает. Знаю, что где-то далеко от меня, несущего наказание, она уже в своей новой жизни думает обо мне, хотя бы иногда, иначе она не писала бы мне первое время стихи, про запутавшиеся родственные души и про то, что уже ничего не вернуть. После них меня все время начинали душить слезы - ничего не мог с собой поделать. И ненавидел и думал в нежностью о ее боле обо мне. У Патрика,моего соседа по камере есть ноут-бук. С него я часто захожу на ее страницу в социальной сети. У нее все в порядке.После того как я выйду, осталось всего полгода, от общих двух лет, не хочу беспокоить ее, хотя в начале хотел пристрелить ее. Очень хотел, за то что эта как тогда я часто думал о ней сука устроила настоящую диверсию на мосту, в которой чуть не погибли две шлюхи-кокаинщицы. Это надо было так хитро все спланировать. Деревянный мост вспыхнул как щепка. А полицию она вызвала заранее, зная, что никто прятать товар на горящем мосту уже не будет, а кидать в воду чтобы потом не найти - тем более. Хитро она все придумала, моя первая любовь.