Пята

Мечта на прожитой пустующей стене
Мечта на голых лишних полках, ставнях
Она витала. Танец о себе одной
Но оступилась, вскрикнула, пропала
Исчезла в мрачных скованных зрачках
Лежащего недремлющего зверя.

Я помню, ты была моя
Со мною, мной, во мне дышала ежечасно
И частности, и величины начатого
Как зримы, так и холодны
И звёзды рушились на скомканные брови
Первого пришельца
Мы засыпали, так казалось им
Мы засыпали только для движенья мира
Ты без стеснения брала мою ладонь
Водила по белёсым тканям листьев
Не заблудившись, не упав нигде
Я бесконечно ставил многоточья. Точность
И прочность были не нужны, когда
Стучался я в загадочные двери
Открылась ледяная тьма тогда
И лунный путь не оказался бренным
Полон невиданный, мой добровольный плен
И стрелки строк не увели под землю
По ним одним ночным и бледным
Скользил, едва касаясь нот
И плоти не было, и правил не хотелось
И снег невидимый был мёртв и вечен
До солнца было слишком далеко
И сила новая ещё не полетела
И наслаждение рождением её
Питало одиночество. Пока оно горело
Блуждал и замерзал на колкой колее
Которую прокладывал я сам перед собою.

Пустая комната, дремучий полумрак
Густые тени в воздухе повисли блекло
Тяжёлый стол, пропитанный пятью людьми
Сейчас шестой за ним присел
Глядит в окно, что наглухо покрыто шторой
И видит первые наскальные полотна
Как если б в зеркале, едва платком прикрытом
Заметно стало осторожное движенье
Смотрю туда, смотрю, смотрю, и вот опять
Движение, дыханье, ощущенье
Скорей, скорей срываю ткань. Глаза
Беспомощные, чёрные, другие.

И было лето, был большой туман
Он волнами висел над полем малахита
И озеро, над ним замшелый крест
Чуть покосившийся, - едва ли различимы
Один оставшийся, я лишь писал пейзажи
Я даже верить не желал в другие верные миры
Вот клён шепнул, то значит ты пришла, и вскоре
Мы выходили за полночь за меркнущие сёла
Чтоб рисовать туман, и озеро, и крест. Стихи
Мои стихи не стихли, не стихали
Стихами в небо зрячее бросался белым днём
И облака, как будто молоко лакая
Не каялись дождём, плясали птичьи стаи
То было золото, предвечная страна
И струны сыпали и сыпали ей семя
Таланты падали, звенели на блистательных камнях
И не держали верный свод мои атланты.
Душистый холм, залитый крыльями лучей
Я шёл, и я свернул с дороги пыльной
Взошёл на холм и вижу крест живой
Златое дерево, он был новорожденный.

Я помню тысячи идей, и слов, и точек
Как будто до сих пор они разбросаны
Здесь, по бездонным ящикам сурового стола
В глухих черновиках
Как будто до сих пор они стоят примерно
И стоят тысячи и тысячи часов и вдохов
Порой их свежесть, смятое тепло
Бросают отсветы на мягкий пол, на двери, но
Я не заметил, как теперь темно
Так в этой комнате непознаваемо нисколько
Слиянье времени. Везде обрывы, бесконечны шрамы
Неразличимы мутной пелене усталых глаз
Ни долгий вечер, ни сухой молчащий день.

Ту осень мне подбросил некто даром
Я даром отдавал чудесные плоды свои
Сквозь занавеси блекло проступала тайна
И осыпаясь, тут же превращалась в призрак
Обжигала красками лицо
Запястья льдом сковала нежно
Я возвращался, грелся у настольной лампы
И брал иссохшую бумагу, но тёплую, не тёмную ещё
И вызывал, и вызывал заветных птиц
Неведомые и нежданные доныне
Я их читал, не успевал читать
Захлёбываясь новым хлебом этим
Все степени, все спицы солнца
Все переливы влаги и цветов
Я различал, испытывая музу древних музык
Письмо, написанное свежим языком
Понятным только мне, волшебным словом
Читаемым лишь мной
Шепча страницами, красиво открывалось
От прежних стай не сталось и ответа
Они ушли туда, за прошлые леса
За лету вьюжную, за волны палых жизней
Туда, где время им одна победа
Туда, где имя им теперь одна звезда.

Как невозможно тихо здесь
И сумерки, и бледные листы мои
Не вижу, что пишу, но знаю
Что дают мне эти строки
Ни песни, ни бестактные стихи
Я словно не дышу
Условно, без единого движенья
Оставшись за столом, я сознаю не сны
И достаю из этой тишины
Ни ощущенья, ни воспоминанья
А что-то лучшее, способное дышать
И напевать, и говорить со мною.

Мне явно видится, как слякотный февраль
В лицо бросает мне
Тряпьё запачканного снега
И в этом нет тоски, отчаянья
Нет разговоров трезвых
Покорность, понимание
Молчанье и большой исход
Мой дом орёт, мычит
В последних жадных корчах
Он бьётся, мечется, ужаленный на смерть
Но дому моему не хватит сил
Для одинокого живого вздоха
Он на пол валится в агонии дурной
А я – немой, я даже дверь прикрыл, но нет
Мне явно видится расплывчатая гибель
И с каждым траурным ударом по столу
И с каждым выстрелом захлопнувшейся спальни
Всё глубже боль и ближе выход
Я это страшно сознаю, как будто создаю
Как данность чёрную, как нужную необратимость
В которой милость и отечество
Вдруг обернулись бешенством и пленом.
Я ползаю в прожорливой грязи
Вчера вся эта грязь была твоей зимою
Я ползаю в грязи и, утопая в ней, ищу
Осколки колкие былой родной посуды.

Вернулся я или всего лишь заглянул?
Как беженец в кругах безвестных странствий
Вдруг оказался рядом с тем одним
Что звал он домом, называл началом
Качнулась занавесь
Вспорхнула близко птица
И лица прошлых стали снова неуклонно оживать
Сквозь мглу и старый, тяжкий воздух
Иду по вековому льду
И в ожиданьи наказаний
Вгрызаясь в нежность тёплых тканей
Родной задушенной мечты
Я делаю последний шаг.

Очнулся, предо мною нитью красной
Прорезался рассвет чужой
Преддверьем леденящий вены, скулы
Остановивший пульс кровоточащих струн
Сквозь стёкла пыльные
Сквозь спящее ещё рожденье мира
Брело немое утро, я подошёл чуть ближе
Ещё не зная, что грядёт за ним
Что принесёт оно. Я подошёл так тихо
Не представляя величин и силы отреченья
Так начался июнь.
Я увидал тебя, сознанье в подсознаньи
Нашёл, но силы не было назвать тебя
Я жаждал, я желал создать живое имя
Без имени не мог дышать
Шепнул себе: “Вот это время!”
Пытаясь выхватить его в чернильных полчищах
В бессонных паутинах строк
Я бросил старое, ведь ты ушла оттуда
Оставшись без свечей твоих, я начал слово сам
Но не давалось новое, скользило и визжало
Бессильем детским жалило, я слово разрывал
И снова пробовал, и пятился, и наугад бросался
И, наконец, упал
В предсмертных пытках звал и звал
Лежал с закрытыми глазами, побеждённый страхом
Вдруг вздрогнул и открыл их, – ты пришла
Ведь я, отрёкшись, не сумел замкнуть дверей
Последний вдох так вымучен и жаден был
Взгляд остывающий упал в твоё лицо
Присела рядом, гладила мне пальцы долго
Баюкала, я разглядел улыбку
Легко и тихо умиравшему ребёнку на ночь пела
Ты сказку светлую, твоё лицо светлело
Со следующей нотой
С каждым новым неземным куплетом
Твой силуэт сиял, я это ярко видел
С очередной строкой о ждущей отворившейся стране
Всё тише бесконечно прорастала песня
Всё краше, краше, краше становились
Твои глаза, их алые глубокие следы.