Мальчика звали Летом

– Лето, ты где шлялся?
– Считал, сколько есть шансов
Что наша река высохнет.
– Ты что, надо мной издеваешься?
Садись, а то суп выстынет.

…
Мальчика звали Летом.
Дали в детстве такую кличку,
Потому что на лицо – все приметы:
Температура – сорок с лишним,
Голова горяча: хоть котлеты
На лобешнике жарь, хоть блинчик,
Удивлялись родители: «Как это?
И в кого он такой вышел?»
(Вся семья – как посыпана снегом).
Папа зуб точил на соседа,
Но сосед был до одури честным,
Ходил в церковь, носил крестик,
И, к тому же, весной стал птицей,
Так что папа утихомирился,
И забыл о своей версии.

…
Мальчика звали Летом
И он откликался, как правило.
Он говорил – словно бредил,
Смышленый – что взрослым завидно,
Веселый – не нахохочешься,
Но шутки стали, как ежики –
Сказал, губки сделал бантиком,
Играться ушел с приятелем,
Кататься на велосипеде,
А у тетенек и дяденек
Мурашки ползут по кожице –
Чешутся, словно йети,
Блохастые от неухожености:
«Вот это пошли дети,
Вот это растут сложности».

– О чем ты задумался, Лето?
– О космосе.
– Подумать, все дети, как дети,
А этот... Господи!

…
13 лет длилось лето.
Мальчик вырос неправильным,
И понял, что на планете
Ему места не оставлено,
Что он – как бобовое зернышко
Из сказки –
Среди горошин.
Что небо рукой достать может он
Но небо его –
Не может.
Бог любит горох,
Что Богу
Какой-то боб.
Что проку
От этого переростка?
Он даже сказать просто
Не может. Мымрит стихами.
И ангел, который хвостик
Скрывал, под бельё пихая,
Шепнул Богу: «Пап, дай мне»
Бог сказал: «Нет вопросов!»
И отдал его. С потрохами.

…
– Доктор, что с нашим мальчиком?
– Мальчик Ваш неудачливый.
Пару годков, не иначе как
Отправите ваше Лето
В милом таком ящичке
Плыть по реке Лете.

…
Осталась горячка от лета,
Мальчик, в пальто кутаясь
Держался за сигарету
И за вбитую в голову глупость,
Что вертится он на вертеле
Кебабом у адского пламени,
Какая-то хворь жалила:
Это чертенок шарики
Катал по крови детской,
Мальчик решил: «Бог – жадина,
Ему в падло содержать меня,
Украл у меня детство:
Волосы вон лезут,
Как глобус башка гладкая».

Бог занят был интересным
Чем-то и содержательным,
Не поспешил слезть и
Мальчишку к груди прижать своей.
А зов со словом ругательным
По почте ушел небесной
К самому главному бесу,
И тот решил настоятельно
Мальчику отвесить
Боли, убить заразою
Мысли о небе, и взять себе
В ад его.
Председателем.
«Иди ко мне, мой сладенький
Ясный мой…»

…
– Мне больно. Уйми боль мою.
– Ложись на подушку.
– А можно, я проснусь в раю?
Я почти свят, не вру,
Не целованный, непьющий.
– Окей. Отстегни душу.
В чистилище простирну
И вечный тебе уют
В будущем.

…
Мальчик совсем сбрендил:
Метался меж Богом и Бесом.
И тот ведь на «Бэ» и этот,
По три буквы каждый весом.
Кому отдать предпочтение?
Он таял песочным печеньем,
В чьей-то доброй руке над чашкой
Чая крепкого – вверх тормашками…

…
– Боже, пусти, так тяжко мне…
В ответ слышен хохот бесов.
Мальчик хрипит и кашляет:
Глаза, как июль, горячие,
И не кислород, а лезвия
Вокруг, и дышать – мочи нет.

Млея в массажном кресле,
Бес ему: «Что ж не весел?
Кривишь лицо и корчишься?
Счастливо быль закончится.
Молись и целуй мне перстень».

Он целовал, брезгуя.
То перстень,
То на шнурке крестик…

…
Проснулся утром: «Где я?
Нигде не болит. Я умер?»
Рядом сидит фея
И пейзаж на холсте рисует.
Фея:
– Тебя не добудишься!
Во сне говоришь, крутишься,
Хныкаешь, капризуля.
Смотри: на щеке пуговицы
Оставили штампы-оттиски.
– Я спал?
– Все четыре осени!
Бог возвратился из отпуска
И спрашивал: «Где горошина,
Та что самая крупная,
Любимая моя клумбная?»
– Чтобы скорей в суп ее?
– Глупенький ты, глупенький,
Разве Бог суп кушает?
Вставай, иди чисть зубики.

На кухне, как погремушками
Звенеть начала посудою.

Мальчик потер макушку:
«Ого, как запутались кудри!»