однажды я умер...

Однажды я разочаровался в жизни … Мне было всего семнадцать, но я больше ни чего не хотел, ни во что и ни кому не верил… Тогда я умер.
Моим миром стал черно-белый эскиз пространства, неограниченного временем… Я перестал ощущать боль. Меня наполняли: пустота,  и щемящее чувство безысходности, странно объединившиеся с безразличием. Безысходность и пустота все время боролись и мне казалось, что я просто рассыплюсь на миллиарды зеркальных осколков. Но безразличие не допускало появления на моем лице хоть какого-либо намека на то, что твориться внутри.
   Я умер осенью, поэтому в моем мире навсегда осталась осень.  Мои волосы и одежда почернели, я понял отсутствие необходимости выражать свои мысли словами, спать, впрочем как и бодрствовать и есть…Все ушли от меня. Я стоял по среди дороги и видел, как удаляются их силуэты, они уходили в свой цветной живой мир, в котором для них есть все, чего нет в моем мертвом. А я задумался – действительно ли я умер или снял маску, под которой оказалась пустота и муляжи глаз, но…я думал что не носил масок… В итоге я понял бессмысленность ни к чему не приводящих размышлений и перестал думать.    Со мной осталась лишь моя тень. Она как отражение руин внутреннего мира была в сотканном из черного тумана плаще, стелящемся по полу. По ее бесцветному лицу шли тонкие трещины, в пустых глазницах зияла тьма. Ее голос был тихим и безмятежным, как шорох листьев на заросших тропинках заброшенного парка. В ее голосе не было боли, жалости, и не было жизни…  Она шептала мне стихи о дожде и дорогах, уводящих неизбежно в бесконечность…. Я слушал ее голос, плохо улавливая смысл...
       Тень сидела рядом, и крутила в призрачных руках лезвие, она предлагала мне уйти, но я был слишком безразличен, тогда она говорила, что уйдет сама, грозя одиночеством, но мне было все равно. Моя тень не знала, что я знаю, что она не сможет без меня уйти, хотя ее общество мне было не нужно…
    Моя квартира почти пуста, окна открыты и закрывать их бесполезно -  в рамах разбиты стекла. На стенах ободранные обои, на уцелевших островках которых можно разобрать написанные чем-то слова или даже строчки из… песен и стихов… Строчки, что были созвучны плачу моей умирающей души… На изрезанной поверхности кухонного стола прозрачная кружка с недопитым кофе… Я почти не помню… Это было давно…
Ветер гуляет по комнатам, гоняя по полу, пустую пачку от сигарет, мертвые листья, и, заставляя трепетать ажурные узоры паутинок.  Иногда ветер читает единственную книгу, что есть в моем мире, с ней он всегда аккуратен и оставляет место закладок неизвесть, откуда принесенные засушенные цветы.
      Тут нет времени, оно ушло, и, уходя, разбило стекло круглых часов, висящих над столом, отломило стрелки, положив их в карман вечности. Но, время оставило мне песочные часы, хотя, в них не было песка… Время сказало, что они сделаны из стекла моих слез. Я долго смотрел не решаясь прикоснуться к единственной красивой вещи в этом мире, а потом сжег свой дневник и насыпал в них пепел. Когда мне хочется почувствовать течение времени -  я переворачиваю их.
     Лампочки под потолком давно разбиты…
     В моей квартире тихо. Единственный звук - монотонное капание воды из ржавых кранов на кухне и в ванной.
Каждый день, между клыков стекол торчащих из рамы окна я вижу острые темные ветви, прознающие холодное небо. Я лежу на облупившемся подоконнике, глядя  в это небо, и медленно вдыхая никотин.
Иногда  я гуляю босиком по ржавым железнодорожным путям, наблюдая как параллельно мне лежат другие пути, в какой-то миг они сближаются, я прохожу их пересечение, и они вновь расходятся… В итоге я всегда прихожу в тупик.
       Часто я сижу на холодном краю ванны, скудное количество света, падающего на дно ванны из не большого окошечка под потолком освещает ржавый метал и немного застоявшейся воды на дне, и капающие в нее красные капли… моей крови… Красный единственный цвет в моем мире…
    Я вожу по запястьям, притупившимся лезвием, зная, что, к сожалению это меня все равно не убьет, но займет часть данной мне бесконечности, притупит физической болью это щемящее чувство безысходности…
       Бывает я лежу свернувшись комочком на полу, рядом с книгой, и изучая затейливые узоры облупившейся штукатурки на потолке. Ветер сдувает вокруг меня листья, а Тень сидит напротив, прислонившись спиной к стене, и смотрит черными глазницами в окно, в небо…
      Когда наступают длинные, холодные ночи и этот мир становиться черным, я сажусь на свой любимый подоконник, прислоняюсь спиной к рассохшейся раме с потрескавшейся краской и пью из горла бутылки красное вино, которое ни когда не кончается. Тут нет времени, и все, что изначально есть - то и будет.
          Однажды я понял, что больше не ощущаю безысходности или пустоты. Ни ощущаю, ни чего. Возможно теперь я действительно умер, а раньше только считал, что мертв. Возможно это была не безысходность, а боль, которую мое сознание маскировало от меня в безысходность, чтобы я думал что я мертв… Ведь для меня боль ассоциируется с жизнью.
        Теперь мне точно ни чего было не нужно. Я не выходил из дому, не читал книгу, не резал вен, не курил и не пил вина. Больше не чего было заглушать… И я не слушал рассказов Тени и вообще не шевелился.
          Я лежал на полу у окна, и постепенно покрывался листьями. На меня падали осколки стекла из рамы, но я ни чувствовал ни чего. Мое лицо покрылось паутиной…
        Тогда пришло время. Оно принесло мне маску. Прекрасную, цветную, но такую далекую и не реальную вещь украшенную чувствами, и пахнущую жизнью..  Из чего она была сделана я так и не понял.
        Но я не шевелился. Время нагнулось и само надело на меня маску. Мне стало не приятно и  больно,   так как маска прижала лежащие на лице осколки стекла, сухие листья, которые от соприкосновения рассыпались на сотни колючих частичек  и паутину. Тогда я пошевелился, пробуя снять маску, но снять ее не вышло… Я подумал, что раз это было неизбежно – лучше бы я сам сдул все с лица и надел маску.… Но, я же не знал, что это неизбежно.
         Время бросило рядом со мной стрелки от часов и ушло. Я смотрел сквозь паутину, так и оставшуюся на глазах, как срастается и приобретает голубоватый оттенок на потолке облупившаяся штукатурка. Я сел, с моего тела посыпались листья и стекло,  но на полу они превращались  в бумагу. Клочки обоев на стенах становились цветными, написанные на них слова медленно растворялись и исчезали. На местах, где обои были ободраны  - проступали их узоры, соединяясь с теми клочками обоев и постепенно становясь единым целым.
          Комната приобретала краски, и вокруг появлялись вещи. Тень, сидящая до этого на подоконнике, безмолвно переместилась и встала у меня за спиной. 
     Моя единственная книга, превратилась в зеркало, и, посмотрев в него, я увидел чужого человека с короткими русыми волосами, свежим цветом лица, и улыбкой. У него не было тонких мимических морщинок у рта, и фиолетово-серых кругов под глазами, глядящими в никуда. В кожу не въелись соленые нити слез, длинные спутанные черные волосы не спадали на лицо. Уголки потрескавшихся губ не были опущены. 
     Я потрогал лицо руками и ощутил рельеф маски. Это всего лишь маска… Но в зеркале я ее не вижу – в зеркале кожа… там лицо…
        Я чувствовал боль от листьев и стекла под маской, и подумал, что не смогу ощущать это бесконечно. Я вновь попытался снять маску, но не смог. Чужое лицо в зеркале улыбалось, а я ныл от боли…