Эпистола крымскому другу

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Вновь затемно будильник верещит,
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Злорадствуя по-детски непосредственно,
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . О том, что понимание причин
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Не помогает устранить последствия.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . (Камирра, "Утром")


Утро вечера лучше, мудрёнее.
Снег с небес просыпается – жемчугом...

Наблюдай за людьми, за воронами
с воркованием: “Мать моя женщина!..”
Все спешат – кто куда: за покупками,
на работу, кататься на лыжах,
размножаться, делиться улыбками,
выпивать, оперировать грыжу...

Только ты никуда не торопишься,
потому – лепота и ништяк кругом.
Да и сам ты – реклюс и вороний царь,
и сражаться с невидимым ворогом
выступаешь. Откуда в такой глуши –
средь ковбоев, шерифов, индейцев –
взяться вражьему войску Осман-паши?
Нет, сиятельный мой, не надейся!
Полезай лучше в ларь транспортабельный
(безопаснее – рядом с водителем);
там, среди персонажей из Бабеля,
внемли спутницы глас утешительный:
“Ты всегда утверждаешь, что русскими
на культуре своей – крест поставлен,
ибо все ярославны – в бобруйсках,
а бобры и хори – в ярославлях.
Только слышала я в воскресенье:
про Георга какого-то Чёрного
толковали, что есть он – ЯВЛЕНИЕ
в мировом андеграунде, – спорное,
но вселившее толику гордости
в грудь, не чуждую вечных гармоний.
Вот такие дела в нашей волости,
а теперь – разводи антимонии!”

Чуть пространствовав, инде трамвайно,
поспешай к милой сердцу завалинке,
с табачком и иными травинками
дабы в кельях чаёк свой заваривать
и за скверными метаморфозами
наблюдать, оставаясь невидимым...

Объясняю высокою прозой:
нахрена нам поэмы, Овидий?!.






____________________________________________
Из цикла: "Одиночное восхождение на Мегаломонблан"