Поэма о весне

I

Сам голубь ми почернел
И лишь под крыльями остался белым.
Он превратившись в городскую крысу,
Принес за миром новую напасть.
Я заражен реальным восприятием событий.
И вот весна танцует мягко на снегу, и я...
Прикладывая взгляд к деревьям от Дали,
Так измеряю время из минуты в час,
Как ожидание томило бы свободу духа
Чей чистый концентрат -
Есть злоупотребление самим собой.
На верной суше в доме зеркала
Вещают красоту сомкнувшуюся в круг -
Сознание приемлет лишь себя,
И, создавая только "Я" вокруг,
Стремится погрузиться в размышленья о любви к себе.

II

Сойдя с ума от высоты,
Небесный ястреб - есть хранитель мысли,
Той истины во взгляде,
Так выползающей извне,
Хранящейся под мышцей век,
Сравнимой с разностью зрачка и горизонта
Она похожа на виток и мертвую петлю,
Порезавшую в клочья безучастный воздух.
И быстрый сердца стук,
Секундами выкладывает вектор.
Полет, и больше ничего -
Нет мысли, есть ее движенье,
Сквозь все воздушные пространства государств
И все запретные места.
Он - ястреб, ну а я поэт.
Но сколько знал бы каждый из поэтов,
Где та способность так писать полет,
Как крылья его знают.
И в отрешении от всех дают сим крики - вон смотри!

III

Как видно, все шаги столь бесконечны на пути,
Что времени на растерзание сдается темная душа шамана...
На миг принять скрипучий пол,
Как поле мелких истязаний,
И выходить по комнате круги,
Чтоб глазу смазать созерцанье.
И в непорочном облике вещей
Отметить их преобладанье...
Над временем, которое так ловко сквозь петлю
Скользит в пространство,
Оставляя след не созданного дня в чернеющей траве,
В ночи за привкусом во рту,
Скрывает все отчаянье покоя в сон.
Где в серой тени есть столь видимы просвет,
И улица нескромно держит под ногами путь,
Крича своим столь человечным ликом,
Бросаю я на память взгляд,
Со вздохом в легких с дымом сохранив потерянный пейзаж...

IV

Я шел в той лунной ночи, среди  подмостков и низов...
Прошел веселье мимо, праздник растворился
И я нуждаюсь снова в помощи богов.
В момент отчаянья никто не даст руки,
И в странном взгляде нестерпимый  трепет нежеланья
И испытуемый момент провалится в туман.
Стук каблуков и тротуар горит огнями фонарей,
Прорвавших истину печали в месте шва.
Вот ****и, вот старые дома, а вот автобус,
Как стрела мешающая спать всем тем,
Кто не привыкший к барам и дорогам,
Но так привык к  молитвам о деньгах,
Тем самым старость заключив в капкан.
Так много лиц,
Так трудно распознать их в темных переулках;
Знакомые? Друзья?
Рассеянная часть толпы?
Я говорю им о бессмертии, божественных началах,
О неспособности принять тот смысл
Кроющий в животных власть,
Тот легкий образ жизни, где время мягче и теплей
Переводя дыхание сплетает все воспоминания в тотем,
Уходит в пустоту и проворачиваясь в ней так хочет закричать,
Но лишь молчанием сдает назад, и вспоминаю я то место
Где так хотелось предпочтение отдать друзьям.

V

Хотя..., слова - есть отражение себя
В ответной реплике твоих зрачков,
Так льют вино, и так смеются от души,
От выжимания из вещи пустоты...
Звучит всех громче песня, что без слов,
И от дыханья простыни
Не убежать мнгновениям пьянящих снов.
Тепло, переходя из рук в твои,
Есть непорочный признак перехода "я"
В сомнительное "мы",
Где осознание немой, на столько тонкой, но любви
Идет по плану до инстинкта,
Но после поворота головы.
Неутомимо все
В сужении водоворота взгляда,
За тенью от медведицы до южной широты,
И ты - ночная гостья из Москвы,
В провинциальной местности
Не можешь избежать обряда,
Что есть в сжимании моей руки,
И неоправданной улыбке,
В надежде в искренность лишь там,
Где нет стремленья глаза все постичь,
Устав за веками упасть наверх
И погрузиться в долгий сон о тех,
Кто с верной нежностью печали,
Отдал бы сотни самых ярких слов,
На поиски соратников в ночи.
Стремленье - лишь стрела туземца,
В агонии промчавшаяся прочь,
Погорячиться в слове - суть первопроходца
К ветрам непознанных побед,
Страданием завязанным в корнях.
Так пусть под тенью тихой ночи Бог,
Расскажет правду о строении такой души,
В которой размышленья тянут вечность за собой
И слово "ты" есть в каждом предложеньи о любви.