Муха

Я живу в маленькой квартирке, которую за небольшую плату снимаю у одной миловидной старушки с дурным характером. Она рассказала мне, что эта квартира была записана на её мужа, и после его кончины много лет назад отошла ей по наследству. Также она любит рассказывать всем по поводу и без повода – просто, чтобы поплакаться – что мужа своего она очень любила, и его смерть стала самой страшной и невосполнимой потерей в её жизни. Я в этом сомневаюсь. Иногда я думаю, что она сама убила своего несчастного супруга. Я видел, не по собственной воле, конечно, все многочисленные фотографии из их семейного альбома. И я видел глаза этого бедного состарившегося раньше времени мужчины. Как он смотрит на неё на этих эпизодических отпечатках времени: словно мышь на удава. И заглядывая в его заискивающие глаза, я отчётливо представляю как однажды ночью она проснулась от навязчивой тревожной мысли, которую, возможно, вынашивала до того момента много лет. Как она прошлась несколько раз взад вперёд по комнате, высчитывая все возможные «за» и «против», а также различные варианты последствий. Как мягко и беззвучно ступали по полу её босые ноги, с тем, чтобы не нарушить ночной тишины и не прервать сон одинокого тела, покоящегося на их супружеском ложе. Всё дело в том, что «за» и «против» уже не имели никакого значения. Решение было принято задолго до того, как воплотилось в жизнь. Мораль такая: ничего в мире не происходит случайно и на всё имеется причина. Мысль уже витала в воздухе, готовая в любой удобный момент материализоваться, и была так сильна, что при желании её можно было увидеть и даже потрогать. Вот откуда у её супруга такой взгляд, словно молящий о помощи и ждущий от коварства милости. И вот наступает момент. Час пробил! Она берёт в руки подушку и накрывает ею полное безмятежности лицо мужа. А хватило бы ей сил? Я где-то читал, что в момент психической агрессии или в состоянии аффекта у человека невероятно повышается потенциал возможностей. И всё же вопрос без сомнения спорный. Может быть, это была вовсе не подушка? Вариантов бесчисленное множество. Жизнь человека так хрупка, что оборвать её, даже силами незатейливой домохозяйки, возможно миллионом различных способов. Было бы желание. Оставим подушку как аллегорический символ совершённого преступления.
Тяжёлый хрип.
Непродолжительные судороги.
Дело сделано!
Она отнимает от лица подушку и смотрит на него. Его лицо, с выпученными глазами и неестественно разбухшим вывалившимся языком поначалу вызывает у неё омерзение и приступ тошноты. Потом, на смену тошноте приходит лёгкая печаль, приятная и даже поэтическая. Затем по телу растекается необычайное тепло, погружая её в эйфорию. И вдруг она ощущает непреодолимое возбуждение. Она берёт его руку, которая всего несколько минут назад комкала безучастную простыню в отчаянном стремлении удержать жизнь, и сжимает её между своих ног. Она начинает медленно ритмично двигать бёдрами. Скоро все части её тела обнаруживают невероятную пластичность. Круговые движения сменяются движениями взад вперёд. Время от времени она сладостно запрокидывает голову и закусывает нижнюю губу. Порой кажется, что она исполняет некий ритуальный танец, порой будто подражает гимнастке, крутящей обруч. Его охладевшие глаза смотрят на неё всё также заискивающе и безмолвно вопрошают «За что?» А она продолжает двигаться, двигаться, всё набирая темп.
Странная картина. Никак не могу от неё избавиться…

Мой сосед справа – высочайший интеллигент. Совершенный неудачник. Мишень для смехопанорамы. Он прочитал, наверное, целую гору книг и так ими проникся, что потерял однажды связь с реальным миром. Иногда обращаешься к нему с элементарным вопросом, а он в ответ тебе выдаёт такую тираду, что ничего не понять. Человек-энциклопедия! И зачем так усложнять себе жизнь? Он думает, что однажды ему это пригодиться. Проснётся однажды утром в мире, где все неожиданно поумнели. Утро в психбольнице! Современному миру ничего подобного не грозит. Это мир MTV, поколение NON-STOP! Без тормозов, без компромиссов. Как-то я набрался наглости сказать ему об этом прямо в лицо и в тот раз уже он ничего не понял.
Он пишет стихи и статьи для журнала, который читают только печальные старички и люди, ощущающие необходимость выглядеть чуточку умнее окружающих. За это ему платят какие-то копейки. Но его это не тревожит. По четвергам, всегда в одно и то же время, он посещает баню. Смывает с себя грязные мысли и чистит ауру. Наверное, и там его подстерегают удивительные открытия. Могу себе представить: у какого-нибудь банщика неожиданно выскальзывает из рук мыло, и он незадачливо наклоняется за ним не сгибая колен. Мой сосед, наблюдая эту картину как раз с нужного ракурса, потрясён.
- Боже мой! – Восклицает он. – У вас в заднице дырка!
Согнувшийся мужчина от удивления так и застывает в панорамной позе, и только возмущённо поднимает брови и вполоборота поворачивает голову.
- А у вас разве нет?
Распаренное лицо интеллигента тут же белеет и становится непроницаемым.
- Что же вы думаете! – заявляет он каменным голосом. – Что я ковыряюсь в своей заднице?
Уж этот мой интеллигентный сосед. Жертва собственной эрудиции. Он знает обо всём на свете, кроме самых элементарных вещей. В его видении мир незаслуженно сложен. Просыпаясь утром и глядя на солнечный свет, сочащийся через тонкие занавески, он думает о скорости движения фотонов в космическом пространстве, о спектре луча, об отражательной способности предметов, или, кто его знает, о божественном сотворении мира… О чём угодно, но только не о солнечном свете, сочащемся через его занавески…

Слева соседствует со мной невыносимо шумная многодетная семейка, плодящаяся, судя по численности отпрысков, путём почкования или деления. Те же примитивные виды размножения вполне соответствуют укладу жизни этих ископаемых червей современности. Их институт семьи скорее уже напоминает заброшенную сельскую школу. Они, вероятно, считают себя героями-передовиками по скорости воспроизведения человеческого ресурса для нужд неблагодарной родины, в коей давно научились качество заменять количеством. Их ископаемые окаменелые головы не посещает мысль, что кроме как родить, иногда кормить и изредка во что-нибудь одевать, детей нужно ещё и воспитывать и учить элементарным истинам. Зато они в совершенстве владеют тактикой ведения партизанской войны по захвату у соседей, и у меня в частности, места в общем коридоре под свои убогого вида шкафчики, этажерочки, комодики, где они держат вещи, подобные которым нормальный человек несёт на помойку.
Но чтобы я ни говорил об ископаемом происхождении моих многодетных соседей, всё же надо признать, они представляют собой явление куда более распространённое, нежели тот же интеллигентный сосед-неудачник. И чёрт бы их побрал, с их типичной нищетой, скандальной манерой общения, непроходимой глупостью и серостью во всём, что выходит за пределы их меркантильных интересов.
Мать-героиня, с лицом дойной коровы и фигурой свиноматки, однажды поведала мне, что с седьмого класса школы знала, какая большая семья будет у неё в будущем.
- И откуда же вы это знали? – спросил я с откровенно скучающим видом.
Но люди как она не понимают намёков.
- Тогда я познакомилась с ним.
Она говорит про своего мужа так, словно он какой-нибудь киноактёр или кандидат наук. Она воспевает его заслуги, которых ни я, ни, уверен, другие жильцы дома никогда в нём не замечали. И она всё время повторяет, какой он хороший и как она счастлива. Звучит точно крик о помощи. Интересно, понимает ли она это. Вряд ли. А я слушаю и думаю о тёплом душе, представляю, как ласково облизывают струи воды моё тело и смывают с меня всю эту ерунду. Когда она заканчивает говорить, я чувствую, что её липкие откровения уже забили мне ноздри и глотку.
- Мне очень жаль. – Говорю я, покашливая. И в любом случае это ложь, потому что я не признаю терапевтической жалости. Сейчас мне по-настоящему жаль только себя, вынужденного из какого-то неблагодарного чувства соседской добропорядочности выслушивать весь этот бред, зная, как обстоят дела на самом деле. Её муж – штатная рабочая единица на каком-то промышленном предприятии, где, наверное, мало кто и по имени-то его знает. Он крепко закладывает. Иногда лезет с ней в драку. Иногда засыпает прямо на лестничной клетке, не добравшись до квартирной двери.
В её глазах страх и смятение.
- Мне очень жаль. – Повторяю я уже сухим голосом. – Я тороплюсь. Мне пора.
Мне срочно нужно в душ…

Если смотреть от двери, в правом верхнем углу моей комнаты, возле окна, прямо над письменным столом, иногда можно видеть жирную навозную муху. Случается она задерживается, но обычно спит там днём с двух до четырёх. Всего-то пару часов в сутки. Между нами существует негласная договорённость: она не жужжит и не мешает мне работать, а я её не трогаю.
Случается, она влезает в мои сны. Не знаю, почему так происходит, но даже самый премилый сон с её появлением становится кошмаром. Я ощущаю какой-то совершенно не контролируемый страх, и от этого страха как будто теряю рассудок. И дело даже не в том, что во сне мы с мухой одного размера. Я как раз и не боюсь самой мухи. Больше всего на свете я боюсь заглянуть ей в глаза и увидеть в них многочисленные копии своего отражения.