Sylvia Plath II. In memory of LS. Part 1

In memory of Laguna Sunrise (1947 – 1979)


1. Fragment of Ettore Rustichelli’s opening address at the Ljubljana 11th international conference on Slavic written language’s problems.

…in my book «discharge semiotics» I call her «Diva», like some kind of pop- or movie star. It is because her poetry and the way of mentality, her positive image in a different internet-communities and life itself, and even her intoxicated beauty (what does it matter for poetess though?!) was hailed as such all over the world by crowd of every language, confession and sexual preference, by men and women alike, by people both inside and outside the world of  literature. It is because of the type of woman she always identify herself in her works of literature avoiding femme fatal and «vagina dentata» so as not to frighten the married аnd irresolute worshippers, because of smooth and perfect type of beauty (both female and simply human) that no one else could easily claim for her own. We all willingly accorded her legendary status, because of her- sun (or even the blinding light of a bulbs in hospital passages) -like radiance and moon- (or surgical instruments) -like glitter.



2. Рецензия Мириам ван дер Вальк на сборник стихотворений Натальи Мелешкиной «Моя слепая ярость», выпущенный югославским издательским домом «Nova Evropa» в 1971-м году

По сути, книга Наталии Мелешкиной – мощнейшая из когда-либо созданных в художественной литературе летописей протекания астено-депрессивного психоза. И если обычного "качественного" текста было бы вполне достаточно, чтобы сделать летопись "традиционно" "незабываемой", то поразительное мастерство Мелешкиной поднимает "Мою слепую ярость" на уровень высших достижений русской поэзии. Многостраничный внутренний монолог поэтессы, представляющий собой "плач по разбитому семейному счастью", объединяет в себе тонкий лиризм и оглушающий грохот проламывающихся перекрытий нарративных уровней. Именно этот грохот и является основным доказательством наличия у поэтессы тяжелого душевного недуга. При этом способность столь точно, ярко, но, при этом, поразительно отстраненно описывать свое внутреннее состояние и выделяет Мелешкину из числа «не совсем вменяемых поэтесс» вроде Ахматовой и Цветаевой...
За фасадом кипящих семейных страстей мы видим "крайне нервный" портрет "крайне нервной" женщины, готовой пойти на все ради сохранения условий для творчества - литературного творчества, являющегося для Мелешкиной жизненной потребностью, стратегией выживания, средством, при помощи которого она может сопротивляться поглощению себя своими внутренними демонами.