Эффект бабочки

               
   
 
    Альберт Францевич решил самостоятельно уйти из жизни. Причин было достаточно. Это и тяжёлая неизлечимая болезнь, одиночество на склоне лет, непонимание и равнодушие к его проблемам со стороны близких (добило его и то, что он так и не сумел сконструировать «вечный двигатель», над изобретением которого он работал последние три года).
Смерти он не боялся, но… Альберт Францевич был человеком крайне нерешительным, поэтому некоторые, наиболее распространённые способы ухода из жизни, ему не подходили. Чисто психологически. Он не смог бы застрелиться (хотя у него было отцовское охотничье ружьё), не смог бы повеситься – любой способ, где требуется решительное, одномоментное действие (нажать на спусковой крючок, выпить стакан воды с ядом) – ему абсолютно не подходил. Он даже когда ставил себе уколы, то медленно-медленно вводил иглу в мышцу, увеличивая боль, но зато не совершал решительного действия (так же он легко переносил сверление зубов и боялся их удалять). Вот вскрыть вены и потом долго ожидать потерю сознания, - это подходило его натуре, но он боялся, что не успеет умереть, кто-нибудь вызовет «скорую», его заштопают и отправят в психушку (наслышан он, наслышан, как там «лечат»). По той же причине ему не подходил самый гуманный способ – большое количество снотворного. А вдруг его начнёт рвать, с его-то слабым желудком. Результат будет тот же: после промывания его отправят в «весёлое учреждение».
    Альберт Францевич был человеком мастеровым, изобретательным (два года отучился в том самом институте, где учился наш знаменитый сатирик Задорнов), и немного поразмыслив, он решил уйти из жизни оригинальнейшим способом, который, несмотря на болезненность, не требовал бы от него решительного действия. Для этого ему пришлось несколько дней поработать, особенно с собственной кроватью.
    И вот всё было готово. Немного гордый своим изобретением (в конце концов, вечное небытие имеет нечто общее с «вечным двигателем»), Альберт Францевич в среду, поздно вечером, переоделся в свой лучший костюм, подошёл к зеркалу. На него смотрел уставшими глазами немолодой уже человек, с глубокими морщинами на открытом высоком лбу, с крупным носом и оттопыренными ушами, но особенного страха в своём облике он не заметил. Выкурив дорогую сигарету, он с тихой задумчивой улыбкой зашёл к себе в спальню, плотно закрыв за собой дверь. Подойдя к подоконнику, выглянул в окно. Звёздное небо. Вот, пожалуй, то единственное, что он любил. Вздохнув, он прикрыл окно.
Так, всё было приготовлено. Альберт Францевич ещё раз внимательно заглянул в свою душу, тщетно пытаясь отыскать то, что могло удержать его в этой жизни. Пустота. Боль, отвращение к самому себе и пустота.
Он зажёг свечу и быстро лёг в заранее приготовленную кровать. На секунду-другую сосредоточился, стараясь расслабиться. Затем взял с письменного стола, что стоял впритык к кровати, пол-литровую банку, с закрытой крышкой, в которой были сделаны многочисленные отверстия.
    Альберт Францевич открыл крышку и выпустил из банки большую ночную бабочку с коричневыми крыльями и лунными пятнами-глазками (когда-то в детстве, он увлекался ловлей бабочек, безжалостно прикалывая их живыми к листу картона). Затем выключил настольную лампу, и в спальне осталась гореть специально приготовленная лампочка (о ней чуть позже) и свеча на блюдце.
Далее Альберт Францевич быстро прикрепил обе ноги специальными держателями, после чего вытянул руки, вложив их в такие же держатели, на которых автоматически захлопнулись замки-браслеты. Немного подёргавшись, самоубийца убедился, что ему не удастся освободиться, даже если он этого очень захочет.
Меж тем бабочке надоело летать под потолком, она снизилась и стала биться крыльями о горящую лампочку. Лампочка эта была подвешена, вместе с грузиком, на шнуре, привязанном к штырю, вбитому в стену, затем смещена в сторону и прикреплена тончайшей капроновой нитью.
Расчёт инженера был точным. Бабочка, ударившись о лампочку, порвала нить и лампочка с грузиком, подвешенным на шнуре, устремилась вниз; далее, очертив другу, лампочка-маятник стала, поднимаясь, лететь вперёд. Грузик при этом ударился о край тончайшего фарфорового блюдца, и оно, вместе с прикреплённой горящей свечой, сместилось на несколько сантиметров, благодаря чему, язычок пламени стал гореть прямо под натянутой толстой верёвкой, которая, с помощью системы блоков, уходила под потолок, где был привязан к ней – к верёвке – массивный лом, с остро заточенным конусом (инженер затачивал его целую неделю). И висел этот острый, как пика, лом прямо над областью сердца Альберта Францевича.
Расчёт был прост и ужасен. Верёвка от зажженной свечи перегорит, и лом всей своей массой рухнет вниз и пронзит сердце несчастного самоубийцы.
Альберт Францевич, стиснув зубы, смотрел на горевшую под верёвкой свечу. Ещё минуты четыре – и всё кончится.
И вдруг произошло непредвиденное. На улице отключили свет. Лампочка погасла, осталась гореть одна свеча, и бабочка подлетела к блюдцу; взмах её крыльев загасил свечу (верёвка не успела загореться). Спальня инженера погрузилась во тьму.
Он не сразу понял, что произошло. А когда понял – в отчаянии закричал, как резанный. Его соседи, он знал это, уехали на месяц в Сочи. Сестра в командировке. Должна навестить его не раньше, чем через три дня. Он, не жалея выражений, проклинал свой слабый характер, проклинал Чубайса, из-за которого, по его мнению, электричество в селе стало отключаться чуть ли не каждый день (как он мог не учесть это!). Он был в бессильной ярости и рыдал…
…А в воскресенье к нему приехала сестра. Войдя в дом, она окликнула брата. Не дождавшись ответа, открыла дверь в спальню и ахнула, увидев страшную картину.
В комнате лежал, пришпиленный к кровати, мёртвый Альберт Францевич, с обезображенным гримасой муки лицом. А над ним беззаботно порхала большая ночная бабочка…