Разруха мышления

Разруха мышления.

Надо писать.
Нельзя торопиться, придется спешить:
уже усеченная дней полоса
все тает и тает в январской тиши…

1. Ломаются прутья железной решетки,
взрезаемой лазером почерка. Тело
физической радостью плавится. Четкий,
расчетливый снег с кокаиново-белой
структурой (рассыпчато-мелообразной)
седины искусственно мне образует.

Алмаз и графит породнились напрасно
в простой карандаш, что с собою несу я.

Стенают кристаллики льда под ногами,
в безветрия альт добавляя фальцет.
Панельные блоки стоят между нами-
- буквальные. Десять машин на кольце,
на пересечении улиц, мелькнули
в четвертом часу от рождения дня.

Внезапные мысли – смертельные пули
инсайтами голову мне наводнят

2. в редукции смысла. Как много в ней слов:
« и невыразимое – истина-зло!
Глаза запечатаны веками в век,
и шум новогодний в моей голове…

На каждой странице – развенчанный миф.
О, как в эти дни, ты, бесспорно красив,
весь мир, обретающий в пьянстве свободу,
и мнимые, внешние, радости своды
растерзанных насмерть бумажных листов.

Ни к жизни, ни к смерти еще не готов.

…так просто: живой. И все так хорошо…

Испытанный в срок одиночества шок.

Ко мне только  призраки тянут ладони.
Раскаянье тщетное в сердце уронит
безумие ночи. В нем – шаткий карниз.
Стремление падать бескрайнее. Вниз.

Практически счастлив. Движения нет!
Задорный салют в безразличном окне.

Очнусь.
Будет улицы шаг бодрый мерить.

Нельзя даже выдумать большей потери –
в попытке настырной – забыть. Только вкратце:
не смог, не могу, не смогу достучаться
в глухую немую холодную твердь,
ко всем, не умевшим себя здесь терпеть,
достигнув бесстрастия черное дно…»

А без сокращения – ей. Ей одной,

3. «что в ритм импровизации фатальной,
дрожу я в пляске Витта так покорно».

У каждой ноты – все изменчиво. Детально,
дотошно в звуках роюсь. Лишь отборный

вдруг выразит хоть тени тенью – тень,
того, что скрыто (вскрытое). Ускорит,
не опровергнув старое, растений
увядших – созревающее горе.

Мешают, сотрясаясь, дни веселья,
и замкнутый, в себе – себя превыше.
Неважен результат на самом деле:
спустя меня – меня кто-то опишет.

Здесь странное совсем-совсем другое,
Эксперимент над правою рукою.

А некто – после – годы напролет,
забившись в угол памяти, теснится,
и кипятком гневливым летний лед
растопит лишь не в потопленных лицах,
на рукописных странницах-страницах,
как в вечности увечной солнце снится
кому-то, что себя в себе с собою
убил на перекрестках из крестов,
где дети прошлого тебя – как волки воют
на сталь луны – заржавевший остов…