Немка

        - Молчи, слышишь? Ни слова! Молчи! Понимаешь меня? Ни звука! – рядовой Никифоров держал за руку немку. Они пробирались в окопе сквозь немецкий  огонь, хотели добраться до русских солдат, до полевой кухни. Новый взрыв и Павел закрыл собой девушку, земля попала ей в рот и глаза, она ничего не видела, и ей было больно, но скажи она хоть слово, хоть что-нибудь, русские услышали бы немецкий. Не разбираясь, почему наш солдат ведет за руку немку, они убили бы сначала Никифорова за предательство, а потом и ее, Эллу, как врага. Добравшись до полевой кухни, Павел первым делом стал кормить немку. Она с жадностью съела все, что ей было предложено, а Никифоров только удивлялся, насколько быстро немка разобралась с едой. - Когда ж ты ела последний раз? – не удержался от вопроса Павел. Немка лишь посмотрела на него, продолжая жевать. Русский она почти не понимала, но могла все же разбирать отдельные слова и выражения, но этого было мало для того, чтобы вступать в диалог.
         На Элле было разорванное коричневое платье, какой-то потрепанный джемпер. Вся она была серой от грязи, сквозь которую пробиралась к заветной цели – остаться в живых. Лишь ярким светом горели необыкновенные  голубые глаза. Именно за этот свет Никифоров и не стал сегодня стрелять в нее. На него наставил ружье ее отец, а Элла, как только увидела, что он хочет убить русского врага, бросилась к отцу, пытаясь отвести оружие от солдата. Неизвестно, почему она это сделала, неужели она не понимала, что подписывает смертный приговор своей семье. Ее отец потерял золотое время,  Никифорову пришлось стрелять первому. Он убил всю семью немки, оставив в живых ее одну. Возможно, ответственность за содеянное, возможно, просто дрогнула рука у русского солдата убить девятнадцатилетнюю девчонку.
         Закончив обед, Элла долго сидела, ничего не говоря, смотрела в одну точку, казалось, она вспоминает, осознает, что осталась в этом мире совсем одна. Но потом слезы  и тихие всхлипывания прервали тягостную тишину. Никифоров, понимая, что в ее слезах виноват лишь он, пытался успокоить Эллу: - Тихо, не плачь! Им легче сейчас. Лучше. Понимаешь? Не видят они этого безобразия, что творится на земле.
        Немка ответила ему что-то на свое языке. Уставившись на него во все глаза, она долго не понимала, почему он так поступил, почему он убил дорогих ей людей. Ну и что, что война, разве простые человеческие принципы должны  умирать вместе с врагом?  Но вскоре сон и усталость овладели ею, а через час она уснула. - Пашка, ты сдурел совсем? – Друг Никифорова подошел к нему, он слышал немецкий говор.
        - Саша, да посмотри ты на нее! Она же просто ангел! И нет у нее никого больше. Пойми же ты, я убил их…ее семью. Должен я спасти хотя бы девочку. - Лучше бы ты и ее тогда застрелил! Не понимаешь? А если старшина узнает? Он же тебя за измену Родины порешит, а потом и ее.
       - Знаю я. Что орешь? Но не мог я, пойми же ты, не мог я выстрелить! Рука дрогнула, если хочешь! Смотрю тогда на нее и думаю, у нее ведь должны быть семья, муж, собака, кошки, - Никифоров хмыкнул, - а я движением руки могу ее этого лишить. Не смог я. - За эту свою человечность и поплатишься. – Сказал Саша.
        - Пусть так, но я сам на это пошел. - Да как же так? Ее народ наших солдат, мальчишек еще совсем, убивает. Хоть один из них вспомнил, что их дома матери ждут, невесты? Хоть один? - Вот именно. Ее народ, не она же. - Эх, Пашка, дурак ты! – С этими словами Саша  ушел.
        А ведь прав был друг Никифорова, убьют его, рано или поздно. За немку.
        Прошла неделя. Русские заметно ушли в прорыв.
        Немка освоилась и почти привыкла к тому, что все ее считали немой русской. Никифоров думал, что сейчас нужно выиграть время, а там, дальше, будет видно, что делать. - Эля, где соль тут у вас? – Спросил старшина. Элла, занятая приготовлением щей, забыла, что играет роль немой. - Здйэсь. – Она показала на небольшую коробочку.
        - Никифорова ко мне! – Крикнул старшина. Павел прибыл через пару минут.
        - Никифоров, тебе 24 часа, чтобы от девки избавиться, и будем считать, что я ничего не знал.
        - Куда же я ее? - Ты слышал, я сказал избавиться. Это может значить только одно, ведь мы на войне, а не в прятки играть собрались. Никифоров побледнел. Всем своим существом он ощущал, что проще и   лучше  ему будет, если вместо немки застрелится сам. Тем более, когда ее губ только-только  начала касаться улыбка.
        - Беги, Элла, беги. Мне приказано убить тебя,  а я не смогу…
        - Нйэт. Никуда йа нйэ пойду. - Убьют  они тебя, ох, убьют. Никифоров, за свои тридцать лет, ни разу еще не привязывался всем сердцем и настолько сильно к кому-либо. Сначала он успокаивал себя, что в нем проснулось лишь сострадание, жалость, но после понял, что не может жить без Эллы. Не может жить, как мужчина без своей любимой женщины. Она засыпала у него на груди, а Никифоров гладил ее светлые волосы и разглядывал ее дивные черты . - Пойдем закат встречать.  – Разбудил Никифоров немку.
       Они пошли на горку, откуда особенно прекрасным был вид на всю местность, где они находились.
       Волшебный огонь уже распростерся на небе. Солнца не было. Яркие, горячие цвета пылали по всему небосводу. Совсем как пожар, как стихия, как любовь. Никифоров прижал   к себе девочку.
        -Элла, я люблю тебя. – Сказал он. - Паша, йа тоже тйэбйа. – Но почему-то она заплакала, уткнувшись ему в плечо.
        – Будйэшь мйэнйа помнить?
        - Глупенькая, все будет хорошо.
        - Будйэшь помнить? - Буду, не плачь только. – Он с силой прижал ее к себе.
        И этот миг был волшебным. Ночь медленно вступила в свои права. Никифоров и немка вернулись обратно. Дождавшись, пока Павел уснет, Элла нашла его пистолет и пошла к Саше.
        - Возьми. – Сказала она ему, протягивая оружие.
        - Да ты что? С ума сошла? Ночь на дворе! – говорил он.
        - Возьми и стрелйай! Убйэй мйэнйа!
        - Да ты и, правда, с ума сошла.    Она вложила в его руку пистолет и прижалась к нему грудью.
        - Я не буду! – кричал Саша. Элла своей рукой нажала на палец Саши, который был на курке. Раздался выстрел. - Пашка, немка твоя… - залетел к Никифорову друг, - застрелилась. Никифоров встал. - В руке у нее это было. – Он протянул грязный листок бумаги. На нем было написано: Паша!
        Никогда бы не подумала, что любовь – это значит жить для и во имя любимого, жертвуя собой.Danke,  ты научил меня этому. Прости, что не нашла другого выхода. I ich liebe dich. - Прощаю, прощаю… - Никифоров закрыл лицо рукой.