Ecoute moi, Salome

По крещенской щетине прошлись жалюзи,
Занавесками вид отуманен. Ни зги!
Ни карнизов, ни крыш, ни дороги. Мур-мурр…
По-французски потрескивает в нос Гламурр,
Что свернулся клубочком на сильных руках,
Затянувшихся смачно сигарой сигар
И теперь размышляющих, верно, о жизни,
Или смерти… Не всё ли равно? Всё едино.
Надоест. Подтолкнёт осторожно Бердслея,
Или, там, Арт Деко, или Данте Россетти.
Как зовут вашу кошку?.. Я спрашивал Вас? Ах!
То риторика слова взыграла бесстрастно.
Я устал. Я убью Вас. (Не бойся, Бердслей…)
Вам не следует больше играть, мой Л. Г.:
Казус Йозефа К. – человека без свойств.
Меру предназначения пересмотрев,
Бог не может отнять у вас жизнь, только роль.
Вы живите, но вы в этом мире никто.
Да щадит Вас Закон в этом свете Ничто!
Хоть незнанье Закона – отсутствия свойств
Не оправдывает, не прощает, – хотя бы
Безналичкой или безэкзистенциалкой!.
Тебе важен Процесс? Приглашенье на казнь?..
И в Россию посмертная, значит, кровать?..


(автор и данный литературный герой, далеко не последний (Абсурд – друсба!), задумываются, и странного убийства не происходит; изначально стихотворение проживалось как юмористическое, в самом что ни на есть широком смысле, однако потом, по мере… кому-то, вероятно, судить для себя, каким оно стало.)