Ильин День

                Владимир Смеловский














                ИЛЬИН ДЕНЬ










               


               

               
               














                Минск,. - 2008
         
   


    Владимир Емельянович Смеловский.
     Ильин день. - Повесть – Минск. – ЮНИПАК. - 2008




             В начале двадцатого века наша страна пережила целый ряд потрясений. Революция, гражданская война, коллективизация и национализация, Великая Отечественная война, раскулачивание крестьянства,  репрессии против интеллигенции и духовенства.
            В настоящей повести автор, на примере одной семьи показал, как все эти события отразились на судьбе простых людей нашего многонационального государства.



























               



























               

































                Смеловский В. Е.
ВВЕДЕНИЕ

Наша многострадальная Великая Россия, за последнее тысячелетие, история которого, как мы думаем, нам хорошо известна,  претерпела  не  одно  потрясение и не одну смуту. Междоусобные войны первых русских князей, Монголо-татарское иго, набеги степных кочевников, нашествие ливонских рыцарей, великая смута в 17 веке, когда Московским престолом чуть не завладели поляки.   Затем успешное царствование на протяжении трех столетий дома
Романовых, пережившее две гражданские войны (бунт Степана Разина и пугачевщину), длительные бесконечные войны с Крымскими ханами, Османской империей, и шведами, нашествие Наполеона Бонапарта. 
Когда я пишу Великая Россия, то имею в виду Белоруссию и Украину как ее неотъемлемые части. Когда-то Белоруссия, включая нынешнюю Литву, была самостоятельным государством, и называлась Великим Княжеством Литовским. Затем Белоруссия была в составе  Польского Королевства. Однако, со времен Екатерины второй она в составе России и за это время настолько ассимилировалась, что стала ее частью. С тех пор Белоруссия вместе со всем Российским народом жила одной судьбой, пережила Первую мировую и Великую Отечественную войны, Октябрьскую революцию и коллективизацию.
Распад Советского Союза привел к тому, что Украина и Белоруссия, входившие в его состав, и за это время более чем наполовину обрусевшие, стали самостоятельными независимыми государствами. Но эта независимость лишь только юридическая. Экономические, этнические, религиозные и культурные взаимоотношения Белоруссии и Украины  настолько тесно связаны с Россией, что, со временем,   развитие без  нее приведет  к  дальнейшему падению  могущества и мирового престижа, которыми они обладали в составе сильной Российской империи, и Советского Союза. Очевидно, что в будущем объединение России, Белоруссии и Украины в единое сильное государство неизбежно. Таково мое личное предвидение. Впрочем, как говорится, поживем – увидим.
             В 20 веке большевики провели небывалый по масштабу и оригинальности эксперимент на территории Российской империи по созданию не только государства нового типа, но и совершенно нового человека, населяющего это государство, имя которому Советский народ. В конечном счете, этот грандиозный эксперимент привел к распаду могущественной Российской Империи. Пусть говорят, что в распаде Советского Союза виноват Горбачев, Ельцин, Шушкевич, Кучма или кто-нибудь еще, но причина совершенно иная. В том, что развалился Советский Союз, виноваты те, кто стояли у истоков его создания и выбрали тупиковый путь  развития, основанный на тоталитаризме, ликвидации частной собственности, отрицании религии (в первую очередь православной), уничтожении элиты общества и замены ее выходцами из, так называемых, низов. Тоталитаризм, как известно, не терпит рядом с собой никакой оппозиции. Следовательно, судьбоносные решения для страны, в том числе и ошибочные, принимаются и претворяются в жизнь узкой группой единомышленников, стоящих во власти, без критического анализа. Православие на протяжении шести веков сплачивало народы России в единую нацию, которую поддерживали все славянские народы.
           Мне посчастливилось прожить почти всю свою сознательную жизнь в период проведения этого грандиозного эксперимента, и, даже, принимать в нем активное участие.
            В довоенное время Советское государство добилось в деле строительства социализма огромных успехов. Патриархальная, крестьянская  Россия превратилась в индустриально развитую страну. В короткие сроки были осуществлены небывалые по своему размаху проекты. Почти на пустом месте построены объекты тяжелой индустрии, гидро и тепловые электростанции, создана самая сильная в мире армия. В этом, безусловно, большая заслуга Советского руководства и лично самого И.В. Сталина, который умело увлек молодое поколение идеями создания Коммунистического общества. В деле строительства социализма энтузиазм комсомола сыграл очень большую роль. Свой вклад внес и труд многомиллионной армии заключенных.
            Все эти факторы, в конечном счете, пмиогли советскому народу выстоять в тяжелой борьбе и победить такого коварного и смльного врага, как Германский фашизм. Немецкие войска, внезапно напавшие на нашу страну, владея мощной военной техникой, и, приобретя опыт военных действий в борьбе с Францией и Англией, в первый год Великой Отечественной войны имели превосходство над еще необстрелянной Советской армией и добились временного  успеха.  Однако, советские солдаты быстро освоили военную премудрость, и уже, начиная со Сталинградской битвы Советская армия не проиграла ни одного значимого сражения с немецкими войсками и их союзниками. Созданная в довоенное время тяжелая промышленность Советского Союза, уже в ходе войны, сумела обеспечить свою армию первоклассной военной техникой и вооружением. В мае 1945 года Советская армия, обладая лучшими в мире танками, первоклассными самолетами, артиллерийскими установками и стрелковым оружием вышла на берега Эльбы, сокрушив и навсегда похоронив фашистскую военную машину. В это время наша армия, хотя и плохо одетая, но владеющая мощным вооружением и богатым военным опытом, безусловно, была самой сильной армией в мире.
            Энтузиазм советского народа помог в короткие сроки восстановить разрушенное войной народное хозяйство и тяжелую промышленность. Вот тут бы и обратить внимание на улучшение качества жизни своего народа. Бросить все силы на развитие легкой промышленности, отдать, наконец, землю крестьянам. Но не тут то было. Руководство Советского Союза начало с удвоенной энергией строить социализм по всему миру – в Восточной Европе, Азии, Африке, Латинской Америке. При этом, странам, ставшим на путь развития по Советскому образцу, Советский Союз оказывал существенную материальную и военную помощь. В своей же стране легкая промышленность развивалась по остаточному принципу. С необъяснимым упрямством, сохранялись колхозы, окончательно разорившие сельскохозяйственное производство. (Мне пришлось в своей жизни работать и в колхозе и у немецкого Бауэра, а по нашему понятию, кулака, и я имел возможность сравнить эти два метода ведения сельского хозяйства.) Впервые за всю свою историю, Россия была вынуждена закупать зерно и другое продовольствие за границей. В обиходе советских людей появилось понятие «дефицит», который был доступен только высшему военному руководству да партийным и государственным чиновникам высокого ранга. Так, например. в государственных, областных и районных учреждениях работали специальные буфеты, где дефицитгые продукты по невысоким ценам были доступны лишь высшему руководству. Простые сотрудники, этого же учреждения, шли обедать в так называемый общий зал, где им подавали на обед котлеты с хлебным наполнителем да макароны.
           Ошибка руководства Советского Союза заключалась в том, что оно не поняло простую истину. Нельзя строить и развивать государство бесконечно только на энтузиазме. Повзрослевшие, обзавевшиеся семьями, комсомольцы за свой ударный труд хотели бы получить и достойную жизнь. А этого, как раз, страна не могла им дать.  Это было доступно только высшим чинам. Началось расслоение общества на основе неравномерного распределения материальных благ. Народ перестал верить партии и своему правительству, верить в то, что когда нибудь будет построено новое, справедливое общество. Народ ждал перемен и, внутренне, был уже к ним готов. Необходима была только одна небольшая искорка, которую и бросил в народ Борис Николаевич Ельцин. И перемены произошли. Конечно, определенную роль сыграла  усилившаяся идеологическая диверсия капиталистических стран, и прежде всего США, против Советского Союза. Советское правительство боролась с этой агрессией столь же бездарно, сколь бездарно пропагандировало идеи социализма в других странах. Но это, все же, не главная причина распада СССР.  Причины происшедших перемен в нашей стране, лежат внутри нашего общества.
             К лучшему эти перемены, или к худшему – покажет время. Я надеюсь, что, все же, к лучшему. Ну все! Больше ни слова о политике.   
            В настоящей повести я, как очевидец, попытался отразить те моменты, которые пришлось пережить простым людям в разные периоды, богатой событиями жизни нашей страны,  не давая им политической оценки.  Быть может это будет интересно моим внукам, правнукам, а, может быть, и еще кому–нибудь.

                Автор.

               

               


               






































   - Скажи, кум, кто придумал       
                колхозы, ученые или ком -
                мунисты?
                - Думаю, что коммунисты.
                Ученые сначала на мы -
                шах пробуют.
                (Анекдот)
               
ЯРМАРКА

         - Вовка, вставай. На местечко пойдем Илью справлять!- Настойчиво требовал, доносившийся будто издалека, Андрейкин голос.
        Сон не уходил. Сознание то приходило, то  вновь заволакивалось сонной пеленой. Остатки сна медленно покидали мозг мальчика. Вовка сладко потянулся, и, не открывая глаз, стал прислушиваться к звукам, доносившимся из кухни.  Резкие, чикающие – это бабушка Маша маленьким секачем рубит в деревянном корытце лук. Вставать, и даже открывать глаза, не хотелось. Под теплым бабушкиным одеялом было так тепло и уютно. Сознание постепенно прояснялось…- Я в Самотевичах… Каникулы. Вот еще немножечко полежу…
           - Вовка, а Вовка. Вставай быстрее, кажу тебе. На Местечко пойдем Илью справлять. – Настойчиво требовал Андрейкин голос.                               
           Вовка открыл глаза. У кровати стоял двоюродный брат Андрейка, а из-за его спины выглядывал Мишка Драников.
          -  Который час? – Спросил Вовка.      
           - Уже целых десять часов. Вставай скорее.
        Вовка резко отбросил в сторону теплое одеяло и вскочил на ноги. Одеваться не надо, здесь не город, можно и прямо в трусиках на улицу.
             - Пошли завтракать да скорее на Местечко. - Поторапливал Андрейка.
            Мальчики побежали на кухню, откуда доносился запах вкусного картофельного супа, заправленного жареным салом и луком.
              - Сначала мыться! – Предупредила бабушка Маша. – А потом за стол.
              Мальчики вымыли руки,  слегка промыли глаза из умывальника над широким тазом и уселись за широкий дубовый стол.
        - А ты чего же? – Обратилась бабушка к Мишке.
        - А я уже дома помылся
        - Сомневаюсь. – Сказала бабушка – Ну да ладно уж, садись и ты.
        Мишка мигом выполнил приказание бабушки и уселся за стол рядом с Андрейкой. Бабушка налила три деревянные миски горячего супа и поставила перед мальчиками.
            - Хлеба нету. Кушайте  так – С сожалением заметила она.
          Но уговаривать никого не приходилось. Нет хлеба? Дело привычное. Ребята с аппетитом уплетали суп, постукивая деревянными ложками. Когда с супом было покончено, Андрейка и Вовка заискивающе уставились на бабушку.
        - Ну, что смотрите? – Сказала она, хитро улыбаясь. – На ярмарку собрались? Я сейчас.
         Она ушла в свою комнату и, вскоре вернулась с узелком в руках, развязала его и достала мелкие деньги. Отсчитала по пятьдесят копеек и протянула их Андрейке и Вовке. Затем подумала, махнула рукой, и дала столько же Мишке. Счастливые мальчики побежали через ольховую рощу на Местечко. Ярмарка была в самом разгаре. На широкой площади перед церковью стояло множество телег приехавших  со всей округи. Лошади, выпряженные и привязанные к телегам, с хрустом жевали сено, а те у кого хозяева побогаче, даже и овес. Телеги стояли рядами, а их хозяева тут же, прямо на траве разложили свои товары. Здесь и гончары, предлагавшие различную утварь из глины – кувшины, миски, горшки и разные свистульки в виде птичек, собачек или просто дудочек. А вот продаются деревянные изделия – миски, ложки, трепачки для обработки льна. И все это расписано очень яркими красками, которые сам мастер готовил для  украшения своих изделий. Из чего приготовлены краски (в продаже таких нет и в помине) – это секрет мастера,  но они такие яркие и стойкие, что их не смывают ни время, ни горячие борщи и держатся рисунки на мисках и ложках, сохраняя свою яркость, многие годы. На  возах лежат продающиеся овцы, поросята, а кто–то  продает корову. Стоит она, несчастная, привязанная к телеге, безразлично поглядывает вокруг, жует жвачку и «украшает» площадь своими лепешками.
           Между рядами бродят толпы зевак, но встречаются так же и редкие покупатели. Такая ярмарка бывает в Самотевичах один раз в году на Ильин день. По рассказам бабушки Маши, до коллективизации эти ярмарки были намного богаче и пышнее. На них привозили свои товары богатые купцы. Но теперь, когда всех крестьян объединили в колхозы, нет ни богатых купцов, ни богатых крестьян и ярмарка стала намного беднее. 
             Андрейка. Вовка и Мишка купили по петушку на палочке, по большому глазированному прянику в виде лошадки, да по длинной конфете, завернутой в яркую обертку из фольги. Наслаждаясь купленными деликатесами, ребята бродили между рядами, рассматривая выставленные товары. Подошли к подводе, возле которой веселый дедок рекламировал свою продукцию – прялки, веретёна, тре –пачки, гребенки. Все искусно сделано из дерева.
              - Подходи, выбирай, покупай, да домой забирай. Дорого не прошу, почти даром отдаю. – Фальцетом громко балагурил дедок.
          Возле него собралась большая толпа зевак, которые весело подзадоривали продавца.
            - Давай, давай дедуля. Да кричи по - громче!
       Вовка заинтересовался  красиво разукрашенными прялками. Такая яркая и со вкусом выполненная окраска! Вовка любовался, глядя на эти дедовы изделия. В это время к прялкам подошла молодица, и Вовка невольно залюбовался ее статной фигурой. Молодица была одета в простое ситцевое платье с глубоким вырезом на груди. Ее босые ножки вызвали в душе мальчика непонятные ему волнения.
           -  Вова, пойдем отсюда. - Теребил Вовку за руку Андрейка. – Ты, что, прялок не видел, что ли?
            -  Подожди, давай еще посмотрим. 
              - На, что тут смотреть? Пошли, давай.
               - Ла, подожди, ты!
            - Почем прялки продаешь, дедуля? – Заговорила красавица, подходя к дедовой продукции.
            - Продаю недорого. А такой красавице, кабы за сиську подержаться дала, так и задаром можно – Продолжал шутить дедок.
         - Ну, так на, подержись. – Решительно сказала молодица, и быстрым движением достала из глубокого выреза в платье свою белую грудь.   
           Дедок, растерявшись от неожиданности, ухватился за нее своими заскорузлыми пальцами. Молодица в то же мгновение спрятала грудь в своем платье. Толпа ахнула. Такого смелого поступка никто не ожидал.
             - Ну, так, что дед, прялка моя? Я выбираю вот эту.
             - Так это… Как же Это… - Залепетал дед.
            - Э нет, дедуля, Так дело не пойдет – Зашумела вокруг толпа зевак. -  Обещал? А уговор дороже денег.
               - Дак, как же можно? – пытался возражать дедок. – Это же работа за целый месяц.
                - Ничего, ничего,  дед. За такое удовольствие и полгода поработать можно!
              - Да я же так только, пошутковал трохи.
             - Какие могут быть шутки на базаре. Выполняй чего обещал. – Зашумела толпа вокруг. Наконец дед понял, что пощутил неудачно, и, что в этой игре он проиграл.
             - Эх! Да так и быть. – Сказал, он, окончательно сконфузившись, и махнул рукой. – Забирай, красавица. Пользуйся.
             Молодица легко вскинула себе прялку на плечо и грациозно, покачивая бедрами. удалилась, шагая по траве своими прекрасными босыми ножками. Дедок же беспомощно разводил руками – мол, ну, что тут поделаешь с чертовой бабой? Зеваки еще долго смеялись и были очень довольны. Такой спектакль перед ними только, что разыграли. В этот момент мальчики увидели своего друга Витьку Шешко, который пробирался к ним через толпу зевак и, судя по его серьезному, виду с какой то очень важной вестью.
            - Хлопцы, скорее! – Еще издали прокричал он. – Местечковые крепость заняли!
            - Сколько их? – Спросил Вовка.
            - Да человек пятнадцать будет. Юзик с Леником Морозкиным отбиваются вдвоем.
            - За мной! – Крикнул Вовка, и мальчики во весь дух. издавая воинственные индейские кличи, помчались напрямик через рощу к речке Черноутке. У этой рощи была одна особенность. Любой изданный громкий звук, многократно повторяло эхо. Метавшееся между высокими ольховыми деревьями. Если на местечке лаяла собака, ее лай эхо доносило до Гайдуковки так ясно, будто бы собака тут рядом. Поэтому, пробегая по роще. Мальчики всегда старались издавать громкие звуки.
           В детских играх - войнах небольшая речка Черноутка служила границей между территориями Местечка и поселка Гайдуковка. Крепость это давно сгоревшая баня у самой реки, на месте которой осталась полуразрушенная огромная печь, служившая хранилищем боеприпасов – мелких осколков битого кирпича, которые воюющие стороны использовали в качестве метательных снарядов. Сама бывшая баня и была тем объектом, за который каждое лето велась непримиримая война между местечковыми и гайдуковскими. Естественно, что этот объект множество раз переходил из рук в руки, и то обстоятельство, что находился он на территории Местечка, нисколько не смущало воюющие стороны. Было бы за, что воевать.
              Вовка и трое его спутников, выбежав из рощи, оказались в тылу у местечковых. Те, имея численное превосходство, заставили Юзика и Леника уйти с местечковой территории за реку. Камни со свистом летали через реку. Подоспевшая помощь сразу переломила ход военных действий в пользу гайдуковских, которые слыли в ребячьей среде большими забияками. Местечковые на миг оставили крепость и дали возможность, подоспевшим с тыла.  мальчикам запастись боеприпасами. Увертываясь от града летящих камней, не сопротивляясь, местечковые позорно бежали в сторону рощи. Крепость снова была в руках гайдуковских. и можно было спокойно идти домой обедать. То, что во время обеда крепость будет ничьей, никого не смущало. Таковы правила детских войн. Говорят, нечто подобное было во Франции в войнах между феодалами, когда объявлялся перерыв для стирки и накрахмаливания белых кружевных воротников рыцарей.
           Когда Вова с Андреем прибежали домой, там, на кухне обед шел полным ходом. За дубовым столом сидели Андрейкин отец Степан Андреевич, старший брат Сергей и дядя Саша. Во главе стола – бабушка Маша, ее верная служанка Ганночка, не покидавшая свою хозяйку как в хорошие, так и в самые трудные времена, разливала по мискам кашу из тыквы и пшена.
            - Набегались, пострелята? – Приветствовала их бабушка – Быстро, мыть руки и обедать!
            Ребята уселись на лавку за стол и с аппетитом стали уплетать любимую кашу.
            - Фанечка, - обратилась бабушка к своему зятю Степану Андреевичу – ты был сегодня на Местечке. Что нового слышно на белом свете?
            - Ничего хорошего. Приехало начальство из района Ключенка раскулачивать.
            - Боже правый! – Всплеснула бабушка руками. – А его то за что? Тоже мне, кулака нашли.
            - Ну, как же. В колхоз  не вступил, батрака держал –
            - Какого батрака? Это Петрока, что ли?
            - Вот именно его.
            - Боже мой, Боже. Так он же приютил сиротку, после   того как его родители померли. Петьке тогда всего лет десять отроду было, не больше.
           - А теперь ему уже шестнадцать. Так и посчитали, что, мол, работал на Ключенка за бесплатно.
            - Так ведь и Витька, родной Ключенков сын, тоже работал.
           - Так то сын, а Петрок чужой. Району же план по раскулачиванию выполнять надо.
            Бабушка никак не могла успокоиться.
         - Ну ладно, Шкроба раскулачивали. Так у того сорок десятин земли было, и батраки у него были. И не один.  Опять же колбасный заводик держал, всю округу колбасами обеспечивал. А какие колбасы были! Боже правый, я такой колбасы уже лет десять не пробовала. А то Ключенок! Правда, дом у него справный, двор тоже в порядке, коровка, кабанчики, куры. Так работали же все четверо, как проклятые и сам  и Матрена и Витек, да вот еще и Петрок тоже.
             - Я был там. – Вмешался в разговор Сергей. – Погрузили все пожитки на одну телегу. Остальное все в колхоз. Матрена выла на всю деревню. Сказали, что в Сибирь повезут эшелоном.
              - А Петрока куда теперь? – Спросила бабушка.
             - Сказали, чтоб в колхоз шел работать, но он не хочет. Сказал, вместе с Ключенками поедет.
              - Господи, Боже мой. Это же надо? Прямо в Сибирь! Уж лучше бы в колхоз сразу вступил.
                - Как же это Ключенку удалось от колхоза отказаться? Ведь еще в тридцатом году все село в колхоз вступило. – Заметил Сергей.
             - Более удивительно то, что все вступили в колхоз. – Сказала бабушка. - Ведь мужики так крепко за свою землю держались.
              - На этот счет есть один замечательный анекдот – Улыбнулся Степан Андреевич.
               - Дядя Степа, расскажите. – Взмолился Вовка, который обожал анекдоты и разные смешные истории.
               - За такой анекдот можно получить большие неприятности.               
        - Рассказывай папа, здесь все свои – Вмешался Сергей.
            - Смотрите только, чтоб не болтать.
            - О чем разговор! – Успокоил Сергей. – Давай. рассказывай.
             - Собрались министры иностранных дел Германии, Франции, Англии и наш Молотов. Спрашивают министры Молотова, дескать, как это вам удалось русского мужика в колхозы загнать. А Молотов им и говорит, что при умелом подходе можно не только мужика в колхоз загнать, а и кощку заставить горчицу лизать. Как такое возможно? – Удивляются министры. Может быть, вы нам покажете? А вы сначала сами попробуйте. Отвечает им Молотов. Схватил Рибентроп кошку, зажал в коленках., и ну ей горчицу в рот силком ложкой толкать. Оцарапала его кошка до крови, а горчицу лизать не стала. Тогда француз взялся за дело. Намазал горчицей булку, а поверх кусок колбасы положил. Дает кошке, а та ни в какую. Взялся за дело Британский министр. Надо, говорит, горчицу намазать с одной стороны хлеба, а колбасу положить с другой. Попробовали – ничего не получается. Не хочет кошка есть хитрый бутерброд. Тут и говорят эти министры Молотову. Не получается, мол, ничего. Не хочет кошка лизать горчицу. Тогда Молотов взял кошку на руки, ласково погладил по спинке, а потом, вдруг, поднимает ей хвост и мажет под хвостом горчицей. Отпустил кошку, отбежала она на два шага, села, и давай лизать горчицу
           - Ай, ну тебя. Фаня! – Говорит бабушка, а сама от смеха чуть со стула не свалилась. Все остальные тоже посмеялись. Уж очень образно Степан Андреевич все объяснил.
             Покончив с кашей, Андрейка и Вовка помчались на деревню к хате Ключенка. Возле нее стояла целая толпа деревенских женщин. Только, что произошедшее на их глазах событие, активно обсуждалось.
             - Кто теперь следующий? За кем теперь Хапун приедет?
               Участковый милиционер по фамилии Потатурка просил всех разойтись          
               - Ну, что вы, бабоньки, собрались? Вам, что тут кино показывать будут? Давайте по домам.
                - Да уж кино, так кино. – Огрызалась баба Фекла. – У кине такого не увидишь. У кине все хорошо да красиво, а тут вон оно как.               
- Поговори мне, Фекла, - Урезонивал ее Потатурка – Гляди и сама поедешь вслед за Ключенками.
           - А ты не пужай, кому я там нужна старая?
           - Там всяких  примають, места всем хватит. Сибирь, она большая.
           Вовка во все глаза смотрел на происходящее. На то,  как представители местной власти уводили со двора за веревку  Ключенкову буренку, опечатывали дверь его хаты и даже калитку, ведущую во двор. Какое то смутное тревожное чувство чего-то не правильного, несправедливого обуревало его детскую душу. Чем провинился Ключенок перед Советской властью? Тем, что много работал и построил себе хороший дом? Или тем, что приютил несчастного сироту и принял его как родного сына?  Вот в колхоз вступать не захотел. Это, конечно, не хорошо. Но он же никому ничего плохого не делал. И Советской Власти тоже не вредил.  Обо всем этом надо будет поговорить с папой.
         Удрученные всем увиденным, мальчики уныло побрели домой. Проходя мимо дома Мишки Драникова, решили зайти к нему. Вся семья Драниковых была в сборе, кроме самого хозяина Тимофея. Он работал пастухом и сейчас находился вместе со стадом на выпасе. В семье Драниковых пятеро детей. Три сестры Аня, Вера и Зина и два мальчика Миша и Федя. Семья жила бедно, несмотря на то, что мать и две старшие сестры Аня и Вера регулярно ходили на работу в колхоз, вырабатывая по двести трудодней за год каждая. Колхоз, практически, ничего не платил ( 100 – 200 граммов зерна за трудодень, да и то не каждый год), поэтому основным источником жизни были приусадебный участок, на котором выращивали картошку и овощи, да то, чем платили люди Тимофею за пастьбу их коров. Платили, кто - чем мог, зерном, картошкой. Деньги в деревне были редкостью, ими расплачивались только учителя да те немногие служащие, получавшие государственную зарплату. В 1931 году Семья Драниковых попытала счастья на Украине, но там в это время был сильный голод и в 1933 году они снова вернулись на родину в Самотевичи. Драников поставил на краю деревни небольшую хатенку, где они и жили теперь.
           Когда Андрейка и Вовка вошли в хату, Драниковы  собирались обедать. Все сидели на лавках вокруг деревянного, ничем не застеленного. стола. Мишкина мать достала из печки огромный чугун, слила воду в шайку, стоявшую возле входной двери и высыпала большую кучу вареной картошки прямо на голый стол.
            - Садитесь, хлопцы, с нами обедать. – Пригласила она Андрейку и Вовку.
           - Спасибо, мы уже обедали.
           - Пообедайте еще раз. Запас беды не чинит.
          Мальчики присели за стол. Драничиха (так в деревне все называли Мишкину мать), поставила на стол большую миску с толчеными конопляными семечками. Все дружно принялись за картошку, макая ее в миску с коноплей. Вкусно необыкновенно!
             Так жили в довоенное время почти все крестьяне на Беларуси. Работали бесплатно, одевались в самотканые полотняные одежды, на ногах лыковые или веревочные лапти.
          - Мальчики, завтра пойдете в Хотимск к дяде Володе в гости. – Сказала бабушка, когда Вовка и Андрейка вернулись домой.
           Мальчики обрадовались. Походы к дяде Володе Семенову в Хотимск, где он работал директором школы, всегда были праздником. Общение с дядей, веселым любителем рыбалки, охоты и разных веселых проделок, всегда оставляло  самые приятные воспоминания. Кроме того, Мария Михайловна, его жена, готовила такие вкусные обеды! А еще приятные встречи с их дочерьми, двоюродными сестрами Вовки и Андрейки, Инной и Риммой, с которыми они ходили купаться на реку Беседь, протекавшую в трехстах метрах от школы.
          Владимир Трофимович Семенов, после окончания пединститута в середине двадцатых годов, получил назначение в деревню Хотимск  на должность директора школы. Когда он прибыл к месту назначения, принимать дела было не у кого, потому, что никакого бывшего директора и даже самой школы не было и в помине. Директорство началось со строительства здания школы, которое завершилось в 1929 году.  Квартира директора была при школе, где и жила семья Семеновых.
            - На обратном пути вам придется  что то нести тяжелое. – Продолжала бабушка. – Дядя Володя посылает нам кусок телятины. -
            И вот Вовка и Андрейка идут по пыльной дороге. Солнце поднялось уже довольно высоко в небо. Очень жарко. Мальчики идут и считают телеграфные столбы. 17 столбов – это один километр.
          Три раза по 17, и вот она длинная, растянулась на целый километр, деревня Киселевка. Еще три раза по 17 столбов, и Хотимск. На высоком берегу Беседи две ветряные мельницы, за ними школа.
           - Входите, мальчики. – Приветствует их тетя Маруся. – Мы уже заждались вас к обеду. Мойте руки и за стол.
           Вкусный обед, с хлебом и десертом. Затем на речку купаться. Сестричка Римма   идет с ними. Старшей, Инны, в Хотимске нет, уехала на учебу. Поплавали, поныряли и, прямо с мокрыми волосами, вернулись в школу.
                - Ой! - Закричала тетя Маруся. Скорее полотенце! Вытирайте волосы, а то, еще, не дай Бог, простудитесь!
              - Ничего им не сделается. – Возразил дядя Володя. –
          Они Семеновской породы, люди выносливые. Так?
           - Конечно выносливые. – Подтвердил Вовка.
          -  А ты, Андрюха, тоже выносливый?
           - Ага.
            - Ну, а раз вы такие выносливые, так понесете и передадите бабушке вот этот мешок с поклажей. А поклажа весит 20 килограммов. Донесете?
          - Донесем. Хором ответили Андрейка и Вовка.
            - Тогда, вперед! Мои выносливые.
        На обратном пути столбы считались очень тщательно. Десять столбов несет мешок Вовка, затем короткий привал, и десять столбов мешок тащит Андрейка. И снова привал. Так и дотащились до Самотевич.
            Бабушка заглянула в мешок. – Ах, какая чудная телятина! Завтра я приготовлю вам на обед такое вкусное блюдо! Пальчики оближите.
            - Скорее бы завтра. -  Сказал Андрейка.       
           Прошло несколько дней. Однажды, вернувшись с очередной войны за крепость на реке Черноутке, мальчики увидели Вовкиного отца, который сидел на кухне за столом вместе с бабушкой и Степаном Андреевичем. Они пили чай, запивая сушеные груши, которыми бабушка потчевала их вместо сахара. Вовка обрадовался. Уже два месяца не видел отца. И, вместе с тем, огорчился. Его приезд  означал, что каникулы уже закончились, и настало время прощаться с Андрейкой, бабушкой и Самотевичами.
             - Здравствуй, папа!
             - Здравствуй сынок. Нагулялся? Пора уже и в школу.
             - Как, уже?            
            - Осталось ровно три дня. Мамочка уже соскучилась и братик твой Леня  ждет тебя.
             - Теперь мы тут без тебя скучать будем. -  Сказала бабушка. -  Но, надеюсь, на следующее лето снова к нам? Так ведь, Емельян Романович? – Обратилась она к Вовиному отцу.
                - Да уж конечно, Вова весь год только Самотевичами и бредит.
               По дороге к железнодорожной станции, которая была в двадцати километрах от Самотевич, Вовка, сидя в телеге, рассказал отцу о раскулачивании Ключенка.
             - Пап, разве Ключенок враг?
             - Ты еще очень мал, сынок, и многого не понимаешь.
             - Но ведь он никому никакого вреда не сделал. Он сироту принял в свою семью. Разве это плохо?
              - Вот погоди, сынок, окончишь школу, пойдешь в институт учиться, и многое поймешь.
               - Пап, а ты все понимаешь?
                - Сказать по правде, не совсем. Думаю, что когда ты вырастешь, будешь понимать лучше меня.
                - Во, во. Пока вы вырастете да поймете дак усих мужиков у Сибирь… Тьфу ты! Прости Господи! Не слушай, мил человек, меня дурака. Говорю абы што, не думаючи. – Вмешался в разговор возница.  – Но – о, милая. – Стегнул он кнутом свою тощую лошаденку.
               - Не гони сильно коня, дед. – Сказал Домановский. – А то, гляди, свалится еще на дороге.
                - Не боись, мил человек, выдюжит наш гнедка. – Успокаивал возница. – Нам бы к поезду не опоздать, а коню ничего не сделается.
                - Ну, гляди, дед, тебе виднее. Только время у нас много, успеем еще.
                - А ты, мил человек, доносить на меня не станешь? – Спросил возница после долгой паузы.
                - Кому доносить? – Удивился Домановский.
                - Да в милицию али прокурору.
              Домановский и Вовка весело рассмеялись.
                - А, что доносить то на тебя?
                - А, что я тут сболтнул лишнего.
                - Нет, дедуля, не буду я на тебя доносить.
                - Спасибо тебе, мил человек.         
 
               





               









 








 Плыла ветка по Сожу,
                Говорила: Укажу,
                Где вам будет благодать,
                И где городу стоять.


ВЕТКА

           Небольшой городок Ветка, расположенный на левом берегу реки Сож, в 20 километрах от Гомеля, если плыть вверх по течению. Ветка была основана бежавшими из России от церковного преследования русскими переселенцам которые не приняли  нововведения патриарха Никона и сохранили верность старому церковному обряду. Поэтому их так и называли – старообрядцы. Это название сохранилось за коренными жителями Ветки до наших дней. Существует легенда о том, как было выбрано место для закладки города. Взяли переселенцы ветку вербы и, помолившись, пустили ее вплавь по течению реки. Где ветка пристанет к берегу, там и быть городу. Поэтому и назвали они свое поселение Веткой. В последствии Ветка приняла большое  количество еврейских переселенцев. К началу двадцатого века  основное население города составляли русские  старообрядцы, белорусы и евреи.
             Емельян Романович Домановский, закончив заочно юридический факультет Белорусского Государственного Университета, получил назначение на работу в город Ветку в качестве районного прокурора. В декабре 1935 года семья Домановских пополнила население Ветки. Жена Емельяна Романовича София Трофимовна Домановская стала работать учителем в Белорусской школе № 1. Сын Домановских Владимир учился в этой же школе. Младшему Леониду было всего 2 года.
           Вовка был очарован городом. Особенно рекою Сож.
Раньше такой широкой и полноводной реки ему видеть не приходилось. А теперь, вот она! Купайся, плавай, ныряй, забрасывай удочку!
         В Ветке семья Домановских познакомилась и подружилась с семьей Кожиных. Илья Павлович Кожин был в Ветке очень уважаемым человеком. Он работал первым секретарем райкома партии. Его жена Евдокия Ивановна нигде не работала.
       – У Кожиных было двое детей. Старшая дочь  Галя  на один год моложе Вовки. У Гали был младший  брат Игорь.
           Кожины часто бывали у Домановских и, наоборот, Домановские. не менее часто, посещали Кожиных. Домашних телефонов не было, поэтому визиты наносились запросто без предупреждений. Играли в домино или в карты, иногда выпивали по рюмочке, другой русской горькой. Раза два в месяц ходили всей компанией в кино. Взрослые, при этом, садились на самый дорогой последний ряд. Для Вовки и Гали покупали билеты в первом ряду. В такие минуты Вовка испытывал не знакомое до сих пор чувство, которое он никак не мог объяснить самому себе. Ему, очень хотелось взять Галину ручку и держать ее в своей руке до самого конца сеанса. Но он так никогда и не посмел этого сделать. Вовка и Галя подружились, часто встречались, ходили гулять в чудесный Ветковский парк, обсуждали прочитанные книги. Оба очень любили читать.
            Как-то после школы Вовка сидел дома в своей комнате и готовил домашнее задание. В то время  он учился во втором классе, а Галя в первом. Вдруг, кто-то постучал в дверь. Вовка открыл ее и увидел на пороге Галю.
                - Вова, я тебе такую книгу принесла почитать!
                - Марк Твен. - Прочитал Вовка на обложке.
                - Ну, я пойду, а то уже поздно. – Сказала Галя. – Завтра расскажешь, как понравилась. 
              Вовка открыл первую страницу,  прочел. – «Том! Ответа нет». -   И уже не смог оторваться от книги.            
               В семье Домановских не принято заставлять детей строго соблюдать режим, ложиться спать в определенное время. Особенно если ребенок что ни будь читает или пишет. Когда Вовка закрыл последнюю страницу, на дворе уже было светло. Вовка бережно обращался с книгами. Тщательно регистрировал все купленные экземпляры в журнале, каждое издание имело свой порядковый номер. К 1938 году в его  библиотеке насчитывалось более 700 книг -  От Пушкина и Гоголя, до Жуля Верна и Даниэля Дефо. Были книги и белорусских писателей Якуба Коласа, Янки Купалы, Янки Мавра.  Вовке было безразлично на русском или белорусском языке написана книга. Он владел обоими языками одинаково хорошо. Читать научился рано, еще до поступления в школу. Интерес к книгам был настолько велик, что уже в третьем классе, он прочел «Тихий Дон» Шолохова, а в шестом «Войну и мир» Льва Толстого, хотя школьной программой это не предусматривалось.
              В Ветке в те годы было много детей. На улицах города всегда царило оживление. Автомобили проезжали по улице не более трех раз в день, и поэтому, проезжая часть служила и футбольным полем и площадкой для игры в городки, лапту, чижика, попа и других забав. Часто играли в войну улица на улицу. Дети очень много двигались, были физически развитыми и ловкими. Недостаток высококалорийного питания способствовал тому, что  среди подростков толстяков не было.
              Из любимых работ по дому была одна. Сходить в магазин за хлебом. Хоть и простоишь в очереди часа два, зато по дороге домой можно съесть хлебный довесок (хлеб продавался на развес и всегда к буханке давался маленький довесок граммов 150 -200 для ровного веса).
             Однажды произошел случай, о котором Вовка, уже, будучи взрослым, всегда вспоминал с чувством горечи и стыда.  Было это так. Вовка сидел на подоконнике открытого окна, свесив ноги на улицу, и держал в руке вожделенный довесок, собираясь насладиться его вкусом. По тротуару проходила девятилетняя девочка Маня. Года два тому назад, ее мать  работала у Домановских няней у Ленника, и какое то время, Маня вместе со своей мамой жила у них. Затем бывшая Леникова няня ушла работать на ткацкую фабрику, и, вместе с дочкой переехала на свою старую квартиру.
            -Здравствуй, Володя – Сказала Маня, остановившись у окна
            - Здравствуй, Маня.
            - Где твой братик Леня?
           - Дома. Хочешь посмотреть?
         - Ага. - Сказала Маня и, вдруг, неуловимым движением выхватила из рук Вовки этот кусочек хлеба и быстро побежала прочь, стуча босыми пятками по деревянному тротуару. Вовка бросился бежать за ней с целью задержать ее, отвести домой и накормить супом. Но уличные зеваки оценили его поступок по-другому.
           - Что, жалко кусочка хлебушка голодной девчонке? – Стала стыдить его пожилая соседка сидевшая на скамейке у дома напротив.
          - Нет, я же хотел только…
          - Хотел, хотел, - не унималась соседка. – Стыдись, малец!
           Вовка хотел, что-нибудь сказать в свое оправдание но, заметив на себе неодобрительные взгляды сидевших рядом с соседкой женщин, почувствовал, что вот - вот расплачется и убежал домой.
          В 1935 году вышло Постановление Правительства, разрешавшее на новый год устанавливать и украшать разными игрушками елку. София Трофимовна оживилась, обрадовавшись этому разрешению, как ребенок. Она вспомнила свое детство, когда на Рождество в доме устанавливали и украшали елку, а под нее дед Мороз подбрасывал всем детям подарки. София Трофимовна с энтузиазмом взялась за подготовку к празднованию Нового года, привлекая к себе в помощь детей, свою племянницу Инну, дочку Владимира Трофимовича, которая этот год жила у них и училась в шестом классе. 
       Вся семья участвовала в изготовлении игрушек из ваты, покрывая их густым слоем крахмала, от чего эти зайчики, белочки и куколки приобретали защитную пленку. Делали гирлянды из соломки, ниток и цветной бумаги. Емельян Романович привез из Минска конфеты, мандарины и блестевшие серебром стеклянные шарики. София Трофимовна дала соседскому парню три рубля и попросила его срубить в лесу елочку. Правда, вместо елки парень принес маленькую сосенку, но это праздника не испортило.
             На встречу Нового Года пригласили семью Кожиных. Вовка сиял от счастья - Галя будет рядом. Кожины пришли к 10 часам вечера. Галя и Игорь были с ними.
              - Мадам Домановская, я поздравляю Вас с наступающим Новым Годом – Сказала, входя в дом, Евдокия Ивановна.
               - Взаимно, Мадам Кожина – И они расцеловались.
             - Поздравляю, поздравляю. – Говорил Илья Павлович, здороваясь со всеми, в том числе и с Леником, за руку. Церемония приветствия, раздевания и развешивания теплой одежды гостей на вешалке, длившаяся, как показалось Вовке, очень долго, наконец, завершилась.
             - Ну, что ж, товарищи, прошу к столу – пригласил Емельян Романович. – Давайте для начала проводим старый год.
              Стол был весьма богатым. В центре на большом блюде возлежал жареный гусь, вокруг него вареная картошка, винегрет, маринованные помидоры, соленые огурцы и деликатес – привезенные Домановским из Минска, копченая колбаса и две банки со шпротами. Когда все уселись за стол, Хозяин наполнил рюмки водкой.
              - Илья Павлович, за вами первый тост. – Сказал он.
          Кожин встал и поднял полную рюмку.
               - Предлагаю выпить за товарища Сталина и нашу родную коммунистическую партию – Торжественно произнес он.  Все выпили стоя.
           После третьей рюмки пошли тосты на более вольные темы. Пили за здоровье всех присутствующих, отдельный тост за присутствующих за столом милых дам, за счастье наших детей. Тем временем, дети развлекались на свой лад. Игорь и Леня уселись под елкой, с интересом разглядывая игрушки и тайком обрывая конфеты с сосновых веток. Галя  удалилась вместе с Вовкой в его комнату, где они занялись библиотекой.
             Разговор за столом, между тем, зашел о, так называемых, врагах народа.
           - За последние годы наши органы, возглавляемые наркомом Ежовым, проделали большую работу по раскрытию разных преступных антисоветских групп. – Говорил Кожин. – Как говорится в народе, « Преступники попали в Ежовые рукавицы».
                Все дружно рассмеялись.
             - Метко подмечено. _ Сказал Домановский. – Наш народ всегда обладал чувством юмора по части метких определений.
              - Но, товарищи, почему у Советской Власти так много врагов? – Удивилась Домановская. – Чего это им не ймется?
              - Ладно, друзья мои. – Сказал Емельян Романович. – Смотрите, уже без пяти двенадцать. Пора откупоривать шампанское.
           Громко хлопнула пробка, со стуком срикошетив  от потолка прямо в тарелку Евдокии Ивановны. Все засмеялись.
             - Хорошая примета, Дуняша. – Сказал Кожин – это значит, что будущий год у тебя будет счастливым.
              - Прошу всех за стол. – Сказала София Трофимовна – Детей тоже!
                Все уселись. Домановский разлил по бокалам шампанское. В том числе Инне и  Гале с Вовкой Леннику и Игорю - лимонад. Включили радио и стали прислушиваться к звукам, доносившимся с Красной Площади. Наконец, раздался бой курантов. Все встали, зазвенели бокалами, стали поздравлять друг друга и целоваться. Целуясь с Галей, Вовка почувствовал, как сильно забилось его сердце.
            - С новым годом, дорогие друзья. – Сказал Домановский. – И пусть он будет для нас счастливым, пусть в будущем и в последующие годы минуют нас и наших детей Ежовые Рукавицы.
            Раздался общий смех и все выпили шампанского.
           - Ничего себе твои шуточки, Романович. – Заметил Кожин. – Но пусть так и будет, Я согласен. Аминь.
             После этого спели хором «Сулико», Домановская спела романс «Однозвучно гремит колокольчик». У нее был приятный контральто. Евдокия Ивановна пыталась ей под – певать, но сорвалась и замолчала. Наконец завели патефон и стали танцевать. Дети, все впятером уснули в Вовкиной комнате. Когда проснулись, было уже утро. Вышли в зал. Взрослые сидели за столом, пили чай и рассказывали анекдоты.
          - Доброе утро, молодежь, как спалось? – Приветствовал детей Кожин.
          - Доброе утро. Спасибо, хорошо. – Ответил за всех Вовка.
         Игорь и Леня протирали глаза и щурились от яркого солнечного света, лившегося из окон. 
           - Пока вы спали, сюда дед Мороз приходил и, что-то под елку положил. – Сказала София Трофимовна, – не хотите посмотреть? –
            Дети бросились под елку. Там лежали свертки, на которых были написаны имена – Инна Вова, Галя, Игорь, Леня. Дед Мороз на этот раз не поскупился. Вовке он подарил коньки «Снегурочки», Инне голубую блузку, Гале огромную куклу, Игорю и Леннику заводные автомобильчики.
         В 1937 году в семье Домановских родилась дочь. Ее назвали Эвелиной. Но в семье всегда, даже когда она уже стала совсем взрослой, ее все называли Алёнкой.
          В том же году у Кожиных появился сын. Его в честь погибшего летчика героя Чкалова, назвали Валерием.
           Вовка учился в четвертом классе. Этот класс был завершающим в цикле начального образования. Человек,  окончивший четыре класса, в те времена, уже мог считать себя грамотным человеком и, даже, претендовать на занятие руководящей должности.
                В четвертом классе уже изучали Историю СССР и по этому предмету сдавали экзамен. Однажды учитель истории, войдя в класс, обратился к ученикам с краткой речью.
             - Ребята, - начал он, -  вы знаете, что в последнее время наши органы Государственной безопасности, под руководством наркома Ежова  раскрыли целый ряд преступных групп, занимающихся шпионажем в пользу империалистических государств и антисоветской деятельностью. Но происки врагов нашего народа успешно пресекаются службой Государственной безопасности. Враги нашей Родины, я даже не хочу называть их фамилии, как говорят в народе, попадают в Ежовые рукавицы. Но сегодня фамилию одного такого гада мне назвать придется, хотя мне это делать очень неприятно. Откройте учебники на странице (учитель назвал страницу). Здесь вы видите  портрет Блюхера. Возьмите, замарайте его мерзкую рожу чернилами и напишите, что-нибудь нехорошее. Больше об этом предателе Родины никогда не вспоминайте.
            Вовка открыл названную страницу, перечеркнул лицо маршала жирным крестом и написал рядом: Блюхер, кавбухель, ванюхель. Такая же участь постигла портреты маршалов Егорова и Тухачевского.
          В общем, как поет Леонид Утесов в своей шуточной песенке  «Все хорошо, прекрасная маркиза». Мы живем в  самой прекрасной стране, у нас дети самые счастливые в мире, нашу безопасность надежно охраняют бдительные Ежовые рукавицы. И все это благодаря мудрому руководству нашего  великого Вождя товарища Сталина.
          Так безмятежно пролетели три года. Школа, катание на коньках, рыбалка, купание в реке, детские игры – войны, поездки к бабушке. Конечно, о проблемах родителей  Вовка не догадывался. А они были. И не малые и не совсем хорошие. Переломным в судьбе семьи Домановских стал 1938 год.
           Был выходной день. Вся семья сидела за столом. Обедали. Родители вели разговор о комиссаре райвоенкомата Гаврилове. Вовка насторожился и стал прислушиваться к разговору. Он хорошо знал Гаврилова, который бывал у них в школе и интересно рассказывал о гражданской  войне. Он  был награжден боевым  Орденом и  считался героем.               
           - И, что ты решил? – Спрашивает София Трофимовна.
           - Что тут можно решать? Совесть то у меня есть. Я буду голосовать против исключения.
            - Дед, а тебя, думаешь, кто-нибудь поддержит? – (Емельян старше своей жены на 17 лет и поэтому она обращалась к нему  так - Дед)
            - Не знаю, право, может никто и не поддержит, но какое это имеет значение? Кто бы меня ни поддержал, Гаврилов все равно будет арестован.
           - Тогда какой смысл тебе голосовать против исключения?
              - Смысл в том, дорогая Сонечка, что если я поступлю иначе, вся моя жизнь будет вечным для меня проклятием.
            - И, что нас тогда ждет, ты себе представляешь?
            - Приблизительно, представляю.
            - Дед, а ты о детях подумал?
            - Именно о детях я и подумал. Не хочу, чтобы они считали себя детьми  подлеца.
               - Дорогой мой, ничего другого я от тебя не ждала. Я горжусь тобой. Но это так ужасно.
               - Сонечка, ведь мы с тобой хорошо знаем, что Гаврилов никакой не враг и не шпион. Я в этом абсолютно уверен. Мы же с ним вместе в Средней Азии с басмачами воевали, это беззаветно преданный партии человек. А его исключать! 
                - Ох, дед, как это тяжело. Но будь, что будет…
        На следующий день Домановский поздно вечером  пришел с работы, черный, как туча.
            - Ну, что? Исключили? – Спросила София Трофим – вна.
            - Исключили. Сегодня ночью он будет арестован. Да, наверное, уже…
           - Расскажи. Как прошло заседание бюро? –
           -  Собрались в полном составе. Кожин дал слово представителю из органов. Ну, тот и пошел городить. Мол, установлено, что Гаврилов занимается антисоветской деятельностью, является шпионом в пользу Польши и т. п.
На арест Гаврилова имеется ордер, но он до сих пор не исключен из партии. Илья Павлович слушал его красный как рак. Потом поставил на голосование вопрос об исключении Гаврилова из партии. Я сразу проголосовал  против. –
               - Только ты один?
              -  Нет, не один, представь себе. Илья Павлович тоже проголосовал против исключения.
                - И все равно, исключили?
                - Большинством. В данном случае, когда каждый думает только о спасении собственной шкуры, авторитет первого секретаря значения не имеет.
              - Что  теперь будет?
              - Поживем – увидим.
            Вовка  почувствовал, что отношение окружающих к их семье резко изменилось. Вместо заискивающего уважения, какое то отчуждение и плохо скрываемое сочувствие. Хорошие знакомые, при встрече, старались перейти на другую сторону улицы, только, что бы не поздороваться. Как-то Вовка шел из школы вместе со своим одноклассником Сашей Прокопчиным. Сашиного отца арестовали еще в прошлом году за антисоветскую агитацию. Он неудачно пошутил в компании на политическую тему. Саша жил с мамой в домике в пятидесяти метрах от реки. Сашина мать еще совсем молодая и привлекательная женщина, работала на ткацкой фабрике. Саша предложил зайти к нему домой и посмотреть бамбуковую удочку, которую ему привез из Гомеля  лейтенант Сапоженков.
               - Что это за лейтенант такой? – Спросил Вовка.
              - Да тут один, в органах служит.
            - Видно, добрый. Удочку тебе подарил.
            - Добрый? Гад, какого свет не видел. К мамке пристает, житья от него нет. Мамка извелась совсем. Все время плачет, а он приходит пьяный,  и пристает.
Подходя к Сашкиному дому, ребята услышали громкое пение, звучавшее из открытого окна. Когда вошли в дом, Вовка увидел такую картину. На кровати сидела Сашкина мама и закрыв лицо руками беззвучно плакала. На столе стояла наполовину пустая бутылка водки, стакан,  разложенные на газете хлеб и сало. Тут же, на столе, лежала фуражка со звездочкой на  синем околыше, и маузер в кожаной кобуре. За столом сидел раскрасневшийся, пьяный лейтенант Сапоженков в расстегнутой до самого пояса гимнастерке.
            - Ты кого привел, Сашок? Кореша своего? – Уставился, осоловевшими глазами, на Вовку Сапоженков.
          - Это Вовка Домановский. Мы из одного класса.
           - Какой Домановский? Прокурора сынок, что ли?
         -  Да. – Сказал Вовка.
         - Ну, так вот, что я тебе сажу, Домановский. Дерьмо твой батька прокурор. Срать я на него хотел. Вот захочу и отправлю его в Сибирь.
         Он налил пол - стакана водки, залпом выпил его, ужасно сморщился и закусил хлебом с салом. Затем громко рыгнул. По комнате пронесся неприятный запах перегара.
       -  Во где сила. – Продолжал Сапоженков, указывая не то на свою фуражку, не то на маузер. А прокурор дерь - мо! Понял, пацан?
           Сапоженков встал,  закружил по комнате, постукивая каблуками своих сапог и припевая.
                - А я пьян, а я пьян,
                а я повалюся,
                ды на тую каравать,
                де моя Маруся.
           Повторив свой куплет несколько раз, он пританцевал к кровати и бухнулся в нее прямо в сапогах, подмяв под себя Сашкину маму.
           Вовка опешил. Так цинично, и так грубо никто из взрослых еще никогда с ним не разговаривал. В его груди нарастал, какой то ком, готовый взорваться словами обиды и плача. Но Сашка, дернув его за рукав, сказал.
         - Пошли отсюда!
       И мальчики выбежали на улицу. Придя домой, Вовка попытался обо всем рассказать матери, но тут, наконец, этот ком обиды и слез вырвался наружу и он долго рыдал, уткнувшись лицом в мамино плечо, не в силах вымолвить ни слова. София Трофимовна все поняла – Вот оно… И это только начало.
        Пятилетний братик  Леня, ничего не понимая, уткнулся лицом в мамины колени и тоже заплакал. В таком виде и застал их Домановский, входя в дом.
              - Ну, что? – С тревогой в голосе спросила его жена.
              - Пока отстранили от работы. Завтра передаю дела следователю Тычкину.
               - А какие мотивы?
               - Близорукость и потеря бдительности.
               - И больше ничего?
               - Пока ничего. А, что за слезы, обидел кто?
         И тут Вовка, успокоившись, рассказал о своем знакомстве с лейтенантом Сапоженковым.
              - Э, сынок, подумаешь Сапоженков. Известный подонок. Давай забудем о нем. Кроме Сапоженкова на свете, слава Богу, есть много хороших людей. Я сегодня был в военкомате. Там мне устроили такую теплую встречу. Обещали призвать на военную службу. Так, что выше голову, сынок. Вот на следующей неделе отправимся с тобой на лодке по Сожу до самого Днепра.
             -Ура! Пап, это правда?
            - Конечно, правда. 
         - А я? – Сказал Леня. – Я тоже хочу на лодке.
         - Разумеется, и ты тоже.
         - И маму тоже возьмем? – Спросил Леня
        - Нет, нет! – Запротестовала София Трофимовна. – Меня увольте. Мы с Аленкой будем вас дома ждать.
        - А завтра мы пойдем с вами в лес, и я научу вас стрелять из настоящего охотничьего ружья.
           Вовка и Леня с удивлением уставились на отца. Чудо, какое то!
            - Из настоящего ружья?
              - Да.
            - Настоящими патронами?
           - Ну, конечно же!
          - И меня тоже? – Все еще не веря в такое счастье спросил Леня.
            - Разумеется, и тебя тоже.
       Вечером отец открыл свой охотничий сундук, достал двадцать бронзовых гильз, порох и все, что необходимо для снаряжения патронов.
             - Смотрите внимательно, что я буду делать. Вот это называется мерка. Ею мы набираем порох и засыпаем его в гильзу.
           Мальчики, затаив дыхание, следили за действиями отца. Наконец, все двадцать гильз были заряжены.
           - Теперь ужинать и спать.
          - Дед, а это не опасно?
        - Соня, у нас растут мужчины. Они должны быть готовы к опасностям.
            - Ты меня пугаешь. 
         - Не волнуйся. При мне с ними ничего плохого не случится.
          На следующий день, после плотного завтрака, все трое отправились в лес. До него совсем недалеко, километра два, не больше. Вовка гордо шагал с ружьем за спиной, Леня ехал у папы на плечах. Наконец, пришли на лесную поляну, в центре которой стояла одинокая сосна. На эту сосну и повесил мишень Домановский. В тридцати шагах от нее мелкий березняк. Выбрав подходящее деревцо, он положил  ружье в развилку между двумя сучками.
        - Вова, давай ты первый. Закрой левый глаз, а правым поймай мишень на мушку через прорезь, задержи дыхание и плавно нажми на курок.
           Гулкий выстрел эхом прокатился по лесу.
            - Пойдем, посмотрим на мишень. 
           Мишень была поражена. Из  нее просто получилось  решето. Гордые и счастливые, расстреляв все патроны, стрелки  возвратились домой, где их ждал вкусный обед.             
           Через 2 дня после этой лесной прогулки, как гром с ясного неба пришла новость о том, что нарком Ежов сам попал в свои рукавицы. Его обвинили в шпионской деятельности и покушении на захват власти в стране. Вскоре стало известно, что он расстрелян. Такое сенсационное событие сбило с толку все руководство района. Был нарушен устоявшийся годами порядок. Сапоженковы на время притихли.
             Домановский получил направление на работу директором спиртового завода в Новоселках, но вскоре военкомат призвал его на военную службу и направил в действующую армию, дислоцированную на Польской границе. В 1939 году семья Домановских переезжает в Самотевичи к бабушке Маше.

               







  Почтовый тракт. Вишневый сад.
                Березы вековые.
                Как будто вышли на парад.
                Стоят, как часовые.
               
               
САМОТЕВИЧИ

        В середине 19 века в Минске, примерно на том месте, где сегодня расположены дворец профсоюзов и штаб военно-воздушных сил Белоруссии, стоял небольшой двухэтажный домик, принадлежавший дворянской семье Боборыкиных, которая вела свою родословную от известной еще со времен Великого Княжества Литовского фамилии Гландакамбилла.
         В 1867 году в этой семье родилась дочь Мария. Машенька была любимым ребенком, жила, не зная никаких забот, и,  очевидно, была счастлива. В 1885 году Машенька закончила гимназию. Перед ней открывалась перспектива благополучного и счастливого будущего. Но Машенька решила свою судьбу по-своему. Она влюбилась в молодого человека родом из небольшого уездного городка Мстиславля, который временно проживал в Минске и обучался почтовому делу. Молодого человека  звали Трофимом Васильевичем Семеновым. Был он обычным мещанином, и не принадлежал к дворянскому сословию. Родители Маши категорически воспротивились союзу молодых людей. Машенька же, не убоявшись родительского гнева, тайно обвенчалась с Трофимом. Молодая чета уехала в глухую деревню, расположенную на территории Могилевской губернии, куда Трофим Васильевич получил назначение на должность станционного смотрителя и почтового начальника. Разгневанные родители Машеньки «отказали от дома» своему чаду, и больше никогда в жизни не общались с ее семьей.
          Село, куда приехали молодожены, называется Самотевичи. Оно состоит из нескольких поселков, расположенных вокруг центральной площади, на которой стоит красивая величественная пятиглавая церковь. Ее золотые купола были хорошо видны за десять верст вокруг. С севера к площади примыкает основная деревня, которая и  дала название всему селу – Самотевичи. По направлению на восток площадь плавно переходит в Местечко. Здесь, до оккупации села немецкими фашистами, жили евреи. Сразу за местечком деревня Зеленковичи, на юге, в 500 метрах за мостом через реку Черноутку, Гайдуковка, резиденция помещика Голынского, за ней поселок Лучки.
          Почтовая станция располагалась в Гайдуковке, через которую проходит почтовый тракт, соединяющий Костюковичи и Краснополье. При станции большой деревянный дом из восьми комнат, в котором и поселилась семья Семеновых. У Семеновых родилось семеро детей. 4 мальчика: Сергей, Михаил, Владимир, Александр, и 3 девочки: Зинаида, Вера, София.
         Старший сын Сергей, еще до революции получил образование в Киевском университете и военном артиллерийском училище. Когда утихла гражданская война, преподавал физику и математику в Самотевичской школе. Был женат на дочери священника, которую звали Натали. Умер от сердечного приступа прямо во время урока в 1924 году.
         Михаил до революции был офицером. В гражданскую войну служил в первой конной армии Буденного. В начале тридцатых годов получил ранение в легкие в перестрелке с бандитами и умер от туберкулеза.
          Владимир окончил Могилевский педагогический институт, и работал директором школы в деревне Хотимск, что в семи километрах южнее Самотевич. Женился на молодой учительнице Сахаровой Марии Михайловне. У них родились две девочки – Инна и Римма.
Александр всю свою жизнь работал в колхозе и жил на Гайдуковке со своими родителями.
          Старшая дочь Зинаида вышла замуж за бухгалтера Колесникова Степана Ивановича и работала учителем в городе Горки.
































               

               

















План окрестностей Самотевич

































               
      
       
















План Самотевич

  Вера вышла замуж за красавца учителя физики и математики Самотевичской школы Изумрудова Степана Андреевича. У них родилось два сына: Сергей и Андрей. Вера начала работать учителем младших классов, но вскоре заболела туберкулезом и в 1935 году умерла.
          Младшая дочь Соня вышла за бравого матроса Домановского, друга брата Михаила, вместе с которым они воевали с бандитами Булак  - Булаховича.
            После революции роскошный дом начальника почты Трофима Васильевича был конфискован. В нем поселили четыре семьи учителей, работавших в школе, которую разместили в доме помещика Голынского. Трофим Васильевич срубил новый дом на берегу Черноутки, в котором был просторный зал, большая кухня с русской печью, одна проходная комната и три спальни. В 1935 году Трофим Васильевич умер.
          К   тому времени, когда Домановские переехали из Ветки в Самотевичи, в доме жили жена Трофима, ставшая теперь бабушкой Машей, ее сын Александр, муж покойной дочери Веры Степан Андреевич Изумрудов с сыновьями Сергеем и Андреем и служанка Ганночка. Домановским отвели отдельную спальню. София Трофимовна стала работать учителем белорусского языка и литературы Самотевичской школы. Вовка пошел учиться в шестой класс.
             В конце сентября в один из вечеров Степан Андреевич пришел из школы в возбужденном, радостном настроении.
              - Товарищи! – Крикнул он прямо с порога на весь дом. – Час тому назад передали по радио – наши войска вступили на территорию Польши, чтобы освободить из панского рабства наших братьев белорусов и украинцев.
               - Ура! – Закричали Вовка и Андрейка, и запрыгали от радости  по залу.
                Сердце Софии Трофимовны тревожно сжалось. – Там же мой Домановский. – Подумала она.
                - Наш папа, наверное, там бьет польских панов.- Сказал Вовка.
                - Думаю, что да. – Мрачно заметила София Трофимовна.
                Война закончилась быстро. Уже через две недели советские коммунисты и немецкие фашисты пожали друг другу руки на реке Буг и вместе отпраздновали победу над многострадальной Польшей.
              В декабре пришло очень короткое письмо от Домановского.
                - Жив и здоров. Нахожусь за границей. Весной приеду к вам. Дед. 
             До этого Вовке еще ни  разу не приходилось бывать в Самотевичах зимой. Теперь он узнал как жить в деревне без электричества, когда на улице уже в 4 часа дня темно и из школы домой надо пробираться по глубоким сугробам почти на ощупь, а дома готовить уроки при свече или керосиновой лампе. Зато, когда вечером в зале собиралась вся семья у камина и бабушка начинала рассказывать о жизни до Революции, все слушали ее с замиранием сердца. Иногда  Степан Андреевич читал вслух Гоголя, Лескова или просто рассказывал об Эдисоне, Джемсе Уатте Циолковском, вообще о физике. Это было настолько завораживающе интересно, что София Трофимовна и ребята готовы были слушать всю ночь. И бабушка, и Степан Андреевич были замечательными рассказчиками. Далекое прошлое, в их рассказах, выглядело какой-то дивной сказкой, тревожившей детские души.
                - Бабушка, но ведь людям жилось до Революции плохо? – Спрашивал Вовка.
               - Ах, Вовочка, было по-разному. – Отвечала бабушка. – Кто старался и работал много, тот жил не плохо, а кто ленился работать, конечно, жил хуже.
                - Но помещик же все забирал себе, а крестьянам нечего было кушать. Разве не так?         
                - Помещики тоже разные были. Наш помещик Голынский много помогал крестьянам. Если у кого корова падет - он давал ему телку из своего стада, если хата сгорела – леса даст на постройку новой.
                - Так почему же он удрал за границу, если он такой добрый был?
                - А он и не удирал. Наоборот рад был революции. Он говорил дедушке твоему, что, наконец-то, наступила справедливость у нас в стране. Крестьянам землю дадут. Страна наша станет демократической. Дочка его стала работать учительницей  в нашей школе.
               - А где же они теперь?
               - Ах, деточка, Бог его знает. Увезли куда то.
         Степан Андреевич только тихо посмеивался в свои усы, но в такие разговоры не вступал.
          Если в Ветке за хлебом надо было стоять в длинной очереди, то в Самотевичах никаких очередей не было т. к. хлеба никто не продавал. Осенью дядя Саша  за свои двести трудодней получил 40 килограммов зерна. Это зерно Ганночка смолола на ручных жерновах. Весь ноябрь семья жила с хлебом, пока не была израсходована половина муки.
Вторая половина расходовалась бережно, так, чтобы хватило хотя бы до лета, когда появятся первые огурцы. С ними можно есть суп и без хлеба. Муку всю зиму понемногу добавляли в толченую в ступе картошку, из которой пекли в печи большие лепешки, называемые преснаками, заменявшие хлеб. Периодически, в магазин «Сельпо» привозили сахар, конфеты. В этих случаях делались закупки этих сладостей большими партиями впрок. Если сахар и конфеты кончались, а в магазине их не было, тогда в ход шли бабушкины сушеные груши, с которыми пили чай.
            В школе был буфет. Во время большой перемены здесь каждый ученик за 20 копеек получал кусочек хлеба и стакан сладкого чая. Для этой цели район выделял всем деревенским школам хлеб (из расчета 100 граммов на каждого школьника) и соответствующее количество сахара. Вовка и Андрейка, обычно съедали одну порцию хлеба на двоих, а вторую приносили домой, и делили между Аленкой и Леником.
          Главным продуктом была картошка. Ее сеяли много, и урожаи были высокими. Бабушкин приусадебный участок, площадью 0,75 га, полностью обеспечивал семью на весь год картошкой, просом, коноплей, тыквой. Третью часть участка занимал сад, плодоносивший яблоками, грушами, сливами. Иногда Степан Андреевич, бывая по делам в райцентре, привозил оттуда пару буханок хлеба и, даже, однажды целый килограмм халвы. В такие дни в доме царил настоящий праздник. У местечковых евреев покупали сало и яйца.
          Взирая с высоты 21 века на далекое прошлое, описанное выше, можно подумать, что все люди в то время, мрачные и голодные, только и мечтали о том, чтобы чего  нибудь поесть. Но это совсем не так. Интеллигенция, студенты, комсомольцы и пионеры были охвачены небывалым энтузиазмом строительства нового светлого будущего. Сообщения по радио, в газетах ежедневно приносили сведения о все новых победах в экономике. Небывалыми темпами росла мощь Красной армии, авиации, военноморского флота. Все это радовало сердце каждого советского человека.
                Степан Андреевич и София Трофимовна активно участвовали в пропаганде идей социализма и коммунизма, выступая на собраниях перед колхозниками. В школе 3 – 4 раза в год ставились спектакли, но репетиции к ним проводились постоянно. Степан Андреевич руководил струнным оркестром и сам очень хорошо играл на мандолине или скрипке. София Трофимовна руководила драматическим кружком.  Сама она так же выступала в качестве актрисы в пьесах Островского, Чехова. Активным актером был и Вовка, особенно удачно у него получались комедийные роли в Чеховских водевилях.
            В доме бабушки учителя часто устраивали веселые вечеринки с выпивкой и танцами под старый граммофон. Танцевали в просторном бабушкином зале. Выбор пластинок не большой – «Брызги Шампанского», «Рио – Рита», старинные вальсы. Пели хором, рассказывали анекдоты. Иногда проводили литературные вечера, на которых молодые учителя с упоением читали стихи Некрасова, Лермонтова, Пушкина, Маяковского. Одним словом, жизнь била ключом.
            Наступил 1940 год. Зима удалась весьма холодной. Морозы в некоторые дни доходили до 40 градусов. После зимних каникул, в конце декабря,  придя со школы, Степан Андреевич сказал.
             - Сегодня на педсовете обсуждали предписание из районо по поводу помощи детям освобожденной от польских панов Западной Белоруссии.
           - И чем же мы можем  им помочь? - Спросила бабушка.
          -  Кто чем может. – Ответил Степан Андреевич. – Там же нищета беспросветная. Все сгодится.
          - Представляете, ведь дети должны идти в школу, а ни теплых вещей, ни теплой обуви у них нет. – Заметила Домановская.
          - Я думаю, что можно пожертвовать Андрюшиной рубашкой, он из нее уже вырос. – сказал Изумрудов. – Только кой  где, немножко подлатать нужно.
         - Я могу дать рубашку. Ведь у меня их две. – Сказал Вовка.
          - Можно посмотреть детские чулочки, заштопать их, - Пускай бедные детки носят. – Сказала бабушка.
          Собрали кучу тряпья, выстирали, заштопали, подлатали, и София Трофимовна отнесла все это в школу. Многие школьники так же принесли свои обноски. Все, что собрали, погрузили на розвальни, запрягли в них школьную кобылу и отвезли в райцентр.
             В конце мая, без всяких предупреждений приехал Домановский. Ранним солнечным утром он появился как из сказки в форме старшего лейтенанта.
             - Папочка приехал! – Закричал Вовка.
             На его крик выбежали из спальни Аленка с Леней, и повисли на шее своего дорогого папочки. Освободившись от их объятий, Домановский обнял и поцеловал свою жену. София Трофимовна, не стесняясь слез, плакала от радости.
               - Дед, дед, ты живой! – Повторяла она. – Слава Богу, мой дорогой.
                - А, что мне сделается! Конечно живой, здоровый и очень голодный.
                - Это очень кстати. – Сказала бабушка. – У нас сегодня на завтрак драники с жареным салом. Ганночка, подавай на стол.
                Изумрудов крепко пожал руку приехавшего.
                - Здравствуй, Емельян Романович. – Сказал он. – Как там, небось, жарко было?
                - Прошу всех за стол. - Прервала их беседу бабушка. – Драники стынут!
               Домановский подошел к умывальнику, тщательно вымыл лицо и руки, намыливая их дважды. Вовка, не отрывая глаз, с обожанием смотрел на отца.
                - Руки мылом, моем  дважды. – Сказал тот, обращаясь к сыну. – А как дальше?
                - Первый раз – смываем грязь, а второй – микробов. – Продолжил Вовка.
                - Правильно, сынок!
              Вся семья уселась за широкий дубовый стол. Дети с обожанием и восторгом смотрели на Домановского. По сигналу бабушки, Ганночка поставила по середине стола огромную сковороду, шипящую жареным салом. Затем рядом со сковородой воодрузила миску с целой горой блинов из тертой картошки, которые здесь называли драниками. Бабушка поставила перед каждым по небольшой тарелочке, положила приборы – вилочки и ножи. Все положили себе на тарелочки по блину, начали отрезать от него по кусочку, на вилке макать эти кусочки в сковородку, и с аппетитом, отправлять в рот.
               - Так, говоришь, было ли жарко? – Продолжил прерванную беседу Домановский, обращаясь к Степану Андреевичу. -  Я бы этого не сказал. Прошлись, как на параде. Да, что же ты хочешь? Такая силища – танки, самолеты, артиллерия. –
                - А были большие сражения? – Спросил Вовка.
              - Да какие там сражения! Были случаи, когда польская кавалерия шла с шашками на наши танки. Так от нее только пух летел после нескольких залпов.
              - А наша авиация там хорошо поработала? – Спросил Сережа.
               - Наши самолеты там летали, но сильных бомбежек я не видел. Незачем было их бомбить. Польские солдаты сдавались пачками при виде наших танков.
             - Сергей собирается поступать в летное училище. – Вмешался в разговор Степан Андреевич.
              - Военным летчиком хочешь стать? Дело хорошее, летчики нашей армии нужны, как воздух.
                - А как вы думаете, Емельян Романович, в следующей войне, какую роль будет играть  авиация. – Продолжал Сережа.
              - Дорогой мой Сережа, я думаю, что следующая война не за горами, и авиации в ней достанется одна из самых важных и трудных задач.   
              - А как местное население встречало нашу армию. – Спросила София Трофимовна.
                - Местное население встречало нас восторженно, иногда даже с цветами. Это же наши люди, белорусы.
                - Романович, а с немцами тебе встречаться не приходилось? – Спросил Изумрудов.
                - Как же, приходилось. Ходят такие гордые и надменные. Честь  отдают, а сами смотрят на нас с презрением. Думаю, что не миновать нам войны с ними.
             - А как живет местное население? Видно нищета беспросветная? – Спросила  София Трофимовна.
             Домановский улыбнулся. – Об этом мы поговорим, как ни- будь потом.   
            - А мы тут в помощь детям освобожденных районов собрали разные вещи и отправили в райцентр. 
            - И, что же вы послали несчастным детям?      
            - Не только мы. Вся школа участвовала в этих сборах. Целый воз всякого добра в райцентр отвезли.
               - И, что же пожертвовали лично вы?
               - Вова свою рубашку отдал. Ведь у него их было две.
               - Молодцы, вы правильно поступили. – Сказал Домановский, с горькой улыбкой на устах.
                Когда было покончено с завтраком, София Трофимовна увела мужа в свою комнату.
                - Дед, теперь о главном. Что дальше? Ты снова должен вернуться в армию?
                - Нет. Из армии я демобилизован. У меня есть предписание явиться в Генеральную прокуратуру СССР за новым назначением. Возможно, что в освобожденные районы Западной Белоруссии.
              Целую неделю Домановский провел в Самотевичах,
к неописуемому восторгу детей и Софии Трофимовны. Вместе с Вовкой, Андрейкой и Леником он несколько дней  провел в шалаше, который соорудил из жердей и хвойных лапок, на берегу живописной реки Беседь, что в трех километрах от Гайдуковки за лесом, который здесь называли Дубровой. Ловили в реке окуней, голавлей. Варили уху или жарили на сковородке, прямо на костре.
           - Посмотри вокруг, Вова. Что ты видишь? – Спрашивал Домановский, указывая рукой на окружающий дубовый лес, блестящую серебром реку, заросший высокой травой луг с яркими полевыми цветами.
             - Вижу реку Беседь, деревья, траву.
              - Правильно. Но ты присмотрись, насколько все это прекрасно! Все вместе это называется идиллия. И видеть все это – большое счастье. Запомни это сынок. Ничего нет прекраснее того, что сотворила сама Матушка природа.
              Вовка с удивлением и восторгом смотрел на своего отца. Таким он не видел его раньше никогда. Вечно занятый, серьезный, он никогда не показывал свою сентиментальность. На всю жизнь он запомнил этот короткий чудесный отдых с отцом на природе. Андрейка и Леник были в восторге и очень огорчились, когда пришло время возвращаться домой.
              Домановский уехал в Москву, не дождавшись Вовкиного  дня рождения, который приходился на 22 июня. Целый месяц Домановские прожили еще в Самотевичах. В детских играх, войнах на реке Черноутке, походах на Беседь он пролетел незаметно.  И все это время вся Гайдуковская команда была неразлучна: Вовка и Леня Домановские, Андрейка Изумрудов, Юзик Корзун, Витька Шешко, Леня Морозкин и Мишка Драников. Но вот пришло время прощаться с бабушкой, Андрейкой и друзьями. В середине июля приехал Домановский уже в цивильном костюме, при галстуке и новым назначением на работу.
             Вновь вся семья собралась за широким дубовым столом. Не было только Сергея, который уехал поступать в летное училище. Пили чай с бутербродами и колбасой, которую Домановский привез из Москвы.
              - Ну, давай, рассказывай, Емельян Романович, что там Москва, какую новую работу тебе предложили? – Спросил Степан Андреевич, наливая чай из ведерного самовара, который Ганночка водрузила на край стола.
                - В Москве все в порядке. А работу мне предложили старую. Только место новое.
                - Расскажи, как все было по порядку. – Попросила София Трофимовна.
                - Собралось нас в Москве человек триста. Все прокуроры. Принял нас сам Вышинский. Сделал длинный доклад о том, что всем нам, собравшимся здесь, Советским Правительством оказано большое доверие, и о той большой ответственности, которая возлагается на нас в связи с назначением на новые ответственные должности. Затем всем выдали предписания с указанием места работы.
                - Дед, и куда же предписали тебя?
               - Я получил назначение на работу в качестве районного прокурора в город Вороново. По - польски он назывался Веренув.
               - Когда же мы  туда поедем?
               - Я должен приступить к работе с 1 августа.
              - И как же вы там будете жить? – Забеспокоилась бабушка. – Ведь там же нищета страшная.
                - Дорогая Мария Марковна, мы едем за границу, и никакой нищеты там нет.   
               - Как это? – Удивилась бабушка. – Мы же им  старые детские вещи послали, чтобы бедным деткам было в чем в школу ходить.   
                - Я не знаю, кто будет носить ваши старые вещи, но живут они во много раз богаче нас.
                - О чем ты говоришь, дед?
                - Вот послушайте. Я уже побывал в Воронове, познакомился с городом, снял два номера в частной гостинице для нас, на время. Первый секретарь райкома Берлогин, очень приятный человек, обещал к зиме новую квартиру в строящемся доме. Кстати, его жена работает директором школы.
                - Прости, дед, ты сказал в частной гостинице?
                - Да, в частной. Понимаешь Сонечка, дело в том, что бывшая граница СССР с Польшей, т.е. теперь это граница между Восточной Белоруссией и Западной, остается закрытой и бдительно охраняется органами НКВД.
На территории Западной Белоруссии пока все остается так, как было при Польше. Там нет колхозов. Земля, магазины, рестораны, гостиницы – все это находится в частной собственности. В магазинах полно всяких вещей, о которых мы с вами и не слышали никогда. Товары из Франции, Италии, Англии. И цены совсем низкие.
              Все слушали Домановского, открыв от удивления рот. - Боже, что он говорит? Разве такое возможно?
              - Словом, Сонечка, надо собираться. Тебе придется работать в школе. Учителей катастрофически не хватает. Поэтому надо срочно найти нянечку для Аленушки здесь, в Самотевичах. Я уеду в Минск и возьму  с собой твой паспорт, свидетельства о рождении детей и паспорт нянечки, чтобы оформить пропуска для проезда через границу Западной Белоруссии.
             - Нянечку мы найдем быстро, многие колхозники с радостью согласятся отдать в услужение свою дочку. – Сказала бабушка. – А вот с паспортом как быть? Ведь у колхозников их нет.
              - Тогда надо справку из колхоза и сельсовета.
              - Справку можно будет организовать. – Сказал Изумрудов. – Тут проблем не будет.
                Нянечку нашли без особого труда. Звали ее Марией Пошкребкиной. Была она из деревни Зеленковичи, что за местечком. Деревня Зеленковичи славилась тем, что ее жители почти 70 % площади своего приусадебного участка засевали луком. Поэтому во всей округе их называди цыбульниками. Мария из большой многодетной и бедной семьи. Поэтому ее родители с радостью отдали свою дочь в услужение.
           - Хоть бы и не платили ничего, а лишь бы только прокормили. – Говорила мать девушки.
          Но все же зарплату ей Домановский определил, хоть и небольшую.
             
               
      

            
      
               














               















  И в тех местах я побывал,
                Что называеюся чужбиной.
                Жизнь многоликую познал
                И стал из мальчика мужчиной.
 

ВОРОНОВО

             Путь на Вороново лежал через Минск. В конце июля 1940 года семья Домановских высадилась на Минском железнодорожном вокзале. Емельян Романович отправился в Дом правительства за пропусками для проезда через границу Западной Белоруссии. София Трофимовна с детьми и нянечкой Маней остались ждать его в привокзальном сквере. Через три часа томительного ожидания, он явился с булкой хлеба и килограммом соленой камсы.
                - Ну, как дела? – Спросила София Трофимовна.
                - Все в порядке. Документы получены. До нашего поезда осталось целых два часа, так, что давайте немного перекусим. 
                Домановская расстелила на скамеечке чистую салфеточку, нарезала ломтиками хлеб, и развернула пакет с камсой.
                - Боже, какой деликатес! – Заметила она, улыбаясь. Чувство юмора было присуще ей всегда.
                -   Что Бог послал. – Оправдывался Домановский. - Лучшего ничего не нашел.
                - Ладно, ладно. – Успокоила его София Трофимовна. – Хорошо и это. Ведь селедку уже и забыла, когда  ели.
                С аппетитом поели солененького,  запили лимонадом, который продавался рядом в ларечке. Наконец, подали поезд. Погрузились вместе со своими пожитками и заняли целое купе. Поезд тронулся и  не останавливаясь, минут через сорок подъехал к зданию какой то станции.
                - Негорелое. – Прочитал Вовка надпись над широкой дверью здания. – Пап, она, что, никогда не горела, что ли?
                Шутка всем понравилась. София Трофимовна и Леня весело рассмеялись. Домановский оставался серьезным.
                - Горела, сынок, горела. И не один раз. Следующая станция называется Столбцы. Как говорят поляки – «Культурная Европа кончается в Столбцах».
                В этот момент в купе вошли проводник и  лейтенант в форме сотрудника НКВД. Лейтенант отдал честь и очень вежливо обратился к Домановскому.
           - Прошу ваши документы, товарищ. Это ваша семья?   
            - Так точно. – По военному ответил Емельян Романович и передал ему пачку бумаг.
           Лейтенант внимательно прочитал каждую из них, пристально всматриваясь в лица всех по очереди.
             - Все в порядке, товарищ. – Сказал он, прочитав все бумаги. – Можете следовать дальше. Счастливого пути.
             Из под вагона слышались какие то звуки – стук металла по металлу.
            - Это переставляют колесные пары. – Сказал Домановский. – Ведь в Польше, как и во всей Европе, рельсовая колея несколько уже, чем в Советском Союзе.
                - Слава тебе, Господи. Хоть, что - то у нас больше чем в Европе. –  Заметила София Трофимовна.
                - Прости, дорогая Сонечка, но твой сарказм не уместен. – Парировал ей Домановский. – У нас самая большая территория, у нас, наконец, самая мощная армия, которая способна, одним махом, смести   все армии Европы в Атлантический океан.         
                - Ну, ладно, ладно. Не сердись. Я же пошутила.
                - Глупая шутка.
                - Я больше не буду. Хорошо?
                - Ладно. Забудем.
             Наконец поезд тронулся.
             Первая большая остановка была в областном городе Барановичи. Здесь Домановским надо было пересесть на другой поезд, который шел через  Лиду прямо до Воронова. Вовку поразило, что все люди вокруг были хорошо одеты. В приличных костюмах, под галстуком, ботинки вычищены до блеска, каблуки не сбиты. В Ветке так не одевались даже учителя и работники государственных учреждений. Кругом звучала польская речь. Стоянка была не долгой. Вскоре пересели в поезд с маленькими вагончиками, который и привез их в Вороново. Выйдя из небольшого чистенького вокзала, вновприбывшие сразу очутились в городе. Главная улица вымощена булыжником, по обе стороны тротуары из плиток. Вдоль улицы ровными рядами выстроились деревянные двухэтажные дома, выкрашенные краской стального цвета. Кругом царила поразительная чистота и, непривычная для глаза человека из Восточной Белоруссии, аккуратность.
                - Не удивляйся, если  тебя будут называть пани – Сказал Домановский, обращаясь к жене. – Здесь так принято. – Добавил он, нажимая кнопку звонка у двери одного из домов.
                - Пани, так пани. – Согласилась София Трофимовна.
                Дверь отворилась и в ее проеме возникла полненькая, аккуратненькая пожилая еврейка. Ее лицо светилось улыбкой и неописуемой радостью.
                - Ай, вой! – Завопила она, всплеснув пухленькими ручками. – Какие гости дорогие! Прошу, панове, заходите в дом.
                - День добрый, Сара Абрамовна. – Сказал Домановский, когда вся семья вошла в просторную прихожую. – Знакомьтесь, это моя жена, София Трофимовна.
                - О, пани Домановска, я так рада. – Сказала Сара, пожимая протянутую ей руку.
                - Зовите меня просто Соня.
                - О пани Зося, как это замечательно!
                - А это наши дети. – Продолжал знакомить Домановский. – Сын Владимир, сын Леонид и доченька Эвелина.
                - Ах, как замечательно, какие красавцы хлопчики!
                - А это Мария, нянечка Эвелины.
                - Ах, ах, ах, какая замечательная семья!
                - А теперь познакомьтесь с нашей хозяйкой, у которой мы будем жить. – Сказал Домановский. – Это Сара Абрамовна, она хозяйка этого дома, ресторанчика, магазина и гостиницы.
                - Вы можете говорить мне просто Сара. Но, что же мы стоим здесь в прихожей. Идемте, я покажу вам ваши апартаменты. – С этими словами Сара подхватила огромный чемодан, собираясь отнести его наверх.
                - Нет, нет! – Запротестовал Домановский. - Я сам.- Легко подхватил чемодан, и все поднялись на второй этаж, где размещались номера Сариной гостиницы.
                В первом номере, который состоял из небольшого зала и спальни разместились дети. Спальню заняла Мария с Аленкой. Вова и Леня расположились в зале. Второй номер, состоящий из одной спальни, достался супругам Домановским. Еще два номера были свободны. На первом этаже располагались жилые комнаты хозяйки, крохотный магазинчик, где продавалась парфюмерия. Здесь же располагался маленький зальчик с одним столом на восемь человек. Этот зал Сара называла рестораном.
                - Приводите себя в порядок и спускайтесь вниз на ужин. -     Пригласила Сара, уже с лестницы, ведущей на первый этаж.
                - Дед, это же какая то сказка. – Сказала София Трофимовна, когда за хозяйкой закрылась дверь.
                - Погоди, дорогая женушка, сказка начнется завтра, когда мы пойдем по магазинам покупать одежду тебе и детям. 
                На следующее утро, когда Владимир и Леня еще нежились в мягких постелях, в дверь тихонько постучали.
                - Войдите! – Сказал Владимир.
                - Утро доброе, мальчики. – Сказала Сара, входя в номер с подносом в руках, на котором стояли три тарелки с котлетами и картофельным пюре. Одна тарелка с манной  кашей. – Я принесла вам завтрак.
                С этими словами она поставила на столик у окна две тарелки.
                - Доброе утро, тетя Сара, сказал Владимир. – Большое спасибо.
                - А это вашей сестричке и ее няне. – Сказала Сара,  постучала в дверь  и вошла с подносом в спальню.               
                Владимир и Леня посмотрели друг на друга.
                - Чудеса, какие- то, а, Ленник?
                - Прямо как господам, каким нибудь. – Ответил тот.
                - Я сей час, принесу кофе – Продолжала хлопотать хозяйка, выходя из спальни. – Ваши родители отправились на службу, и просиди, чтобы я о вас позаботилась. Кушайте на здоровье.   
                - Спасибо вам, тетя Сара.
              Через две минуты она появилась вновь. На подносе стояли три чашки дымящегося кофе, булочки и стакан молока для Эвелины.
             - Пан Владимир, может быть, вы еще скушаете по блюдечку свеженькой сметаны?
              - Нет, нет, тетя Сара, больше ничего не надо. Спасибо.
             - Тогда, пан Владимир, может быть, вы захотите после завтрака немного погулять?
              - Как, Леник, хотим мы погулять?
              - Конечно, хотим. – Сказал Леня.
                - Тогда я советую вам повернуть налево, когда выйдете из парадной двери моего дома и пройти метров пятьсот прямо по улице. Там вы увидите очень красивый костел.
              - А здесь, где ни будь, мороженое продается? – Спросил Леня.
              - Ой - вай мне! – Всплеснула руками Сара. Так я же и угощу вас мороженым, когда вы вернетесь с прогулки. У меня самое вкусное мороженое в городе!
              Мальчики вышли на улицу. Тротуары были такими чистыми, как будто их только, что подмели веником.      (Позже  Владимир  узнал, что, по заведенному еще при Польше порядку, владельцы каждое утро подметали у своего дома участок дороги и тротуара). По улице шли немногочисленные прохожие. Все прилично одеты. Ребята не встретили ни одного из них в лаптях или босого. Разговаривают только на польском языке. Владимир с удивлением заметил, что многое из того, что говорили прохожие, было ему понятно. Автомобилей на дороге не было видно, но велосипеды катили по улице во множестве.
               - Как много здесь велосипедов! – Удивленно заметил Леня.
              - Да, это правда. – Согласился Владимир. – Ведь у нас в Самотевичах на все село только два велосипеда, у Степана Андреевича да у доктора Колосовского.
                - Вов, давай зайдем в магазин.
                - Давай, зайдем.
            Магазины призывали покупателей своими витринами на каждом шагу. Их было почти столько же, сколько и домов. Владимир толкнул первую попавшуюся дверь. Зазвенел колокольчик, и она открылась. На звонок, словно из - под земли, выскочил лысый человек в очках и с огромным горбатым носом. Владимир успел заметить, что этот небольшой магазинчик торгует разной мелочью. Но его внимание привлекли бамбуковые удилища,        стоявшие целым снопом в дальнем углу. Лысый, что то спросил на польском языке. Владимир пожал плечами, показывая, что ничего не понял.
              - А вы, по - русски не говорите? – Спросил он.
              - Ах. Ребята из России! – Обрадовался лысый. – Ну, так и что же товарищам угодно купить в моем магазине?
              - Посмотрите, хватит ли у меня денег? – Спросил Владимир и протянул продавцу все свои карманные деньги, которые ему дал отец.
              - Смотря, что вы хотите купить. – Сказал лысый, пересчитывая деньги.
               Владимир указал на бамбуковые удилища. – Вот на это хватит?
             - Сколько штук? – Спросил продавец.
              - Две. – Неуверенно проговорил Владимир. (Сам думал,  хоть бы на одну хватило.)
             Продавец достал из снопа два удилища и поставил их по эту сторону прилавка. – Еще, что ни будь? Может быть вам нужна жилка «Эмгес»?
             Тут продавец показал настоящее чудо. Сплошную, без единого узелка, очень прочную леску. (Владимир, обычно сплетал леску для удочки из конского волоса, на которой через каждые пол – метра узелок, связывающий отдельные волоски конского хвоста воедино).
                - Ух, ты! – Не смог удержаться от восторженного восклицания Леня.      
                - Хватит ли оставшихся денег? – Спросил Владимир.               
                - Конечно, хватит. – Сказал лысый. - Хватит на две лески и еще десять французских крючков.
             Не помня себя от радости и, почти, не веря свалившемуся на них счастью, мальчики вернулись в гостиницу, так и не полюбовавшись красивым костелом.
             Домановская побывала в школе, познакомилась с директором Берлогиной Любовью Владиславовной. Основной учительский коллектив, состоящий, кроме директора, из шестерых молодых выпускников,  прибывших из Восточной Белоруссии, и пятерых местных преподавателей, которые раньше работали в польской школе. В разговоре Берлогина, походя, применяла термины – западники,  восточники.
           - Не унизительно ли такое деление для местных учителей? – Заметила Домановская.
             - Нисколько. Они сами именуют себя западниками. А нас восточниками. Сказать по правде. Я так и не понимаю, для кого это унизительно больше.         
           Берлогина, сама преподававшая историю, обрадовалась приходу Софии Трофимовны. Учитель белорусского и русского языков был очень кстати. ( Все ученики разговаривают на польском языке, но очень легко осваивают русский). Она предложила Домановской вести младшие классы, начиная с первого, и русский язык и литературу в старших классах. Школа была семилетка. София Трофимовна была очень довольна и знакомством с директором и предложенной ей работой. После беседы с Берлогиной, София Трофимовна отправилась в прокуратуру к мужу. В приемной ее остановил секретарь.
             - Пани до прокуратора? – С важным видом спросил он.
             - Да.
             - По якой справе?
            - Я его жена.
            - Ах! Проше пробачення, пани. Проше заходить.
             Домановский сидел в своем кабинете,  перекладывал какие то бумаги, внимательно их перечитывая. Увидев жену, он ласково улыбнулся. С лица его мигом слетела тень озабоченности.
              - Дед, что это? У тебя секретарь мужчина, да еще и западник? На тебя это не похоже
               - Не только мужчина, не только западник, но еще и самый настоящий поляк. – Весело рассмеялся Домановский.
             - А, что так? Неужто хорошенькой полечки не нашлось?
             - Ладно тебе. Не приписывай мне то, чего нет. -
            - Ну, что, Дед, показывай мне свою сказку, про которую вчера вечером говорил.
             - Пойдем, пойдем, дорогая.
             Они прошлись по магазинам, купили ей новенькие туфли – лодочки, строгого покроя темно – серый костюм и белую блузку с кружевным воротником.
              - Это будет твой школьный наряд. – Сказал Домановский.- Теперь, пойдем, купим, что ни будь праздничное, и по костюмчику детям.
              Придя в гостиницу, Домановская разложила на кровати купленные вещи и не могла никак налюбоваться на свое сокровище. Владимир и Леня с удовольствием примерили свои обновки и конечно обрадовались им, но эта радость никак не затмила ту, которую они испытали при покупке удочек.
              - Дед, это же настоящая сказка. – Не переставала восхищаться София Трофимовна. – Ведь у нас всего этого нет и в помине.
               - Ты же понимаешь, дорогая, мы строим совершенно новое государство. Нам надо укреплять нашу армию, а на это требуется много затрат.
                - Ты же сам сказал, что у нас и так самая сильная армия. А зачем? Что бы еще кого нибудь освобождать? А здесь мы их от чего освободили? От всего этого, что мы сегодня с тобой увидели и купили?
                - Нет, моя дорогая. Думаю, что вскоре нам понадобится очень сильная армия, для обороны от мощного и коварного врага.
                - Ты имеешь в виду Германию?
                - В первую очередь ее, но не только. У Германии много союзников. Италия, Румыния, Венгрия, Болгария, а теперь уже и Чехословакия, которая производит для фашистов танки, стрелковое оружие. И все они ринутся на нас. Так, что освобождать нам придется от фашистов всю Европу.
                - Ой, Дед, это так страшно.   
              В течение двух недель Домановские знакомились с городом, людьми. Владимир и Леня познакомились с местными ребятами, которые показали им место, где можно ловить рыбу. Владимира удивило то, что в каждой крестьянской семье два три велосипеда и вся семья умеет ими пользоваться. Он был очень любознательным мальчиком и его детский мозг, как губка впитывал все увиденное и услышанное вокруг. Его поражали хорошо ухоженные поля, высокие урожаи, слаженная работа крестьян и то чувство достоинства, с которым они относились к себе и своим соседям, их бережное отношение к собственности, и, не только  к своей, но и собственности соседа. К тому же, они все были прилично одеты. И этим они коренным образом отличались от тех колхозников, которых Владимир знал по Самотевичам.
              Однажды в полдень, когда вся семья собралась за столом обедать в маленьком ресторанчике на первом этаже, к ним подсела хозяйка.
             - Я вам не буду мешать? – Спросила она, обращаясь к Домановскому.
             - Нисколько. – Ответил тот. – Напротив, нам очень приятно.
         В этот момент Аленка, сидевшая на коленях у отца, протянула свою ручку, указывая на хозяйку.
                - Тетя Саая. – Пролепетала она.
                - Ой, вы только посмотрите на нее! Эвелинка уже знает тетю Сару! – Обрадовано запричитала хозяйка. – Какая умненькая девочка.
                - Уминькая девотька. – Повторила Аленка.
               Все, сидевшие за столом, весело рассмеялись.
                - Пани Зося, как вы находите мою кухню? Быть может вам, что - то  не нравится?
              - Нет, нет, Сара, что вы? Все замечательно. И еда у вас очень вкусная. Вы одна управляетесь со всем хозяйством?
              - Мне помогают две девочки, мои племянницы. Они сей час моют посуду на кухне. – Сказала Сара. И громче в Сторону кухни. – Дана! Хая! Выйдите сюда, наши гости хотят с вами познакомиться.
        На ее клич из кухни вышли две девушки, лет, как показалось Владимиру, 16 – 17 и смущенно поклонились присутствующим. На них, поверх платьев коричневого цвета, были надеты безукоризненно чистые белые передники.
                - Вечер добрый, Панове… - Сказала Дана, и стрельнула озорными глазками в сторону Владимира.
               Владимир почувствовал, что краснеет. Хорошенькая девушка Дана, сразу понравилась ему.
                - Помогаете своей тете? – Спросила Домановская.
                - Так, пани. – Ответила за обеих Дана.
            Девушки еще раз поклонились и вернулись к мытью посуды на кухню.
              - Хорошие девушки. – Заметила Домановская. – Они с вами здесь и живут?
                - Хая живет со мной, а Дана живет неподалеку на хуторе. Но они дружат с детских лет и всегда неразлучны. Я, конечно же, им немножко плачу. Времена теперь трудные. Им же надо чем - то жить. Правда?
                - А при Польше жить было легче? – Спросил Владимир.
                - Ну, как вам сказать. При Польше тоже были свои трудности, но жить было можно. И теперь, слава Богу, живем себе. Лучше всего мы жили лет двадцать пять тому назад, когда здесь была Россия. Мы привозили из Москвы, Петербурга очень хорошие товары, и намного дешевле чем. Из Европы, и мы имели какую то выгоду.
                - А теперь? – Не унимался Владимир.
                - Теперь, слава Богу, еще пока есть небольшие запасы. Торгуем понемногу. Пан Домановский, а когда откроют границу, чтобы мы могли получать товары из России?               
                - Сейчас рано об этом думать. – Ответил Емельян Романович. – Надо готовиться к защите страны от фашизма. Вы, наверное, слышали, что творится в Германии?
               - Уй! Это же целый ужас! Фашисты разбивают еврейские магазины, выселяют евреев из их домов. Я сама это слышала от нашего Раввина.
              - Вот видите. Так, что с открытием границы придется подождать.
              - Ну, вы меня простите, что я морочу вам голову про свои дела. Пойду в магазин. Там, кажется, кто - то зашел. – Забеспокоилась Сара и выбежала из зала.
               Несколько минут все молча ели куриный суп. Только Аленка нарушала тишину своим лепетом.
              - Ну, ты и напугал нашу хозяйку. – Сказала София Трофимовна.
              - Дело, Сонечка, и вправду очень серьезное. Гитлер проводит политику полного физического уничтожения всех евреев. А Сара о своей лавке, да о товарах.
            - Но ты пойми, дед. Граница, фашисты, армия – это заботы правительства, военных, наконец, твоя забота. А Сара думает о жизни, о простых мирских делах.
              - А, что, по - твоему, я должен был ей сказать? Что, если все будет хорошо, то вскоре она лишится  и своего магазина, гостиницы, и этого вот уютного ресторанчика?
             - Тетя, можно я с Аленкой немного погуляю? – Прервала их диалог нянечка.
              - Конечно, конечно. Манечка, идите, погуляйте.
              - Подождите, Мария. – Сказал Домановский. – Я дам вам вашу зарплату за август. Может быть вы, что ни будь себе купите из одежды.
             - Тогда и я пойду с ними. Помогу выбрать. – Поднялась из-за стола София Трофимовна.
                - И я с вами. – Попросился Леня.
                - Хорошо. Пошли с нами. Согласилась Домановская.
              Когда они вышли, отец спросил. – А ты, сынок, что сидишь такой мрачный? –
               - Пап, а это все правильно? 
               - Что правильно?
               - Что у тети Сары отберут ее дом, магазин и все это? Что всех крестьян заставят идти в колхоз? Ведь они живут в сто раз лучше, чем наши колхозники.
               - Откуда ты это взял?
               - Папа, я же не слепой и не глухой. Я все вижу, и слышу. Я говорил с одним крестьянином. Его фамилия Мисюра и живет он на хуторе. Кстати, он тебя знает и очень хорошо о тебе отзывается. Сказал, что ты мужик правильный и все понимаешь.
                - Мисюра? Да приходил ко мне раза два. Толковый мужик. Все понимает. Ну, так, что же тебе он интересного рассказал?
                - Он говорит, что пусть Советы нас не трогают, а мы государству сдадим зерна сколько надо.
                - А он тебе не говорил, что у него батраки работают?
                -Ну и что? Ведь он своим батракам платит пуд зерна за день работы. А у нас колхозники 300, а то и 100 граммов жита на трудодень получают. Выходит, что колхоз хуже, чем кулак? А, пап?
              - Ладно, Вова, ты, главное, не забывай, чей ты сын и не болтай лишнего. Хорошо?
               - Конечно, папа. Я же не маленький. Это я только с тобой могу об этом говорить.
                - Ну и молодец. Придет время, во всем разберешься, все поймешь. А теперь твоя главная забота – хорошо учиться. Кстати, через две недели в школу. Ты  идешь учиться в седьмой класс, а там уже наука будет серьезная.
                - Я все понимаю, папа. И все же…
                - Ладно, Вова, мы же с тобой договорились. Главное – учеба. Так?               
                - Хорошо. Папа.
                - Мне пора. У тебя каникулы, а я должен идти на работу.
                Когда отец ушел, Владимир поднялся в свою комнату, прилег на застеленную кровать и задумался. Вдруг, в дверь тихонько постучали.
                - Войдите! – Сказал Владимир. –
                Дверь открылась и в комнату вошла Дана. Она несла в руке блюдце,  на котором дымилась маленькая чашечка. – Пан Владимир, я принесла вам кофе.
              Владимир растерялся от неожиданности и покраснел. Слова как будто застряли в горле. Дана улыбнулась, поставила кофе на стол и присела на краешек кровати у ног Владимира.
             - Ты бардзо ладный хлопец, Владимир. – Сказала она.
               - Что значит ладный?
             . – Ладный, значит красивый. – Улыбнулась Дана, и положила свою ладонь на его голое колено. – А бардзо – это значит очень. Ты об этом знаешь?
                -  О чем?
                - О том, что ты очень красивый.      
                От смущения Владимир не мог сказать ни слова. Дана, продолжая улыбаться, стала поглаживать его ногу от колена до края коротких штанишек. Ладонь у Даны была теплая и мягкая. Владимир, вдруг, с удивлением, почувствовал, что эти поглаживания ему приятны. Такого он еще никогда в своей жизни не испытывал.
                - Так добже? –  Спросила  Дана, продолжая поглаживать его ногу.
            Владимир от смущения не знал как себя вести. Вместе с тем, ему не хотелось, чтобы она убрала свою ладонь.
                - Сколько тебе лет? – Спросила Дана.
                - Четырнадцать.
                - А мне семнадцать. – Сказала она и, вдруг рассмеявшись, убрала свою руку и выпорхнула из комнаты.
                Владимир еще долго не мог придти в себя. Что это было? Чувство совсем не знакомое,  не объяснимое, но желанное и приятное.
               Вскоре Домановские получили новую квартиру и покинули Сарино заведение. Строительство одноэтажного двухквартирного дома, наконец, было закончено. Домановским досталась уютная квартира, в которой был просторный зал, две спальни и огромная кухня. В соседней квартире поселилась семья председателя райисполкома Бурдина. Он тоже был прислан из Восточной части Белоруссии. Жена Бурдина Анна Казимировна нигде не работала. В их семье было трое детей. Старший Костя уже окончил школу и готовился поступать в институт, дочь Инна перешла в шестой класс, а сын Эдуард - в пятый. Обе семьи быстро подружились. Теперь, как и в Ветке с Кожиными, Домановские и Бурдины стали часто бывать друг у друга. Вместе встречали праздники и отмечали дни рождения членов обеих семей. Владимир, Леня и Эдик вместе ходили ловить  рыбу на реке Жижма, что в трех километрах от их дома в деревне под названием Германишки.
             Первого сентября ранним утром, Владимир вместе с Софией Трофимовной отправились в школу. Зашли в кабинет директора. Берлогина Любовь Владиславовна встретила тх радушно.
                - Ну, молодой человек, приступим к учебе? – Обратилась она к Владимиру.
                - Да.
                - Я сейчас познакомлю тебя с твоим классным руководителем. Он ведет в седьмом классе уроки по географии и немецкому языку.
                - А мне, что? - Спросила Домановская.
                - Вот вам классный журнал первого «А», София Трофимовна. Сейчас мы разберемся с Вовой, и я представлю вас вашим первоклашкам.
                Берлогина на минутку вышла из кабинета и вернулась вместе с пожилым, очень интеллигентным человеком, который с первого взгляда, чем-то понравился Владимиру.
                - Это ваш новый ученик. – Представила она ему Владимира. – А это, Володя, твой классный руководитель Здислав Францевич Лагода.
               - Очень приятно, Владимир. – Сказал Лагода. – Пойдемте, я представлю вас ученикам, с которыми вы будете учиться.
              Они вместе вышли из кабинета директора, и подошли к двери, на которой висела табличка  с надписью -7а.   Лагода как - то очень нежно взял Владимира за плечо, открыл дверь и вошел с ним в класс. Ученики встали, но учитель жестом показал им, что можно сидеть.
                -  Ребята, это ваш новый товарищ. Он будет учиться в нашем классе. Его зовут Владимир Домановский. –           Владимир заметил на себе восхищенные взгляды женской половины класса. Его сразу удивило то, что большинство учеников выглядело совсем взрослыми. И тут, вдруг, у Владимира перехватило дыхание. Среди учеников он увидел  Дану.  Сверкая глазками, она улыбалась ему.
                - Знакомьтесь. – Продолжал Лагода.
               - А мы уже знакомы! – Поднялась из – за парты Дана.
              - Ну, вот и хорошо. Одна знакомая у вас уже есть, Владимир. С остальными познакомитесь на перемене. Где же нам посадить нашего новенького?
            - Со мной рядом свободно. – Поднялся высокий белокурый парень.
         - Хорошо, Закревский, пусть Владимир сидит с вами. –
        Владимир прошеп к парте Закревского и сел с ним рядом. Тот протянул под партой Владимиру руку для пожатия.
               - Збышек. – Представился он.
              Они пожали руки и приветливо улыбнулись друг другу. В этот момент прозвенел звонок.
                - Так, ребята. Начнем урок. – Сказал Лагода и открыл классный журнал.
               Лагода начал рассказывать о параллелях, меридианах, о смещении между магнитным и  географическим полюсами. Владимир слушал учителя, как зачарованный. Такого понятного и, вместе с тем увлекательного рассказа об этих вещах Владимиру раньше никогда слушать не приходилось. Здислав Францевич с этого урока навсегда завоевал душу юноши. Владимир заметил, что и все остальные ученики с большим вниманием и интересом слушали урок.  На большой перемене к Владимиру подошли парни и стали знакомиться. Девочки столпились поодаль и, бросая короткие взгляды на новенького, тихо перешептывались. Владимир почувствовал дружелюбное отношение к себе всей мужской половины класса. О чем шептались девочки, на этот счет можно было только строить догадки.
                Последний шестой урок по белорусской литературе вела София Трофимовна. Владимир сильно волновался и переживал за свою маму, но урок так же был интересным и, заметно понравился ученикам. Обаяние и умение держать себя в любом обществе, которым София Трофимовна в полной мере обладала, сделали свое дело. Владимиру даже показалось, что ученики сразу полюбили новую учительницу.
                - Вова, ты иди домой, и обедайте там без меня. Я еще немного задержусь. – Сказала Домановская, когда урок был окончен.
               Владимир сложил свои тетради в портфель и собрался уходить, когда к нему подошел Збышек.
        - Пойдем, Вовчик, нам с тобой по пути. – Сказал он.
        - Але ж и мне тэж с Вовчиком по пути. – Подбежала к ним Дана. Збышек тактично отошел в сторону.
           Владимир шел молча. От смущения он не знал о чем говорить с этой красивой, но уже совсем взрослой девушкой.
           - Почему ты молчишь, Вовчик?
           - А о чем мне говорить?
         -  Ты совсем не хочешь со мной говорить? Может мне уйти от тебя подальше? 
          - Нет. Нет! – Запротестовал Владимир и улыбнулся Дане.
         - А ты знаешь, что про тебя сказали наши девушки?
         - Нет, не знаю.
         - И не хцешь узнать?
         - А зачем мне?
                - Ты бардзо смешной, Вовчик. А девушки сказали, что ты красивый хлопец.
                - А ты племянница тети Сары? – Вдруг, спросил Владимир, чтобы сменить тему разговора.
               - Нет. Просто, Хая моя подруга, и я ей помогаю готовить, мыть посуду. Сара платит мне за работу немного. На учебники и тетради хватает.
                - Дана, а ты при Польше училась в школе?
             - Так. Але ж за польским часом надо было много платить за учебу.
              - А теперь?
              - Теперь бесплатно. Теперь все пошли учиться.
              - Дана, а ты еврейка?
              - Ай, Вовчик, яки ты смешный. А для чего тебе это?         
              - Так просто. Интересно.
             - Интересно? Не, я полька. Моя фамилия Даржинкевич и я живу на хуторе.
            - Даржинкевич Дана. – Мечтательно произнес Владимир. - Красиво.
           - Что красиво?
           - Звучит красиво.
            - Звучит красиво. А я?
          Владимир окончательно смутился – Ты тоже.
               - Что тоже?
               - Красивая.
               - Ай, яки ты смешный, Вовчик.- Весело рассмеялась Дана. – Ну, до побачення. Мы юш пришли. Вот он твой дом.
               - А ты?
             - А мне идти еще два километра до моего дома.
              - До свидания. – Сказал Владимир, и , вдруг почувствовал, что ему очень не хочется расставаться с Даной.
              - До завтра, мой смешный Вовчик. – Засмеялась Дана,  помахала ручкой, и встряхнув своими каштановыми волосами зашагала по дороге, которая вела на Германишки.
                - А ведь мы по этой дороге ходим на рыбалку. – Подумал Владимир, глядя ей в след.
              Приближался праздник 7 ноября. В семье Домановских этому    событию придавалось особое значение. К нему готовились заранее и с большим энтузиазмом. Первый день – 7 ноября праздновался официально вместе со всем коллективом. Торжественное собрание, доклад, выступление участников художественной самодеятельности и танцы. Второй же день – 8 ноября был большим семейным праздником. В этот день родилась Эвелина.  София Трофимовна ко дню рождения своей дочурки, в обязательном порядке пекла пироги,  вкусные булочки и, конечно же традиционный торт на яичных желтках, тертых с сахаром. Деятельное участие принимала Домановская и в подготовке к официальному празднику. На этот раз она готовила к показу водевиль «Жених и папенька» по Чехову. Учительница пенияа Кристина Гайдуль репетировала выступление хора и танцевального коллектива. Конферанс готовили молодые выпускники Пединститута - учитель физики Сергей Пищулин и учитель ботаники Казимир Погодкин.
            Напротив дома, в котором жили Домановские и Бурдины, величественно возвышался, недавно отстроенный, районный клуб. Собрание и концерт школьного коллектива, по решению руководства района проводилось в этом клубе. В день празднования все четыреста мест были полностью заняты. Владимир, Леня и Эдик сидели в третьем ряду. Нянечка Маруся сидела с Аленкой на руках в первом ряду. Сестра Эдика Бурдина Инна участвовала в хоре, который должен был сегодня выступать.
            С докладом выступил секретарь райкома Берлогин. Затем перед занавесом на авансцене появились Пищулин и Погодкин.
             - Добрый вечер, дорогие товарищи. – Начал Пищулин. У нас сегодня большой праздник, а у вас, конечно, праздничное настроение…
            - А вот у японского императора Микадо, совсем не праздничное. – Перебивает его Погодкин.
            - Это почему же?
           - А ты знаешь, что случилось с одним журавлем на болоте?
            - Нет. Не знаю.
           - Ловил журавль лягушек. Сунул в болото нос, а нос к болоту и прирос. Выдернул журавль нос, да так сильно, что хвост воткнулся в болото. Так этот журавль и застрял на болоте. Вытащит хвост – нос воткнется, вытащит хвост – нос воткнется.
             - Понятно. Но при чем же здесь японский император?
              - А вот при чем.
        Дальше уже Пищулин с Погодкиным продолжают петь дуэтом.
                - Грустно думает Микадо,
                Победить Китай нам надо,
                А победа не идет,
                И микадовский поход
                Нос вытащит – хвост воткнет,
                Хвост вытащит – нос воткнет!
            В зале громкий хохот. Пищулин и Погодкин веселили публику весь вечер. На ура прошли выступления хора, драмкружка, танцевального коллектива. Среди танцоров была и Дана. Концерт окончился и основная масса зрителей разошлась. София Трофимовна, Леня и Маруся с Аленушкой тоже ушли домой. В зале осталась только молодежь. Быстро расставили стулья по сторонам, освободив место для танцев. Кристина Гайдуль села за рояль и заиграла вальс. Владимир уселся в укромном уголке, чтобы понаблюдать за танцующими. И, вдруг, его будто обдало жаром. К нему подошла Дана.
                - Не хочешь меня пригласить на вальс, Вовчик?
               - Нет… - Пролепетал Владимир, краснея до ушей.
               - Почему? Я тебе не нравлюсь?
               - Я не умею.
               - Что не умею? Танцевать?
           Владимир от смущения не мог вымолвить ни слова. В такой ситуации он оказался впервые.
                - Не умеешь танцевать, Вовчик? – Дана села рядом с ним. – Это не хорошо. Але ж мы это поправим.
             Умолкла музыка, и в танцах образовался перерыв.
               - Иди со мной Вовчик. – Дана, ухватила его за руку и повела к роялю.  – Кристина Францевна, Вовчик не умеет танцевать. – Обратилась она к Гайдуль.
             - Такой красивый мужчина и не умеет танцевать? Это не хорошо – Сказала та.
           - Запишите его в наш кружок, Кристина Францевна.
          - Конечно, конечно, я принимаю Вовчика в наш кружок. К новому году он будет танцевать как Пети Па. А ты сам хочешь учиться танцевать?
            - Да.
         - Ну, вот и хорошо. Данка приведет тебя к нам. Мы занимаемся после уроков каждый вторник. Договорились?
           - Договорились. – Все еще очень смущаясь, проговорил Владимир.
          - Мне пора домой, юш поздно. - Сказала Дана. – Ты не хочешь меня проводить?
             - Хочу.
         Когда они вышли из клуба и направились по дороге на Германишки, Владимир преодолев смущение, спросил. –
           - Данка, что ты меня все Вовчик, Вовчик, прямо, как маленького мальчика?
            - А ты и есть маленький мальчик, мой Вовчик. А я твоя старшая сестра. – Прошептала   Дана, склонив головку, почти касаясь губами его уха,  поцеловала  в щечку, громко засмеялась, и скрылась в темноте.
          Владимир еще долго стоял на дороге, и никак не мог понять, что же такое означают Данкины слова, и как надо к ним отнестись.
           На следующий день вечером у Домановских собрались гости. В полном составе пришла семья Бурдиных, Комиссар районного военного комитета Соколов с женой Эммой, Любовь Владиславовна Берлогина, Здислав Францевич Лагода и, никогда не унывающие, два неразлучных весельчака Пищулин и Погодкин. Аленушка получила массу самых разных подарков, среди которых были целых три куклы. Пищулин с Погодкиным развлекали гостей своими шутками – прибаутками, настроение у всех было отличное. Конечно же стол был сервирован самыми изысканными напитками и закусками. Тосты следовали один за другим. Пели хором разные песни из кинофильмов, Пищулин и Погодкин читали стихи Пушкина и Маяковского. Когда дело дошло до танцев, нянечка и дети ушли спать. Владимир остался. Наконец, София Трофимовна внесла свой коронный торт. Домановский установил на столе самовар. Началось чаепитие.
              - Вова, а тебе не пора спать? – сказала София Трофимовна.
               - Пускай посидит с нами. Он уже не маленький. – Заметил Домановский.
                - Не маленький и очень сообразительный. По вопросам истории с ним вполне можно серьезно дискутировать – Добавила Любовь Владиславовна.
               - Ему легко дается иностранный язык, и он усердно осваивает немецкий. На дополнительных занятиях мы с ним запросто обмениваемся отдельными фразами на немецком.         Вставил реплику Лагода. – Я думаю, что после окончания школы ему следует поступить в иняз. –
               - Не получится. – Возразил Домановсеий. – Его мечта – стать летчиком.
                - Кстати о немцах. – Заметил Погодкин. – Вы знаете, что мы живем в небезопасном месте. Ведь, еще Вильгельм сказал, что на полях Польши будет решаться судьба Европы.               
         - Не Вильгельм, а Бисмарк. - Поправила его Берлогина. – Немного не так, но по смыслу правильно.
                - Не следует ли нам, на всякий случай убраться отсюда подальше? – Забеспокоилась Бурдина.
               - Не подымай панику раньше времени. – Одернул ее муж.
               - Неужели нам придется воевать с немцами? – Спросил Пищулин.
              - Лично я в этом нисколько не сомневаюсь. – Потянулся со своей чашкой к самовару Домановский. – Но думаю, что пока мы пьем чай, этого не случится.
                Шутка удалась, все  засмеялись и потянулись своими чашками к самовару. Домановский же всем наливал и улыбался, подавая с поклоном налитые чашки гостям. Когда гости разошлись по домам, София Трофимовна, убирая посуду со стола, спросила.
               - Дед, а может быть и в самом деле нам лучше отсюда уехать?
            - Летом ты с детками уедешь в Самотевичи. Зимой, думаю, ничего не случится. Ни один дурак зимой войну начинать не станет.
             - А ты?
             - А я должен быть здесь и выполнять то, что мне поручает наше правительство.
             - А, вдруг, война?
              Домановский весело рассмеялся. – Я человек военный. А ты мне напомнила один забавный случай. Я проводил занятия с допризывниками. Реч шла о методах ведения ночного боя. Вдруг, один шустренький паренек задает вопрос. Дескать. разве ночью тоже воюют? А как же ты думал? Говорю я ему. Конечно, и ночью тоже воюют. Тогда он удивленно восклицает. Так это же в темноте можно нечаянно глаз штыком выколоть. -
            - Ай ну тебя, дед! Вечно ты со своими шуточками. А дело ведь серьезное.
          - А мы шутим всегда. Даже когда серьезные дела делаем. Одним словом, решено. Сей час пока бояться нечего Еще ни один дурак не начинал войну с Россией зимой, а летом поедете к бабушке в Самотевичи.
                К новому году в школе готовили большой бал – маскарад. Привезли из лесу большую пышную елку и установили в центре просторного школьного зала. Ученики и учителя придумывали и мастерили себе самые невероятные по замыслу маскарадные костюмы. София Трофимовна нарядилась Анной Карениной. Пошила длинное платье из черного крепдешина, соорудила на голове прическу в соответствии с описанием Льва Толстого. На глазах маленькая элегантная маска с блестками. Взглянув на мать, одетую в этот костюм, Владимир, вдруг, подумал, что она очень красивая и еще совсем молодая. Владимир, конечно, с помощью матери, превратился в былинного витязя. Остроконечный шлем из картона, выкрашенный серебряной краской, кольчуга из того же материала, красные сапоги и деревянный меч на поясе. Леню София Трофимовна нарядила маленьким гномиком. Пищулина и Погодкина даже в мыслях представить себе отдельно друг от друга было невозможно. Поэтому на празднике веселили народ целых два деда Мороза. Роль снегурочки с блеском исполняла Инна Бурдина. Вся организация праздника была в руках Кристины Гайдуль. Вечер начался с очень короткой речи директора школы Людмилы Владиславовны Берлогиной.
                - Дорогие ребята, уважаемые учителя и гости нашего сегодняшнего праздника! Я поздравляю вас с наступающим новым 1941 годом. Хочу пожелать, чтобы и этот год был для вас таким же мирным и счастливым годом, как и все предылущие. А теперь давайте дружно, хором пригласим на наш бал … Кого?
                -   Дедушка Мороз! – Зазвучал нестройный хор детских голосов.
                - Ребята, давайте еще раз. Только дружнее и громче!
                - Дедушка Мороз, дедушка Мороз, Дедушка мороз!
           И тут, вдруг, из разных сторон зала к елке устремляются сразу два деда Мороза. У самой елки они сталкиваются лбами. При этом раздается громкий хлопок (Пищулин и Погодкин незаметно для зрителей хлопают в ладоши) и падают на пол, раскинув руки и ноги. Полежав несколько секунд, оба быстро вскакивают на ноги.
                - Ты кто?
                - Я дедушка Мороз. А ты кто?
                - И я дедушка Мороз.
                - А кого же звали?
                - Конечно меня!
                - Нет, звали меня!
                - Хорошо. Тогда давай позовем снегурочку. Пусть она во всем разберется.
                - Сне – гу – роч - ка! – Кричат они вдвоем.
                Появляется Снегурочка. – Кто меня звал?
                - Мы, деды Морозы. Снегурочка, помоги нам разобраться. Кто из нас двоих должен быть на этом балу?
                - Я думаю, что с двумя дедушками Морозами нам будет веселее.
                - Тогда, снегурочка, объявляй!
                - Я объявляю вальс!
           Кристина Гайдуль ударила по клавишам. В зале зазвучал вальс Штрауса «Голубой Дунай». По залу закружили пары. Учителя, ученики, гости, забыв о возрасте и рангах, предались общему веселью. Владимир подошел к матери, учтиво поклонился и пригласил на танец. (Старания Даны и Кристины не прошли даром). Когда музыка смолкла. И София Трофимовна села на свое место, к ней подошла Гайдуль.
                - Я восхищена, коллежанка Зося! Какая красивая пара. У вас растет замечательный красавец сын. Я вас поздравляю.
               - А теперь танго! – Объявила снегурочка. – Танец белый. Дамы приглашают кавалеров!
             Под звуки «Брызг шампанского» к Владимиру подошла Дана. Она была в костюме Золушки. В узких щелочках черной маски озорным блеском, так хорошо знакомом Владимиру, сверкали ее глазки. Стройные ножки Даны были обуты совсем не в золушкины грубые башмаки, а скорее в хрустальные туфельки. Она была прекрасна.
                - Разрешите пригласить вас на танец, мой  доблестный рыцарь?
           Владимир улыбнулся, встал и, уже нисколько не смущаясь, обнял Дану за талию. Занятия в танцевальном кружке сделали этот жест для него привычным. Они с упоением танцевали танго. София Трофимовна следила за ними, и чуть не плакала от умиления. Выключили общее освещение…Теперь зал освещался только свечами, которые горели на елке. В полумраке глаза Даны сверкали словно два волшебных фонарика. Когда они, танцуя, оказались у входа в длинный темный коридор, она, вдруг, потащила Владимира за руку в эту темноту. Они добежали до конца коридора и Дана открыла дверь в пустой класс. Она села на учительский стол и притянула Владимира к себе.
             - Вовчик, мой милый, мой хороший  Вовчик. – Страстно зашептала она, обняв его за плечи и, вдруг, начала целовать в губы.
            - Что она делает, зачем расстегнула пуговицу? – Подумал он. Но противиться ее действиям уже не было сил. Он полностью расслабился и отдался той страсти, которой до этого момента не испытывал никогда. Владимир почувствовал, как Дана обняла его ножками за талию. С мягким стуком на пол упали хрустальные туфельки Золушки. Мир стал другим.               
           Разогревшиеся деды Морозы, сняв, наконец, свои шубы и бороды, наперебой приглашали на танец Софию Трофимовну. Владимир, которому раньше никогда не приходилось бывать на таких балах, где развлекаются взрослые,  ощутил, что вот теперь он уже по возрасту приблизился к своей маме. Следя за тем, как она по детски радуется и веселому празднику и тому вниманию, которое оказывают ей мужчины, Владимир подумал о том, что она не только всемогущая защита и опора для своих детей, но и нежная, красивая и хрупкая женщина, которая и сама нуждается в мужской защите и поддержке. И еще  подумал о том, что теперь он, маленький маменькин Вовочка, сам готов стать такой защитой и опорой своей маме. Знал ли он, что вскоре его поддержка и защита этой милой, дорогой ему женщине будет востребована?
             Когда Владимир вместе с матерью за – полночь явились домой, их ждали очень дорогие новогодние подарки. София Трофимовна получила норковую шубу, а Владимир новенькое одноствольное охотничье ружье Бельгийской фирмы «Ли – Фаше». Сидя у стола и счастливо улыбаясь, за ними наблюдал «дед Мороз».
                - Дед. Дорогой! Я всю жизнь мечтала о такой шубке! – Воскликнула Домановская и бросилась обнимать своего мужа.
               - Носи, на здоровье, раз мечтала. А ты, сынок, почему не радуешься подарку?
                - Что ты, папа! Ты сделал мне самый дорогой для меня подарок. Будем теперь вместе ходить на охоту!
        - Так, поблагодари же папу.
         - Спасибо, папочка, тебе, большое! – Обнял отца Владимир.   
             В конце января в Вороново приехала целая группа артистов из Варшавы, занятой немцами. Для такого небольшого городка эти гастроли были грандиозным событием. Концерт состоялся в городском клубе. Владимир, Леня, Эдик и Инна сидели в третьем ряду. Случилось так, что прямо за ними в следующем ряду сидела Кристина Гайдуль и ее, не знакомые Влалимиру, подруги. Пока концерт еще не начался, зрители разговаривали между собой. Разговаривала со своими подругами и Кристина. Говорили на польском языке.  Владимиру, который за время пребывания в Воронове, довольно прилично освоил польскую речь,  было понятно,  о чем говорят женщины, сидящие за ним. Вдруг он уловил, что речь идет о проклятых большевиках, и насторожился.  Говорили о том, что, возможно скоро начнутся репрессии против польской интеллигенции, раскулачивание богатых крестьян, высылка в Сибирь.
                - Одна надежда на германцев. – Заметила одна из собеседниц.
                - Я сделала большую глупость, что сразу не уехала в Варшаву. – Добавила Кристина.
                - Но уже не долго ждать…
                - Тихо, ты! 
            В это время занавес открылся, и последние слова собеседниц утонули в громких аплодисментах зала. В душе Владимира закипела целая буря. Он привык к тому, что учитель – это непререкаемый авторитет, но теперь он понял, что Кристина Гайдуль отнюдь не друг Советской власти. Значит, она враг? Но, с другой стороны, ведь она говорит то, о чем сам Владимир все время думает, и что вызывает, терзающие его детскую душу, сомнения. Значит и он тоже враг? Нет, нет, здесь, что - то не так, но…
         В начале февраля, после ужина, Домановский сказал – Знаешь. Вова, в следующее воскресенье последний день разрешенной охоты на зайцев. Хватит тебе бегать вокруг парка да стрелять по воронам. Попробуем твое новое ружье на настоящей охоте. Ты согласен?
            - Ты еще спрашиваешь! Конечно, согласен.
             И вот они бредут по полям с ружьями наперевес, внимательно вглядываясь в каждый кустик, каждую кочку. На морозе, после оттепели образовался снежный наст, который с хрустом проваливается, когда на него наезжает лыжа.  Охотники идут на лыжах без палок. Зайцы не попадаются. Немного устали – уже четыре часа непрерывного движения по снегу. Подошли к стогу ржаной соломы, одиноко стоящему среди поля.
            - Давай сделаем привал. – Предложил отец. Ты устал?
             - Да есть немного. Давай отдохнем.
            Они присели   у подножия стога на солому. Отец достал из заплечного мешка сало, репчатый лук и пол – буханки хлеба. Нарезав сало небольшими ломтиками на подстеленную салфетку, и почистив две луковицы, отец сказал.
            - У тебя в рюкзаке фляга со сладким чаем. Доставай и порежь хлеб своим охотничьим ножом.
           Владимир, стараясь быть степенным и неторопливым, как настоящий, видавший виды, охотник, не торопясь, достал нож из ножен, висевших на поясе, нарезал хлеб толстыми ломтями. Охотники с удовольствием захрустели луком, закусывая им нежное, мягкое сало. Проголодались на свежем воздухе, да и ходьба на лыжах по глубокому снегу прибавила аппетита.   Закусив, выпили, прикладываясь  по очереди  к фляге, сладкого холодного чаю.
              - Отдохнул? – Спросил отец.
              - Да. И отдохнул и перекусил.
              - Тогда пошли. Теперь будем двигаться в сторону дома, уже поздно.
            Они снова разошлись метров на 50 друг от друга. Взяли ружья на изготовку, и двинулись в сторону Воронова, до которого оставалось километра четыре.  Не успели пройти пол – километра, как прямо чуть ли не из – под ног у Владимира поднялся заяц и понесся прочь. Владимир прицелился, вынес прицел на опережение и нажал курок.
           - Чик! - Щелкнул боек, Осечка! Заяц был уже далеко, стрелять второй раз  бесполезно.
             - Ничего сын, эта беда, еще не беда.
              - Надо же! первый раз на охоте и такая неудача!
             - Бывает хуже, сынок.
              - Видно сегодня неудачный день.               
            - Напротив! День сегодня очень даже удачный.
             - Удачный?
              - Конечно удачный. Для зайца.
             Они несколько секунд смотрели друг на друга, затем весело и громко рассмеялись.
             Приближались майские праздники. Накануне первого мая занятия в школе заканчивались рано, поэтому Владимир, Леня и Эдик собрались на рыбалку в два часа дня. Владимир утром ушел в школу, а Леня и Эдик ( он в этот день с разрешения классного руководителя оставался дома) должны были подготовить удочки и накопать червей. Когда закончился последний урок, в класс зашел учитель физкультуры и он же секретарь партийного бюро Гурьянов.
             - Ребята, после занятий прошу не расходиться. Оставляйте свои вещи в классе, а сами в зал на пионерскую линейку.
            -  Пропала рыбалка. – Подумал Владимир. – А Леник с Эдиком будут ждать. – Немного поколебавшись, сказал себе. – Эх! Была, не была.
             Он обождал пока все ученики вышли из класса. Когда услышал топот марширующих в зале ног и громкое пение «Взвейтесь кострами», взял свой портфель, открыл окно, выходившее в парк, и легко спрыгнул на траву. Оглянувшись на открытое окно, он бросился бежать по аллее, но вдруг остановился, заметив, что за ним наблюдает Кристина Гайдуль. Она сидела на садовой скамейке и улыбалась.
                Утекай, Вовчик, утекай.- Подбодрила она беглеца, делая ударение в слове утекай, на звуке «е».
              Владимир медленно побрел по аллее, терзаясь сомнениями. Ведь он совершил поступок, обрадовавший ту, которая считает себя врагом Советской Власти. Но возвращаться было уже поздно. Да и ребята ждут его не дождутся с удочками и червяками. И он быстро побежал домой.
               Экзамены закончились в середине июня. Владимир получил аттестат об окончании семи классов. В аттестате почти одни пятерки, и только по химии четыре. Придя со школы после собрания, на котором вручались аттестаты, София Трофимовна и Владимир застали дома неожиданного гостя. Это был прокурор Республики Иван Дмитриевич Ветров, земляк и одноклассник Домановской по Самотевичской школе. Когда-то, в молодости, он ухаживал за дочкой начальника почты Сонечкой Семеновой. Но она предпочла ему черноморского моряка Домановского. Однако дружеские отношения между ними не прекращались все эти годы. Иван Дмитриевич заехал в Вороново мимоходом специально, чтобы повидать Домановских.
              До этого он с группой юристов инспектировал областные прокуратуры Баранович, Гродно и Молодечно. Когда мать с сыном вошли в зал, Ветров и Домановский  сидели за столом, на котором была расставлена посуда для обеда. Гость держал на коленях Аленку, которая с интересом за всеми внимательно наблюдала, лепеча какие то непонятные слова. София Трофимовна от души обрадовалась гостю, обняла его и поцеловала в щечку.
              - Ну - с, молодой человек, как успехи, говорят, вы сегодня получили аттестат об окончании школы? - Пожимая руку Владимиру, спросил Ветров.
              - Раз говорят. Значит правда.
             - Конечно, только одни пятерки?
             - Есть и четверки.
             - Только одна. По химии. – Вмешалась София Трофимовна.
             - Ну, это ничего. В свое время у меня даже тройки были.
             - И много их было? – хитро улыбнулась Домановская.
            - Да все! – Весело рассмеялся Ветров. – Кроме одной четверки по литературе. И то, благодаря твоей маме.
            - Однако, давайте же обедать.- Заметил Домановский. – Хватит нам гостя голодом морить. Маруся,  подавай на стол!
             - Уже подаю. – Донеслось из кухни, и в зал вошла Мария с большой супницей в руках. – Борщ еще горяченький.  - Заметила она, устанавливая супницу в центре стола.
            - Ты смотри! – Удивился Ветров.- Неужели та самая?      
            - Да, представь себе, та самая. Мамин подарок.
           - Знаешь, Емельян Романович, ведь я из бедной семьи, часто голодать приходилось. Когда же я появлялся в доме Семеновых, Мария Марковна  потчевала меня вкусным обедом, и эта прекрасная супница всегда стояла на столе. Ты посмотри, какая красота. Настоящее произведение искусства! Теперь такие старинные вещи большая редкость.
              - Так давайте же посмотрим, что там внутри у этого произведения искусства. – Домановский открыл крышку и стал половником разливать борщ по тарелкам.
             - Ваня, расскажи, что там нового слышно у вас на верху?
            - Вести довольно тревожные Сонечка. В воздухе пахнет грозой, как поется в одной шахтерской песне.
           - Да и у нас внизу тоже ходят разные слухи.  Заметил Домановский. – Местные евреи, которые слушают радио из – за границы, утверждают, что скоро будет война.         - Да, что там евреи. Много перебежчиков с той стороны показывают, что немцы скапливают у нашей границы танки, артиллерию. Но из Москвы указание не верить им. Дескать, это провокация.
              - А у нас совсем не видно никакого приготовления к встрече незваных гостей. На линии обороны все долговременные огневые точки не обеспечены вооружением.
             - Больше того, скажу тебе, Емельян Романович. На старой оборонительной линии во всех точках вооружение демонтировано, якобы для установки на линии ближе к западу.
            - Может нам лучше уехать в Самотевичи? – Поделился своими соображениями Леня.
           - О! Золотые слова. Я, собственно говоря, и заехал к вам, что бы предупредить. Лучше будет, если ты, Емельян Романович, отправишь своих, на всякий случай, именно туда. Может быть у нашего главного командования и есть какие-то хитрые замыслы насчет отражения нападения немцев. Может быть. Но нам надо думать и своей головой.
             - Я так и планировал, Иван Дмитриевич, в конце июня я возьму отпуск и отвезу их туда.
              - Вот-вот. Только не тяни с этим. – В это время с улицы донеслись звуки автомобильного гудка. – Это за мной. Ну, давайте прощаться, времени у меня в обрез.
            Когда Ветров уехал. Наступило тягостное тревожное молчание.
            - Что ты думаешь по этому поводу, дед?
           - Думаю. Что война начнется уже этим летом.
           - Так, значит, мы едем в Самотевичи? – Запрыгал от радости Леня.
           - Кажется в следующее воскресенье у Вовы день рождения? – Сказал Домановский. – Вот отпразднуем и сразу уедем. А я, к тому времени оформлю свой отпуск. Не грех и мне, наконец, когда нибудь немного отдохнуть. –
           Прошла еще неделя.  Накануне выходного дня, закончив обедать, Домановский сказал.
             - Вова и Леня, послушайте меня. Завтра у Вовы день рождения. Мама испечет торт и приготовит чего-нибудь вкусненького, и мы отпразднуем это событие вечером. Ты гостей своих уже пригласил?
              - Да. Придут Эдик и Инна Бурдины и Збышек Закревский.
             - Хорошо. Но это вечером, а рано утром мы пойдем на Жижму ловить рыбу.
             - И ты тоже, папа?
            - Да. И я тоже.
             - Ура! – Приветствовал такое решение Леня. – Мы покажем тебе место, где ловятся окуни, и где у Вовы сорвалась большая щука.
              - Хорошо. Но у меня нет удочки.
              - Возьмешь мою. Ведь у меня есть две запасные. – Сказал Владимир.
              - Договорились. Но червей накопать надо сегодня, ведь мы отправимся на рыбалку  рано утром.
               - Эту задачу решат Леник с Эдиком.
              - Да, я знаю, где водится много червей. Там у нас за сараем.
               - Ну, вот и отлично. Кажется, мы обо всем договорились.
            Вечером Владимир сорвал листок своего календаря. На новом листке значилось – 22 июня 1941 года, воскресенье. Владимир глубоко вздохнул.         
            - Завтра мне исполнится 15 лет. Дана больше не посмеет называть меня маленьким мальчиком. Завтра мой самый счастливый день. Папа идет с нами на рыбалку. Ведь последний раз он был с нами на реке только в тридцать восьмом еще в Ветке. Как хорошо жить на свете! –
                С этими мыслями Владимир засыпал в своей постели, и счастливая улыбка светилась на его юном лице.  На соседней койке сладко сопел Леня. Это были последние часы их мирной жизни.
         В четыре часа утра дом вздрогнул от сильного взрыва. В окнах задребезжали стекла. Такого громкого звука Владимир раньше никогда не слышал. В небе басовито гудел огромный сказочный шмель и кружил над городом.
              - Дед! – Закричала Домановская. – Что это? 
              - Думаю, что мои самые плохие предположения оправдались.   
              - Что нам делать?
             - Прежде всего, встать, разбудить детей и одеться. Но только, без паники.
               Но дети уже сами вбежали в их спальню.
              - Пап, это война? – Спросил Владимир.
             - А мы на рыбалку  пойдем? – Встревожился Леня.
             - Думаю. Что рыбалку нам придется пока отложить. Сначала нужно выяснить, что произошло.
              Пока одевались, в дверь кто - то постучал. Маруся открыла дверь. На крыльце стоял молодой парнишка.
               - Я от Берлогина. – Сказал он. – Домановский дома?
               - Дома.
              - Передайте ему, что первый секретарь велел  немедленно прибыть в райком.
              - Кто там был? -  Спросила Домановская у Марии
              - Посыльный от Берлогина. Дядю срочно вызывают в райком.
             - Что там такое? – Выглянул Емельян Романович из спальни. Он был уже одет и. даже, обул свои любимые сапоги.
            -  Маруся говорит, что от Берлогина был посыльный. Тебя вызывают в райком.
           - Уже иду.
           - А нам, что делать?
          - Пока ничего. Сидите дома, и никуда не выходите.
          Целый час тревожного ожидания. Пришел Домановский.
           - Что там тебе сказали?
           - Пока, Сонечка, ничего не ясно. Предполагают, что. может быть, наш самолет на учениях заблудился и, по ошибке бросил бомбу на школу.
           - Как! Значит, школы уже нет?
            - Не волнуйся. Школа твоя пока цела. Он промахнулся и сбросил бомбу на школьный сарай. Я сейчас бегу туда.  Домановский вынул из ящика письменного стола свой пистолет ТТ и нацепил вместе с кобурой на пояс.
            - А это зачем?
           - Приказано быть при оружии. Но ты, Сонечка. Не беспокойся.
                - Пап, можно, я с тобой? – Попросился Владимир.
                - И я тоже. – Вскочил Леня.
                - Вова пойдет со мной, а ты будь с мамой и Аленкой. Нельзя же их оставлять одних без мужской защиты.-
            - Папа, а можно, я возьму с собой свое ружье?
             - Возьми.
             Леня сначала было огорчился, но, дослушав отцовскую фразу до конца, успокоился и принял важный, озабоченный вид.
              - Дед, а вас на завтрак ждать?
             - Ну, конечно. Война войной,  а завтрак солдату положен.
              - Идите уже, солдаты. Будет вам завтрак.
          По дороге к школе, где упала бомба, отец сказал.- Знаешь, сынок, у Берлогина собрались сегодня все ответственные работники. Высказывались разные, в том числе и самые нелепые предположения. Дескать, помещик, которому при Польше принадлежало здание школы, решил его разбомбить, или, что советский самолет по ошибке сбросил бомбу не на ту цель. Но я уверен, что началась война.
                - А почему же нет никаких сообщений от Правительства?
                - Думаю, что эти сообщения скоро последуют. Но главное, о чем я хочу сказать, заключается в том, что … – Домановский задумался.
                - В чем, пап?
                - В том, сынок, что ты остаешься в семье за старшего мужчину.
                - А ты, пап?
               - Мне придется браться за оружие и идти защищать нашу Россию.               
                - Россию? Или Советский Союз?
                - Это одно и то же. Но, в данном случае, больше Россию.
                - Как это понимать, пап?
                - Видишь ли, Вовочка, когда на нашу страну нападал сильный и коварный враг, то весь народ, забыв разные обиды, шел защищать свою Святую Русь. 
                - А, что я должен делать, папа?
                - Ты должен стать защитой и опорой для мамы, Лени и Аленушки. Знай, что женщины, хотя в чем–то и сильны, но, в сущности, это слабые, нежные существа, нуждающиеся в мужской поддержке.
                - Ты думаешь, что я уже мужчина?
                - Теперь тебе придется им быть.
          Подходя к школе, они увидели огромное яркое пламя. Горел школьный сарай, в котором хранились сено и солома для школьной лошадки. Вокруг суетились пожарные, безуспешно пытаясь сбить пламя ручным насосом. Милиционеры ползали на коленках, что-то искали в траве.  К Домановскому подошел начальник милиции Краснов.
                - Петр Петрович, что это твои молодцы там по земле ползают, коленки протирают на казенных штанах?
                - Ищем стреляные гильзы с целью определения государственной принадлежности самолета.
                - А, что, он еще и из пулемета стрелял?
                - Так точно. Из крупнокалиберного.      
                - Бесполезное занятие, дорогой. Гильзы улетели отсюда километров за десять.
               Несмотря на самоотверженные старания пожарных, сарай сгорел до самого основания.
              - Здесь больше делать нечего, Петр Петрович. Прекращай это дело, да пойдем лучше слушать радио. Думаю, что  из Москвы нам скоро все объяснят.
                - А пожарники?
                - Пожарники пускай занимаются своим делом. Это их работа. А мы пойдем в райком.
            В кабинете Берлогина собралось  руководство района. Все внимательно слушали речь Молотова, которая спокойно лилась из черного репродуктора, висевшего на стене. Речь была не очень длинной, бодрой и заканчивалась словами: «Враг будет разбит, победа будет за нами».
               - И так, товарищи, вопрос ясен. Началась война. Объявлена всеобщая мобилизация в армию. Все уже получили  предписания, куда отправиться для решения этого вопроса. Емельян Романович, ты был на месте ночного происшествия. Что там сейчас происходит?
               - Там полный порядок. Сарай сгорел. Жертв нет. -
               - Вот твое предписание. Ты направляешься в Германишки, для контроля над ходом мобилизации.
               - А я, как раз, сегодня туда собирался.
               - Откуда знал, Кто тебе передал?
              - На рыбалку. Уже и червей накопал.
              - Шутник, ты, Романович.- Засмеялся Берлогин.  Кончится война тогда и черви твои пригодятся. Ну, давай попрощаемся, на всякий случай. Я при телефоне, если, что звони. – Мужчины обнялись , похлопывая друг друга по спине.
                Пришли домой. На крыльце их встречала София Трофимовна, держа на руках Аленку.
            - Дед, это война! Недавно Молотов выступал по радио.
           - Да, моя милая, война. Что же, будем воевать. Жаль, не успел вас в Самотевичи отвезти.
           - И, что же теперь будет?
            - Я сегодня ухожу в Германишки, но завтра к вечеру вернусь. Тогда и будем думать, что делать. А пока, спокойно сидите дома, и никуда не выходите. Вороново немцы бомбить не будут, так, что бояться вам нечего.
        Наскоро перекусив, Домановский взял бутерброды, приготовленные Марусей, положил их в портфель и направился по дороге на Германишки. Три километра до этой деревни ему предстояло пройти пешком. София Трофимовна, Маруся и дети, стоя на крыльце, провожали его взглядом. Аленушка, чуя что-то недоброе, вдруг, заплакала. Домановский, прошел уже метров 50, оглянулся и помахал рукой.
           - Ждите меня завтра к вечеру!
          - Дед, Будь осторожен!
Проводив, Домановского, София Трофимовна решила зайти к соседям. Дети и Маруся зашли туда вместе с ней. Было как-то тревожно на сердце, и хотелось общения с другими людьми. У Бурдиных все были дома. Кроме них здесь была и жена райвоенкома Эмма со своими двумя мальчиками, Колей и Мишей. На полу стояли узлы с разными домашними пожитками.
            - Куда вы собираетесь? – Спросила Домановская
            - Как? Разве вы не собираетесь? – Удивилась Бурдина. – Муж сказал, что бы мы были готовы к эвакуации. Завтра утром нас должны эвакуировать на восток.
            - А я об этом ничего не знала.
            - А почему так тихо? – Спросил Владимир? – Где наша армия. Где наши танки? Ведь граница же совсем рядом.
            - И в самом деле. – Согласилась Домановская. – Тишина подозрительная. А может быть, наши уже перешли границу и бьют немцев на их территории?   
             - Дай то Бог. Чтобы так оно и было.
             - Нет. Не похоже, что наши перешли в наступление. Я ведь немцев знаю хорошо. – Вмешалась Эмма. Я же и сама немка.
          В это время с улицы послышался гул автомобильных моторов.
              - Ну вот вам и армия появилась. – Сказал Владимир. – Побежали, посмотрим.
         Мальчики выбежали из дома и устремились на главную улицу, откуда доносился гул движущейся техники. Пробежав свой квартал, они увидели колонну грузовиков, которые ехали по булыжной мостовой. В кузовах сидели красноармейцы в касках, а за каждой машиной катилась на прицепе пушка. Ребята смотрели на движущуюся колонну и радовались. Наконец-то, наши войска появились. Колонна грузовиков с красноармейцами и пушками скоро закончилась и на мостовую вступила пехота. Уставшие, потные, в запыленных гимнастерках бойцы шаркая сапогами, шли колонной по четыре. Владимира удивило то, что большинство из них были без винтовок. Некоторые солдаты  перевязаны бинтами, сквозь которые проступали кровавые пятна. Ехали полевые кухни, в которые были запряжены потные лошадки. Вся эта армейская масса медленно двигалась по дороге на город Лиду, и конца ей не было видно. Между тем, в небе над Лидой кружили штук двадцать черных самолета, и оттуда доносились звуки разрывов тяжелых бомб. А солдаты шли и шли прямо  навстречу этим взрывам.
           Когда мальчики вернулись домой, там царило оживление. В квартиру к Бурдиным зашел второй секретарь райкома Перепелкин.
          - Это, что такое?! – Сердито спросил он, указывая на увязанные тюки с пожитками.
           - Готовимся к эвакуации… - Испуганно оправдывалась Бурдина.
          - Какая эвакуация?! Вы, что, понимаешь, панику тут устраиваете. Развязать немедленно и спрятать все это в шкаф!
          - А вдруг…
         - Никаких вдруг! Наши войска отбили наступление немцев, и углубились на шестьдесят километров в расположение вражеских войск! А вы тут, понимаешь! Паникеры!
           - Правда? – Обрадовалась Домановская. Неужели отбили Немцев?
            - А то как же! А вам, товарищ Домановская. Должно быть стыдно, как жене прокурора, панику подымать, понимаешь!
         Разговор, хоть и грубый, но успокоил женщин. Узлы были развязаны, вещи возвращены в шкафы и все разошлись по домам. Ночь прошла, относительно, спокойно, но чувство тревоги не покидало обитателей дома. После завтрака снова все собрались в квартире Бурдиных. В городе установилась абсолютная тишина. Никакого движения войск не наблюдалось.
          - Интересно, где же наши танки, самолеты? Будто все вымерло. – Тревожилась Бурдина.
          - Какая-то подозрительная тишина. – Вторила ей София Трофимовна.
        Дети сидели у окна и тревожно вглядывались, ожидая появления наших танков. Пришло время обеда, но есть никому не хотелось. Вдруг. Раздался мощный рокот моторов. По улице неслись со снятыми глушителями мотоциклы с колясками. В колясках у пулеметов сидели солдаты в касках. Один из них держал в руке большой конец колбасы, откусывал от нее куски и с аппетитом жевал.
            - Ну, наконец-то, появились наши. За ними, наверное, идут танки. – Обрадовалась Домановская. – Смотрите. Один даже колбасу ест на ходу. Ай, молодцы! Ай, молодцы!
            Владимир отметил про себя, что цвет касок и гимнастерок на солдатах несколько необычен. И тут вглядевшись пристальнее, он заметил на плечах солдат погоны.
           - Мама, это немцы…– Произнес он упавшим голосом.
       И тут громко захлопали выстрелы, пулеметные очереди. – Звук совсем не такой, как в кино. – Пронеслась в его мозгу нелепая мысль.
         -  Это наша смерть. – Произнес он вслух. Владимир был абсолютно  уверен, что немцы их сразу же расстреляют. – Эх! Помирать так с музыкой!
          Схватив свое ружье, он бросился к окну. Но его решительно остановила Эмма, силой вырвав ружье из его рук. – А ну – ка, все под кровать. Живо!
           Ее команду все выполнили в одно мгновение. Аленушка, ничего не понимая, забилась под кроватью в самый дальний угол, как затравленный зверек с тревогой, заглядывала в глаза взрослым. Выстрелы в городе продолжали звучать часа полтора. Потом все стихло. Владимир вылез из – под кровати и посмотрел в окно. Немцев не видно. Вылезли из своего укрытия и все остальные. Осторожно открыли дверь и выглянули на улицу. На дороге в пыли лежал убитый красноармеец. Движимые каким то необъяснимым чувством побежали на квартиру первого секретаря райкома. Дверь квартиры Берлогина была открыта настежь. Дома никого нет. Вдруг откуда - то послышался голос Людмилы Владиславовны.
               - София Трофимовна, идите сюда!
              - Где вы?
             - Мы в подвале. Спускрйтесь к нам по ступенькам в коридоре.
        В темноте нащупали ступеньки, ведущие в подвал. Спустились по ним вниз и оказались в просторном подвальном помещении. Там, кроме Берлогиной уже находились семьи некоторых других восточников.
           - Нас, все равно, здесь найдут и, конечно, расстреляют. – Сказала Берлогина. - Но мы можем успеть убить хоть одного немца, когда они сюда войдут
             - Как убить? – Спросила Домановская.
           - У меня с собой пистолет мужа. Но я не знаю, как им пользоваться. Товарищи, кто сумеет из него выстрелить?
           - Я могу стрелять из пистолета. – Вызвался Владимир.
           - Вовочка, возьми пистолет, и, как только немцы войдут, выстрели в первого. А там, будь, что будет. Все равно нам конец.
          - Правильно. Помирать, так с музыкой. – Сказал Владимир, сжав в руке пистолет, и присел на корточки у самого пороза.
            По главной улице, где еще вчера шли колонной по четыре уставшие красноармейцы, непрерывным потоком, со страшным ревом неслись немецкие грузовики цистерны с горючим. Всю ночь, не переставая, хлопали автоматные очереди.
 - Та – та – та – та!  Та – та – та – та! Та – та – та - та – та – та – та - та – та – та! 
        Две коротких, одна длинная. И так всю ночь. Наступило утро. Поток немецких машин по главной улице не прекращался. Но автоматных очередей не было слышно. Обитатели подвала со страхом ждали своей участи. Вдруг, в дверь подвала очень вежливо постучали. Все насторожились. Владимир прижал палец к курку пистолета. Стук повторился.
             - Любовь Владиславовна, откройте, это я, Збышек.
              - Дверь не заперта, входи, Збышек.
        Открылась дверь. В подвале стало необыкновенно ярко светло. На пороге стоял Збышек Закревский.
          - О! Так вас тут много! Вам не надо бояться. Никто вас трогать не будет. –
           - Как, разве немцы нас не убьют? – Спросил Владимир.
           - А вот это не надо.- Сказал Збышек, забирая пистолет из его рук. – Если так, то убьют.
           - Что нам делать, Збышек? – Спросила Берлогина.
        - Ниц. Спокойно идите по домам. Это армейские немцы и вы им не нужны. Они будут ловить только солдат.
          Все вышли из подвала. Щурясь от яркого солнечного света. Збышек размахнулся и выбросил пистолет далеко в огород.
            - Пойдем, София Трофимовна, я вас провожу 
             - Спасибо, Збышек.
         Вышли на улицу. По дороге ехали в сторону Лиды немецкие грузовики с солдатами в касках. По тротуару, не обращая внимания на  испуганных беглецов, спокойно прохаживались немцы в мундирах мышиного цвета цокая, как лошади, короткими подкованными  сапогами. Когда Домановские и Бурдины подошли к своему дому, то были поражены, представившейся их глазам картиной. Дверь квартиры Домановских была открыта настежь. Какие-то неряшливо одетые типы вытаскивали из дома кровать. Затем, потащили стулья, столы и разную домашнюю утварь.
          - Цо робите, Панове?  Так не можно! – Попробовал их пристыдить Збышек.
             - Хцеш по Глове очимать? – Огрызнулся один из грабителей, и, подняв за ножку стул, замахнулся на Збышека.
          - Ладно, Закревский, не трогай их. Пусть тянут все. – Отрешенно проговорила Домановская.
         Владимир безучастно смотрел на то, как варварски грабители топчут его книги. Зачем теперь они?
         Квартира Бурдиных была уже полностью ограблена. Там, настелив соломы на пол, во всех комнатах расположились немецкие солдаты. Некоторые из них сидели на скамеечке перед домом и с удивлением смотрели на происходящее.  К ним подошла Эмма и на немецком языке объяснила, что этот дом принадлежит вот этим людям. И указала на толпившихся у крыльца Домановских и Бурдиных. Немцы ответили, что, дескать, пусть эти люди размещаются в пустой квартире.
             Домановская обратила внимание на прилично одетую интеллигентного вида незнакомую женщину, которая стояла неподалеку и наблюдала за тем, как грабили их квартиру. Женщина посмотрела на толпившихся у дома, ограбленных жильцов и подошла к Софии Трофимовне.
           - Вот холопы! – На чистом русском языке без польского акцента, заговорила она. – Знаете, госпожа Домановская, эти твари, словно тараканы, выползают из своих щелей, как только почувствуют чужую беду. Точно так же эти холопы грабили и мой дом, когда пришли ваши. Приличные граждане или крестьяне, владеющие землей, никогда не пойдут грабить чужое. А эти бездельники, алкоголики тут, как тут. Именно их вы и пришли освобождать от польских панов. Ведь они бедные. Так?   
            - Кто вы? – Спросила Домановская.
             - Я Мария Боровская, жена начальника полиции Воронова.
            - Ваш муж был начальником полиции при Польше?
            - Так. Я вам очень сочувствую. Госпожа Домановская. Я сама пережила такое. Это ужасно. –
          - А где ваш муж теперь?
         - Не знаю. Ваши забрали его. Уже два года я ничего о нем не знаю.
       - Как вы думаете, что с нами будет? – Решилась задать этот вопрос София Трофимовна.
         - А, что было со мной? Вот живу же. То будет и с вами. Но вы в лучшем положении, чем я. –
          - Почему вы так считаете?
          - Потому, что ваши выгонят немцев и вернутся. Я знаю русских. Я и сама русская. Так, что все будет хорошо, только берегите своих деток.
           - А у вас дети есть?
            - Да. Два сына. Но они уже взрослые и живут в Варшаве. 
           - Спасибо вам за добрые слова.
       Женщина пошла по тротуару. Но через несколько шагов обернулась и сказала. – Я еще вернусь вас проведать.
           Слова Боровской вселили в душу Софии Трофимовны надежду. – Хватит унывать. Будем ждать наших. Так, Вова? – Обратилась она к сыну, который стоял рядом и слышал весь разговор.
            - Какая добрая женщина. – Отозвался тот.
         Между тем, грабители закончили свое дело. Квартира была совершенно пуста. Даже со стен пытались  содрать обои, из грубки, отапливающей помещение, и плиты на кухне вырваны чугунные дверцы, задвижки. София Трофимовна пригласила Бурдину.
       - Заходите. Поживем пока вместе. Даст Бог все, как ни будь, образуется. 
        - Я поживу пока с вами. В нашей квартире то же самое. И там уже поселились немцы. – Подошла к ним Эмма.
            Женщины дружно принялись за уборку. Вынесли битые кирпичи,  черепки от разбитой посуды, грязную, разорванную и растоптанную массу бумаги, которая была когда-то Вовкиной библиотекой, вымыли полы. Всю ночь провели сидя или лежа прямо на голом полу. Утром Збышек принес ватное одеяло, огромную булку ржаного хлеба и домашнего масла. Затем Мария Боровская принесла килограммов десять картошки, большую алюминиевую кастрюлю и полотняный мешочек соли. Словом, и это главное, появилась надежда. А если есть надежда, то человек способен выжить в самых трудных и, казалось бы безнадежных условиях.
            На дворе разложили костер, над ним на двух кирпичах установили кастрюлю, стали варить картошку. Словом, быт наладился.
            Владимир вышел на крыльцо. На скамеечке возле дома сидели три немецких солдата, из тех, что расположились в квартире Бурдиных.
         Немцы ели ложками, прямо из консервных банок тушенку. На траве стояли их рюкзаки из телячьей кожи. Рюкзаки были открыты. Как видно из них и были извлечены банки с тушенкой. Владимир заметил, что к каждому рюкзаку специальными ремешками приторочена пара совершенно новеньких сапог.
          - Гут Эссен! – Сказал один из немцев, приподняв банку с тушенкой.
          - Гут. – Согласился Владимир.
          - Ты понимаешь по - немецки?
         - Немного. – Сказал Владимир и сам удивился тому, что говорят они на немецком языке, и все понятно. И что он ответил им на их языке и немцы его поняли. Занятия у Лагоды не прошли даром.
           Россия капут. – Продолжил немец разговор.
         - Еще нет!
         - О! Ты интересный парень. Наши войска взяли Ленинград. Как тебе это?
        - Но есть еще Москва и Сибирь.
       - Ты очень умный парень. Как тебя зовут?
       - Владимир.
     - Вля – ди миер. – Повторил немец. – А я Ганс.
    - А зачем это? – Указал Владимир на сапоги, притороченные к рюкзаку.       
   - Га – га – га! – Загоготал немец. – Эти сапрги. – Он хлопнул ладонью по голенищу на своих ногах – Дранг нах Москау! А эти бежать назад от Москвы! Га – га – га!
      - Как Наполеон?
       - Да-да, как Наполеон. 
    В этот момент на крыльцо вышда Маруся с Аленкой на руках
      - Твоя сестра?– Спросил Ганс, указывая на малышку.
      - Да.
      Немец полез в рюкзак, достал из него трубочку леденцов и протянул Владимиру. – Это для нее.
      Владимир поколебался. Стоит ли принимать подарок от врага? Но Ганс так доброжелательно смотрел на него с такой наивной улыбкой. Аленушка очень обрадовалась подарку. Рад был и Ганс.         
        - Война – это не хорошо. Война есть дерьмо. – Сказал Ганс, будто бы угадав мысли Владимира. Познакомившись с соседями поближе, Владимир узнал, что среди немецких солдат есть и чехи.

Чехословакия активно помогала немецкому командованию. Многие чехи служили в Германской армии. На заводах Чехословакии изготавливалось около 70% танков и самоходных орудий для немецкой армии.
         Вскоре на улицах появились молодые, вооруженные винтовками парни, одетые в штатскую одежду, но с белыми повязками на рукавах. Полицаи. Збышек Закревский, который часто посещал Домановских, однажды сообщил новость.
          - София Трофимовна, немцы назначили бургомистра Вороновского повета. А знаете кого?
           - Кого же?
         - Здислава Лагоду. Нашего учителя немецкого языка. 
         - Вот как?
         - Для вас это хорошо.
         - Почему ты так думаешь?
         - Он свой человек. Он не даст вас в обиду. А у него теперь большая власть.
         Прошла неделя. Однажды на квартиру Домановских явился полицай.
       - Вы должны освободить эту квартиру для немецких солдат. Это приказ немецкого коменданта.
        - А нам куда?- Спросила Домановская.
        - Пойдете со мной. Для восточников отведено новое место. Где раньше был детский садик.
        Новое место было основательно подготовлено, как настоящий лагерь. Здание детского садика и прилегающий к нему двор надежно огорожены забором из колючей проволоки. У ворот, как и положено во всяком лагере, охрана из полицаев. В лагерь собрали семьи всех ответственных работников района, или, как теперь называлось – повета. Кроме «восточников», в лагере оказались несколько семей советских офицеров, уцелевших после бомбежки поезда, вывозившего их из Литвы в эвакуацию. Разумеется, никакого оборудования в здании детского сада не было – грабители все растащили Все располагались прямо на голом полу без постелей. Питанием обитателей лагеря так же никто не обеспечивал. Но местные жители помогали, чем могли. Приносили одеяла, посуду, продукты. Охрана этому не препятствовала. Збышек Закревский был постоянным поставщиком продуктов для Домановских и Берлогиных. На второй день, после того. как их переселили в лагерь, пришла Дана. Она принесла булку хлеба и горшочек домашнего масла.
           - София Трофимовна, вам надо уходить отсюда домой. – Говорила она. – Я знаю, что это не легко, но, надо. Так будет лучше.
            - Как твои дела. Дана? – Спросил Владимир.
            - Что мои дела? Какие там дела, Вовчик?
           - У тети Сары бываешь?
           - Да. Там все очень плохо.  Магазин разграбили, постояльцев нет. Сару, как и всех евреев, каждый день, без выходных гоняют на работу
          - Какую же работу они выполняют?
        - Работа совсем дурная, никому не нужная. Они ползают на коленях и руками выщипывают траву вокруг немецкой комендатуры.
          Дана помолчала, затем, как когда то, положила свою ладонь на его колено, и сказала. – Я тебя больше не увижу, Вовчик.
         - Почему?   
           - Я знаю. Ваши солдаты прогонят немцев, но ты сюда больше не вернешься. Так?
        - Ах, Даночка, кто знает, что с нами будет завтра. – Вмещалась в их разговор София Трофимовна.
        - Но я буду знать, что на свете есть такие хорошие люди, как вы, что есть на свете такой Вовчик.
           Однажды Владимиру приснился необычный сон, который он впоследствии не мог забыть до конца своей жизни. Сон цветной, очень яркий. Трибуна. На трибуне Сталин в царском мундире и, что самое странное, на его плечах эполеты, а на груди множество орденов. Кругом генералы в зеленых мундирах, в штанах с красными лампасами и в золотых погонах. Много солдат в касках и, тоже, в погонах. Четко и громко слышны крики. – Ура! Ура! Наша победа!
           Владимир уже просыпался, а эти крики все еще звучали у него в ушах. Он тут же рассказал о том, что ему приснилось матери.
           - Любовь Владиславовна, вы только послушайте, что Вове сегодня приснилось.
          Не секрет, что во время разных глобальных потрясений, люди склонны придавать важное значение разным приметам и снам. Вокруг Владимира сразу собралась толпа  обитателей лагеря, и ему пришлось пересказывать свой сон несколько раз.
                - Но почему в погонах? Что бы это могло значить? – Сказала Берлогина.
              - Я не знаю, но в погонах были все.
             - А ты хорошо разглядел, что это был Сталин, а не Гитлер, или еще кто ни будь? – Спрашивали из толпы.
             - Нет, я очень хорошо видел, что это был Сталин.
               - Но почему же в погонах. Ведь он их никогда не носил.
                - Не знаю. Но только я очень хорошо видел, что это был Сталин и у него на плечах были царские эполеты.
             - А на других генералах тоже Эполеты?
             - Нет. На генералах были золотые погоны, а на солдатах зеленые.   
           В конце июля, в одно из воскресений, в садик пришел полицай из охраны, что у ворот.
          - Дети прокуратора Домановского нехай выйдут до ворот!
        Владимир и Леня поднялись, собираясь идти.
          - Не не! Вам не надо. – Остановил он поднявшуюся с пола Софию Трофимовну. – Маленькая тэж выйдет. – Указал он на Аленку.
          Владимир посадил сестричку себе на шею, и они пошли вслед за полицаем к воротам.
            - Мы идем гуять? – Пролепетала девочка.
            - Да, моя хорошая, мы идем гулять. – С тревогой в голосе сказал  Владимир.
         У ворот стола пролетка, запряженная парой лошадей. На облучке сидел, одетый в зеленый китель и шляпу того же цвета, кучер.
            - Едете в гости до пана Бортниковского. – Сказа полицай, указывая на экипаж.
             - Проше сядать. – Сказал кучер, указывая на заднее сидение пролетки.
          Владимир знал о том, что где - то, в окрестностях Воронова есть имение помещика, в которое, после прихода немцев вернулся его хозяин  Бортнковский.  Однако то, что он сейчас едет в гости к помещику, казалось каким то нереальным сном. Он, вдруг,  вспомнил героев Гоголевских произведений и представил себе те давние времена. Нет! Этого не может быть. Но реальность – вот она. Звонко цокают подковами гнедые лошадки, мерно покачивается коляска на мягких рессорах, по сторонам быстро убегают обратно столбы, деревья.
             - Леник, ты когда, в последний раз был в гостях у помещика?
             - Дай вспомнить. Понял шутку младший брат- Кажется, на прошлой неделе мы пили вишневую настойку у Собакевича.
           - Ах да! Совсем запамятовал. Там, еще в это время, гостил Чичиков.
           - Точно. После этого он  поехал к Коробочке.   
           - Чудеса, да и только!
           - Расскажем Андрею – не поверит.
           - Да. Уж это точно. В такое поверить трудно.
        Так, перекидываясь шутками, незаметно приехали к широким дубовым воротам. Кучер прошел через калитку и отворил их. Въехали во двор. От ворот широкая прямая аллея, с двух сторон которой росли каштаны, вела  прямо к крыльцу большого деревянного дома. На крыльце стояли помещики Бортниковские. Владимир удивился, что выглядели они, как обычные нормальные люди. На нем были серые брюки, желтые полуботинки и белая рубашка. На голове лысина, на носу очки. Бортниковский был похож на простого учителя или доктора, но никак не на помещика.
              На Бортниковской   серое в белую полоску платье с белым открытым воротником. На ногах обычные босоножки.
               - Точно, как у мамы. – Подумал Владимир.
              - Прошу, прошу, гости дорогие, входите в дом. – Пригласил помещик.
             - Ах, какая милая малютка! – Восхитилась Бортниковская, беря на руки Аленку. Та с доверием протянула к ней ручки. – Как зовут нашу маленькую девочку?
           - Ииина – Бойко отрекомендовалась Аленка.
         - Она сказала, что ее зовут Эвелина. – Уточнил Владимир.
        Ах. Эвелина. Какое чудесное польское имя! Пойдем со мной, моя милая, я угощу тебя пирожным.- И Бортниковская унесла Аленку в дом.
         - Милости прошу, ребятки, посмотрите мой парк. – Предложил помещик.
          Он провел братьев по всем аллеям своего небольшого парка, рассказывая о происхождении каждой из них.
        -  Вот эту аллею обсаживал липами мой прапрадед в 1867 году.
          - Моя бабушка родилась в этом году. – Вставил Владимир.
        - Да? Вот видите. Как интересно! А эти дубы посажены еще на сто лет раньше  лип.
          - Какие толстые! – Удивился Леня. – Значит им уже 174 года?
           - Примерно так. – Рассмеялся Бортниковский.
           - Каштаны на центральной аллее посадил мой отец. А вот эта, ореховая аллея, уже, моя работа. Я посадил их лет 20 тому назад.
           - Из них можно делать удилища. – Заметил Леня.
           - Ьортниковский весело рассмеялся. – Ах, какой практичный молодой человек. Однако, уже пора. Нас ждет обед. Так, что прошу вас к столу.
          Стол был сервирован старинной, очень дорогой посудой. Хрустальные бокалы на высоких ножках, сверкали в солнечных лучах, лившихся из широкого открытого окна. Серебряная посуда разложена по всем правилам. Нож и ложка справа. вилка слева. Владимир чувствовал себя очень стесненно и неуютно в своих коротких штанишках и босиком. Еще больше он смутился, когда в столовую вошли две хорошенькие девушки. На них были одинаковые голубенькие платьица с белыми воротничками и беленькие туфельки.               
              - Хочу вас представить… –  Сказал Бортниковский. – Это Владимир и его брат Леонид Домановские. А это мои дочери Кристина и Мария.
           Девушки с достоинством поклонились.
          - Прошу за стол. – Пригласила Бортниковская. – Вашу малышку уже покормили, и теперь она в саду угощается клубникой. Не беспокойтесь Владимир, с ней моя служанка –     Когда все уселись за стол, Бортниковская открыла крышку красивой фарфоровой вазы и стала разливать по тарелкам суп. Самый обыкновенный, никакой не помещичий, куриный суп.
         - Мне приходилось встречаться с вашим отцом, Владимир. – Сказал Бортниковский, разливая по бокалам, в том числе и Ленику напиток красного цвета. – Это клубничный сок. Не алкоголь. – Успокоил он, заметив волнение Владимира.
           - Отец мне не говорил о том, что вы встречались.
           - Это естественно. Ваш отец очень умный и справедливый человек.       
           - Да. Это так.   
          - Я многим ему обязан, за свою семью. Но не будем об этом. Со временем, вы и сами все поймете.
         - А теперь, попробуем нашу кря – кря. – Сказала Бортниковская, и открыла крышку утятницы. Там оказалась жареная утка, фаршированная яблоками. На десерт подали пирожные и кофе.
            - После вкусного обеда не грех послушать хорошую музыку. Не правда ли. Вдадимир?
           - Самая последняя музыка, которую я слышал, это автоматные очереди. 
          - Что поделаешь? Война. Горе тем, кто ее начал. Знаете, что сказал Александр Невский?
       - Кто с мечом к нам придет – от меча и погибнет. Так?
          - Вот, вот. Так оно и будет. Мы будем еще слушать такую же музыку, когда немцы будут бежать назад. Но теперь речь о другой музыке. Вам нравится Шопен? –
          Владимир был мало знаком с музыкой Шопена, но знал, что это польский композитор. Поэтому, желая сделать  хозяину поляку приятное, он сказал. – Да! Очень.
           - Кристиночка, сыграй нам, пожалуйста.
       Кристина улыбнулась Владимиру. – О, вы любите Шопена? Меня это радует. Я тоже очень люблю его этюды -  Она открыла крышку пианино и начала играть. Музыка действительно, понравилась, и мальчики наслаждались ею целый час. Когда Кристина кончила играть, Бортниковский глубоко вздохнул,  и, с грустью в голосе сказал.
              - Как прекрасно. Жаль, что всему этому скоро придет конец.
            - Это вы передадите своей маме. -  Сказала Бортниковская, вручая Владимиру корзинку, покрытую беленькой салфеточкой.
            - А теперь, Владимир,  наш кучер отвезет вас обратно. – Сказал Бортниковский.
           Когда полицай увел детей, Домановская, мучаясь всякими самыми невероятными догадками, не находила себе места. Берлогина, как могла, старалась ее успокоить.
             - София Трофимовна, ну что они могут сделать детям?
              - Аз, Любовь Владиславовна, я уже всякое передумала. Куда их увели? Что с ними делают?
          - А вот и они. Все целы и невредимы. И даже, кажется, в хорошем настроении. 
          - Где? – Вскочила с пола Домановская. И увидела всех троих.
           Побежала навстречу, схватила Аленку на руки. – Вова, где вы были? Что с вами делали?
          - Мама, ты не поверишь! Мы были в гостях у настоящего помещика.
         - Помещика?
        И тут Владимир и Леня, перебивая друг друга, рассказали о своих приключениях. Открыли корзинку, которую им дала с собой Бортниковская. Там оказались две булки хлеба, три кольца колбасы и банка клубничного варенья.
           - Чудеса. – Сказала Берлогина.
          - Да уж, чудеса так чудеса. Трудно себе представить.- Отозвалась София Трофимовна.
            - Мы привыкли думать, что помещики это толстопузые, сердитые деспоты, бьющие своих слуг розгами, и даже не думаем о том, что они такие же обыкновенные люди, как и все мы.
            - Мы так далеко зашли, Любовь Владиславовна, в охаивании своего прошлого. Нам даже как то в голову не приходит, что люди. которых мы чтим, уважаем, чьим творчеством увлекаемся, такие как Лев Толстой, Пушкин, Лермонтов, Глинка. Чайковский, тоже были помещиками.
           - Интересно, что было бы с ними,  доживи они до Октябрьской революции.
           - Есть над, чем подумать.
       Прошла еще одна неделя томительной лагерной жизни. Однажды в помещение детского садика зашел полицай. Он подошел к тому углу, где на полу расположилась семья Домановских. Берлогина находилась рядом.
           - Пани Берлогина и пани Домановска, пан бургомистр приглашает вас на разговор. Собирайтесь, я вас провожу.




                Трудней не знаю я дороги,
                Пешком шагаешь, не спеша.
                Не устают. Привыкли  ноги,
                Но болью устает душа.


ТРУДНАЯ ДОРОГА ДОМОЙ

           Управа, или, по - польски, Гмина, располагалась в здании бывшего райисполкома. Лагода сидел в кресле у письменного стола, к которому был приставлен небольшой столик  с двумя стульями для посетителей. Увидев вошедших, Здислав Францевич сказал полицаю, проводившему женщин.
             - Ты свободен.
        Подождав пока за  полицаем закрылась дверь, он обратился к Домановской и Берлогиной. – Прошу вас, коллеги, присаживайтесь.
         - Как? Разве,  все еще коллеги? – Удивилась Берлогина. – А мне показалось, что теперь мы с вами служим разным хозяевам.
         - Не спешите осуждать меня, Любовь Владиславовна. Начнем с того. что в данную минуту вы никому не служите. А вот я хочу послужить вам.
          - Не обижайтесь, Здислав Францевич, я сказала это к тому, что уж  очень в необычных условиях проходит сегодня наша с вами встреча.
          - Согласен. Но. Давайте о главном, для чего я вас и пригласил. Дело в том, что для вас будет лучше, если вы покинете наш город. На днях мне пришлось беседовать с немецким комендантом. Из этой беседы я понял, что он не против того, чтобы лагерь, в котором вы сей час находитесь, исчез. Он так и сказал, дескать, хватит на мою голову несколько тысяч евреев, с которыми мне придется решать вопрос, а тут еще семьи коммунистов. Когда я спросил, а, что если лагерь сам собой исчезнет, то есть, если его обитатели сами разбегутся по домам. Как вы думаете, что он мне сказал?   
                - Что?
             - Он сказал, что в этом случае у него одной головной болью будет меньше.
             - И, что вы предлагаете, Здислав Францевич. – Спросила Домановская.      
              - Я решил воспользоваться сложившейся ситуацией и дать вам возможность уйти.  Как говорится, береженого Бог бережет. Тем более, что в Вороново ожидается приезд отряда СС. в который входят и прибалтийские добровольцы. Они займутся «еврейским вопросом». А что им еще придет в голову, одному Богу известно. Так, что вам лучше быть подальше отсюда.
              - Как  будет происходить наш побег практически?
            Лагода выдвинул ящик стола и достал из него пачку бумаг.
          - Я все предусмотрел. Здесь сорок восемь удостоверений, ровно по количеству взрослых обитателей лагеря. С ними вы будете в безопасности на территории Вороновского района и, даже, на всей территории, которая, отводится немцами под создание Польского протектората. Удостоверения написаны на польском языке, но на них стоит печать немецкой комендатуры. С завтрашнего дня я прикажу убрать охрану вашего лагеря, и вы сможете свободно уходить. Но, помните, уходить нужно обязательно. Отдаю всю пачку удостоверений вам, а ваша задача – раздать их всем обитателям лагеря и разъяснить ситуацию. Это все, чем я могу вам помочь.
               - Спасибо большое, дорогой коллега. – Сказала Берлогина.
           - Здислав Францевич. А моему старшему сыну тоже удостоверение выписали?
           - Конечно, ведь он у вас парень рослый. Выписал и ему и нянечке Эвелины тоже.
         Здислав Францевич, вы умный и рассудительный человек. Как вы оцениваете сложившуюся обстановку?
         - Спасибо за комплимент, София Трофимовна. Как умный и рассудительный человек, скажу вам, что у немцев перспектива печальная. Они думают, что затеяли войну с Советским Союзом, но, на самом деле им придется сражаться с Великой Россией. Они рассчитывали на то, что обиженный Советской Властью русский мужик не будет хорошим солдатом. Но Гитлер плохо изучал историю. Ведь и Наполеон тоже прикрывался идеей освобождения русского мужика от крепостного рабства. И Наполеон и Гитлер не знали, что русский мужик, как только на его страну нападает чужеземец, забыв свои обиды на князя, царя, императора или вождя, превращается в бесстрашного, стойкого и искусного воина, готового жертвовать собой ради спасения Родины. Так, что мы с вами еще будем свидетелями краха третьего Рейха, можете мне поверить.
            - Здислав Францевич, а, что же будет с вами? 
           -  Я, откровенно говоря, София Трофимовна, попал в незавидное положение. Почему я в него попал? Это долго рассказывать. Скорее всего, меня расстреляют, если не немцы, так ваши. Но речь сейчас не обо мне. Вот вам список населенных пунктов. Это ваш, наименее опасный, маршрут. Придерживайтесь его, и у вас будет минимум шансов встречи с немецкими или полицейскими постами. Желаю вам счастливо добраться до дому. Быть может, когда ни будь, помянете добрым словом Здислава Лагоду.
              Узнав о том, что Домановские и Берлогина собираются уходить, Збышек Закревский вызвался им помочь.
             - Соберите всех, кому с вами по пути, а я попрошу у своего старшего брата коня с телегой и, хотя бы, подвезу ваши вещи и малых деток.
             Попутчиков набралось восемнадцать человек, из них семеро детей в возрасте от трех до пяти лет. Когда Збышек подъехал на своей подводе к лагерю, там уже никакой охраны не было. Беспрепятственно погрузили на телегу одеяла, посуду, мешки с продуктами. Усадили детей.
            - Владек, так недобро будет идти по бруку. – Указал он на босые ноги Владимира. – На, одень. – И поставил на землю пару уже не новых, но вполне еще приличных сапог.
           - Ой, Збышек!
          - Одевай, одевай. Владек. Это мои, а у меня еще эти почти новые.
         Наконец, тронулись в путь. Впереди подвода, за ней толпа женщин и, среди них, Владимир. Прошли Германишки. Владимир и Леня с грустью посмотрели на пруд у мельницы, в котором ловили мелких рыбешек и, однажды, сорвалась с крючка большая щука. По мере удаления от Воронова. исчезало чувство страха перед неизбежной смерти, укреплялась уверенность в том, что останутся живы. Но при этом возникло другое чувство. Чувство душевной горечи за поражение, которое понесла Советская армия. Вдоль всей дороги, по которой шли наши путники, через 100 – 150 метров стояла брошенная военная техника с красными звездами на бортах. Грузовики, пушки, полевые кухни. В кювете валялись брошенные каски, противогазы. Из придорожного леса доносился сильный запах гниющих трупов.
             - Вот оно, лицо войны. – Подумал Владимир.
              - За первый день прошли тридцать километров. Остановились на ночлег в деревне Старинки. Хозяева дома, пустившие на ночлег, приветливо пригласили путников на ужин. Детям дали молока. Владимир с Леником ночевали на сеновале. Приятный запах сена, внизу Збышекова лошадка мирно грустит сеном. Засыпая, Владимир, вдруг, почувствовал, что кто-то очень легкий и мягкий движется к его лицу по одеялу. Он протянул руку, ладонь коснулась чего-то теплого и мягкого.
               - Мррр, мррр. - Замурлыкал котенок. Владимир прижал его к груди и сладко уснул под это давно знакомое, мирное, успокаивающее мурлыканье.
            - Вова, Леня, вставайте, пора в дорогу! – Послышался голос матери со двора.
             Владимир открыл глаза. Ноги, как говорят в таких случаях, гудели. Котенок, растянувшись во всю длину своего маленького тельца сладко спал у него под боком. 
             - Сей час, встаем, мама!
              - Вставайте, вставайте. Надо идти.
             - Хорошо, мама.
         Владимир посмотрел вниз. Лошадки уже нет. Значит, Збышек повел ее запрягать. Леня, посапывая, сладко спал. Владимир потряс его за плечо.
           - Леник, подъем!
           - Мм.
           - Вставай, вставай, пора в дорогу.
           - Никуда я не пойду. Я буду спать здесь. – Проговорил он и повернулся на другой бок.
           - Ну и оставайся, спи. А мы пойдем дальше без тебя.       
- Вова, давай еще немножечко поспим.
          Владимир поднял брата и столкнул  с сеновала. Тот мягко съехал вниз,  и окончательно проснулся.
            - Ноги болят. – Захныкал он.
           - Ничего. Это с непривычки. Разойдешься, боль пройдет.
          Хозяева, приютившие путников на ночь, пригласили их на завтрак. Вареная картошка, жареное сало. Подкрепившись, винулись дальше в путь за Збышековой подводой. Прошли километров десять и решили сделать привал. Остановились у опушки леса, сбросили обувь и попадали плашмя на траву. Из леса вышли трое мужчин. Один из них солидный, полноватый, на вид лет сорок пять – пятидесят. Двое других совсем молодые. Поношенная крестьянская одежда и босые ноги никак не соответствовала их выправке и интеллигентному виду.
          - Молодые это лейтенанты, а старший, скорее всего майор или полковник. – Подумал Владимир.
           - Здравствуйте, путешественники. – Сказал старший. – Не примите в компанию?
            - Садитесь. – Сказала Берлогина. – Может быть, перекусите чего нибудь? 
          - Умная женщина. Сразу догадалась, что нам сей час больше всего нужно.- Сказал старший.
          - Издалека идете? – Спросила Домановская, нарезая толстыми ломтями ржаной хлеб.
          - Я вижу, вы свои. Командирские семьи, не так ли?
          - Вы угадали. Садитесь, перекусите. –
          Мужчины присели на траву и с жадностью уставились на хлеб с маслом.
           - Как говорится, сухая ложка горло дерет. Нет ли, чего, попить, сначала. Три дня ничего не ели. От самого Бреста. 
             - Спиртного у нас нет. – С сожалением сказала Домановская.
      Мужчины рассмеялись. – Да какое там спиртное! Нам бы холодного чаю или просто водички. – Сказал старший.
            Когда, отдохнув, все поднялись, собираясь продолжить путь, старший сказал.
           - Вы не будете против, если мы к вам присоединимся и вместе пройдем до Налибокского леса?
            - О чем разговор. – Сказала Берлогина. – Вместе будет веселее.
             - Конечно, конечно. – Поддержала ее Домановская. – Пойдемте целой толпой, так безопаснее.
             - Для нас. Но не для вас. – Сказал старший.
            - Оставим это и давайте собираться в дорогу.
,        В общей толпе трое мужчин меньше выделялись, и не обращали на себя внимание жителей деревень, через которые проходили путники.. Владимира влекло к этим  мужчинам какое-то необъяснимое, родное чувство. Ему хотелось поговорить с ними, получить, как у более старших,  опытных, и, вместе с тем, таких своих и близких людей,  мудрое разъяснение тому, что произошло.  Он подошел к старшему и пошел рядом с ним.
              - Как получилось, что немцы так легко разбили нашу армию? Почему наши, совсем не сопротивляясь, отдали немцам всю Белоруссию?
               - Как тебя зовут?
                - Владимир.
             - Меня Сергеем Ивановичем. Знаешь ли, Володя, ты не прав. Немцы вовсе еще не разбили нашу армию. Наша армия еще достаточно сильна, для того, чтобы сдержать немецкое наступление, и погнать их назад.
            - Я тоже так думаю.
              - Вот видишь. Во – вторых ты не прав в том, что мы не оказывали сопротивления. Немцы напали на нас вероломно, неожиданно. Тем не менее, ты сам видишь вдоль дороги немало березовых крестов, на которых надеты немецкие каски. Вот доказательство того, что мы сопротивлялись.
           - Сергей Иванович, как вы думаете, скоро ли наши погонят немцев обратно?
             - Это, Володя, может случиться не так скоро, но случится обязательно. Ты еще увидиш, как наши танки войдут не только в Берлин, но и даже в Париж.
            Владимир отрицательно замотал головой.
           - Ты, что, не веришь?
           - Я думаю, что американцы нам этого не позволят.
           - А при чем здесь американцы?
          - Когда американцы увидят, что наша армия вторглась на Германскую территорию, то высадят свой десант на берег Франции и ударят по немцам оттуда. Война кончится тем, что восточная часть до Берлина будет наша, а запад у амермканцев и англичан.   
           - Сергей Иванович с удивлением посмотрел на Владимира. – Кто тебе это сказал?
             - Никто.
            - Ты думаешь так же, как и я. Ты прав, половина Германии будет наша.
            - Так, скорее всего, и будет.
      Переодетые советские командиры, (сомнений на этот счет уже ни у кого не было), еще три дня шли вместе с нашими путниками. За все время пути им не встретился ни один немец. Лагода хорошо подобрал для них маршрут. К вечеру третьего дня подошли к большой деревне, раскинувшейся среди леса. На табличке, прибитой к  столбу, стоящему на обочине у въезда в деревню, было написано «Налибоки».
             - Тут мы с вами расстанемся. – Сказал Сергей Иванович. – Спасибо за компанию. Вы нам здорово помогли.
          - Не стоит. – Сказала Домановская. – Желаем вам благополучно дойти туда, куда вы идете.
             - Лучшее пожелание трудно придумать. Спасибо вам на добром слове. – Ответил Сергей Иванович.
           Следующий пункт, согласно маршруту Лагоды, городской поселок Ивенец. До него от Налибоков 20 километров. После ночевки в этой лесной деревне, .путь до Ивенца легко проделали за один день. При въезде в поселок их остановили два полицая.
          - Кто такие, что везем? – Спросил один из них. 
Второй начал перекидывать с места на место вещи в телеге. – Табак, водка. оружие есть?
             - Нет ни, водки ни табака. Зброи тэж нема – Сказал Збышек. – Мне приказано паном бургомистром отвезти их до границы.
            Первый полицай отозвал Закревского в сторону. Весь разговор велся на польском языке, но Владимир все хорошо понимал.
             - Что было, при этом, сказано пану?
             - Ничего.
             - Только отвезти, и все?
             - Да. Только отвезти.
             - Среди них есть коммунисты или евреи?
             - Нет, пан. Таких здесь нет. Они все учительницы.
             - Дальше пану ехать не надо. Завезете их за Ивенец и высадите возле первой же деревни. Дальше пускай идут сами. Дайте мне свое удостоверение, я оставлю его у себя. Завтра в 7 утра заедете в Ивенецкую управу, вам его вернут, и возвращайтесь домой.
             Тем временем, второй полицай проверил удостоверения, выданные Лагодой. – Все в порядке. - Сказал он первому.
           - Пускай едут. – Махнул тот рукой.
            Телега загромыхала по булыжной мостовой. Путники уныло побрели следом. Проехали километров 5. Справа у дороги показались небольшие домики, крытые соломой. Завернули к хатке, стоящей на окраине у самой дороги. Из нее вышла уже не молодая женщина и с любопытством стала разглядывать незваных гостей.
              - Что за деревня? – Спросил Збышек.
             - Евневичи. – Ответила женщина.
             - Пустите переночевать, пани?
             -  А як же не пустить. Конечно, пустим. Детки бедные, совсем из сил выбились. Ага ж. Як же можно не пустить? -  Заговорила женщина на белорусском языке. - Заходите в хату, зараз вечерять будем.       
               - Как вас зовут? – Спросила Домановская.
          - Марией меня зовут, ага ж.
          - Вы одна здесь живете?
          - Почему ж одна? Два сына со мной живут. Леонардек и Болюсь. Ага ж. Скоро с работы придут. Новую хату рубят. Леонард жениться собирается, новую хату молодым надо. Ага ж.         
             Хата Марии состояла из двух половин. В первой пол был земляной. Третью часть помещения занимала русская печь. В углу у окна стоял широкий деревянный стол с двумя скамейками. Вторая половина была с деревянным полом. Здесь стояли три железные кровати с целой горой больших пуховых подушек.
                - Если женщины помогут начистить бульбы, то ужин будет очень скоро. Ага ж. – Сказала Мария.
             Все дружно взялись за дело и, через пол – часа огромный чугун, литров на 10, был полон. и Мария задвинула его в пылающую жарким пламенем печь. Тут подошли и сыновья Марии. Леонард уже совсем взрослый мужчина, лет 25, Болеслав моложе, лет 17. Они никак не отреагировали на появление незваных гостей. Во время ужина шутили, заигрывали с молоденькими учительницами. После ужина внесли в дом две охапки соломы и устроили на полу коллективную постель. - А мы с хлопцами пойдем спать у гумно на сеновал. - Сказал Леонард.   
              - Ага ж. – Сказала Мария.
         Рано утром,  Збышек запряг своего коня и стал прощаться со всеми,, собираясь ехать обратно.
               - Збышек. – Сказала Домановская. – То. что ты сделал для нас, заслуживает самой высокой награды. Не знаю, как тебя благодарить.
            - София Трофимовна, люди в трудную минуту должны помогать друг другу. Разве не так!
             - Мы будем переживать за тебя, как ты доедешь домой. – Сказала Берлогина. – Передай нашу благодарность своему брату, который не побоялся дать коня в такую опасную дорогу.
              - А, что передать Данке, Вовчик? – Хитро прищурился Збышек.
          Владимир покраснел до ушей. – Передай, что я буду помнить о ней всю жизнь.
            - От так добже. Ну, счастливо вам добраться домой. – Збышек расцеловался со всеми, и, провожаемый слезами, укатил  по дороге на Ивенец.
          Тут, вдруг, выяснилось, что у Аленки поднялась температура. Она лежала, завернутая в простыню, вся горячая, в поту, и, глядя на всех испуганными глазками, часто, часто дышала открытым ротиком.    
             - Ей в дорогу нельзя. – Сказала Мария. – Ее надо лечить. Ага ж.
             - Что мне делать? – Чуть не плакала Домановская.
              - Я знаю, что делать. Ага ж. Вам придется неделю побыть у меня. Ага.ж
         Берлогина и все остальные отправились в дорогу пешком, соорудив из наволочек заплечные мешки, в которые и сложили свои пожитки.  Заплечный мешок делается просто. В уголки наволочки закладываются две небольшие картофелины. Снаружи за картофелины завязываются оба конца веревки стягивающимися узлами. Когда в такой мешок сложена поклажа, верх наволочки собирается хохолком и за него стягивающим узлом завязывается веревка. Таким образом, получаются две лямки, которые можно надеть на плечи. Очень удобно. Те, кто пережил войну, хорошо знают этот способ.
            Мария отпаивала Аленку грушевым отваром, прикладывала к ее пяточкам компрессы из самогона. Только через десять дней Домановские смогли продолжить свой путь.
              - Дай же Боже вам силы и здоровья дойти до дому. Ага ж. – Напутствовала их Мария.
             В начале сентября Домановские отправились в дорогу. София Трофимовна и Аленкина няня Маруся несли в заплечных мешках свой небогатый скарб. Даже Ленику  соорудили небольшой мешочек, в котором он нес продукты. Эвелина, с этого момента, ехала всю дорогу на плечах своего старшего брата. Шли медленно. За день проходили не больше 10 – 12 километров. Останавливались в деревнях на ночлег. Надо отметить, что ни разу никто из хозяев, у которых просились на ночлег, не отказал им в этом. Все очень сочувствовали путникам, кормили их, и старались помочь чем только могли. 
            Через четыре дня пути, остановились в деревне Хатежино. И тут, вдруг, почувствовали, что - то изменилось. Наконец, поняли, в чем дело. Кругом звучала чистая русская речь, без польского акцента. Значит, перешли старую Советско – Польскую границу. Первая же женщина, к которой обратилась Домановская с вопросом, где можно переночевать, спросила.
                - Вы из Западной Белоруссии пришли?               
              - Да.
             - Тогда идите в правление колхоза, а я сейчас сбегаю за председателем.
          Подошли к зданию, на котором была вывеска «Правление колхоза Заря», и уселись на скамейках крыльца. Через 15 минут подошла та самая женщина. С ней пришел представительный мужчина в  «сталинской» фуражке, сером плаще и сапогах. Председатель приветливо улыбнулся и произнес такое знакомое, такое родное слово, от которого сразу стало тепло и спокойно на душе.
               - Товарищи. – Сказал председатель. -  Анна Петровна сейчас отведет вас к месту вашего ночлега. Там вас покормят, а потом в баньку. Я сказал, что бы для вас протопили. Помоетесь, попаритесь с дороги. Далеко путь держите?
               - В Могилевскую область.
                - Да. Путь вам предстоит дальний и не легкий. Желаю вам удачи и счастливо добраться до дома.
              На утро, отдохнувшие после бани, плотно позавтракав вареной картошкой с маслом, двинулись дальше. На второй день пути вошли в Минск. Дошли до главной улицы, повернули на право и прошли мимо Дома Правительства. Памятника Ленину перед домом не было. На пьедестале остались только Ленинские ботинки. Герб Белорусской Республики, украшавший Дом Правительства, был завешен красным полотнищем, в центре которого в белом кругу красовался жирный, как паук, фашистский знак.  Все окна Дома Правительства открыты настежь. В них, спустив ноги в коротких сапогах на улицу, сидели немецкие солдаты. Путники прошли через весь город. Везде, куда ни кинь взгляд, разбитые или сгоревшие дома. Наконец, вышли на Могилевское шоссе. Дорога асфальтированная. По ней идти легче, чем по гравию или булыжнику. На обочине через каждые 100 -150 метров разбитая или сгоревшая Советская армейская техника.
              Через шесть дней пути подошли к реке Березина. Предстояло перейти длинный мост, чтобы попасть на другой берег. Но, когда подошли к тому месту, с которого открывался вид на мост, увидели большой щит, прибитый к столбу на обочине. На щите надпись на немецком и русском языках.
            «ЗАПРЕТНАЯ ЗОНА, ПОДХОДИТЬ К МОСТУ БЛИЖЕ, ЧЕМ НА 500 МЕТРОВ ЗАПРЕЩЕНО, ОХРАНА МОСТА СТРЕЛЯЕТ БЕЗ ПРЕДУПРЕЖДЕНИЯ».
              - Что будем делать? – Спросила София Трофимовна.               
              - Мама, я думаю, что немцы опасаются только за мост. Они боятся, что его могут взорвать. Но их не интересует река сама по себе. Вернемся назад и поищем в деревне кого нибудь. Кто перевезет нас на лодке.
              Прошли назад около километра и увидели на обочине немецкий грузовик. Капот мотора был открыт и один из немцев копался в моторе. Остальные солдаты вылезли из машины и разминали ноги на обочине.
                Подошли поближе к этой группе солдат. София Трофимовна, к своему удивлению, услышала, что эти солдаты в немецкой форме говорят между собой на чистом французском языке. Она призвала на помощь все свои знания, полученные в гимназии, и заговорила с ними. Французы оживились, громко загалдели и окружили Домановскую. Как могла она объяснила им, что надо попасть на другой берег, но на мост вход запрещен. Французы посовещались между собой и, видимо, приняв какое-то решение, согласно закивали головами. В это время водитель устранил неисправность и мотор затарахтел. Солдаты попрыгали в кузов. Один из них открыл задний борт и указал на него Домановской.
              - Мадам, оп – ля – ля.- Сделал он приглашающий жест.
           Долго уговаривать было не надо. Домановская, Леня и Маруся быстро залезли в кузов. Солдат жестом показал, что бы все сели на пол кузова. Аленку подняли на руках и усадили рядом с Марией. Владимир влез последним. Солдаты накрыли всех большим куском брезента. Так спокойно проехали мост через Березину. Да еще проехали километров пятнадцать. А это целых полтора дня пешей ходьбы.
      Медленно тянулись длинные километры. Был солнечный, не обычно для середины сентября теплый день.  Порядком устав, увидели на обочине густые кусты, и решили в их тени немного отдохнуть и перекусить. София Трофимовна расстелила на траве белую салфетку. Маруся достала из Лениного мешка хлеб, сало. Вдруг на дороги послышался плач, громкие причитания. Владимир выглянул из кустов. По дороге шла женщина. На ней было простое полотняное платье, ноги босые. Она шла по самой середине асфальтированного шоссе и во весь голос причитала.
                - А моя ж ты Рассеюшка. А што ж ета с тобой сделали вороги проклятые. А мае ж вы солдатушки, а кольки ж вас поубивали.
              Женщина шла медленно, и ее плач еще долго слышался путникам, пока не утих вдали. Владимир вспомнил слова отца о том, что в тяжелые, трудные для Родины времена, народ будет воевать не за Советский Союз, а за Святую Россию.
          На окраине города Червеня их остановили два полицая.
          - Кто такие? – Спросил, видимо старший по чину.
           - Я учительница. А это мои дети. – Встревоженным голосом проговорила Домановская.
          - Чего шляетесь?
          - Идем домой.
         - Откуда?
          - Из Минска. – Почему-то соврала Домановская.
         - Пошли с нами. 
        Они уныло побрели за полицаями, не ожидая для себя ничего хорошего. Полицаи оживленно обсуждали вчерашнее происшествие. Из разговора София Трофимовна и Владимир поняли, что вчера был задержан секретарь райкома комсомола. Во время допроса он вскочил на стол и откусил начальнику полиции нос, и сегодня, он злой, как черт.
          Вошли в здание полиции. В кабинете начальника за столом сидел угрюмый полный мужчина. Его нос был закрыт ватным тампоном, от которого через уши тянулись марлевые бинты, завязанные узлом на затылке. Мжчина был сильно выпивши. От него, даже на приличном расстоянии, чувствовался запах винного (или самогонного?) перегара. Владимир и его мать сразу догадались, что это и есть начальник полиции.
           - Кого привел?! – Рявкнул начальник.
           - Да вот, господин начальник, говорят из Минска идут.
           - Кто такие?
           - Я учительница, а это мои дети.
           - Что в Минске делала?
           - Работала в школе, но теперь она сгорела. Иду домой в деревню. Там моя мать живет.
             - Документы! 
            София Трофимовна, Владимир и Маруся протянули ему удостоверения выданные Лагодой.
           - Так тут же по-немецки! Ничего не понятно.
          - А вы хотели, чтобы Германские власти писали по-русски? – Осмелев, с вызовом отозвалась Домановская.
         - А, ну  ка, позови переводчика. – Сказал начальник полицаю, приведшему их сюда.
         У Домановской сердце провалилось в пятки.  – Вот и конец. – Подумала она.
          В кабинет вошел молодой интеллигентного вида человек в очках.
          - Прочитай, чего тут. – Сказал начальник.
        Молодой человек взял удостоверение Домановской. Заглянув в него, он,  с удивлением посмотрел на Софию Трофимовну.
          - Ну вот и все. – Подумала она.
          - Вы в Минске в школе работали?
         - Да. Я вела младшие классы с первого по четвертый.         - Я тоже учитель.  Преподавал в Червеньской средней школе немецкий язык.
        - Тебя сюда не знакомиться пригласили! – Рявкнул начальник. – Давай, читай чего там написано.
         Молодой человек надел на нос очки, и, пристально вглядываясь в  бумажку, выданную Лагодой, начал читать.
            - Владелец настоящего удостоверения имеет право свободного передвижения на всей территории, оккупированной Германскими войсками. Военнослужащие немецкой армии, а, так же местная полиция, обязаны оказывать содействие и помощь владельцу настоящего удостоверения. Подпись – Гаупт комиссар фон Бауэр. Все. 
             - Свободен.- Сказал начальник переводчику, и вернул удостоверения их владельцам.
            - Спасибо. – Сказала Домановская, принимая из его рук спасительные бумажки. Закрывая за собой дверь кабинета, она услышала грозный рык начальника полиции.
                - Дурак, итт твою мать! Смотреть надо внимательнее, кого задерживаешь, идиот!
            Выйдя на улицу, Домановская сказала. – Лагода был прав. Нам не следует идти через районные центры.
             - Да. – Согласился Владимир. – Мы зашли только в два, и везде нас ждали неприятности.
            - Но теперь до самого Могилева больше районных центров нет.
          - Да. А в большом городе по улицам много народу шатается. Там на нас никто не обратит внимания. Кстати, нам надо перейти на левый берег Днепра, а это можно будет сделать только в Могилеве.
            И снова потянулись длинные километры. По асфальтированному шоссе идти было легко, привыкшие к длительным переходам ноги, почти не чувствовали усталости, но боль в душе все нарастала, глядя на многие следы отступления Красной армии. Разбитые или сгоревшие автомашины, броневики, брошенные орудия, насыпанные наспех курганы желтого песка на братских могилах красноармейцев. Две недели хотьбы, и вот он, родной наш Могилев. От города остались целыми только сами улицы. От домов одни развалины.
           - А где же люди будут теперь жить? – Пролепетала Аленка, сидя на плечах у Владимира.
          - Построят новые дома, вот только война окончится. – Успокоил ее Владимир. – Вон видишь, уже разбирают развалины. –
        И действительно, на развалинах копошились какие-то люди. но, что это? Почему они разгребают битые кирпичи и грузят их на тележки голыми руками? Разве нельзя взять в руки лопаты? И почему эти люди, отвозя тележки с битыми кирпичами, во весь дух бегают бегом? А те в черной одежде с белыми повязками на рукавах подгоняют бегущих резиновыми дубинками? Когда подошли ближе, все стало ясно. Работали евреи, подгоняли их дубинками полицаи. Бессмысленная, никому не нужная работа. Ведь дураку ясно, что такими методами убрать весь этот строительный мусор и за сто лет невозможно. Это была работа ради работы, специально придуманная фашистами для евреев.
          - Иосиф Давидович. – Окликнула Домановская, пробегавшего мимо пожилого мужчину с тачкой. – Вы ли это? Вы же делали мне операцию на ноге. Еще в двадцать восьмом году.
           - Не знаю, милая, не помню. Может быть.  Я много их сделал за свою жизнь.
         К ним начал приближаться полицай, похлопывая дубинкой по своей ладони.
         - Извините, дорогая, я побегу. –  Иосиф Давидович трусцой побежал дальше, толкая перед собой тачку с битыми кирпичами
           - Что, с жидом поговорить захотела? – Спросил подошедший полицай.
          - Это же известный хирург. Доктор, понимаете? 
          - Понимаем, понимаем, все равно жид есть жид. Так и устраивались всю жизнь там где полегче.               
          Домановская, что-то хотела возразить, но Владимир взял ее под руку и повел за собой. – Надо идти, мама.
           - Вова, ты подумай! Это же сам Френкель. Хирург с мировым именем!
           - Мы ему сейчас, ничем не поможем, а на неприятности нарваться очень легко.
          Еще целых две недели добирались они до Зеленкович, плутая по лесным дорогам, останавливаясь на ночлег в крестьянских хатах. Хозяева этих хат, как и в Западной Белоруссии, приветливо их встречали, кормили, прятали от немцев и полицаев. Целых 600 километров прошли они за два с лишним месяца и благополучно пришли на Родину. Правда, надо сказать, что одна из этой компании всю дорогу ехала верхом на плечах своего братика. Это Эвелина, или просто Аленка, как ее все называли.               





               











               
                Солдат! Леса, поля родные,
                Ты защитить, увы, не смог.
                И, вот, твои места святые
                Топчет вражеский сапог.

НЕМЦЫ В САМОТЕВИЧАХ

               В Самотевичах семью Домановских считали, если не погибшей, то, по крайней мере,  навсегда пропавшей. Бабушка Маша, в это утро, как и всегда, начала с «Отче наш». Помолившись вышла на кухню. Там Ганночка орудовала у печи.
                - Марковна, сего дня закончим выбирать картошку на сотках. Что будем делать с колхозным участком?
               - А, Бог с ним, колхозным участком. Хватит с нас и этого. Есть то все равно некому.
           Дело в том, что с приходом немцев, колхозники дружно поделили все колхозное имущество и землю, засеянную еще колхозом. На долю бабушки так же приходилось три гектара пахотной земли, на которых вырос не плохой урожай картошки.
             - Марковна, так ведь жалко же, пропадет урожай, померзнет картошка. Шутка ли, уже октябрь на дворе.
            Бабушка ничего не ответила, только махнула рукой и вышла во двор. Присев на скамеечку у дома стала глядеть на дорогу, идущую из Зеленкович вдоль большого колхозного сада. По дороге шли какие-то люди. Бабушка сложила ладошку ложечкой и, заслонив ею глаза от яркого солнца, старалась разглядеть, что за прохожие там идут? А путники все ближе и ближе. Наконец узнала.
              - О, Боже правый, неужели Сонечка? – Вскочив со скамейки, поспешила навстречу.- Сонечка, родная, Вовочка, Ленечка, Аленушка! Все живы?
             - Живы, мамочка, живы. – Сказала Домановская. Только очень устали и  голодные, как волки.
             - Родные мои, деточки мои. – Обливая слезами, по очереди расцеловала всех. Счастливая, подбежала к дому Шешко, стала изо всей силы стучать в окно.
              - Что случилось, Мария Марковна? – Выглянула в форточку соседка.
              - Нина Даниловна, Сонечка пришла с детьми! Все живы и здоровы. Радость то, какая. Слава тебе Господи!
         Все обитатели учительского дома, привлеченные громкими криками, высыпали на улицу. Витька Шешко, Юзик Корзинкин тискали в объятиях Владимира.
                - Вовка, а мы думали, что вас немцы убили. – Сказал Юзик.
               - Как видишь, пока еще нет. Еще повоюем, Юзик! –
             А от бабушкина дома уже бежали дядя Саша, Андрей и Ганночка. Снова объятия, поцелуи и, слезы радости.
               - Пошли же домой, сейчас, мы вас накормим. – Сказала бабушка. – Ганночка, что там у нас с завтраком.
               - Бульба  готова, сало жарится.
        За завтраком бабушка спросила. – Сонечка, расскажи, что вам пришлось пережить, где Домановский?
              - Это долгая песня, расскажу, как-нибудь, потом. Ты, лучше, расскажи, что у вас слышно. Что происходит сей час, что слышно из Хотимска от Володи?          
              -  Володя, Сонечка, умер перед самой войной. 19 июня.
               - А Мария Михайловна, дети? 
               - Инночка в Москве, учится в каком то-институте, а Римма в самом начале войны была в Карачеве, где она теперь, не знаю. Мария Михайловна в Хотимске. Она парализована, ноги совсем отнялись.
               - А Степан Андреевич?
              - Его призвали в армию, как только началась война. Андрюша живет с нами.
             - Мама, а немцы в Самотевичах есть?
             - Были. Но теперь нет. Они назначили старосту, по ихнему бурмистр называется. Помнишь, Сонечка, Стародубова Степана? Он еще до революции сторожем на почте работал. Вот его и назначили этим самым бурмистром.
           - Бургомистром. – Поправил ее Андрей.
           - Пускай себе так. А еще троих полицейских определили. Из местных. Гнулин у них, за старшего. Ходят по деревне с винтовками, да требуют, что бы перед ними все снимали шапки да кланялись. Вот такие дела.
           - Бабушка, а про партизан здесь ничего не слыхали? – Спросил Владимир.
              - Каких еще партизан? – Удивилась Домановская.- Что это ты придумал, сын?
             - Знаешь, мамочка, если партизаны в лесу появились, то значит немцам нас не победить. – Заметил Владимир.
         - Партизаны, я слышала, где-то есть за  Беседью, но здесь их никто не видел. – Сказала бабушка.
           Многие учителя ушли в партизаны. – Сказал Андрей. - Менделев, Кацук, еще несколько молодых, вы их не знаете.
          - Вот видиш, мамочка, партизаны, все-таки, есть. Это хороший знак.
              - А еще Шкроб вернулся. Помнишь, его раскулачили еще в конце двадцатых. – Продолжала бабушка делиться новостями. – А Ключенков сын, которого раскулачили в тридцать третьем, теперь в Костюковичах самый главный полицай. 
              - А, что же с колхозом?
             - Колхоза, Сонечка, больше нет. Колхозники все поделили между собой, и землю и инвентарь. Сашок же работал всю жизнь в колхозе, так, что и нам выделили три гектара земли, коня, телегу, да плуг с бороной.
             - А Маруся в Хотимске одна?
              - Совсем одна. Да еще парализованная. Правда, с ней их бывшая служанка Ульяна. Ухаживает за ней, коровку ее доит.
             - Надо завтра же идти в Хотимск. – Сказала Домановская.
            - Я с тобой, мама. А ты, Андрюха?
            - Конечно, я с вами.
           На следующее утро все трое отправились в Хотимск. Знакомая дорога, две ветряные мельницы на высоком берегу  Беседи и, вот она, школа. В квартире директора тишина. Мария Михайловна сидела на кровати, такая жалкая, одинокая. Безразличным, отсутствующим взглядом посмотрела на вошедших. И, вдруг, узнала.
            - Сонечка! Боже мой, Сонечка, миленькая! А я уж не чаяла кого-нибудь увидеть. Думала, так и помру тут в одиночестве. – Она сняла свои пенсне и начала вытирать слезы подолом халата. – А Володечка умер.
              - Я уже знаю, Мария, мы были в Самотевичах. Вчера только пришли из Воронова, и сразу к тебе.
              - Как пришли, пешком? А разве поезда не ходят?
            - Какие там поезда. Кругом война, Марусенька.
            - Танки немецкие ходят. – Пошутил Андрей. – Только на них ехать не удобно Сильно трясет.
            - Смотри ты, как Вова вырос. Такой красавец. И. что же, ты, Сонечка, собираешься делать?
            - Первым делом, забрать тебя отсюда в Самотевичи. С нами жить будешь. Согласна?
            - Ты еще спрашиваешь. Конечно,  согласна. Это мое счастье и спасение. А то я уже всякую надежду потеряла. Сонечка, милая моя – И она опять залилась слезами.
            Вошла служанка Ульяна. – А боже ж мой! Тетя Соня, Вовка, так вы живы?
        - Как видишь, и живы, и здоровы. – Ответил Владимир.
        - Ульяночка, они забирают меня в Самотевичи.
       - Ну, так и хорошо. Что вы тут будете одна?
        - А ты поедешь со мной?
       - А куда ж я без вас, а вы без меня. Поедем вместе.
       - А куда же мы свою корову денем, Ульяночка?
      - А зачем ее куда-то девать? С собой возьмем. Семья там теперь у нас большая будет, молочко и сгодится.
       Переезд совершили в тот же день. Школьный сторож Ермолай запряг лошадь. На телегу сложили все пожитки Марии Михайловны, усадили ее самое, к телеге привязали Буренку и благополучно проехали до Самотевич. Теперь в доме бабушки собралась большая семья. Целых десять человек. Бабушка сразу же пересмотрела свое отношение к тем трем гектарам, которые община выделила на ее долю.
              - Завтра же Вова, Андрюша и Саша в поле, копать картошку.
             - А я? – Спросил Леня.
             - И ты тоже. – Согласилась бабушка. – Уже большой.
         На следующий день вышли в поле целой бригадой. Разогнали плугом несколько борозен. Владимир, Андрей и Ульяна стали выбирать  картошку и ссыпать ее в кучи, а Саша с Леней грузили ее на телегу и отвозили домой в погреб.
            - А вот и наша доблестная полиция спешит на задание. – Сказал Андрей и указал на дорогу.
           Владимир оторвался от работы и посмотрел туда, куда он показывал. От Самотевич, поднимая за собой целую тучу пыли, во весь опор неслась бричка, запряженная парой лошадей. Остановились возле Владимира и Андрея. Один с вожжами в руках, остальные с винтовками. На рукавах белые повязки Владимир сразу узнал бывших учеников, которые учились вместе с ним в 1939 году, но были на два класса старше.
             - Хлопцы, ни кого подозрительного здесь не видели? – Обратился к ребятам Гнулин.
             - Нет, не видели ни кого. – Ответил Андрей. – А, что сбежал кто?
            - Тут бабы видели,  каких-то двух незнакомых мужиков. Видно в Цыкуны подались. Ну, от нас не уйдут. Смотрите, как мы их скоро вести в управу Булем.
           Цыкунами здесь называли небольшой лесной массив за поселком Лучки.  Примерно через два или три часа Андрей с Владимиром увидели «бравых» вояк, которые уныло брели пешком и без оружия по пыльной дороге. Ребята и Ульяна сделали вид, будто увлечены работой и не замечают обезоруженных полицаев.
                Картошки было очень много. Намного больше того, что требовалось семье. Поэтому, и бабушка, и Домановская, как в былые времена, решили заняться благотворительностью. На Местечке жило много еврейских семей, которых немецкие власти, по сути дела, лишили всякой возможности работать и добывать себе средства для существования. Во главе еврейской общины стоял бывший второй секретарь Костюковичского райкома партии Лев Аронович Калодицын. Никто его не назначал Калодицына главой общины, но все евреи единогласно признали его в этой ипостаси. К нему и обратилась София Трофимовна с предложением о помощи самым бедным еврейским семьям. Калодицын с благодарностью и радостью принял это предложение. И вот, на картофельном участке бабушки у Владимира и Андрея появились помощники, копавшие, и уносившие картошку в мешках себе домой. Среди них был и старый знакомый Владимира и Андрея по фамилии Жигала. Впрочем. Знакомство было не очень приятным. Когда Владимир был еще просто Вовкой, а Андрей Андрейкой, они иногда любили подшутить над Жигалой. Тот работал в колхозе и часто возил на телеге, в которую впряжены волы, то навоз, то солому. Обычно, уже не молодой, жигала, держа в руках вожжи, шел рядом с телегой Вовка и Андрейка бежали за ним вслед, приговаривая.
              - Жигала кривоногий, Жигала кривоногий – Надо сказать, что ноги у старика и в самом деле, как две дуги, выгибались наружу.
              Жигала останавливался, поворачивался лицом к мальчишкам и  самым миролюбивым тоном, спокойно произносил. – Ну и, что, что кривые? Хай себе, будут кривые. Абы шли.
            И вот теперь он работает рядом. Накопает килограмм 20 в мешок, на плечо и понес домой. Так же и все остальные,  кого прислал Калодесев.
               - Жигала, а почему вы не эвакуировались? Ведь вы знали, как немцы обращаются с евреями. И время у вас было достаточно. – Спросил, как-то, Владимир.
           - Так мы же эвакуировались. Все евреи из местечка.
            - И, что же?
           - Мы дошли до Гомеля, а там надо было через реку перейти. А по мосту войска идут. Отступают. Мы ждали пока они пройдут.
               - И, что же? Прошли войска?
              - Нет. Войска все шли и шли, и конца им не было.
             - И, что же потом?
            - А потом приехал немецкий самолет, и как дал бомбы! Моста и не стало. И мы вернулись назад.
           - А разве нельзя было переплыть реку?
          - Кто-нибудь мог бы. Но с нами были старики и дети. Мы решили вернуться домой, и всем вместе, ждать своей участи. 
           Зима в 1941 году наступила рано. Весь конец октября и начало ноября стояла относительно теплая солнечная погода с легкими морозцами по утру. Но с утра 7 ноября поднялся сильный ветер, пошел густой снег, закрутила метель, температура воздуха опустилась до – 20 градусов. На следующий день рождение Эвелины. Ей исполнилось четыре года
            - Аленка преподнесла немцам хороший подарок. – Радовался Леня. Пускай узнают нашу зиму в своих тонких шинельках, да в сапожках! 
            - А наши красноармейцы тоже на войне. Им же тоже холодно – Говорит Аленка.
            - Наши привычные, холода не боятся.
            - Кроме того, наши в валенках и полушубках. – Вмешался в их беседу Андрей.
        - А в валенках тепленько, тепленько, да Леня? –
        - Конечно. – Согласился тот.
        - А немцы пускай мерзнут. Они не хорошие. Правда?
        - Правда, Алечка, правда. Пусть мерзнут.
       Новый год праздновали без елки. Идти за ней в лес, было не безопасно. Но новогодний привет получили от Советских войск. В ночь на второе января стекла в окнах бабушкиного дома дребезжали от мощного гула Советских тяжелых бомбардировщиков. Советские самолеты распознавались по характерному звонкому, чистому, с переливами гулу. Гул немецких самолетов был похож на звук работающего трактора. Рано утром Владимир с Андреем, выйдя в сад, обнаружили на снегу несколько голубых бумажек. Листовки! Это же наши самолеты сбросили их ночью! Подняли одну, другую и… Вздох разочарования. Листовки немецкие. Принесли домой и, с помощью учебника немецкого языка, стали разбираться, что там написано. Вдруг, поняли, листовки наши! Они написаны для немецких солдат. Это просто инструкция для  немецкого солдата, предписывающая ему, как вести себя при сдаче в плен Советским войскам.       
                Громкое УРРА!  Потрясло стены бабушкиного дома. Все, включая Аленку, начали плясать от неописуемой радости. Шутка ли? Весточка от наших! Эта голубенькая бумажка рассказала о многом. Она сказала о том, что немцы не взяли Москву! Более того, она сказала, что немцы отступают, а наши наступают. Иначе, зачем же писать немецким солдатам такую инструкцию? Не плясала только тетя Маруся. Она свою радость выражала потоками слез и улыбкой.
              Вторая весточка пришла в дом бабушки 23 февраля. Это день рождения Советской армии. В этот же день родился и Леня. Двойной праздник. По этому случаю, напекли картофельных блинов, зажарили большую сковороду свинины. Бабушка извлекла из своих закромов бутылочку самогонки. Вдруг, раздался громкий стук в дверь. Владимир открыл. На пороге стояла молодая, веселая девушка. Ни деревенский овчинный полушубок, ни аккуратненькие лапти на ногах не смогли скрыть ее, явно не деревенское происхождение.
                - Пустите водички попить? Да и погреться бы не мешало. – Звонко заговорила девушка. Этот говорок окончательно выдал ее. Так говорят только Москвичи или Ленинградцы.
             - Входите, входите, милая. – Пригласила бабушка. – Погрейтесь да перекусите с нами.
              - Ведь сегодня такой праздник! – Добавила Домановская.
             - Спасибо. – Сказала девушка. Взяла веник у порога, смела снег со своих лапоточков, сняла тулуп,  пуховой платок и стала совсем похожей на городскую и очень милую девушку. Без всякого смущения села за стол и подняла предложенную ей рюмку самогона.
             - Меня зовут Фрося. – Представилась она. – А какой праздник отмечаем?
              - Фактически,  у нас сразу два праздника сегодня. – Сказала Домановская.
                - Вот как?   
               - Во - первых, день рождения нашего Лени.
               - А во – вторых?
              - А еще, я думаю, вы и сами хорошо знаете.
             Фрося  засмеялась заливисто и громко. – Ну. что, Леня. Я тебя поздравляю. Твое здоровье.
               После третьей рюмки, Фрося, вдруг, сказала. – София Трофимовна, а ведь я к вам с поручением от Кацука Владимира Ивановича. - Домановская вздрогнула от неожиданности.
             – От Ивана Владимировича?
              - Да. Он передает вам привет.
              - Кто вы? – Спросила Домановская.
              - Я Фрося. И этого пока достаточно. – Она снова залилась звонким смехом. – Мне надо с вами поговорить. Мы можем куда-нибудь выйти?
             - Да. Пойдемте ко мне в спальню.
        Они пробыли в спальне около часа. Потом Фрося попрощалась со всеми и ушла.
           Владимир и Андрей, тут же атаковали Софию Трофимовну.
                - Ну, что, мама, о чем она с тобой говорила?
                - Ой, ребятушки! Она приходила специально ко мне по поручению командира партизанского отряда. Иван Владимирович в этом отряде заместитель командира по политчасти.
                - Ура! Наконец-то. – Радостно воскликнул Владимир.
                - Командир отряда предлагает мне стать связной.
                - Ты, конечно, согласилась?
                - А как ты думаешь?
                - Мама, мы с Андреем должны уйти в партизаны.
                - Я, конечно же, говорила об этом с Фросей. Она сказала, что доложит об этом командиру, а потом обещала передать мне, какое решение он примет.      
            Прошло два месяца. За это время от Фроси никаких вестей. Ребята и Домановская били встревожены. Тем более, что немцы активизировали свои действия против партизан. В Самотевишах была оборудована опорная база, с гарнизоном в 50 человек. Командовали гарнизоном два немца, а рядовыми были Советские пленные солдаты, и местные Самотевичские молодые парни, бывшие десятиклассники. Командовал этим отрядом немец по имени Карл. Толстый, как бочка, любитель выпить и пожрать. Любимым развлечением Карла были прогулки по деревне с толстой палкой в руке, которой он бил встречных девок по заднице. Помощника Карла звали Франц. Он был более вежлив и интеллигентнее Карла. Оба немца немного говорили по-русски.
         Гарнизон разместился в единственном каменном здании, в котором до революции жила семья свяшеника Поликарповича. Немцы заняли одну комнату и жили обособленно от остальных полицаев, разместившихся по другим помещениям. Вокруг дома полицаи выкопали ров и вырубили кустарник. Окна в  заложили мешками с песком
          Первое приказание Карла Бургомистру было чисто гастрономическое.. Ему вменялось в обязанность ежедневно доставлять Карлу и Францу жареного гуся на обед. Кроме того. Карл очень любил свиное сало. Бургомистр обязан был поставлять его немцам в требуемом количестве.
               Отряд Карла ежедневно, кроме выходных, с утра и до обеда занимался строевой подготовкой. Грустно и смешно было наблюдать за тем, как эти молодые русские парни, одетые в грязно – желтую форму неизвестно какого побежденного немцами государства, маршировали по дороге под команду Карла.
              - Айн, цвай, драй. Линкс! Линкс! Линкс!
             - Айн лиед! – Командует Карл. Полицаи запевают строевую песню. Но немецких песен они не знают, поэтому в ход идут  «Непобедимая и легендарная» или «Школа красных лейтенантов».
              В середине мая в доме бабушки снова появилась Фрося. Теперь уже в разговоре с нею участвовали и Владимир с Андреем.
            - Ваше задание только наблюдать. Сам гарнизон из полицейских и двух немцев, сам по себе не опасен. Но он является опорной базой для тех карательных отрядов, которые будут направляться в зону действия партизан и временно останавливаться в Самотевичах. – Сказала Фрося.
            - А, что должны делать мы? – Спросила София Трофимовна  - Только сидеть и ждать?
            - Я же сказала. Только наблюдать. Если появится в Самотевичах карательный отряд немцев или полицаев, то ваша задача - определить – сколько их, какое у них оружие, и сообщить нам.
               - Хорошо. Это не так уж трудно. Сиди да наблюдай.
              - Не скажите, София Трофимовна. Отнеситесь к этому серьезно. Для нас это очень важно. И еще одно. Свяжитесь с Калодицыным и поговорите с ним. В еврейской общине 40 – 45 взрослых здоровых мужчин.. Отряд готов принять их в свои ряды.. Вот, пока. и все. 
              - Как мы будем с вами связываться?
              - Я буду сама к вам приходить. В экстренных случаях, надо бежать в Усовку. Это от вас три километра. Там спросить бабку Акулину.
                - Когда мы с Андреем можем уйти в отряд? – Спросил Владимир.
              - Теперь, об этом. Командир считает, что это преждевременно. Ваш уход вызовет повышенное внимание к вашему дому, к вашей  семье. А  это нежелательно. Кроме того, вы здесь будете полезнее. Помогайте маме, наблюдайте. Это даже важнее, и, я бы сказала, не менее опасно, чем быть в отряде.    
           В конце мая София Трофимовна попросила Владимира и Андрея сходить на местечко и пригласить в гости Калодицына. Он сразу же пришел вместе с ребятами. Между ним и Софией Трофимовной состоялся разговор.
          - Лев Аронович, - сказала София Трофимона, - вы, конечно представляете себе, какой опасности подвергаетесь вы и ваша семья, да и другие еврейские семьи, живущие на мстечке7 –
          - Конечно, Сонечка, я очень хорошо представляю себе ситуацию. Но, что же можно поделать?
            - Командир партизанского отряда сказал, что он готов принять вас и других молодых и здоровых  мужчин в свой отряд. Это могло бы вас и многих других уберечь.
           - Дорогая Сонечка, но как же мы сможем бросить свои семьи? Видно судьба наша такая, что всем нам предписано богом погибнуть.
         - А вы сами? Ведь вы можете спастись и спасти свою семью.
         - Нет, дорогая Сонечка, я должен быть вместе со своим народом и принять вместе с ним все мучения. Ты представь себе, что подумают обо мне все мои евреи, если я спасусь сам, а их оставлю одних в тяжкую для них минуту.
         - Лев Аронович, что будет? Неужели немцы возьмут Москву?
          - О. нет! Москвы им не видать, как своих ушей. Но народу погубят еще много.
         - Как вы думаете, Лев Аронович. Когда наши вернутся, то колхозы опять восстановят? Ведь если посмотреть, как дружно колхозники поделили землю и стали работать с таким рвением, то становится ясно, что колхоз им не нужен. Пускай бы наши так и оставили.
      - Да. Сонечка, ты только посмотри, как быстро прошла посевная. Вся земля засеяна, и никакой бригадир над мужиками с палкой не стоял. Но политика  нашего государства направлена на полную коллективизацию сельского хозяйства, и вряд ли в этом вопросе, что-то изменится. Это я тебе, как бывший партийный работник, занимавшийся коллективизацией, гарантирую. 
           Стояла жаркая июньская погода. А ночью, накануне воскресенья, над Гайдуквкой нависла огромная черная туча. Загремел гром. Поднялась буря. Среди ночи раздался сильный треск, затем грохот падающего на землю тяжелого, сломанного сильным ветром дерева. Утром Андрей с Владимиром увидели столетнюю березу, которая перегородила собой всю дорогу. К месту происшествия прибили Карл и два  полицая. Чрезвычайное происшествие! Дорога, связывающая два районных центра, и, за которую несет ответственность Карл, перегорожена!
            В дом бабушки зашел полицай и приказал, чтобы кто-нибудь вышел из дома. Вышли Андрей и Владимир.
              - Немедленно освобождай дорога! – Скомандовал им Карл. Он посмотрел на часы…– Один шас, дорога бить свободна! Понимай? – И он красноречиво потряс в воздухе своей палкой.   
                Ребята дружно взялись за дело. Шутка ли? Двойной стимул. С одной стороны Карлова палка. а с другой, – дров хватит на всю зиму. От дедушки Трофима Васильевича осталось две пилы. Одна узкая и короткая. Ею работали Леня и дядя  Саша. Когда этой пилой пилили, она издавала такой характерный звук.
              - Пиюм, пиюм. Пиюм пиюм!
              Вторая пила была длинная и широкая. Ею работали Андрей с Владимиром.
               - Пилиповна, Пилиповна, Пилиповна. – Пела длинная пила.
               Еще и часа не прошло, а дорога уже била свободна. Ребята подбирали мелкие сучья и носили их под поветь. Вдруг Андрей поднял к верху палец.
          - Тихо!
         Владимир прислушался. По местечку грохотала целая колонна подвод. Остановились у церкви. С телег попрыгали на землю люди, одетые в грязно желтую, уже знакомую ребятам по Карлову отряду, военную форму. У церкви образовалась большая толпа. До церкви было не близко, но хорошо слышался громкий хохот.
            Вы  слышали, как смеется хором сразу сотня грубых мужских голосов? Точно такой смех слышал Владимир еще в Воронове, когда немецкие танкисты в синих комбинезонах стояли вокруг Советского патефона. На патефоне вращалась пластинка, и чудесный голос певицы Ковалевой пел о страданиях девушки, которую разлучили с милым злые люди. Немцам  эта песня казалась очень смешной.
           Громкий хохот у церкви был очень похож на тот немецкий. Стало немножко жутко на душе. Вот оно пришло время выполнять  задание Фроси. И тут вдруг до Владимира с большой ясностью дошел смысл сказанных ею слов.
              - Это даже важнее и, я бы сказала, не менее опасно, чем быть в отряде. 
           На улицу вышла София Трофимовна.
         - Ребята, не хотите ли прогуляться в церковь? Ведь сего дня воскресенье. Заодно посмотрите, что там к чему.
           - Хотим, не хотим, но ведь надо, так?
            - Надо, сынок.
         Владимир и Андрей умылись, переоделись в чистую праздничную одежду, и отправились на местечко. Леня увязался идти с ними.
         - Посидел бы лучше дома. Так будет спокойнее. – Сказал Владимир.
        - Вот так и всегда! – Захныкал Леня. – Как, что, так сиди дома. А я уже не маленький, тоже все понимаю. Вот так!
         - Пускай идет с нами. – Согласился Андрей. – Для маскировки.
         - Ладно. – Согласился Владимир. – Пошли с нами. –
        Ребята отправились на местечко. Вот прошли мост через Черноутку, дальше ольховая роща, вот дом доктора Колосовского. Ноги будто налиты свинцом. Тревога на душе. Ну, что тут такого? Мы просто идем в церков и все. – Успокаивал себя Владимир. Но страх не проходил. Подойдя ближе к церкви, ребята, наконец, поняли причину бурного веселья полицаев. Они стояли широким кругом и наблюдали за тем, как в его центре  полицай из их команды издевался над несчастным Жигалой.
           - А, ну кричи, приказывает он Жигале, - Я жид пархатый!
            - Я жид пархатый. – Упавшим голосом говорит Жигала.
           - Громче! – При этом полицай бет плетью по босым ногам еврея.
           - Я жид пархатый! – Кричит тот и подпрыгивает, уклоняясь от плети.
          - Громкий раскат грубого смеха. Полицаи довольны спектаклем.
          - А теперь кричи – смерть жидам! – И снова в ход пускается плетка, и опять громкий грубый смех.
           - Двадцать подвод. – в пол – голоса замечает Андрей. – На каждой подводе по четыре человека.
           - Восемьдесят полицаев. – Заключает Леня.
           - Правильно. Считать умеешь.
           - Винтовки Советские, автоматов и пулеметов нет. – Тихо произносит Владимир.
      И тут ребята увидели Бургомистра Стародубова, который разговаривал с двумя новоприбывшими полицаями. Один из них, судя по важному виду и парабеллуму на боку, начальник. Проходя мимо них, ребята хорошо расслышали, что Стародубов подробно объяснял главному полицаю как проехать на Усовку. Пройдя еще несколько шагов, Владимир тихонько прошептал.
           - Все ясно. Около восьмидесяти полицаев с винтовками собираются проехать в Усовку.
           И тут, вдруг, их остановил громкий окрик.
           - Эй, ты. Чубчик!
       Владимир оглянулся. Главный полицай и Стародубов в упор смотрели на него. – Вы это мне?
        - Тебе, тебе. А ну-ка, подойди сюда!
       - Беги домой. – Тихонько шепнул Владимир Ленику. Тот мигом исчез. Полицаи не обратили внимания на малыша.
         - Ты, что же это, проходишь мимо и не здороваешься с людьми? – Спросил главный.
         - Так я же с вами не знаком.
        - Ах, ты с нами не знаком, вот оно, что. – Главный взял из рук полицая, издевавшегося над Жигалой, плеть. – Ну, что ж, тогда пойдем в Управу. Там и познакомимся. Правильно, господин Стародубов?
            - Эге. – Неуверенно поддакнул бургомистр. 
         - Это же надо. Мальчик из культурной семьи, а такой невоспитанный. Идет себе, никого не замечает, ни с кем не здоровается. Нехорошо. Правда, господин Стародубов?
        - Эге.
        - А это кто такой? –  Главный, указав плетью на Андрея.   
         - Я его брат. Двоюродный.
       - Он местный, Самотевичский. – Пояснил бургомистр.
      - Местный? Ну, что ж, пошли все вместе.
       В приемной Управы сидел бывший ученик восьмого класса Батукин, служивший при бургомистре писарем. Главный, а за ним и все остальные, прошли в кабинет бургомистра. Полицай, сопровождавший главного, остался стоять у двери, опершись на свою винтовку. Главный уселся на стул у письменного стола.      
           - Подойди сюда, садись. – Указал он на стул напротив себя. – Так как же это получается, неужели твой папочка не научил тебя культурным манерам, а?
         Владимир молчал.
      - А может скажешь, где твой папочка сей час?
       - Там где и все.
      - Это где же?
      - В армии, конечно.
      - А может в банде? За Беседью в Дуброве. А?
     - Откуда мне знать, что там за Беседью?
     - Не знаешь? Забыл, а? Ну, так мы сей час поможем тебе вспомнить. – Он кивнул полицаю, стоявшему у двери с винтовкой.
        Тот быстро привычным движением бросил Владимира на лавку, стоявшую у стены и стал привязывать к ней его руки. Пока полицай делал свое дело, Владимир успел подумать о том, что главный, за все время ни разу не повысил голос, а был, напротив, очень любезен. Все это казалось чем-то ненатуральным, какой то игрой. Вот сейчас этот вежливый дядя, вдруг, рассмеется и скажет, что это просто шутка, и все весело посмеются вместе. Покончив с руками, полицай начал привязывать к скамейке ноги Владимира.
            - Для начала, всыпь ему двадцать. – Спокойно сказал главный, подавая полицаю плеть.
          Тот задрал рубашку Владимира ему на голову. Плеть засвистела в воздухе.
        - Стародубов, считай! – Сказал главный. – Все должно быть по-честному, как в аптеке.
         Владимир сжал зубы и не издал ни звука. – Хорошо, что ты со мною возишься, пока мама добежит до Усовки. – Подумал он, и ему, вдруг, стало весело. Андрей стоял у окна бледный, как бумага. Стародубов громко считал удары плетью.
           - Ну, что, вспомнил? – Все так же спокойно и вежливо спросил главный, когда плеть просвистела двадцатый раз. - А может, заодно, расскажешь нам, кто к вам из–за Беседи приходит в гости?
           - Никто к нам не приходит.
            - А ты знаешь, мальчик, - спросил главный, вставая из – за стола, и подходя к Владимиру, - для чего у человека  почки? – Он показал резиновой дубинкой, которая от куда - то появилась в его руке,  где они находятся. - Так вот, если их хорошенько отбить палкой, то ты будешь ходить пись – пись кровью. Понял, мальчик?
          Удары дубинкой были более чувствительны, чем удары плетью.
       - Ну, как? Просветлели мозги. Может теперь вспомнил, где твой батька?        И тут, вдруг, у Владимира словно взорвалась бомба внутри.
           – Дурак, ты. – Выкрикнул он в порыве злости.
           - Это почему же я дурак? – Кивнул он полицаю. Тот понял его без слов. Быстро освободив Владимира от пут, он поднял его со скамейки и усадил на стул. Рубашка тут же прилипла к окровавленной спине. Резкая боль заставила Владимира поморщиться.
         - Сейчас мы выясним, кто тут дурак. – Сказал главный, и протянул Владимиру ладонь как для рукопожатия. – А ну-ка, дай свою ручку. Ой. какие у тебя пальчики, какие они нежные. Ну. прямо, как у девушки. Даже жалко немножко портить такую красоту. Но, ничего не поделаешь, надо. – Он кивнул полицаю.
       Тот быстро схватил левую руку Владимира, сунул ее в щель между притолокой и открытой дврью и стал прижимать, закрывая дверь. От боли у Владимира потемнело в глазах, он почувствовал, что теряет сознание, когда услышал хруст сломанного мизинца.
           - Хватит! – Крикнул главный полицаю. Затем снова принял вежливый тон и спокойно, почти ласково, обратился к Владимиру. Ну, так кто же из нас дурак?
          - Ты и есть самый настоящий дурак.
          - Ну, с меня хватит! Горуля, выведи гаденыша во двор и расстреляй!
          - Вот и все. – Подумал Владимир. – На этом и закончилась моя несостоявшаяся героическая жизнь.- И все же в глубине души теплилась какая-то надежда. Нет! Этого не может быть! Все это так нереально и глупо.
                - Пошли! – Сказал Горуля, и кивнул головой на открытую дверь.
        Они вышли во двор. Владимиру все казалось, каким то нереальным, словно все происходит во сне. Неужели конец?  Надо что-то делать! В голове завертелись разные мысли:
            - вырвать из рук полицая винтовку, ударить прикладом по голове и бежать. Нет. Полицай значительно сильнее меня;
             - бежать, прыгнуть через забор, пусть стреляет и убъет меня  на ходу. Может и промахнется;
             - упасть на колени, просить, чтобы пощадили.
          С этими мыслями Владимир сделал несколько шагов и уперся лбом в ворота. И тут мир для него померк.
           А в это время Домановская и Леня, собрав все свои силы, бежали по дороге на Усовку. Вот он справа Московский поселок. До Усовки лесом еще один километр. Пробежали   метров 700. Вот он ручей, уже совсем близко. И тут они увидели двух мужчин, стоявших прямо на дороге.
             - Куда спешим. Дамочка?
             - В Усовку.
             - Усовку? А зачем? Что-то я  в Усовке таких не видал.
             - Ой, товарищи, мне срочно нужен Кацук Иван Владимирович. – У домановской уже не было никаких сомнений в том, что  перед ней партизаны.
              - Иван Владимирович, это кто такой? Я такого не знаю.
             - В общем, мне нужен командир отряда.
            - Какого отряда? Вася, ты видел какие-нибудь в Усовке пионерские отряды?
            - Нет, никаких отрядов в Усовке я не видел. – Ответил Вася.
            - Вот видите, дамочка, вы, что-то путаете.
           И тут Домановская вспомнила слова Фроси. – Мне нужно к бабке Акулине.
            - Тогда другое дело. Акулина в Усовке имеется. Вася, проводи их к бабке Акулине.
           - Ой, только срочно.
          - Вася, давай бегом.
      Вася провел их через реку по узенькой кладочке прямо к землянке, которая пряталась в лесной чаще, и была незаметна с тропинки, по которой они пришли. Вася постучал в дверь, замаскированную елочными лапками.
           - Входите. – Раздался голос из землянки.
  Акулиной оказался мужчина средних лет, явно, военный.
           - Рассказывайте, что вас привело к нам?
      Внимательно выслушав Домановскую, он спросил. – Почему вы решили, что их не больше сотни?
         - Двадцать подвод, на каждой по четыре человека. – Вмешался Леня.
          - Сам считал?
          - Нет. Андрей и Вова считали. И я то же.
        Мужчина вышел, бросив на ходу. – Подождите здесь. –
Прошло часа два. Домановская и Леня томились, ожидая развития событий. Тут дверь землянки открылась и вошла Фрося.
           - София Трофимовна, миленькая, расскажите, что произошло?
           - Леня расскажет, он все видел.
          - Вам, пока, нельзя возвращаться домой. – Сказала Фрося, выслушав Ленин рассказ. – Сидите здесь и никуда не выходите. –
            - Фросечка, дорогая, но надо же, что-то делать! – Взмолилась Домановская.
              - Не волнуйтесь, София Трофимовна, уже все делается. 
          Несколько часов тревожного томительного ожидания. София Трофимовна обняла сына и они так и сидели, ожидая, что будет. Со стороны реки доносились выстрелы из винтовок и автоматов, которые медленно удалялись все дальше и дальше, пока не утихли вдали. Наконец, вернулась Фрося. Вслед за ней в землянку вошел тот самый военный, который принимал их утром.
            - Все хорошо, София Трофимовна. Наши ребята устроили им засаду на переправе. Полицаи потеряли 7 человек убитыми. Убит и их командир. 8 полицаев побросали оружие и добровольно перешли на нашу сторону. Наши ребята гнали остатки этого отряда до самой Белой Дубровы, так, что в Самотевичи они уже не попали. В самотевичах все спокойно, и вы можете завтра утром туда вернуться.
             - Завтра? Нет! Мы прямо сейчас и побежим.
            - София Трофимовна, я поздравляю вас с успешным выполнением первого боевого задания. – Фрося обняла Домановскую. – Награды и благодарности потом.
          - Ах, какие там награды! Были бы живы мои ребята, вот самая лучшая для меня награда.
          Сознание медленно возвращалось. Полицай с винтовкой, двор волостной управы. Ворота… И вдруг, вся картина того, что произошло, со всей ясностью предстала перед ним. Значит,  жив? Да, жив. А почему темно? Владимир глубоко вздохнул.
           - Очухался? – услышал он знакомый голос.
          - Андрюха, это ты?
          - Я, я, а кто же еще?
         - А почему темно? Где мы?
         - Темно, потому, что мы с тобой в кутузке сидим.
         - Тебя тоже били?
         - Немного. По зубам только раз дали
        - В меня стреляли?
        - Нет.
        - Расскажи, что произошло?
       И вот, что Владимир услышал от Андрея. Когда Горуля выводил Владимира во двор, главный задержал его и тихонько сказал.
       - Ты его попугай немножко, пускай еще поживет пока.    
        Главный упер свой взор в Андрея.
         - Ну, а ты, что нам расскажешь, местный  Самотевичский?
         - А мне нечего рассказывать.
         - Ишь ты, ему тоже нечего рассказывать.
       Главный несколько раз ударил кулаком Андрея по челюсти. Вошел Горуля.
          - Попугал? – Обратился к нему главный.
           - Да врезал прикладом по затылку.
          - Вот это так попугал! – Громко рассмеялся главный. – Ну да, ладно. Некогда мне тут с ними возиться. Вот, что. господин Стародубов, запри ка ты этих молодцов в чулан, да присмотри, чтоб не сбежали. Мы закончим свои дела в Усовке, и заберем их с собой в комендатуру. Там немцы выбьют из них всю правду.
           - Слушаюсь, господин начальник.
           - Ты как думаешь, - обратился главный к Андрею, - немцы мастера допрашивать а?
            - Я не знаю.
          - Ну, так узнаешь. Ох, по глазам вижу, знают, что-то, гаденыши. Советую лучше рассказать мне, тогда немцам вас не передам. Понял, местный Самотевичский.
         Вдруг яркий свет заходящего солнца больно резанул по глазам. Дверь в чулан открылась, на пороге стоял бургомистр Стародубов.
      - Такие, вот дела, ребята. Главного полицая в Усовке убили партизаны. Отряд его, почти полностью,уничтожен ими же. Так, что, идите-ка вы, мои хорошие, домой, да пока не высовывайтесь. Карлу на глаза не попадайтесь. Поняли?
             - Спасибо, господин Бургомистр – Сказал Владимир.
            - Тоже, мне «господин». Мужик я, ребята. Простой мужик. Вот угораздило меня согласиться на эту работу, мать ее ити!
            - Все равно, спасибо вам. Мы не забудем вашей доброты.
            - Хорошо бы, чтоб не забыли, когда Красная армия сюда придет.
           - А она придет, вы считаете?
         - А-то как же. Конечно, придет. Нечто сам не знаешь? 
          События в Усовке никак не отразились на спокойной, размеренной жизни в Самотевичах. Все так же Карлово войско занималось по утрам строевой подготовкой. Все так же Стародубов доставлял немцам каждое утро жареного гуся. О событиях в Усовке никто ничего не говорил. Будто ничего такого вовсе и не было. Все мужское население деревни занималось заготовкой сена. На дворе стоял июль, месяц, когда цветет липа. Поэтому на белорусском языке июль так и называется – липень. Не правда ли, красиво, липень. Почему бы русскому языку не принять в свой лексикон белорусские названия месяцев? Вы только прислушайтесь. Зимой – снежань, студень, лютый. Образно, правда? А весна – соковик, красовик, травень (правда, последнее из украинского). Не понимаю. Зачем нам поминать каждый месяц каких-то Римских императоров, если есть такие красивые, образные и родные славянские названия. Господа языковеды, подумайте над моим предложением. Но мы немного отвлеклись.
      В этот жаркий июльский день Владимир с Андреем закончили сгребать сено. Получилось два хороших стожка. Хватит на зиму и гнедому и буренке. Пришли домой усталые и довольные. Войдя на кухню застали такую картину. У стола, стоя на табуретке, как паровоз, дышал паром  огромный медный бабушкин самовар. За столом бабушка, София Трофимовна, Мария Михайловна и, какой то незнакомый мужчина в вышитой яркими цветными нитками, полотняной рубахе. На столе стояли стопочки  большая бутыль самогона. На деревянной дощечке, аппетитными кусками нарезано копченое сало, хлеб.
           - А вот и мои внуки, - сказала бабушка – Андрюша и Володя. А это наш старинный друг, Иван Васильевич Шкроб.
       Вот так штука! Сам легендарный Шкроб, преподанный в учебниках белорусского языка, как кулак, эксплуататор и мироед – кровопийца. Ничего себе!
           Шкроб встал из – за стола.   При этом стал похож на былинного чудо – богатыря. Плотная высокая фигура, окладистая борода и очень добрые глаза.
          - Иван Шкроб. – Представился он. – Тот самый Шкроб, про которого наш земляк и прославленный поэт Аркадий писал в одной своей поэме: «Шкроб пузатый, номер пятый»  - И он  раскатисто рассмеялся, так громко, что в окнах зазвенели стекла.
            - Садитесь за стол, проголодались, небось, на сенокосе. – Пригласила бабушка.
            Ганночка налила две миски перлового супа, и поставила на стол. Андрей и Владимир вымыли руки и уселись к столу на лавку.
           - А попробуйте-ка, хлопцы, моей шкробовки. – Сказал Шкроб, наливая ребятам по полной стопке. Крепачек, что надо!
          - Ой, не надо так много! – Забеспокоилась Домановская.
          - Ничего, хлопцы молодые, здоровые, по стаканчику им не повредит. – Успокоил ее Шкроб и поднял свой стаканчик. Ну давайте за победу Красной армии и за погибель супостата.
          Самогонка, и вправду, была очень крепкая, но не противная Владимир вспомнил, что бабушка рассказывала о маленьком спиртовом заводике, который до революции принадлежал Шкробу. Он смотрел на Шкроба с удивлением и не прикрытым любопытством. Вот он, настоящий, живой и очень веселый кулак, о котором он так много читал плохого в белорусской литературе.
           - Что смотришь? – Заметил Шкроб. – Думаешь я немцам буду  победу желать, как по сценарию нашего Аркадия положено? А нет, дудки! Россию тысячу лет разные враги ломали, да так ничего у них и не вышло. А ну, ка, Володя, подойди ко мне поближе.
            Владимир повиновался.
          - Посмотри внимательно вышивку на моей рубахе.
        Пристально присмотревшись к вышивке на манишке и подоле полотняной рубахи Шкроба, он увидел малюсенькие красные звездочки и синие серпики с молоточками, чередовавшиеся друг за другом.
             - Видел. Володя?
              - Видел.
             - Советская рубаха у Шкроба?
               - Рубаха полностью советская.
             - Значит, я теперь полный советский человек. И как положено Советскому человеку, не владею никакой собственностью. Только хатенка четыре на четыре метра, да серый кот. – И он снова рассмеялся, раскатисто и громко.
          Сидящие за столом, вернулись к прерванному приходом Владимира и Андрея, разговору. Речь шла о помещике Голынском.
           - Еще в шестнадцатом году он, в разговоре с Трофимом утверждал, что это не справедливо, когда много земли принадлежит одному человеку. Земля и все земные блага, данные Богом, принадлежат всем. И каждый человек, живущий на этой земле, имеет право пользоваться ими.
           - Прямо, коммунист, да и только. – Заметила тетя Маруся.
          - Нет, Голынский был мужик правильный и хороший хозяин. – Сказал Шкроб. - Рассуждал он верно, да только народишко наш еще не дорос до такого понимания, что бы все было общее. Вон гляди как быстро все колхозное добро и землю поделили. И работают в охотку, все во время успевают, и посеять и убрать. Нет, рано еще у нас колхозы создавать.
      - Так может быть теперь, когда Советская власть вернется, мужики больше не захотят в колхоз объединяться. – Выразил свою мысль Владимир.
         - Эх, Володя, что мужики? Мужики это стадо овец. Пастух только кнутом щелкнет, и все стадо пойдет в овчарню. Вернется Советская власть, вернутся и колхозы. Это я, Шкроб , тебе говорю.
         - И, что же будет?
        - А то и будет, что загубят колхозы сельское хозяйство России. У мужика всякая охота работать на земле пропадет. Всяк станет искать возможность, как бы прожить не работая.
         - Но и помещики тоже не очень хорошо управляли своим хозяйством. Вот, например в Хотимске был помещик Дождев. – Заметила тетя Маруся. – Так вел свое хозяйство, что  и сам он, и крестьяне  Хотимскиге жили очень бедно. Хотя, надо сказать, сам то он был образованный, хорошего воспитания, и очень остроумен, как говорится, душа компании.
          - А, что помещик? – Спросил Шкроб. – Ведь тот же колхоз. Крестьянин, так же как и в колхозе не на себя работал. Подневольный труд никогда не приносил большой прибыли. . Это еще на примере Римской империи показано. Разница между помещицким хозяйством и колхозом только в том, что у помещика подневольными были  крестьяне, а сам помещик был хозяином и старался для себя. В колхозе же и сам председатель подневольный. Сегодня поставили управлять, а завтра сняли да поставили другого. Так, что если помещик был хорошим хозяином, то у него все спорилось, да и крестьянам было получше. А Дождев вообще никакой не хозяин. Самый настоящий червовый валет.
         - А что значит червовый валет? – Спросил Владимир.
       - Червовым валетом, Володенька, на Руси называли человека, который прожигает жизнь, живет только удовлетворением сиюминутных желаний, создает проблемы, но решать их предоставляет своим близким, а сам уходит в сторону и выжидает, берет взаймы и никогда не отдает долги, подделывает векселя. Червовый валет может приехать к приятелю в гости и жить у него месяцами. Он может пригласить в чужой дом свою даму и угощать вином хозяина, даже не спросив у него разрешения. При этом он остроумен, может вести светскую беседу и рассказывать разные небылицы, развлекая компанию.
           - Так вот этот Дождев, - продолжала тетя Маруся, - еще до революции пропил все свое состояние, а жил, побираясь у родственников и знакомых.
           - Червовый валет, что с него возьмешь? – Рассмеялся Шкроб – Простите. Мария Михайловна, я вас перебил.
.          - Когда его раскулачивали, так в доме кроме рояля больше ничего не нашли. Его то он продать никому не смог. Покупателей в Хотимске  не нашлось.
          - Ну, да Бог с ними, помещиками. Пора мне домой собираться, солнце уже заходит, а я спать рано ложусь, здоровье берегу. – Снова рассмеялся Шкроб. - Давайте последней рюмкой помянем светлой памяти Трофима Васильевича, пусть ему земля будет пухом.
            Зима в 1942 году была не менее суровой, чем в прошлом. Немцы активизировали военные действия против партизан. Методы борьбы с партизанами были продиктованы  чисто фашистской, изуверской идеологией. Самих партизан в бесконечных лесных массивах Белоруссии им не достать. Поэтому отряды СС сжигали деревни, расположенные близко к лесу, с тем, что бы партизанам негде было обогреться, достать продовольствие и получать информацию. Население этих деревень загоняли в какое-нибудь просторное помещение и сжигали живьем. Гарнизон Карла в Самотевичах при этом выполнял роль перевалочной базы, где отряды СС останавливались на отдых во время своих карательных экспедиций.
          В конце января 1943 года в доме бабушки вновь появилась Фрося.
          - София Трофимовна, настал час заняться полицейским гарнизоном бравого унтер офицера Карла. –
          - Но, что я могу сделать? Я даже стрелять не умею.
          - Я знаю, София Трофимовна, что вы стрелять не умеете. – Рассмеялась Фрося. – Но вы можете сделать гораздо больше, чем это смогла бы стрельба.
       – Тогда скажите, что я должна делать?
         - София Трофимовна, скажите, среди полицаев из отряда Карла, ведь наверное, есть ваши бывшие ученики?
          - Да. Например, Коля Шорников, Мельников, может и еще найдутся человек шесть.
        - Найдите способ связаться с ними и прощупать возможность их перехода на сторону партизан.
          - Хорошо, Фросечка, я попробую.
          - Но это еще не все.
              - А, что еще?
             Задача не в том, чтобы из отряда Карла  ушли в партизаны несколько человек. Надо, чтобы весь отряд перешел к партизанам. А для этого, при помощи тех ребят, которые согласятся с вами сотрудничать, проводите работу с остальными полицаями, и когда все, или же, хотя бы большинство из них будут согласны уйти в партизаны, с их помощью можно будет уничтожить немцев и тех, кто останутся  верны им. Таким образом, опорная база немцев в Самотевичах будет ликвидирована.
             - Хорошо, Фрося, я постараюсь.
           - Считайте, что это ваше очередное и очень важное задание.
     Когда Фрося ушла, Домановская долго думала и никак не могла найти предлог, для того, чтобы встретиться с Николаем Шорниковым. Его кандидатура казалась ей наиболее надежной. Коля в школе был активным комсомольцем, принимал участие в школьных спектаклях, учился на отлично. Наконец, она решила обратиться к своей матери, и рассказала ей все.
             - Сонечка, ведь через три дня исполняется десять лет со дня смерти твоего папы, Трофима Васильевича.
            - И, что?
            - Пригласим батюшку, устроим панихиду, приготовим поминальную трапезу.
           - Ну, и?
         - Пригласим на поминки Колю, ведь его отец был очень дружен с твоим отцом. Папа учил его пчеловодству, помогал пчелиные рои в домики загонять.
          - Так, это уже кое-что.  Надо  пригласить и еще кого-нибудь. А то если одного Колю, зто будет подозрительно выглядеть.
         - Так пригласим еще Леона Алексеевича, он с папой еще на почте работал. Почтальоном был. Еще можно соседей из учительского дома.
           - Отлично, мамочка. Я думаю, что для большей безопасности можно будет пригласить самого бургомистра Стародубова.
            - А, что. Он тоже часто папе помогал в саду,  когда еще совсем молодым был и работал сторожем на почте. 
.            В назначенный день все приглашенные явились в дом бабушки. Совсем еще не старый батюшка, который до войны был оперным певцом, хорошо поставленным голосом, долго пел молитвы, размахивая дымящим ладаном кадилом.. Все стояли вокруг, держа в руках зажженные восковые свечи, которые принес батюшка. Наконец, Молитва была окончена. Батюшка снял свою рясу, большой крест, и предстал перед всеми самым обыкновенным человеком в сером костюме и белой рубашке с галстуком. Владимир во все глаза смотрел на все происходящее. Такое ему пришлось видеть впервые.
           - И так, попова должность кончена. – Сказал батюшка, укладывая свою рясу в маленький чемоданчик, и подмигнул Владимиру. – Теперь можно и перекусить.
        - Прошу, дорогие гости к столу на поминальную трапезу. – Пригласила бабушка.
           Все, по очереди, подходили к умывальнику, споласкивали руки. Ганночка держала чистый вышитый полотняный рушник. Вытерев об него руки, приглашенные чинно садились за стол.
            - Прошу вас, дорогие гости откушать, чем Бог послал.– Приговаривала бабушка.
             Бог послал большое блюдо картошки, сковороду жареной свинины, гречневые блины, соленые огурчики, да квашеную капусту в большой деревянной миске. И, конечно же, несколько бутылок шкробовки.
     Когда все выпили уже изрядное количество самогонки, и завели длинные разговоры с воспоминаниями о покойном. Домановская тихонько под столом толкнула ногой сапог Шорникова, затем поднялась из–за стола, и вышла на кухню. Коля понял, что от него требуется, и посидев еще минуты две, вышел за ней. На кухне они закурили и сели на широкую лавку у стола. София Трофимовна не знала, как начать этот трудный и опасный разговор.
             - Коля, как случилось, что ты оказался на службе у немцев?
             Шорников внимательно посмотрел на свою бывшую учительницу. Куда это она клонит?
             - Так разве меня кто спрашивал? Вызвали в Костюковичи в полицию и приказали надеть эту форму.
              - И, что? Нравится форма?
             - Ах, София Трофимовна, я бы с радостью надел другую форму. Да, что теперь поделаешь,
           - Так ли уж ничего и поделать нельзя? 
             Шорников с опаской посмотрел на Домановскую. Чего же добивается от него учительница?
           - Хочешь уйти к партизанам? – Спросила, вдруг неожиданно для самой себя, и испугалась. Как отреагирует на это, бывший ее ученик, одетый в форму немецкого полицая.
              Шорников оживился. – Но как?!
             - Хочешь, я тебе помогу? – Решилась она на этот шаг, поняв, что и так уже очень много сказала.
             - София Трофимовна, - с жаром заговорил Шорников, - мы с Мельниковым уже давно собираемся. Но не знаем, как нас там примут. 
          Ну вот. самое главное уже сказано, подумала Домановская. Теперь перейдем к деталям. – Знаешь, Коля, вы с Мельниковым – это хорошо. Но надо, чтобы весь ваш отряд ушел к партизанам.
               - Весь отряд?
               - Ну, кроме Карла и Франца, конечно. – Засмеялась Домановская.
               - Так я же не командую отрядом.
               - Здесь надо не командовать.
               - А, что же?
              - Агитировать.
             - Как, прямо в казарме?
             - Ни в коем случае. В казарме об этом ни слова. Приводи ко мне наиболее надежных ребят по одному, но не более двух за один раз. А здесь мы с тобой будем с ними беседовать. Пока не побеседуем со всеми. И когда все будут готовы, тогда и перейдем к решительным действиям. Ты меня понял, Коля?
            - Понял София Трофимовна.
          - Но главное – это конспирация и осторожность. Ты согласен сотрудничать со мною? -
            - Еще как, согласен, София Трофимовна. Я буду делать все, что вы мне скажете.
          - Хорошо. А теперь иди за стол, пей, ешь, и делай вид, что ничего не случилось. А то я вижу, как ты взволновался. Успокойся и иди сядь за стол вместе со всеми.
          Когда Шорников вышел, Домановская прижала ладонями, пылавшие от волнения, щеки. Она, вдруг только теперь подумала о том, какой опасности подвергла только, что себя и всю свою семью. Хорошо, что она не ошиблась на счет Шорникова. А ведь он мог оказаться и другим. Заставив себя успокоиться, она вернулась к гостям. Там уже, видимо, забыв о поводе, по которому собрались здесь, все просили батюшку спеть, что-нибудь из его оперного репертуара.
             - Но, господа, отказывался батюшка. – Я не знаю, уместно ли будет петь оперные арии в данной ситуации?
              - Отчего же, - возразила бабушка, Трофим Васильевич любил оперу. Я думаю, если он сейчас слышит нас на небесах, то будет очень доволен.
             - Спойте, спойте. – Зашумели гости.
            - Ну, коль хозяева не возражают. – Сдался. Наконец батюшка. Он встал из–за стола, вышел на середину зала и запел: Куда, куда, куда вы удалились…
            Все слушали, забыв о войне, немцах, полицаях. Будто глоток чистого воздуха, давно знакомая ария напомнила о тех счастливых мирных днях, когда не надо было бояться выстрелов по ночам, в страхе вскакивать с постели, заслышав шаги возле своего дома. Чистый голос батюшки звучал без сопровождения оркестра, но это, все равно, было замечательно. Но вот  ария закончилась
             - Спойте еще, что-нибудь, Евгений Николаевич. – Попросила Домановская.
            Батюшка улыбнулся, не замечая, что к нему обратились не по сану, и снова запел. – Ой ты, ноченька, ночка темная…
          Когда, наконец, бабушка проводила всех гостей, на дворе было совсем темно.
           Владимир с Андреем поспешили к Софии Трофимовне. – Ну, что?
           - Ура, - тихо ответила та, - Коля с радостью согласился.
          - Ну, слава тебе Господи, все прошло удачно. – Сказала бабушка, перекрестившись. – Видишь, Сонечка, и папа твой помогает воевать с неприятелем.
             Домановская ломала голову над тем. какой предлог найти для посещений их дома полицаями. А не сделать ли Марию Михайловну гадалкой? Она парализована, сидит все время на одном месте и раскладывает свои бесконечные карточные пасъянсы. Черные, как смоль, волосы и пенсне на носу придают ей волшебный, таинственный вид…
           - Маруся, не заняться ли тебе гаданием?
           - Гаданием? Ты, что это, серьезно, Сонечка?
           - Вполне. К тебе будут приходить молодые ребята, а ты будешь предсказывать им судьбу. Язык у тебя подвешен, как надо, разных историй из жизни ты знаешь предостаточно.
           - В молодости я пробовала гадать свим подружкам гимназисткам, но это было не серьезно, в шутку.
          - Вот и отлично, так и продолжай в шутку, но с серьезным видом.
           - А, вдруг, я не угадаю кому-нибудь, что тогда? –
         - Пустяки, Марусенька, главное упирай на то, что кончится война, и все будут живы и все будет хорошо.
         Они долго смеялись, так, что у тети Маруси от смеха полились обильные слезы.
          - Ладно, Сонечка, раз это нужно для дела, то я попробую.
        Вскоре по всей округе распространились слухи о том, что в Гайдуковке появилась новая гадалка, и к дому бабушки потянулись толпы деревенских женщин. Всем хотелось узнать свою судьбу, о судьбе мужа, который на войне. При этом они в качестве платы за добрые слова несли гадалке, кто кусочек сала, кто пол – десятка яиц.
              - Вот видишь, Маруся, оказывается, твое ремесло пользуется популярностью, да еще и материальную выгоду приносит. – Говорила София Трофимовна.
           Вперемешку с женщинами, к гадалке, изредка, заходили, в сопровождении Шорникова, и полицаи из отряда Карла, желавшие узнать, а точнее, исправить свою судьбу.
          Наступил февраль. На белорусском языке этот месяц называется лютый. Сильные морозы, пронизывающий ветер, метели, наметающие сугробы снега почти до самых крыш деревенских хат. Не дай Бог, в феврале ночью оказаться в поле.  Дорогу заметает, с пути сбиться, обычное дело. Бывали случаи, когда путники, потеряв дорогу, так и замерзали прямо в поле.
        Но в этот раз февраль оказался лютым не только из–за погоды. В Самотевичскую волостную управу прибыл офицер с отрядом СС. Он приказал Стародубову собрать человек двадцать местных мужиков с лопатами. Пока местные полицаи под командой Гнулина выполняли это задание, офицер, на ломаном русском языке сказал Стародубову.
           - А мы с тобой, пойдем, выберем место для работы, которую будут делать твои люди.
            Они пришли в ольховую рощу. С самого края, против дома докторов Колосовских, офицер остановился. Здесь будет хорошо.
    Он сошел с дороги и шагами отмерил прямоугольник.
           - Здесь твои люди будут копать большой яма. Пятнадцать на четыре метра  и два метра вниз. Понял?
            - Понял. – Ответил Стародубов, бледнея от ужаса.
          - Два часа, должно быть готово!
         Стародубов ступая, будто деревянными ногами, отправился в управу, и стал дожидаться, когда Гнулин приведет двадцать человек с лопатами.
             - Надо бы сказать, чтоб ломы прихватили. Земля то мерзлая. – Подумал он и ужаснулся от мысли, что так спокойно, по хозяйски рассуждает, будто отправляет людей на обычную работу.
             Тем временем эсесовцы выгоняли евреев из их домов и гнали на площадь у церкви. Построили их в три колонны – мужчины, женщины, дети, все отдельно. Подошел офицер, достал из кармана шинели список и начал перекличку. Дрожа от холода, не успев одеться потеплее, несчастные люди покорно отвечали: здесь, здесь, здесь.  На вызов одной фамилии ответ   не посдедовал..
             - Альтшуллер Хаим! – Грозно повторил офицер.
        К нему услужливо подбежал Гнулин.
            - Господин офицер, - сказал он, - Хаим живет в деревне. Он женился на русской, и работает там кузнецом.  Я могу показать, где его хата.
          Два эсесовца отправились вместе с Гнулиным и привели Хаима.
                - Стань в строй  вместе со своими. – Сказал офицер. – У тебя дети есть?
         - Нет.
         - Это хорошо.
         - Врет, - снова вмешался Гнулин, - есть дети. Мальчик полтора года.
       Офицер с досадой поморщился. Зачем я спросил про детей? Ребенок в списке не числится, да и мать его не еврейка. Лишняя головная боль. И чего здесь вертится эта грязная свинья, услужливый полицай?
          - Марш вон, - Сказал офицер со злостью, обратившись к Гнулину. – Вон туда. – и указал на волостную управу, у которой столпились остальные полицаи.
           Офицер оказался в затруднении. Как поступить с ребенком? Ведь мать у него не еврейка, в списке его нет. Черт бы побрал этого слишком услужливого  полицая.
            И тут, вдруг, как и положено, в мозгу эсэсовца сработал обычный немецкий  педантизм. Все очень просто:               
 -  Требуется разъяснение старшего по званию. Тот же час были посланы три эсесовских солдата в районную комендатуру за этими разъяснениями. На всякий случай, привели в управу жену Хаима вместе с ребенком. Офицер дал команду, начинать акцию.
         В доме бабушки царила тревога. Ганночка, пришедшая с местечка, рассказала о том, что там происходит.
            - Боже, мой,  Боже, - причитала бабушка, - неужели же люди способны на такое злодеяние? 
          - То люди, а это же фашисты. Они на все способны.- Заверил ее Владимир.
          Мария Михайловна беззвучно плакала, сняв пенсне, и утирая слезы полой халата.
             - Вон, смотрите, копают! – Вскрикнул дядя Саша, который смотрел в окно, обращенное в сторону местечка.
         Все бросились к окну. В роще, напротив дома докторов Колосовских толпа деревенских парней работала лопатами. Черные комья земли на белом снегу выглядели зловеще. Копали быстро, стараясь, видно, как можно скорее закончить неприятную работу. Работали долго, почти часа два. Наконец, начали выскакивать из ямы и разбегаться в разные стороны, куда глаза глядят. Видимо, работа была закончена.
            Все обитатели дома бабушки с тревогой вглядывались в окно. Аленка и Леня спрятались под одеяло, накрывшись с головой.
           Вот со стороны местечка, к роще двинулась колонна, окруженная солдатами в немецких шинелях и касках. В колонне  не более пятидесяти человек.
           - Мужчины. - Констатировал Андрей.
           - Мужчины? – Оживилась бабушка. – Так может быть они хоть женщин и детей пощадят?  Дай то Господи.
          Во главе колонны шел Калодицын, а рядом с ним Жигала, который широко размахивал руками. Андрей открыл форточку. Звуки из рощи ворвались в комнату. Жигала пел известную всем революционную песню: «Смело товарищи в ногу». Колонна подошла к краю выкопанной ямы. Раздалась резкая команда, все мужчины сели прямо в снег и стали разуваться. Затем, сняли с себя верхнюю  одежду и, оставшись в нательном белье,  гуськом направивились к яме и  стали по очереди спускаться в нее. На снегу осталась серая куча их одежды. Солдаты выстроились в шеренгу у края ямы и начали стрелять в нее из автоматов и винтовок. Весь этот кошмар длился не более получаса. Стихли выстрелы. Из местечка к роще направлялась еще одна колонна. Это были женщины.. Некоторые из них несли на руках грудных детей. Женщины шли с громкими причитаниями и плачем. А может быть, это была молитва? Все повторилось, как и с мужской колонной. Серая куча одежды на снегу увеличилась, а несчастные женщины спустились в яму. Снова выстрелы, и тишина.
          Из местечка к роще направлялась самая многочисленная колонна, дети. Они шли, громко крича, некоторые плакали, но все же продолжали покорно идти к месту своей казни. Подойдя к яме, и увидев  одежду своих родителей, они запричитали еще громче. Но опять резкая команда. Дети садятся на серую кучу одежды и быстро, быстро разуваются. Затем раздеваются и бегом бегут в яму.
       И вдруг, резким эхом по всей роще разлетается отчаянный детский крик – Дядя, у меня сапог не снимается!
           И еще, через секунду – Дядя, можно мне с одним сапогом?!
           - Боже мой, да разве же это люди? Разве это культурная нация? – Воскликнула тетя Маруся. Ее слова заглушили выстрелы, доносившиеся из рощи.
         Офицер построил своих солдат в колонну по два и направился с ними к волостной управе. Над местечком нависла зловещая тишина. Казалось, что даже небо потемнело от ужаса. Стародубов, словно туча, сидел в своем кабинете и читал «Отче наш», беззвучно шевеля губами. Присмиревшие полицаи сидели на скамейке у стены, будто куры, которых собираются зарезать. И только эсэсовский офицер, с видом человека, который только, что выполнил очень важное и ответственное задание, спокойно сидел на стуле, положив руку на письменный стол Стародубова, отбивал пальцами, одетыми в кожаную перчатку какой – то бодрый немецкий марш и шевелил губами, видимо, повторяя слова.
           Наконец прибыли гонцы, посланные офицером за разъяснением к высшему начальству. Офицер взял из рук солдата, протянутую ему  бумажку.
           На листке из личного блокнота штурмбандфюрера была короткая записка,  «Вы болван, оберлейтенант?»
          - И это все? – Спросил офицер.
         - И еще господин штурмбандфюрер просил передать вам на словах.
         - Что?
        - Чтобы вы лично закончили акцию.
     Офицер побледнел. – Грязная свинья, - подумал он, - самую неприятную работу он всегда сваливает на меня. 
          По тому, как офицер взглянул на ребенка, Мария, жена Хаима все поняла. Взвыв по-бабьи, на всю управу, она крепче прижала к себе ребенка. Офицер  кивнул солдату, принесшему записку от  начальства. Тот с силой вырвал мальчика из рук Марии и посадил на стол. Малыш громко заплакал.
          - Уберите эту глупую бабу! – Закричал офицер. – Бургомистр, отведите ее куда-нибудь и объясните, что мы ее не тронем. Пускай спокойно идет к себе домой! 
       Мария забилась в истерике. Гнулин с еще одним полицаем силой втащили ее из кабинета.
         Офицер подошел к плачущему ребенку. – Ах, какой хороший мальчик, не надо плакать. – Рукой в перчатке погладил по головке. – Все будет хорошо. Я сей час отнесу тебя к папе. Ты любишь своего папу?
         - Папа. – Сказал малыш сквозь слезы.
        - Ну вот, хорошо. – Офицер достал из кармана жестяную коробочку. Достал из нее круглый леденец и протянул. Тот заулыбался. – Ну, вот и очень хорошо. Сейчас я отнесу тебя к папе.
      - Папи, папи.- обрадовался малыш.
     Офицер достал из кармана носовой платок, вытер слезы на щечках и носик мальчика. – Ну вот, а теперь мы пойдем к папе. – Он бросил на пол свой платок и взял мальчика на руки.
          - Ком мит! – Сказал он солдату и вышел на мороз с ребенком на руках.
      Кто знает, о чем думал этот исполнительный эсесовский офицер, который нес малыша, прижав его к груди, к этому ужасному месту?  О чем думал солдат, сопровождавший его? Теперь этого уже никогда никто не узнает.
       Вот и зловещая яма. Подойдя к самому ее краю, офицер бросил ребенка в снег. Тот заплакал. Офицер достал из кобуры свой парабеллум и выстрелил мальчику в голову. Плач стих. Только эхо от выстрела еще долго металось по роще между высокими ольховыми деревьями.
         Офицер сапогом столкнул еще дергавшееся в конвульсиях маленькое тельце в яму. При этом, он поскользнулся, и, если бы не солдат, поддержавший его за локоть, то и сам мог бы упасть в эту ужасную яму.
          Через неделю после этих ужасных событий в Самотевичах вновь появляется отряд эсесовцев. На этот раз еще более многочисленный. Эсесовцы пошли по домам по всей деревне, выгоняя на улицу пятнадцати – семнадцатилетних подростков. В дом бабушки ворвались трое, один офицер и два солдата. Владимир оказался дома.
             - Ты, на улица, - кричит офицер, тыча в него пальцем, - шнель, шнель!
          Солдаты хватают Владимира за руки и выводят на улицу. София Трофимовна поспешила вынести вслед за ним овчинный полушубок и шапку. На улице целая колонна парней и девчат, которых немцы собрали на поселке Лучки и в деревне. Колонну погнали на площадь у церкви. Там уже собралась толпа человек триста. Вокруг матери с плачем пытаются передать своим детям хоть какую-нибудь еду. София Трофимовна тоже здесь и успела передать Владимиру полотняный мешочек с хлебом и салом. Немцы прикладами отгоняют женщин,  окружающих т подростков. Наконец, толпа несколько успокоилась.. Немецкий офицер поднял руку, требуя полной тишины, показывая, что он будет говорить. Его речь была очень короткой и очень категоричной.
            - Вы есть мобилизованы на работу для Германской армии. За уклонение расстрел!
.     Согнанных на площадь подростков, немцы, при помощи тех же прикладов, выстроили в колонну по четыре. Команда, и триста пар лаптей начали протаптывать дорогу на Белую Дуброву, и далее на Костюковичи.
          Вся деревня провожала их плачем.
               

               


































   Громко тот фашист смеялся,
                Но не знал, еще и он,
                Что конец их приближался.
                Шел на них Багратион!

ОПЕРАЦИЯ  БАГРАТИОН

      По ночам до слуха жителей Самотевич отчетливо доносились звуки артиллерийской канонады с востока. Какой то новый, до сих пор не слышанный звук серии разрывов через равные промежутки времени, словно стрелял гигантский пулемет. Это были залпы  Советских гвардейских минометотов, которые солдаты прозвали ласковым женским именем «Катюша». Фронт неуклонно передвигался на запад
             Унтер офицер Карл упорно продолжал проводить строевые учения в ольховой роще. На вопрос: А. что это за такие странные артиллерийские выстрелы слышны по ночам? Он неизменно громко смеялся и говорил:
            - Это наши доблестные солдаты добивают остатки большевистских банд новым сверхсекретным оружием. Скоро Москва будет взята, и мы отпразднуем это событие с музыкой и хорошей выпивкой.
            - А где же мы музыкантов возьмем, господин унтер офицер? – Спрашивал Шорников.
              - Вы мне только гармошку достаньте, я сам буду играть в честь такого события.
           Полицаи посмеивались . Вместе с ними весело смеялся и унтер офицер Карл.
         - Найдем мы тебе, хорошую гармошку. – Говорил Шорников
     Наступил май. Запели в саду и на лугу в кустах соловьи. Андрей, Леня и Ганночка начали садить картошку на бабушкином приусадебном участке. Мария Михайловна продолжала заниматься предсказаниями. Клиентов у нее, хоть отбавляй. Наконец, после одного из сеансов «гадания» Шорников сказал Домановской.
         - Все, София Трофимовна. Мы готовы уходить. Правда, есть среди нас шестеро, с которыми я даже говорить не стал. Очень уж преданы немцам. Но мы, я думаю, с ними справимся.
          И вот. Андрей с Леней, взяв свои удочки, отправляются ловить рыбу на реку Беседь в Усовку. Рыбалка не удалась, но принесли ответ от Фроси.
           - Шорникову после завтра быть в 17 часов в доме у бабушки.             
            Фрося пришла с мужчиной средних лет, одетым в крестьянскую полотняную одежду, но явно с выправкой военного человека. Мужчина с Шорниковым удалились на кухню. Фрося удержала, устремившуюся было вслед за ними,  Домановскую.
           - София Трофимовна, там они разберутся без нас. Вы свою задачу выполнили, а остальное вас не касается.
          - Как?! – Возмутилась Домановская. Как это не касается?
         - София Трофимовна, давайте оставим мужские дела мужчинам, а сами займемся своими, женскими.
           - Какие могут быть женские дела, Фросечка?
           - А вот какие. У вас есть в Москве родственники, или друзья?
         - Да. Моя племянница, дочка Марии Михайловны Инна Семенова учится в Университете. А, что?
          - А то, что вы имеете возможность послать ей весточку.
         - Как?
        - Очень просто. Напишите ей коротенькое письмо, а мы отправим его по адресу.
          - Но, как вы это сделаете?
            - Очень просто. В нашу партизанскую зону теперь регулярно будет летать самолет с большой земли, и у нас будет постоянная связь с Москвой.
            - Маруся, ты слышишь? – Радостно закричала Домановская. Но Маруся уже плакала, сняв пенсне и поливая слезами свой халат.  Но это были слезы радости.
           - Слышу, Сонечка, слышу.
             - Тогда, давай скорее пиши письмо своей доченьке. -             
           Письмо писали все вместе. Вернее писала тетя Маруся, а остальные все сочиняли и подсказывали. Письмо получилось длинное и сумбурное. Но самое главное,  в нем было сказано обо всех – все живы, живут в доме бабушки, и ждут освобождения. Фрося взяла письмо, и ушла вместе с мужчиной, который, наконец, закончил длинный разговор  с Шорниковым.
.          Обычный воскресный день. Батюшка с утра пораньше отправился в церковь, проверить все ли там в порядке, все ли готово к утренней службе. Проходя мимо казармы, где были расквартированы полицай Карла, он почувствовал, что-то неладное. Дверь казармы открыта настежь, стекла в окнах кое-где выбиты. Перекрестившись, батюшка срочно поспешил к дому бургомистра Стародубова, громко начал стучать по оконному стеклу.. Стародубов, открыв окно, выглянул на улицу. Еще не мытый и не причесанный.
            - Что случилось, батюшка? – Спросил он, зевая во весь рот. – Что не спится?
            - Господин бургомистр, там, что-то не ладно.
             - Где?
            - Да в казарме у Карла. Дверь открыта, окна повыбиты.
            - Мать честная! Этого нам еще не хватало. –
        Через минуту Стародубов вышел из дома уже одетый и в сапогах.
              - Пошли, батюшка, покажете, где там, что.
                - Ой. нет! Меня увольте. Не мое это дело. Мое дело молитвы да церковь. А это уж вы сами.
             - Вместе отвечать, батюшка, будем, если что. – Грозно сверкнул на него глазами  Стародубов.
          Они  подошли к казарме.  Гнулин  был уже там.
        - Ой, господин бургомистр, -  гнусавым голосом запричитал он, – всем нам конец теперича.
        - Да не скули ты. Что там такое?
        - Ой, господин Стародубов! Там, страшное дело.
     Стародубов перешагнул порог казармы. В коридоре в неестественных позах лежали шестеро убитых полицаев. Оружия в пирамиде не было. Стародубов, сразу понял. В чем дело. Переступая через трупы полицаев, он прошел в конец коридора и отерыл дверь в комнату, где жили немцы. Корл, свалившись с кровати. Лежал лицом вниз в луже крови. Франц лежал на постели на мокрой от крови подушке. В его узком, явно не арийском лбу, зияла дыра.
              - Так. сегодня гуся подавать не придется.  Сдавленным голосом сказал Стародубов, и сам ужаснулся. – Тфу ты, черт, о чем я говорю.
            Он вышел на площадь. Со злостью бросил Гнулину, побледневшему от страха.
       - Иди запрягай коня. Поедешь в район, в комендатуру.
        -А чего й то я?
        - Доложишь коменданту о том, что здесь произошло. Понял?!
        - А почему я? 
        - А кто же еще? Ты начальник полиции, или, кто?
        - Ой, господин бургомистр, на верную смерть меня посылаете, ей Богу, А почему именно меня? Может кого другого?
          - Нет у меня другого. Ты у меня только один такой. Других, таких как ты, в Самотевичах  больше не найти. Иди запрягай, а не то, пешком побежишь.
          - Ой, смертушка моя приходит.
         - Не с того боку боишься. Вон она, смерть твоя по ночам из пушек бухает. Ее бояться тебе надо. – А в душе подумал. – Да и мне то же.
          Весть о происшествии в казарме Карла быстро разлетелась по всей деревне. Однако, толпа зевак не стала собираться у места события, как это бывает обычно. Напротив, все как мыши, попрятались по своим домам и, с ужасом, ждали, что последует дальше. Но ничего ужасного, против ожидания, не произошло. Через три часа, после того, как Гнулин уехал в Костюковичи, на площади у церкви появился немецкий грузовик с десятком солдат. Они не пробыли в казарме и десяти минут. Быстро погрузив в кузов трупы Карла и Франца, они сразу же уехали, даже не взглянув на убитых полицаев. С этого момента в Самотевичах никто не видел ни одного немецкого солдата. Наезды эсэсовских карательных отрядов, так же прекратились
              На немецкую армию двинулась страшная сила, под названием Операция Багратион. Мы не станем подробно описывать, как разворачивалась эта хорошо подготовленная славными Советскими маршалами операция. Об этом уже много написано военными специалистами, историками снято много очень хороших фильмов. Мы покажем эти события с точки зрения обычного советского обывателя, бесконечно преданного своей Родине, любящего свою армию, и радующегося ее победам.
          Советские войска мощным ударом прорвали оборону немцев у Невеля, форсировали реку Сож и заняли город Пропойск, стоящий на правом берегу этой реки. В Советской армии, во время Великой Отечественной войны, было принято дивизиям, занявшим стратегически важный населенный пункт, присваивать название этого города. Таким образом, дивизия, занявшая город Пропойск, отныне должна была называться Пропойской…
        Белорусское Правительство, находившееся в это время в Москве, по предложению И.В. Сталина, принимает решение: Переименовать город Пропойск в город Славгород. Таким образом, дивизия стала Славгородской, а старинный город на берегу Сожа, вместо неблагозвучного названия Пропойск, стал называться Славгородом.
          Немцы, ожидая главного удара Советских войск именно отсюда, начали спешно строить оборонительные сооружения на правых берегах  Днепра и Березины..В этом случае с тыла их прикрывали непроходимые Полесские болота. На это и был расчет Советского командования. Именно через непроходимые Полесские болота  провел свои мощные танковые соединения и тяжелую артиллерию маршал Рокоссовский,  оказавшись, таким образом. в тылу у немцев. Советские танки, стремительно атаковали оборонительные рубежи немцев совсем не с той стороны, откуда ждали немецкие генералы.   Впоследствии военными специалистами всего мира прославленный Советский танк Т – 34 был признан лучшим танком 20 века.
           С ликвидацией гарнизона Карла весь регион вокруг Самотевич полностью перешел под контроль партизанского соединения «За Родину», которым командовал Клецко.. Партизаны спокойно ходили по деревне срди бела дня. Гнулин вместе со своим полицейским  отрядом куда то исчез.
            Дом бабушки превратился в госпиталь. В его просторных комнатах проводились операции раненым партизаны. Доктор Колосовская помогала партизанским хирургам.
             Однажды Фрося, которая теперь уже, не скрываясь, спокойно приходила в дом бабушки, сказала.
            - София Трофимовна, не тряхнуть ли нам стариной?
            - Что ты имеешь в виду, Фрося?
            - Командир отряда поручил мне организовать вечер художественной самодеятельности в Самотевичском сельском клубе.
             -  Ой, как это здорово! А. что от меня требуется?
            - В отряде есть ребята, которые играют на гитаре, балалайке, неплохо поют. Есть даже один фокусник.
            - Фросечка, милая, ведь это же замечательно. Это поднимет у наших людей настроение, вдохнет в них веру в нашу победу.
           - Это очень хорошо, София Трофимовна, вы очень правильно все понимаете.
       - А мы с вами, Фросечка, поставим пьесу. Какой ни будь Чеховский водевиль.
       - Конечно. София Трофимовна. Я с удовольствием приму в этом участие.
          Командир отряда Клецко, и его заместитель по политической части Кацук Иван Владимирович придавали важное значение этому вечеру. Они освободили, на время проведения репетиций, партизан, принимавших участие в концерте, от всяких боевых заданий, а Фросе было приказано подготовку и проведение партизанского вечера художественной самодеятельности считать важным комсомольским поручением. Репетиции длились всего две недели. Жители Самотевич были немало удивлены, когда увидели афишу, призывавшую их на концерт художественной самодеятельности, который состоится в сельском клубе. Тем не менее, в назначенное время клуб был битком набит народом. Мест не хватало, многие зрители стояли в проходах, а кому не хватило места в здании клуба, стояли на улице у открытых настежь окон. Доклад о положении на фронте, который сделал Иван Владимирович, вызвал не меньший интерес, чем художественная часть. Люди, наконец, узнали о победах Советской армии под Сталинградом, на Курской дуге. После доклада, узнав о том, что Советская армия громит немцев на всех фронтах, зрители с еще большим подъемом и интересом  смотрели выступления самодеятельных артистов. София Трофимовна и Фрося, мобилизовав Самотевичских учителей, томившихся без дела, поставили пьесу Чехова «Вишневый сад»
            В сентябре в Самотевичах снова появились немецкие солдаты. Но это были уже не те бравые немцы, лихо мчавшиеся на мотоциклах со снятыми глушителями, которых Домановская видела в Вороное в июне 1941 года. Это были солдаты разбитой, отступающей армии. Это были те самые солдаты, которые, по замыслу Гитлера, еще два года тому назад должны были взять Москву.
         Немцы с жалким видом, как люди пережившие кошмар залпов Советских гвардейских минометов, видевшие стремительные атаки советских танков и штыковые атаки русских воинов, бродили по крестьянским хатам и просили яйца, молоко. Именно, просили, а не требовали, как в 1941 году.
              - Матка! Яйки, млеко, шнель шнель!
             Залпы Советских орудий, с каждым днем были слышны все отчетливее. Фрося предложила, чтобы Домановская со всей семьей перебралась за реку Беседь в партизанскую зону, пока через Самотевичи пройдет фронт. Там будет безопаснее. Андрей запряг гнедого, на телегу усадили тетю Марусю, Аленку, бабушку, да еще сложили кое-какие пожитки и продукты. Тронулись на Хотимск и дальше,  в лес, переправившись вброд, на правый берег Беседи. Ночевали в партизанских землянках.
           Отряд Клецко получил задание не дать отступающим немцам разрушить железную дорогу Унеча – Орша. Ту самую дорогу, которую на протяжении двух последних лет, так активно разрушали сами партизаны. 
         Партизаны оседлали дорогу в 2 -5 километрах южнее Костюкович и до Белынкович.
             Отряд Клецко вел непрекращающиеся бои с немецкими\ войсками, имевшими задачу разрушить этот участок дороги, Бои не прекращались до тех пор, пока Советские войска не заняли Костюковичи.
         Радостную новость о взятии Костюкович Фрося принесла в лагерь, где приютилась Домановская, и вся ее семья. Вместе с этой новостью она принесла и письмо, которое, наконец, принес славный ПО – 2, от Инны из Москвы. Первую радостную весть, о том, что в Костюковичах наши войска, вся семья встретила дружным, громким возгласом.
                - Ура! –
         Письмо читали коллективно, (вернее, слушали, потому, что читала Мария Михайловна). Инна, после радостных строчек своего восторга по поводу того, что все родные живы, писала о том, что уже окончила институт, вышла замуж за военного авиаконструктора, который работает в конструкторском бюро самого Туполева.
               Фрося стоя в сторонке, с улыбкой наблюдала за тем, как радовалась семья. Когда закончили читать письмо, и перешли к его жаркому обсуждению, она подошла к Домановской, и тихонько сказала.
            - София Трофимовна, давайте сходим на реку. 
           - Хорошо, Фросечка, давай сходим на реку.
         Они вышли в лес и направились к Беседи. Конец сентября был теплым, бабье лето господствовало на всем пространстве. Сосны щедро делились живительным запахом смолы, наполняя  их легкие.
            - София Трофимовна, - заговорила Фрося, и в голосе ее зазвучали печальные нотки, - вот для вас уже война закончена. Скоро вы вернетесь к мирной жизни, будете учить деток. Вы очень хороший учитель, детки, которые попадут в ваш класс, будут очень счастливы.
           -  Фрося, но почему ты говоришь об этом с такой грустью? –
           - София Трофимовна, - снова заговорила Фрося и, вдруг, неожиданно ее лицо залилось румянцем, - я так привыкла к вам и вашей семье… Словом, мне будет очень грустно с вами расставаться. –
           - Фросечка, милая, а почему же мы должны расстаться?
           - Мне предстоит еще дальняя дорога, в глубокий немецкий тыл, ведь война еще продолжается.
          Домановская смотрела на эту, совсем еще молодую девушку и думала, - а ведь я ничего о ней не знаю. Кто она, эта таинственная Фрося, и Фрося ли она вообще?
           - А сколько же тебе лет, Фрося?
           Фрося улыбнулась, и, словно угадав мысли Домановской, сказала. – София Трофимовна,  я из Москвы, радистка и я служу в армии. А насчет моего возраста… Давайте присядем у этого  широкого пня. Вот уже и река – указала она на серебристую водную гладь, засверкавшую между соснами.
             Они сели на траву у того самого пня, который облюбовала Фрося. Девушка достала из своей полевой сумки чистый белый платочек.
                - У меня сегодня день рождения, вот мы с вами здесь его и отметим. – Она постелила платок на пень, затем достала из сумки пузырек со спиртом, хлеб и консервы. Порывшись в сумке еще, достала два стограммовых, граненых стаканчика, две ложки и нож.
            Домановская молча следила за действиями девушки. Та наполнила стаканчики спиртом, сказав при этом, - он разведенный, не пугайтесь, – открыла банку с тушенкой, ломтиками порезала хлеб.
              - Давайте выпьем за мои двадцать два. – Сказала девушка, поднимая свой стаканчик.
              - От всей души поздравляю и восхищаюсь тобой, моя дорогая Фросечка. – Ответила Домановская. Они выпили и с аппетитом принялись за тушенку.
           - София Трофимовна, я сохраню о вас самые лучшие воспоминания. И вы не забывайте девушку по имени Фрося, даже если ее и убьют.
           - Боже мой, Фросечка, типун тебе на язык, о чем ты говоришь?   
     - На войне и такое бывает, София Трофимовна, что иногда и убивают. Ну, да ладно, давайте выпьем еще.
            Они выпили еще по стаканчику. Домановская почувствовала, какую-то, легкость во всем теле, хотелось закричать во весь голос, громко засмеяться. Но в это время Фрося предостерегающе подняла кверху руку. Зоркий глаз девушки заметил какое-то движение на противоположном берегу реки. Она подняла к глазам бинокль, висевший на ремешке у нее на груди, и стала пристально вглядываться в кусты, спускавшиеся к самой воде.
              - София Трофимовна, подойдите сюда, - вдруг громко позвала она.
              - Что там такое, Фрося?
              - Посмотрите-ка в бинокль. Что вы видите на том берегу в кустах?
              - Да, вижу. Какие то военные люди с ружьями.
              - А присмотритесь внимательнее, что это за такие военные люди?
             - Боже мой, Фросечка, так они же в погонах. – Шепотом проговорила Домановская.
              - София Трофимовна, это же наши советские солдаты. В Советской армии введена новая форма с погонами. – Радостно запрыгала Фрося.
           Между тем, трое военных с того берега поднялись во весь рост и стали переходить реку по узенькой кладке. В руках они держали наизготовку коротенькие автоматы с круглыми дисками.
                - Автоматы ППШ – Констатировала Фрося.
          Женщины направились навстречу солдатам, которые остановились, поднявшись на крутой обрывистый берег, и стали пристально вглядываться в лесную чащу.
                - Тю! Ты глянь яки гарни дивчата по лесу гуляють. – Удивился один из них, видимо старший, потому, что поперек его погон были нашиты широкие красные ленточки. – И что же вы дивчата тут шукаете?
                - Да, вот вас встречать вышли, - Сказала Фрося и весело, звонко рассмеялась.
                - Нас сустрикаты? – Удивился солдат. – А нимци тут е?
           -  А немцев тут не е с самого начала войны. Здесь партизанская зона.
           - Тю! А вы, стало быть, партизаны?
          - А мы, стало быть, партизаны.
     Солдаты весело рассмеялись.
       - Скильки живу, а таких красивых партизан ни разу не бачив. – Сказал тот, что с красной лентой на погонах.
      И тут будто бы с цепи сорвавшись, Домановская и Фрося бросились к солдатам в погонах  с красными звездочками на пилотках, стали обнимать и целовать этих пахнущих потом, загорелых и не очень тщательно выбритых мужчин.
          - Родненькие мои, причитала Домановская, - как же долго мы вас ждали, хорошие вы мои.
           Солдаты смущенные такой бурной радостью, этих двух милых женщин, топтались на месте, неуклюже отвечая на поцелуи.
          - Эх, мать честная! – Воскликнул один из них, хлопнув пилоткой о землю. – Да только ради такой встречи стоило топать под пулями сюда от самой Москвы! – и, незаметно, смахнул набежавшие слезы.
           Когда все немного успокоились, Домановская спросила. – А вы не знаете. в Самотевичах уже наши?
          - А вы шо из Самотевич?
         - Да. Со мной тут целая семья: дети. старики. Хотелось бы уже домой.
         – Да, в Самотевичах уже наши. Можете спокойно ехать домой.
             Не одну тысячу раз Домановская в мыслях представляла себе эту встречу с Советскими солдатами. И вот, это произошло. Вот они стоят эти освободители, такие простые, и такие долгожданные и милые ребята в военной форме с погонами и красными звездочками на пилотках. На какую то секунду она представила себе, что ведь они могли бы быть ее учениками, такие они все молодые, в сущности еще дети. Сколько им? Восемнадцать, двадцать? Не больше.
              - Забирко, ну. что там? – Раздался громкий повелительный голос с того берега.
           - Порядок, товарищ лейтенант, - громко крикнул Забирко, - можно переходить.
            Домановская смотрела, как через реку, осторожно, пробуя ногами прочность кладки, стали переходить солдаты. Лейтенант, по возрасту, едва ли не моложе всех своих солдат, подошел к ним.
               - Кто такие? – Спросил он строгим тенорком.
               - Та свои это, товарищ лейтенант, они… - заговорил было Забирко.
             - Я не вас спрашиваю.- перебил его лейтенант.
             - Ой, какой строгий! – Звонко рассмеялась Фрося. – Вы находитесь на территории партизанской зоны, лейтенант, и будьте добры, представиться! Ясно?
          - Лейтенант, не ожидавший такой прыти от этой миловидной девушки, смущенно приставил руку к пилотке, отдавая честь.
            - Командир взвода разведки, лейтенант Соколов!
            - Ну, вот, это другое дело, а меня зовут Фрося. Идемте, я отведу вас к командиру отряда.
            - Товарищ лейтенант, скажите, а в Самотевичах уже наши? – Решилась спросить Домановская
           - А вы из Самотевич?
           - Да.
          - Сей час посмотрим. – Лейтенант взглянул на свой планшет. – Да, в Самотевичах наши войска. Так, что можете спокойно ехать домой.   
          В тот же день решили возвращаться в родную Гайдуковку.. Андрей запряг гнедого, снова погрузили все на телегу, усадили Марию Михайловну, бабушку, Аленку, и тронулись в путь. Вот проехали Киселевку, вот он, знаменитый курган, знакомая дорога, охраняемая вековыми березами , которые были здесь посажены во времена Екатерины второй.. Наконец, вдали показался знакомый, такой родной большой дом под соломенной крышей.
            - Слава Богу, цел, не сгорел. – Сказала бабушка.
       Возле дома на обочине стояли три легковые машины с открытым верхом, выкрашенные в защитный цвет и один очень большой грузовик с брезентовым верхом. Вокруг стояли, сидели на обочине или просто лежали на траве солдаты. К телеге подбежал молодой лейтенант.
           - Граждане, сюда нельзя.
           - Это наш дом, - сказала Домановская, - мы приехали домой.
          - Ах, вот оно, что. - Сказал лейтенант. - Заезжайте пока во двор, я сейчас о вас доложу.
        Когда въехали во двор, увидели солидного, пожилого мужчину, который стоял на крыльце и курил папиросу. На мужчине были синие галифе с лампасами и до зеркального блеска вычищенные сапоги. Ни мундира, ни гимнастерки на нем не было, только белая рубаха. Так. что звание его определить было нельзя  Лейтенант подбежал к нему.
             - Товарищ генерал майор…
             - Отставить.- Прервал его доклад генерал. Сам вижу. Надо полагать, вернулись хозяева этого дома?
              - Так точно.
            -Здравствуйте.– Подошла к генералу Домановская.               
             - Мне сказали, что здесь живет учительница. Это вы?
        - Да. София Трофимовна Домановская.
        - А меня зовут Михаил Ильич.
        - Очень приятно.
        - Я думаю, приятного мало. Вторглись в ваш дом без спроса.
       - Ой нет! Что вы? Мы будем очень рады, живите, сколько надо, а мы можем пока в сарае.
        - Ни в коем случае! – Возразил генерал. – Заходите в дом, занимайте свои места. Мне понадобится только одна комната да кухня, и то не надолго, дня два не больше. Потерпите нас пока?
         - Ой, что вы, Михаил Ильич, с радостью готовы вас терпеть хоть до конца войны.
           Генерал громко рассмеялся. – А, что, лейтенант, не плохо бы пожить до конца войны в этом райском уголке. А?     - Не плохо бы, товарищ генерал. – Улыбнулся лейтенант.
          - Однако, люди с дороги, им надо отдохнуть, перекусить. Да и нам уже обедать пора. Лейтенант, распорядитесь, чтобы нам принесли обед на раз, два, три, восемь, да нас двое. Словом на десять человек.
           - Слушаюсь, товарищ генерал майор!
          Все с аппетитом поели солдатского супа, перловой каши с тушенкой. А когда дело дошло до чая!
    - Боже мой, - сказала бабушка, - настоящий сахар!
      - Мы уже два года сахару не видели, - добавила Домановская.
       - Да, что сахар, соли не было, - добавила тетя Маруся, - мы уже привыкли есть несоленое.
       - Товарищ генерал, - спросила Домановская, - а немцы не могут снова сюда вернуться?
        - Э нет! Теперь мы ролями поменялись. Это им не сорок первый год. Теперь они драпают во весь опор. Нашу армию сей час уже ничто не остановит, до самой Франции  гнать будем фашистов.
         - Домановская рассказала о том, как в Самотевичах расстреливали евреев. Генерала особенно взволновал рассказ о том, как немецкий офицер застрелил полутора - годового мальчика из пистолета.
 - Изверги! – Сказал возмущенно генерал, - прощенья таким негодяям не будет, это я вам обещаю.
        В это время на улице раздался веселый солдатский смех. Немного погодя, снова.
          - Лейтенант, посмотрите, что там происходит.
        Лейтенант вышел ненадолго и вернулся, улыбаясь во весь рот. – Товарищ генерал майор, там немецкий офицер пришел без оружия, хочет сдаться в плен..
              - Стрелять их надо на месте, а не в плен брать, - невольно вырвалось у Домановской.
            - Так, - сказал генерал, - приведите-ка этого немца.
           - Как, прямо сюда?
          - Нет, зачем сюда? Во двор.
           - Слушаюсь, товарищ генерал майор.
          - Подождите. Задержал генерал лейтенанта, который бросился было выполнять приказание. – И принесите винтовку. Вот наша учительница София Трофимовна сей час будет этого немца расстреливать.
            - Ой, нет, нет, нет, - Завопила Домановская, - я не смогу!
           Генерал громко рассмеялся, а за ним , поняв наконец шутку, рассмеялся и лейтенант
           - Но, кто - то же должен это сделать, вы же сами сказали, что их надо расстреливать на месте.
      Домановская, вдруг, представила себе эту картину убийства живого человека и ужаснулась.
           - Простите меня, Михаил Ильич, это я так, сгоряча. Не подумала. – Она сжала ладонями виски и покачала головой, чтобы унять волнение и немного успокоиться.
           - Вот так то, София Трофимовна. Убить человека – это совсем не просто сделать нормальному человеку.
            Генералу не пришлось прожить в доме бабушки два дня, как он обещал Домановской в начале их знакомства. Уже на следующее утро загудели автомашины, стоявшие у дома, забегали солдаты, спешно собираясь в дорогу. Михаил Ильич, уже одетый в свою генеральскую форму, постучал в дверь комнаты, где разместилась София Трофимовна с Леней и Аленкой.
            - И так, дорогая София Трофимовна, разрешите откланяться. - Сказал он, вышедшей на стук, Домановской.Нам пороа.
               - Как уже уезжаете?
              - Труба зовет, София Трофимовна, война продолжается. Очень приятно было познакомиться.
             - Нам тоже, Михаил Ильич. Очень жаль, что так быстро приходится расставаться.
         Генерал показал рукой на стол, стоявший в зале. На нем стояло несколько литровых банок тушенки с надписями на английском языке.
           - Это мой вам подарок. – Сказал генерал. – Так называемый, второй фронт.
            - Второй фронт? – Удивилась Домановская.
         Генерал рассмеялся. – Это мы так называем гуманитарную помощь, которую нам посылают союзники, вместо того, чтобы начать войну с немцами, открыв второй фронт в Европе.
         Генерал уехал вместе со всеми солдатами, которые быстро погрузились в огромный грузовик, уехал и молодой лейтенант, видимо адъютант генерала и в Гайдуковке наступила привычная тишина. Жизнь постепенно входила в обычную колею. Начала работать почта, открылся магазин. Правда, купить в нем было нечего, но завмаг обещал, что товары скоро начнут завозить.
          Вскоре пришло письмо от Домановского. Это был маленький, сложенный треугольником листок из тетради, адресованный на имя бабушки Маши. Домановский писал о том, что он жив, здоров, воюет на фронте, но ничего не знает о своей семье, которая осталась в Воронове. Но главное, на конверте был его адрес. Номер полевой почты. А, значит, ему можно будет написать               
               

























               

               











Был пес его такой породы,
                По запаху мог узнавать,
                Кого считать врагом народа,
                Кого в тюрьму, в кого стрелять.

ДЕТИ  ВРАГОВ  НАРОДА

           Уважаемый читатель, давайте прервем на несколько минут наше повествование и немного поразмышляем. Вы никогда не пытались вникнуть в смысл сочетания двух слов.
                - ВРАГ НАРОДА –
         Вот он народ, а вот его враг. Так может быть это Сатана? Вот Гитлер, например, честно признался, что он враг своего народа, когда выразился в том смысле, что, дескать, немецкий народ не достоин жить, раз он не готов умереть за своего фюрера, то есть, за него, Гитлера. Тем самым он отмежевался от  своего народа, обозначив, что немецкий народ – это его враг. Отсюда следует, соответственно, что и он, Гитлер тоже враг своего народа. Таким образом, мы пришли к тому, что враг народа, должен быть вне народа. Но речь идет совсем о другом. Враг народа, в советском понимании, сам является частью своего народа. Причем, врагов народа в самом народе не один, не два. Их много. Так, что же получается? Какая-то часть народа, является врагом своего народа, но в то же время сама является этим народом? Другими словами, в этом случае враг народа враг себе самому. Какая-то нестыковка. Но выше мы уже установили, что врагом народа может быть лишь тот, кто стоит вне народа. А может быть над народом и не жалея бросает миллионы своих людей в топку мирового пожара, во имя переустройства порядка на всем земном шаре в соответствии со своими понятиями?  Впрочем, еще в самом начале я обещал не делать никаких политических заключений. Продолжим наше повествование.
         Самое большое несчастье для страны, это если ее население разделилось на две части и стало убивать друг друга. Так случилось в России после Октябрьского переворота. Все жители страны разделились на красных и белых, и стали с необыкновенной жестокостью убивать друг друга. Ненависть их была настолько велика, что когда красные  победили, и война, практически, закончилась,  они все еще продолжали убивать белых, хотя те уже больше не сопротивлялись.
            Потомственный дворянин капитан Виктор Сутулов, воевал на стороне белых в армии генерала Деникина. Когда красные  разбили армию Деникина, Сутулов, как и многие русские офицеры, спасая свою жизнь, бежал за границу в город Прагу.
             В этом городе собралось много  таких как он, бежавших со своей Родины офицеров и дворян чиновников, которым дома угрожала каторга, а то и смертная казнь. Жизнь этих людей на чужбине была не легкой. Они брались за любую самую неблагодарную работу, чтобы как-нибудь выжить. Виктору пришлось работать и грузчиком, и чернорабочим. Наконец  удалось устроиться водителем такси. В его положении это было большой удачей
            Другой дворянин, Владимир Смаль, по своим идейным убеждениям, считал себя красным. До революции он служил городским головой и, одновременно исполнял почетную обязанность предводителя дворянства в городе Смела на Украине.. Октябрьскую революцию Смаль принял с восторгом.
             - Наконец-то мы будем жить в демократической стране. – Говорил он своей жене Матрене Тимофеевне.
             - А разве это хорошо? – Спрашивала она своего мужа.
             - Еще как хорошо! – Убеждал ее Владимир. – Представляешь, не будет этого глупого сословного разделения, все люди будут иметь равные права, свободно жить и работать на общее благо всей страны, свободно выбирать своих лучших людей в Правительство.
             - Ой, Володенька,  тревожно у меня на сердце. Говоришь ты хорошо, но в жизни так не бывает, чтобы все были равны и всем было хорошо.
             - Глупая ты женщина, Матренушка. Ты еще многого не понимаешь.  Увидишь, как мы теперь заживем. Вот Сонюшка скоро окончит университет в Праге, вернется домой. Теперь люди с высшим образованием будут цениться на вес золота.   
             Вскоре пришло письмо от дочери, в котором она сообщала о том, что встретила в Праге очень хорошего человека, зовут его Виктор Сутулов, он русский офицер, родом из города Ростова. Она собирается выйти за него замуж, но он не собирается возвращаться в Россию. Смаль был очень огорчен и возмущен таким решением своей дочери. Как? В такое время отказаться от своей Родины ради первого встречного, покинувшего свою страну, беглого офицера! Смаль послал дочери грозное письмо с призывом образумиться и не делать глупых поступков, а быстрее возвращаться домой. Но любовь оказалась сильнее отцовских наставлений и в следующем письме Сонечка писала, что вышла замуж за Виктора, и у них родилась дочь, которую назвали Ириной. Владимир Смаль продолжал взывать к патриотическим чувствам своей дочери так настойчиво, что, в конце концов она сдалась. Осенью 1934 года Соня возвращается к родителям с трехлетней дочерью Ириной. Владимир Смаль к тому времени переехал с женою в город Новгород Северский и работал бухгалтером в Райпотребсоюзе. Соня с большим трудом, так, как была уже на седьмом месяце беременности, устроилась воспитателем в детском саду. Вскоре у нее родился мальчик, которого назвали Боренькой. Виктор Сутулов  регулярно писал письма, присылал посылки, но возвращаться в Россию не собирался. В свою очередь и Соня не хотела возвращаться в Прагу.
           Настал 1937 год. Однажды ночью к дому Владимира Смаля подъехала черная машина, которую в народе так и называли. «Черный ворон». Когда такая машина останавливалась у дома, то у всех его жильцов, как говорили, душа уходила в пятки. .
          Ирочка с удивлением и страхом смотрела на дядей в серых шинелях и суконных шлемах с шишаками, которые, не вытирая грязных сапог, держа в руках винтовки с примкнутыми штыками, прошли через зал, оставляя на ковре грязные следы, прямо в спальню дедушки. Дяди в шинелях разбудили дедушку и маму и приказали им одеться. Потом вывели  на улицу прямо в холодный моросящий дождь со снегом и увезли в черной машине. Больше Ирочка никогда не видела ни своей мамы, ни дедушки Володи.
          Бабушка Матрена держала на руках плачущего от страха Бореньку и сама тоже плакала. На следующий день в дом Смаля вновь явились люди в серых шинелях и сказали, что детей они тоже должны забрать.
           - Боже правый, а их то за что? – Взмолилась Матрена. - Ведь они же еще совсем малые несмышленыши.
          - Не волнуйтесь, мамаша, теперь о них позаботится Государство. – Сказал один из них.
         Бабушка одела Ирочку потеплее и перекрестила. Дядя в серой шинели закинул за спину свою винтовку со штыком, взял Ирочку за руку, собираясь увести ее с собой. Братика Борю другой дядя, так же при полном вооружении, взял на руки.  Бабушка Матрена упала в обморок.
           - Как бы мамаша не загнулась. – Сказал тот, который взял Борю на руки.
             - Очухается, буржуйская порода, ничего с ней не сделается.- Ответил второй.
             И они спокойно вышли из дома, даже не оглянувшись на лежавшую на полу старую женщину. Девочка едва поспевала за военным, державшим ее за руку, который, видимо, очень спешил, делая широкие шаги. Ночью выпал снег и Ирочка, с трудом вытягивая из него ножки, совсем выбилась из сил. Наконец, она остановилась,  села прямо в снег и заплакала.
             - Что, малая, совсем выдохлась? – Сказал военный, и девочка уловила в его голосе нотки жалости. – Давай понесу. – Он взял ее на руки и  зашагал быстрее.
               - Дядя, а куда понесли моего братика? – Решилась спросить Ира.
              - Братик твой поедет в другое место. Ему там будет хорошо.
              - А мне не будет хорошо там, куда мы идем?
         Военный вздохнул. – И тебе будет  хорошо, если ты будешь послушной девочкой. Ну вот, мы и пришли.
         Ира увидела перед собой огромное черное здание, окруженное забором из колючей проволоки. На окнах здания были железные решетки. У двери стоял часовой с винтовкой. Военный, принесший девочку, показал часовому какую-то бумажку. Тот внимательно ее прочитал и сказал.
            - Заходите.
         Они вошли в здание и оказались в длинном, плохо освещенном коридоре, в котором также стоял часовой с винтовкой, но без шинели, а в гимнастерке. Военный поставил Иринку на пол и постучал в дверь крайнего кабинета.
           - Войдите. – Раздался голос за дверью.
     Они вошли, и девочка сразу же зажмурилась от яркого света. За широким столом сидел  пожилой военный с ромбами на синих петлицах. На диване сидела очень полная женщина в военной форме.
                - Документы в порядке? – Спросил военный с ромбами.
.                – Так точно.
                - Так. Ирина Викторовна Смаль. – Прочитал он поданную ему бумагу.
          Ира была очень сообразительной девочкой, но до нее с трудом дошло, что только, что были произнесены ее фамилия имя и отчество. Никогда раньше она не слышала, чтобы ее кто-нибудь так называл. Как смешно, подумала она – я Ирина Викторовна Смаль.
              Все в порядке. – Сказал пожилой военный с ромбами.
          Он подписал какую-то бумажку и отдал тому военному, который привел Ирочку.
               - Можете быть свободны.
                - Слушаюсь. – Ответил тот и, повернувшись по военному кругом, ушел
               - Куда мы ее?- Спросил пожилой военный, обращаясь к полной женщине в военной форме.
            - В двадцатую. Там у меня одни девочки.
            - Добро. Можете ее забирать.
           Женщина поднялась с дивана и направилась к выходу.
           - Иди за мной, девочка – Позвала она.
         Они долго шли по длинному коридору, затем поднялись по лестнице на третий этаж. Перед дверью, на которой большими цифрами было написано 20, женщина остановилась, достала целую связку ключей, выбрала один из них и открыла дверь.
             - Заходи, малышка, - громко сказала она , - здесь ты пока будешь жить.
          В большой комнате у стен рядами стояли двух- ярусные железные кровати. Между ними по середине комнаты стоял узкий и длинный стол с двумя скамейками по бокам. На кроватях лежали, или сидели девочки  самых разных возрастов и сословий. Заметно выделялись из общей массы цыганки. При виде новенькой, все вскочили со свих кроватей и подняли невообразимый крик.
             - У – у – у – у!
            - А ну, молчать! – Грозно крикнула женщина. – Все по местам!
       Мгновенно все стихло. Девочки разбежались по своим кроватям. Женщина подвела Ирочку к ряду маленьких шкафчиков у задней стены.
           - Вот твой шкафчик. Здесь ты можешь повесить свое пальто. А когда будешь ложиться спать, то на эту полочку положишь свою одежду. Ботинки поставишь в шкафчике внизу. Поняла?
               - Да.
         -А вот здесь ты будешь спать. – Женщина подвела ее к кровати. – На второй этаж залезешь?
               - Да.
               - Ну, хорошо. – И она вышла из комнаты, закрыв за собой дверь на ключ.
            Тут же Иру вновь обступили девочки.
             - Смотри, какая черная.   
            - А косы, какие длинные.
           - Черная жучка ж – ж – ж – ж!
      Ира растерялась. С ней еще никогда в жизни никто так бесцеремонно не обращался. Тревожно озираясь по сторонам, она села на самый краешек длинной скамейки, не зная, что же делать. К ней подошла девочка цыганка и села рядом. На вид цыганке было лет пятнадцать или шестнадцать. Из-под широкой,  длинной юбки были видны ее босые ноги. Она обняла Иру за плечи и спросила. 
               - Ты воровка?
                - Нет.
              - Ну да! А тогда за, что же тебя сюда?
            - Мою маму арестовали. И дедушку тоже. – И она, вдруг, впервые за то время, которое прошло после ареста мамы и дедушки, залилась горькими слезами, будто только теперь осознав, что с ней произошло. Она плакала долго навзрыд, а цыганка сидела рядом и гладила ее черные косы своей загорелой рукой. Когда, наконец, девочка немного успокоилась, цыганка спросила.
              - Так ты и вправду не воровка?
              Ира утвердительно кивнула.
               -  А как тебя зовут?
                - И – Ира. – Всхлипывая, ответила она. А потом добавила. – Ирина Викторовна Смаль.
           - А меня зовут Земфира. Правда, красивое имя?
          - Да, красивое.
          - Давай с тобой дружить. Ладно?
          - Ладно 
         - Ой, какой у тебя красивый гребешок! Подари его мне, хорошо? – Гребешок тут же исчез в широких одеждах цыганки.
        - Хорошо.
       - Слушайте все! – Громко провозгласила Земфира. – Это Ира, моя подруга. Кто ее тронет, будет иметь дело со мной. Все слышали?
         Возникшая после этого тишина, говорила о том, что Земфира пользуется среди всех обитательниц этой комнаты огромным непререкаемым авторитетом.
           - Анька, иди сюда. – Позвала цыганка.
        К ней подошла рыжая вся в веснушках долговязая девочка лет двенадцати.
            - Собирай свои шмотки и переноси вон на  ту верхнюю кровать. На твоей будет спать Ира рядом со мной. Ясно?
          Рыжая девочка стала покорно собирать свои постельные принадлежности.
        - А сюда принеси с той койки чистое белье.
        Рыжая девочка покорно выполнила все указания цыганки.
        - Будешь спать внизу на этой койке. Моя койка будет рядом, вот здесь.
     - А тетя не будет ругать нас? – Спросила Ира.
     - Пошла она к … , эта тетя. Не бойся ничего раз я с тобой. Поняла?
     - Поняла.
    Ира с уважением посмотрела на Земфиру.
  - Ну вот, и хорошо. Скоро принесут ужин. За столом садись рядом со мной.         
            За дверью, в коридоре послышалась какая-то возня. Дверь с шумом открылась и  два красноармейца в грязно – белых халатах накинутых поверх гимнастерок втолкнули в комнату коляску, на которой стояла большая кастрюля с ужином, кастрюля с чаем и целая стопка алюминиевых мисок.
           На пороге стояла уже знакомая Ире полная женщина в военной форме.
        - Новенькая, подойди ко мне! – Ира подошла к ней. – Вот тебе кружка и ложка. После еды будешь их сама мыть и ставить на полочку в своем шкафчике. Ясно?
            - Ясно.
       Все девочки с кружками и ложками выстроились в очередь. Подходя к коляске, они подставляли свою кружку, в которую один красноармеец наливал чай и выдавал по кусочку черного хлеба. Второй красноармеец большим черпаком накладывал в миску пшенную кашу и выдавал прямо в руки, подходившим к нему девочкам. После этого все быстро занимали место за столом и начинали жадно поглощать содержимое своих мисок.
          Земфира взяла Иру за руку и потянула за собой.
         - Становись передо мной. – Сказала она.
      Каша Ире не понравилась. Но чай с хлебом она выпила с удовольствием. Ужин закончился тем, что красноармеец вновь вкатил в комнату коляску с большим тазом, в котором была теплая вода. Все девочки по очереди подходили к этому тазу и мыли свои ложки. Грязные миски стопкой укладывались рядом. Ужин закончился, коляску с посудой увезли, дверь заперли. Девочки начали расходиться по своим постелям.
           - Земфира, - спросила Ира, смущаясь, - а где здесь можно …
           - Что можно?
           - Ну, это…
          - Ага! Тебе нужно в уборную, так?
         .- Да.
          - Дурочка, зачем же ты терпишь? Идем, я покажу тебе.
         - Она повела Иру в дальний угол комнаты и указала на маленькую дверь. Девочка открыла ее и чуть не задохнулась от резкого неприятного запаха.
           - Вон видишь, там стоит бачек с двумя ручками? Это параша. Вот в него и сходи.
          Когда Ира пришла на свою постель, Земфира села рядом с ней, обняла за плечи и сказала.
          - Ну, давай рассказывай.
         - О чем?
         - Обо всем. Где ты родилась, кто твои родители, за, что их арестовали. Словом, обо всем.
          - Я не знаю, за что арестовали маму и дедушку. А родилась я в городе Прага.
       - Прага. Это где, на Украине?
       - Нет. Это за границей в Чехословакии.
       - Ух, ты! Прага, это большой город?
       - Да, большой и очень красивый. Я жила там с мамой и папой.
      - А кто же твой папа?
       - Он был офицером, а звали его Виктором Сутуловым. Он был на войне и. его   ранили в грудь.
      - Он воевал, за белых или за красных?
      - Я не знаю.
       - Понятное дело. Значит за белых, раз офицер. А, что было потом?
       - Потом мы с мамой приехали сюда, к моему дедушке Володе и бабушке Матрене. А потом у мамы родился мой братик Боря. Только его забрали в другое место.
       - А дедушка тоже офицер?
       - Нет, он бухгалтер.
       - Понятно. Ну, давай будем спать.
      Она поправила подушку, набитую соломой, уложила девочку в постель и заботливо укрыла байковым одеялом грязно–бежевого цвета. Затем погладила ее по густым черным волосам и поцеловала в щечку.
           - Спи, малышка, и никого не бойся. Я тебя в обиду не дам, не будь я Земфира Дунайская.
         Дружба с Земфирой очень облегчила жизнь Ирины в этом неприветливом месте. Во многих случаях, когда в подобную ситуацию попадает невинное, беззащитное и наивное существо, то у него находится бывалый и очень сильный человек из числа обитателей лагеря, тюрьмы или, как в нашем случае детского приемника распределителя, который берет  под свою защиту и всячески его опекает. Таким сильным защитником у Ирины Смаль и стала молодая, но опытная цыганка по имени Земфира.  Когда, спустя два месяца, Земфиру после суда перевели в колонию, Ира уже привыкнув к быту и порядкам в этой среде,  и сама могла оказать помощь и поддержку новеньким девочкам, которых судьба забрасывала в этот неприветливый дом.   В детском приемнике распределителе Ира прожила всю зиму. В апреле она тяжело заболела воспалением легких. Ее отвезли в больницу в город Чернигов. После болезни  вновь вернули на старое место, в этот неприветливый дом. 
              В мае, когда в окна через железные решетки стало чаще заглядывать ясное солнышко, в комнату пришла полная тетя в военной форме.
            - Ирина Смаль! – Громко позвала она прямо с порога. – Собирай вещи, ты поедешь в другое место.
           Они пришли в ту самую комнату на первом этаже, где за столом сидел пожилой военный с ромбами на синих петлицах. Там же сидел на диване еще один военный, больше похожий на бухгалтера. Видимо такой вид придавали ему очки и портфель, который он держал двумя руками, поставив себе на колени.
           - Ирина Смаль, ты поедешь с товарищем лейтенантом на поезде далеко, далеко  в Белоруссию. – Сказал пожилой военный.
            - Пойдем со мной Ирочка. - Сказал военный, похожий на бухгалтера, и так приветливо ей улыбнулся, что у девочки сразу возникло в душе доброе чувство к этому человеку. Она доверчиво протянула ему свою руку и они вышли на улицу, где их ждала легковая машина. Когда приехали на станцию, уже начало темнеть. В поезде ехали всю ночь сидя. К утру приехали на станцию Орша.
            - Ты, наверное, проголодалась, Ирочка? – Спросил военный.
       Ира утвердительно кивнула головкой.
           - Тогда мы сейчас пойдем с тобой в ресторан и хорошенько покушаем. Ладно?
          - Ладно.
      Ресторан поразил девочку обилием света и белоснежными скатертями, которыми были покрыты столы. Они сели за один из столов. Военный взял меню и стал внимательно его читать.
         - Ирочка, ты любишь котлеты с картофельным пюре?
         Девочка широко раскрыла глаза от удивления. Настоящие котлеты?! Такие, как мама делала?!
          - Очень, очень люблю.
       Военный ласково улыбнулся ей.
          - Значит, будем кушать котлеты. Так?
         - Так. – Улыбнулась Ира военному.
    К ним подошла официантка – Что будем заказывать, товарищ лейтенант?
         - Принесите нам две порции котлет по Киевски, два стакана чаю и две булочки с изюмом.
       - А, что будем пить?
       - А пить будем чай. Так, Ирочка? – И военный по отечески погладил девочку по головке.
           - Так. – Ответила она, приветливо улыбаясь ему.
        Ире показалось, что такой вкусной еды она еще никогда не пробовала. Военный ласково поглядывал на нее, прихлебывал горячий чай из стакана в бронзовом подстаканнике.
          - Можно, я булочку возьму с собой? Я потом покушаю.
          - Конечно, можно. Давай, я тебе ее заверну в бумагу.- Он достал из своего портфеля лист бумаги и завернул в него булочку. – Вот тебе, держи ее. В поезде покушаешь.
           Потом они снова сели в вагон поезда и поехали дальше. Поезд ехал очень медленно. Часа через три он остановился на небольшом полустанке.
            - Рясно. – Прочитала Ира вывеску на здании полустанка.
           - Здесь мы с тобой выходим. – Сказал военный.
       Позади здания полустанка стояла телега, в которую была запряжена серая лошдь. На телеге сидел старичок в телогрейке и кирзовых сапогах. Военный взял Иру за руку и подошел с ней к старичку.
           - Вы из детского дома? – Спросил он его.
          - Точно так, - по военному ответил старичок, - из детского дома номер тринадцать. 
          - Это за нами, - сказал военный. Он посадил Иру на подстилку, лежавшую поверх сена на телеге, запрыгнул сам, и скомандовал.
            - Поехали, дед.
       Старик щелкнул кнутом, и лошадка побежала мелкой трусцой. Телега затарахтела по булыжнику. Часа через два они вьехали в небольшой городок Сенно. Проехав по главной улице почти до конца города, свернули налево и увидели перед собой большое, красивое озеро. На берегу озера стоял большой одноэтажный дом, принадлежавший до революции местному помещику. Вокруг дома раскинулся парк из столетних лип, спускавшийся к самому озеру. Слева от парка фруктовый сад, за ним виднелись хозяйственные постройки. Над входом в дом красовалась огромная вывеска. На голубом фоне большими белыми буквами было написано:
               СЕННЕНСКИЙ ДЕТСКИЙ ДОМ №13.
        Самый обычный детский дом. Такие дома тысячами разбросаны по всему Советскому Союзу. Обычные чистенькие спальни, общий зал с возвышением для выступления самодеятельных артистов, столовая и кухня. В общем, все, как и в других детских домах. Но у дома №13 было одно существенное отличие. Все 200 его обитателя  были детьми репрессированных родителей.
          Военный с портфелем, который привез девочку сюда, зашел в кабинет директора детского дома. Ира осталась ждать его в коридоре. Наконец он вышел вместе с молодой женщиной, одетой в голубой халат.  На голове ее была повязана косынка такого же цвета. Глаза у женщины были очень добрые, и она с улыбкой смотрела на новенькую.
             - Вот, Ирочка, сказал военный, – это твоя воспитательница. Ее зовут тетя Шура.
           - Пойдем со мной, Ирочка. – Сказала тетя Шура, и взяла ее за руку. – Я отведу тебя в твою группу.
        Ирочка с грустью посмотрела на военного, который привез ее сюда.
       - Дядя…
      - Меня зовут дядя Миша.
      - Дядя Миша, а вы здесь не останетесь?
     - Я бы с удовольствием здесь остался, но меня ждет работа. Прощай Ирочка, здесь тебе будет намного лучше.
      Тетя Шура привела девочку в просторную светлую комнату с очень широкими окнами. В комнате стояло двдцать детских кроваток, застеленных байковыми одеялами.
            - Здесь ты будешь жить. Сказала воспитательница. – Вот твоя койка, на ней написан номер  20, а свободный шкафчик, тоже №20, ты можешь использовать для своих вещей. Днем на постель ложиться и садиться нельзя. Кроватки должны быть аккуратно застелены. Разбирать их и ложиться можно только после отбоя в девять часов вечера или когда объявлен тихий час после обеда. Все остальное время можно играть в игровом зале или во дворе. Все девочки, которые живут в этой комнате, сейчас в столовой, завтракают. Ты, ведь уже позавтракала?
         - Да, я завтракала с дядей Мишей в ресторане.
         - Ух, ты, так прямо в ресторане?
        - Да. В Орше на вокзале.
        - Скоро заканчивается завтрак, и твоя группа сегодня идет на экскурсию на озеро. Я вас поведу. Там, заодно, ты познакомишься со своими подругами по группе.
         Вскоре в коридоре послышался топот маленьких ножек, раздались громкие голоса и смех. Это группа дошколят окончила завтрак. Воспитательница вышла к детям  вместе с Ирой.
            - Ребята, успокойтесь! – Громко крикнула тетя Шура. – Сегодня мы с вами идем на экскурсию по берегу озера. С нами пойдет и вот эта девочка. Ее зовут Ира. А теперь, быстренько, выходим все на улицу.
          В группе, вместе с Ирой, оказалось двадцать девочек и шестнадцать мальчиков. Самому старшему было не более семи лет. Кода все дети с шумом и звонким смехом вышли на улицу, воспитательница скомандовала.
          - Быстренько разобрались, построились в колонну по два. Дружно, взялись за ручки по двое. Олечка, ты возьми за ручку нашу новенькую.
            В конце концов, порядок был восстановлен. Дети выстроились по два в одну колонну.
            - Внимание, - командует тетя Шура, - за мною, шагом марш!
       Когда после экскурсии снова строем пришли на обед, весь детский дом шумел, как пчелиный улей. Это пришли из школы две старшие группы. Обед из трех блюд Ире понравился. Совсем не то, что в детском приемнике. После обеда объявили тихий час. Ира с удовольствием растянулась в чистенькой постели, под байковым одеялом. Рядом с ее кроваткой стояла кровать той девочки Оли, с которой они держались за руки во время экскурсии.
           - Оля, - тихонько позвала ее Ира, - а ты тоже из Украины?
          - Нет. Я из Белоруссии.
         - А твою маму тоже арестовали?
        - Да. И маму, и папу, и дедушку.
        - А как твоя фамилия?
        - Барсукова.
        - А я Ирина Викторовна Смаль. Правда, смешно?
       - И ни сколько не смешно. Красивая фамилия.
       - Оля, а давай с тобой дружить.
       - Давай.
       - Значит, дружба на век?
       - На веки вечные.
       - Давай поклянемся.
     - А как?
    -  Надо средний палец положить на указательный и сказать «клянусь».
     - Клянусь дружить с Ирой на веки вечные.
     - Клянусь дружить с Олей на веки вечные.
      Разбудил их громкий голос воспитательницы тети Шуры.
      - Девочки, подъем! Быстренько, встали, оделись, постельки застелили и в игровой зал.
        В игровом зале детей выстроили в три ряда. В первом ряду самые маленькие, за ними девочки повыше ростом, а в последнем – мальчики, стоя на скамеечке. Перед строем тетя Шура поставила табуретку. На которую сел музыкальный воспитатель дядя Коля с баяном.
         - Ребята, мы будем разучивать песню «По долинам и по взгорьям» Читаю первый куплет, а вы повторяйте за мной и запоминайте.
          Тетя Шура начала читать. Дети хором повторяли за ней строчки очень популярной в Советском Союзе песни:
                По долинам и по взгорьям
                Шла дивизия вперед,
                Чтобы с боем взять приморье,
                Белой армии оплот.
       Повторили несколько раз.
      - А теперь поем под музыку. Три, четыре, начали!
        Дядя Коля заиграл на баяне, а тетя Шура стала перед строем и начала дирижировать. Ребята пели с воодушевлением. По всему было заметно, что им нравится это занятие.
           - Одну минутку, дети. Помолчите немного. Ирочка, выйди сюда вперед перед строем. – Вдруг сказала воспитательница. – Теперь спой одна, без хора.
            Ира запела. Воспитательница и дядя Коля внимательно ее слушали.
            - Ирочка, а, что ты еще можешь спеть? – Спросил дядя Коля.
           - Я знаю много  разных песен, но я пою вместе с мамой.
           - А без мамы не споешь?
           - Не знаю, я не пробовала одна.
           - А ты попробуй. Какую песню ты боьше всего любишь?
           - Только она на украинском языке.
            - Это очень хорошо. Спой нам ее.
            - Дывлюсь я на нэбо тай думку гадаю, - Запела Ира.
         Воспитатели слушали очень внимательно и лица их становились все серьезнее. Это была ценная находка для них. Девочка допела песню до конца и, вдруг залилась слезами. Это был не детский плач. Она плакала долго, громко рыдая, уткнувшись лицом в колени тети Шуры, которая привлекла ее к себе. Так могут плакать только взрослые, у которых случилось большое, непоправимое несчастье. Никто плачущую девочку не успокаивал. Все стояли молча, понимая, что происходит в душе этого взрослого ребенка. Тетя Шура, не стесняясь, достала из карманчика свой платочек и утирала слезы.
                Когда, наконец Ира успокоилась, дядя Коля сказал.
           -  Ирочка, ты будешь в нашем хоре солисткой. Хорошо?
          - Кем я буду?
         - Солисткой. Это значит запевалой. Ты будешь стоять перед хором и запевать песни. А хор будет подпевать.
          - Хорошо. – Улыбнулась Ира, утирая слезы.
         Администрация и воспитатели детского дома, как могли, старались скрасить сиротскую судьбу своих воспитанников. У детей было все. Кров, еда, одежда, возможность учиться. Не было только одного. Материнской любви и ласки. Многие воспитанники, закончив семь классов средней школы, уходили в самостоятельную жизнь. Большинство шли учиться в школы фабрично – заводского обучения, наиболее преуспевшие в учебе, поступали в техникумы. Но все они считали  детский дом о№13, своим домашним очагом, и, неизменно, уходя в отпуск, приезжали сюда, как к себе домой. В конце 1940 года детский дом №13 пополнился новыми воспитанниками из западных областей Украины и Белоруссии, а в начале 1941 года – из Литвы, Латвии и Эстонии.
       Девочки Ира и Оля сохранили верность своей клятве и продолжали дружить, деля пополам все, что  выпадало на их долю и плохого, и хорошего. Весной сорок первого они на отлично окончили два класса средней школы. А 22 июня дети и воспитатели услышали выступление по радио министра иностранных дел Советского Союза, который объявил, что началась Великая Отечественная война. Все мужчины воспитатели и директор детского дома были призваны на военную службу. На работе остались только воспитатели женщины и, единственный мужчина дядя Коля.
          Уже через десять дней над территорией детского дома засвистели немецкие снаряды. Оставаться на месте было опасно, и воспитатель дядя Коля решил вывести все 200 человек воспитанников в лес. Ему помогал, приехавший на каникулы бывший воспитанник, а теперь учащийся ФЗО, Коля Новиков. Ночь провели в лесу, а утром увидели отступающих красноармейцев.
         - Далеко ли противник, лейтенант? – Спросил дядя Коля у проходившего по лесной дорожке лейтенанта с группой вооруженных бойцов.
           - Часа через полтора ты их увидишь здесь. 
            Воспитатель подозвал к себе Новикова. – Коля, отбери детей от 10 лет и старше. Будем уходить.
         - А как же с малышами?
         - Как, как! Оставим здесь. Авось немцы их не тронут.
         Из двухсот воспитанников только тридцать были в состоянии проделать долгий путь. В их числе оказались и наши неразлучные подруги Ира и Оля.
            Когда Новиков построил из этих тридцати воспитанников колонну, дядя Коля стал перед строем и произнес короткую речь.
             - Ребята, вы все пионеры. Вы давали клятву быть верными своей Родине и Коммунистической партии. Настал час доказать на деле верность этой клятве. Красная армия временно отступает. Скоро сюда придут наши враги фашисты. Мы с вами будем отступать вместе с нашими красноармейцами. Надо спешить. Так, что налево и за мною шагом марш!
           - А как же малыши? – Подал кто-то голос из строя.
           - Отставить разговорчики в строю! – Скомандовал дядя Коля.
        Колонна двинулась на восток. Через два с половиной часа подошли к деревне Студенка.
             - Привал. – Скомандовал дядя Коля. Дети тут же попадали в траву и стали разуваться. У многих ноги были стерты до крови. Николай сразу же учел это обстоятельство, и, когда после часового отдыха вновь построил детей в колонну, скомандовал.
           - Разуться всем. Дальше пойдем босиком.
          Через час подошли к небольшой речке Оболянке. На левом берегу красноармейцы копали окопы. Дети с удовольствием погрузили свои ножки в прохладную воду и перешли реку вброд.  В деревне Алексиничи Николай решил остановиться на ночлег. Он постучал в дверь крайней хаты. Дверь открыла пожилая женщина. Она была одета в полотняное платье и босая.
           - Мы из Сенненского детского дома. – Сказал Николай. – Отступаем на восток. Возьмете на ночлег двух девочек?
           - А як же! Хоть девочек, хоть мальчиков. А як же не взять. Заходьте, милые, зараз я вас покормлю. –
           Воспитатель, таким образом, развел всех детей по домам. Везде принимали их  с готовностью и очень доброжелательно. Никто не отказал. Потом он отозвал Новикова в сторонку.
            - Коля, я оставляю тебя за главного. Дальше поведешь детей сам. А мне надо на призывной пункт, я должен служить в армии. Я прямо сей час отправлюсь в Богушевск. Вот тебе карта, по ней и идите. На главное шоссе не выходите, там немцы все время бомбят. Все, прощай, я пошел.
         Долгих три недели шли дети под командой Коли Новикова, а вслед им гремели орудийные залпы. На двадцать первый день пути дети остановились на ночлег в каком-то большом сарае недалеко от Ярцева. Уставшие и голодные они попадали на солому, которой много было в этом сарае, и сразу же уснули. А когда утром открыли глаза, вокруг звучала немецкая речь.
            - Что будем делать? – Спросил Коля. Дети молчали. – Дальше идти бесполезно. Я думаю, что надо возвращаться в детский дом, обратно. Больше идти нам некуда. –
          Обратная дорога заняла в два раза больше времени, чем дорога до Ярцева. Спешить было некуда. Вернувшись, ребята застали свой дом в очень печальном виде. Все имущество, продукты, посуда, постельное белье было разграблено местными мародерами. Малолетние воспитанники, которых два месяца тому назад оставили в лесу, сами добрались до дома и оставались там без всякого присмотра. Все воспитатели разбежались. Из всего персонала детского дома №13 остался только конюх дедушка Евсей. Жил он в небольшой сторожке при конюшне, и уходить ему было некуда.
             - Как дела, дедушка Евсей? – Спросил его Новиков.
        Старик заплакал. – Все пограбили, ироды проклятые. И коровок наших увели. Правда, я знаю у кого они. Хотели и лошадку нашу забрать, так я не дал.
          - Ладно, дедушка, хватит плакать. Запрягай  своего серого.  Поедем, покажешь у кого наши коровы.
         Дед Евсей сразу оживился и обрадовался. – А как же, конечно покажу. Знамо дело, разбойник. Это же надо, деток без молочка оставить!
       Коровы оказались в соседней деревне Немойта. Пожилой лет шестидесяти мужчина, хозяин двора, в котором находились детдомовские коровы, не отрицал, что коров взял он.
            - Так детский же дом разграбили. Смотрю, никого нет, так чего же коровкам пропадать? Вот и пригнал себе, пускай, думаю, тут постоят.
          - Так вот мы за ними приехали. – Сказал Новиков.
          - Так детского дому нет. Себе коровок забрать хочешь?
         - Детский дом есть. Дети голодные сидят.
     - Так пускай директор дома сам приедет, тогда и отдам.
       - Директор детского дома теперь я, понял, батя? Так, что давай по хорошему разойдемся. А не то немецкому коменданту пожалуюсь. Немцы с тобой долго разговаривать не будут.
          Такая угроза возымела действие. Кому охота связываться с немецкой комендатурой. А, вдруг и впрям пожалуется.
         - Ишь ты, директор. Ну, тогда ладно, забирай.
          Новиков пригнал коров в детдомовский хлев. Среди воспитанниц были девочки, которые умели доить. Появилось молоко, можно было давать его младшим детям. На огороде поспела картошка, капуста, свекла. Но вот беда, посуду всю растащили местные жители. И тут Коля Новиков показал свои организаторские способности. Он собрал команду из десяти старших воспитанников,  (десяти и одиннадцати летние мальчики и девочки), взял телегу с лошадью и поехал с ними по городу. Люди и сами проявили сознательность. Несли посуду, постельное белье, стулья кухонную утварь. Словом все, что награбили раньше в детском доме. Новикову, за несколько таких поездок, удалось кое, что собрать из детдомовского имущества. Даже, немного крупы, муки, макарон, сахару. Быт понемногу налаживался.
          Но, вот настала очень холодная зима 41-42 года. Продукты кончились, дров не было. В холодных спальнях самые маленькие воспитанники сидели на койках одетыми в пальто, да еще закутанными в одеяла и все время повторяли  одну непрерывную песню.
          - А когда же кушать. А когда же кушать.
       Коля Новиков со старшими ребятами ездили на телеге по деревням и просили милостыню, чтобы как-нибудь прокормить детей. Весной начали выкапывать оставшуюся в земле прошлогоднюю гнилую картошку и печь из нее лепешки, в ход шли и мерзлые кочерыжки от капусты, из которых варили баланду. Очень большим бедствием было отсутствие соли. Соль ценилась дороже хлеба и мяса. Да, к тому же ее негде было лостать.
          Наконец, на судьбу детского дома обратила внимание и местная городская Управа. Назначили бывшего учителя Гаврилова Ивана Петровича директором. Стали выдавать по 200 граммов хлеба на каждого воспитанника. Но на этом вся забота и закончилась.
           Вскоре к своим обязанностям вернулась воспитательница тетя Шура. Для Коли Новикова это все было большим облегчением. Он так и оставался в детском доме, исполняя обязанности и завхоза, и воспитателя, и поставщика продуктов. Старшие воспитанники ему активно помогали, особенно две неразлучные подруги Ира Смаль и Оля Барсукова. Они доили коров, варили еду. И другие девочки, которые постарше, старались помогать им, мыли полы, стирали белье. Мальчики, главным образом, ездили всесте с Новиковым по деревням, добывая продукты. Разумеется, ни о какой воспитательной работе или учебе не могло быть и речи. Вся деятельность директора, воспитательницы, Коли Новикова и самих воспитанников была направлена на то, что бы выжить до прихода Советских войск. И надо сказать, что с этой задачей они справились. Когда летом 1944 года в Сено пришли советские солдаты, все 200 воспитанников детского дома №13 были живы и здоровы, хотя и очень отощавшие. 
            Очень кстати, в парке у детского дома расположились солдатские полевые кухни. Солдаты повара от удивления пожимали плечами, слушая о том, что пришлось пережить этим детям, и старались угощать их солдатской кашей, давали свиную тушенку, в литровых консервных банках с надписями на английском языке.
             Постепенно жизнь в детском доме стала налаживаться. Вернулся штат воспитателей, возобновилось снабжение продовольствием, появилась соль. С первого сентября начала работать Сенненская средняя школа.
             - Оля, давай запишемся сразу в пятый класс. – Сказала Ира. – Зачем нам терять целых два года?
              - А справимся?
             - Если усиленно поработаем, то справимся.
            - А нам разрешат?
            - А у кого нам разрешения спрашивать? Скажем, что  окончили четыре класса. Ведь документы в школе исчезли. Проверить невозможно.
             - Ой, Ира, мне страшно.
            - Дурочка, чего тебе страшно?
           - А, вдруг все откроется.
          - Ну, поругают немножко и отправят в третий класс. Только и всего. Что мы теряем? А если удастся, так мы выиграваем два года, раньше в техникум поступим.
          На деле все оказалось значительно проще. Когда группу детдомовцав привели в школу, их принимала заведующая учебной частью. Все ребята заходили к ней в кабинет и получали назначение в тот или иной класс.
                - Ирина Смаль. – Взглянула поверх очков заведующая. – Сколько лет?
               - Двенадцать.
               - Сколько классов окончила?
              - Четыре.
              - Так. Пойдешь в класс пятый «Б»
       После Иры в кабинет заведующей зашла Оля. Она вышла  оттуда красная, как рак, закрыла лицо ладошками и вся дрожала от волнения.
              - Ну, как? – Спросила Ира.
              - Ой, мамочки. Какой ужас!
             - Что, говори, что тебе сказали?
             - Ой, Ирочка. В пятый «Б»!
        И девочки не подвели своих учителей. Три года упорной учебы, и весной 1947 года они обе получили аттестаты об окончании семи классов с отличием. С такими показателями они имели право поступить без вступительных экзаменов в любой техникум.
            - Знаешь, Оля, сейчас самая модная профессия гидротехник. В стране строятся гидроэлектростанции, и мы будем работать в самой передовой отрасли. Промышленности.
             - Ой, а сможем ли мы там работать?
             - Глупенькая, так в техникуме же нас научат.
            - А где же такой техникум?
          - В Минске. Вот, смотри, в газете объявление: Минский политехникум объявляет прием учащихся на 1947 -1948 учебный год по специальностям. Здесь, в том числе указана и специальность «Гидротехник – строитель», видишь?
           Девочки написали заявления о приеме в Минский политехникум, но допустили одну ошибку. Они не указали, на какую специальность. Тем самым они в корне изменили свою дальнейшую судьбу по сравнению с той, которую выбрали. Дело в том, что был в Минском политехникуме один не престижный факультет, готовивший технологов по добыче торфа. На этот факультет был недобор.
              Девочки были крайне удивлены и разочарованы, когда через два месяца получили извещение.
                «Минский политехникум сообщает, что Ирина Викторовна Смаль зачислена на торфяной факультет Минского политехникума по специальности «Технология добычи торфа» без экзаменов. Ваша группа №43. Занятия начинаются 1 сентября 1947 года».
                Такое же извещение получила и Барсукова Оля. Их провожали всем детским домом. По случаю ухода в самостоятельную жизнь им выдали по новому платью из фонда Американской помощи, новые черные ботинки со шнурками и, вместо пальто, немецкие трофейные френчи. Прощание было трогательным. Воспитательница тетя Шура, откровенно, не стесняясь, плакала.
           И вот девочки приехали в столицу Белорусской Республики город Минск. После войны он еще не был полностью восстановлен. На улицах было еще много сгоревших домов, но строительство шло полным ходом.
             В Политехникум, прямо с вокзала приехали на трамвае. В 43 группе оказалось 35 человек. Большинство учащихся среди мужчин были уже совсем взрослыми, некоторые воевали на фронте и были демобилизованы по ранению. Оля и Ира сели на первые места.
                Первое занятие проводила преподаватель математики Ирина Николаевна Бурдина. Она вошла в аудиторию с такой доброй улыбкой, что сразу же расположила к себе всех присутствующих.  На ней был бежевый костюм, белая блузка с галстуком и черные туфли на высоких каблуках. Всем своим видом она, в глазах студентов, олицетворяла пример высокой культуры и интеллигентности. Ира и Оля замерли в восхищении.
              - Ребята, - обратилась Ирина Николаевна к аудитории, - я ваш классный руководитель и, одновременно, буду вести у вас курс высшей математики.
        В этот момент раздался стук в дверь. – Войдите! – Сказала Бурдина.
       Дверь открылась и в нее, уверенной походкой вошел молодой человек. Ирина Николаевна невольно залюбовалась им, так он был хорош. По аудитории пронеслось восхищенное – О–о-о. – женскими голосами.
              - Разрешите войти?
              - Вы уже вошли.  Вы зачислены в 43 группу?
              - Да.
              - Сейчас, проверю по журналу. Как ваша фмилия?         
              -  Владимир Домановский.
         

      
               









               
               










 Мы прокляты судьбою,
                Здесь в рабстве состоим.
                Записаны  в изгои
Правительством своим

ПОДРОСТКИ ЗЛОЙ СУДЬБЫ

          Когда колонна подростков из Самотевич подошла к Белой Дуброве, все, как по команде, оглянулись назад, чтобы в последний раз увидеть золотые купола церкви родной деревни. Немцы, сопровождавшие подростков, ехали на двух подводах – одна впереди, а вторая в хвосте колонны. Немцы также оглянулись назад и невольно залюбовались горевшими золотом куполами на фоне голубого неба. Эта неожиданная остановка длилась не более одной минуты. Ее прервал резкий голос немецкого офицера.
             - Лёуз, форвертс!
        И колонна двинулась дальше. Еще два часа ходьбы, и вот они, Костюковичи. Здесь на центральной площади города около комендатуры, которая разместилась в здании райисполкома, стояла колонна около двух тысяч молодых парней и девушек, согнанных со всего района. Перед колонной, нервно подергиваясь и надрываясь громким визгом, бегал низкорослый немецкий офицерик с парабеллумом в одной руке и резиновой дубинкой в другой. Увидев вновь прибывших подростков, он быстро подбежал к ним и повел за собой, указывая место, где им следовало построиться. Затем  начал обходить весь строй, пристально вглядываясь в лицо каждого подростка. При этом  громко кричал и размахивал своим пистолетом, часто повторяя одно слово.
             - Расстрелю!
        Подойдя к Владимиру, он вдруг остановился и стал, как показалось, очень долго его рассматривать. Наконец,  сделал серьезное лицо и перестал кричать. У Владимира все похолодело внутри.   Почему-то,  возникла нелепая мысль, «а ведь, этот немец  ростом ниже  всех, кто его здесь окружает». Офицерик ткнул Владимира резиновой дубинкой в грудь.
                - Мальчик?
         Владимир утвердительно кивнул. Офицерик еще несколько секунд с серьезным видом пристально смотрел Владимиру прямо в глаза, и, вдруг, неожиданно, громко рассмеялся.
             - Как девочка! Ха–ха–ха! – И пошел дальше вдоль колонны.
         Начался процесс регистрации новоприбывшей колонны из Самотевич. Те, что стояли на площади раньше, уже ее прошли. Из строя вызывали группами по десять человек, уже начавших замерзать ребят и девушек, и уводить их в комендатуру. Очень быстро они снова возвращались в строй. Дошла очередь до Владимира. Их десятку привели в приемную, где три миловидные девушки быстро занесли в журналы фамилии и адреса каждого.
              - Это на случай, если вы вздумаете бежать. Отвечать за вас будут ваши родные. – Предупреждал всех, сидевший в кресле полицай.
          Когда перепись была закончена, на улице уже совсем стемнело. Прозвучала команда и вся толпа, построившись в колонну по четыре, направилась на железнодорожную станцию. Здесь их ожидал длинный состав из товарных вагонов. В вагонах никаких скамеек. Просто на полу постелена солома. Узенькие окошки у самой крыши затянуты решеткой из колючей проволоки. Быстро погрузились, при чем в каждый вагон набилось человек по шестьдесят. Расположились на соломе лежа, тесно прижавшись друг к другу. Рядом с Владимиром оказалась молодая женщина. Она крепко прижала его, дрожащего от холода, к себе и они вместе начали немного отогреваться. Вокруг эшелона бегали немецкие железнодорожники и солдаты. Наконец, двери с визгом закрылись. Раздался резкий громкий свисток, паровоз ответил длинным гудком, и вагон, постукивая на стыках, медленно покатился.
            - Тебя как звать то? – Спросила женщина.
           - Володя.
           - Ты, из какой деревни?
           - Из Самотевич.
          - А меня Марией зовут. Я из Белой Дубровы. Раньше я в другой деревне жила, но ее немцы спалили.
          - А ты спаслась?
          - Да. Мне немецкий солдат помог спастись.
          - Немецкий солдат?
         - Да. Когда всех стали сгонять в гумно, я побежала в поле. Он погнался за мной. я споткнулась и упала, рожь была высокая.
        - А немец?
         - Немец догнал меня, поднял винтовку и выстрелил. Но не в меня, а мимо. Пуля ушла в землю в полуметре от моей головы.
         - Немец промахнулся?
        - Нет. Он хорошо видел, что я жива. Он даже, что-то прошептал вроде тихо лежи. Повернулся и пошел назад. Так вот я и осталась жить.
         - Страшно было?
        -- Еще бы. А тебе было бы не страшно, если бы в тебя стреляли?
         - Меня расстреливали. Только не немцы, а полицай.
         - Но ты же живой.
       - Да. они понарошку, попугать хотели, чтобы я им про партизан рассказал.
        - Ну, так тебе же тоже, наверное, страшно было? –
       - Нет. Я не успел испугаться. Он меня прикладом по затылку, я и упал без памяти.
         Часов через пять поезд остановился.
          - Кажется, это Орша. – Сказал, чей то голос. Дверь открылась, и все увидели, что так оно и есть.
             - Выходи! – Прозвучала команда. – Можно оправиться. После этого собраться в здании вокзала. –
       Вокзал огромной черной массой выделялся на фоне серого неба, как Египетская пирамида. Кругом ни одного огонька. Полная светомаскировка.
          - Ага, - подумал Владимир, - значит боятся Советских самолетов. А значит, они летают! –
          Большой зал ожидания набился битком. На потолке слабо светила, хорошо знакомая Владимиру еще с довоенного времени, люстра. Подростки молча стояли в холодном зале, ожидая, что будет дальше. А дальше, перед толпой на небольшое возвышение поднялся немецкий офицер, и на чистом русском языке произнес.
            - Господа, кто не хочет ехать в лагеря Германии, может быть от этого освобожден. Мы предлагаем вам работу на месте. Вы получите обмундирование и паек немецкого солдата, если согласитесь работать водителями грузовых машин. Вам не надо стрелять в русских солдат, вы будете только перевозить грузы. Кто согласен с нашим предложением, пусть выйдет сюда ко мне. Я жду.- И он раскрыл папку с бумагами, собираясь записывать.
           В зале воцарилась мертвая тишина. Офицер ждал минут 10 – 15.
           - Есть желающие? – Еще раз спросил он.
       Увы. Желающих получать паек немецкого солдата не нашлось. Офицер со злостью захлопнул свою папку  и подал знак рукой. Всех снова загнали в вагоны, и поезд двинулся дальше на запад. Еще одна остановка была в Минске. Но здесь уже, никаких предложений не последовало. Затем поезд очень медленно и долго ехал без остановок. Мария всю дорогу была рядом с Владимиром.
            - А, что ты делала в той деревне, которую немцы спалили?
           - Я там работала учительницей младших классов. Меня туда после педучилища направили на работу.
           - Ой, а я с тобой на ты разговариваю.
          - Да ладно уж. Здесь теперь мы все одинаковые. Можешь и дальше со мной на ты. Лучше расскажи про себя. Кто твои родители?
           - Мама моя тоже учительница.
           - А отец?
           - Папа прокурор.
          - Ничего себе! Он, что, и людей в тюрьму сажал?
          - Не знаю. Может, и сажал воров всяких.
          - Ты лучше про отца не рассказывай никому. Скажи, что он у тебя тоже учитель. Ладно?
         - Ладно, сам знаю. Это я только тебе.
       За долгую дорогу они рассказали друг другу о себе все. Владимир почувствовал к этой женщине такое теплое чувство и доверие, как к матери. Хорошо бы, чтоб и там, куда нас везут, Мария была рядом – подумал он. Наконец, поезд остановился.
             - Кажется, приехали. – Сказала Мария. – Что нас тут ждет?
         Заскрипели засовы, дверь с шумом открылась, и в вагон ворвалось хмурое, февральское, дождливое утро.
            - Выходи! – Раздалась команда.
        Масса людей, вышедших из вагонов, затопила всю пристанционную площадь. На стене висела большая вывеска с названием станции на польском и немецком языках.
                ОСВЕНЦИМ
         Значение этого рокового слова стало понятно Владимиру гораздо позже. В данный же момент оно еще не говорило ему ни о чем. Снова построили всех в колонны по четыре человека, но теперь уже мужчин и женщин отдельно. Первыми увели женщин. Затем двинулась и мужская колонна. Через оплетенные колючей проволокой ворота вошли на территорию лагеря, окруженного забором из такой же проволоки. В углу забора, на возвышении из бревен, было установлено сооружение, напоминавшее беседку. В этой беседке, стараясь согреться, размахивали руками два немецких солдат в касках. На высокой турели стоял, готовый к бою, пулемет.   Вдоль правой стороны забора выстроился ряд длинных одноэтажных бараков, выкрашенных в коричневый цвет. Слева от бараков тянулся еще один забор из трех рядов проволочных заграждений, за которым, работали люди в полосатых штанах и куртках. Они, надрываясь под тяжестью огромных булыжников, носили и складывали их в штабель. Это был лагерь внутри того лагеря, в который привели  подростков из вновь прибывшего эшелона. На территории внутреннего лагеря рядами стояли длинные, грязно – серого цвета бараки. Их было очень много
               - Заходите, хлопцы, в барак, да занимайте себе место. Жить будете пока тутай. – Пригласил человек в полувоенной форме с резиновой дубинкой в руке. По акценту сразу можно было определить, что это поляк. Он пропускал ребят в дверь барака, отсчитывая дубинкой необходимое количество  человек. Остальных вел к следующему бараку, пока не разместил всех.
              - Из бараков можно выходить и гулять по лагерю. Только за ворота нельзя. Понятно?
           В бараках у стен возвышались длинные двухэтажные нары. В центре, сваренная из стального уголка, стояла железная печка, называемая в России буржуйкой,  и ведро с углем. Владимир занял себе место, положив на нары свой полушубок и мешочек, который успела ему дать в дорогу мама. Затем он вышел на свежий воздух и подошел к поляку распорядителю.
             - Пан, скажите, а что это там за люди в полосатой форме?  И почему они вручную таскают на себе такие тяжелые камни?
               Поляк весело рассмеялся. – А ты еще не вешь? – Ну, то чекай. Может, и ты скоро наденешь такую форму.
          В тот момент Владимир  еще ничего не знал  о фашистских концлагерях. Но вся здешняя  обстановка, пулемет на сторожевой вышке, люди в полосатых костюмах, выполняющие непосильную работу, невольно навели его на грустные размышления. Он, вдруг, вспомнил о том, что читал в книге «Отверженные» Виктора Гюго. В ней рассказывалось о каторжниках,  носивших такую же полосатую одежду.
          Потянулись томительные долгие дни ожидания решения своей судьбы. Работать пока не заставляли, но и не кормили. Все обитатели бараков питались тем, что привезли с собой из дому. Каждый день из бараков уводили куда-то людей партиями по 80-100 человек. Возвращались не все, и их помещали уже в другой барак.
             - Они проходят комиссион. – Пояснял поляк – распорядитель. – Там большие люди решают, кого куда дальше отправлять, а кого и тутай оставить. –
         На нарах рядом с Владимиром разместился мужчина лет около тридцати. Первую ночь они не разговаривали. Да и  во всем бараке никто не разговаривал.  О чем было говорить? И не спали тоже. Все сидели или лежали на нарах, погруженные в тяжелые тревожные мысли. Откуда-то появились вши. Они быстро размножались, заполняя собою все складки в одежде, копошились в волосах на голове. Порой казалось, что волосы  шевелятся от этих противных насекомых.
            - Эти вошы размножаются прямо, как жиды. Везде позалезали, куда только можно. – Сказал, лежавший рядом тридцатилетний мужчина. На нем были довольно приличные брюки синяя телогрейка и черные ботинки. Волосы курчавые и черные. В его разговоре Владимир сразу уловил еврейский акцент.
            - А при чем тут евреи? – Спросил он соседа.
            - Да ну их совсем к чертям собачьим этих жидов. Захватили власть во всем, особенно в торговле медицине, везде. Где полегче работать. Житья от них нет. Разве не правда?
            Владимир разгадал уловку. Таким путем его сосед пытался убедить всех окружающих в своей непричастности к иудейской нации. Бедный парень, дай Бог, чтобы тебе это  удалось. Быть может, немцев тебе удастся провести, но только не своих соотечественников.
            - Как тебя звать?
            - Григорий. А тебя?
           - А меня Владимир. Ну, так, чем же евреи испортили твою жизнь, а, Гриша?
           Григорий молчал. Тогда Владимир рассказал ему о том, что произошло с евреями в  Самотевичах.
           - И ты знаешь, Гриша, это были все простые труженики. Один даже работал кузнецом, а кто и простым колхозником. Были там и сапожники, портные. Все занимались полезным трудом, и никто никогда в деревне не мог про них сказать плохо. Когда-нибудь, на их братской могиле поставят памятник.
        - А ты думаешь, что наши победят?
          - А как же! Конечно, победят! И будь уверен, кое-кому, придется очень крепко ответить за свои дела. Так то вот, дорогой мой, Гриша.
         Григорий отвернулся и спрятал лицо в тряпье, которое было постелено на нарах. Через несколько минут Владимир услышал приглушенные рыдания. Еврей Гриша  плакал.
           Целых три недели  Владимир и все его товарищи по злой судьбе провели в этом бараке, пока до них дошла очередь, проходить эту страшную комиссию. Очередная сотня узников, в которой оказался Владимир и его сосед по нарам, предстала пред вершителями их судьбы. В начале их привели в баню. Всю одежду и вещи сдали в санобработку. Голые, в чем мать родила, шеренгой стали заходить в просторную душевую комнату. У входа стоял, улыбающийся во весь рот, немецкий солдат, который макал большую кисть, в стоявшее перед ним ведро с раствором. Подходит следующий узник, шлеп кистью по голове, шлеп, шлеп под мышками, шлеп еще по одному месту, где волосы. В банном зале включили душевые соски, разбросанные по всему потолку. Ровно через минуту их выключили. Ребята только успели размазать раствор с небольшим количеством воды по всему телу. Затем стояли минут сорок, пока совсем высохли.
           Надо отдать должное немецким санитарам. Вши исчезли полностью и навсегда. Затем шеренгой стали заходить в другой зал, где за длинным столом сидели человек двадцать в белых халатах. Среди них были и женщины. Узники цепочкой стали передвигаться вдоль стола. Каждый член комиссии осматривал тот орган тела узника, который соответствовал его специальности. Особенно тщательно рассматривали половые органы, измеряли размеры черепа, смотрели в рот, в уши, глаза. Все, что находили, записывали на листке бумаги. Этот листок передвигался от одного члена комиссии к другому вместе с исследуемым объектом, который передвигался вдоль стола. В самом конце  стоял толстый немец в очках, который брал в руки листок и внимательно читал то, что члены комиссии в нем написали. Некоторым узникам он ставил прямо на лоб четырехугольный штамп солидных размеров, предварительно макая его в штемпельную подушку. Владимир заметил, что такой штамп появился и на лбу его соседа по нарам, Гриши. В следующем зале стояли тележки с обработанной одеждой. Было приятно надеть ее на себя, сознавая, что насекомых там больше нет.
              У выхода стояли два солдата, которые, пропуская в дверь уже успевших одеться, прошедших комиссию, бесцеремонно отделяли узников со штампами на лбу от всех остальных и выстраивали их вдоль стенки.
           Когда все вышли на улицу, уже всем хорошо знакомый поляк - распорядитель ждал их у выхода.
           - Хлопцы, становитесь по четыре, пойдем на новое мейсце вашего жихарства.
                Колона двинулась вдоль трехрядного забора, который отделял внутренний лагерь. Вдруг, Владимир услыхал женский голос.
              - Володенька!
          Владимир оглянулся и увидел Марию. Она стояла в своем черном полушубке и лаптях за тройным забором из колючей проволоки.  На лбу у нее чернел большой четырехугольный штамп.
              - Мария, жди меня здесь, я сейчас подойду. –
         Заняв себе место на нарах в новом бараке, Владимир быстро выбежал во двор и подошел к проволоке, за которой ждала его Мария.
               - Меня забраковали. – Сказала она. – Нашли у меня болезнь легких.
               - И, что тепкрь?         
             - Не знаю. Может быть, отправят обратно, домой. – В ее словах прозвучала надежда. Но Владимир подумал, что эта надежда напрасна.
            - А может быть они будут тебя лечить?
            Мария горько улыбнулась. – Это. Володенька, вряд ли. Нас уже несколько дней совсем не кормят, а ты говоришь лечить.
        - Мария, стой здесь. Я сейчас принесу тебе, что -нибудь поесть.
            Владимир быстро побежал в свой барак, схватил мешочек, который ему в дорогу дала София Трофимовна, и снова прибежал к тому месту, где сточла Мария. Но ее уже там не было. Владимир увидел, что Марию уводил мужчина в полувоенной форме с резиновой дубинкой в руке. За спиной послышался легкий смешок. Оглянувшись, Владимир увидел поляка распорядителя.
           - Хтел своей паненке жратву передать? Ей юш не чеба. Скоро пойдет на небо. – И поляк показал на черные клубы дыма,  вырывавшиеся из высоких кирпичных труб, расположенных в глубине лагеря за рядами длинных одноэтажных грязно – серых   бараков.
           И снова стук колес. Подростков, прошедших комиссию, везут дальше, вглубь Германии. Теперь уж двери вагонов не закрывают. Перед удивленными ребятами, словно из сказки братьев Гримм, проплывают, совсем не похожие на Россию пейзажи из немецкой сельской жизни. Непривычно огромные лошади, запряженные в двухколесные повозки, развозят по полям навоз. Маленькие разноцветные трактора пашут и боронуют землю. Трактористы в синих комбинезонах и зеленых шляпах важно восседают на сиденьях.  Сельскохозяйственные работы идут полным ходом. С полей веет знакомым с детских лет запахом сырой земли и навоза. Сколько видит глаз, везде, до самого горизонта разбросаны аккуратненькие белые домики под красными черепичными крышами.
          - И чего это немцы полезли к нам воевать, если у них тут все так хорошо? -  Сказал чей то голос в глубине вагона.
         Ему никто не ответил. На третьи сутки прибыли к месту назначения. Эшелон остановился прямо в чистом поле. Вокруг темно так, что вытянув руку, ладони своей не увидишь. Полная светомаскировка. Какие то бравые молодцы, действуя резиновыми дубинками, ругаясь на чистом русском языке, разделили женщин и мужчин отдельно, затем выстроили всех в колонну по три. Ничего не видя, повинуясь только резким крикам и ударам дубинок, двинулись куда то в неизвестность в полной темноте. Какое то шестое чувство подсказало – прошли ворота, затем широкую дверь.  И, вдруг, в глаза ударил яркий электрический свет, словно кто-то неожиданно включил рубильник. Приглядевшись, поняли, что их привели в огромное здание с кирпичными стенами. Большие окна были завешены черными шторами, которые не пропускали света. Весь огромный зал был заставлен двухэтажными нарами.
            - Располагайтесь, хлопцы, здесь будете жить. – Сказал мужчина с резиновой дубинкой в руке, сопровождавший новоприбывших ребят.
             - Извините, не скажете, где мы находимся? – Обратился к нему Владимир.
               - Ты находишься в бараке трудового лагеря, дорогой.
             - Это понятно. Но в каком мы городе?
             - Город называется Вупперталь. А еще, я тебе советую, задавай поменьше вопросов, легче будет жить. Понял?
            - Понял. Последний вопрос. Кто вы?
           На лице человека с дубинкой в руке отразилось край нее удивление. Потом глаза его погрустнели и он, вдруг, доверительно заговорил тихим голосом.
        - Я, браток, такой же русский, как и ты. Лейтенант Красной армии. Попал в плен, вот заставили и тут командовать.
         - Понятно. Спасибо.
        - За что, спасибо?
       - Разговариваешь, как человек.
        - Еще один совет. Занимай место на верхнем ярусе. А то еще, чего доброго, и обосцать могут. Иногда случается.
        Владимир занял себе место на верхнем ярусе нар. Долго не мог уснуть. Перед глазами ярко встала картина последнего дня в Самотевичах. Встревоженные лица бабушки Маши, мамы. Вздрагивающие худенькие плечики младшего брата Лени, который отвернувшись к окну горько рыдал. Испуганное личико сестрички Аленушки, не понимавшей, что же здесь происходит? Почему все взрослые так встревожены, и куда это дяди в шинелях уводят старшего брата? Такая картина, как живая, потом очень часто являлась Владимиру в живых ярких красках.
                - Подъем! Быстро, быстро! Одеваться! – Чуть свет раздалась громкая команда.
            Владимир вскочил с нар и начал быстро одеваться. Большую часть времени занимала процедура обувания лаптей. Одевшись, узники вышли в холодное, сырое, серое утро и стали строиться в колонну на площади перед зданием кирпичного барака в колонну по три. Перед строем стоял старенький, лет около семидесяти, немец в форме полицейского. Уже знакомый Владимиру пленный лейтенант, стоявший тут же, держал в руке журнал и целую связку картонных карточек с тесемками. Открыв журнал, он начал вызывать всех по фамилии. Узники по очереди подходили к нему и получали по картонной карточке с тесемками. Получил свою карточку и Владимир. Заглянув в нее, он увидел шестизначное число и чуть пониже  на немецком и русском языках - 16 лет.
             - Слушайте сюда. – Сказал пленный лейтенант. – Вы получили личные бирки, на которых указаны ваш личный номер и возраст. Свою фамилию и имя вы можете навсегда забыть, но номер надо крепко запомнить, так, что если у вас во сне спросят, сразу же назвать его. Бирку за тесемочку следует повесить на шею и никогда не снимать.   
            Лейтенант отсчитал сто человек из общей колонны. В это число попал и Владимир.
          - Сегодня вы отправляетесь на работу на завод автомобильных покрышек. – Сказал лейтенант.- Питаться будете в столовой этого завода. Господин полицейский сопроводит вас туда. А теперь, на лево!
         Колонна повернулась налево. Старенький полицейский стал впереди, поднял руку, и скомандовал.
              - Форвертс! – И пошел к воротам на выход. Колонна из ста человек двинулась за ним.
          Когда вышли на улицу, Владимира поразили чистота и порядок, царившие в городе. Аккуратненькие серые дома под крутыми красными крышами, тротуары и проезжая часть вымощены отшлифованной брусчаткой. Нигде не видно никаких ям или мусора на дороге. По центру улицы бегают маленькие красно – желтые трамвайные вагончики. По тротуарам куда-то спешат редкие прохожие, укрываясь от дождя прозрачными плащами. Все это казалось чем-то нереальным, будто взятым из какого-то сказочного фильма.
              Внезапно старенький полицейский поднял руку, скомандовал – Гальт – и сам остановился. Колонна замерла на месте. Полицейский, кряхтя, нагнулся и поднял какую то бубажку, валявшуюся на мостовой. Медленно понес ее к обочине и бросил в урну, стоявшую на тротуаре. Затем снова занял место впереди колонны, поднял руку,  скомандовал – Форвертс. – и колонна двинулась дальше.
          Когда подошли к заводу, огромные часы над входом в здание, показывали семь часов тридцать минут. Перед входом в столовую остановились и стали заходить в дверь по одному. У входа стоял большой деревянный стол, на котором были разложены маленькие буханочки хлеба. Немец в белом халате выдавал каждому входившему по четыре кусочка хлеба, напоминая, что это на весь день. На длинных столах в алюминиевых мисках стояла, дымящаяся паром, баланда из капусты и брюквы. Обжигаясь горячей баландой принялись завтракать. Несмотря на предупреждение, хлеб был съеден весь до крошки.
              - Ауфштеен! – Раздалась команда, и все сто человек направились в цех.
         Одна из стен этого цеха представляла собой огромную печь, в которой в ячейках, расположенных рядами, в сварных пеналах плавилась резиновая масса. Периодически из ячеек исчезал то один то другой пенал – их кто-то вытаскивал с другой стороны печи. Работа заключалась в том, что на место вынутого пенала надо вставить новый, с подготовленной для плавки массой. Подготовкой этой массы и занимались вновь прибывшие подростки.
          В пенал засыпалась из бумажного мешка крошка из молотой старой резины, затем туда заливалась тягучее жидкое масло. Все это тщательно перемешивалось специальными лопатами. Работать было очень тяжело. Тягучая густая масса из резины и масла плохо поддавалась перемешиванию. Надо было приложить немало усилий, чтобы повернуть в ней лопату. Работали над каждым пеналом вдвоем. Напарником Владимира оказался молодой паренек из Киева. Его звали Саша Торчинский. Больше ничего о нем Владимир так и не узнал. Во время работы почти не разговаривали, дух перевести было некогда. Как только освобождалась ячейка в печи, сразу туда надо было вставить новый пенал, который весил не менее 150 килограммов. Тут же рабочие подносили новый пенал, и весь процесс начинался сначала. Когда после шести часов непрерывной работы раздалась команда – Перерыв на обед! – просто хотелось упасть на пол и никуда не идти, а просто неподвижно лежать.
            На обед была все та же самая баланда. Затем снова шесть часов непрерывной работы. В восемь часов рабочий день был закончен. На ужин снова баланда, построение в колонну и, под водительством уже знакомого полицейского, возвращение в лагерь. Пока шли, Владимиром владели только два желания: поесть и спать. Он вспомнил о том мешочке, который на дорогу ему вручила мама. Там оставался кусочек сала. Теперь все мысли сосредоточились только на нем. Войдя в барак. Владимир кинулся к своему месту на нарах. Мешочек оказался на месте. Усевшись на скамейку перед нарами, Владимир достал заветный кусочек сала, отрезал от него перочинным ножичком два кусочка, и стал медленно жевать.
                - Домашнее сальце? – Услышал он над собой уже знакомый голос.
           Обернувшись,  увидел пленного лейтенанта, который присел рядом с ним на скамейку.
            - Угу, домашнее.
            - Не поделишься?
        Владимир щедро отрезал половину куска и протянул его лейтенанту.
           - Сам-то откуда? – Спросил тот.
            - Из Белоруссии.
          - А подробнее?
           - Могилевская область. Костюковичский район, деревня Самотевичи.
          - Ух ты! Так мы же с тобой земляки. Я родом из Мстиславля. Слыхал такой город?
           - Слыхал.
          - Звать тебя как?
         - Володя.
         - А меня Анатолий. Послушай Володька - доверительно заговорил он, - вы в этом лагере временно. Здесь вроде, как бы базар, на котором вас продают.
            - Продают?
            - Да, фигурально выражаясь. Со временем вас забирают постоянные хозяева. Покупают. Что ли. А пока вас временно сдают в аренду на время каким-нибудь хозяевам. А те стараются вытянуть из вас всю душу. Когда попадешь к постоянному хозяину, там будет полегче. Понял?
           - Кажется, понял.
          Покончив с маленькими кусочками сала, Владимир почувствовал, что засыпает. Разувшись, обнаружил, что портянки совсем мокрые, а лапти почти развалились. Здание барака не отапливается, и высушить сырую одежду негде. Расстелив мокрые портянки на скамейке, он полез на верхние нары и уснул, не успев лечь. И. будто бы сразу же раздалась команда.
                - Подъем!
           Ночи, вроде бы и не было. Одеваясь, почувствовал, что портянки, по – прежнему, мокрые. Снова построение и поход на завод, под водительством старенького полицейского.
           Начав работать, Владимир ощутил, что спина и руки очень болят после вчерашнего. То же самое чувствовал и его напарник Саша Торчинский. Работа, заданная шестнадцатилетним подросткам, была для них непосильной. Трудились на износ. Выходным днем считалось воскресенье, но руководство распределительного лагеря так же имело свой интерес, поэтому оно использовало узников в этот день для выполнения различных внутрилагерных работ. В воскресенье подростки работали с утра и до обеда, выполняя разные хозяйственные работы. В один из таких выходных дней, Владимир и еще около двух десятков ребят, копали траншею для кабеля, который должен был быть подведен к зданию управления лагеря. Работали на оживленной улице. Владимир впервые увидел так близко обычных мирных немецких людей. Главное,  он отметил, что они ничем не отличаются от наших мирных граждан. Разве, что одеты получше. Особенно женщины. Он заметил в глазах многих немецких женщин нечто похожее на сочувствие к русским подросткам.
              Вот несколько женщин остановились и начали наблюдать за тем, как русские мальчишки работают лопатами. Это были женщины среднего возраста, лет 35 – 40. Одна из них, вдруг, подошла к самому краю траншеи, и, оглядываясь по сторонам, тихо проговорила.
               - Война не хорошо.- Потом, еще раз оглянувшись, произнесла фразу, которая очень удивила Владимира. – Ваши побили наших в Сталинграде. Наши понесли очень большое поражение. – И женщины поспешно пошли дальше своей дорогой. Этот случай Владимир запомнил на всю жизнь.
             Что побудило эту немецкую женщину произнести такую фразу? Сочувствие к этим совершенно чужим для нее людям? Ведь, наверное, муж этой женщины или сын сей час на войне. Может быть. даже, и в том же Сталинграде.
           Через две недели пребывания в лагере и работы на резиновом заводе Владимир почувствовал, что силы покидают его. Появилась ноющая боль в правой груди, во время кашля из горла выделялись красные сгустки крови. На заводе, где он продолжал работать, однажды к нему подошел пожилой рабочий немец, из тех, что подносили новые пеналы, и сказал, потрогав шершавой рукой его лоб.
                - Тебе, юноша, надо попроситься на другую работу. Эта не по твоим силам.. Здесь ты долго не протянешь.
         Владимир и сам понимал, что этот пожилой немец прав, и, что ему приходит конец. Но, у кого проситься, к кому обращаться?
             И все же, у Владимира, очевидно, был сильный ангел хранитель. В одно  раннее утро, вдруг, за час до отправки на завод,  было объявлено построение. Пленный лейтенант обошел строй, пристально вглядываясь в лица малолетних узников. Проходя мимо Владимира, он улыбнулся ему и весело подмигнул.
               - Внимание! – Сказал он громко. – Мне нужно десять человек на новое место работы у постоянного хозяина.
              В строю поднялся целый лес рук, раздались крики. – Я, я! Возьмите меня!
              - Тихо! – Скомандовал лейтенант. – Я сам выберу кого мне надо. Так, что, прекратите шум.
            Он пошел вдоль строя, временами  останавливаясь, и указывая резиновой дубинкой на избранного, коротко бросал.
              - Ты. Выйти из строя!
            Остановившись возле Владимира, он снова улыбнулся и подмигнул ему. Дубинка уперлась Владимиру в грудь.
               - Ты!  Выйти из строя! .
            Отобранную десятку пленный лейтенант повел в управление лагеря. Там их ожидал в присутствии самого начальника лагеря экстравагантно одетый пожилой мужчина. На нем был ярко зеленый пиджак и синие брюки. На голове красовалась зеленая шляпа с пером. Начальник лагеря, одетый в военную форму, что - то сказал на немецком языке
            - Вы, все десять человек, направляетесь вместе с господином Обермайером в город Меттманн. Это не далеко от Вупперталя. Там вы будете работать на сельском хозяйстве. – Перевел слова начальника лагеря переводчик
           Из Вупперталя до Меттманна ехали трамваем. Обермайер оказался весьма разговорчивым и веселым человеком. Всю дорогу, пока юноши стояли на площадке вагона, он, жестикулируя, без перерыва о чем - то говорил, указывая на проплывающие мимо дома. Его  не понимали, но, все же внимательно слушали. Входившие на остановках редкие пассажиры, с удивлением, разглядывали пеструю толпу, стоявшую на трамвайной площадке в странных меховых полушубках, шапках ушанках и лаптях. Те пассажиры, которые сели раньше, что-то тихонько объясняли вошедшим, и те, наконец, поняв в чем дело, удовлетворенно кивали головами, повторяя.
          - Ах зо, руссен!
           Меттманн оказался неболшим, очень уютным и чистеньким городком. Всю десятку ребят Обермайер привел на биржу труда. Там перед мальчишками выступил человек, одетый в обычный гражданский костюм,  без всякого акцента, говоривший на чистом русском языке.
               - Меня зовут Владимир Сергеевич Некрасов.- Сказал он. - Я работаю здесь на бирже труда. Вы направляетесь на работу к местным крестьянам, которые на немецком языке называются Бауэрами. Обращаться к своему хозяину нельзя по имени или фамилии. Это обращение звучит так – Шеф! Запомните это хорошенько. Еще хочу вам напомнить, что вы представляете собой в некотором роде нашу  Россию. Ведите себя достойно, культурно, так, что бы не позорить свою Родину. По всяким вопросам, если, что - либо случится, можно обращаться ко мне. –
         Затем вся десятка выстроилась в шеренгу. Откуда – то вышли десять человек, одетых так же, как Обермайер. Один из них подошел к Владимиру,  внимательно изучил содержание бирки, висевшей у него на шее, и сказал.
             - Комм!.
        Они пошли пешком через весь городок. По дороге новый хозяин завел Владимира, сначала в парикмахерскую, где с него срезали целую копну волос, затем в фотографию.
               - Фотография для удостоверения. – Пояснил хозяин.
               - Как вас зовут, шеф? – Осмелился спросить Владимир и сам удивился, что легко произнес этот вопрос на немецком языке.
                Хозяин удивленно посмотрел на него. - Меня зовут Рихард фон дер Бай.
              - У вас большое хозяйство?
             - Не очень. Ты хорошо говоришь по-немецки, где ты так научился?
            - В школе. У меня был очень хороший учитель. Да и в Германии я уже два месяца.
           Так, незаметно, они прошли через весь городок. Хозяйство фон дер Бая расположено на окраине города по улице с очень мирным и красивым названием Блюмменштрассе (улица цветов). Владимир увидел кирпичный не оштукатуренный трехэтажный дом, совершенно лишенный каких – либо излишних украшений, к которому примыкали длинные одноэтажные постройки конюшни и коровника. Пристроены они были таким образом, что между ними и задней стеной дома образовался котлован. Этот котлован был заполнен конским и коровьим навозом. Из окон кухни с первого этажа и хозяйских спален на втором, можно было любоваться видом и наслаждаться запахом свежего навоза. В тридцати метрах от навозного котлована расположен большой кирпичный овин, где хранились сено и солома.
          Перед овином оглушительно гремела, приводимая в движение паром, большая красная молотилка. Наверху какой – то маленький горбоносый немец в очках подавал в барабан молотилки снопы. Внизу уже не молодй мужчина, надрываясь, едва поспевал подавать снопы на молотилку, вынося их из глубины овина. Фон дер Бай жестами приказал Владимиру подменить его. Сбросив прямо на валявшуюся вокруг солому свой кожушок, Владимир, привычным движением подхватил вилы, и стал на место пожилого мужчины. Тот отошел к месту, где из молотилки выходила уже обмолоченная солома, и стал относить ее вглубь овина. Сам хозяин встал у лотка, по которому зерно сыпалось в подставленный мешок. Ровно через час молотилка замолчала.
               По всей Германии наступил никогда никем не нарушаемый час обеда. Из дома вышла симпатичная, очень молодая черноволосая девушка и громко провозгласила.
                - Миттаг эссен, бите! 
         Вся компания отправилась на кухню. Хозяин со своими домочадцами обедал в столовой, в которой за все время пребывания в Германии Владимиру так и не удалось побывать. Немец в очках по имени Германн, которого, как в последствии стало известно, демобилизовали из Вермахта после того, как он под Москвой потерял рассудок, попав под огонь Советских «Катюш», пожилой мужчина украинец по имени Иван и Владимир обедали на кухне. Семья у фон дер Бая небольшая. Жены у него не было, детей то же.. С ним жила его старенькая мать, которую все почтительно называли Ома и племянник Ганс, отец которого был на фронте. Дом обслуживали две молодые и очень симпатичные девушки. Старшую из них звали фроляйн Эмма. Ей было лет 20, и она исполняла обязанности главной домоправительницы. Вторая девушка была лет на пять моложе и звали ее Хельга.
          Когда зашли на кухню, Владимир чуть не упал в обморок. На столе, застланном зеленой клеенкой, стояли три тарелки, на донышки которых было налито по пять – десять ложек супа. Но, за то, среди стола стояла полная миска вареной картошки, от которой подымался пар, и веяло таким знакомым ароматом. Владимир, Герман и Иван уселись за стол, принялись за еду. Когда последняя картофелина была съедена, на кухню вышли обе девушки и стали убирать посуду. Они с любопытством оглядели Владимира от лаптей до головы, и, не сдержавшись, прыснули от смеха. Хозяин вышел из столовой к Владимиру, поставил перед ним новенькие ботинки из искусственной кожи на деревянной подошве и положил на стул синий костюм спецодежды.
             - Сейчас Хельга проводит тебя в твою комнату. Ты переоденься и ровно в 13-00 выходи на работу. – Затем, как показалось Владимиру, он, смущаясь, протянул ему несколько синих платочков, на которых было отштамповано крупным  белым шрифтом  слово из трех букв. ОСТ. – А это надо пришить на грудь, если тебе придется выходить на улицу..
          Провожая Владимира в его комнату, по дороге Хельга спросила.
            - Как тебя зовут?
            - Владимир.
          - Она весело рассмеялась. – Какое смешное имя! Можно, я буду называть тебя Вальдемар?
              - Можно.
             - А сколько тебе лет?
             - Шестнадцать.
               - Ты и вправду из России?
              - Из Белоруссии. Но это все равно Россия. –
               Комната оказалась небольшим помещением два с половиной на два метра на чердаке коровника. Эта комнатка была отгорожена фанерными стенами от двух таких же комнатушек. Три четверти площади комнаты занимала большая деревянная кровать. Комната освещалась из стеклянного люка, вставленного в покатую крышу, служившую, одновременно и потолком.
            - Рядом, в комнате за стенкой, живет Герман.  В следующей за ней живет  Иван – Рассказала Хельга и удалилась.
           Владимир быстро переоделся, с удовольствием избавившись, наконец, от мокрых портянок и полуразвалившихся лаптей. Молотьба продолжалась до семи часов вечера. Но с пятнадцатиминутным перерывом на кофе с бутербродом. Вечером после ужина, состявшего из жареной картошки и кофе, несколько минут расслабленно посидели на кухне. Иван подробно расспрашивал Владимира о том, что происходит на Родине. Сам он в Германии уже больше года.
              Посмотреть на чудо из России пришли соседи. Эмма и Хельга, убирая на кухне, прислушивались к разговорам между гостями. Владимир уловил смысл несколько отдельных фраз.
               - Ты смотри, совершенно нормальный, симпатичный юноша.
                - Он совсем не похож на иностранца.
                - Он из Белой России. – Уточнила Хельга. –
               И снова Владимир услышал уже знакомое немецкое – Ах зо, из Белой России. -  Произнесенное с таким видом, как будто это все объясняет и все становится ясно и понятно.
                На следующий день хозяин подробно объяснил обязанности, которые Владимир должен был исполнять.
             Подъем в 5 часов утра, работа в коровнике. Нарезать кормовые бураки, засыпать в кормушки коровам, затем выбросить навоз через специальную дверцу в котлован, вымыть пол, постелить чистую солому, положить в кормушки сено, подоить коров, залить в кормушки воду, вычистить коров скребницей и щеткой. Всех коров 12. Из них дойных семь или восемь. Все это надо выполнить до семи утра. Затем завтрак и полевые работы до пяти вечера. В пять опять в коровник и вся утренняя процедура повторяется. В семь часов вечера конец рабочего дня. Конечно, работа тяжелая, но по сравнению с лагерем и резиновым заводом,  у фон дер Бая она казалась раем. Владимир быстро освоил приемы работы скотника. С коровами у него установились добрые отношения. Он хорошо изучил привычки и нравы каждой из них. Некоторые коровы были очень вредные, но другие были его любимицами.
             Поработав у фон дер Бая три месяца, Владимир решил послать весточку о себе домой. Он попросил Хельгу и  она принесла ему конверт, листок бумаги и ручку с чернилами. Исписал все четыре страницы мелким почерком, рассказывая о своих приключениях. Вообразив себя разведчиком, над отдельными буквами поставил еле заметные точечки. Если прочитать только эти буквы в том порядке, как они написаны в общем тексте, то получалось следующее секретное послание: Не все немцы за Гитлера. Американцы каждую ночь бомбят. Победа будет за нами.
          Заклеив конверт Владимир попросил Хельгу опустить его в почтовый ящик. Через два дня приходит ответ, но не из Самотевич, а с Меттманнской биржи труда. Письмо, уже распечатанное, вручил Владимиру сам хозяин.
              - Владимир, здесь написано по русски, я ничего не понимаю.
          Владимир жадно ухватил коротенькую записку. На ней отчетливым ровным почерком было написано: «Владимир, приходи на биржу труда. Хозяин тебя отпустит. На бирже спроси  хера. Некрасова. Вот оказия, в России был господином, а в Германии хером стал».
             Некрасова Владимир нашел быстро. Он сидел в отдельном небольшом кабинете.за широким письменным столом. У стола стояли два кресла для посетителей.
            - Здравствуйте. – Сказал Владимир и положил на стол перед Некрасовым его записку.
            - Ах, так это наш конспиратор! – Весело засмеялся тот.
Владимир похолодел. Значит его хитрость разгадали. Что-то с ним теперь будет? Но доброжелательный тон, которым заговорил переводчик, несколько успокоил его.
             - Садись, Володя, в кресло.
              - Спасибо.
             - Так, значит, ты решил послать весточку на Родину, с описанием военно-политической ситуации в Германии. А?
          Владимир молчал.
         - Знаешь, дорогой Володя, твое счастье, что это письмо попало в мои руки. Иначе тебе концлагеря не миновать, а то и чего – нибудь похуже. Ты посмотри, здесь вся твоя тайнопись, как на ладони. Давай-ка мы твое письмо порвем на мелкие кусочки и скажем, что никакого письма нет и не было. Хорошо?
          - Спасибо вам большое. – С облегчением вздохнул Владимир.
          - Расскажи мне о себе. Кто твои родители?
          - Мама учитель русского и белорусского языков и литературы.
         - Отец, конечно, на войне?
         - Да. Он офицер.
         - Расскажи, как там жизнь в России?
      Владимир, стараясь несколько приукрасить действительность, начал рассказывать о жизни на Родине, о стройках, о шестидневной рабочей неделе и восьмичасовом рабочем дне. Некрасов слушал его с большим вниманием.
               - Значит, жизнь в России налаживается, так?
              - Да
             - Хорошо. А теперь ты, Володя, иди домой и больше писем не пиши. Тем более, что ваша местность не сегодня, завтра будет занята Красной Армией и письма твои просто не дойдут.
          Владимир от радости чуть не подпрыгнул до потолка.
              - Как! Наши так быстро наступают?!
              - Да, ваши, ваши.- Засмеялся Некрасов. - Наступают и даже очень стремительно. До свидания. Дорогой.
            Домой Владимир летел, как на крыльях. Радостная весточка об успехах Советской Армии взволновала его до глубины души. Дома его ждала другая новость, которая несколько омрачила бушевавшую в груди радость. Хельга покидает дом фон дер Бая, а на ее место приходит другая девушка. Оказывается, по существующим в Германии законам, все девушки после окончания седьмого класса должны два года отработать в богатой семье, с целью приобретения навыков ведения домашнего хозяйства. Для Хельки этот срок закончился.
          Девушка, прибывшая вместо Хельги, была совсем молодая. Ей недавно исполнилось четырнадцать лет. Звали ее Валтроут Шульт. Владимир называл ее Валли, она же его в шутку стала называть Владиминус. Молодые люди очень скоро подружились. Поздно вечером, после тяжелого трудового дня, когда в хозяйском доме все погружалось в крепкий сон, Владимир забирался по высокой груше до третьего этажа, к окну комнаты, где жила Вальтроут. Они часами беседовали, он,  сидя на дереве – она на подоконнике.
          Американские самолеты большими группами, иногда по тысяче единиц,прилетали два – три раза за ночь, но небольшой городок Меттманн был для них мелкой целью. В основном , град бомб сыпался на Дюссельдорф, в 16 километрах от Меттманна, или на Кельн. Однако, звуки сильных взрывов отчетливо слышались, и зарева пожаров были хорошо видны.
          Однажды, во время сильной бомбежки Дюссельдорфа, Владимир вышел во двор и стал наблюдать за игрой прожекторов в небе. Вот в перекрестие их лучей  попал самолет. Зенитки лупили по нему со всех сторон. Как ни пытался летчик вырваться из цепких объятий противовоздушной обороны, ничего не получалось. В это время к Владимиру подошел хозяин.
              - Красивая картина, не правда ли, Владимир. – Сказал он.
              - Да. Картина впечатляющая.
             - Сколько у этих идиотов американцев самолетов? Ведь каждый день наша оборона сбивает по сорок штук, а они все летают.
             - Да. Америка богатая страна.
             - А вот твоя Россия уже выдохлась. Ни один русский самолет над Германией не летает.
             - А может быть, русские летчики считают бесполезными бомбежки мирного населения?
             - Ты считаешь, что у русских еще силы есть? Ведь все русские заводы захвачены Германскими войсками. Откуда они берут новую технику?
          -  Шеф, вы забываете про Урал и Сибирь. Наши все главные заводы там.
       - Ты считаешь, что русские могут выиграть эту войну?
       – Я в этом нисколько не сомневаюсь, Шеф.
         - Может быть ты и прав.
       В этот момент американский самолет вспыхнул ярким пламенем, и громко взревев моторами, устремился к земле. Такие картины Владиир наблюдал довольно часто.
         После того, как Американцы и Англичане высадили десант в Нормандии, ситуация резко изменилась. Штурмовые самолеты союзников целыми днями кружили над Меттманном, выискивая даже очень мелкие цели. Одна бомба попала в хозяйский овин. Вся солома и сено сгорели до тла. Снаряды тяжелой артиллерии непрерывно, днем и ночью, с леденящим душу визгом летели из–за Рейна и рвались где попало. Все окрестные поля были сплошь покрыты воронками. В городке несколько жилых домов были полностью разрушены стокилограммовыми фугасными бомбами. Среди мирного населения было много жертв. Но, что Владимиру было не понятно, ни один крупный завод не пострадал. Самолеты Американцев, будто бы специально, оставляли эти объекты не тронутыми.
         Лагеря военнопленных советских солдат перестали охраняться строго и, иногда они приходили к хозяину, предлагая обменять какие – нибудь поделки из дерева на продкукты. Кстати сказать, пленные французы, американцы, англичане и, даже сербы, и до этого свободно ходили по городу в нерабочее время.
         Один такой пленный советский солдат по имени Петр, часто заходил на хозяйский двор. Владимир, грешным делом, тайком от хозяина, снабжал его картошкой, которую тот прятал в карманах шинели. Хозяин, конечно, это замечал, но старался не обращать внимания.
            Однажды, когда Владимир работал в поле, за ним прибежала  Вальтроут.
                - Владиминус, шеф зовет тебя срочно домой. Бросай все, и бежим скорее. –
            Прибежав во двор, Владимир увидел Некрасова. Он стоял около высокой груши перед домом и, о чем – то разговаривал с фон дер Баем.
              - Владимир, быстренько залезай на дерево, ведь у тебя это получается легко, не правда ли? Нарви вот эту корзину спелых хороших груш. Потом поможешь этому господину отнести корзину к нему домой. – Сказал хозяин.
           Владимир с радостью полез на грушу, наполнил корзину спелыми плодами и отправился с Некрасовым через весь город, неся тяжелую корзину на плече. По дороге почти не разговаривали. Некрасов жил в четырехкомнатной квартире в самом центре города. Жена Некрасова Людмила Петровна радушно встретила Владимира, как дорогого гостя.
              - Боже мой, юноша из самой России. – Запричитала она. - Добро пожаловать…
              - Владимир. – Подсказал Некрасов.
            - Дорогой Володенька. Сейчас, будем обедать.
            - А это наши дочери. - Сказал Некрасов. – Познакомься Володя.
           В столовую вошли две девушки, одетые в коричневые платьица с белыми воротничками. У обеих были густые русые волосы, заплетенные в длинные косы. Старшей можно было дать лет 18, младшей не более 14.
          - Старшую зовут Анна. – Представил Некрасов. При этом девушка сделала книксен. – Младшая Машенька. – Снова книксен. – А это Владимир, он из России. – Владимир сделал лекий поклон головой.
           - Прошу к столу. – Пригласила Людмила Петровна. – Обед у нас будет сегодня, как в России.
          За обедом хозяйка подробно расспрашивала Владимира о России, и тот, не скупясь на похвалы, рассказывал и рассказывал  о природе, о красивых лесных просторах, о новых Советских фильмах, о Советских танках, самолетах. Некрасовы с большим вниманием слушали его, не перебивая, и на глазах у всех были слезы. Рассказал Владимир и о том, как в Самотевичах немецкие солдаты расстреливали евреев. Девушки, хотя сами по-русски не говорили, но все понимали. Это было видно по их лицам.
        Возвращаясь домой, Владимир думал о горькой судьбе  России и ее граждан, которые всей душой преданы Родине, тоскуют по ней, но вынуждены жить среди чужих людей, вдали от нее. Сколько талантливых русских людей вынуждены были отдать плоды своих творений чужим странам, только лишь потому, что своя страна отказалась от них по политическим мотивам. Такая несправедливость терзала его душу в тот момент, а, в последующем, и всю жизнь до глубокой старости.
            В декабре 1944 года уволился  Герман. Вместо него хозяин взял на работу пленного серба по имени Чеда. На работу он приходил всегда чисто выбритым, аккуратно одетым в хорошо отлаженную униформу Югославского солдата. Позавтракав вместе с Иваном и Владимиром на кухне,  снимал свой военный костюм и одевал синий комбинезон. Работал Чеда с восьми часов утра до пяти вечера.
          - Ты понимаешь по-русски? – Спросил его Владимир во время первого завтрака.
         - О так. Русский и сербский очень похожи. Мы же все славяне.
          - Давно в плену?
          - С 1940 года.
          - А костюм, как новый. – Вставил свое слово Иван. –
         -  Так. Костюм есть новый. Мы получаем новую униформу каждый год от красного креста через Швейцарию.
           - Ну и чудеса! – Вскликнул Владимир. – И за, что же это вам такая поблажка?
            - То не ест поблажка. Так предписывает международная конвенция защиты военнопленных, подписанная всеми странами.
            - Это только для югославов?
            - Чему тылько для югославов? Для всех. И для французов и для англичан. Американские пленные летчики в штатах считаются на военной службе и, даже, регулярно получают зарплату на свой счет в банке.
            - А наши Советские пленные, тоже охраняются конвенцией?
           - Не. Советское правительство эту конвенцию не подписало.
           - Понятно.
          Наконец, наступил апрель 1945 года. Тот самый апрель, который стал последним месяцем в истории фашистской Германии. Репродукторы, надрываясь голосом Геббельса, твердили о неминуемой победе Рейха, секретном оружии и провидении, которое не один раз спасало фюрера. Но крах фашизма уже ни у кого не вызывал сомнений. Советские войска штурмовали столицу Германии, войска союзников форсировали Рейн и приближались к Дюссельдорфу.
          Отправляясь на работу в поле, Владимир и Чеда увидели в кустах группу человек около двадцати немецких солдат. Они были без оружия и лежали в траве, ожидая подхода американцев, чтобы сдаться в плен. Чеда поприветствовал их, помахав рукой. Солдаты, не отвечая на приветствие, угрюмо смотрели на траву.
          Работать в этот день не пришлось. Когда пришли в поле к месту работы, услышали громкий гул многих моторов со стороны Грюйтена, что западнее Меттманна в четырех километрах. Гул все время приближался.
            - Чеда, это, что, Самолеты так низко? – Спросил Владимир.
          - Не, друже, то ест американские танки. –
       В это время на шоссе ведущем из Грюйтена появилась легковая машина, выкрашенная в камуфлирующий цвет. Свернула на обочину и остановилась. Из машины вышел немецкий офицер, открыл багажник и достал канистру с бензином. Облив свой автомобиль из канистры, офицер отошел от него на несколько шагов и бросил в окно гранату. Раздался взрыв, машина загорелась ярким пламенем. Офицер бегом побежал через поле к небольшому лесочку, видневшемуся вдали. И тут Владимир и Чеда увидели бегущих по шоссе немецких солдат. Бросая свое оружие, каски, тесаки прямо на дорогу, они отбегали в поле и прятались в траве.
           - Хорошее кино, не правда ли, Чеда?
          - То ест самое лучшее кино, какое я видел за всю свою жизнь, друже!
            - Я думаю, что нам пора кончать работу и отправляться домой.
           - Куда, в Россию?
         Владимир весело рассмеялся. – И в Россию тоже, но потом. Пока надо, на всякий случай, убраться отсюда.
          - Так. Ты маешь рацию. Скоро тут будет жарко.
       Вскоре на шоссе появилась колонна американских танков. Они медленно двигались друг за другом, почти без интервалов. Владимир, Чеда, Иван и фон дер Бай наблюдали за ними, стоя во дворе.
             - Идут будто бы на параде. – Сказал шеф.
            -  Так. Это не ест боевой порядок. В горах их бы партизаны сразу перебили по одному. Только надо подбить передний и последний танки. А потом по очереди бей по остальным.- Заметил Чеда.
          - Это у вас, в Югославии горы и партизаны, а здесь ни того, ни другого. – Засмеялся шеф.
           - Какая силища. – Вставил свое слово Иван.
        Между тем, танки выехали на хозяйское поле, засеянное уже взошедшими ярко - зелеными ростками ржи, и, развернувшись веером, двинулись по направлению к городу. На пути танков протянулось железнодорожное полотно, за которым засели немецкие солдаты с фауст патронами. Из –за железнодорожной насыпи зазвучали выстрелы. Танки остановились и, сразу же открыли огонь из орудий. Так они простояли до самого вечера, а затем и всю ночь, посылая куда то в темноту снаряд за снарядом. К утру  оглушительная пальба стихла. Владимир с Иваном увидели на зеленом поле высоких, розовощеких американских солдат, бродивших около свих танков. Американцы были одеты в шерстяные военные костюмы цвета хаки и желтые ботинки, зашнурованные по самые щиколотки. На голове у всех солдат каски. Иван долго смотрел на них, и, наконец, решился.
            - Пойду - ка я поговорю с ними. Может закурить разживуся.
          Американцы несколько секунд с удивлением смотрели на чудака, жестикулирующего руками, который показывал на свой рот, изображая человека, подносящего спичку к сигарете. При этом он показывал на свою грудь, повторяя – я рус, русский я.
           Наконец, солдаты поняли его. Десяток рук с пачками сигарет потянулись к Ивану.
         - Рашша, рашша,- повторяли американцы, дружелюбно похлопывая Ивана по плечу, – вери, вери гуд, рашша! –
           Владимир вышел на улицу вслед за Иваном.
          - Ю рашша?
          - Есс.
       К Владимиру протянулись руки с пачками сигарет. Владимир отрицательно помотал головой. – Не курю.
          Американцы с таким обожанием смотрели на этих двух русских, что Владимир подумал – теперь между русскими и американцами дружба на века. Война против общего врага сблизила и подружила эти два разных народа. Очевидно, американские солдаты думали в тот момент так же.
          Вскоре всех бывших узников и советских военнопленных собрали в единый лагерь при заводе «Вагнер». Прощаясь с Владимиром, фон дер Бай сказал.
            - Владимир, ты работал у меня два года. Я не платил тебе никакой зарплаты. Ты был хорошим работником, и я хочу сделать тебе подарок.
       Хозяин достал из своего карманчика часы.
         - Это старинные швейцарские часы. Они серебряные. Быть может в трудную минуту ты обменяешь их на продукты. Но я буду очень рад если ты сохранишь их, и когда-нибудь, вспомнишь о своем шефе.
           - Спасибо, шеф.
Владимира поразило отсутствие всякой бюрократии в руководстве американской администрации, управлявшей лагерем. Очень просто был решен вопрос обеспечения обитателей лагеря продовольствием. Американский офицер с двумя представителями от бывших узников  обошли все бараки, пересчитав  людей, находящихся в каждой комнате. Назначили старшего по комнате, даже не спросив  фамилии. Каждое утро по репродуктору раздавалась команда.
             - Старшим комнат, с двумя помощниками, прибыть к бараку номер один для получения продуктов! 
         В комнате, где оказался Владимир, поселилось двадцать три человека. Каждое утро старший вместе с двумя помощниками, привозили на тележке большой картонный ящик. В ящике рационы на двадцать три человека на весь лень. Три банки консервов с надписями «завтрак», «обед», «ужин», пачка сигарет, граммов пятьсот белого жлеба, плитка шоколада и, даже два презерватива. В комнате оказались две семьи, у которых было четверо детей. Разбирая продукты из ящика, старший по комнате предложил.
          - Давайте весь шоколад отдадим детям.
        И все, без колебаний, сразу же согласились с этим предложением. Такая благодать длилась почти два месяца. В конце июня всех обитателей лагеря построили в колонну и повели на вокзал. Здесь их ожидал длинный товарный состав. Произвели посадку, при этом в каждый вагон садилось не более 36 человек. Снова были назначены старшие по вагону, и порядок получения продуктов оставался прежним.
             К вагону, где сидел Владимир, подошел старший поезда. Владимир еще издали заметил его, когда тот подходил к каждому вагону и о чем–то спрашивал сидящих там людей.
          - У вас  тут нету кучерявого паренька по имени Володя, который из Бессарабии? – Спросил старший.
              - Может из Белоруссии? -  Спросил Владимир.
             - А может и из Белоруссии, кто тут разберет.
            - Так это я. – Сказал Владимир.
            - Тогда иди к головному вагону. Там тебя какой-то мужик спрашивает.
         Подойдя к головному вагону, Владимир увидел  Некрасова.
             - Здравствуйте, Владимир Сергеевич.
             - Здравствуй, Володя. Ты, что же, решил уехать не попрощавшись с нами?
              - Простите меня, Владимир Сергеевич, я не думал, что для вас это так важно.
             - Ну как же не важно. Ведь ты единственный интеллигентный человек из современной России, которого мне посчастливилось встретить.
          - Еще раз, простите меня. Передайте мой искренний привет вашим милым дочуркам и Людмиле Петровне. –
              - Хорошо. Я сделаю это с радостью. Володя, можно задать тебе один не скромный вопрос?
            - Задайте, Владимир Сергеевич.
            - Вот вы все такие веселые и радостные, уезжаете на Родину. Вы ожидаете, что вас там встретят как самых родных и дорогих?
             - Тяжелый вопрос, Владимир Сергеевич. Матери и отцы, братья и сестры, конечно встретят, как самых дорогих и желанных. Но я не уверен, что мы скоро попадем домой. Но в одном я совершенно уверен – наша жизнь в Советском Союзе будет не простой. Все остальные думают так же.
            - И, тем не менее все с радостью уезжают?
            - Да, Владимир Сергеевич. Знают и уезжают, ведь на Родину же, даже если это будет Сибирь.
              - Еще один вопрос. – Некрасов несколько смутился. – Это даже не вопрос. Мне нужен твой совет.
              - Если смогу.
             - Как ты думаешь, Володя, стоит ли мне затевать организацию нашего … Я имею в виду мою семью.
               - Я понимаю.
               - Нашего переезда на Родину.
             Владимир подумал немного,- затем заговорил.  Думаю, что этого, пока, делать не следует.
              - Пока? Тогда когда же?
             Вадимир оглянулся по сторонам, затем тихо произнес.  - Когда не будет Сталина. –
         - Спасибо тебе, Володенька. Храни тебя Бог и пусть он поможет тебе как можно скорее попасть домой. Прощай. –
           - Прощайте, Владимир Сергеевич. 
        Передача репатриированных (так теперь называли бывших узников и военнопленных, передаваемых американцами Советским войскам.) происхдила в городе Магдебурге на реке Эльбе. Американский офицер отсчитывал сто человек, строил их в колонну по четыре и подводил к мосту через Эльбу. Через мост эта сотня шагала самостоятельно. На другой стороне их встречал советский офицер и указывал путь к воротам, над которыми на красном полотнище большими белыми буквами было написано «Лагрь перемещенных лиц имени Рузвельта – Сталина». (В Советском Союзе было принято всякому  значительному объекту присваивать имя какого-нибудь крупного политического деятеля.) Так бывшие узники шагнули из дикого необузданного капитализма в хорошо организованный социализм. В лагере собралось десятка три тысяч бывших узников. Как известно, один из лозунгов социализма гласит – «Доверяй, но проверяй». Поэтому для обеспечения обитателей лагеря питанием был установлен очень строгий следующий порядок:
           - собрать группу из 100 человек, составить список;
           - заверить список у комеданта лагеря:
          - составить ведомости  с подписями всех ста человек о получении продуктов. Списки заверить в бухгалтерии лагеря. При этом на каждый продукт ведомость отдельная( на сахар, хлеб, масло, крупу):
       -  с заверенными списками получить продукты на складе.
         Владимир стоял перед доской, на которой был расписан порядок получения продуктов, и размышлял.
          - И так, один уже есть. Это я. Осталось  собрать еще 99. – В это время его окликнул радостный голос.
          - Володька Домановский! Ты?
      Оглянулся. Перед ним стоит паренек, с который работал рядом на резиновом заводе.
            - Сашка Торчинский! Вот нас уже двое. Надо собрать еще 98.
           - Кого девяносто восемь?
           - А ты почитай. – Владимир кивнул на доску.
          Сашка прочитал то, что там было написано, и сказал. – Что ж, тогда давай составлять список.- Он достал из своего рюкзака шикарный блокнот и ручку самописку.
           - Ничего себе! – Удивился Владимир, - откуда такое богатство?
            - Немцы машину бросили на дороге, а это на сиденье лежало. Я и подобрал. Думаю. Может пригодится. Вот и пригодилось.
             - Тогда, давай пиши. Сначала себя, потом меня.
         Тут же вокруг собралась толпа.
        - Что там такое?
               - Список на получение продуктов составляем.
               - Пиши меня!
               - Меня то же!
            Словом, список из сотни голодных составили быстро. Теперь к коменданту, заверить надо. Всей толпой отправились к зданию комендатуры. Там уже собралось человек тысячи две.         
            - Ребята, как пройти к коменданту?
            - Ишь, ты, шустрый какой! А в очереди постоять не хочешь?
               - А кто последний?
               - Последний, как ему положено, в хвосте, вон там аж за тем бараком.
         Нашли последнего. Стали в очередь.
         - Давно стоишь? – Спросил Владимир последнего.
          - Я то не давно. А вот ребята, которые впереди, так уже со вчерашнего обеда стоят.
           - Так. Все ясно. Видно, покушать нам ни сегодня ни завтра не удастся.
         Постепенно ребята, записавшиеся в список Торчинского, начали разбредаться. Собранная им сотня таяла на глазах, а вместе с ней таяла и надежда на получение каких либо продуктов. Тут к Владимиру подошел один, из записавшихся в их список, паренек по имни Захар.
          - Володька, пойдем, я тебе покажу, где наши продукты можно получить без всякой очереди.
         Он повел Владимира в дальний угол лагеря. Там уже образовался стихийный рынок, который в России, обычно, называют толкучкой. Здесь продавали и меняли  хлеб, сахар, масло, консервы. Словом, все то, о чем было написано на доске, объяснявшей правила получения продуктов. Какие то типы, похожие на уголовников, предлагали это богатство в обмен на разные вещи. Торговля шла открыто и бойко.
             - Ничего себе! – Удивился Владимир.
            Ребята оставили надежду получить, что-либо со склада и стали ждать отправки Куда? Это не важно, пусть куда угодно, но лишь бы скорее от сюда. Они договорились держаться вместе: Владимир, Сашка и Захар. Захар был родом из Минской области, значит земляк. Прошло три дня, как прибыли в  лагерь имени Рузвельта – Сталина. Очень хотелось есть.
           - Ничего, - успокаивал Захар, - я читал в журнале, что человек без еды может прожить две недели.
          - Целых две недели? – Удивился Торчинский.
         - Да. Целых две недели. Без воды только три дня, а без жратвы больше двенадцати дней.
           - Три дня уже прошло. Осталось еще целых девять. – Констатировал Сашка.
            Тут Владимир вспомнил о часах, которые ему на прощанье подарил фон дер Бай. Он достал их из карманчика и приложил к уху.
            - Стоят.
            - А ну, покажи. Да, стоят. А ты их заводил?
            - Нет.
            - Вот чудак! – Захар покрутил головку завода, и снова приложил часы к уху. – Вот, теперь идут. На, послушай. - Владимир послушал. Часы издавали частый тикающий звук.
            - Теперь идут. Пошли на толчок.
           Возражений не последовало. Ребята поспешили в дальний угол лагеря, где, по-прежнему, шла бойкая торговля. Владимир держал часы за цепочку и слегка помахивал ими, так, что бы обратить внимание, тех, кто хотел бы их купить. Торчинский и Захар сопровождали его, как два телохранителя. К ним подошел давно не бритый мужчина, одетый в коричневую рубашку, какие носили немецкие юноши из «гитлерюгенд» и английские брюки..
               - Продаешь?
               - Меняю на продукты.
                - Иди за мной. 
            Он подвел Владимира к сидящему на траве пожилому мужчине. Перед ним было разостлано полотенце, на котором лежала буханка хлеба, самый ходкий товар на рынке.
          - Федор, посмотри-ка, вот пацаны хотят обменять на продукты.
           Федор взял часы, приложил к уху и несколько секунд вслушивался, проверяя ход. Затем открыл крышку и осмотрел механизм.
            - Что просишь? – Обратился он к Владимиру.
            - Нам бы пожрать чего на троих.
            Федор достал из своего рюкзака и положил на полотенце буханку хлеба, рядом поставил банку американской свиной тушенки.
            - Маловато. – Сказал Владимир. – Часы то ведь серебряные.
         Федор вытащил две пачки сигарет и положил рядом с банкой.
          - Мы не курим. – Сказал Владимир. – Лучше добавь немного хлеба.            
          - Дай ребятам хлеба. – Сказала стоявшая рядом женщина с накрашенными губами и сигаретой в зубах.
          Федор убрал сигареты, достал буханку хлеба и, отрезав от нее половину, положил на полотенце. Ребята, чуть не бегом, отправились в свой барак. Присев на нары, Владимир отрезал три ломтя хлеба. Захар открыл банку тушенки. Густо намазали жирной свининой и с удовольствием начали есть. Захар прикрыл банку и спрятал хлеб в рюкзак.
          - Ребята, все! – Сказал он. – Хватит, а то обожремся с голодухи, будет плохо.
         Сашка пытался было возражать, но Владимир поддержал Захара.
             - Захар прав. Как бы не сделалось нам худо от обжорства после длительного голодания. С этим шутить нельзя. Да и на завтра надо что-нибудь оставить.
            На десятый день пребывания в лагере, наконец, объявили об отправке его обитателей дальше на восток. Отправкой руководил бравый майор, тот самый который встречал их на мосту через Эльбу в день передачи американцами. Ему помогали два старших сержанта и отделение солдат. Сначала объявили общее построение. Затем всю толпу стали делить  на сотни. Отряд из ста человек старший сержант выводил на центральный автобан и громко объявлял.
           - Маршрут следования прямо по автобану. Потсдам, Бердин, Франкфурт на Одере. Питание будет организовано в пути следования. На право! Шагом марш!
          С интервалом в одну минуту, таким же образом, отправлялась следующая сотня. Владимир, Захар и Сашка старались держаться вместе. Дошла очередь и до их сотни. Первые километры шли, как настоящие солдаты в ногу. Потом начали сбиваться (ведь никто не командовал!). В конце концов, просто побрели как стадо овец. К исходу дня поняли, что никому не нужны, и кормить их в дороге никто не собирается. Начало смеркаться. В километре от главного автобана виднелось какое-то строение.
             - У меня есть предложение. – Сказал Захар. – Давайте оторвемся от этой общей толпы, да пойдем к этому зданию и переночуем там. А завтра решим, что делать дальше.
            Владимир и Саша тот час с ним согласились. Строение оказалось хозяйством бауэра. Хозяйн встретил ребят, стоя на пороге своего дома.
              - Добрый вечер. – Приветствовал его Владимир.
               - Добрый вечер.
               - Вы не будете против, если мы проведем ночь в вашем сарае?
             - О нет, нет. Прошу вас, можете там переночевать.
             - И еще одна просьба, может быть, вы дадите нам немного картофеля. Правда, у нас нет денег, что бы с вами расплатиться.
              - О конечно, конечно. Может быть вам ее лучше сварить?
              - Это было бы просто замечательно.
           Проходя в ворота сарая, Владимир заметил на стене выключатель. Щелкнул. При ярком свете ребята увидели толстые золотистые снопы соломы, сложенные у стены до самой крыши. Уселись на соломе и сняли с отекших ног ботинки. Очень хотелось спать, но ожидание обещанной Бауэром вареной картошки, заставляло бодрствовать. Сашка начал изучать содержимое немецкой полевой сумки, оставленной офицером в брошенной машине.
            - Ребята, тут какие-то карты.
          - А ну ка покажи. – Заинтересовался Владимир. – Э. да тут топографические карты по всему нашему маршруту!
         - А я собирался их выбросить.
          - Я тебе выброшу! Вот, что, ребята. Завтра с утра мы отклоняемся от этого долбаного автобана, по которому двигается вся толпа, и идем параллельно ему  через маленькие городки. Дорогу на Берлин нам укажут эти карты.
      -  И, что это нам даст? – Спросил Захар.
      - Чудак, оторвавшись от общей колонны, мы скорее найдем, чего-нибудь пожрать.  Дорога то еще дальняя. Понял?
           - Камераден, ваш картофель! – Раздался женский голос.
        В сарай вошла пожилая немка, неся перед собой миску с картошкой и тремя небольшими кусочками вареного сала.
         - О, большое спасибо, фрау.
          - Фрау Киршенбаум. Кушайте, пожалуйста. Прошу вас только здесь не курить, видите, солько соломы.
            - Не беспокойтесь, фрау Киршенбаум, мы не курим. –     Ребята набросились на картошку, едва за немкой закрылась дверь. Сон на свежем воздухе освежил силы. Рано утром, доев остатки вчерашнего ужина, собрались в дорогу.
             - Сашка, дай-ка твой немецкий блокнот и ручку. – Сказал Владимир. Он вырвал чистый листок из блокнота и написал на нем большими буквами:  «Большое спасибо, фрау Киршенбаум».   Записку  положил в пустую миску.
          - Вот теперь можно и в путь.
         Прошли  без остановок и без еды три дня. Вошли в небольщой уютный городок под шазваниеи Бейциг. Шли по брусчатке, разглядывая чистенькие дворики у небольших одноэтажных домов. Навстречу группа молодых, лет 15 – 16. немок с белыми повязками на рукавах. На повязках яркие красные кресты. Ребята с удивлением смотрели на этот необычный отряд.
            - Группа оказания помощи беженцам. – Представилась одна из них. – Вы уже пили кофе?
     Этот вопрос был задан таким тоном, будто утренний кофе для наших путников был обычным и обязательным делом.
          - Нет, как-то, не пришлось. – Ответил за всех Владимир.
          - Тогда Эрика вас проводит в общественную столовую. Идите за ней.
           Эрика, с очаровательной улыбкой, сделала приглашающий жест и отделилась от группы, собираясь провожать ребят в столовую.
            - Простите, девушки. – Смущенно начал Владимр.
           - Что вам не понятно? – Спросила Эрика.
           - Но мы русские.
           - Это не имеет значения. Мы оказываем помощь всем, кто в ней нуждается. Идите за мной.
           Она привела их в деревянный барак. Там стоял длинный стол, к которому с обеих сторон были приставлены такие же длинные скамейки.
          - Садитесь за стол. – Сказала Эрика и вышла в подсобное помещение. Через минуту она вернулась с подносом в руках, на котором дымились три кружки ячменного кофе, и лежали  три куска хлеба, намазанные маргарином.
          Ребята с аппетитом принялись за еду. Эрика с улыбкой наблюдала за ними.
            - Большое спасибо, вам девушки. – сказал Владимир. теперь мы смело можем отправляться дальше. -
            Еще через неделю добрались до города Франкфурт на Одере. Снова огромный лагерь, десятки тысяч бывших малолетних узников. Здесь уже был налажен более менее сносный порядок и быт. Три раза в день обитатели лагеря обеспечивались горячим питанием. Спали на обычных лагерных нарах. Словом, жить было можно. Единственным неудобством были, если  можно их так назвать, туалеты. Это были выкопанные прямо в земле длинные канавы, через которые перекинуты от одного края к другому широкие доски. Так как в лагере людей было очень много, на каждой доске и днем и ночью постоянно сидели рядами на корточках, как куры на куросадне, по  пять - шесть человек. Всех досок около сотни. Так что картина была весьма живописная.
         В этом лагере все бывшие малолетние узники подверглись проверке, которую проводили сотрудники КГБ. По одному человеку заходили в кабинет, где сидел офицер КГБ, задававший целый ряд вопросов, с целью выявления лояльности каждого допрашиваемого к Советскому Правительству и Коммунистической партии. И, хотя таких кабинетов было много, процедура допросов длилась очень долго. Узников, прошедших через это сито, периодически отправляли партиями на Родину.
          В начале декабря 1945 года очередь дошла и до Владимира. Сашка и Захар прошли комиссию раньше и их уже отправили с очередным этапом в СССР. Войдя  в кабинет, Владимир увидел капитана, сидевшего за столом.
               - Входите, входите, молодой человек. – Дружелюбно начал он беседу. – Во Власовской армии не служили?
         - Нет, не служил. – Растерялся Владимир, не ожидавший такого вопроса.
           - Как попали в Германию?
          Владимир подробно рассказал о том злосчастном дне, когда его забирали эсесовцы из дому.
           - Кто ваши родители?
          Узнав, что отец Владимира прокурор, капитан сразу изменил свой официальный тон, и, уже доверительно, сказал.
         - Думаю, что отец ваш жив и уже судит немецких пособников полицаев.
           Капитан сделал отметку в своем журнале и, даже пожал Владимиру руку.
         - Желаю вам всего хорошего, молодой человек, отправляйтесь на Родину и восстанавливайте разрушенное немецкими фашистами наше народное хозяйство. –
            - Спасибо, товарищ капитан.
          Наконец, настал долгожданный день отправки на Родину. Уезжающих построили на главной площади лагеря. Подогнали колонну грузовиков «Студебекер». Владимир насчитал их пятьдесят штук. В каждый грузовик садились по тридцать человек. Длинной колонной грузовики двигались, от одного небольшого городка к другому, через всю Польшу. Проехали  Польско – Советскую границу. Вокруг бескрайние Украинские степи, редкие населенные пункты, стоящие далеко от дороги. За три дня пути приехали в разрушенный до основания большой промышленный город Запорожье. Выгрузились на окраине города в чистом поле. Построились. Перед строем выступил офицер с погонами майора.
           - Ребята! Я являюсь командиром этого соединения, которое мы назовем укрупненным батальоном. В составе батальона десять рот по сто пятьдесят человек. Командовать ротами будут офицеры, с которыми вы сейчас познакомитесь. Наша задача восстановление завода «Запорожсталь». Но это с завтрашнего дня. А сегодня ваша задача – построить и оборудовать обогревом временные землянки, в которых вы будете жить. В каждой землянке по 12 человек. Расположение землянок отмечено колышками.
        Командиры рот оказались очень молоденькими младшими лейтенантами, которые недавно окончили военное училище.
          Роты  разбились на группы по 12 человек и начали копать траншеи для землянок.. Лопаты и все другие инструменты для работы, брусья и доски, а так же железные печки «буржуйки» выгружали прямо из подъезжавших грузовиков.
           Работали споро и быстро. Температура на дворе минус 10, а одеты все легко. Скорее построишь, скорее погреешься у печурки.
           - Что-то я не понял, кто мы такие? Не то зэки, не то солдаты. – Сказал здоровенный детина, одетый в шерстяной свитер и английские солдатские брюки, разбивая ломом замерзший верхний слой земли.
            - Мы зэкосолдаты. Понял. Дружище. – Пошутил Владимир. Вокруг все дружно рассмеялись. Шутка была принята.
         - А ты сам, откуда будешь? – Спросил детина.
          - Я из Белоруссии. Слыхали про такую страну?
         - Как же, конечно слыхали. Бульбаши там живут.- Вмешался в разговор высокий парень с копной светлых кучерявых волос.
         - А, вы откуда будете? – Спросил Владимир.
         - Та мы все с Украины, Полтавской области. Все четверо. Вот тот блондин, который без шапки. Босый, это Бирун,  а я Загорулько. Все с Полтавщины.
      -А я Владимир Домановский из Могилевской области.–
                - А мой фамилия Яргунин. Я из Татарстан, чуваш. А это мои земляки, тоже чуваш. Но плохо говорил по русски. Мы были в немецкий плен.- Представился пожилой мужчина в рваной телогрейке.      
                - Ну от и добре. Все познакомились. Целое отделение. Будем жить вместе в одной землянке
           Через четыре часа все 12 человек уже грелись у железной печурки. Вскоре приехала полевая кухня. С котелками выстроились в очередь. Обед состоял из двух блюд. На первое свекольник, на второе пшенная каша. Хлеба выдали по 600 граммов на каждого. На следующий день вышли на работу.
            После того, что испытал каждый из бывших узников в немецких лагерях, работа показалась легкой забавой. Во – первых, рабочий день длится восемь часов. Разбирали завалы на руинах разбитого бомбами завода. Битый кирпич, остатки арматуры и прочий строительный мусор, вывозили самосвалами. На каждый самосвал 12 грузчиков. Загрузили самосвал совковыми лопатами, и к костру погреться. Полчаса отдыха, пока самосвал, выкинув где–то свой груз, вернется снова. Пока грелись у костра, пели украинские песни хором, рассказывали разные истории и анекдоты.
          - Представляете, хлопцы, что было бы, если б мы работали как немцы. Какая богатая была бы наша страна. – Как-то высказался во время перерыва  Бирун.
        - А по мне нехай буде так, як есть. Так оно жить легче. – Сказал Загорулько. – Что б только какая-нибудь сволочь к нам воевать больше не лезла.
        За время совместной работы и жизни в землянке между Владимиром и четырьмя парнями из Полтавщины завязалась крепкая дружба.
               Через неделю стали набирать команду добровольцев для поездки в Белоруссию, на лесозаготовки. Стройке было необходимо много лесоматериалов. Владимир сразу же записался в этот список. Вечером в землянке произошло обсуждение его поступка.
           - Володька, ты шо, здурел? Коли тут на Украине нечего есть, так представляешь, что там в этой нищей Белоруссии делается. – Начал ворчать Загорулько.
         - А кто вам сказал, что Белоруссия такая уж нищая?
         - А што, разве не так? – Спросил Босый.
         - Хлопцы, может чего–то в Белоруссии и нету, но, что там будет вдоволь бульбы, сала да самогонки – это точно.
           -  А як же мы? Так ты уже с нами легко расстаться решил? – С обидой проговорил Бирун.
            - А зачем расставаться? Давайте все вместе поедем, не пожалеете. Увидите, какие там леса,  реки. Красота какая! А люди там  какие добрые да приветливые!
          _ А гарные девчата там есть? – Поинтересовался Босый.
           - Да лучших я нигде не видел.
       Все дружно рассмеялись
        - Кому что, а Босому девчата.
         Владимир долго описывал своим друзьям, как хорошо будет на новом месте. Тем более, что жить придется не в надоевших бараках на нарах. а в деревне на квартирах у местных жителей. А у жителей Полесья такие обычаи, что любой человек в хате – это самый дорогой гость. Тут тебе и вареники и оладушки и самогоночка. К концу разговора пришли к выводу, что надо ехать всей компанией. Чуваш Яргунин, который все время внимательно слушал их беседу, вдруг сказал.
             - Я тоже запишусь на Белоруссию. Я очень люблю лес. Я работал до воны на лесоповал. Это хороший работа.
        Из добровольцев, записавшихся ехать на заготовки леса, сформировался отряд в 100 человек. Всем выдали валенки, телогрейки, ватные брюки и солдатские шапки ушанки, но без звездочек. В дорогу обеспечили сухим пайком. На каждого человека по две буханки хлеба, два килограмма кильки и килограмм сахара. Командовать  отрядом назначили молоденького младшего лейтенанта. Вся команда разместилась в трех товарных вагонах, оборудованных нарами и снабженных железными печками. Ехали до станции назначения целых две недели. Вагоны цепляли то к одному, то к другому составу, но большую часть времени простаивали на разных полустанках.  При этом, младший лейтенант, переносил все тяготы путешествия вместе со всеми, лежа на нарах в одном из вагонов. Наконец, выгрузились на станции Вильча ,  построившись в колонну по четыре, пешком пересекли Украинско – Белорусскую границу и пришли в отдаленную от всякой цивилизации Полесскую деревеньку под названием Светоцк Наровлянского района. Местные власти были предупреждены заранее, так что размещение прибывших по квартирам прошло быстро и организованно. Владимир вместе с Яргуниным оказались на квартире у лесника Корнея Семеновича, который по совместительству, работал и сапожником. Все Светоцкие мужики щеголяли в сапогах, пошитых лесником.
           Своих постояльцев Корней и его жена Ульяна приняли как родных. Корней внимательно и с большим сочувствием выслушал рассказ Владимира о немецких лагерях и о том, что пришлось пережить ему на чужбине.
           На следующее утро младший лейтенант организовал построение всей группы ( роты, как он назвал) и сделал перекличку. Все оказались на месте. После переклички строем отправились к правлению колхоза, где в одной из комнат временно разместилась кухня. Получили на завтрак по котелку пшенной каши и по 600 граммов хлеба на весь день.
            - Теперь по домам, завтракать и снова на построение. Отправляемся на работу. На завтрак и сборы один час. – Отдал команду младший лейтенант.
          Когда Владимир и Яргунин пришли в дом лесника, там собирались завтракать. На столе стояла большая сковорода с жареным салом и яйцами. На чистом рушнике дымилась целая гора картофельных блинов.
          - А ну ка, Ульяна, глянь чем там государство своих работников кормит? – Сказал Корней.
         Ульяна взяла из рук Владимира котелок и помешала в нем ложкой.
        - Хиба ж людына может такое исты? Сидайте хлопцы с нами снедать, а эту вашу баланду я своим поросятам вылью.
          - Может по рюмочке первача?  Для аппетиту. – Предложил Корней.
               - Нет, нет, мы же на работу идем. – запротестовал Владимир.
             - А я не откажусь. – Согласился Яргунин.- Водка работа не мешай
            - Ну, вот и добре. – Корней налил два стограммовых стаканчика, и они с Яргуниным выпили.
          Таких вкусных драников Владимиру не приходилось пробовать уже более двух лет. Плотно позавтракав, он и Яргунин успели к построению. Там уже младший лейтенант давал указания кому, что делать. При нем был какой-то мужчина в синей телогрейке, валенках и заячей шапке ушанке.
            - Технорук. – Шепотом пояснил Босый, стоявший в строю рядом с Владимиром.
           - Строители есть? – Спросил технорук, громко обращаясь к строю. Человек десять подняли руки.
             - Выйти из строя! – Скомандовал им младший лейтенант. – Остаетесь здесь, будем строить баню и столовую.
            Он критически оглядел строителей, вышедших из общего строя, и, выбрав из них мужчину постарше, приказал. – Будете бригадиром. Выполняйте все указания технорука. Остальные направо! С песней шагом марш.
           Строем пришли на отведенную делянку в сосновом лесу. Тощая колхозная лошаденка притащила санки, на которых лежал не сложный инвентарь – пилы, топоры, багры.
          - Кто-нибудь валил деревья? – Спросил технорук.
         - Я валил. – Вызволся Яргунин. Нашлось и еще несколько человек.
           - Прекрасно. –Сказал технорук. – Выберите себе по два помощника и начинайте работать. Остальным внимательно смотреть и учиться. –
         Яргунин выбрал себе в помощники Владимира, а Загорулько сам вызвался. Вся рота разбилась на группы по три человека. В течение дня все освоили сложную технику валки деревьев, и работа пошла полным ходом. Трудились с энтузиазмом. Ведь не на немцев, а на свою Родину! Через месяц собралось много спиленного леса, который был стрелеван и сложен в скирды. Этот лес необходимо было срочно доставить в Запорожье. Делянка, где заготавливали сосновые бревна находилась в месте, которое со всех сторон окружено непроходимыми болотами. Поэтому, была выделена специальная команда, занимавшаяся благоустройством дороги, ведущей к станции Вильча. В местах, где дорога пересекала болота, устраивали, так  называемые, лежневки, представлявшие собой настилы из связок бревен, шириной пол – метра. Эти настилы укладывали на поверхшость болота двумя колеями на ширину колесной базы грузового автомобиля. Дорога, длинной 25 километров, от делянки до станции Вильча была оборудована быстро. Уже через месяц по ней начали вывозить лес на грузовых машинах с прицепами и перегружать в железнодорожные вагоны для отправки в Запорожье.
          В конце апреля, наконец, пришел ответ на письмо, посланное Владимиром в Самотевичи еще три месяца тому назад.  Об этом ему сообщила Ульяна, когда тот вернулся вечером с работы.
     - Володенька, тебе пришло письмо. - Сказала она.
             _ А где оно? – С нетерпением воскликнул Владимир.
        - Так соседи взяли почитать, а потом еще и другим передадут. Ведь вся деревня за тебя переживает. Всем же интересно узнать про твои дела.
           - Ну, что мне с вами делать?
          - А ты не переживай. Я же тебе все расскажу. Батька твой живой, у Бобруйску прокурором работает. А брата твоего Андрея у груди поранило, но живой. Уже домой вернулся. А мати твоя учителкой работает в вашей деревне. И дядька твой Степан живой с войны пришел. А ты не в обиде, что мы почитали?
           - Бабка Ульяна! Милая вы моя! Да какие тут обиды? Спасибо вам, дорогая.
          Письмо свое Владимир получил на следующий день, после того, как его прочитала вся деревня. Из него он узнал. Что все живы и здоровы, никто из родных не был убит. Сергей Изумрудов всю войну летал на пикирующем самолете ПЕ-2,  бомбить Берлин но уцелел. Отец выбрался из окружения и в Могилеве присоединился к Советской армии. Служил командиром саперной роты, дошел до Кенигсберга, был тяжело ранен, но остался жив. Марию Михайловну сразу же, как пришла в Самотевичи Советская армия, забрала в Москву ее дочь Инна. Владимир был счастлив.
          Вечером пришли друзья Загорулько, Босый и Бирун.
        - Ну, Володька, с тебя пол-литра, такое хорошее письмо! – Приветствовал Загорулько.
            - Уже все знаете?
            - Та вся деревня в курсе. Все за тебя рады.
            - Заходьте. Заходьте, хлопцы. – Пригласил Корней Семенович. – За пол- литрой дело не станет!
        Он достал из под лавки свою биклагу (так он называл десятилитровый бочонок), в которой хранил хлебный первачок.
          - Ульяна, приготовь  нам чего ни будь закусить.
         Ульяна принесла кусок ветчины, квашеной капусты.
          - Кушайте, хлопцы, на здоровье.
        Корней налил стаканчики, выпили с удовольствием, и взялись за закуску.
         - Судя по тому, что батька твой прокурор, думаю, ты долго здесь не задержишься. – Высказал свои соображения Босый.
          - Плохо знаете моего батьку. Он у меня такой законопослушный. Сам же стоит на страже закона, так что нарушать его не станет.
          - Не Володя. Ты еще не знаешь жизни.- Вставил слово Корней. – Закон як тое дышло – як повернешь так и вышло. И твой батька, наверно, это хорошо знает. 
           - У меня есть предложение. – Сказал Бирун. - В Красновке есть фотограф. Завтра выходной. Давайте сходим сфотографируемся всей компанией на память.
         - Дельное предложение. – Одобрил Загорулько. – Разъедемся по домам, так память будет.
          - А ты надеешься еще домой попасть? – Усомнился Босый.
          - А як же, хлопцы, ясно, что попадете. В жизни еще и не такое бывает, да все добром кончается. – Заверил Корней. – Я то жизнь хорошо знаю, всяко повидал.
     В Красновку отправились на следующее утро. Нашли фотографа. Запечатлелись всей группой. Фотограф сказал, что карточки будут готовы через неделю.
           В начале мая уехал младший лейтенант, фамилию и имя которого никто в отряде так и не узнал.
          Отменились сами собой ежедневные построения и переклички. Исчезло название «рота». Отряд стал называться Вильчанским леспромхозом. Всеми делами теперь управлял директор. Появилось в леспромхозе много новых рабочих из местных колхозников. Многим даже было отказано в принятии на работу. Владимир решил, что вот он, настал удобный момент и написал заявление об уходе.
          Через неделю его вызвали к директору Ивану Петровичу Чечерину.
           - Ваше заявление? – Спросил он Владимира, не повышая голоса.
        - Мое.
          - Почему вы решили увольняться? Что вам здесь не нравится?
            - Мне все нравится, и работа и условия. Но я хочу поступить учиться.
           - Куда, если не секрет?
          - Секрета нет. Я хочу поступить в летное училище.
          - А вы уверены, что вас туда примут?
          - Не знаю. Но я надеюсь.
           Директор вздохнул. – Да. Надежды юношей питают. Хорошо, я подумаю.
           За зиму леса заготовили много. Теперь главные силы леспромхоза были брошены на форсирование вывозки заготовленных бревен на станцию. Владимир и его трое друзей из Полтавщины стали грузчиками. Хотя погрузка происходила вручную, работали легко и с огоньком. Пришла машина, поставили лаги и ну катать бревна на прицеп. Загрузили, машина ушла – отдых у костра минут двадцать, пока подойдет пустой грузовик. А в перерыве можно попеть украинские песни, послушать анекдоты. Владимир был мастером их сочинять, и умел интересно рассказывать. Так прошло лето. Наступил август. Владимир снова попросился на прием к директору.
           - Ваше желание не изменилось? – Спросил он.
            - Нет.
            - Я тут навел справки. – Сказал Иван Петрович. – Ваш отец работает прокуром в Бобруйске?
           - Так точно.
          - Давайте поступим так. Вы пишете мне заявление на отпуск. Я подписываю приказ о предоставлении вам отпуска на две недели. Вы едете в Бобруйск. Если вы не возвращаетесь, я в розыск подавать не буду. Возьму грех на  душу.-
          - Спасибо вам, Иван Петрович.
          - Будьте здоровы, и желаю вам стать хорошим летчиком.
          - Спасибо, я постараюсь. До свидания Иван Петрович.
          Сборы были не долгими. Попрощался с Корнеем и Ульяной, выпили с ребятами корнеевского первача да обнялись на прощанье. И вот Владимир, одевшись по-походному, с рюкзаком за спиной и без гроша в кармане смело отправляется в путь на Бобруйск. Способ передвижения простой. Где пешком, где по железной дороге. Пассажирские поезда не для нас, а вот товарняк – это то, что надо. Подошел к паровозу, шипящему паром, готовому двинуться в путь и спрашиваешь машиниста.
            - Куда едем?
           - На Овруч.
        То, что надо. Садись на тормозную площадку, и поехали. От Овруча, через Мозырь, до Бобруйска рукой подать.
            
       

          
               
                Солдат, ты только не робей,
                Сегодня не умрешь.
                В прицеле летчика увидел, - бей!   
                И попадешь.
            
.               АНДРЮХА ПУЛЕМЕТЧИК

           Конец ноября 1943 года. По пыльной проселочной дороге Гомельщины, в пешем строю, двигается на запад стрелковый батальон Советских войск. В составе первого взвода второй роты вместе со всеми шагает рядовой Андрей Изумрудов. Батальон только, что прошел двухнедельные учения, и теперь отправлялся на передовые позиции. Свой первый бой Андрей принял у деревни Канава, при форсировании речки с таким же названием. Батальон, в сопровождении танковой роты, атаковал высотку на правом берегу речки, где окопались немецкие солдаты и оказывали упорное сопротивление, пытаясь сдержать наступление Советских войск на Бобруйск.
          Короткая артподготовка, и батальон, поднявшись во весь рост, устремился, в след за танками. на позиции немцев. Те открыли шквальный огонь из пулеметов и минометов. Андрей бежал вместе со всеми, громко крича ура, не оглядываясь на падающих бойцов, сраженных вражеским огнем. Вдруг, он ощутил резкий удар, будто бы кто-то палкой ударил по ноге повыше колена. От этого удара Андрей споткнувшись, упал на землю. Он почувствовал, что теплая кровь стала быстро заливать левую штанину его солдатских бриджей. Мимо бежали, с винтовками наперевес, бойцы его батальона. Мины рвались кругом, над головой свистели пули. Спасаясь, Андрей пополз к ближайшей воронке от снаряда, потащив за ремень свою винтовку. Свалившись в воронку, он увидел там солдата с простреленным плечом. Уже не молодой мужчина, лет сорока пяти, старался ватным томпоном зажать свою рану и остановить кровь.
             - Перевяжи туго свою рану, так, чтобы остановить кровотечение, - сказал он Андрею. - А то вытечет вся, пока санитары нас найдут.
            - А нас будут искать?
           - А то как же. Обязательно будут. Слышишь, стрельба стихла. Значит, наши высотку взяли. Скоро начнут собирать раненых. 
           - Надо же, в первом бою и так не повезло. – Сказал Андрей.
            - Ты, что парень, нам с тобой повезло, да еще как! Тех, кому не повезло, хоронить будут. А нам с тобой пару недель отпуска в госпитале.
         Рана была не опасная. Пуля пробила навылет мышцу бедра, не задев кость. Через две недели, выздоровевшего Андрея Изумрудова назначили во взвод зенитных пулеметов. Взвод стоял в лесу недалеко от города Славгорода, охраняя переправу через Сож от налета вражеской авиации. Самолеты часто пролетали над рекой, но это были, в основном, советские ИЛ – 2. Немецкие «Юнкерсы» появлялись редко, так, что советские зенитчики сидели без дела. В мае была попытка разбомбить переправу. Андрей увидел, как несколько самолетов с немецкими крестами на крыльях кружили в воздухе на большой высоте. Затем начали пикировать на мост. По самолетам со всех сторон начали стрелять зенитные орудия и пулеметы. Самолеты сбрасывали бомбы, но попаданий в мост не было.
           - Андрюха, огонь! – Услышал Изумрудов команду командира взвода, и выпустил из своего ДШК длинную очередь вслед самолету, который, выходя их пике, быстро удалялся, поднимаясь все вше и выше.
           - Послушай, солдат. – Подошел к Андрею старший сержант, командовавший взводом. – Так ничего у тебя не получится. Стрелять надо по самолету не в хвост, когда он уже уходит, а когда  пикирует на тебя. Понял?
          - Понять то понял. – Оправдывался Андрей.
         - Ясное дело. Страшно. А ты не робей! Думай, что сего дня тебя не убьют. Целься в него, когда он пикирует на тебя. Как только увидел в прицеле летчика, сразу бей. Тогда не промахнешься.
           Время шло. Фронт быстро продвигался на запад. Еще один налет на переправу немцы совершили в начале июня 1944 года. Четыре немецких пикирующих бомбардировщика безуспешно атаковали переправу. Изумрудов ,наблюдая за ними через прицел своего пулемета, вдруг, увидел как один из них пикирует прямо на него.
            - Андрюха, огонь! – Услышал он команду старшего сержанта.
          Поймав самолет прицелом, Андрей начал искать кабину летчика. И тут он ясно увидел, как открылись створки, из которых вывалилась  бомба и, по инерции, летела  вместе с самолетом прямо на него. Нажав на спуск , Андрей выпустил длинную очередь. Трассирующие пули прочертили огненные полосы, которые впивались в корпус самолета. Бомба взорвалась в трехстах метрах от окопа, из которого Изумрудов выпустил очередь из своего пулемета. Когда осколки и комья земли перестали свистеть над окопом, Андрей поднялся и посмотрел в небо. Самолет, набирая высоту, с ревом уходил к горизонту. За ним тянулся тонкий шлейф черного дыма. Солдаты выскочили из окопов, пристально вглядывались вслед уходящему самолету, но он уже скрылся за горизонтом.
            Через час по окопам пронеслась команда.
         - Рядовой Изумрудов, к командиру роты!
          Прибежав в землянку командира роты, Андрей отрапортовал, отдавая честь.
        - Рядовой Изумрудов по вашему приказанию прибыл!
            - Ты стрелял по самолету? – Спросил капитан.
             - Так точно! Но он ушел.
                - Не далеко ушел. Поздравляю Вас, рядовой Изумрудов, со сбитым вражеским самолетом. От имени командира полка обьявляю вам благодарность!
                - Служу Советскому Союзу!
                - Еще не все, - Сказал командир роты. Он достал баклажку и налил из нее в стаканчик водки. – Это от меня.
            Вскоре пришла весть о том, что Советские войска освободили от фашистов столицу Белорусской республики город Минск. Налеты вражеской авиации совсем прекратились. Зенитная рота была расформирована, и в составе стрелкового батальона направлена в войска, готовящиеся перейти границу Восточной Пруссии. При штурмк Кенигсберга, Андрей  был тяжело ранен. Пуля пробила ему правое легкое. Молодой, здоровый организм справился с тяжелой травмой. Но война для Изумрудова на этом была закончена.

   
            
         
   

            

               


               





               
Мы этому приказу рады,
                Средь мин мы делаем проход.
                Ну, что же, трепещите гады!
                То будет наш ответный ход.

ВОРОНОВО-МОСКВА-КЕНИГСБЕРГ

          Вернемся к тому роковому дню 23 июня 1941 года, когда немецкие мотоциклисты ворвались в Вороново. Емельян Домановский, прибывший накануне в деревню Германишки, что в трех километрах от Воронова, переночевал у председателя сельского совета Януша Ковалевского. Наутро они оба находились в здании сельсовета, когда из Воронова донеслась частая стрельба из автоматов и винтовок. Домановский позвонил по телефону Берлогина. Ответил густой незнакомый бас.
           - Я, я. Их Гёре!
           - Доннер ветер! – Ответил Домановский. На этом лексикон его знаний немецкого языка был исчерпан. – Януш, кажется, нам пора уносить ноги. В Воронове немцы.
         - Емельян Романович, ты давай уходи, а я не могу. У меня семья.
           - Янек, у меня тоже семья в Воронове. Ты думаешь, что твоим детям будет приятно видеть, как немцы повесят тебя на березе перед домом?
            - А как же семья, я же не могу их бросить немцам.
           - Янек, семью твою немцы не тронут, так же, как и мою. А вот нас с тобой повесят. Это точно. Ну, и какая полза будет нашим семьям?
         Тут в сельсовет вбежала жена Ковалевского.
         - Янечек, беги скорее в лес, немцы в Воронове! – Она сунула в руки мужа узелок с хлебом и салом. Бегите скорее, вместе. За нас не бойся. Нас немцы не тронут.
          - Вот видишь, Янек, твоя жена мудрее тебя.
         Они просидели в лесу пока совсем стемнело. Ночью вышли к шоссе Вороново – Лида. По нему с громким ревом неслись тяжелые немецкие грузовики.
            - На Лиду нельзя. Там уже немцы. Думаю. Что через день они будут и в Минске.– Сказал Домановский. – Надо пробираться лесными дорогами в обход Минска.
          Шли ночами. За ночь проходили километров, по сорок – пятьдесят. Через десять дней, на подступах к Могилеву, их остановил передовой отряд советских войск. Красноармейцы, сняв гимнастерки, копали окопы. Капитан, командовавший отрядом, тщательно проверил  документы Домановского и Ковлевского.
           - Куда направляетесь? – Спросил он.
          - Мы хотим вступить в ряды советской армии.– Ответил Домановский. – Я старший лейтенант запаса.
         - Это хорошо. Командного состава у нас не хватает, очень большие потери.
          - Пункт мобилизации находится в Могилеве. Скоро наша машина отправляется в Могилев за продовольствием. Мы можем вас подвезти.
       В Могилеве Домановский получил назначение на должность командира роты истребителей танков в народное ополчение. Ковалевский зачисден рядовым в эту же роту. Десятки репортеров из самых разных армейских и столичных газет со всех сторон фотографировали на подступах к Могилеву немецкие танки, сгоревшие благодаря действиям народного ополчения. Затем тяжелые, оставившие горечь в душе, месяцы отступления до самого Подмосковья. Януш Ковлевский был тяжело ранен в грудь под Смоленском и отправлен в госпиталь. О его дальнейшей судьбе Домановский ничего не знал
         Немецкие войска, подойдя к Москве, выдохлись, и перешли к обороне, готовясь к решительному штурму Столицы Советского союза Наши войска заняли жесткую оборону и стали готовиться к контрнаступлению.  Домановский получил звание капитан и новое назначение на долхность командира саперной роты.  Саперы располагались вместе со стрелковыми подразделениями в передовых окопах в 70- 100 метрах от немецких оборонительных линий. Минировали подходы к своим окопам.немцы сви подступы к передовой не минировали. Зачем? Ведь скоро начнется генеральное наступление на Москву. Удара со стороны советских войск они не ждали.
 В часы затишья, Домановский . сидя в землянке, приводил в порядок свой автомат. Вынул затвор, положил его на стол, и стал чистить  шомполом ствольную часть. Вдруг, дверь землянки открывается и входит немецкий фельдфебель. На голове немца, на манер как старушки закутываются в пуховый платок, было повязано байковое одеяло, концы которого покрывая грудь, были завязаны на спине. Но пилотка была на месте, надетая прямо на одеяло, покрывающее голову. В руках у него четыре котелка с супом.  Немец ошалело, несколько секунд смотрит на Домановского. Тот захлопнув крышку автомата, наставил его на немца.
          - Хенде Хох!
        Немец спокойно поставил свои котелки на пол и поднял руки. Потом, вдруг, начал смеяться. На крик командира роты в землянку вскочили два солдата, стоявшие в охранении.
          - Мать честная, Фриц! – В изумлении восклмкнул солдат.
         - Как видите, Фриц,  А вы куда смотрели?
            - Так товарищь капитан, метель такая, ничего не видно. А тут идет человек, спокойно, как к себе домой, думали свой. – Оправдывался солдат.
         - Думали, думали мать вашу. Позовите переводчика.
         Через переводчика немец пояснил, что в метель, ничего не видно, он получил на кухне суп на всю свою землянку, а на обратном пути заблудился и, вместо своих окопов, зашел в ваши.
         - Спроси его, - сказал Домановский, - почему он смеялся. Когда я на него автомат наставил?
         В ответ немец показал на затвор автомата, лежащий на столе, и при этом улыбнулся. Домановский позвонил командиру батальона.
          - Майор, нам язык нужен?
         - Какой еще язык? Что за шутки, капитан?
         - Самый настоящий, немецкий фельдфебель.
        - Кто тебе команду давал за языком ходить?
         - Да никуда я не ходил. Язык сам пришел.
         - Нет. ты у меня дошутишся сего дня, капитан.
        - Так будешь языка забирать. А не то я его отпущу за ненадобностью.
         Немца увели в тыл в штаб батальона. Через час позвонил майор.
          - Ну, брат, Домановский, прямо не знаю. То ли тебе благодарность объявлять, то ли на губу сажать за ротозейство.
          - Так если то на то помножить так ничего не надо. Язык то пригодился?
          - Ладно. Будь по-твоему. Так на так.
         Наконец минирование подступов к окопам было закончено. Но саперов с передовых позиций не снимали. И тут поступил приказ, которого все давно уже ждали. Командир саперного батальона собрал командиров рот и поставил задачу, проделать проходы в минных полях для движения танков и пехоты. Каждой роте приказано сделать по два прохода на своем участке обороны и обеспечить световыми указателми маршруты движение по ним техники и пехоты. Срок выполнения к 11- 00 сего дня. Работы начать с наступлением темноты.
          Домановский вернулся в свою землянку в возбужденном и приподнятом настроении.
           - Наконец то! – Он вызвал к себе командиров взводов.
            - Ну, ребята, час настал! Мы делаем ответный ход.- И он поставил перед ними задачу.
          Командиры взводов, совсем молоденькие младшие лейтенанты, восторженно приняли приказ. В назначенное время проходы в минных полях ( сами же эти мины  ставили) были обеспечены. Саперы  встали на дежурство, обозначая слабым светом фонариков, маршруты движения танков и пехоты к этим проходам.
           Домановский сидел в землянке, следя за движением стрелок на своих часах. И, вдруг, небо взорвалось. Он вышел из землянки в окоп и стал набдюдать за артиллерийской подготовкой. Над передовой линией советских войск с воем неслись снаряды. Трассы ракет гвардейских минометов, ласково именуемых «Катюшами+», прорезая яркими трассами небо, творили ад на передовых позициях немецких войск. Такого Домановский раньше еще никогда не видел. Из темноты,  лязгая гусеницами, выползли танки, и с ревом понеслись через проходы на вражеские позиции. Одновременно стихла и канонада артиллерийской подготовки.
               - В атаку! Вперед! – Раздалась команда.
               - Рота, за мной! – Скомандовал Домановский и выскочил из окопа, держа наперевес автомат.
           С криком Ура! Саперы вместе с солдатами стрелковой роты, ринулись к немецким позициям. Претерпев шок от внезапного, невиданного до селе, кошмара, сотворенного «Катюшами», немцы почти не оказали никакого сопротивления. Этим ударом, предпринятым Советскими войсками, немцы были отброшены от Москвы более чем на 100 километров. И это было только началом краха гитлеровской военной машины. Советский солдат поверил в свою силу. И это было самое главное.
         Осенью 1943 года Домановский написал письмо бабушке Маше в Самотевичи. В письме он сообщал, что жив, воюет с фашистами, и, что к сожалению, ничего не знает о судьбе своей семьи, которая осталась в Западной Белоруссии, где все еще хозяйничают фашисты. Ответ пришел через месяц. Емельян Романович подпрыгнул от счастья, узнав почерк своей жены. Она писала ему о том, что все живы и здоровы, живут у бабушки в Самотевичах, вот, только Вову немцы угнали в Германию. Что с ним, и жив ли он, неизвестно.
          Весной 1945 года Домановский со своей ротой строил мост через реку Вилия на границе с Восточной Пруссией.  По нему должны были пройти Советские танки, направлявшиеся на штурм Кенигсберга. В небе кружили советские самолеты ЛА -5, не дававшие немецким летчикам приблизиться к месту переправы. Но немецкая артиллерия продолжала обстреливать местность. Снаряды рвались то там, то тут, но на них уже перестали обращать внимание. Лишенные наблюдения и корректировки огня с воздуха, немецкие артиллеристы стреляли наугад, не причиняя серьезного вреда, уже почти достроенному, мосту. Осколками снарядов было ранено четверо солдат. Домановский, пренебрегая опасностью, не мог позволить себе уйти в укрытие, в то время, как его солдаты оставались под обстрелом. Он стоял на пригорке и наблюдал за тем, как споро и быстро работали саперы. Один шальной снаряд  разорвался очень близко.   Домановский ощутил резкий толчок в живот. Внаяале боли не было. Но он почувствовал, как теплая кровь, течет по ногам и заливается пряо в сапоги. Потом появилась и боль. Домановский повалился на бок, прямо на землю. К нему подбежали бойцы.
            - Быстро, носилки сюда! – Закричал один из них.-
         Домановский очнулся уже в Кенигсберге в госпитале. Хирург, доставший ему осколок из полости живота, сказал.
            - Не горюй, капитан, жить будешь. А вот воевать, думаю, тебе уже хватит. Тем более, что и возраст уже не тот. Сколько тебе?
          - Пятьдесят пять.
           - Ну вот, видишь.
        Пришел командир батальона Горячев Николай Павлович.
         - Что ж. Домановский, война для тебя окончена. Пока поправишься, Гитлеру будет капут. Ну, ничего, поедешь доиой снова прокурорствовать. Там тебе теперь работы хватит с бывшими полицаями разбираться.
          - Полицаи – это дело не мое. С ними органы разбираться будут. Но и без них работы хватит.
         - Ну вот и добре. А с Гитлером мы уже сами без тебя покончим.
          Мужчины обнялись на прощанье. Через иесяц Домановский выписался из госпиталя и отправился в Минск. Ветров Иван Дмитриевич, который снова был в своем кабинете в должности прокурора Республики, встретил его радушно. Поговорили о том, что пришлось пережить во время войны. Порадовались, что Домановская с детьми в Самотевичах. Ветров всю войну пробыл в  лесах, командовал партизанским соединением Полесской области.
           - На первых порах, Емельян Романович, поедешь в город Бобруйск, на должность городского прокурора.
          - Но я хотел бы на район, куда ни будь поближе к природе.
         - Хватит тебе по разным местечкам скитаться. Я же сказал, что Бобруйск – это только на первых порах. Потом я заберу тебя к себе в республиканский аппарат.
            - Но…
           - Не возражай. Сначала съезди домой, поговори с женой. А там видно будет. Пока, тебе неделя отпуска, пообщайся с женой, детьми. Предписание на Бобруйск возмешь у секретаря. Все, до скорого свидания.
           - До свидания, Иван Дмитриевич.
        Неделя в Самотевичах пролетела, как один день. В начале ноября Домановский приступил к работе в качестве прокурора одного из районов города Бобруйска. Жил в гостинице, семью забирать пока некуда. Кроме того, он ждал нового назначения, и не спешил обзаводиться квартирой в Бобруйске. Весной 46 года пришло  два письма с радостной весточкой. Первое от Домановской, в котором она сообщала, о том, что Владимир жив,  работает лесорубом на Полесье.  Второе  через месяц от самого Владимира, в конце августа, после пяти лет разлуки, вновь произошла встреча отца и сына. Домановский с явным удовольствием окинул взглядом сильную мускулистую фигуру Владимира.
           - А поворотись-ка, сынку. – Сказал он, подражая Тарасу Бульбе. – Экий ты моодец вышел. Вижу, пяжелая работа в лесу сделала тебя настоящим силачем!
           - А ты похудел, папа.
          - Это не самое страшное. Страшное уже позади, так. что жить будем. Ты вот лучше скажи, какими судьбами ты оказался здесь? Тебя отпустили?
            - У меня отпуск. На две недели.
           - Значит, ты должен вернуться на место своей работы?
            Владимир рассказал подробно о своем разговоре с директором леспромхоза.
           - Скажи. сын, твбя не судили?
           - Нет, что ты такое говоришь, папа?
          - А присягу у вас принимали?
          - Нет.
         - Ну, так никуда ты не поедешь. Останешься дома, будешь готовиться поступать в институт.
        - Я хочу в летное училище.
         - Вот и хорошо. А пока мы едем с тобой в Самотевичи. У меня отпуск на целый месяц, а затем мне предлагают новую работу.
           На следующий день они отправились на железнодорожную станцию. Нашли товарняк, который отправлялся. В нужном направлении. Забрались на тормозную платформу, и благополучно доехали до Гомеля.
 Дальше надо на Унечу. Увидели стоящий на путях длинный состав платформ, груженых углем. Паровоз шипел. Как самовар, готовясь тронуться в путь. Подошли к машинисту.
           - Куда путь держим?  Спросил Домановский.
          - А вам куда? – Спросил машинист.
         - Нам бы хоть до Унечи, а там на оршанский пересядем до станции Коммунары.
          - Считайте, что вам повезло. Я на Оршу через Унечу. Но в Коммунарах у меня остановки нету.
           - Ничего. Мы находу спрыгнем.
          - Ладно, я немного сбавлю скорость.
           - Вот за это, спасибо.
         Домановские уселись прямо на уголь. На другом конце платформы ехали три уже не молодые женщины, которые везли по мешку зерна.  Перед самым отправлением на эту же платформу вскочил какой то паренек, лет 17, одетый в красную майку, спортивные штаны и кеды. Он заботливо притащил откуда-то три короткие доски и бросил их на уголь.
         - Что же вы, бабоньки, зерно то прямо на уголь положили? Давайте я вам дощечки подстелю. На них мешочки свои и поставьте.
          - Вот спасибо тебе, хлопчик. – Растрогались женщины. – Надо же, заботливый какой.
          Поезд начал медленно набирать скорость. Домановский достал из рюкзака банку тушенки, хлеб.         
        - Перекусим на дорожку.
       В это время поезд переехал мост через Сож и чаще застучал колесами на стыках. Вдруг этот заботливый парень вскакивает с места и, приподняв за край доски, скатывает под откос мешки с зерном. Сам же он легко спрыгнул с платформы, по дороге прихватив банку тушенки, которой Домановские собирались поужинать. Женщины заголосили. Шутка ли? С самой Украины приехали за двумя пудами зерна, и все пропало.
             - Вот тебе и перекусили. – Сказал Владимир.
             - Сыр выпал, с ним была плутовка такова. – Спокойно прокомментировал происшедшее Емельян Романович.
             
          
 
       
         




         

         
               













               




 В тумане утра голубом
                Мы шли, счастливые, вдвоем,
                И в небе купол золотой
                Нам путь указывал домой.

ПЕРЕЖИВШИЕ ВОЙНУ

         По железной дороге Унеча – Орша паровоз тянет длинный состав из открытых платформ, груженых углем. На станции «Коммунары» поезд не останавливается, а только немного сбавляет скорость. Двое мужчин, в полувоенной форме, легко спрыгнули на ходу прямо па привокзальный перрон, и направились пешком в Костюковичи. Когда, пройдя пять километров от станции, вошли в город, начало всходить солнце. Ранним утром город был безлюден. Мужчины вышли на южную окраину и направились на Белую Дуброву. От нее до родных Самотевич всего десять километров. На другом конце деревни мужчины остановились, очарованные, открывшейся перед ними картиной.
          Долина реки Черноутки была сплошь покрыта туманом, который казался голубым. Над ним  на горизонте, сияя золотом, будто бы парил в небе, главный купол Самотевичской церкви.
            - Какая красота! – Сказал Домановский старший. – Полюбуйся, сынок, и запомни эту картину и этот день навсегда.
         - Да, папа, сегодня самый счастливый день за всю мою жизнь.
           - У тебя впереди еще будет много счастливых дней, но этот день особенный.
           - Пап, а ведь сего дня Илин день! В Самотевичах на площди у церкви будет ярмарка.
            - Да, сего дня день святого Ильи пророка. А знаешь ли ты, что он почитается в народе, как покровитель дождя и утренней росы?
             - Пап, а давай-ка мы плюнем на эту пыльную дорогу, да свернем на луг, и будем идти прямо на золотой купол.
             - Согласен. И этот купол золотой нас точно приведет  домой.
            - Да ты прямо поэт, папа!
         Они сняли сапоги и свернули с дороги прямо на зеленую траву прибрежного луга реки Черноутки. Утренняя роса приятно охладила босые ноги. Отец и сын двинулись, держа направление прямо на золотой купол. Десять километров одолели легко и незаметно. А вот и большой сад. Отсюда уже виден высокий дом Семеновых. Они увидели Софию Трофимовну, которая с утра пораньше вышла в огород и что–то там копала лопаткой. Словно почувствовав приближение родных мужчин, она, вдруг, поднялась и стала вглядываться в их сторону. Узнала! Бросилась со всех ног навстречу. Обняла, расцеловала.
         - Милые мои, родненькие! Оба живы и здоровы. Счастье какое видеть вас вместе!
           У крыльца она их остановила.
        - Постойте здесь. Я сейчас устрою сюрприз для Эвелинки.
          Через три минуты, Домановская вновь появилась на крыльце вместе с Эвелиной, которую она вела за руку. Владимир поразился, увидев свою сестренку.Она заметно подросла, но была такая худенькая. Ручки, ножки, прямо как ниточки. Девочка была явно не довольна, тем, что ее так рано подняли с постели.
           - Но, мамочка, я хочу спать. Какая там курочка?
          - Курочка твоя любимая залезла в огород, а я ее никак не могу выгнать. Она же слушается только тебя.
          - Что ты придумала, мамочка…Ой! – Она, вдруг увидела отца и брата. Недовольная гримаса сразу сменилась счастливой улыбкой.
          Эвелина подбежала к ним и повисла на шее своего старшего брата.
         Вскоре проснулись и все остальные домочадцы. Бабшка Маща запричитала.
          - Ох, мои вы дорогие, а у меня то еще завтрак не готов. Ганночка! Скорее замешивай блины! Смотри, какие дорогие гости сего дня у нас!
           - А боже ж мой! Неужели Вовка приехал? Людцы мои, а вырос-то как! Совсем уже мужчина.-
          Андрей Изумрудов крепко обнял Владимира.
         - Ну вот, опять мы вместе! А Илью справлять пойдем на местечко? – Смеясь, спросил он.
          - Обязательно пойдем! Вот только Ганночкиных блинцов попробуем, и пойдем.
           Леня ничего не говорил. Он только плакал от радости.
        После завтрака София Трофимовна увела мужа в спальню.
         - Какие новости, дед? Получил новое назначение? – К чему нам готовиться?
          - Ветров предлагает работу в Минске в Республиканском аппарате. Но я прошусь на район. Ты же знаешь, что кабинетная работа это не для меня.
            - Не для тебя! А о семье ты подумал? Упустить такую возможность, жить в настоящем культурном городе! Нет, я сама поеду к Ветрову и буду просить, чтобы он тебя приказом заставил принять его предложение!
          - Приказать то он может, это так, но об этом мы еще поговорим. А сей час, давай доставим детям радость, и пойдем всей компанией на местечко, как говорит Андрюша, справлять Илью.
          После завтрака все вместе пошли на местечко. Эвелина, по старой привычке, ехала на плечах своего старшего брата. Она была сего дня самой счпстливой девочкой в мире. И папа и любимый брат Вова с ней. Улыбка не сходила с ее лица. Эвелина без умолку щебетала, рассказывая о том, как она ждала приезда папочки и братика. Емельян Романович и София Трофимовна со счастливыми улыбками наблюдали за детьми. Леня, обиженный тем, что на него никто не обращает внимания, вдруг заметил.
        - А я тоже очень скучал без папы и Вовы!
         - Конечно, конечно, дорогой. И ты тоже скучал. А теперь ты рад? – Спросила Домановская.
          - А теперь я рад больше всех!
          -Конечно, конечно, дорогой. Ты больше всех.
           - А я еще большое! – Обиделась Эвелина.
        - Ладно, мои хорошие. – Старалась примирить их Домановская. – Мы все сего дня очень рады и счастливы.
           Ярмарка  веселилась во всю, будто бы и войны никакой не было. Все было как и в прежние времена, и керамика, и деревянная посуда, разные поделки, конфеты. В этот день все желания Эвелины и Лени осуществлялись безоговорочно и немедленно. Семья Домановских праздновала победу и возвращение всех к родному очагу.
         Вечером бабушка Маша устроила праздничный ужин. В центре стола на подносе красовался огромный жареный гусь, вокруг него салаты, пирожки и. конечно же, знаменитая шкробовская самогонка.
           Пришел Степан Андреевич Изумрудов. Вся компания уселась за стол. Емельян Романович взял первое слово.
            - Вот шли мы сегодня с сыном из Костюкович, а путь нам указывал золотой купол Самотевичской церкви. И я подумал. Самый счастливый день в жизни каждого человека, это когда он после долгих странствий возвращается к родному очагу, зная, что его встретят самые близкие, родные любящие и любимые люди. Мы шли босиком по зеленой траве, и Вова сказал, что это в его жизни самый счастливый день. У меня сего дня тоже самый счастливый день,  и это , может быть мой последний…
          - Что ты такое говоришь, какой последний? – Запротестовал Изумрудов.
            - Я в том смысле, что более счастливых дней, чем этот, быть не может.
         - Вот тут ты прав.
         - Словом, давайте выпьем за то, что война закончилась. И мы все остались живы!
          - А мы скоро переедем жить в Минск. – Заметила София Трофимовна.
           - Ну, этот вопрос мы еще обсудим. – Возразил Домановский.
           Есть в России такая пословица: «Человек предполагает, а Бог располагает» К концу своего отпуска Домановский неожиданно тяжело заболел. В начале подумали, что виноват тот осколок, пробивший ему кишечник. Но, когда Домановского привезли  в Минск в первую больницу, известный хирург Корчиц, обследовавший больного, только развел руками.
         - Ничем порадовать вас не могу, милочка. – Сказал он Домановской. - У вашего мужа последняя стадия. Тут мы бессильны. Постарайтесь за ним ухаживать, успокаивайте его по мере возможности, и мужайтесь.-
         София Трофимовна и Владимир каждый вечер приходили проведать больного в палату. Так было и 11 января 1947 года. София Трофимовна принесла букет красных гвоздик. Налила в банку воды и поставила букет на тумбочку у изголовья кровати. Домановский улыбнулся и силился, что-то сказать. София Трофимовна наклонилась к его губам.
          - Твой уголок я убрала цветами.– Едва слышно прошептал он, продолжая улыбаться.
         На следующий день Емельяна Романовича не стало.
        По хдатайству Ветрова,  его семье  выделили комнату в трехкомнатной коммунальной квартире. Остальные комнаты занимали две другие семьи. Домановская стала работать учителем белорусского языка и литературы в школе интернате для одаренных детей.
     Владимир приступил к осуществлению своей главной мечты, поступить в летное училище. На досках для объявлений по всему городу красовались броские надписи.
             « МОЛОДЕЖЬ НА САМОЛЕТЫ»
          Наведя справки, Владимир узнал. Что для поступления в военное летное училище необходимо пройти специальную подготовку в Минском аэроклубе. Подал заявление. Без сучка и задоринки прошел медицинскую комиссию. Был признан годным летать по состоянию здоровья. Но предстояло пройти еще одну комиссию, которая называлась мандатной. И вот Владимир предстал перед этой самой комиссией. Войдя в кабинет, он увидел за столом несколько высших офицеров, среди которых было два летчика.
            - Домановский Владимир Емельянович. – Зачитал генерал в форме сотрудника КГБ, возглавлявший комиссию. – Расскажите свою биографию. –
           Владимир рассказал, где родился, где учился, но, когда дошел до слов – в 1943 году был насильно угнан фашистами в Германию, в сорок пятом освобожден Американцами…
           - Хватит! – Прервал его генерал. – Можете быть свободны!
             - Как? – Опешил Владимир.
           - Вам, что, Дважды надо повторять? На месте кругом! Шагом марш на выход!
           Владимир поняв, что теперь всю оставшуюся жизнь, его это «марш на выход!» будет сопровождать везде  и всегда, подал документы в Минский политехникум. В начале сентября пришла повестка, о том, что он зачислен без экзаменов (в аттестате одни пятерки и только одна четверка) на торфяной факультет в группу №43.
          Владимир немного опоздал к началу занятий. Нашел на доске объявлений расписание занятий, где был указан номер аудитории, в которой в настоящее время занимается сорок третья группа. Постучав в дверь, он открыл ее и уверенно вошел в зал.  Сорок пять пар глаз уставились на него. По аудитории пронеслось восжищенное о-о-о женскими голосами. Преподаватель, очень приятная на вид женщина в элегантном костюме с доброжелательной улыбкой смотрела на Владимира.
            - Разрешите войти? – Сказал тот.
          - Вы уже вошли. – Не переставая улыбаться заметила преподаватель. - Вы зачислены в 43 группу?
              - Да.
              - Сей час, проверю по журналу. Как ваша фамилия?          
  - Владимир Домановский.
               - Да. Ваша фамилия в журнале есть. Займите свободное место в аудитории.
             Пробираясь в дальний конец зала, Владимир встретился взглядом с большими карими глазами, в упор смотревшими на него. Он улыбнулся. Девушка с длинными черными косами и приятным смуглым личиком, вдруг смутилась и опустила глаза. Владимир ощутил какой-то очень мягкий и теплый толчок в грудь от ее взгляда. В тот момент, усаживаясь за сободный стол,  он еще не знал, что эту красивую девушку зовут Ирина Смаль, что она станет его женой и родит ему дочь Наташу и сына Сашу. Но это уже сюжет для нового рассказа.
      




               










































СОДЕРЖАНИЕ

             Вступительная статья…………………………
             Введение ……………………………………….   4
             Ярмарка ……………………………………… … 7
             Ветка …………………………………………… 14
             Самотевичи ……………………………………. 21
             Вороново ………………………………………..30
             Трудная дорога домой ………………………….57
             Немцы в Самотевичах ………………………  ...66
             Операция Багратион ………………………… .. 86
             Дети врагов народа …………………………..…95
             Подростки злой судьбы ……………………….108
             Андрюха пулеметчик ………………………….134
             Вороново – Москва – Кенигсберг ………….…136
             Пережившие войну ………………………….…141