Лабиринт

ИКАР

А что есть стул? – Весьма тяжёлый инструмент:
Разбив стекло, он выломит невзрачность переплёта…

И поздно выбирать другой ещё момент:
Лишь наслаждение мгновенного полёта,

Пока тяжёлый шар земной к себе не притянул
И ветвь параболы не ткнулась в бесконечность…

По траектории подобной, но пораньше, стул
Уже летел…. С телами, в физике, творится это вечно…

С Икара так же воск, по капелькам, стекал –
Он думал: пот…. И поднимался выше, выше…

Лишь у земли величие той скорости познал.
А перья, словно снег, спускались медленно на крыши.



ДЕДАЛ

Под крышей комфортабельный всегда уют.
Окно разбитое желательно заткнуть, от сквозняков, подушкой:

Найдут в ней перья, те, что хлопьями с небес, приют –
Так просто, взяв метлу из дворницкой, смести их, чуть разбавив стружкой,

Что вымел, избавляясь от улик, из мастерской,
А там, под шкурой буйволицы, хитроумно очень ложе … -

Опробованное, и не раз, когда-то, в странной позе царскою женой:
Рецепт интрижки для Дедала был, как никогда, несложен:

Владея мастерски не только топором,
Мозг напрягая, ублажал он прихоти, и самые любые –

Сиятельных особ…. Расплачивался, правда, он потом:
В том списке бед, сплошные запятые…



ТЕЗЕЙ

От страха нагловатые и хамоватые подростки.
И с ними переросток – чисто выбритый Тезей,

Вкусивший в полной мере сладкой пользы тех отростков,
Какими боги наградили по наивности античных всех мужей:

Обильно проливал он кровь обеими руками,
Врагам на горло наступал подкованной тяжёлою стопой…,

И мужеские чресла не держал под спудом и не запирал замками.
Но вот, из лабиринта выходил на ощупь, как слепой,

И в воздухе ловил несуществующие нити…
На липкие ладони садился белый-белый пух…

От тяжести греха, скрипели терракотовые плиты
И парус предвещал несчастия, - и мрак его не тух…



МИНОТАВР

Стружки, пух, кровавая слюна.
И, провалом в Ад, ворота лабиринта…

Форма странная у снятого руна.
Освежёванная туша не прикрыта:

Мухи смело над рогами петли вьют,
В ноздри бычьи набиваются, как пчёлы в улей,

И с ладоней, из каньонов жизни, сукровицу пьют:
Запах крови их пьянит – они в загуле…

Шерсть, и тот, невзрачный анемичный цвет,
Запах мрака, плесени, удушья…,

Да тавро, калёным, выжгло трафарет:
Бык, плывущий с девой – чёрной тушью…


МИНОС

В воде кипящей смерть свою авгур обрёл –
В погоне за врагом, забыл взвести он, царственные очи, горе…

И в мёртвом царстве, где смолой не остывающей плюёт котёл,
Отныне воцарился, в мантии судейской, он на троне.

Кого же более, до бесконечности, бесстрастно он судил:
Себя или быка – отца, обидчика и сына?

За что? – что так непрочен, оказался, в брачном договоре тыл?
Или за то, что плоть – один навоз, солома, глина?

Саманный колосс – вавилонской башней рвётся ввысь:
Семь этажей…. Число запечатленное отныне и навеки.

В подножье трона бьются – кровь и пот, и слизь:
Поток неумолим, как и грехов бездонны реки…


АРИАДНА

В вечно пьяных объятьях, чуть дышащего, Вакха…
Чёрный парус исчез, как растаял за волнами Крит –

Остров тот, где печатью, на всё человечество, плаха:
Словно каменных змей то сплетение – тот Лабиринт…

Только чёрный клубок, почерневший от крови –
Слипся он, в ночь тяжёлых предательств, в комок…

Как приданное, в красный ларец – не достоин…
На виду, как венец, быть, конечно, не смог –

Кое-где, но прилип, прикипел, родового проклятия волос,
Та предтеча чудовищных игрищ и зла…

Да закланного часто так мучает голос,
Когда пахарь, хребет двух быков, длинной плетью кнута…


ПАССИФАЯ

Покои царские вдруг превратились в скотский хлев,
Когда стон схваток зачеркнуло первое мычанье…

И, простынь белизна, застыла, превратившись в белый-белый снег,
И месяц, как звезда, взошёл и закачал развесисто рогами…

Средь ста других, застыл и стольный город Кносс,
И призрак ужаса безмолвно появился,

И волн не стало – за торосом шёл торос…
Прибой застыл и, о причал, всё по инерции крошился…

И пали, перед внуком, финикийских три царя –
Как посуху, достигли острова по обездвиженному морю,

Поклоном, восхищение и всепрощение даря.
Лишь муж, озлоблено играл, всё скипетром, воссев на троне…