***

Поезд рвался в будущее, отрезвляя птиц и жуков на обочине.
Тихое солнце весны не могло не улыбаться, а сквозь бурную зелень искрящей травы пробивалась жизнь.
Камни, песок и кусочки щебня безразлично сносили грохот.
Поток весны гладил лысину человека в сером комбинезоне и ветхих башмаках. Город был недалеко. Чувствовалось его дыхание, сквозь молодые листья пробивались образы высотных зданий.
Весна буйствовала. Город давно проснулся. Зарабатывал и тратил.
Немного было потрачено на одежду, в которой человек встретил утро. С чужого плеча был рюкзак. Небольшой, как и сам человек.
Несимметричные уши и детские черты лица не боялись ветра, хоть и весеннего, но прохладного, несущего влагу ночной земли.
Он смотрел на поезд безразлично.
Одним надавливанием забрал жить у проползавшего мимо насекомого, с трудом тащившего остаток прошлогодней травинки.
Губы искривились в усмешке, когда ослепительный луч солнца коснулся щеки, будто поглаживая.
Шершавые и грязные пальцы закрыли щеку. Желудок болел привычно от дряни, которая вчера была вместо еды и питья.
Зубы сначала ослабли, когда еда уже не могла приносить организму благо, а потом частично испоганили улыбку.
Хрупкое лицо выдавало мальчишку. Но это была женщина. Осунувшееся, но почему-то светлое лицо. Хотя и некрасивое. Глаза стыдливо выдавали молодость.
Иногда по этому лицу текли слезы. И тогда лицо стягивалось, скручивалось, шея напрягалась, из глубины вырывались вопли.
Поезд несся в будущее, а из ее тела - нерв жизни.

Сегодня шел поезд, как всегда, Только слезы не лились. В голове не было картин прошлого месяца, сменившего жизнь, полную надежд, на окраину среди бродяг и животных. Ровно месяц назад дрогнула рука, и не хватило сил.

Наркотики, которыми накачивали ее тело, а потом истязали, притупили боль и притупили человеческое.
Постоянная рвота отрезвляла утро. Туманила рассудок.
Сегодня утро было очень красивым. Больная душа улыбалась.
Поезд проносился стремительно, стуча по рельсам железом.
Синие руки ,будто оторванные от тела, раскидывались тонкими нитям. Остаток грязной бутылки ,как роза, кровавой, катился прочь от тела, задевая травинки, молодой дорожкой выстилавших землю.
В последнее мгновение, она зарычала и взорвала криком весну и след уходящего поезда. Одиночество зверя, метавшегося в крови под холодным еще солнцем, превращалось в хрип. Перепачканные уши и голова, откуда пробивались золотистые волосинки, хрупкой перепонкой мешали сдавить страх, внезапно взявшийся, когда до смерти оставались секунды. Борьба прекратилась.  Страх ушел. Боль утихала. Солнце проникло в глаза.
В чреве жизнь умерла тихо.