Сорока-блудница

Одинокая тень над осинами голыми.
Разглядеть трудновато… Быть может, сорока?
Вот взметнулись крыла над оврагами полыми,
Над землей, что опять пробудилась до срока.
И чего она мечется, глупая, странная?
Улетала б на юг вместе с птичьими стаями.
Видно, ближе ей наши озера туманные
Да пустыни полей, где снега не растаяли.
Опустилась на пашню. Чего ей там надобно?
Нет ни крох ни зерна. За ворота с калиткой…
Позабытая банька. Уж дышит на ладан, но
Так похожа на сказочный домик с открытки.
Вот у самой избы кирзачем перештопанным
Дед на шатком крыльце самовар раздувает.
А усталая баба ругается шепотом,
Мол, бормочет, кряхтит и ребенка пугает.
На руках в одеяле (ох, больно крикливый!)
Большеротый младенец без устали воет.
Не свезло уродиться ему на Мальдивах,
Посмотреть на бескрайнее синее море.
Не кататься ему на Пежо по Ямайке
И рубаху, увы, не носить от Версаче.
То ли дед! Десять лет не снимал одной майки
И не в море, а в прудике местном рыбачил.
Не видал, кроме трактора, транспорта средства,
Кроме Люськи Петровой красавиц не ведал.
«Эх, - кричит, - где мое босоногое детство?!»
И жилось хорошо босоногому деду.
Я теперь понимаю сороку-блудницу.
Нету родины ближе окраин ей наших.
Покрошу тебе хлеба, смешная ты птица…
Ну, ступай. Снег еще не растаял на пашне.