месяц февраль

-Привет, Ти Жан, ты присутствуешь внутри атомами, частицами, сохранившимися и попавшими в меня.

Такие грандиозные мысли!
Это означает,
что в предыдущем перерождении
я был мной.

Мир слишком велик
только деньги,
только жизнь,
толпа ревет,
номера вспыхивают,
числа забываются,
забывается земля,
память забывается,
алмаз молчания,
кажется, продолжается
без продолжения.

Ругаю себя
за неразборчивый почерк
бывает среди ночи
и выпивши иногда
калякаю строчки
а уже на утро
едва могу различить
и буквы и фразы
а если через месяц
пытаюсь разобрать каракули
то и вовсе не могу
понять и вспомнить смысл слов
предложений и снов.

Что бы ни случилось внизу,
в конце этой тропы к миру,
меня устраивает,
поскольку Аз есмь Бог,
и я делаю все это сам,
кто ж еще?

Что это за мир, где не только дружба
перечеркивает вражду,
но и вражда перечеркивает дружбу,
а могила и урна перечеркивают все.
Хватит времени, чтобы умереть в невежестве,
но раз уж мы живем,
что нам праздновать,
что говорить? Что делать?
Если завшивевшая плоть везде,
и больные желудки,
и исполненные подозрением сердца,
и жесткие улицы, и столкновение идей,
и все человечество пылает ненавистью.

Старые фотографии,
которые отыскиваешь
на чердаках заброшенных ферм,
на них снят ребенок в колыбельке,
он уже умер,
ты и сам в действительности уже умер.

Не знаю, что делать.
Теперь вижу:
мы все одно и то же,
и все выйдет отлично,
если только оставим друг друга в покое –
Перестанем ненавидеть,
Перестанем не доверять,
Какой смысл?
Разве ты не собираешься умирать?
Тогда зачем покушаться
на своего друга и врага
Мы все друзья и враги,
прекратим же, перестанем драться,
проснемся.
Все это Сон.
Это не Золотая Земля
делает больно,
когда думаешь,
что она делает нам больно,
это всего лишь
Золотая Вечность
блаженной безопасности.

Писал эту книгу в дешевых тетрадках,
при свече, в нищете и известности.
Трудность в том, что читатели,
кто не дочитал
до этого места в предыдущих работах,
не знают предыстории.
А она такова:
мой брат говорил перед смертью,
хоть ни слова не помню,
или, может быть, несколько все же помню
(мне было лишь четыре года).
Так вот, он говорил о почтении к жизни.
О почтении к идее жизни,
которую перевел в том смысле,
что сама жизнь и есть Дух Святой.
Он спросил перед смертью:
“Все ли я высказал?”

Стелла Звезда Моря сияет безнадежно
над водами миллионов утопших младенцев,
улыбающихся в чреве морском.
Ничего, ничего, ничего,
Ооо…, ничего, кроме ничего,
не могло заинтересовать меня
более ни на одну - единственную
богом проклятую минуту.