Путь домой

               
               
      Путь из школы домой, не самый короткий,  но самый заманчивый, лежал мимо пристани  и затона. Мы смотрели на вмёрзшие в лёд буксиры, и морозном воздухе далеко разносился звон от ударов железа о железо, над облезлым куполом собора суматошно орали  галки. В затонской столовой директор Ариф Абдулыч кормил нас супом.
      
      Слезились и отекали потные стены, в углу шумела компания речников, из окна раздачи доносился стук посуды, а мы,  «выковыренные»  ленинградцы, торопливо уплетали дармовой суп из чёрных макарон.  В январе 43-его не было  белых макарон, а чёрствыми ватрушками в школьной столовой наделяли только самых маленьких и слабых.
      
      Мы таскали от реки к школе на самый верх откоса полутораметровые горько пахнувшие осиновые брёвна. Потные мальчишки в растерзанных пальто задорно кричали, девочки плакали от бессилья, а красивая Ира Качкова сказала, что она не нанималась. Уже потом, когда в школе стало тепло, нам показались такими смешными оттаявшие чернила в наших непроливайках – «мороженые», почти бесцветные.
      
      Утром во двор школы въехали двое розвальней, и небритый кучер больницы водников дядя Гриша отвязал рогожи. Две розово-прозрачные горы мороженой капусты открылись нам, и тут мы впервые узнали, что такое «цепочка». Как вратарь Кандидов арбузы ловили мы кочаны. Они были холоднее снега, они выскальзывали из рук и с каменным стуком падали на пол кладовой. Потом, приседая и надсаживаясь, мы перетащили два мешка гороха. Дядя Гриша сунул в чьи-то руки грязный узелок с тыквенными семечками и, сердито пыхнув махоркой, вытянул лошадь вожжами.
      
      На следующий день на большой перемене каждому выдали по тарелке свежих щей. Была, конечно, и каша из гороха, колом и совсем зелёная, но мне показалось, что именно про такие щи говорила Бабуся, когда вспоминала о святом причастии.
      
      В тот день мы поздно ушли из школы. В безветрии оседали редкие хлопья снега, Толя Аверкин вышел нам навстречу из ворот своего дома. Он сказал, что утром на отца принесли похоронку, и мать, как легла, так до сих пор не пошевелилась. Он спросил, что задали на завтра, и мы наперебой стали толковать ему про глаголы несовершенного вида. Толя ковырнул ногою снег и  вдруг посмотрел нам в глаза.    
      
      Возле затонской столовой топтался Ариф Абдулыч. Завидев нас, он бросился в опустевший зал, он сам принёс и поставил перед каждым по тарелке супа из чёрных макарон. Он спросил, как дела, и положил руку на моё плечо. У меня затряслась голова, я до боли в костяшках сжал ложку и ничего не ответил.
      
      Мы вышли на улицу. Утоптанный, чуть припорошённый, снег проседал под ударом валенка. Пахло арбузом и лошадьми – наверное начиналась оттепель. Из-за угла вышла рота курсантов. «Не забывай, подруга дорогая про наши встречи, клятвы и мечты. Расстаёмся мы теперь…» – пели курсанты, но что-то незнакомое послышалось нам в давно знакомой песне. Мы присмотрелись – вон оно что! Это была совсем новая рота. Значит, та рота уже уехала. Может быть, под Ленинград…