Сумеречный риф

Ни блюдца, и ни корки хлеба, скомканная и утопленная жажда,
Наполнившая ржавыми глотками отбитое пространство молока,
Оно не несёт уже следы своего источника, надоя капель влажных,
А то, что в нём, не теплится горячими закатами и красотой венка.
Оно теперь бессловесный носитель ядовитых маленьких клеток дурмана,
Оно проходит словно диафрагмовый зонд по коридору пищевода,
Самый верный гид к бессилию, надрезающий тонко изводящую рану,
Которой быть лишь облачением гниения и косности как мёртвых родов.
Проваренные коноплёвые рапсодии, горькие растления каналы,
Запихнутые в щепотку и пару стаканов живородящей жидкости
Пространства и наносные миры, дети безрукого бессовестного ритуала,
Фальшивые грёзы, возвеличенные чувства со скупым излишеством.
Шаги мои глухо уходят всё дальше по стенам собственных вен,
Газообразный свинец уже умывает безликое свечение расширенных зрачков,
Шаткие объятия поднимают к  теплу пустоты, где заждавшийся плен,
Заносит лезвие на счётчик потерянных мыслей и хромающих слов.
Шагает тихо  в ночь мою властитель изменённых мироощущений,
Тот, кто приходит редко так и щедрует одной мне целые миры,
Приносит на ладонях мне густую смесь из сути наплывающих сомнений,
Я становлюсь на несколько часов безумным странником своей души.
Разбрасываю руки и раздвигаю все заграждения в сознании, срываю двери в сны,
Хрустальные мгновения и проблески растаявши стекают в нижние веки,
Я наклоняю одним взглядом весь свой мир, и чувства все становятся равны
Подобным галактическим просторам, и вместо слёз как будто маленькие реки
Пускают грязно-белые потоки застрявших в веках способных  запекаться капель,
Ненужных брошенных потомков нечеловеческой, проходящей эпизодами печали,
Такой, которой не найти в обычном мире без отравленного молока, где падать
Невозможно в свои застывшие глаза как в сумеречных  разноцветных рифов дали.
Меня как будто постепенно наполняют тёплой водой, теплом, но оно меня не обжигает,
Оно постоянно, не усиливается и не ослабевает, как возможно такое, не знаю,
Хочется, чтобы так было всегда, настолько от него хорошо, сердце не горит и не тает,
Но тепло пройдёт, я знаю, растворится в воздухе, как в раскатах грома тишина.
Я и не знала, что можно слышать в сотни раз острее, как сквозь огромные наушники
Небес и облаков; я слышу то, как падает звезда за тысячи пространств отсюда,
И угрожающе протяжный лай, как будто совсем рядом, но за окном пустынной улицы,
Так далеко и так возможно, что кажется, как будто я вместила мир и я повсюду…
Я так  конкретно на земле, на небольшом куске пространства и одновременно так
Везде, разбрасывая клетки мозга, не разрушая их единства и целостности восприятия,
Тогда мне не нужны были слова, я цеплялась за свои мысли, словно злейший враг,
От которого пытаются найти спасение и оставить навсегда в одиноком состоянии.
Но они уходили куда-то, не объясняя мне, кто они и каков их порядок и смысл,
А мне только оставалось мерять время сантиметровой лентой, часы, неотличимые от дней
Укладывались  тихо и послушно только в ней, и караван их мерно тёк и плыл
Мне в подсознание и я клялась перед собой, что далеко предел и я  сильней,
Чем есть на самом деле, а в глубине души, на её молочном росли и крепли мысли,
Что мне так очень тяжело…Но тяжелей ещё, когда оно уходит, плавно отпуская,
И я бессмысленно руками разгребаю воздух, слепляя бесплотные образы из пыли,
Готовая уцепиться за пустоту и поверить, что оно не уйдёт, но пальцы не осязают
Обманного и скорбного властителя опустошаемых сердец и парящих чувств,
Создателя моих единственных сильных желаний, которые и есть я сама,
Моих печалей, радостей, искусственного страха и сумрачных исканий,
Моя сила, бесконечность, любовь и ……..тюрьма….
Зачем я пыталась понять то, о чём говорю, понять, с чего начался отсчёт слов, фраза,
Я ведь сама изменила своё восприятие мира и стало не так уж и плохо,
Сколько я делала это, я лишь тянусь к нему и ещё о содеянном не пожалела ни разу,
Жалею только когда от моих ощущений остаются только незримые осколки.
Когда не под силу расстояние на шаг, тяжёлое дыхание от постепенного наплыва,
Бушующая злость на тех, кто заставляет куда-то двигаться, так тяжело и непонятно,
Зачем идти, куда. Бесстрашие…Не страшно потеряться, отделиться ото всех, в порывах
Бесстрашия. Испуга нет, нет страха, боишься только тех, кому всё станет ясно.
О том, что произошло с тобой, и ты скрываешься от них одних, вот это есть
Единоличный страх, что взял монополию в этом приложении многочисленных состояний.
И ПЕЧАЛЬ, сменяющаяся бушующей искусственной радостью, словно творящей месть
Над ней, чтобы не множила и не кромсала больное изувеченное сознание.
Я и не знала, что молоко может быть ядовитым, что оно не требует блюдца,
Что оно тебя делает кем-то другим…Мы ещё встретимся с тобой, обязательно.
А пока, причиняя себе невозможно сильную боль, я хочу всё-таки вернуться
В реальный мир, бросив в тебя корку хлеба, чтобы она тебя впитала старательно…
06.09.2004