Ветер умер в городе

В этом городе хмуром
ветер заблудился и умер.
Изломанный в улицах,
толпой перемолотый,
облепленный пиявками подворотен
умер, скуля.
Умер, уткнувшись в моё окно
и его ледяное дыхание, угасая
расцвело на стекле сверкающим витражом.

Толпа собирается быстро.
В руках их багры и ножи,
топоры, и визгливые пилы.
Они намеренны освежевать и разделать
остывающие переливы его змеиного тела.
- Может быть
ливень осенний придёт
и по цвету вымоет их
и сбережет
в своём грозовом облаке,
над деревьями.

День за днём
Клетка за клеткой
Поперёк недель заполняется
и этот кроссворд месяца
словом – тоска.
Последние слова,
сказанные на прощание
и те слова, что остались несказанными
теперь лежат на ладони,
словно тусклые пуговицы,
срезанные со старой, заношенной рубахи.
- Пусть же спящий весенний ручей
вновь оттает,
и зацепит их
и унесёт в далёкую бездну,
за облаками.

Усталая Ночь присела у постели моей
стряхнув пепел сгоревшего дня
со своих волос.
Тихо шепча, обнимает и утешает,
закрывая глаза тёмными крыльями.
И согревает, поглаживая
открытое сердце.
Нежно баюкает,
прежде чем похитить его
как птенца из гнезда.
Она прячет руку
сдвинув острый разрез платья,
и неизвестно, что на мне покажет теперь –
грудь, полную лилиевого молока,
чтоб  угостить, как прекрасный суккуб,
или тонкое жало misericordias,
что бы прикончить?
- Если бы белая вьюга могла
растопить этот ледяной осколок милосердия
в ее молоке
и расплескать
по сугробам свадебных платьев.

Тоска сыта.
И лепестки невесомо распадаются
из высохших крыльев,
ложатся печалью на плечи.
- Вот бы солнечный луч
собрал бы их все до единого
и растёр в пыль,
и сверкающим облачком
сдул со своей тёплой ладони.