Очень простая любовь

 Моей любимой бабушке посвящаю

Елена Владимировна прожила долгую жизнь, по её разумению – даже слишком долгую. В последние годы у неё стало сдавать сердце, врачи назначали постельный режим, но старушка только удивлялась: «Чего это я лежать буду? А как же огород?»
     Когда болезнь подошла вплотную, Владимировна стала молиться о скорой смерти, чтобы не быть обузой для дочери и внучат. Постельный режим не продлился долго – спустя две недели моя бабушка – Жданова Елена Владимировна тихо скончалась на руках у дочери – моей мамы. Она не дожила до семидесяти девяти лет меньше месяца.
  Лет за десять до этого завязался у нас разговор. В школе нам дали задание написать сочинение о любви на примере произведения любого классика. Написать написала, но что-то не давало мне покоя, переживания книжных героев казались слишком напыщенными. Глядя на бабушку, я спросила:
– А что, бабуль, ты помнишь, как любила?
Ловко раскатывая тесто – выпечка ей всегда удавалась – бабушка с усмешкой ответила вопросом:
– Опять что ли пишешь? Поди-ка про Жульету?
Читать она не умела, но любила слушать, и я частенько читала ей пьесы, рассказы и повести.
– Нет, – улыбнулась я, – не о Джульетте. Помнишь «Война и Мир» Толстого?
– А, это толстенная такая книга, где не по-русски много написано?
– Да-да, по-французски!
– Помню, как же – русские, а по-русски ни бельмеса.
Помолчали.
– Давай помогу, бабуль.
– Нет уж, не надо. Ты начинки многовато кладёшь, пирожки потом текут.
– Хочешь, почитаю тебе? – не отставала я.
Бабушка улыбнулась:
– Ну, ладно, спрашивай. Что там про любовь-то?
Пододвинувшись к столу, я выдохнула:
– Бабуль, ты помнишь, как любила?
Она вздохнула, нахмурилась и задумалась. Я тихонько сидела рядом, ожидая ответа. Немного подумав, бабуля сказала:
– Любила, верно. Уж и не знаю… давно это было… Его Кондратием звали.
– Я подпрыгнула на стуле:
– Как? Разве не Алексеем? Ведь мама Алексеевна!
– Знаю! – бабуля сурово глянула на меня. – Нам тогда по четырнадцать годочков было. Семья их по соседству жила. Кондрат чернявенький был, высокий. Цветы мне приносил. Раз несколько у ограды постояли… потом отец увидел, да мамане сказал, а та ухватом меня приласкала, вот и кончилась вся любовь.
Подождав несколько минут, я обняла её:
– А, потом, ба? Вы с ним встречались?
– А потом меня стерегли шибко, а год спустя замуж выдали. За Алексея. У него семья зажиточная была, да и постарше он был – уже двадцать лет.
– Ба, а как же Кондратий?
– А что Кондратий? Уехал он потом из деревни, более и не виделись.
– А ты Алексея любила, бабуль?
Бабушка сердито сжала губы:
– Что ты прилепилась, смола? Какая любовь, когда детки пошли? Только успевай поворачиваться!
– Что ж ты его и не целовала?
– Не до поцелуев было, работали много.
– Бабуль, ты чего-то хитришь. Для поцелуя времени всегда хватит.
– Алексей любил меня, – чуть погодя продолжила она. – Пил мало, хотя наши деревенские и позволяли по воскресениям, а то и чаще, но Алексей нет.
Задумчиво подержала пирожок в руке:
– Хороший он был, хозяйственный, всё в дом. Меня сроду пальцем не тронул, хотя поворчать я любила. Ну, чего ещё?
– А ты Кондратия вспоминала?
– Вспоминала… только что без толку вспоминать? Говорю же, детки пошли.
Бабушка пошла к плите и занялась пирожками. Позже, выпив чаю, и уже собираясь спать, она внезапно заговорила.
– Зима в сорок втором году суровая была, голодная. Лешка и говорит, поеду, мол, ямщиковать. Опять же денежки, или продукты будут. А я-то радая! Езжай, конечно. Хлеб-то уж забыли, когда в доме был. Он через две недели приехал, муку привёз, я детишкам сразу хлеб испекла. И такая я счастливая была! Побыл он два дня, да сызнова уехал, а через неделю привезли его в горячке. Переправлялись через реку, сани ушли под лёд. Коня пока выпрягал, остудился… спустя три дня помер он, и осталась я в тридцать шесть лет с тремя девчонками на руках. Алёша, когда умирал, крепко за руку меня взял да говорит: «Ленушка, прости, в кармане тулупа вёз твои любимые прозрашки, да растаяли, поди-ка. Прости…»
«Прозрашками» бабуля называла монпансье, это были её любимые конфеты.
   Закрыв лицо руками, она всхлипнула:
– Боле никто уж обо мне так не заботился. Никто меня Ленушкой не называл. Горемычная моя головушка…
Вздохнула, утирая глаза:
– Вот тебе и вся любовь. Война закончилась, мне тридцать девять исполнилось, трое девок на руках. В деревне полно молодушек было, на нас уж и не глядел никто, как на женщин…
Я обняла её крепко-крепко. Так мы и сидели некоторое время.
Чуть позже, проходя мимо её комнаты, я услышала бабушкин шёпот:
– Господи всемилостивейший, прошу тебя, дай встретиться двум рабам твоим – Алексию и Елене. Хоть бы единый разик ещё увидеть его, голубя моего ненаглядного.
Осторожно заглянула в комнату и увидела бабушку, стоявшую перед иконами. Щёки у неё были мокрыми от слёз…
  По сочинению я получила пять, но особой радости от этого не испытала. Наверное потому, что поняла: любовь выражается не выспренностью чувств, а простыми поступками.
Например, достать для любимой обыкновенные «прозрашки», те самые, что она всегда предпочитала… пусть даже она и ругаться будет и конфет скорее всего не попробует – детям отдаст, но поймёт всё и посмотрит по-особенному.
И сделать это, спустя двадцать лет, прожитых после свадьбы.