Первое поколение

Кто они, эти люди, отправившиеся за Моисеем через пустыню? Те, что провели всю свою жизнь в пути к земле обетованной, увидеть которую было суждено только их детям, а возделывать – внукам?


Сыплют искрами бенгальские свечи,
Тени в зеркале колышутся зыбко…
На манеже выступает весь вечер
Грустный клоун с бутафорской улыбкой.

Вот он вышел, поклонился и начал
С заготовленной удачной остроты.
Всем казалось: весельчак. Не иначе!
Для него же это – просто работа.

Праздник смеха он дарил очень многим,
Выглядел успешным и увлеченным.
Он, как все, немного думал о Боге,
Все же больше доверяя ученым.

Заслужил он крики «Браво!» и «Бис!»
И жонглера виртуозного славу.
После номера, уйдя за кулисы,
Растирал, кряхтя, больные суставы.

Он был жалостливым и человечным,
Он скрывал под маской боль от ударов:
«Я-то выдержу, вот им бы – полегче!»
Он себе казался мудрым и старым.

Но когда, смеясь, беспечные дети
Уличали балагура в обмане,
В его фокусах оплошность заметив,
Он терялся, будто ежик в тумане.

Ведь мечтал он не о громе оваций,
Он хотел их научить быть добрее!
Но они сюда пришли РАЗВЛЕКАТЬСЯ
И глазеть на дрессировщицу-фею,

На слонов и на гимнастов умелых,
На забавную мартышку в панамке…
И его лицо, покрытое мелом –
Лишь одна из строчек в мятой программке.

Может быть, его им было бы жальче,
Если б дети беззаботные знали:
Клоун – бывший гуттаперчевый мальчик,
Нахлебавшийся вселенской печали.

Он после того падения выжил,
Все невзгоды перенес терпеливо…
Но страдает нервным тиком и грыжей,
Да и сломанный хребет сросся криво.

Его зрители не злы, не порочны,
Просто им, здоровым, НЕЧЕМ понять,
Почему он после цирка не хочет
На площадке с ними мяч погонять.

Племя славное из шестидесятых!
Свет надежд, энтузиазм, горький опыт…
Что-то сломано, увы, без возврата.
Что мы можем? Лишь восторженно хлопать!

Тем, кто шел сквозь боль и страх унижения,
Запоздалое воздать уважение.